Случилось это два дня спустя. Хейвен раскинулся в лучах палящего августовского солнца. Стояла гнетущая жара. Можно сказать, собачья. Жаль только, в Хейвене эти животные давно перевелись – за исключением, пожалуй, пса в сарае Бобби Андерсон.

Гард и Бобби работали на глубине в сто семьдесят футов. Одну сторону выемки образовывал гладкий корпус корабля, на другой, за серебристыми ромбами сетки, виднелись срезы самого разного грунта. Геолог был бы в восторге. Почва, глина, сланцы, за ними – гранит и губчатый водоносный слой. На глубине царила прохлада, и Гарденер живо себе представил, каково приходится жуку, ползающему по покрытой испариной бутыли с охлажденной водой. Они с Бобби оделись потеплее: в джинсы и свитера. На голове у Гарда красовалась каска с фонариком, примотанным изолентой. Бобби заранее предупредила: свет зря не расходовать – батарейки в дефиците. Заложив уши ватой и вооружившись пневматическими дрелями, они вручную долбили породу, подбираясь к кораблю с двух сторон.

В то утро Гарденер поинтересовался, зачем понадобилось делать это вручную.

– Мне по душе радио со взрывчаткой, – сказал он. – Не визжит, не дрожит и мозгами дорожит. А, старушка?

Бобби приняла шутку с суровой холодностью. Уже давно стало ясно, что чувство юмора она утратила вместе с волосами.

– Теперь уже очень близко. Мы же не хотим ничего повредить, так?..

– Ты про люк?

– Про люк.

Гард устал. Отяжелели плечи, ломило железку в голове. Скорее всего, это психологическое, ведь металл не может болеть, но здесь, на глубине, он всегда чувствовал боль. Оставалось надеяться, что Бобби вот-вот объявит перерыв на обед.

Тарахтящее сверло вгрызалось в твердую породу, прокладывая путь к находке Бобби. Работал Гард с определенной долей беспечности. Конечно, сверло могло отскочить от твердыни корпуса и запросто отхватить ногу, если не поостеречься, но повредить самому кораблю – вот уж нет, вероятность равна нулю. В этом не приходилось сомневаться, после того как его не взял даже динамит.

И вдруг грохочущая автоматная очередь дрели перешла на пронзительный визг – сверло чиркнуло о корпус корабля. Показалось даже, что с пульсирующего кончика сорвался дымок, раздался звучный щелчок, и что-то просвистело мимо головы. Все случилось в доли секунды. Гард вырубил дрель. Конец сверла был срезан – вместо него торчал зазубренный обрубок.

Обернувшись, Гард увидел обломок, который секунду назад просвистел у самого уха. Он рассек прочную стальную сеть и вонзился в кусок породы. Волной накатил запоздалый испуг. Казалось, сейчас подломятся колени и Гард безвольной тушей рухнет на землю.

Подумать только, он был на волосок от смерти. В прямом смысле. Мамочки!

Он попытался вытянуть обломок из скалы, тот не поддавался. Казалось, застрял там намертво. Гард стал раскачивать его взад-вперед, точно больной зуб в десне. «Стоматолог хренов», – подумал Гард, и у него вырвался истеричный смешок.

Наконец сверло поддалось. Он вытащил его наружу, взвесил на ладони кусок размером с пулю сорок пятого калибра, а может, и больше.

Волной накатила слабость. Казалось, Гард сейчас вырубится. Он вцепился в железную сетку на стене, опустил голову на руку и закрыл глаза. Где-то в глубине сознания пронеслась мысль, что дрель Бобби тоже молчит.

Очертания предметов обретали ясность – Бобби трясла его за плечи.

– Гард? Что с тобой? Что случилось?

В ее голосе сквозила неподдельная озабоченность. От умиления Гарду хотелось расплакаться. Устал он, силы были на исходе.

– Я чуть не прострелил себе голову обломком сверла сорок пятого калибра, – проговорил он. – Или триста пятьдесят седьмого, как у «магнума».

– Что ты несешь?

Гарденер протянул Бобби обломок, который только что выковырял из скалы. Бобби присвистнула.

– Господи!

– Кажется, мы с ним только что разминулись. Второй раз настигает меня нелегкая в этой дыре. Сначала твой дружок, Эндерс, забыл спустить веревку, когда я заложил тут взрывчатку. Теперь – это.

– Он мне не друг, – рассеянно проговорила Бобби. – Он идиот… Гард, а что ты задел? Отчего это вышло?

– Откуда я знаю? Камень, что же еще?

– Ты был совсем рядом с кораблем? – Бобби внезапно засуетилась. Ее лихорадило.

– Да, но я и раньше, бывало, задевал корабль. Дрель просто отскакивала и…

Бобби уже не слушала. Рухнув на колени, она торопливо разгребала камни рукой.

Сверло будто задымилось, вспомнил Гард.

Вот он, Гард! Я нашла! Нашла! Наконец-то!

Гарденер рванулся к ней и вдруг понял, что слова эти она не произносила, а сказала мысленно. Он слышал ее голос у себя в голове.

Ну хорошо, уже что-то.

Отгребая камень, который успел надробить Гард перед тем, как сломалось сверло, Бобби обнаружила на корпусе какую-то линию. Единственную линию на необъятной глади корабля. Гарденер взглянул на нее и сразу понял причину столь бурной реакции Бобби. Протянул руку, чтобы дотронуться, но та одернула его:

– Стой! Вспомни, что было в прошлый раз.

– Не лезь, – буркнул Гарденер. Отвел ее руку и коснулся борозды. В голове зазвучала музыка, но скоро стала затихать и исчезла. Зубы завибрировали во рту. Ближайшей ночью он точно распрощается со многими из них. И плевать. Ему надо прикоснуться, и он прикоснется во что бы то ни стало. Это – путь внутрь, кратчайший путь к томминокерам и их секретам. Единственное доказательство того, что эта штуковина – не сплошная железная глыба (такая мысль его уже посещала; а шуточка была бы что надо, согласитесь). Казалось, сейчас он трогает пальцами застывший свет далеких звезд.

– Это люк, – сказала Бобби. – Я знала, что он здесь!

Гарденер улыбался:

– Надо же, Бобби, какое мы дельце провернули.

– Ага, Гард. Спасибо, что ты приехал!

В порыве благодарности Бобби обняла его. Ее желеобразное тело подалось вперед, и Гарду вдруг стало на редкость мерзко. Свет далеких звезд? Вот он, этот свет, висит у него на шее.

Эту мысль он поспешил прикрыть – во всяком случае, постарался, чтобы Бобби ее не уловила.

Извини, эта информация не для посторонних.

– А люк-то большой, как думаешь?

– Не знаю. Сегодня расчистим, там видно будет. Надо спешить, время поджимает.

– В каком смысле?

– Воздух над Хейвеном теперь другой. Это все корабль. – Бобби постучала костяшками по блестящему боку.

– Я в курсе.

– Тем, кто сюда приезжает, становится плохо. Сам видел, что творилось с Энн.

– Да.

– И это при том, что у нее есть защита, железки во рту. Звучит дико, конечно, но факт остается фактом. Видел бы ты, как она драпала.

Да неужели?

– И это еще полбеды, Гард, что здешний воздух отравляет людей, которые сюда приезжают. Мы и сами не можем отсюда уйти.

– Разве?

– Нет, ну ты, я думаю, сумеешь. Пару дней тебе будет нехорошо, но уйти ты сможешь. Меня это убьет, и очень быстро. И еще у нас стояла жара и затишье. Если вдруг изменится погода и поднимется ветер, всю нашу биосферу сдует в Атлантический океан. И мы будем здесь хватать ртами воздух, как тропические рыбки в пустом аквариуме. Мы умрем.

Гард покачал головой.

– Знаешь, Бобби, погода изменилась в день, когда ты пошла на похороны той женщины. Это я помню. Было ясно, дул легкий ветер. Поэтому очень странно, что тебя хватил солнечный удар. Какая тяжелая, душная жара стояла до того дня…

– Теперь все иначе. «Обращение» набирает обороты. Мы меняемся быстрее.

Неужели все перемрут? – задумался Гарденер. Все до единого? Или только ты и компашка твоих приближенных? А, Бобби? Те, кому теперь приходится ходить в гриме.

– У тебя есть какие-то сомнения, я их чувствую, – сказала Бобби. Отчасти это забавляло ее, отчасти приводило в смятение.

– Я сомневаюсь, что такое в принципе возможно, – сказал Гард. – Да ну его. Пошли копать, киска.

Они по очереди долбили камень киркой. Пятнадцать минут один, расчистка, пятнадцать – другой. К трем часам дня взору Гарденера предстала округлая выемка футов шести в диаметре, напоминающая крышку люка с каким-то символом. Ну наконец-то. Гард нерешительно взглянул на таинственный знак и протянул руку. Раскаты музыки в голове на этот раз были чуть громче. Они звучали как последнее усталое предупреждение, перед тем как его защита окончательно исчезнет. Предупреждение не ходить сюда, не трогать эту штуку. И все же ему необходимо было это сделать.

Символ отдаленно напоминал китайские иероглифы. Поглаживая его пальцами, Гард думал: этот знак придумало существо из другой галактики. Что он означает? «Вход воспрещен»? «Мы пришли с миром»? Или, быть может, это символ чумы, какая-нибудь инопланетная версия фразы «Оставь надежду, всяк сюда входящий»?

Таинственные линии были вдавлены в металл и походили на барельеф. При прикосновении из глубин его существа поднимался суеверный трепет. Невероятное чувство. Гард никогда бы не поверил, что способен на такое. И если б еще полтора месяца назад кто-то сказал ему, что это возможно, он рассмеялся бы ему в лицо. Пожалуй, то же самое испытывал пещерный человек, наблюдавший затмение солнца, или средневековый крестьянин, ставший свидетелем пришествия кометы Галлея.

Этот знак придумало существо, обитавшее под иным солнцем. Я, Джеймс Эрик Гарденер, житель Земли, уроженец города Портленд штата Мэн Соединенных Штатов Америки, что в Западном полушарии, прикасаюсь к этому символу, и одному богу известно, что за неведомая тварь за тысячи световых лет отсюда выбила его на корпусе корабля.

Конечно, с недавних пор он довольно близко соприкасался с инопланетным разумом, но это было совсем не одно и то же.

Неужели мы правда туда войдем? Из носа опять потекла кровь, но он не отнял пальцы от символа. Его рука неустанно скользила взад-вперед по гладкой поверхности.

Вернее, ты действительно собираешься туда войти? Даже несмотря на то, что это, возможно, тебя убьет? Тебя и так словно ударяет током, когда ты прикасаешься к кораблю. А что будет, если ты сдуру туда сунешься? Вполне возможно, эта штуковина запустит на твою металлическую пластину какие-нибудь гармонические колебания, и башка попросту разлетится к чертям, как гнилая репа от динамитной шашки.

А что это нас вдруг стало так волновать собственное благополучие? Кое-кто, кажется, собирался покончить с собой, да позабыл об этом. Сам того не желая, Гарденер осклабился в улыбке. Он отнял от символа руку, пощелкал пальцами, чтобы избавиться от покалывания – так обычно делают, чтобы стряхнуть с ногтя увесистую козявку. Ну давай, решайся. Какого черта, если ты все равно намерен свалить на тот свет, так помереть в летающей тарелке от вибрации – не самый худший вариант. Почти экзотика.

Гард рассмеялся. На дне скважины, прорубленной в земной тверди, этот смех прозвучал странно.

– Что смешного? – тихо спросила Бобби. – Что смешного, Гард?

Сотрясаясь от хохота, Гарденер ответил:

– Да все смешно. Нет, слушай, тут либо смеешься, либо сходишь с ума, догоняешь?

Бобби явно не догнала. Она молча смотрела на него, и Гарденер подумал: конечно, чего от нее ждать, она впала в другую крайность – сошла с ума.

Гарденер хохотал, по щекам текли слезы. Иногда они были кровавыми, а он не замечал. Бобби все видела, но ничего не сказала.

Два часа ушло на то, чтобы полностью расчистить люк. Когда дело было сделано, Бобби протянула Гарду грязную, с потеками тонального крема руку.

– Что? – спросил он, пожимая ее ладонь.

– Вот и все, – проронила она. – Конец раскопкам, Гард.

– Да?

– Да. Завтра войдем внутрь.

Гард посмотрел на нее, но ничего не сказал – во рту пересохло.

– Да, – ответила Бобби и кивнула, решив, что Гард ей не верит. – Завтра будем уже внутри. Мне иногда кажется, что миллион лет прошло с тех пор, как я все затеяла, а иногда – что это случилось вчера. Споткнулась, увидела, смахнула пыль – и завертелось. Только грязь пальцем сковырнула – и уже конец.

– Вначале была совсем другая Бобби, – отчего-то сказал Гарденер.

– Да, – задумчиво проговорила она. Подняла взгляд, в них мелькнула смешинка. – И совсем другой Гард.

– Ага, ну да. Ты знаешь, эта штука, наверное, меня убьет, но попытаться надо.

– Не убьет, – возразила Бобби.

– Почему же?

– Не убьет и все. Давай-ка вылезать отсюда. Дел по горло: мне еще вечером в сарай.

Гард метнул на нее взгляд, но она смотрела на моторизированную лебедку, которая размеренно спускалась на подвесных тросах.

– Я там кое-что подготавливаю, – сказала Бобби. Голос у нее был мечтательный. – Ну, мне помогают. Для завтрашнего.

– Они сегодня к тебе присоединятся, – сказал Гарденер, и это был не вопрос.

– Да. Сначала мне надо сводить их сюда, хочу показать люк. Они… Ты знаешь, они очень ждали этого дня, Гард.

– Охотно верю, – проговорил Гарденер.

Опустились стропы. Бобби обернулась и пристально посмотрела на Гарденера.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Ничего такого.

Они встретились взглядами. Гард отчетливо ощутил, как она прощупывает его, пытаясь проникнуть в мысли, узнать его секрет.

Тогда он послал ей мысленный сигнал.

(пошла вон из моей головы Бобби тебя сюда не звали)

Бобби отпрянула, как будто ей дали оплеуху. На ее лице появилось виноватое выражение – словно бы Гард поймал ее за недостойным занятием. Как видно, сохранились в ней остатки человечности, и это немного утешало.

– Пожалуйста, приводи, мне не жалко, – сказал Гард. – Только обещай, что открывать люк будем вместе, только ты и я, и никаких посторонних. Черт возьми, мы его раскопали, и мы первыми в него войдем. Справедливо?

– Да, – проронила Бобби. – Войдем первыми. Только я и ты. Без оркестра, без процессии.

– И полиции Далласа.

Бобби устало улыбнулась:

– Само собой.

Бобби протянула ему стропу.

– Поднимешься первым?

– Лучше ты. У тебя, похоже, дел невпроворот.

– А то! – Бобби оседлала стропу, нажала на кнопку и стала подниматься. – Спасибо тебе, Гард.

– Пожалуйста, – ответил Гарденер. Задрав голову, он провожал взглядом Бобби.

– Ты будешь спокойнее ко всему относиться

(когда закончится твое собственное «обращение»).

Бобби поднималась все выше и выше, пока окончательно не скрылась из виду.