Глава 9
Похороны
1
С девяти утра чужаки, знавшие Рут Маккосланд или когда-либо работавшие с ней, начали стягиваться в Хейвен-Виллидж. Вскоре практически все парковки вдоль Мэйн-стрит были заняты.
В «Хейвен-ленче» дым стоял коромыслом. Бич едва успевал подавать омлеты, бекон, сосиски и жареную картошку, наливать один кофе за другим. Конгрессмен Бреннан так и не прибыл, но прислал своего помощника. «Мог бы и сам появиться, Джо, – думал Джерниган с кислой улыбкой. – Сразу столько новых идей получил бы насчет работы в правительстве…»
День выдался ясный и свежий, больше напоминающий конец сентября, нежели июля. В ярко-синем небе – ни облачка, температура – шестьдесят восемь градусов, западный ветер – миль двадцать в час. В очередной раз Хейвен принимал чужаков, и снова им повезло с прекрасной погодой. Впрочем, вскоре удача уже не будет иметь никакого значения. Так думали, перемигиваясь между собой, горожане. Вскоре они приручат судьбу.
Отличный денек, сказали бы вы. Один из лучших для лета в Новой Англии; мечта туриста. День, когда аппетит разыгрывается не на шутку. Приезжие заказывали обильные завтраки, как и положено проголодавшимся людям, но Бич заметил, что чуть ли не половина еды оставалась нетронутой. Новенькие быстро теряли вкус к пище; глаза у них стекленели, вид становился несколько подавленный.
«Ленч» был переполнен, но разговоры как-то не клеились.
«Кажется, воздух нашего городка вам не на пользу, ребята», – подумал Бич. И вообразил, как заходит в кладовую, где под горой простыней спрятано устройство, убравшее двух назойливых копов, – гигантская смертоносная базука. Как выносит ее оттуда и отмывает свое заведение от всех этих чужаков одним очистительным выхлопом зеленого пламени. Но нет, не теперь. Еще не время. Скоро все переменится. В следующем месяце. Ну а пока…
Опустив взгляд в тарелку, с которой он соскребал объедки в ведро, Бич заметил выпавший зуб в остатках омлета. «Томминокеры уже близко, дружок, – промелькнуло у него в голове. – Вот только когда они наконец появятся, то вряд ли озаботятся тем, чтобы постучаться, а просто снесут ваши чертовы двери напрочь».
Его ухмылка стала шире. Зуб чужака полетел в ведро вместе с остальными отбросами.
2
Дуган мог хранить молчание, когда хотел, и сегодня утром был как раз такой случай. Старика это, очевидно, устраивало. Дуган подъехал к нему ровно в восемь и увидел на обочине, возле ветхого «валианта», джип «чероки». На заднем сиденье лежал большой джутовый мешок, затянутый сверху бечевкой.
– Машина из Бангора?
– Дерри, «Американ моторс», – кратко ответил Эв.
– Дорого заплатили, наверное?
– Не особенно.
На том разговор и окончился. Час и сорок минут спустя они были на границе между Альбионом и Хейвеном.
«Придется немного поколесить», – пообещал старик, и если это не было классическим преуменьшением – значит, Батч вообще не имел понятия, что такое преуменьшение. Он почти двадцать лет ездил в эту часть штата и полагал, будто знает ее как свои пять пальцев. И только теперь понял, что ошибался.
Вот Хиллман по-настоящему разбирался в местных дорогах; по сравнению с ним Дуган был профаном. С главной автомагистрали они свернули на шоссе номер 69, с него – на двухполосную асфальтовую, а потом на гравийную дорогу в западной Трое, оттуда – на укатанную в земле колею, в грязь, зарастающую травой, и наконец – на заброшенную, судя по ее виду, с 1950 года трассу для вывоза древесины.
– Вы хоть представляете себе, куда мы едем? – проорал Батч, когда «чероки» прогромыхал по разбитой дороге для вывоза леса и с ревом вылетел с нее, всеми четырьмя колесами разбрасывая грязь и щепки.
Эв только кивнул, прижимаясь к большому рулю, точно старая лысеющая обезьяна. Одна лесная наезженная тропа выводила к другой, под шинами хрустели опавшие листья, и наконец джип вылетел на знакомое Дугану грязное Альбионское шоссе номер 5. Старик сделал именно то, что пообещал и что Дуган считал невозможным: обогнул весь Хейвен, ни разу не заехав на его территорию.
Теперь, за сотню футов до городской границы, Эв остановил машину и опустил стекло со своей стороны. Снаружи не донеслось ни звука; лишь мерно тикал мотор. Птицы не пели. Батч нашел это подозрительным.
– А что там, в мешке? – поинтересовался он.
– Самые разные вещи. Не будем пока об этом.
– Чего мы ждем?
– Колокольного звона, – ответил Эв.
3
Однако без четверти десять совершенно не тот перезвон, которого ждал и под переливы которого вырос Хиллман, заставил и тех, кто искренне скорбел по покойной, и тех, кто настроился источать потоки крокодиловых слез, потянуться к методистской церкви, где всем предстояло разыграть первый акт торжества (акт второй: Церемония у могилы; акт третий: Банкет в городской библиотеке).
Преподобный Гурингер, этот застенчивый человек, неспособный даже шикнуть на гуся, несколько недель назад в разговорах с горожанами сетовал: он, дескать, до смерти устал бить в колокола.
– Тогда, может, что-нибудь поменяешь, Гуи? – спросила Памела Сарджент.
Преподобный Лестер Гурингер, которого в жизни не называли «Гуи», в его теперешнем состоянии пропустил фамильярность мимо ушей.
– Может, и поменяю, – ответил он, мрачно взглянув на Памелу сквозь толстые очки. – Почему бы и нет?
– Есть какие-то мысли?
– Допустим, – лукаво прищурился Гурингер. – Время покажет, верно?
– Это уж как всегда, Гуи, – ответила Сарджент. – Как всегда.
И действительно, преподобный Гурингер придумал нечто весьма занятное относительно этих колоколов и даже сам удивился, почему настолько простое и изящное решение не пришло ему в голову раньше. Приятнее всего то, что вопрос не придется утрясать ни с дьяконами, ни с Дамским благотворительным обществом (организацией, которая отчего-то привлекала лишь два типа женщин – неряшливых толстух с пышными бочкообразными бюстами либо плоскогрудых бабенок с костлявыми задницами вроде Памелы Сарджент, с ее мундштуком из поддельной слоновой кости и хриплым кашлем заядлой курильщицы), ни с некоторыми зажиточными прихожанами… Всякий раз, когда жизнь заставляла к ним обращаться, Лестер потом неделю маялся жестокой изжогой. Не нравилось ему попрошайничать. Зато на этот раз преподобный Гурингер мог управиться собственными силами – и управился. И пошли они все, если шуток не понимают.
«Попробуй только еще раз назвать меня «Гуи», Пэм, – прошептал он в церковном подвале, меняя провода у плавкого предохранителя, так чтобы тот мог выдержать необходимое высокое напряжение. – Я возьму в туалете вантуз и откачаю мозги из твоей дурной черепушки… Если ты сама до сих пор не спустила их вместе с мочой!» Тут он хохотнул и с удвоенной силой взялся за дело. Преподобный Гурингер за всю свою жизнь не позволял себе слов и мыслей подобного рода. Неожиданный опыт принес ему восхитительное, щекочущее нервы ощущение свободы. Лестер почувствовал, что любому, кто скажет хоть слово против нововведения, готов предложить «трахнуть с лёта катящийся бублик».
Однако всем в городе перемена пришлась по вкусу, практически восхитила. Ну еще бы. И вот сегодня преподобный Гурингер, раздувшись от гордости, щелкнул новым переключателем в ризнице, и над Хейвеном поплыл перезвон, оглашая небеса знакомыми гимнами. Колокола теперь можно было программировать, так что Лестер заранее подобрал любимые произведения Рут, в том числе старенькие методистские и баптистские песни вроде «Что за друга мы имеем» и «Вот мир Отца Моего».
Преподобный Гурингер отошел, потирая руки, и стал наблюдать, как «под звон колоколов, под их зов, зов, зов» люди тянутся к церкви – кто группами, кто по двое, по трое.
– Эх, чтоб мне! – воскликнул он от избытка чувств.
Лестеру никогда еще не было так хорошо. И он собирался отправить Рут в мир иной со всеми полагающимися почестями. Это будет не прощальная речь, а пирог с повидлом.
В конце концов, ее все так любили.
4
Звон колоколов.
Дэйв Рутледж, старейший из горожан, приложил раскрытую ладонь к уху и беззубо улыбнулся. Он улыбнулся бы в любом случае, даже если бы от церкви донеслась ужасная какофония. Все равно, что слушать; главное – слышать.
К началу июля Дэйв был практически слеп. Кровь бегала по жилам все хуже, побледневшие ноги совсем лишились тепла. Как-никак, а Рутледжу стукнуло девяносто. Старый пес. Однако за этот месяц и слух, и кровообращение заметно улучшились. Ему даже стали давать на десять лет меньше. Господи, да он и чувствовал себя лет на двадцать моложе. К тому же… Ах, разве колокольный звон – не самая сладкая музыка на земле? Дэйв поднялся на ноги и двинулся в сторону церкви.
5
Под звон колоколов, под их зов, зов…
В январе помощник конгрессмена Бреннана – тот, что приехал на погребение, – находился в округе Колумбия и познакомился там с юной красоткой по имени Аннабель. Этим летом она переехала в Мэн вместе с ним, а нынешним утром решила сопроводить и в Хейвен. Поначалу она раскаялась в этом своем решении, особенно когда ее начало мутить в забегаловке посередине завтрака. И все из-за повара, страшно похожего на Чарльза Мэнсона, только дряхлее и толще; когда на него не смотрели, тот улыбался такой подозрительной лукавой ухмылочкой, что вы невольно задумывались: нет ли в омлете щепотки-другой мышьяка? Но зато колокольный перезвон и знакомые гимны, которых она не слышала с самого детства, совершенно очаровали гостью.
– Боже мой, Марти! Откуда в этой глухомани – и вдруг такая роскошь?
– Ну, может, здесь помер богатый турист и составил завещание в пользу города, – лениво отмахнулся политик. Меньше всего его сейчас интересовала музыка. Сразу же на границе Хейвена у него началась мигрень, и боль с тех пор лишь усиливалась. Мало того, десна вдруг закровоточила. В их семье многие мучились пиореей; не хватало только пополнить ряды страдальцев. – Давай, идем уже в церковь.
«Покончим с этим скорее, отправимся в Бар-Харбор и наберемся до чертиков, – мысленно прибавил он. – Господи, ну и мерзкий же городишко!»
Они двинулись под руку: дама в черном (правда, она успела игриво шепнуть ему на ухо по пути, что внизу – белоснежное шелковое белье… или скорее намек на белье), а ее спутник – в строгом сером костюме. Рядом по той же дороге шагали местные жители, разодетые в самый торжественный траур. Помощник конгрессмена про себя удивился множеству зеленовато-синих полицейских мундиров.
– Марти, смотри! Часы!
Ее палец уткнулся в башню городской ратуши. На миг показалось, что солидное строение из красного кирпича почему-то заколыхалось в воздухе. Голова Марти разболелась еще сильнее. Может, глаза перенапряглись? Он проверялся три месяца назад и тогда же услышал, что с его зрением только реактивным истребителем управлять, но вдруг это просто ошибка? Да сейчас половина профессионалов Америки сидит на кокаине! Кажется, Марти читал об этом в журнале «Тайм»… И почему это мысли так странно блуждают? Наверное, дело в колоколах. Звуки множились в голове, отдаваясь эхом. Десять, сотня, тысяча, миллион колоколов – и все дружно играли «Встретимся ли мы с тобою, где святые».
– Ну что там с часами? – бросил он раздраженно.
– Да стрелки какие-то странные. Словно бы… нарисованные.
6
Под звон колоколов, под их зов, зов…
Эдди Стэмпнелл из казарм Дерри встретил знакомого из Ороно, Энди Райдаута. Оба знали покойницу и симпатизировали ей от души.
– Приятная музыка, да? – произнес Эдди не без сомнения в голосе.
– Наверное, – обронил Энди. – Я все думаю про Бента и Джинглса, которых порешила парочка местных конченых психов, а потом закопала где-нибудь на картофельном поле, так что по мне сейчас – хоть колокола, хоть треск помех из приемника. Похоже, Хейвен стал несчастливым местом. Нутром чую, пусть это и глупо звучит.
– Моей голове здесь точно не повезло, – посетовал Эдди. – Она просто зверски раскалывается.
– Покончим с этим и уберемся, – ответил Энди. – Да, Рут была хорошим человеком, но ее больше нет. И, честно сказать между нами, без нее я тут и четверть часа лишних не собираюсь задерживаться.
Они вместе вошли в методистскую церковь, не удостоив и взглядом Лестера Гурингера. Преподобный стоял у переключателя, управляющего колоколами, потирал сухие ладони и с улыбкой принимал восторги входящих.
7
Под рыданья, стоны, звон.
Выбравшись из грузовичка «шевроле», Бобби Андерсон грохнула дверью, оправила темно-синее платье, посмотрелась в боковое зеркало: в порядке ли макияж? А потом медленно тронулась к церкви, ссутулившись и понурив голову. Как ей в последнее время недоставало отдыха! Гард помогал хоть чуть-чуть обуздать наваждение,
(не стоит обманываться: по-другому это не назовешь)
но и его силы таяли на глазах. Он даже не явился на похороны, потому что дрых на ферме после грандиозной попойки, уткнувшись исхудалым, болезненно-серым лицом в рукав и распространяя вокруг себя кислое амбре перегара.
Андерсон утомилась, что уж тут говорить; впрочем, сильнее усталости этим утром ее изводила смутная тоска. Душа скорбела по Рут, по Дэвиду Брауну, по всем жителям Хейвена… Но в первую очередь, как подозревала Бобби, она оплакивала саму себя. «Обращение» продолжалось – по крайней мере, для всех, кроме Гарда, – и это не могло не радовать, однако было ужасно жаль своей неповторимой личности, которая растворялась на глазах подобно утренней дымке. По иронии судьбы, Андерсон только что осознала: ее последняя книга – «Бизоньи солдаты» – по большей части написана теми же томминокерами.
8
Звон, звон, звон…
Хейвен ответил колоколам. Это был первый акт спектакля под названием «Погребение Рут Макксоланд, или Как же мы любили эту женщину!». Нэнси Восс закрыла почту, чтобы явиться вовремя. Властям бы не понравилось, но, как говорится: меньше знают – крепче спят. Вскоре правительству все станет известно. Вскоре оно получит увесистую посылку из Хейвена, экспресс-доставкой, прямо в руки. И не только американское, но и все правительства на этом вертящемся коме космической грязи.
На колокольный призыв отозвался Фрэнк Спрус, владелец крупнейшей в городе молочной фермы. И Джон Мамфри, чей отец когда-то пытался выступить против Рут на выборах. И Эшли Руваль, за два дня до смерти Рут проехавший мимо нее у границы Хейвена; мальчик явился вместе с родителями, весь в слезах. И доктор Уорвик, и Джуд Таркингтон. Эдли Маккин пришел под руку с Хейзел Маккриди. Ньют Беррингер с Диком Эллисоном шагали медленно, поддерживая идущего между ними Джона Харли, предшественника Рут. Джон едва держался на ногах, чуть ли не просвечивал насквозь. Его жене Мэгги нездоровилось, и она предпочла остаться дома.
Все они шли на звон – Тремейны и Тарлоу, Эплгейты и Голдманы, Арчинбурги и Дюплисси. Такие славные на первый взгляд люди, представители здоровой породы Мэна, где смешалась французская, ирландская, шотландская, канадская и прочая кровь. Но теперь они были иными. К церкви стягивались не просто телесные оболочки; их разумы тоже сливались в один, который внимательно наблюдал за чужаками, отслеживал каждую ноту, что выбивалась бы из нужной мелодии… Горожане сходились теснее, прислушиваясь к колоколам, и те все громче звенели в крови, бегущей по нечеловечьим жилам.
9
Эв Хиллман вцепился пальцами в руль «чероки» и округлил глаза при первых далеких звуках необычной музыки.
– Что за дьявол?..
– Обычные колокола, – дернул плечами Батч Дуган. – Красиво звонят. Наверное, погребение скоро начнется.
«Там будут хоронить Рут… А я тут торчу с полоумным дедом на другом конце Хейвена. Бога ради: зачем?» Ответа он сам не знал, но подозревал, что теперь уже поздно что-либо менять.
– Колокола методистской церкви раньше так никогда не трезвонили, – нахмурился Эв. – Кто-то их подменил.
– Ну и что с того?
– Ничего. А может, и все. Как знать. Нам пора.
Старик повернул ключ зажигания, и мотор «чероки» взревел.
– А я еще раз спрашиваю, – проговорил Дуган со сверхъестественным, как ему показалось, терпением: – Что мы ищем?
– Трудно сказать. – «Чероки» разогнался и пересек городскую черту. Альбион остался позади, впереди был Хейвен. Эва охватило неприятное предчувствие, что, вопреки всем мерам предосторожности, он уже никогда не выберется отсюда. – Когда найдем – узнаем.
Дуган не ответил; только снова мысленно удивился: как он мог во все это впутаться? Похоже, он сам свихнулся не меньше сидящей рядом трухлявой развалины. А то и больше. Устраиваясь понадежнее в кресле, Батч поднял руку и потер место над бровями.
У него начиналась мигрень.
10
Лысая голова Гурингера, так похожая на спелую дыню, сияла всеми цветами радуги благодаря витражам, сквозь которые пробивались с улицы летние солнечные лучи. У многих из прихожан глаза покраснели или же были на мокром месте, когда после гимна, молитвы, второго гимна, чтения любимого библейского отрывка покойной («Заповеди блаженства») и третьего гимна преподобный завел прощальную речь. Аналой перед ним утопал в пышной пене ярких цветов. От их приторного запаха можно было задохнуться, хотя через верхнее окно, открытое нараспашку, свободно дул ветер.
– Мы собрались здесь, чтобы почтить память Рут Маккосланд и отметить ее кончину, – начал Гурингер.
Горожане сидели перед ним, положив руки на колени или теребя носовые платки; их глаза – большей частью влажные – взирали на проповедника с пристальной, трезвой внимательностью. Любой посторонний наблюдатель, окажись он здесь, заметил бы, что конгрегация четко делится на две части. Местные жители отличались здоровым видом, румянцем и безупречной чистотой кожи. Приезжие – болезненной бледностью и мутными взглядами.
Дважды во время прощальной речи кто-то из них срывался с места и выбегал на улицу, чтобы тихо избавиться от остатков завтрака. Прочих тошнота донимала меньше; просто что-то беспрерывно ворочалось и бурчало в кишечнике – неприятно, однако терпимо.
Нескольким чужакам еще до исхода дня предстояло лишиться зубов.
У кого-то голова раскалывалась от боли, которая бесследно исчезнет за чертой города, что спишут на запоздалое действие аспирина.
И очень многих прямо во время речи Гурингера, на жесткой церковной скамейке, посетят потрясающие замыслы. Причем иногда настолько масштабные, грандиозные и внезапные, что не одному бедолаге покажется, будто ему прострелили голову. И он будет еле сдерживаться, чтобы не выскочить на улицу с оглушительным воплем: «Эврика!»
Обитатели Хейвена наблюдали за всем этим и про себя посмеивались. Внезапно размякшее, точно подтаявший пудинг, лицо чужака приобретало изумленное выражение. Глаза широко раскрывались, челюсть отвисала… Ни дать ни взять, еще одного осенила Великая Идея.
Эдди Стэмпнеллу из казармы в Дерри, к примеру, пришло на ум, как можно создать национальную сеть мгновенной связи для всех полицейских страны, к которой никто из не в меру любознательных штатских не мог бы нелегально подключиться. Его захлестнули идеи о возможных последствиях подобного открытия – и одновременно его усовершенствования. Будь мысли водой, Эдди уже утонул бы. Его трясло, точно в лихорадке. «Я стану знаменитостью!» Он забыл и о проповеднике, и о сидящем рядом Энди Райдауте, и о своей неприязни к мерзкому городишке, даже о Рут. Новая идея поглотила рассудок полностью. «Я стану знаменитостью! Я совершу переворот в работе полиции… По всей Америке! Нет, по всему миру! Ох, черт! Да что-о-об мне!..»
Жители Хейвена, доподлинно знавшие, что к полудню замысел потеряет резкость, а к трем вообще бесследно растает, – только молча усмехались, и слушали, и выжидали. Когда окончится этот фарс, они смогут вернуться к своим делам.
К «обращению».
11
Городское альбионское шоссе номер 5, превратившееся здесь, в Хейвене, в шестнадцатый пожарный объезд, представляло собой разбитую грязную колею. Дважды джипу встретились ответвления, уводившие прямо в чащу, и каждый раз Дуган внутренне напрягался, готовясь к еще более жуткой тряске. Но Хиллман пока не сворачивал. И, лишь достигнув шоссе номер 9, он вырулил влево, разогнал «чероки» до пятидесяти миль в час и углубился в Хейвен.
Дугану сделалось не по себе. Он и сам не знал почему. Старикан выжил из ума, это ясно. Якобы целый город вдруг стал змеиным гнездом. Это же паранойя чистой воды! А все-таки внутри неуклонно, с каждым биением пульса нарастало нервное напряжение. Пусть пока едва заметное, точно занимающийся ползучий пожар.
– Что ты все время голову трешь? – обронил Хиллман.
– Мигрень.
– Если бы не ветер, было бы куда хуже.
Еще одно замечание, лишенное смысла. Какого черта Батч здесь забыл? И почему, интересно, у него вдруг разыгрались нервы?
– Мне как будто в кофе таблеток снотворных подсыпали.
– Бывает.
Дуган покосился на старика.
– Тебе-то хорошо. Мне кажется, ты вообще свеж как огурчик.
– Я боюсь, но меня не трясет. И голова, кстати, не раскалывается.
– А с чего бы ей? – огрызнулся Дуган, чувствуя себя участником Безумного чаепития в стиле «Алисы в Стране чудес». – Мигрень вообще-то не заразная штука.
– Ну, если шестеро красят пол в душной комнате, головы разболятся у всех. Согласен?
– Это, конечно, да. Но при чем здесь?..
– При том. Повезло нам с погодой. Похоже, от этой штуковины сильно разит, если даже ты почувствовал. По лицу видно, что почувствовал. – Хиллман сделал паузу и потом прибавил кое-что в духе Безумного чаепития: – Еще не посетили светлые мысли, а?
– Ты о чем?
Старик удовлетворенно кивнул:
– Ладно. Посетят – дай знать. У меня там, в сумке, припасено кое-что.
– Все это бред. – Голос Батча дрогнул. – Ну, то есть, чушь собачья. Хиллман, поворачивай обратно. Я не поеду.
И тут старик сосредоточился на единственной фразе, так отчетливо и сильно, как только мог. За последние три дня в Хейвене он успел понять, что Брайан, Мэри, Хилли и Дэвид запросто общаются между собой при помощи мыслей. Чувствовал, хотя и не мог их читать. По той же причине, как он потом смекнул, по которой никто из них тоже не мог подключиться к его голове. Уж не связано ли это как-нибудь со стальной пластинкой в черепе, оставшейся на память о том фашистском подарочке? Эв снова увидел с неизбежной, пугающей ясностью, как серовато-черная ручная граната крутится на снегу. Тогда он еще подумал: «Все, я убит. Мне крышка». Дальше – провал. Очнулся уже во французском госпитале. Ох и трещала же голова… А потом была медсестричка, с которой они целовались и от которой пахло анисом; тщательно выговаривая каждый звук, будто обращаясь к маленькому ребенку, она все твердила: «Je t’aime, mon amour. La guerre est finie. Je t’aime. Je t’aime les Etats Unis».
«La guerre est finie, – думал он сейчас. – La guerre est finie».
– Что такое? – резко спросил Дуган.
– А в чем?..
Эв выбросил «чероки» на обочину, подняв огромный хвост пыли. Городская черта была в полутора милях позади; до фермы старого Гаррика оставалось еще три-четыре мили.
– Быстро, не размышляя, скажи, о чем я только что думал!
– Tout fini, вот о чем. La guerre est finie, но все это бред, люди – не телепаты, они…
Дуган осекся. И, медленно повернувшись влево, так что хрустнули сухожилия, уставился на старика выпученными глазами.
– La guerre est finie, – прошептал он. – Вот о чем ты думал. И еще, от нее пахло корицей…
– Анисом. – Эв рассмеялся. Ему вспомнились белые бедра и тесное влагалище.
– И еще я видел гранату на снегу. Господи, что со мной?
Хиллман срочно вообразил красный трактор старомодного образца.
– А теперь?
– Трактор, – еле слышно прохрипел Дуган. – «Фармолл». Только колеса неправильные. Мой отец водил «Фармолл». Это шины для «Дикси Филд-Босса». Они просто не подой…
Внезапно Батч отвернулся, ухватившись за ручку двери, перегнулся пополам, и его вырвало на обочину.
12
– Однажды Рут попросила меня прочесть «Заповеди блаженства», если вдруг придется выступать на ее похоронах, – вещал преподобный Гурингер приятным голосом, который оценил бы даже преподобный Дональд Харли, – и вот сегодня я исполнил ее желание. Однако…
(la guerre ты подумал la guerre est)
Гурингер замер, по его лицу пробежала тень. Человеку со стороны могло бы показаться, что проповедник из приличия сдержался, чтобы случайно не выпустить газы.
– Однако я полагаю, что Рут заслуживает и другого отрывка. Эти библейские строки…
(трактор «Фармолл» трактор)
Гурингер вновь запнулся и чуть сильнее нахмурился.
– Думаю, не каждая христианка осмелится попросить, чтобы именно они прозвучали на ее погребении: такую честь нужно заслужить. Послушайте, я прочту из «Книги притчей Соломоновых». Уверен: те из вас, кто близко знал Рут Маккосланд, согласятся, что эти стихи – о ней.
(это шины «Дикси Филд-Босс»)
Дик Эллисон покосился налево и переглянулся с Ньютом через проход. На лице Беррингера читалась досада. У Джона Харли отвисла челюсть, а блекло-голубые глаза сердито забегали.
Гурингер сбился с текста, нашел то место, где остановился, и чуть не выронил Библию, разволновавшись, точно какой-нибудь застенчивый семинарист. Однако никто даже не заметил; чужаков целиком занимали внезапные хвори либо грандиозные замыслы.
Жители Хейвена начали стягиваться ближе друг к другу, передавая сигнал тревоги по цепочке, пока их единый разум не зазвенел вторым набатом, только нестройным и злым.
(кто-то пробрался туда, где)
(чужакам делать нечего)
Бобби Тремейн сжал руку Стефани Колсон. Та ответила на пожатие и посмотрела на него широко раскрытыми карими глазами: ни дать ни взять олениха, заслышавшая щелчок ружейного затвора.
(на шоссе номер 9)
(слишком близко от корабля)
(один из них – коп)
(да, но не просто коп, а влюбленный в Рут)
Миссис Маккосланд узнала бы эти шелестящие голоса. А теперь даже кое-кто из приезжих, еще не успевших толком проникнуться местной заразой, начал их чувствовать. Такие люди выглядели, будто их только что разбудили от дремы. Одной из них была подружка помощника конгрессмена. Казалось, ее унесло за мили отсюда. В Вашингтоне она занимала место скромной чиновницы, но только что изобрела систему регистрации документов, которая помогла бы взлететь по карьерной лестнице. И вдруг случайная мысль, взявшаяся невесть откуда,
(их нужно срочно остановить!)
пронеслась в голове, так что приезжая даже растерянно огляделась: может, кто-нибудь в церкви выкрикнул эти слова?
Но вокруг было тихо. Только проповедник бубнил себе дальше: он снова нашел нужный текст. Девушка посмотрела на Марти. Тот сидел с остекленевшим взглядом, уставившись на витраж, точно под глубоким гипнозом. Подруга списала это на скуку и вернулась к своим размышлениям.
– «Кто найдет добродетельную жену? – сбивчиво читал Гурингер. – Цена ее выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей. Добывает шерсть и…»
Тут чуткий объединенный слух горожан пронзила еще одна вспышка чужеродных мыслей:
(извини, я просто не мог сдержаться)
(что?)
(Господи, это же Уилинг! Как…)
«Голосов явно два, но мы слышим только один», – пронеслось в коллективном разуме, и взгляды присутствующих стали обращаться к Бобби. В Хейвене лишь один человек умел скрывать свои мысли, и как раз его-то здесь не было. «Два голоса. Тот, кого мы не слышим, – не твой ли дружок-пропойца?»
Андерсон резко вскочила с места и начала пробираться вдоль ряда, в ужасе понимая, что на нее все смотрят. Да еще и Гурингер, этот осел, запнулся снова.
– Прошу прощения, – бормотала Бобби. – Извините… Прошу прощения.
Наконец она вышла на паперть, а оттуда на улицу. Прочие – в том числе Бобби Тремейн, Ньют, Дик и Брайан Браун – потянулись следом. Никто из чужаков и не заметил этого, погрузившись в странную летаргию.
13
– Извини, я просто не мог сдержаться. – Батч Дуган захлопнул дверцу, достал носовой платок из заднего кармана и принялся вытирать рот. – Теперь уже лучше.
Эв кивнул.
– Объяснять ничего не буду. Некогда. Хочу, чтобы ты еще кое-что послушал.
– Что?
Хиллман щелчком включил автомобильный радиоприемник и покрутил ручку настройки. Дуган разинул рот. Такого количества радиостанций ему не приходилось слышать даже ночами, когда сигналы перебивали друг друга, сливаясь в буйную неразборчивую многоголосицу. Неразборчивую? Только не сейчас; тут каждая станция звучала ясно, точно колокольный звон.
Эв остановился на той, что передавала музыку в стиле кантри. «Джадз» как раз допели, а потом прозвучали позывные радиостанции. Батч не поверил своим ушам, когда услышал бойкие девичьи голоса в сопровождении скрипок и банджо: «Дабл-ю-дабл-ю-уиии-айййй!»
– Господи, это же Уилинг! – воскликнул Дуган. – Как…
Эв щелкнул выключателем радио.
– А теперь я хочу, чтобы ты выслушал мою голову.
Батч уставился на него в полном недоумении. Такого бреда не говорили даже Алисе в Стране чудес.
– Черт побери, о чем ты?
– Не спорь, а попробуй. – Хиллман отвернулся от полицейского, подставив ему свой затылок. – У меня там, внутри, две стальных пластины. Сувенир с войны. Та, что сзади, – немного крупнее. Видишь место, где волосы не растут?
– Да, но…
– Времени нет! Приложи ухо к шраму и слушай!
Дуган повиновался, – и почувствовал, что совершенно теряет связь с реальностью. Затылок этого старика играл музыку – приглушенную, чуть дребезжащую, но вполне различимую. Это был Фрэнк Синатра, «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Батч не удержался и хохотнул. Потом рассмеялся. И вскоре уже ревел в голос, держась за бока. Оказаться в глуши с полоумным дедом, чью голову можно использовать вместо музыкальной шкатулки! Это почище музея Рипли «Верьте или проверьте!».
Батч хохотал, задыхался, рыдал, подвывал и…
Тут мозолистая ладонь старика ударила его по лицу.
Дугана отрезвила не столько боль, сколько потрясение от того, что его отшлепали, как мальчишку. Он заморгал, прижимая руку к щеке.
– Все началось недели за полторы до того, как я уехал из города, – мрачно промолвил Хиллман. – В голову стала врываться музыка. Приступы усиливались. Я должен был обратить внимание раньше, но не придал значения… А теперь еще хуже. Не только с этим – вообще хуже. Как видишь, некогда мне тут выслушивать бабские истерики. Обещаешь, что будешь в норме?
Дуган залился краской; она даже скрыла след оплеухи. «Бабские истерики»? Милое дело. А что? Сначала его стошнило, потом пробило на хохот, словно подростка. Старик не просто обошел Дугана по всем статьям, а пронесся пулей, как мимо стоячего.
– Обещаю, – выдавил из себя полицейский.
– Теперь-то ты веришь, что здесь происходят странности? Что Хейвен переменился?
– Ну да. Я… – Он сглотнул ком в горле и повторил: – Да.
– Отлично. – Хиллман вдавил педаль газа и с ревом вывел «чероки» снова на трассу. – Эта… штука… словно подменила всех местных жителей, Дуган. Кроме меня одного. У меня только музыка в голове заиграла, но это мелочи. Мысли-то я не читаю. И никаких идей на ум не приходит.
– Что значит «идей»? Каких идей?
– Разных. – Стрелка спидометра добралась до отметки «шестьдесят» и плавно начала от нее отрываться. – Загвоздка в том, что у меня нет доказательств. Ни одного. Ты ведь тоже считал меня сумасшедшим, верно?
Дуган кивнул, изо всех сил вцепившись в приборную панель перед собой. Его снова мутило. Слишком яркое солнце било в глаза сквозь лобовое стекло, стреляло бликами от хромированных деталей.
– Вот и репортер и сиделки решили так же. Но здесь, в лесу, что-то есть; я обязательно это найду, наделаю снимков, а потом, когда выберемся из этого логова, мы раструбим обо всем и, быть может, придумаем способ вернуть моего внука Дэвида, а может, и нет, но нам нужно остановить этот ужас, пока время не истекло. Я сказал «нужно»? Не просто «нужно», а позарез.
Теперь уже стрелка спидометра приближалась к отметке «семьдесят».
– Далеко еще? – выдавил из себя Дуган сквозь стиснутые зубы.
Его снова тошнило, причем очень сильно. Хоть бы как-нибудь продержаться до места назначения.
– Старая ферма Гаррика, – бросил Эв. – Меньше мили осталось.
Батч мысленно возблагодарил господа.
14
– Это не Гард, – оправдывалась Бобби. – Гард отрубился прямо на крыльце.
– Откуда нам знать? – сощурился Эдли Маккин. – Ты же не можешь читать его мысли.
– Почему? Могу, – возразила Андерсон. – С каждым днем все лучше. Говорю вам, он теперь валяется пьяный. И видит лыжную прогулку во сне.
Горожане – дюжина человек – молча смотрели на нее, стоя у входа в «Хейвен-ленч», через дорогу от методистской церкви.
– А кто же тогда? – наконец подал голос Джо Саммерфилд.
– Не знаю, – пожала плечами Бобби, – только не Гард.
И слегка покачнулась. Сейчас ей никто не дал бы тридцати семи лет; самое меньшее – пятьдесят. Под изможденными глазами темнели коричневые круги. Мужчины делали вид, будто не замечают этого.
Со стороны церкви донеслись слова гимна: «Святый, святый, поклоняемся тебе».
– Я знаю, – внезапно сказал Дик Эллисон, и его взгляд помутился от нечеловеческой ненависти. – Больше некому! Кроме этого парня, в нашем городе лишь один носит в голове железо.
– Эв Хиллман! – воскликнул Ньют. – Чтоб мне лопнуть!
– Срочно выдвигаемся, – вмешался Джуд Таркингтон. – Эти сволочи подобрались слишком близко. Эдли, захвати там несколько ружей из арсенала.
– Ага.
– На здоровье, только не вздумайте ими воспользоваться. – Андерсон обвела взглядом мужчин. – Вы же не собираетесь стрелять ни в Хиллмана, если это действительно он, ни в полицейского – особенно в полицейского? Еще одного прокола мы себе не можем позволить: в Хейвене все должно быть шито-крыто. Пока не закончено
(«обращение»)
дело.
– Пойду возьму свою «трубочку», – бесстрастно произнес Бич.
Бобби схватила его за плечо.
– Нет, не пойдешь. «Шито-крыто» значит в том числе «копы больше не исчезают».
И вновь обвела команду взглядом. Потом посмотрела на Дика Эллисона; тот кивнул.
– Хиллмана придется убрать, – заявил он. – Другого выхода нет. Но это не страшно. Он же чокнутый. Мало ли что взбредет в голову старику маразматику: взял да сорвался куда-нибудь в Зайон, штат Юта, или в Гран-Форкс, Айдахо, дожидаться там светопреставления. Коп, конечно, поднимет шум, но уже не здесь, а в Дерри. В нашем гнезде мы никому больше не позволим гадить. Неси ружья, Джуд. Бобби, подгони свой грузовик к черному ходу «Ленча». Ньют, Эдли, Джо, вы едете со мной. Джуд, ты с Бобби. Остальные – на «кадди» с Кайлом. Быстро по машинам!
И все сорвались с мест.
15
Ш-ш-шух!..
Все тот же сон, обросший новыми подробностями. Отнюдь не радужными. Вокруг – розовый снег, пропитанный кровью. Чья она? Из кого столько вылилось? Неужели из него? Надо же, сколько кровищи в этом пьянчуге.
Впереди – скоростной спуск, спуск не для новичков. Ему бы покататься на мелких горках, да что там! Тут летишь на всех парах. К тому же снег розовый отвлекает, а особенно мысль, что эта кровь – твоя.
Гард поднял взгяд, в голове резануло болью. Видит: по склону пробирается джип.
Анна-Мари во все горло орет: «Поворот! Гарденер, поворот!»
Зачем поворачивать, все равно это сон. Он уже успел привыкнуть к нему за последние недели. И к снам, и к непредсказуемым взрывам музыки в голове. Нет ни джипа, ни спуска. Просто машина подруливает к дому Бобби.
Снится? Или на самом деле?
Нет-нет, правильнее будет спросить: что здесь сон, а что – явь.
В глаза ударил слепящий свет фар. Гард прищурился и попробовал схватиться за
(лыжные палки? проснись, сейчас лето, и ты в Хейвене)
перила. Все он помнил. Хоть и смутно, но помнил. С тех самых пор, как приехал к Бобби. Музыка – да, врубалась пару раз, но до отключек дело не доходило. Бобби ушла на похороны, потом вернется, и они снова будут копать. Ничего он не забыл и отлично помнит, как в воздух тяжелой птицей взвилась часовая башня. Вот оно, все здесь, разложено по полочкам. Все, кроме одного.
Он стоял на террасе, вцепившись в перила, и щурил мутные воспаленные глаза, пытаясь рассмотреть слепящий фарами джип. Должно быть, Гард сейчас здорово смахивал на вывалившегося из бара алкаша посреди ярко освещенной улицы. Спасибо хоть доля истины есть в рекламе: чувствую себя паршивее некуда.
На пассажирском месте сидел человек – огромный, как чудовище. Здоровяк обернулся и посмотрел на Гарда сквозь черные очки. И хотя из-за стекол сложно было понять, встретились они взглядами или нет, чутье подсказывало, что встретились. Так или иначе, какая разница? Гард, ветеран полусотни пикетов, ищеек чуял издалека.
«Полиция Далласа» пожаловала, пронеслось в голове, и тут же нахлынула злость, к ней добавилась досада, неожиданно сменившись пусть и недолгим, но облегчением.
«Полицейский. Но что он делает в простом джипе? Лицо здоровущее – дом, а не человек. Сплю, наверное. Точно сплю».
Джип не остановился. Завернув за угол, машина скрылась из виду. Теперь о ее присутствии напоминал лишь рокот мотора.
Свернули на задний двор, направляются к лесу. Узнали! Как пить дать узнали! И ведь приберут к рукам.
Эта мысль желчью вскипела в груди, минутная легкость развеялась как дым. И вот уже перед глазами картина: Тэд Ядерная Шишка накидывает пиджак на покореженные остатки левитационного аппарата, невинно вопрошая: «Какая такая машина?»
Отчаяние сменилось лютой злобой.
«ЭЙ БОББИ А НУ БЫСТРО ЧЕШИ СЮДА!» – безмолвно заорал Гард, стараясь думать как можно громче и отчетливее.
Из носа хлынула кровь, он вяло отшатнулся, с гримасой отвращения отыскивая в карманах платок. «Да какая теперь разница? Пусть забирают. Что так, что сяк – один бес. Сам же прекрасно понимаешь. Ну получат они ее, что с того? Да из-за этой штуковины весь город ведет себя как куча полицейских, и Бобби тоже. Да еще ее компания… Водит их по ночам, когда думает, что я сплю. Придут – и сразу в сарай».
Они наведывались дважды, оба раза в три часа ночи. Бобби верила, что Гарденер спит беспробудным сном – устал на раскопках, основательно выпил, плюс регулярно употребляет снотворное. Валиума в пузырьке с каждым днем становилось все меньше, и она об этом знала. Да только Гард ничего не глотал, он просто спускал пилюли в унитаз.
К чему такие предосторожности? Гард и сам не понимал, как не понимал и того, зачем утаивает от Бобби, что увидел тем воскресным днем. По сути, и враньем-то это не назовешь. Напрямую она про пилюли не спрашивала. Просто, заметив, что их становится меньше, пришла к ошибочным выводам, которые Гард не счел нужным опровергать.
Не стал он и переубеждать ее в том, что спит без задних ног. На деле его терзала хроническая бессонница, и, сколько бы он ни выпил, надолго забыться не удавалось. Так и пребывал в затянутом и скомканном полузабытьи, окутываемый изредка блеклой и зыбкой пеленой сна.
Когда в первый раз на стенах гостевой спальни заплясал свет фар, рассекая предутренний сумрак, Гард выглянул из окна и увидел, как к дому подруливает большой «кадиллак». Посмотрев на циферблат, Гарденер подумал: мафия, определенно мафия. Кому еще может понадобиться заброшенная ферма посреди леса в три часа ночи?
На крыльце зажегся фонарь, и на номерном знаке Гард прочел надпись: «КАЙЛ-1». Тогда-то он и усомнился в своей версии – вряд ли мафиози питают слабость к запоминающимся номерам.
Из авто вышли четверо мужчин и женщина. К ним поспешила Бобби, одетая, но босая. Среди визитеров Гарденер узнал двоих: Дика Эллисона, возглавляющего добровольную пожарную бригаду Хейвена, и Кайла Арчинбурга, местного риелтора, сидевшего за рулем толстозадого «кадиллака». Их спутницу звали Хейзел Маккриди. Лица остальных были смутно знакомы.
Почти сразу Бобби повела их на задний двор, к сараю с тяжелым навесным замком на двери.
Пожалуй, стоит туда наведаться, взглянуть, что да как, подумал Гарденер, и снова лег. Не хотелось ему подходить к сараю. Становилось страшно. От того, что могло обнаружиться внутри.
С этой мыслью он задремал.
Проснувшись, Гард не увидел ни «кадиллака», ни ночной компании. Бобби в то утро выглядела отдохнувшей и жизнерадостной – пожалуй, впервые она была такой с тех пор, как он вернулся. Практически стала собой прежней. Гард предпочел поверить, что все случившееся привиделось ему во сне, а то и померещилось спьяну – если не в белой горячке, то в весьма схожем состоянии. Все бы ничего, да четыре дня спустя «КАЙЛ-1» подрулил к дому снова. Те же люди выбрались из авто, поздоровались с Бобби и опять пошли к сараю. Но то – дела минувшие.
Гард плюхнулся в кресло-качалку, стал искать ощупью припасенное с утра виски. Бутылка оказалась на месте. Гарденер медленно поднес ее к губам и отхлебнул из горла. Огненная жидкость хлынула в живот, согревая внутренности. Где-то вдалеке, будто сквозь дрему, рокотал мотор удаляющегося джипа. Может, и привиделось. В последнее время реальность казалась зыбкой. Как там поется у Пола Саймона? «И Мичиган – как будто где-то в сказке». Так точно. И Мичиган, и какие-то непонятные корабли, зарытые в землю, и джипы, и полуночные «кадиллаки». Напейся, и все позабудется как сон.
Да только ко сну это не имело никакого отношения. Серьезные люди приехали на «кадиллаке» с номерным знаком «КАЙЛ-1». Это все равно что «полиция Далласа» или добрячок Тэд со своими обожаемыми реакторами. Чем ты их приманила, Бобби? Чем потчуешь? И почему всем местным гениям они предпочли именно твое общество? Та, прежняя, Бобби ни за что не доверилась бы этой братии, зато «новая и улучшенная» Роберта подобным вниманием не брезгует. Как это объяснить? Да и есть ли оно, объяснение?
«Что так, что сяк – один бес! – помпезно воскликнул Гарденер, допил остатки виски и швырнул бутылку в кусты. – Один бес!» – провозгласил он вторично и вырубился.
16
– Он нас видел, – сказал Батч. Джип медленно ехал поперек огорода Андерсон, сшибая на ходу высоченную кукурузу и огромные подсолнухи, возвышавшиеся над крышей джипа.
– Плевать, – буркнул Эв, вцепившись в руль. Машина вырулила на открытое место с противоположной стороны поля. Рано вызревшие тыквы лопались под колесами, обнажая неприглядную розовую плоть. – Если они до сих пор не поняли, что мы уже на месте, то я здорово просчитался. Эй, гляди-ка! Я ж говорил.
К лесу тянулась глубокая изъезженная колея, Эв тут же вырулил туда.
– У него лицо было в крови, – сказал Дуган и сглотнул. В горле пересохло. Голова раскалывалась, и пломбы в зубах будто вибрировали. Опять подвело живот. – И на рубашке тоже. Похоже, в нос от кого-то схлопо… Ох, стой! Мне плохо.
Эв саданул по тормозам. Здоровяк открыл дверь и свесился вниз, не в силах сдержаться. Рвота желтой струйкой плюхнулась в грязь. Перед глазами все поплыло, и Дуган зажмурился.
В голове зашелестели голоса, великое множество.
(Гард звал на помощь, он их видел)
(сколько)
(двое в «чероки» направились)
– Слушай, Хиллман, – произнес Батч не своим голосом. – Не хочу портить тебе праздник, но со мной что-то неладно. Причем всерьез.
– Я все предусмотрел. – Голос Хиллмана отозвался гулким эхом, как из тоннеля. Батч умудрился втиснуться обратно на сиденье, но закрыть за собой дверь сил уже не осталось. Он был слаб, как новорожденный котенок. – Ты просто не успел привыкнуть, тут иммунитет нужен, а мы ведь в самом пекле. Подожди. Я тут кое-что припас, должно сработать. Надеюсь, поможет.
Эв щелкнул тумблером задней двери, вылез из машины, открыл багажник и достал вещмешок. Принес его в салон и водрузил на сиденье. Между делом глянул на Дугана – вид у него был еще тот: желтая как воск физиономия, прикрытые веки отливают багрянцем. Дышал он через рот, поверхностно и быстро. В голове пронеслась мысль: как же странно, что оно может так влиять на людей, а ведь сам он, Эв, не чувствует практически ничего.
– Держись, малец, почти готово, – пробормотал он, перочинным ножиком распоров стягивающую брезент веревку.
– Ох, скрутило, – прохрипел Дуган, изрыгнув коричневатую жижу. Эв заметил, что изо рта вместе с рвотной массой вывалились три зуба.
Он вынул из вещмешка легкий кислородный баллон – тот самый, который продавец в «Медицинских товарах» обозвал «дыхалкой». Старик быстро сорвал с трубки кружок из золотистой фольги, обнажив нержавеющую «маму». Достал пластиковую чашу золотистого цвета – точь-в-точь кислородная маска, какими оборудованы реактивные самолеты. От чаши отходила белая пластиковая трубка со штекером-«папой» в тон.
«Если не сработает, вопреки заверениям того парня из магазина, здоровяк умрет у меня на руках», – подумал Эв.
Он вставил штырь в разъем и соединил «маму» с «папой», отчаянно надеясь, что в результате сего жесткого соития жизнь Дугана будет спасена. И вот уже кислород тихонько засвистел внутри золотой чаши. Хорошо. Пока все идет по плану.
Он перегнулся через сиденье и надел маску на лицо Дугана, закрепив ее эластичными ремешками. Теперь оставалось только ждать. В ближайшие тридцать-сорок секунд решится все: если Дуган не придет в себя, ему конец. Да, пусть Дэвид пропал, а Хилли валяется на больничной койке, все это не дает никакого права убивать Дугана, который даже не представляет себе, во что ввязался.
Прошло двадцать секунд. Тридцать.
Эв включил заднюю передачу, собираясь развернуться на самом краю огорода Андерсон. Как вдруг Дуган резко вздохнул, дернулся, его веки дрогнули. Распахнутые синие глаза удивленно таращились по сторонам над краем золотистой маски. Со щек потихоньку сползала бледность.
– Это еще что за… – буркнул Дуган, ощупывая маску.
– Не снимай, – сказал Эв, придерживая руку Батча своей широкой ладонью с узловатыми больными пальцами. – Здешний воздух для тебя – яд. Не терпится вдохнуть дозу?
Батч перестал трогать маску. Она завибрировала на лице, едва он открыл рот:
– Надолго здесь хватит воздуха?
– Минут на двадцать пять, не больше. Так мне сказали. Правда, можешь дышать по мере необходимости. Надевай ее, когда голова поплывет. Если ты уверен в своих силах, я хочу посмотреть, что там такое. Отсюда рукой подать. Мне обязательно надо понять, что тут творится.
Батч Дуган кивнул.
«Чероки» рванул с места. Лес сомкнулся позади, Дуган изумленно таращился из окна. Тишина. Птицы, звери – все будто сгинули, ничего живого вокруг. Нечистые здесь места.
В голове шепотком пронеслись мысли, словно кто-то переключал каналы на коротких волнах.
Дуган взглянул на спутника.
– Что здесь за чертовщина творится?
– Как раз это нам с тобой и предстоит узнать.
Не отводя взгляда от ухабистой колеи, Эв начал что-то искать в вещмешке. Дуган сморщился от пронзительного скрежета: джип прочертил днищем по пню, оказавшемуся немного выше остальных.
Старик извлек из мешка увесистый пистолет. Он казался жутко древним. Складывалось впечатление, что своему прежнему владельцу ствол успел послужить еще в Первую мировую.
– Ваш? – поинтересовался Дуган. Благодаря кислороду он на удивление быстро пришел в себя.
– Ага. Вас ведь, по идее, учат обращаться с подобными игрушками?
– Ага, – ответил коп, хотя пистолет Хиллмана казался ему настоящим антиквариатом.
– Может оказаться нелишним, – буркнул Эв, протягивая полицейскому ствол.
– Да ну…
– Тихо, он заряжен.
Неожиданно перед ними оказался обрыв. Сквозь деревья сверкнуло блестящее зеркало: лучи небесного светила отражались от поверхности гигантского металлического объекта.
Пронзенный ужасом Эв ударил по тормозам.
– Это еще что за чертовщина? – буркнул Дуган.
Старик открыл окно и вылез из машины. Земля под ногами мелко вибрировала, расползаясь в стороны неглубокими сухими трещинами. И тут вдруг грянула музыка, пронзив череп нестерпимой болью. Продолжалась эта пытка от силы секунд тридцать, но Эву они показались вечностью. Потом, будто по мановению руки, все смолкло.
Дуган стоял перед «чероки», дыхательная маска болталась на шее. В одной руке он держал за лямку резервуар с воздухом, в другой – «кольт» сорок пятого калибра, опасливо поглядывая на спутника.
– Все в порядке, – буркнул старик.
– Уверены? У вас кровь из носа хлещет. Вот как у того, с фермы.
Эв размазал пальцем кровь, взглянул на нее и небрежно отер о штаны, а после кивнул Дугану:
– Как только почувствуешь дурноту, надевай маску, понял?
– Да ладно, помню.
Старик подошел к джипу, сунул голову внутрь салона и начал выискивать в своем «мешочке радостей» очередной сюрприз. На этот раз он извлек дисковый «Кодак» и нечто, напоминающее одновременно пистолет и фен.
– Та самая ракетница? – пряча улыбку, поинтересовался Дуган.
– Она и есть. Давай-ка надевай маску, вояка. Совсем побледнел.
Дуган натянул маску, и спутники направились к блестящей громаде посреди леса. Они прошли шагов пятьдесят, как вдруг Эв замер как вкопанный. Назвать находку громадой было не совсем верно: из земли высился настоящий титан. Если полностью выкопать этот объект, он, пожалуй, закроет собой океанический лайнер.
– Дай руку, – бросил Эв.
Полицейский подчинился, не отказав себе в удовольствии полюбопытствовать, зачем именно.
– Потому что мне страшно до чертиков, – буркнул Эв, и Дуган крепко сжал его ладонь. И хотя узловатые пальцы старика пронзила невыносимая боль, он достойно принял руку друга. Не медля ни минуты, они снова тронулись в путь.
17
Бобби с Джуд наведались в скобяную лавку, захватили оружие и погрузили его в кузов пикапа. Пришлось сделать крюк и хотя времени они потеряли совсем чуть-чуть, гнали во всю мочь – слишком резвый старт взяли Дик с командой. Тень машины, укоротившаяся к полудню, неслась рядом с ними.
Бобби, сидевшая за рулем, вдруг напряглась.
– Ты слышала?
– Да, услышала что-то, – ответила Джуд. – Твой друг, что ли?
Бобби кивнула.
– Гард зовет на помощь. Он засек чужаков.
– Сколько их?
– Двое в джипе. Направились в сторону корабля.
Джуд от злости ударила кулаком по коленке.
– Гады какие! Ну га-ады!
– Ничего, от нас не уйдут.
Четверть часа спустя они приехали на ферму. Бобби подрулила к «шевроле» Эллисон и «кадиллаку» Арчинбурга и оставила машину чуть поодаль. Взглянула на собравшихся и подумала, как это похоже на их здешние встречи – встречи тех, кому предназначалось обрести
(первыми пройти «обращение»)
…наибольшую силу. Впрочем, среди прибывших не оказалось Хейзел; вместо нее явился Бич. Джо Зоммерфельд и Эдли Маккин еще ни разу не были в сарае.
– Несите оружие, – обратилась она к Джуд. – Джо, помоги. Запомните: стрелять только в крайнем случае, и не заденьте копа.
Она посмотрела на крыльцо и увидела Гарда, который валялся на спине и мерно похрапывал, разинув рот. Взгляд ее смягчился. Очень многие в Хейвене были бы рады от него избавиться. Скорее всего, их подзуживали Дик Эллисон и Ньют Беррингер. Конечно, вслух никто ничего не говорил, но в здешних местах уже давно отпала необходимость говорить вслух. Бобби знала: если она пустит Гарду пулю в лоб, через час прибудет целая команда добровольных подручных, чтобы быстренько его закопать. Гарда недолюбливали. Железная пластинка в голове спасала его от «обращения», но главное, не позволяла читать его мысли. Он был ее тормозом и ее рычагом, что само по себе скверно попахивало. Проще говоря, она по-прежнему его любила, ведь пока еще в ней оставалось слишком много человеческого.
Ну а теперь любой будет вынужден согласиться, что, даже пьяный в стельку, в самый ответственный момент Гард кинул клич и предупредил остальных.
Вернулись Джуд и Джо Зоммерфельд, обвешанные винтовками. Они раздобыли шесть разномастных стволов. Пять из них получили те, кому Бобби полностью доверяла, а последнюю винтовку, двадцать второго калибра, она протянула Бичу, дабы не ныл, что его обошли при раздаче.
Пока общее внимание было приковано к оружию, Гарденер приоткрыл налитые кровью глаза и обвел собравшихся мутным взглядом. Никто не слышал его мыслей – к тому моменту он уже отлично научился их прятать.
– Пошли, – скомандовала Бобби. – Повторяю еще раз: полицейского брать живым.
Поисковая группа тронулась в путь.
18
Эв и Батч не рискнули подойти слишком близко к краю обрыва. Впереди зияла глубокая, изрезанная складками впадина, протянувшаяся ярдов на триста в длину и на добрых шестьдесят футов в поперечнике. Старенький грузовик Андерсон был припаркован чуть поодаль. Рядом с огромным, напоминающим коловорот рылом стоял бывший автопогрузчик, снабженный чудо-мотором. Под наскоро сколоченным навесом из ошкуренных бревен виднелась масса разных приспособлений. В одном углу находился подъемник с цепями, в другом – рубильная машина с кучей прелых опилок под жерлом выхлопной трубы. В ряд были составлены канистры из-под бензина и большая черная бочка с надписью «ДИЗЕЛЬ». Когда Эв впервые услышал доносящийся из леса шум, он решил, что бумажный завод Новой Англии начал заготовку древесины. Теперь же стало ясно, что вырубкой здесь и не пахло. Тут копали.
В лучах солнца блистало чудовищных размеров блюдце.
Зрелище захватывало, невозможно было отвести взгляд. Гард с Бобби срезали порядочную часть косогора, и теперь из земли выпирало девяносто футов сияющего и гладкого серебристо-серого металла. Недвижной громадой они вздымались в золотисто-зеленое небо. Если бы спутники подошли к краю и заглянули внутрь котлована, то увидели бы, что тарелка уходит под землю еще футов на сорок или больше.
Впрочем, ни старик, ни Монстр Дуган не решались подойти ближе.
– Боже святый, – произнес здоровяк. Его голос хрипло звучал из-за неплотно прилегающей золотистой маски. – Бог ты мой, это же космический корабль! Как думаешь, это наши или русские? Да он поболе самой «Куин Мэри» будет… Нет, не наш. И не русский. Он вообще… не отсюда.
Коп ошеломленно замолчал. Голова шла кругом.
Эв поднял фотоаппарат и торопливо отщелкал несколько кадров. Отошел шагов на двадцать влево и, остановившись возле авторубильщика, еще пять раз нажал на спуск.
– Сдвинься правее! – попросил он Дугана.
– Что?
– Вправо шагни. У меня еще три кадра – постой там для масштаба.
– Чего? Да ни за что на свете! – прокричал Дуган с истеричными нотками, которые не могла заглушить даже маска.
– Четыре шага, ну что тебе стоит?
Полицейский сделал четыре крохотных шажка вправо. Эв навел фотоаппарат, подаренный когда-то на «день отца» любящей дочерью и зятем, и отщелкал последние три кадра. Дюжий верзила Дуган на фоне корабля выглядел пигмеем.
– Готово, – сказал Эв, и коп поспешно убрался с края обрыва, боязливо озираясь на ходу на исполина, угрюмой скалой возвышавшегося над ними.
Сейчас Эва больше всего занимало качество фотографий – руки при съемке дрожали, да и сам корабль (а в том, что это был корабль, сомнений не оставалось), вполне вероятно, испускал опасное для пленки излучение, и снимки могли выйти нечеткими.
Но даже если фотографии получатся, кто им поверит? В наш-то век, когда мелюзга бегает в киношку на «Звездные войны».
– Давай выбираться, – буркнул Дуган.
Эв на миг задержал взгляд на корабле. А что, если Дэвид там, внутри, в полной темноте? Блуждает по бесконечным коридорам, протискиваясь сквозь проемы, не предназначенные для человеческого тела, и умирает с голоду. Нет. Если бы он был внутри, то умер бы давным-давно. Без еды и питья.
– Давай закругляться, – проговорил старик. Сунул фотокамеру в карман брюк, подошел к Дугану и достал ракетницу.
Взглянул на джип и осекся. Среди деревьев стояла компания с ружьями наперевес – по большей части мужчины, меж которых затесалась и одна женщина. Когда-то Эв их прекрасно знал, но теперь это были совершенно другие люди.
19
Бобби направилась к непрошеным гостям. За ней последовали остальные.
– Здравствуй, Эв, – вежливо обратилась она к старику.
Дуган навел на нее револьвер. Как же ему не хватало привычного служебного «магнума».
– Стоять! – приказал он. Из-под маски донеслось лишь невнятное бормотание. Он стащил с лица респиратор. – Это касается всех! Оружие на землю! Вы арестованы!
– Батч, а ведь у нас численный перевес по оружию, – вежливо заметил Ньют Беррингер.
– Ты прав, черт возьми! – прорычал Бич. Дик Эллисон хмуро взглянул на него.
– Надень-ка лучше свою маску, Батч, – лениво усмехнулся Эдли Маккин. – А то как бы в обморок не грохнулся.
На здоровяка и впрямь накатывала дурнота, но еще хуже становилось от беспокойного шороха чужих мыслей в голове. Батч натянул маску. Его тревожил один вопрос: сколько осталось воздуха в баллоне?
– Опусти оружие, – попросила Бобби. – А ты, Эв, оставь свою ракетницу. Мы не причиним вам зла.
– Где Дэвид? – рявкнул Эв. – Отвечай, стерва! Я пришел за мальчиком.
– Он на планете Альтаир-четыре. Пошел поиграть с роботом Робби и доктором Мебиусом, – хохотнул Кайл Арчинбург. – У них там пикничок среди системных блоков.
– Молчи, – приказала Бобби. Ее раздирали странные чувства: замешательство, стыд, неуверенность. Неужели послышалось? Старик и впрямь назвал ее стервой? Ей захотелось вмешаться, объяснить ему, что он перепутал: стерва вовсе не она, а ее сестра.
Неожиданно она ощутила горе этого старика, горе Гарда и даже свое собственное горе. Она отвлеклась, и в этот миг минутного замешательства Эв Хиллман навел ракетницу и выстрелил. Если бы это сделал Дуган, они успели бы прочесть его мысли и он не смог бы ничего предпринять, но то был не Дуган.
Раздался глухой «тух!», что-то пронзительно засвистело. Бич Джерниган вспыхнул, как белый факел, и попятился назад, выронив из рук верный «магнум». В лицо ему шибануло искрами горящего фосфора, глазные яблоки подернулись пеленой, задрожали и лопнули. Со щек стекала плоть. Бедняга стоял, разевая рот, как выброшенная на берег рыба, и яростно царапал себе грудь – ему не посчастливилось глотнуть раскаленного воздуха, и легкие разрывались от жара. Секунда за секундой длилась адская мука.
Шеренга колыхнулась и потеряла стройность. Присутствующие отшатнулись. На их лицах был написан невыразимый ужас: каждый из них чувствовал, как умирает Бич Джерниган.
– Бегом! – крикнул спутнику Эв и помчался в сторону джипа. Джуд Таркингтон, не владея собой, рванулся наперехват и тут же получил раскаленным дулом по физиономии, отделавшись сломанным носом и обожженной щекой. Отскочив назад, он споткнулся и рухнул ничком на землю.
Бич, объятый пламенем, валялся в луже, схватившись за горло скрюченной обгоревшей рукой, и бился в конвульсиях. Наконец он затих.
Дуган бросился к старику. Тот успел вцепиться в водительскую дверь джипа и уже открывал ее.
Когда в голове стали стихать, а затем и совсем исчезли мысли Бича, Бобби обернулась и увидела, что старик с легавым вот-вот слиняют.
– А ну за ними!
От ее крика с собравшихся спало оцепенение. Бобби рванула вперед, подбежала к Эву и со всей силы стукнула его прикладом дробовика. Удар пришелся в затылок. Старик рухнул вниз, приложился лицом об дверь джипа, из носа брызнула кровь, и он, оглушенный болью, упал на колени. Бобби занесла приклад для нового удара, но тут Дуган, оказавшийся по другую сторону джипа, выстрелил в нее из «кольта» сквозь пассажирское окно.
Бобби будто вонзили горячий молот в правое плечо. Рука дернулась, дробовик выпал. На миг раненое место онемело и тут же полыхнуло печным жаром, неумолимо выжигая все изнутри.
Бобби отбросило назад, левой рукой она схватилась за плечо, но там было сухо – по крайней мере пока. Пальцы нащупали лишь дыру в рубашке и в коже под ней. Взбухшие края отверстия горели и пульсировали. Спину заливало кровью, но от потрясения Бобби не чувствовала ни боли, ни страха. Пулевое отверстие, которое она трогала левой рукой, было небольшим, на выходе же зияла рана размером с детский кулачок.
Она увидела лицо Дика Эллисона, побледневшее от ужаса.
(Что творится-то что творится сейчас уйдет хватай его ищейка дрянь такая ИЩЕЙКА ДРЯНЬ)
– Не стрелять! – закричала Бобби. Боль пронзила все ее существо. Кровь мелкими брызгами хлынула изо рта – у нее разорвалось правое легкое.
Эллисон замялся, и едва Дуган успел снова прицелиться, Ньют и Джо Зоммерфельд бросились вперед. Дуган обернулся, и Ньют ударил его дробовиком по руке, в которой тот сжимал «кольт». Пуля ушла в землю.
– А ну без глупостей! – заорал Джон Эндерс, директор средней школы. – Живо пристрелим, нас много, а ты один!
Дуган огляделся: четверо держали его на прицеле. Эллисон свирепо таращил глаза – казалось, вот-вот слетит с катушек. Выстрелит от любого шороха – даже если белка пукнет.
«Тебя все равно убьют, так хотя бы умри, как подобает ковбою. Они ж тут все сумасшедшие».
– Нет, – сказала Бобби. Она стояла у джипа, опираясь на капот. Изо рта тонкой струйкой текла кровь. Рубашка на спине вымокла насквозь. – Мы не сумасшедшие. И мы тебя не убьем. Сам убедись.
Дуган сделал неловкую попытку коснуться мыслей Бобби Андерсон и понял, что она говорит искренне… впрочем, где-то явно скрывался подвох. И будь у него время поднатореть в жутковатых трюках с чтением мыслей, он, вполне вероятно, просек бы, что дело тут нечисто. Это как текст мелким шрифтом в контракте недобросовестного подрядчика. Он, конечно, все поймет, но гораздо позднее. По сути, он был окружен дилетантами и вполне мог бы отбиться, если бы не одно «но»…
Эдли Маккин неожиданно сорвал с него дыхательную маску, и голова закружилась.
– Это пойдет тебе на пользу, – усмехнулся Эдли. – Что, теперь не удерешь? Воздуха-то больше нет!
Превозмогая головокружение, Батч бросил взгляд на Андерсон. «Ну, эта, я думаю, умрет».
(думай что хочешь)
Эта мысль столь неожиданно пронеслась в его голове, что он отшатнулся и пристальнее посмотрел на Бобби.
– Что со стариком? – бросил он бессильно.
– Не твое д… – Бобби закашлялась, брызгая кровью. В носу также пузырилась кровь. Кайл и Ньют дернулись было к ней, но она дала знак оставаться на местах. – Не твое дело. Мы с тобой сядем в джип спереди. Ты поведешь. Сзади поедут трое с пушками. Так что, смотри, без глупостей.
– Ты не ответила, – настаивал Батч. – Что вы сделаете со стариком?
Превозмогая слабость, Бобби навела на него дробовик. Откинула со лба взмокшие волосы. Действовать приходилось левой рукой – правая висела плетью. Казалось, она хочет, чтобы Дуган отчетливо видел ее лицо, оценил серьезность ее намерений. Батч оценил. В ее глазах читалась смертная тоска.
– Мне не хочется тебя убивать, – выдавила из себя Бобби. – Сам понимаешь. Но скажешь еще хоть слово, и я прикажу этим людям казнить тебя на месте. Лежать тебе в братской могилке на пару с Бичем, а там уж будь что будет.
Эв Хиллман меж тем пытался подняться на ноги. Вид у него был ошарашенный – дед явно не понимал, где находится. Отер со лба кровь невзначай, словно пот.
На Батча накатила волна дурноты, и вместе с ней его пронзила удивительно спокойная мысль: все это – сон. Обычный сон.
Бобби невесело усмехнулась.
– Думай что хочешь, – повторила она. – Полезай в джип.
Батч сел в машину, подвинулся на водительское сиденье. Бобби пошла к пассажирской двери и по пути снова закашлялась, брызгая кровью. Колени подломились, кто-то бросился на помощь.
Думай – не думай, а она умрет.
Бобби повернула голову и взглянула на него. В голове отчетливо пронеслось:
(думай что хочешь)
На заднее сиденье «чероки» забрались Арчинбург, Зоммерфельд и Маккин.
– Поехали, – проронила Бобби. – Тихо.
Батч стал сдавать назад. Эверетта Хиллмана он увидит еще один раз, хотя об этой встрече уже не вспомнит. Большая часть его памяти будет стерта, словно мел со школьной доски. Старик стоял на фоне огромного блюдца, залитого солнечным светом, под конвоем вооруженных мужчин. В пяти шагах слева на земле лежало нечто, похожее на обуглившееся бревно.
Ты держался молодцом, старик. Знатный вояка… И с головой у тебя уж точно порядок.
Хиллман поднял взгляд и пожал плечами, будто желая сказать: ну что ж, попытка не пытка.
И вновь накатила дурнота, перед глазами все поплыло.
– Кажется, я не смогу рулить, – промямлил Батч, не слыша собственного голоса. Его заглушал нарастающий гул в ушах. – Мне плохо… от этой штуковины.
– Эдли, у него воздух остался? – прошептала Бобби. На ее мертвенно-бледном лице алели кровавые губы.
– Пока что-то шипит, в маске-то.
– Надень.
Маску прижали к лицу Батча, и он стал понемногу приходить в себя.
– Дыши на здоровье, – прошептала Бобби и лишилась чувств.
20
– Пепел к пеплу, прах к праху. Мы предаем земле прах покойной сестры нашей Рут Маккосланд, а душу ее – Господу нашему всемогущему.
Процессия двинулась к небольшому ухоженному кладбищу на холме к западу от города. Скорбящие рассеялись вокруг свежевырытой могилы, над которой висел гроб Рут. До кладбища добрались отнюдь не все, кто был в церкви. Приезжие в большинстве своем предпочли убраться, воспользовавшись перерывом между действами. Одних погнала в путь головная боль, других – тошнота. Иные помчались в дорогу, озаренные поразительными идеями.
В изголовье могилы в порывах теплого бриза тихо шелестели цветы. Преподобный Гурингер обратил лицо к небу и увидел, как с травянистого склона катится ярко-желтая роза. Позади белого забора, потрепанного непогодой, стояла часовня городской ратуши. Она слегка колебалась на фоне прозрачного неба, словно бы в дымке полуденного зноя. Иллюзия очень понравилась Гурингеру. Приезжие, сами того не подозревая, лицезрели уникальный образчик световой проекции.
Преподобный встретился мимолетным взглядом с Фрэнком Спрюсом и увидел облегчение в его глазах. Он полагал, что и его собственный взгляд выражает то же самое. Чужаки благополучно вернутся туда, откуда прибыли, и распространят весть о том, что смерть Рут потрясла здешнее общество до основания. Впрочем, мало кто из местных мысленно присутствовал на похоронах, поскольку все пристально следили за тем, что в эту минуту творилось возле корабля, – о чем, разумеется, никто из посторонних не догадывался. Гурингер знал, что в какой-то момент ситуация вышла из-под контроля, но теперь опасность локализована. Правда, если они не поторопятся и не доставят Бобби Андерсон в сарай, она умрет, что само по себе сулит массу неприятностей.
Но главное, все уже под контролем. «Обращение» продолжится, и это – единственное, что теперь имело значение.
Раскрытая Библия покоилась в руке преподобного, шелестя страницами на ветру. Свободную руку он воздел к небу. Собравшиеся вокруг могилы скорбно склонили головы.
– Благослови тебя господь милосердный и прими в объятия. Да призрит на тебя лицем Своим и прольется на тебя свет и пребудешь ты в мире. Аминь.
Скорбящие подняли лица. Гурингер улыбнулся:
– Тех, кто хочет присоединиться к нам и помянуть Рут, в библиотеке ждут прохладительные напитки и закуски.
Занавес упал. Конец второго действия.
21
Стараясь не потревожить Бобби, Кайл сунул руку в карман ее брюк и нащупал там связку ключей. Один за другим перебрал все и нашел тот, что подходил к навесному замку сарая. Вставил его в скважину, но поворачивать не спешил.
Тем временем Эдли и Джо Зоммерфельд следили за Дуганом, который по-прежнему сидел за рулем джипа. Каждый вдох давался ему с трудом, кислород был на исходе. Стрелка датчика уже минут пять колебалась в красной зоне. Кайл присоединился к ним.
– Иди пьяницу проверь, – обратился Кайл к Джо Зоммерфельду. – Валяется никакой, да только особо не расслабляйся, за ним нужен глаз да глаз.
Джо пересек двор, поднялся на крыльцо и, морщась от запаха перегара, внимательно осмотрел Гарденера. Тот был действительно пьян в стельку, раздобыл где-то непочатую бутылку шотландского виски и налакался до беспамятства.
Пока ждали Джо, Кайл сказал:
– Скорее всего, Бобби умрет. И если это случится, то первым делом я избавлюсь от этого хмыря.
Вернулся Джо.
– Он пьян.
Кайл кивнул и стал открывать замок, Джо тем временем направился к Эдли, который дежурил возле полицейского. Кайл освободил дужку замка и чуть приоткрыл дверь. Из проема хлынул ослепительный зеленый свет, затмевая собой свет солнца. Из сарая доносился странный хлюпающий звук – то ли механический, то ли нет.
Кайл отшатнулся, и на его лице застыло смешанное выражение испуга, отвращения и благоговения. В нос ударил тяжелый запах органики, вышибающий дух даже из взрослого мужика. Как и все прочие, Кайл уже понимал, что двойственная натура томминокеров срасталась в единое целое. Обманчивое танго завершалось.
Ритмичное хлюпанье, запах – и еще какой-то звук. Что-то, отдаленно похожее на взвизгивание тонущей собаки.
Кайл мало что помнил о походах в сарай, хотя успел побывать там дважды. Конечно, он осознавал, что это – особое место, где его «обращение» набирает новые обороты. И все же его человеческая сущность испытывала в этом месте почти суеверный страх.
Кайл подошел к Эдли и Джо и обратился к ним:
– Не будем ждать остальных. Если есть хоть какой-то шанс ее спасти, нужно сейчас же заносить внутрь.
Мимоходом он заметил, что полицейский стянул с себя маску. Она валялась на сиденье чуть поодаль. Ничего страшного. Эдли правильно тогда сказал: без воздуха не удерет.
– Держи копа на мушке, – буркнул Кайл. – А ты, Джо, помоги мне с Бобби.
– Мы что, в сарай ее понесем?
– Нет, потащим в зоопарк на львов любоваться, – осклабился Кайл. – В сарай, куда же еще!
– Нет-нет, только не в сарай! Я еще не готов, – залепетал Джо, со стыдливой улыбкой переводя взгляд на Кайла.
– Давай лучше я, – вступился Эдли. – Жалко будет, если Бобби загнется, пока мы тут спорим. Она молодчина.
– Ладно, – буркнул Кайл. – А ты побудь с копом. Если проворонишь – пристрелю.
– Все будет в порядке, – торопливо забормотал Джо с явным облегчением. – Я не подведу, глаз с него не спущу.
– Я тебя прикрою, – проронила Бобби, и все вздрогнули.
Кайл бросил на нее взгляд и посмотрел на Джо с нескрываемым презрением. Того передернуло, но он и думать не смел о сарае, где что-то светится и влажно чавкает.
– Ну все, пошли, Эдли, – бросил Кайл. – Быстрее начнем – быстрее закончим.
Эдли Маккин, лысеющий коренастый мужичонка под пятьдесят, колебался недолго.
– Слушай, Кайл, – сказал он, нервно облизнув губы. – А там очень страшно? В сарае?
– Да я толком-то и не помню. Одно знаю точно: когда я вышел, то чувствовал себя потрясающе – готов был горы свернуть.
– Ясно, – бесцветным голосом проронил Эдли.
– Ты станешь одним из нас, – донесся безжизненный голос Бобби.
На испуганном лице Эдли появилась решимость.
– Ладно, – бросил он.
– Давай поаккуратнее с ней, – руководил Кайл.
Они занесли Бобби в сарай. Провожая их взглядом, Джо Зоммерфельд на миг отвлекся от пленника – казалось, что они не зашли, а провалились в сияющий портал.
В былые времена Батчу Дугану хватило бы и этой краткой оплошности. В голове пронеслось, что он упускает отличный шанс, воспользоваться которым уже просто не осталось сил. Ноги не слушались, к горлу подступала тошнота, в висках стучал неуемный тяжелый молот.
«Не хочу туда идти».
Впрочем, если бы его решили затащить, он не смог бы им помешать. Сейчас здоровяк был беспомощен, как новорожденный котенок.
Батч провалился в небытие.
Через какое-то время послышались голоса, и Батч с трудом поднял чугунную голову – казалось, в ухо влили жидкий цемент. Из джунглей, в которые превратился сад Бобби Андерсон, вывалилась шумная ватага преследователей. Они волокли за собой старика, подталкивая его тычками. Пленник оступился и упал. Тогда один из сопровождавших, Таркингтон, начал его пинать, заставляя подняться, и Батч отчетливо уловил его мысли: Таркингтон был зол и мстил за жестокое убийство Бича Джернигана.
Хиллман едва волочил ноги. Открылась дверь сарая, и оттуда вышли Кайл Арчинбург и Эдли Маккин. На лице последнего играла беззубая улыбка. Сияющими глазами он пялился на окружающих. Былой испуг растворился без следа. Появилось в его внешности и кое-что еще…
И тут Батча осенило.
Мужчины пробыли в сарае каких-то пару минут, но за это время с головы Эдли Маккина исчезла добрая половина волос.
– Приду в любое время, без проблем, – говорил он спутнику.
Нечто неуловимое в его облике привлекло внимание Батча, но тут вновь накатила дурнота, и он уже не мог ни о чем думать.
Свет померк. Последнее, что отпечаталось в его сознании, – противное хлюпанье, доносящееся из сарая, и пятно зеленоватого света в глазах.
22
Действие третье
Поминки устроили в библиотеке, которую на общем собрании решили переименовать в Библиотеку имени Рут Маккосланд. На столе не было спиртного – Рут бы этого не одобрила. Пили кофе и чай со льдом, кока-колу, имбирный эль. На блюдцах лежали крохотные треугольные сандвичи с тунцом, сливочным сыром и оливками, а еще – с пастой из сыра с острым перцем. На столе была холодная нарезка и заливное со стружками моркови, что висели в застывшем бульоне точно насекомые в янтаре.
И хотя разговаривали много, в зале царила гробовая тишина. Если бы кому-то вздумалось установить здесь «жучки», слушатели были бы разочарованы. Люди расслабились. Спало напряжение, которое читалось на многих лицах во время проповеди, когда ситуация в лесу грозила выйти из-под контроля. Бобби благополучно доставили в сарай. Туда же отвели не в меру любопытного старика, а под конец – и ищейку-полицейского.
Как только эти люди попали в зону свечения цвета медной патины, групповой разум потерял их след.
Собравшиеся ели и пили, разговаривая друг с другом без помощи слов. Никого это не смущало. Последние чужаки разъехались после кладбищенской проповеди Гурингера. Хейвен был вновь предоставлен самому себе.
(а теперь как же)
(да нормально они все поймут)
(а ты уверен)
(конечно же; поймут по-своему)
Тишину нарушало лишь громкое тиканье часов, купленных на заработанные школьниками деньги во время прошлогоднего сбора вторсырья, да приличествующий случаю звон фарфора. Издалека, сквозь приоткрытые окна, доносился слабый рокот аэроплана.
Ничто не заглушало его.
Птицы молчали.
Люди ели и пили, и когда в половине второго из сарая вывели Дугана, это ни для кого не стало неожиданностью. Собравшиеся поднялись со своих мест, и тут зазвучала живая речь. Остатки пищи перекочевали в пластиковые контейнеры, бутерброды рассовали по пакетам. Клавдия Руваль, мать Эдли, накрыла фольгой кастрюльку с мясным варевом, которое принесла с собой. Веселые и улыбающиеся хейвенцы высыпали на улицу и разбрелись по домам.
Конец третьего действия.
23
Гарденер пришел в себя на закате. Глова раскалывалась. Не покидало чувство, что, пока он валялся в отключке, случилось нечто важное.
«Ну что, доволен? Напился до беспамятства».
Превозмогая дурноту, он спустился с крыльца и, покачиваясь, зашел за угол – туда, откуда не было видно дороги. Там его стошнило с кровью. Гард не слишком удивился. Такое случалось и прежде, правда, теперь раз за разом крови становилось все больше.
Ему снились странные сны, нереальные кошмары. Происходило ли то во сне или наяву, он не мог понять. Как будто пришли люди, потоптались, ушли. Целая компания. Им бы еще оркестр и танцующих девушек с помпонами. Группа поддержки «Даллас ковбойз».
(Точно, «полиция Далласа». С утра заявилась полиция, а ты так набрался, что толком и не разглядел их. Жалкий трус.)
Страшный сон. Просто привиделось.
Под ногами воняла блевотная лужа. Гард шагнул в сторону, мир закачался и помутнел, вновь обретая ясность с каждым новым ударом сердца. До него вдруг дошло, что он стоит на пороге смерти. Медленно гробит себя, так или иначе. Он оперся ладонью о стену дома и опустил голову на руку.
– Мистер Гарденер, вам нехорошо?
– Ой! – тот вздрогнул от неожиданности. Сердце дважды дернулось, замерло на целую вечность и лихорадочно забилось вновь. Голова налилась свинцом. Гард резко обернулся.
Рядом стоял Бобби Тремейн. Вид у него был несколько удивленный, и казалось, ситуация его немного даже забавляет. Во всяком случае, он не слишком-то горевал из-за того, что напугал Гарда столь внезапным появлением.
– У-у, мистер Гарденер, я не нарочно.
«Еще как нарочно, и я это прекрасно знаю»..
Тремейн заморгал, и Гарденер понял, что его мысли не укрылись от паренька, хотя сейчас ему было на это наплевать.
– Где Бобби? – спросил Гард.
– Я, э-э… – Бедолага замялся.
– Да знаю я все про тебя – кто да что. Скажи мне лучше, где Бобби.
– Ладно, я все расскажу, – засуетился Бобби Тремейн, устремив невинный взгляд на Гарда, что тот будто бы вернулся в былые учительские времена. Так очередной лентяй, убивший выходные на пьянку, девок и зимние горки, заливал, что написать реферат ему помешала скоропостижная смерть матушки, ни больше, ни меньше.
– Ну-ну, вещай, – буркнул Гард, облокотившись о стену дома, обшитую облицовочной доской. Рыжее предзакатное зарево освещало лицо подростка. Из-за его плеча виднелся сарай с заколоченными окнами и тяжелым навесным замком на дверях.
Вспомнилось, что этот сарай Гард тоже видел во сне.
«Во сне ли? Или тебе удобнее называть сном то невероятное, во что ты не желаешь верить?»
На какой-то миг паренек даже смутился – столько цинизма было во взгляде Гарденера.
– У мисс Андерсон случился солнечный удар. Ее нашли возле корабля и сразу отвезли в Дерри, в больницу. Вас было не добудиться.
Гарденер резко распрямился.
– Она пришла в себя?
– Не знаю. Пока оттуда не звонили. Ну, то есть до трех часов звонков не было, а дальше я помчался к вам.
Гарденер оторвался от стены и, склонив голову, пошел в дом. Он ожидал, что мальчишка соврет, и, может быть, тот действительно соврал о том, что произошло с Бобби, но какое-то зерно истины в его словах было: она больна, или ранена, или что-то в этом роде. Поэтому люди ходили туда-сюда, он видел их будто сквозь сон. Наверное, их позвала Бобби. Точно. Призвала силой мысли, лучший номер недели. Только в Хейвене, леди и джентльмены.
– Куда-то собрались? – с неожиданной резкостью поинтересовался Тремейн.
– В Дерри.
Гарденер подошел к автомобильной дорожке, где был припаркован пикап Бобби. Тут же стоял большой желтый «додж-челленджер» Тремейна. Гарденер обернулся. Заходящее солнце бросало на лицо паренька причудливые багряные тени, и он был похож на индейца в боевой раскраске. Гарденер мысленно попрощался с надеждой уехать. Этот подросток со скоростной машиной и плечами атлета здесь не для того, чтобы передать вернувшемуся в мир живых пропойце печальное известие.
«То есть я должен поверить, будто Бобби, пока ее партнер и помощник, пьяный в стельку, валяется на крыльце, отправилась одна в лес и копала там как одержимая, пока не довела себя до солнечного удара? Да что вы? Неплохая попытка. Предполагалось, что она – на похоронах той женщины, Маккосланд. Она поехала в город, а я остался наедине с мыслями об увиденном в воскресенье. Как водится, приложился к бутылке, ибо это неизменно сопровождает мое мышление. Не исключено, конечно, что Бобби побывала на похоронах, вернулась сюда, сменила одежду и направилась работать, а потом ее хватил удар – да только неправда все это. У парня на лбу написано, что он врет. Как же чертовски здорово, что он не может читать мои мысли».
– Думаю, мисс Андерсон предпочла бы, чтобы вы остались здесь и продолжили раскопки, – нагло проговорил Бобби Тремейн.
– Ты так считаешь?
– Ну, мы все так считаем.
Парень смутился. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, – не ожидал, что питомец Бобби по-прежнему умеет кусаться. И вдруг в голову Гарду пришла еще одна мысль. Тремейн отличался завидной внешностью, недаром по нему сохла дочь Колсона. Было в нем что-то от Алекса Гордона или Берни Райтсона. Плечи Геркулеса, мужественное привлекательное лицо с раздвоенным подбородком, мощная грудная клетка и узкая талия. Лишь впалый бесформенный рот портил впечатление. Гард понял, что у него выпадали зубы. У них у всех выпадали – кроме Гарда.
И зачем сопляк сюда нагрянул?
Сторожить меня. Задержать здесь любой ценой.
– Хорошо, я понял, – пробормотал Гард.
Тремейн расслабился.
– Вот и ладно, – примирительно произнес он.
– Пошли, что ли, в дом. Кофе выпьем, а то башка трещит. С утра двинемся по прохладе, – предложил Гард и взглянул на визитера в ожидании ответа. – Как я понял, ты ведь со мной пойдешь?
– Э-э… – Паренек замялся. – Да, сэр.
Гарденер кивнул. На миг в поле его зрения попал сарай, и в лучах заходящего солнца показалось, будто сквозь щели изнутри сочится изумрудный свет. Вновь ожили фрагменты недавнего сна: какие-то странные агрегаты неумолимо отбивают ритм в зеленом сиянии. Никогда прежде не доводилось ему видеть столь яркой иллюминации. Между прочим, молодчик опасливо отводил от сарая взгляд.
По случаю вспомнились строки забытой песни: «А за зеленой дверью все гудят, танцуют, веселятся. Так что там прячут? Я хотел бы оказаться…»
Да, сквозь сон до него доносился ритмичный звук. Сложно понять его природу, но назвать его приятным было трудно.
Желая прервать затянувшуюся паузу, Гарденер пошел к дому, и Тремейн покорно последовал за ним.
– Ну что ж, – заговорил Джим так, словно они и не прерывали разговора. – Помощь мне и вправду не помешает. Бобби сказала, что недельки через две мы, пожалуй, доберемся до люка, и можно будет проникнуть внутрь.
– Я знаю, – машинально ответил Тремейн.
– Правда, расчет был на две пары рук.
– Вас не оставят в одиночестве, – с улыбкой заверил парень. По спине Гарденера пробежал холодок.
– Даже так?
– А то! Конечно!
– До тех пор, пока не вернется Бобби.
– Так и есть, – согласился Тремейн.
Почему-то Гард не сомневался, что Бобби он больше не увидит.
– Пошли, – вздохнул он. – Кофе попьем. Может, и пожевать что-нибудь найдется.
– Заманчиво.
Сгущалась тьма, они направились в дом. Из сарая по-прежнему доносились ритмичные звуки, словно внутри работала огромная маслобойка. Солнце село, и зеленые стежки в щелях с каждой минутой разгорались все ярче. В люминесцентную отметину на земле вдруг прыгнул кузнечик. Прыгнул – и упал замертво.
