Гарденер решил воспользоваться советом Энн и отправился погулять. По правде говоря, он пошел прямо к кораблю, лишь по дороге осознав, что на самом деле впервые забрел в лес один и притом скоро начнет смеркаться. Его стали одолевать какие-то смутные страхи – так бывало в детстве, когда проходишь мимо заброшенного дома, где бродят привидения. Как знать, может, и тут свои призраки? Призраки из давнего прошлого этих инопланетных существ. А может, сами они, томминокеры, лежат там, в корабле, в анабиозе, как кофе, высушенный в заморозке, и ждут, когда их разбудят? Да и что они вообще такое?

Он сел на землю, облокотившись о балку навеса для инструментов, и расслабился, созерцая корабль. Вскоре поднялась луна и залила своим призрачным светом лоснящуюся серебристую поверхность. Луна была полной, зрелище – жутким. И завораживающе красивым.

Да что ж тут такое творится? Не знаю и знать не хочу. Ведь явно здесь что-то нечисто… Не знаю и знать не хочу. Эй, стой! Что за звуки? Не почудилось со скуки?..

Он запрокинул бутылку и хлебнул из горла. Осушив до дна, отставил тару, перевернулся на живот и опустил больную, пульсирующую голову на руки. Так он и заснул, в лесу, возле элегантно выступающего из земли округлого бока инопланетного корабля.

Проспал он всю ночь.

А утром нашел на земле два выпавших зуба.

Такова цена за ночь, проведенную подле корабля, мрачно подумал Гарденер. Впрочем, были здесь и свои плюсы. С вечера он уговорил с пол-литра виски, а поутру – свежий как огурчик. Корабль, или атмосфера, которую он вокруг себя создает, в близком радиусе действия дает отменную защиту от похмелья.

Как-то жаль было оставлять эти зубы прямо так. Поддавшись необъяснимому импульсу, он закидал их землей. Попутно вновь подумал, что пора уже завязывать с интригами и двуличием. Это теперь – непозволительная роскошь для тебя, Гард. Решайся, да побыстрее. Очень скоро, буквально на днях, ты уже не сможешь ничего сделать. Будешь как миленький маршировать вместе с остальными заданным курсом.

Он взглянул напоследок на корабль, представил, как далеко вниз простираются эти гладкие стены без единой выщерблины, уходя глубоко под землю. И подумал: а ведь скоро докопаем до люка, если он там, конечно, есть. И что потом?

Понуро склонив голову – что толку искать ответы? – он потопал домой.

«Катласс» исчез.

– Где ты всю ночь пропадал? – поинтересовалась Бобби.

– Заснул в лесу.

– Так много выпил? – спросила она с неожиданной мягкостью в голосе. Лицо ее было густо замазано кремом. Рубашки она носила в последнее время довольно просторные и даже мешковатые. Сегодня утром он понял почему. У нее уплотнялась грудь. Вернее, ее груди словно бы слились воедино. Гарденер отчего-то сразу подумал про парней, которые «качают железо».

– Да отхлебнул пару раз, и разморило. И знаешь, наутро никакого похмелья. И насекомые не беспокоили. – Он поднял руки, покрытые плотным темным загаром. При этом обнажились не тронутые солнцем места. Белые и какие-то уязвимые. – В другое лето искусали бы так, что я бы глаз не смог открыть. А сейчас их нет. Сгинула мошкара. И птицы, и звери – все, никакой живности не осталось. Знаешь, этот репеллент не действует только на нас, дураков.

– Ты не передумал, случайно?

– Ты уже не первый раз меня об этом спрашиваешь, заметила?

Бобби промолчала.

– Слышала, вчера новости передавали? – Он знал, что Бобби давно уже не слушает радио. Она вообще ничего вокруг себя не замечает и думать ни о чем не может, кроме корабля. Так что он не удивился, когда она отрицательно покачала головой. – В Ливию стягивают войска. В Ливане опять бои. Дислоцируют американских военных. Русские твердят о стратегической оборонной инициативе. Мы сидим на пороховой бочке. С сорок пятого года так ничего и не изменилось. И тут – бац! – ты откапываешь в своем саду адскую машину и постоянно спрашиваешь, хочу ли я ею воспользоваться?

– Ну и как, не передумал?

– Нет, – буркнул Гарденер, не до конца понимая, лукавит он или нет. Правда, в этот момент он был очень рад, что Бобби не читает его мысли.

Или читает? Наверное, кое-что ей видно. Немногое, но уже больше, чем месяц назад. И с каждым днем ей это дается все легче. Потому что ты «превращаешься», Гард, вот и все. Не передумал ли? Смешно до слез. Ты и решение-то принять не в состоянии!

Бобби проигнорировала его реплику. Она направилась к ручным инструментам, сваленным в кучу на крыльце. Участок кожи за правым ухом остался не замазанным – кстати, как раз про это место нередко забывают мужчины, когда бреются. Гард даже не удивился; в последнее время он престал удивляться, и это уже становилось болезненной тенденцией. Кожа Бобби просвечивала насквозь, превратившись в полупрозрачное желе. Бобби менялась, и перемены эти стремительно набирали обороты. За эти два дня она стала заметно более коренастой и плотной.

Господи, с каким-то горестным отчаянием подумал Гард, вот что происходит с человеком, когда он превращается в томминокера. Он начинает походить на облученного, как после аварии на атомной станции.

Бобби, склонившись над грудой инструментов, собирала их в охапку, как вдруг резко обернулась и настороженно взглянула на Гарденера.

– Что?

Я сказал, давай собирайся, ленивая задница, направил Гард отчетливую мысль, и напряженно-недоуменное выражение неохотно перешло в улыбку.

– Ну ладно, помоги.

Ну уж нет, жертвы смертоносного гамма-излучения не становятся прозрачными, как Клод Рейнс в фильме «Человек-невидимка». Их тела не сжимаются и не уплотняются. Ну да, у них выпадают зубы и волосы – иными словами, в обоих случаях физические трансформации налицо.

Вновь в голове всплыла старая мысль: «Это ваш новый босс, только на старый лад».

Бобби стояла, пристально глядя на него.

Совсем не остается места для маневров. Выкручивайся скорее.

– Что ты там говоришь?

– Я говорю: «Двинулись, босс».

Прошла секунда, две. Бобби кивнула и проговорила:

– Пора. Солнце уже высоко.

«Томкэт» парил над землей. Конечно, он не летел высоко в небе, как велосипед мальчугана из фильма «Инопланетянин». Достаточно того, что он ладненько дрейфовал дюймах в восемнадцати над землей. Большие колеса медленно вращались, загребая воздух, точно судоходные винты. На этот раз за рулем сидел Гард. Бобби разместилась позади, вцепившись в перекладину рамы.

– Сестричка, похоже, слиняла? – поинтересовался Гарденер. Говорили они тихо – благо мягкое мурлыканье двигателя позволяло не повышать голос.

– Так и есть, – ответствовала Бобби. – Умотала.

А врать, я смотрю, ты так и не научилась. И знаешь, я, кажется, слышал крик. Нет, на самом деле слышал. Как она орала – это что-то. Я как раз шел по дорожке, направляясь к лесу. Что надо сотворить, чтобы эта чистопородная штучка-дрючка испустила такой вой? Насколько это должно быть серьезно?

Ответ напрашивался сам собой. Очень серьезно.

– Она никогда не умела уходить с достоинством, – проговорила Бобби. – И другим не позволяла. Энн заявилась сюда, чтобы увезти меня домой, понимаешь? Осторожно, там пень торчит.

Гард вжал рычаг до упора. «Томкэт» поднялся еще на три дюйма, чуть коснувшись верхушки здоровенного пня. Миновав опасное место, Гард опустил «Томкэт» на прежние восемнадцать дюймов над поверхностью.

– Долго запрягала, да быстро слезла, – сказала Бобби с насмешливым недоумением. – Знаешь, раньше ей, может, это и удалось бы, да только теперь у нас все иначе. Так что шансов у нее не было.

Холодок пробежал по спине. Такую фразу, знаете ли, можно понимать по-всякому.

– Я только удивляюсь, что ты так быстро ее уломала. Один вечер, и готово, – проговорил Гарденер. – А мне-то казалось, что Патрисия Маккардл еще та штучка, ан нет. На фоне сестрички она – сущий ангелок.

– Да знаешь, я просто смыла с себя грим. Ну и показала, что под ним. Она как увидела – сразу дала деру. Смешно даже.

Складненько. Настолько складно, что даже хочется поверить. Чертовски велик соблазн. Жаль, есть одно «но»: та дамочка, что сюда притащилась, не то что бежать – она шагу ступить не могла без посторонней помощи.

Конечно же, нет, подумал Гарденер, никуда она не уехала. Вопрос лишь в том, что ты с ней сделала. Убила или заперла в своем треклятом сарае на пару с Питером?

– Бобби, а долго еще ты будешь меняться? – спросил Гарденер.

– Еще самую малость, – ответила Бобби, и Гард в очередной раз подумал, что врать она так и не научилась. – Ну все, приехали. Останови возле навеса.

На следующий день освободились рано. Работать было невозможно, гнетущая жара, казалось, и не думала отпускать до глубокой ночи. Они вернулись домой, наложили себе еды и даже немного поели. Когда с грязной посудой было покончено, Гард выразил желание прогуляться.

– Даже так? – удивилась Бобби, взглянув на него с типичной для нее в последнее время настороженностью. – А мне казалось, ты сегодня и так наработался.

– Солнце зашло, – спокойно ответил Гард. – Ни жары, ни мошкары. Ну и знаешь, – добавил он, устремив на Бобби честный взгляд, – я бы мог, конечно, пойти на крыльцо, прихватить с собой бутылочку, ну и надраться в стельку. А я не хочу. Погуляю, вымотаюсь перед сном и в кои-то веки лягу спать трезвым.

Да-да-да, все это, конечно, правда. Да только правда бывает многослойна. Это как китайская шкатулка. Ты ее открываешь, а внутри – другая такая же. Гарденер взглянул на Бобби, решив, что сейчас она начнет шарить, выискивать вторую шкатулку.

Но этого не случилось.

– Ну хорошо, – сказала она. – Знаешь, Гард, я не злюсь, когда ты напиваешься в стельку. Я ведь тебе подруга, а не жена.

Конечно, не злишься. Ты ведь сама все обставила так, чтобы облегчить мне эту задачу. Потому что пьяный я становлюсь безвредным.

Он шел прямо по шоссе номер 9. Миновал участок Джастина Хёрда, уперся в Ниста-роуд, свернул налево и зашагал в бодром темпе, помахивая руками. За месяц тяжелого труда у него здорово укрепились мускулы, просто невероятно. И теперь он с легкостью проходил расстояния, которые раньше ему было бы сложно одолеть – еще недавно после двух миль ходьбы у него отнимались ноги и срывалась дыхалка.

На улице было страшно. Надвигались сумерки, и вокруг царила гробовая тишина. Молчали собаки. Не верещали козодои, приветствуя наступающую темень. Дома зияли темными глазницами окон, а те немногие, где горел свет, обходились без привычного мерцания телеэкранов.

Кому нужны бесконечные сериалы про Барни Миллера, когда вместо этого можно «обращаться»?

На землю опустился сумрак, наступила ночь. Гарденер увидел табличку с надписью «До конца дороги 200 ярдов». В небе висела полная луна, заливая все вокруг ярким светом, и слова читались легко. У самого тупика дорогу перегораживала тяжеленная цепь, провисшая между двумя столбами. На ней болталась изрешеченная пулями ржавая табличка: «Посторонним вход воспрещен». Перебравшись через цепь, Гард пошел дальше и вскоре оказался в карьере, где когда-то добывали гравий. Склоны, поросшие сорной травой, белели в призрачном свете луны, словно чьи-то бренные кости. Стояла гробовая тишина, волосы шевелились на загривке.

Какого черта его сюда принесло? Видать, «обращение» мало-помалу берет свое, предположил Гард. Возможно, сам того не подозревая, он извлек из подсознания Бобби некую важную информацию. Скорее всего, так и есть, ведь что бы ни привело его сюда, это была не просто прихоть.

По левую руку от себя он заметил треугольный след на белом нетронутом гравии. Здесь явно ворошили грунт. Гард подошел. Под подошвами скрипели камни. Зарылся рукой поглубже – ничего, тронул в другом месте – опять пусто. В третьем…

Вот оно.

Под подушечками пальцев было что-то гладкое, гораздо более гладкое, чем камень. Гард наклонился с колотящимся сердцем, но ничего не увидел. Жаль, что не захватил фонарик, но, пойди он с фонарем, Бобби бы что-то заподозрила. И он стал копать. Руками. Разрывая пальцами грязь, которая струилась и осыпалась с каменистого склона.

Потом вгляделся и увидел автомобильную фару.

Стало жутко. Его охватило нервное возбуждение. «Так вот оно как бывает, когда находишь в земле странный артефакт, – пронеслась мысль. – Правда, я не споткнулся об него. Я и так знал, где искать».

Он стал лихорадочно копать дальше, отбрасывая ногами грязь, словно собачонка в поисках зарытой кости, превозмогая боль и тяжелый стук в висках.

И вот уже показалась ровная площадка на капоте «катласса» чуть выше правой передней фары. Место, где можно было стоять. Теперь дело пошло живее. Надо сказать, Бобби с компанией схалтурили: всего лишь забросали машину гравием, и Гард счищал его охапками, попросту сбрасывая с машины. Камни со скрежетом сдирали краску с кузова, во рту пересохло, а он все продолжал. И вот уже добрался до ветрового стекла. Теперь стало страшно. Неизвестно, что лучше: найти что-то в машине или не найти ничего.

Вновь пальцы коснулись прохладного гладкого стекла. Лунная ночь, тишина начинали действовать ему на нервы. Теперь уже хотелось вскочить и бежать без оглядки. Не останавливаясь, Гард быстро расчистил свободный участок на лобовом стекле, сложил чашечкой ладони, загораживаясь от бьющего в глаза лунного света, и заглянул внутрь.

В салоне пусто.

Взятый в прокате «катласс» был захоронен без Энн Андерсон.

Быть может, ее засунули в багажник?.. Ведь ничего нельзя знать наверняка.

Впрочем, Гард, кажется, знал. Простая логика подсказывала, что тела Энн нет в багажнике. А иначе зачем так подставляться? Да первый же случайный прохожий, который найдет в куче гравия новенькую дорогую машину, сразу заподозрит неладное и полезет проверять багажник – ну или обратится к властям, которые сделают это.

В самом же Хейвене всем давно уже по барабану. У них сейчас более насущные заботы. Кому интересно разнесчастное авто, зарытое в заброшенном карьере?.. И если кто из горожан случайно и наткнулся бы на кузов, то в полицию обращаться не стал бы. Чужаки здесь никому не нужны, Хейвен закрыт на лето. Так что похорони эту мысль, старичок.

Итак, в багажнике ее нет. Ясно как дважды два. Что и требовалось доказать.

А ты допускаешь, что люди, сотворившее это, не обладали безукоризненной логикой, а, Гард?

Да полная чушь. Возьми любого хейвенского вундеркинда. Он двадцать три ракурса найдет там, где ты увидишь всего лишь три. Уж такого они из виду не упустят.

Гарденер попятился к краю капота и спрыгнул с насыпи. Теперь он ощутил жгучую боль в израненных ладонях. Дома надо выпить пару таблеток аспирина и скрыть от Бобби следы полуночных бдений. С утра натянет рабочие перчатки – и не будет снимать весь день.

Итак, Энн в машине не оказалось. Тогда где же она? Конечно, в сарае. Только теперь Гарденера осенило, зачем он сюда поплелся. Ему хотелось не только проверить мысль, которую он нечаянно вытащил из подсознания Бобби (если действительно вытащил; возможно, он сам пришел к такому умозаключению, машинально прикинув, где удобнее всего спрятать по-быстрому большой автомобиль), но главное, ему нужно было убедиться, что Энн – в сарае. С решением затягивать нельзя – мало того, что Бобби на его глазах превращается в нечто неземное, ему самому ужасно хочется вырыть из-под земли этот корабль. Вырыть его и использовать по назначению. Вот так, ни больше ни меньше.

И прежде чем на что-то решаться, он должен проверить, что же такое таится в сарае Бобби.

На полпути к дому он вдруг остановился. В прохладе лунной ночи его мучил один вопрос: с чего им вообще понадобилось прятать эту машину? Боятся, что сюда кто-то заявится в поисках просроченного авто? В службе проката еще много дней не всполошатся. Пройдет время. Заявят в полицию. А там жди, пока те выйдут на хейвенскую родню. Неделя, а то и две. Судя по тому, как развиваются события, Хейвен тогда вообще перестанет беспокоиться по поводу внешнего мира.

Так от кого же тогда спрятали машину?

От тебя, от кого же еще. Машину спрятали от тебя, Гард. Не хотят они показывать, на что способны, когда дело доходит до защиты собственных интересов. Потому и зарыли авто, а Бобби скормила тебе легенду про отъезд Энн.

Разгадав этот опасный секрет, он направился домой.