Глава 8
Эв Хиллман
1
«Бангор дейли ньюс», 25 июля 1988 года. Первая полоса.
В ДЕРРИ ИСЧЕЗЛИ БЕЗ ВЕСТИ ДВОЕ ПАТРУЛЬНЫХ
В штате объявлен розыск
Автор: Дэвид Брайт
Вчера вечером, примерно в половине десятого, в Дерри был обнаружен пустой полицейский автомобиль. В центральном и восточном районах Мэна ведутся розыски. Это уже второй за лето случай. Сначала пропал четырехлетний Дэвид Браун из Хейвена. Мальчика до сих пор не нашли. Любопытно, что полицейские Бент Родес и Питер Гэббонс в день своего исчезновения возвращались из того же самого города, где проводили предварительное расследование обстоятельств несчастного случая, повлекшего за собой одну человеческую жертву (читайте подробнее на этой же полосе).
В ходе осмотра места происшествия, охарактеризованного одним из наших источников в полиции как «наихудшая для нас новость на сегодняшний день», неподалеку обнаружена выпотрошенная и освежеванная туша подстреленного оленя, что наводит на мысли о…
2
– Нет, вы видели? – обратился Бич к Дику Эллисону и Ньюту Беррингеру, когда они утром за кофе в «Хейвен-ленче» просматривали свежую газету. – Мы-то надеялись, что Хейвен даже не упомянут… Тьфу, черт!
– Успокойся, – ответил Ньют, и Эллисон согласно кивнул. – Четырехлетний пацан мог заблудиться в лесу, его могли увезти какие-нибудь извращенцы. Никому не придет в голову связывать между собой исчезновение ребенка и двух крепких полицейских парней. Правильно я говорю, Дик?
– Ясен день.
3
А вот и неправильно.
4
«Бангор дейли ньюс», тот же выпуск, нижняя половина первой страницы:
В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕЛЕПОГО НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ПОГИБЛА КОНСТЕБЛЬ ХЕЙВЕНА, ВСЕОБЩАЯ ЛЮБИМИЦА
Автор: Джон Леандро
Вчера вечером Рут Маккосланд, третья за всю историю штата женщина-констебль, погибла в своем родном городе Хейвене. Ей было пятьдесят лет. По словам Ричарда Эллисона, шефа местной добровольной пожарной команды, миссис Маккосланд скончалась по причине воспламенения бензиновых паров, скопившихся в подвале ратуши в результате утечки из-за неисправности клапана. Эллисон сообщил нам, что в подвале, где хранятся городские архивы, было тусклое освещение. «Миссис Маккосланд могла зажечь спичку, – предполагает Эллисон. – По крайней мере, такова на сегодняшний день рабочая версия…»
На наш вопрос он ответил, что никаких признаков поджога не обнаружено; впрочем, из-за исчезновения полицейских, присланных для расследования происшествия (см. статью выше), трудно сказать что-либо определенное. «Поскольку никто из полицейских не смог предоставить подробного протокола, я ожидаю, что в скором времени в Хейвен прибудет пожарный инспектор штата. В данный момент я больше беспокоюсь о том, чтобы пропавшие полицейские были найдены живыми и здоровыми».
Ньютон Беррингер, городской управляющий Хейвена, сказал, что все глубоко скорбят о смерти миссис Маккосланд. «Это была великая женщина, – заявил он, – и мы все ее очень любили». Жители Хейвена говорят то же самое, многие не могут удержаться от слез, вспоминая миссис Маккосланд.
Ее государственная служба в Хейвене началась в…
5
Разумеется, связь обнаружил дедушка Хилли. Эв Хиллман, изгнанный из родного города, некогда вернувшийся со Второй мировой с двумя стальными пластинками в голове, которые напоминали о том, как во время битвы при Балге рядом с ним взорвалась фашистская ручная граната.
Утро понедельника, последовавшего за воскресным взрывом в Хейвене, застало его там же, где и все предыдущие утра – в триста семьдесят первой палате в больнице Дерри, возле кровати Хилли. Эв снял меблированную комнату на Лоуэр Мэйн-стрит, чтобы было где проводить ночи – в основном бессонные, – после того как сиделки его наконец выставляли за дверь.
Иногда в темноте ему мерещилось, будто в трубах канализации кто-то хихикает, и тогда он думал: «Ты сходишь с ума, старый хрыч». Но это было не так. Порой Эв и сам мечтал свихнуться.
Он пытался говорить с персоналом о том, что, по его мнению – нет, убеждению, – случилось с Дэвидом на самом деле. Старика жалели. Сперва он не замечал этой самой жалости; правда выяснилась, только когда Эв совершил ошибку, встретившись с репортером. Тогда-то у него и открылись глаза. Старик думал, им восхищаются из-за преданности внуку и сочувствуют из-за того, что мальчик, кажется, угасает… Но кроме того, деда считали чокнутым. Маленькие дети не исчезают в результате фокусов, показанных на заднем дворе. Чтобы знать подобные вещи, не нужно даже заканчивать курсы сиделок.
Некоторое время пробыв одиночкой в Дерри, наполовину свихнувшись от переживаний за Хилли и Дэвида, от презрения к самому себе за «постыдную трусость», от страха за Рут Маккосланд и прочих жителей Хейвена, Эв наведался в маленький бар неподалеку от съемной квартиры. Здесь, беседуя с барменом, он услышал о парне по имени Джон Смит, который преподавал некоторое время в соседнем городке Кливз-Миллз. Смит пролежал годы в коме, потом очнулся и стал ясновидящим. Несколько лет тому назад бедолага тронулся умом и пытался убить некоего Стиллсона, кандидата в президенты США от Нью-Хэмпшира.
– Не верится мне во все эти истории с ясновидением, – высказался бармен, подливая Эву пивка. – Дурят нас, как хотят, лично я так считаю. Но если вы знаете занятную байку… – По намекам Эва, он мог бы порассказать такое, что «Ужас Амитивилля» покажется доброй сказочкой на ночь. – …с ней надо к Брайту из «Бангор дейли ньюс». Он писал про Смита. Этот парень иногда к нам заглядывает на кружечку пива, и вот он, доложу я вам, на самом деле верит, будто Джонни мог что-то такое видеть.
Эв к тому времени залпом осушил три кружки – в самый раз, чтобы поверить в существование простых решений. Он встал, направился к платному телефону, оставив на стойке мелочь, и набрал номер «Бангор дейли ньюс». Дэвид Брайт оказался на месте, так что разговор состоялся. Эв не стал выкладывать все сразу, только дал понять: дескать, есть одно запутанное дело, он и сам еще не до конца разобрался, но люди должны обо всем узнать, и немедленно.
Судя по голосу, Брайт заинтересовался. Даже вроде бы проникся сочувствием. Спросил, когда Эв может приехать в Бангор (Брайт и не закинулся о том, чтобы лично наведаться в Дерри для интервью, что уже само по себе должно было подсказать старику: мол, не стоит переоценивать доверие и сочувствие собеседника). Тот спросил, а нельзя ли сегодня же вечером.
– Ну… я здесь пробуду еще часа два. Вы успеете до полуночи, мистер Хиллман?
– Уж будьте уверены, – резко ответил дед и повесил трубку.
На улицу он вышел пружинистой походкой, с горящим взором, по виду – лет на двадцать моложе, чем та развалина, что, шаркая, заходила внутрь.
Но до Бангора было двадцать пять миль, и пиво успело выветриться. К зданию «Бангор дейли ньюс» Эв приблизился уже совершенно трезвым. Мало того, в голове гудело, и мысли путались. Он и сам понимал, что рассказывает ужасно, то и дело возвращаясь к подробностям «Магического представления», к тому, как выглядел Хилли, к своей уверенности, что Дэвид Браун взаправду исчез. А потом Эв умолк… Точнее сказать, илистый колодец его красноречия окончательно пересох.
Брайт постукивал карандашом по столу, не глядя на собеседника.
– То есть, мистер Хиллман, вы за все это время ни разу не заглянули под платформу?
– Нет… Нет, но…
Вот теперь репортер посмотрел на него. Очень добрым взглядом. Но в нем было нечто, от чего у Эва тут же открылись глаза: этот человек считает его безумным, как Мартовский Заяц.
– Все это весьма любопытно, мистер Хиллман…
– Забудьте. – Эв поднялся со стула. Тот отлетел к стене и чуть было не опрокинулся. Старик лишь краем уха слышал, как стрекочут клавиши текстовых процессоров, звонят телефоны, смутно видел, как туда-сюда снуют люди с бумагами. Однако яснее всего он чувствовал, что на дворе уже полночь, что он устал и вот-вот сблюет от страха и что репортер принял его за сумасшедшего. – Не обращайте внимания. Время позднее; вас, должно быть, родные дома заждались.
– Мистер Хиллман, посмотрите на это с моей точки зрения, и вы поймете…
– Я уже смотрю, – оборвал его Эв. – В первый раз, наверное. Мне пора, мистер Брайт. Мне предстоит долгая дорога, а в больнице приемные часы начинаются с девяти. Сожалею, что отнял ваше время.
И стремительно вышел на улицу. Вот ведь не зря говорят: «Старого дурака ничем не исправишь», – со злостью напоминал он себе. Сегодняшний случай показал совершенно ясно, кто самый круглый старый дурень на свете. Чтоб Эв еще хоть раз попытался поведать людям о том, что творится в Хейвене! Будь он проклят, если позволит еще хоть кому-нибудь смотреть на себя подобным взглядом.
Да никогда в жизни!
6
Его решимости хватило ровно на пятьдесят шесть часов. А потом на глаза попались кричащие заголовки свежих газет. Просмотрев их, старик немедленно захотел увидеться с человеком, который будет расследовать дело об исчезновении полицейских. Ко всему прочему, Дуган – так его назвали в газете – знал Рут Маккосланд, причем настолько хорошо, что в разгар расследования собирался выкроить время, чтобы лично выступить на ее похоронах. Похоже на чертовски близкое знакомство, прикинул Эв.
Вот только место прежнего огня и задора заняли горечь, страх, безнадежность. Да еще эти статьи с первой полосы отняли последнее мужество. «Хейвен превратился в змеиное гнездо, и вот змеи начали жалить. Нужно убедить хоть кого-нибудь, но как? Возможно ли донести до людей, что в городишке завелась телепатия и невесть что еще? Особенно если я сам уже с трудом понимаю, как пришел к подобному выводу. Если я сам толком ничего не видел. Как? И ведь главное: все, шут возьми, происходит у них под носом, а никто ничего не видит! Целый город под боком слетел с катушек – и хоть бы кто заподозрил…»
Старик вернулся к некрологам. Рут спокойно смотрела на него с одной из странных газетных картинок, состоящих сплошь из густо натыканных точек. Такие ясные, искренние, красивые глаза.
В Хейвене наверняка найдется как минимум пять, а то и не меньше дюжины мужчин, которые были в нее влюблены, а она об этом даже не догадывалась. Старику вспомнился вечер, когда он увозил Хилли, пока горожане сбивались в команду для поиска Дэвида.
«Ты могла бы поехать с нами, Рути». – «Эв, я не могу… Свяжись со мной».
Он один раз попытался, надеясь вызвать Рут в Дерри, где она окажется вне опасности… и сумеет как-то повлиять на ход событий. Запутавшийся, несчастный, уже тоскующий по дому старик был даже не уверен, что для него важнее – первое или второе. Он трижды звонил напрямую в Хейвен, в последний раз после встречи с Брайтом, и не мог дозвониться. Связался с оператором поддержки: ему сообщили о каких-то «проблемах на линии». Не будет ли он любезен повторить попытку немного позже? Эв положил трубку в полной темноте и снова услышал смех из канализации.
Не прошло и трех дней, как Рут сама с ним связалась. Через страницу некрологов.
Дед перевел глаза на Хилли. Мальчик спал. Врачи отказывались называть это комой: по их словам, мозг выдавал какие-то не те волны, соответствующие состоянию глубокого сна. Эва не интересовали их термины. Он чувствовал: Хилли ускользает в иную реальность. А уж куда он уйдет – в аутизм (дед понятия не имел, что означает это слово, но оно пару раз проскочило в разговорах врачей, когда те приглушенно перешептывались между собой, думая, будто бы он ничего не слышит) или в кому, – велика ли разница? Названия не важны. Сознание мальчика угасает – вот к чему все идет, и вот что по-настоящему страшно.
В тревогах о Дэвиде Брайан и Мэри даже не заметили странного состояния своего старшего сына. Эв смутно подозревал, что вне Хейвена мальчику должно полегчать. По дороге в Дерри внук походил на человека, перенесшего глубокое потрясение.
Они выбрались за черту города, но это не помогло. Хилли все меньше понимал, что происходит вокруг, и все бессвязнее разговаривал. В первые сутки в больнице он проспал одиннадцать часов. Проснувшись, он мог отвечать на простые вопросы, однако более сложные приводили его в смятение. Мальчик жаловался на головные боли. Магического представления вообще не помнил; думал, что день рождения был неделю назад. А ночью, в глубоком сне, отчетливо произнес: «Все фигурки Джи-Ай Джо». У Эва по спине поползли мурашки. Мальчик повторял эту фразу как заведенный, когда все выбежали из дома и обнаружили, что Дэвид исчез, а у Хилли припадок.
На другой день маленький пациент проспал уже четырнадцать часов, да и потом находился в явном помутнении рассудка. Когда прикрепленная к пациенту детский психолог спросила, как его второе имя, Хилли сказал: «Джонатан». Так ответил бы Дэвид.
Теперь мальчик спал уже круглые сутки. Иногда приоткрывал глаза, даже вроде бы смотрел на деда или сиделку, но когда к нему обращались, лишь кротко улыбался, как мог улыбаться только он, Хилли Браун, и отключался вновь.
Ускользал из этого мира.
Он был похож на заколдованного принца в сказочном замке. Иллюзию нарушали только подвешенная над головой капельница да время от времени громкие объявления, доносившиеся из больничного коридора.
Вначале врачи обнаружили огромный участок возбуждения в мозгу; темная, неясная тень в области коры мозга наводила на мысли о том, что странная заторможенность мальчика может быть вызвана опухолью. Но когда Хилли направили на повторный рентген (первым снимкам никто не поверил, как объяснил Эву рентгенотехник, потому что опухоль мозга у десятилетнего ребенка, да еще и безо всяких предварительных симптомов, – это полный бред), тень бесследно исчезла. Невропатолог вызвал к себе рентгенотехника и, судя по обиженному голосу последнего, долетавшему из кабинета, задал ему настоящую трепку. Врач назначил третий рентген, но подозревал, что и тот ничего не покажет. Первые снимки, по его словам, получились дефектными.
– Я так и думал, что это брак, – сказал он Эву.
– Почему?
Невропатолог, крепкий мужчина с ярко-рыжей бородкой, усмехнулся.
– Уж очень огромной была эта тень. Скажу без обиняков: опухоль такой величины должна была давным-давно свалить ребенка на больничную койку… или вообще убить.
– Ясно. То есть вы до сих пор не в курсе, что с ним.
– Мы прорабатываем две-три версии… – Его широкая улыбка заметно поблекла, глаза забегали, а на следующее утро в палату снова наведалась детский психолог – полная женщина с иссиня-черными волосами.
Первым делом она осведомилась, где родители мальчика.
– Разыскивают пропавшего младшего сына. – Эв надеялся отбить у нее охоту к дальнейшим расспросам, но ошибся.
– Позвоните им и скажите, мне тут нужна помощь в поисках старшего.
Родители появились, однако толку от них было очень мало. Оба сильно переменились и сделались на себя не похожи. Врач тоже это почувствовала и после первых же заданных вопросов начала невольно от них отстраняться. Эв кожей ощутил ее отвращение и испуг. Он и сам с трудом удерживался, чтобы не вскочить и не выбежать из кабинета. Ловить на себе их пристальные нечеловеческие взгляды было все равно что попасть под вражеский прицел.
Женщина в клетчатой блузке и полинялых джинсах когда-то приходилась старику родной дочерью, она даже выглядела похоже, но превратилась в кого-то другого. Она уже была как будто мертва.
Больше психолог речь о родителях не заводила.
С тех пор она заходила еще два раза. Сначала – в субботу, после взрыва Хейвенской ратуши.
– Чем его дома кормили? – резко спросила эта полная женщина.
Эв сидел у окна, разомлев на солнышке, и почти клевал носом. Вопрос застал его врасплох.
– Что?
– Чем его дома кормили?
– Ну… обычной едой, как всех.
– Сомневаюсь.
– Зря, – ответил старик. – Я-то знаю, я сам у них часто ужинал. А почему вы спросили?
– Потому что у Хилли выпало десять зубов, – отрезала она.
7
Эв крепко сжал кулак, забыв об артрите, и, несмотря на глухую боль, сильно стукнул себя по колену.
«Что ты теперь будешь делать, старик? Дэвид пропал, и было бы легче сейчас убедить себя, что его уже нет в живых, правда?» В самом деле. Так было бы проще. Печальнее, но проще. Вот только дед никак не мог поверить в смерть внука. В глубине души он не сомневался: тот еще жив. Или выдавал желаемое за действительное? Нет-нет, с Эвом частенько такое случалось раньше, и он в состоянии отличить одно от другого. В голове мощно вибрировало чувство: Дэвид жив. Он потерялся, ему грозит гибель, да, скорее всего… Но мальчика еще можно спасти. Если только… «Если только ты сумеешь додуматься до чего-нибудь дельного. И если твое решение окажется правильным. Слишком мало шансов для старого пердуна, который все чаще ходит с пятном у ширинки, потому что не успевает добежать до сортира. Слишком, слишком мало шансов».
Поздно вечером в понедельник Эв пробудился от дремы, дрожа, в палате Хилли. Сиделки уже привыкли к нему и смотрели сквозь пальцы, если старик задерживался дольше положенного. Эву приснился кошмарный сон. Он оказался в каком-то темном и каменистом месте. Островерхий горный хребет словно вгрызался в черное небо, усеянное холодными звездами. Пронизывающий ветер завывал и скулил в тесных скалистых ущельях. Под ногами расстилалась большая равнина, залитая звездным светом. Сухая, холодная и безжизненная. Зигзаги огромных трещин делали ее похожей на бескрайнюю площадь, вымощенную каким-то безумцем. Откуда-то доносился тонкий голосок Дэвида: «Дедуля, помоги, дышать больно! Дедуля, помоги, дышать больно! Помоги! Я боюсь! Это был плохой фокус, Хилли меня заставил, а теперь я не могу вернуться домой!»
Старик резко выпрямился и посмотрел на старшего внука, весь обливаясь потом. Соленые ручейки стекали по лицу, как потоки слез.
Эв поднялся, приблизился к спящему мальчику и наклонился.
– Хилли, – произнес он уже далеко не в первый раз, – где твой брат? Где Дэвид?
Внезапно глаза внука открылись, и Эверетт похолодел от этого мутного, невидящего взгляда слепой сивиллы.
– На Альтаир-четыре, – бесстрастно, с безупречной отчетливостью проговорил Хилли. – Дэвид на Альтаир-четыре, и томминокер стучится к нему в квартиру.
Через мгновение веки сомкнулись, и мальчик опять крепко спал. Эв надолго замер возле кровати с посеревшим лицом.
А потом его начала бить дрожь.
8
Родной город изгнал его прочь.
Если Рут Маккосланд можно назвать душой и совестью Хейвена, то Эв в свои семьдесят три (сохранив куда больше разума, чем ему в последнее время казалось) служил ему памятью. За долгую жизнь мистер Хиллман успел очень многое повидать и еще больше услышать; а слушателем он всегда был превосходным.
В тот вечер, возвращаясь из больницы, он заглянул в книжную лавку, чтобы купить атлас Мэна – сборник больших карт, показывающих штат аккуратными кусочками по шестьсот квадратных миль. Пролистав атлас до двадцать третьего разворота, Эв нашел Хейвен. Кроме того, он зачем-то купил в лавке циркуль и теперь, не отдавая себе отчета, что делает, заключил город в круг. Игла, разумеется, воткнулась не в Хейвен-Виллидж, ведь тот находился на отшибе.
Дэвид на Альтаир-4.
Дэвид на Альтаир-4, и томминокер стучится к нему в квартиру.
Эв хмуро смотрел на карту с начерченным кругом, размышляя над словами Хилли и над тем, имелся ли в них хоть какой-нибудь смысл.
«А карандаш-то надо было красный брать, старина. Хейвен пора обводить этим цветом… Причем на всех картах».
Он наклонился, сощурившись. Если вдали дед по-прежнему все видел отменно и мог бы отличить горошину от кукурузного зернышка с расстояния в сорок ярдов, то ближнее зрение стремительно ухудшалось в последнее время. Очки он, как назло, забыл в доме дочери и зятя, а если сейчас вернуться туда – пожалуй, у Эва появятся более серьезные заботы, нежели чтение мелкого шрифта. Так что лучше уж – безопаснее – обойтись без очков.
Чуть ли не ткнувшись носом в страницу, он присмотрелся, куда же вошла иголка. Это был участок Дерри-роуд, чуть севернее Престонского ручья и чуть восточнее места, которое Эв и его друзья в детстве называли Большим индейским лесом. Правда, карта обозначала его как Горелый лес. Старик и это название слышал пару раз в жизни.
Тут он сложил циркуль так, чтобы уменьшить радиус окружности раза в четыре, и начертил еще один круг. Дом Брайана и Мэри снова оказался внутри. Западнее лежал короткий отрезок Ниста-роуд, ведущий от Дерри-роуд к тупику с каменоломней на краю все того же леса – назови его хоть Большим индейским, хоть Горелым, неважно.
Ниста-роуд… Ниста-роуд… Что-то связано с этим местом, но что? Эва тогда и на свете-то не было, а эту историю будут вспоминать еще долгие годы спустя…
Старик закрыл глаза, и казалось, будто он уснул сидя, – костлявый, сильно облысевший дед в отутюженной рубашке и брюках со стрелками цвета хаки.
Вдруг Эва осенило. Ну конечно, как он сразу не вспомнил! Кларендоны! Да-да, они самые. Супруги жили на развилке старой Дерри-роуд и Ниста-роуд. Пол и Фейт Кларендоны. Фейт восторгалась красавчиком-проповедником, а потом, через девять месяцев после того, как он удрал из города, родила красавчика-сына с черными волосиками и ясными синими глазками. Пол долго-долго смотрел на младенца, лежащего в колыбели, а потом взял отточенную бритву…
Кое-кто обвинял во всем проповедника – Колсона, как он сам себя называл.
Другие осуждали Пола Кларендона; тот, мол, вечно был не в себе, за такого и выходить не стоило.
Само собой, находились люди, валившие все на Фейт. Эв своими ушами слышал, как один старикашка в парикмахерской (годы спустя после случившегося, но в городишках вроде Хейвена у жителей память долгая) именовал ее «шлюхой сисястой, родившейся на го́ре мужчинам».
Но кое-кто – вполголоса, разумеется, – обвинял сам лес.
Глаза Хиллмана широко раскрылись.
Да! Да, точно! Его мать однажды назвала таких «суеверными невеждами»; отец только медленно покачал головой, пыхнул своей трубкой и сказал что-то вроде: «В старых историях всегда отыщется зернышко правды, так что лучше не рисковать». Вот почему, по его словам, он всегда крестился, увидев, как черный кот перешел дорогу. Мать фыркнула (Эву тогда было девять лет, он запомнил все очень отчетливо). «Наверное, поэтому и твоя мама, – мягко обратился отец к сыну, – бросает щепотку соли через плечо, если нечаянно опрокинет солонку». Та снова презрительно фыркнула и ушла в дом, оставив мужа курить на крыльце. Мальчик продолжал сидеть рядом с ним и мотать на ус старые бредни. Он всегда был хорошим слушателем… за исключением той единственной роковой минуты, когда в этом возникла настоящая необходимость… той единственной безвозвратно ушедшей минуты, когда детский плач заставил деда в замешательстве отступить.
Но теперь Эв слушал, внимая памяти… памяти Хейвена.
9
Лес называли Большим индейским, потому что здесь умер Главный Атлантик. Это бледнолицые так презрительно перевели имя Уалиуайвока, которое на языке племени микмак значило «У Высоких Вод». Исторически племя занимало территорию современного округа Пенобскот, потом расселилось в Олдтауне, Скоухегане и в Больших лесах, бравших начало в Лудлоу, где остались огромные захоронения индейцев (в 1880-х годах их поголовно косила эпидемия гриппа), после чего они перебрались южнее по настоянию Уалиуайвоки, который и был вождем до полного упадка своего рода. В 1885 году он умер, а на смертном одре объявил, что леса здесь «прокляты». Память об этом дошла до двадцатого века благодаря двум бледнолицым, которые присутствовали при его кончине, – антропологам из Бостонского колледжа и Смитсоновского института, явившимся в те края в поисках произведений искусства северо-восточных индейских племен, что стремительно вымирали и вскоре должны были вовсе исчезнуть. Правда, так и осталось непонятным, сам ли Главный Атлантик наложил упомянутое проклятие или просто сообщил о своем наблюдении.
В любом случае единственным памятником ему осталось название Большого индейского леса – ведь даже могилу никто бы уже не смог указать. Насколько знал Эв, это наименование до сих пор бытовало в Хейвене и близлежащих городах, однако он вполне понимал картографов, не пожелавших вносить в атлас слово «Индейский». В последнее время американцы стали чувствительны к подобным постыдным напоминаниям.
«В старых историях всегда отыщется зернышко правды», – говаривал папа.
Эв, тоже крестившийся каждый раз, когда черная кошка переходила дорогу (или только собиралась это сделать – так, на всякий случай), полагал, что в этом отец был прав. Зернышко истины можно найти почти всегда. Проклятый там или нет, но Большой индейский лес приносил неудачу.
Что Уалиуайвоке, что Кландеронам. Вспомнил Хиллман и тех охотников, что пытали здесь счастья. Только за эти годы было два… нет, три… погодите-ка…
Глаза старика округлились. Он тихо присвистнул, мысленно перебирая записи в папке «Несчастные случаи на охоте, Хейвен». Только навскидку вспомнилась дюжина происшествий, имевших место в Большом индейском лесу и связанных в основном с огнестрельным оружием. Дюжина человек, которых находили в крови, плюющихся проклятиями, без сознания, а то и попросту мертвыми. Кто-то подстрелил сам себя, используя ружье в качестве опоры, чтобы перелезть через поваленный ствол, или уронив его, или еще из-за какой-нибудь досадной оплошности. Один случай посчитали самоубийством. Вспомнились Эву и два непреднамеренных убийства в разгар ноябрьского сезона; одно – во время карточной ссоры, другое – в пылу спора, чья именно пуля уложила оленя рекордных размеров.
А кроме того, охотники часто терялись. Господи, да постоянно! Кажется, каждый год высылали поисковую группу за каким-нибудь перепуганным бедолагой из Массачусетса, Нью-Джерси, Нью-Йорка, а то и по две, по три. Находили не всех.
Пропадали чаще настоящие горожане, с самого начала не имеющие понятия, как вести себя на природе. Большинство, но не все. Бывалые охотники утверждали, будто в Индейском лесу компасы плохо служили хозяевам, если служили вообще. Отец Эва подозревал, что где-нибудь в тех краях есть гигантские залежи магнитной породы, сбивающей с толку приборы. В отличие от «городских», которые привыкли надеяться исключительно на компас и книжные знания (едва лишь прежде безотказная стрелка начинала путать север или запад с востоком или крутиться, как бутылочка в известной игре, – и простаки оказывались в положении человека, застрявшего с расстройством желудка в сортире, где только что кончилась туалетная бумага), опытные охотники, обложив компас бранью, убирали его с глаз подальше и пытались искать дорогу другими способами, которых знали не меньше полудюжины. Если уж ничего не помогало, всегда можно было найти ручей, который обязательно выводил к людям, или шагать только прямо, чтобы рано или поздно выбраться на дорогу или к линии электропередачи.
Однако Хиллман лично помнил нескольких парней, что всегда жили и охотились в Мэне, – и за которыми все же приходилось посылать поисковые группы; но выбирались они из леса по чистой случайности. Один из них – Делберт Маккриди, которого Эв знал с детских лет. Вооруженный дробовиком двадцатого калибра, Дел ушел в Большой индейский лес во вторник десятого ноября 1947 года. Когда на третьи сутки он не вернулся, миссис Маккриди позвонила Альфу Тремейну, который в то время занимал пост констебля. Поисковая группа из двадцати человек отправилась в лес, где Ниста-роуд заканчивалась у Алмазной каменоломни. К концу недели группа выросла до двухсот человек. Дела – отца той самой Хейзел Маккриди – уже совсем собрались записать в пропавшие без вести, когда он вышел из леса, следуя за течением Престонского ручья, – бледный, плохо соображающий и похудевший на двадцать фунтов.
Эв навестил его в больнице.
– Как так могло случиться, дружище? Ночь была ясная. Звезды светили. Ты же умеешь ориентироваться по звездам, правда ведь?
– Ну, – ответил тот с весьма смущенным видом. – Всегда, по крайней мере, умел.
– А мох! Ты сам научил меня в детстве определять север по расположению мха на деревьях, помнишь?
– Ну, – повторил тот.
Эв помолчал и, не дождавшись ответа, снова спросил:
– Так в чем же дело?
Долгое время Дел не отвечал. Потом еле слышно выговорил:
– Меня словно закрутило.
Эв с большим трудом выдержал паузу.
– Сначала все было нормально, – наконец выдавил из себя Дел. – Почти все утро я охотился, но свежих следов не нашел. Потом сел пообедать и выпить пивка. Задремал. Сны еще были какие-то странные… Не помню о чем, но очень чудны́е. И вот, на тебе! Просыпаюсь, а у меня…
Маккриди поднял верхнюю губу, чтобы показать дыру.
– Что, зуб выпал?
– Ну… Просыпаюсь, а он лежит на штанах. Наверное, вывалился, пока я дремал; только раньше-то у меня никогда проблем с ними не было; разве что с зубом мудрости, который никак не хотел вылезать… Черт, я чуть концы тогда не отдал. И тут начало смеркаться…
– Смеркаться?
– Да, глупо звучит, без тебя знаю! – огрызнулся Дел голосом сильно сконфуженного человека. – Я продрых до самого вечера, а когда встал… Эв… – Он жалобно посмотрел на товарища, но ровно через секунду сдался и пристыженно отвел глаза. – У меня словно кто-то мозги украл. Может, зубная фея?
Маккриди хохотнул, но без особенного веселья в голосе.
– Сначала я долго шел за Полярной звездой, как мне казалось. Потом смотрю: уже девять часов, а Хаммер-Кат-роуд все нет и нет. Тут я словно протер глаза и вижу: никакая это не Полярная звезда, а одна из планет – Сатурн или Марс, по-моему. Тогда меня снова в сон потянуло… Остальное помню смутно, обрывками, вплоть до того, как вышел из леса неделю спустя по берегу Престонского ручья.
– То есть… – Эв запнулся. Все это было так не похоже на Дела, уравновешенного, словно плотницкий уровень. – Получается, ты запаниковал?
Дел заставил себя еще раз посмотреть на товарища. Но теперь уже, кроме смущения, в его глазах читалась насмешка.
– Нельзя же паниковать целую неделю, понимаешь? – сухо обронил он. – Это сильно выматывает.
– Значит, ты просто…
– Я просто, – поддакнул Дел. – А что «просто», сам не знаю. Помню только, как отоспал себе ноги и задницу, все онемело… И во сне вроде слышал гудение. Будто возле высоковольтной линии в тихую погоду – ну, ты понимаешь. И только-то. Все мое знание природы будто испарилось. Я шатался по лесу, словно какой-нибудь новичок, способный заблудиться в трех соснах. Хорошо хоть, что мне хватило ума двинуться вдоль Престонского ручья. Очнулся я уже здесь. Думаю, весь Хейвен теперь надо мной потешается, но я рад, что уцелел. Спасибо господу и за это.
– Над тобой никто не потешается, – ответил Эв и, конечно, соврал. Горожане только этим и занимались.
Дел добрых пять лет пытался противостоять насмешникам, потом убедился, что острословы из парикмахерской не оставят его в покое, и переехал в Ист-Эддингтон, открыв там не то гараж, не то небольшую ремонтную мастерскую. Хиллман по-прежнему наведывался к нему время от времени, но сам он отнюдь не рвался в Хейвен. Эв догадывался почему.
10
Старик сложил ножки циркуля вместе и начертил в центре города самую маленькую окружность, какую только мог. Внутри оказался один-единственный дом. Ну, конечно, и как ему раньше не приходило в голову!
Это была ферма старого Гаррика, расположенная возле Дерри-роуд, а за ней раскинулся Большой индейский лес.
Вот уж это место следовало пометить на карте красным!
Теперь здесь жила племянница Фрэнка, Бобби Андерсон. Земледелием, правда, не занималась, все больше писала книги. Эву редко доводилось перекинуться с ней двумя словами, но у горожан она была на хорошем счету. По слухам, Бобби всегда аккуратно платила и не распускала сплетен. А кроме того, сочиняла добротные вестерны в старом духе. Не то что чудик из Бангора, чьи книжки так и кишат вымышленной нечистью и режут взгляд грязной бранью. Нет, это были хорошие вестерны.
Особенно для девушки.
Так утверждали.
Увидев однажды – будешь видеть всегда.
Хиллман захлопнул атлас и отправился в постель.
Но заснуть не смог.
Чем они там занимаются прямо сейчас? Создают новые приборы? Заставляют людей исчезать? Или что?
Каждый раз, когда ему почти удавалось забыться, перед глазами возникала картина: все жители Хейвен-Виллидж стоят посреди Мэйн-стрит. Их мутные, как у наркоманов, глаза обращены к юго-западу, к источнику звуков. Так мусульмане поклоняются Мекке.
Мощные машины… Землеройная техника…
Когда фрагменты складываются между собой, вы охватываете картину целиком, даже не имея перед собой образца на крышке коробки. Ворочаясь в тесной постели неподалеку от больницы, где в коме лежал маленький Хилли, старик понял, что видит ее довольно отчетливо. Пусть не всю, но большую часть. И понял: ему никто никогда не поверит. По крайней мере, без доказательств. А он нипочем не вернется к этим чудовищам: во второй раз они его точно не выпустят.
Что же там?.. Что там, в Большом индейском лесу? В земле на ферме старого Гаррика, которую тот завещал племяннице, которая пишет вестерны? Что морочит компасы и человеческие мозги, стоит подойти слишком близко? Насколько Эв понимал, по всей земле должны быть подобные… залежи. Иначе почему существуют места, где люди вечно чувствуют себя так мерзко? Да, это что-то скверное… Связанное с призраками. А то и с древними проклятиями.
Старик беспокойно ворочался, подолгу смотрел в потолок.
Значит, в земле что-то есть. Бобби Андерсон обнаружила это и начала раскапывать вместе с парнем, который живет теперь у нее на ферме. А зовут его… как же?!
Сколько ни бился, Эв не припомнил имени. Только поджатые губы Джернигана, когда в «Хейвен-ленче» завели разговор об этом субъекте. Завсегдатаи кафе наблюдали, как приятель Бобби вышел из продуктовой лавки с покупками. Бич сказал, что у того есть свой дом в Трое – шаткая тесная лачуга с дровяной печкой и целлофаном вместо оконных стекол.
– Зато образованный, – заметил кто-то.
Джерниган ответил в том духе, что, мол, образование еще никому не мешало стать неудачником.
И все согласно помолчали. Хиллман отчетливо это помнил.
Нэнси Восс осуждающим тоном сообщила: приятель Бобби выстрелил в собственную жену, но его отпустили, потому что он, дескать, преподаватель в колледже.
– В этой стране главное – иметь корочку на латыни, и тогда тебе что угодно с рук сойдет, – заявила она.
Все смотрели, как этот парень забрался в грузовичок Бобби Андерсон и поехал на ферму старого Гаррика.
– А я слышал, у него ученая степень по выпивке, – подал голос Дэйв Рутледж со своего особого места в самом конце стойки. – В Трое говорят, он вообще не просыхает, как рыба-пила!
Сплетники разразились грубым хохотом. Похоже, приятель Бобби сильно их раздражал. Всех до единого. Но почему? Из-за того рокового выстрела? Из-за пьянства? Потому что сожительствовал с женщиной, на которой он не был женат? Вот уж нет, ничего подобного.
В тот день в «Ленче» были мужчины, колотившие жен не просто до синяков, а до полусмерти. Среди них считалось в порядке вещей вбивать разум в головы своих «старушенций», чтобы «не больно умничали». Присутствовали и те, что жили на пиве с одиннадцати утра до шести вечера, а потом еще до полуночи – на дешевом виски; а если бы не достали виски – лакали бы средство от комаров, процедив его через носовой платок. И наконец, те, что меняли партнерш быстрее, чем кролики, прыгая, так сказать, из норы в нору… Как же все-таки его звали?
Эв начал забываться сном. Но тут же снова увидел своих земляков, застывших на тротуарах, на лужайке перед публичной библиотекой, в маленьком парке, устремивших пустые глаза в сторону, откуда доносился шум… И снова резко проснулся.
«Что же ты раскопала, Рут? За что тебя так?»
Старик повернулся на левый бок.
«Дэвид жив… но чтобы его вернуть, мне придется начать с Хейвена».
Нет, все же на правом боку удобнее.
«Меня прикончат, если я там появлюсь. Было время, когда меня уважали, почти как Рут… Или мне просто хотелось так думать? Но теперь-то меня ненавидят. Трудно было не прочитать это в их глазах в ночь, когда начали поиски Дэвида. Само собой, я увез Хилли прочь, так как он срочно нуждался в докторе… Но провалиться на месте, если его болезнь не стала удобным предлогом для бегства. Возможно, нас отпустили лишь потому, что их отвлекло исчезновение Дэвида. Или же всем не терпелось избавиться от меня. В любом случае, мне повезло. Во второй раз фокус, конечно же, не пройдет. Ну и как же мне там появиться? Я не могу».
Старик ворочался и метался в постели. Его раздирали противоречивые чувства. Нужно вернуться в Хейвен, чтобы попробовать спасти Дэвида, пока тот еще жив. Но с другой стороны, стоит Эву сунуться туда – его прикончат и закопают на чьем-нибудь заднем дворе.
Уже перед самой полуночью дед впал в беспокойное забытье, а потом будто провалился в яму крепкого, без сновидений, сна, какой бывает при полном изнеможении.
12
Во вторник он пробудился гораздо позже обычного – в четверть одиннадцатого. Впервые за долгое время Эв чувствовал себя посвежевшим и бодрым. А главное, в голове вдруг родился план, дающий надежду пробраться в Хейвен и все-таки выйти оттуда живым. Только надежду, не более того, но ради Хилли и Дэвида рискнуть стоило.
Можно попытаться въехать в город и выехать из него в день похорон Рут Маккосланд.
13
За всю свою долгую жизнь Хиллман не встречал мужчины крупнее, чем Батч «Монстр» Дуган. Даже отец Джастина Хёрда, Генри (а он был ростом шесть футов шесть дюймов, весил триста восемьдесят фунтов и боком протискивался во многие двери, куда не вмещались его широкие плечи), – и тот чуточку не дотягивал до его габаритов. Вот если бы поднабрал двадцать-тридцать фунтов – тогда еще может быть…
Уже во время приветственного рукопожатия Эв убедился, что стал предметом хейвенских сплетен. Прочитал это на лице Дугана.
– Присядьте, мистер Хиллман. – Полицейский опустился в просторное крутящееся кресло, которое чуть не треснуло под его весом. – Чем могу быть полезен?
«Он ждет, что я начну бредить, – бесстрастно подумал старик, припомнив, как сам ожидал того же от Фрэнка Гаррика, когда тот приставал к прохожим на улице. – Что ж, постараюсь не разочаровать парня. И все-таки будь осторожен, Эв, а вдруг получится? Ты ведь точно знаешь, чего хочешь, правда?»
– Думаю, вы действительно можете быть мне полезны, – проговорил старик, радуясь тому, что сегодня хотя бы трезв; беседовать с тем репортером после нескольких кружек пива было серьезной ошибкой. – В газетах пишут, что завтра вы будете на похоронах Рут Маккосланд.
Дуган кивнул:
– Рут была моим близким другом.
– А с вами поедет кто-то еще из Дерри? Говорят, ее муж служил в полиции, да и сама она была как-то причастна… Само собой, пост городского констебля – невеликое дело, но вы же поняли, что я имею в виду… Скажите, туда поедет еще кто-нибудь?
Дуган нахмурился, а хмуриться было чем – с таким-то широким лбом.
– Мистер Хиллман, к чему вы клоните? Не совсем понимаю.
«А я сегодня ужасно занят, если вы вдруг не в курсе, – было написано на его лице. – Два копа исчезли, все указывает на то, что они наткнулись на браконьеров и схлопотали по пуле в лоб; мало этих забот, моя давняя подруга Рут Маккосланд скончалась, и у меня нет ни времени, ни терпения слушать всякие бредни».
– Поймете. У нее ведь были друзья, которые тоже поедут в Хейвен?
– Да. Человек шесть или больше. Я отправляюсь чуть раньше остальных, нужно потолковать кое с кем о последнем деле…
Эв кивнул:
– Я в курсе насчет последнего дела. А вы, наверное, в курсе насчет меня. Или вам так кажется.
– Мистер Хиллман…
– Я сболтнул лишнего, не тому человеку и в неподходящее время, – невозмутимо продолжал старик. – Нужно было вести себя умнее, но горе часто лишает нас разума. Мой младший внук пропал без вести, а старший лежит в коме.
– Да, я слышал.
– Я тогда чуть умом не тронулся, плохо соображал, что делаю. Ну и разболтал кое-что сиделкам, а потом сунулся в Бангор к тому журналисту. Брайту. Подозреваю, вам передали бо́льшую часть того, что я ему наговорил.
– Да, кажется, вы полагаете, будто в деле об исчезновении Дэвида Брауна сыграл роль некий заговор…
Эв чуть не расхохотался. Какое странное, но уместное слово! Ему бы и в голову не пришло. О да, тут не просто заговор… Дьявольский заговор!
– Так точно, сэр. Именно так я и полагаю. А еще думаю, что эти три случая – исчезновение моего внука, тех полицейских и гибель Рут Макксоланд, которая, кстати, и мне приходилась подругой, – связаны между собой теснее, чем вам сейчас кажется.
Это немного встряхнуло Дугана, и его холодный, пренебрежительный взгляд потеплел. Казалось, он только что по-настоящему увидел перед собой человека, Эверетта Хиллмана, а не просто седого хрыча, явившегося поутру отнимать его драгоценное время.
– Может, вы лучше намекнете мне, о чем речь? – спросил полисмен, доставая блокнот.
– Нет. Уберите это.
Дуган молча посмотрел на собеседника. Блокнот убирать не стал, но карандаш положил.
– Брайт записал меня в сумасшедшие, хотя не слышал и половины всего… – Старик вздохнул. – Так что вам я пока ничего не скажу. Только одно: я уверен, что Дэвид жив. Вряд ли мой внук еще в Хейвене; а вот мне туда нужно вернуться, чтобы выяснить, где он. Но есть причины – веские, разумеется, – считать, что меня там не ждут с распростертыми объятиями. И что если я туда сунусь еще раз, то пропаду, как Дэвид, или погибну, как Рут, в результате несчастного случая.
Батч Дуган переменился в лице.
– Полагаю, – начал он, – я должен попросить у вас объяснений, мистер Хиллман.
– Не стану я объяснять, не могу. Я кое-что знаю, о чем-то догадываюсь, но доказательств-то на руках – ни единого. Глупо звучит, правда? А вы посмотрите в мои глаза и поймите хотя бы одно: я говорю вам то, во что верю сам.
Полицейский вздохнул.
– Мистер Хиллман, поработай вы на моем месте, знали бы, какие искренние лица у большинства лжецов.
Эв хотел что-то сказать, но Дуган покачал головой:
– Ладно, не обращайте внимания. Ерунда. Я с воскресенья не спал и шести часов и чувствую, что становлюсь староват для таких нагрузок. Видите ли, я в вашу искренность верю. Но вы же только сыплете зловещими намеками, ходите вокруг да около. Иногда люди так ведут себя из страха, но чаще – потому что им нечего больше сказать. Как бы там ни было, я не жених, чтобы вас уговаривать, а вы – не невеста на выданье. Я на ваши вопросы ответил. Может, изложите свое дело?
– Хорошо. Я здесь по двум причинам. Во-первых, хотел удостовериться, что в Хейвене завтра будет много копов. Когда рядом полиция, меньше шансов, что случится нечто плохое, вы не находите? – Дуган ответил молчанием и бесстрастным взглядом. – А во-вторых, сообщить, что и я завтра буду в Хейвене. Только не на похоронах. У меня припасена ракетница, так что если во время церемонии вы или кто-то из ваших людей заметите в небе большую вспышку, знайте, что я нарвался на… такое безумие, что никто никогда не поверит.
– Вы же сами сказали, что возвращение в Хейвен может… э-э-э, причинить вред вашему здоровью? – Лицо собеседника оставалось непроницаемым, но это неважно; Эв понял, что Дуган вернулся к первоначальной версии: перед ним сидит полный псих.
– Я сказал: «скорее всего». Но при определенных условиях, может быть, и обойдется. В Хейвене все любили Рут; не мне вам об этом рассказывать, полагаю. Почти весь город явится на церемонию. Не уверен, что перед смертью ее любили так же сильно, как прежде, но факт остается фактом: явятся многие.
– Почему вы так думаете? – вмешался Дуган. – Или об этом тоже нельзя говорить?
– Нет, отчего же. Если на кладбище никто не придет, это будет выглядеть подозрительно.
– Для кого?
– Для вас. Для других полицейских, которые знали ее и ее покойного мужа. Для политиков из Комитета демократической партии Пенобскота. Да я даже не удивлюсь, если конгрессмен Бреннан пришлет кого-нибудь из Огасты: Рут вкалывала на него как проклятая, когда он пробивался в Вашингтон. Ее знали не только в Хейвене, от этого им никуда не деться. Словом, горожане оказались в положении семьи, которая и не хотела бы закатывать вечеринку, но приходится. Надеюсь, они будут настолько заняты тем, чтобы пустить гостям пыль в глаза, притворившись нормальными, что даже и не заметят моего пребывания в Хейвене.
Батч скрестил руки на груди. Эв попал в точку; если поначалу полисмен еще испытывал сомнения, а вдруг Дэвид Брайт, этот необычайно точный знаток человеческих душ, на сей раз ошибся и Хиллман на самом деле здоров, – теперь ему было не по себе: старик оказался не просто чокнутым, а совсем чокнутым. А между тем… трудно не поверить этому невозмутимому, рассудительному голосу и твердому взгляду.
– Послушать вас, так можно подумать, будто все жители Хейвена что-то замышляют, – произнес полицейский. – А по-моему, это невозможно. Так и знайте.
– Вот-вот, и любой нормальный человек скажет то же самое. Поэтому им так долго все сходит с рук. Знаете, пятьдесят лет назад казалось, что невозможно создание атомной бомбы; тогда посмеялись бы над рассказом о телевидении, я уж молчу о видеомагнитофонах. Люди не меняются, мистер Дуган. Большинство из них видят не дальше своего носа. Попробуйте рассказать им, что мир продолжается и за горизонтом, – вас и слушать не станут.
Тут Эв поднялся и протянул руку через стол с таким видом, словно даже не сомневался, что Батч ее пожмет. Полицейский от изумления так и сделал.
– Честно сказать, я сразу понял, что вы сочтете меня полоумным. – Старик виновато улыбнулся. – Да еще столько всего наговорил и, боюсь, усилил первое впечатление. Но зато я узнал что хотел. Да, и сделайте одолжение старику: поглядывайте завтра на небо. Если увидите фиолетовую вспышку…
– Леса этим летом сухие. – Еще не успев отзвучать, слова Дугана показались ему же самому пустыми, поверхностными, беспомощными. Он понял, что снова неудержимо склоняется к тому, чтобы поверить. Откашлявшись, Батч с нажимом продолжил: – У вас действительно есть ракетница? Они часто бывают причиной страшных пожаров. Если у вас нет разрешения – а я, черт возьми, уверен, что у вас его нет, – вы можете угодить за решетку.
Невеселая усмешка Хиллмана стала чуть шире.
– Если вы увидите фиолетовую ракету, – ответил он, – тюрьма в Бангоре – последнее, что меня тогда испугает. Удачного дня вам, мистер Дуган.
Уходя, Эв аккуратно закрыл за собой дверь. Батч стоял и смотрел ему вслед, взвинченный, запутавшийся, как никогда в жизни. «Скатертью дорожка», – подумал он и начал расхаживать по кабинету.
Дугана кое-что беспокоило. Исчезновение двух полицейских (причем обоих он знал как надежных парней) на время вытеснило эту мысль из головы, но визит Хиллмана заставил вспомнить о ней.
Последний разговор с бедной Рут… Батч и до этого за нее беспокоился; такого дилетантского подхода к делу, как во время поисков Дэвида Брауна, констебль никогда себе не позволяла. Это было совсем на нее не похоже. Единственный случай непрофессионализма со стороны городской любимицы, насколько помнил Дуган.
В тот вечер накануне ее смерти он позвонил узнать, как продвигается расследование, обменяться новой информацией… хотя какая, к чертям, информация? Так, почесать языком. Иногда и в ходе обычного обсуждения рождаются дельные мысли, словно сказочное золото из соломы. В беседе всплыло имя деда пропавшего мальчика. Батч к тому времени успел пообщаться с Дэвидом Брайтом из «Новостей» (то есть выпил с ним пива) и поведал Рут о безумной идее старика: дескать, целый город свихнулся каким-то невероятным образом.
Вопреки ожиданиям та почему-то не рассмеялась, даже не хихикнула над хрычом, растерявшим остатки разума. Дуган плохо помнил, что же она такое сказала, ведь как раз тогда связь резко начала ухудшаться. Впрочем, это-то было в порядке вещей: в городишках вроде Хейвена линии до сих пор крепились в основном на столбах, и время от времени связь летела ко всем чертям. Достаточно было порыва сильного ветра – и вы с вашим собеседником превращались в детишек с пустыми жестянками из-под томатного супа в руках, связанными вощеной нитью.
По крайней мере, одну фразу Батч припомнил в точности: «Лучше скажи ему, чтобы держался подальше». А потом, перед тем как связь вообще пропала, Рут, кажется, прибавила еще что-то – только представьте себе – про нейлоновые чулки. Впрочем, он мог не расслышать, но тон различил безошибочно. В ее голосе было столько печали, столько усталости, словно невозможность найти пропавшего мальчика разбила сердце всеобщей любимицы. А спустя мгновение связь окончательно прервалась. Он даже не позаботился перезвонить, потому что уже сообщил Рут все, что знал по делу… Честно сказать, это были жалкие крохи.
А на другой день ее не стало.
«Лучше скажи ему, чтобы держался подальше». По крайней мере, в этих словах он не сомневался.
«Есть причины… считать, что меня там не ждут с распростертыми объятиями».
«Скажи, чтобы держался подальше».
«Пропаду, как Дэвид».
«Держался подальше».
«Или погибну, как Рут, в результате несчастного случая».
«Подальше».
Дуган догнал старика на парковке.
14
Хиллман ездил на стареньком фиолетовом «валианте» с изъеденными ржавчиной боковыми крыльями. Уже открывая дверцу с водительской стороны, старик поднял взгляд и увидел нависшего над ним Дугана.
– Я завтра еду с вами.
Глаза Эва широко распахнулись.
– Вы даже не знаете, куда я собрался!
– Пусть. Зато будете на глазах, и вам не придется сжигать пол-леса восточного Мэна, чтобы передать мне послание, вообразив себя агентом ноль-ноль-семь.
Эв задумчиво посмотрел на него и покачал головой.
– Я, конечно, предпочел бы компанию. Тем более парня размером с Гориллу Монсуна и с пушкой в кармане. Но в Хейвене дураков не водится, мистер Дуган. Их и раньше-то не было, а теперь, как я понимаю, интеллект местных жителей и вовсе резко вырос. Вас будут ждать на похоронах. Не появитесь – тут же возбудите подозрения.
– Господи! Хотел бы я знать, как у вас получается нести этот бред с таким, черт, нормальным видом?
– Думаю, все вы знаете, – ответил Хиллман. – И то, что в Хейвене творятся странности. И то, – прибавил он с пугающей прозорливостью, – что с вашей близкой знакомой Рут в последнее время было не все в порядке.
Мужчины замерли, уставившись друг на друга, посередине мощеной парковки в казармах Дерри. Солнце било лучами с небес, и они отбрасывали четкие черные тени, какие бывают ровно в два часа дня.
– Сегодня вечером пущу слух, будто заболел, – наконец проговорил Дуган. – Подцепил кишечный грипп. У нас в казармах сейчас эпидемия. Что скажете?
Эв кивнул и даже слегка испугался: так резко у него вдруг отлегло от сердца. Оказывается, идея тайком вернуться в Хейвен страшила его гораздо сильнее, чем старик был готов признаться даже самому себе. По лицу здоровенного копа читалось, что Хиллман убедил его примерно наполовину. Может, это не так уж и много, но по сравнению с началом их разговора – огромный прогресс. Кстати, вряд ли Эв справился бы в одиночку; ему явно помогла Рут Маккосланд.
– Хорошо, – ответил старик, – только послушайте, мистер Дуган, послушайте очень внимательно, ведь завтра от этого будут зависеть наши жизни. Не вздумайте проболтаться кому-нибудь из тех, кто поедет на похороны, что вы просто пошутили насчет болезни. Лучше сообщите им, будто вам совсем плохо. Мол, вы и хотели бы завтра поехать, но сомневаетесь, получится ли.
Полицейский нахмурился.
– А почему, собственно… – И тут у него отвисла челюсть. Старик ответил все тем же бесстрастным взглядом. – Боже мой, вы же не хотите сказать, будто жители Хейвена стали вдруг телепатами? И что они сумеют вытянуть мысли прямо из голов моих людей?
– Я вам ничего не сказал, мистер Дуган, – отрезал Эв. – Это вы мне сказали.
– Мистер Хиллман, у вас все-таки разыгралось вооб…
– Увидев вас, я даже не думал, что вы напроситесь ехать со мной. Даже не заводил речь об этом. Максимум, надеялся, что будете посматривать на небо и заметите вспышку ракеты, если я попаду в беду; что из страха перед вами эти змеи на время притихнут в своем гадюшнике… Но раз уж сказали «А», говорите и «Б»: доверьтесь мне в этом тоже, пожалуйста. Ради Рут, если уж на то пошло! Да, и еще одно. Хочу заранее предупредить: как бы там ни обернулось дело, завтра с вами будут случаться престранные вещи.
– Я уже сегодня это почувствовал.
– Ясно, – протянул Эв и помолчал, давая полицейскому время собраться с мыслями.
– Вы хотя бы наметили, куда ехать? – наконец произнес Дуган. – Или намерены просто мотаться по городу, пока не надоест?
– Наметил, – спокойно проговорил старик.
«О да, сэр, так точно, сэр. Сразу за фермой старого Гаррика, на окраине Большого индейского леса, где от компаса меньше проку, чем от консервной банки. Думаю, дорогу к нужному месту (какой бы сюрприз там ни поджидал) мы не пропустим: Бобби Андерсон и ее дружок натащили в лес столько техники, что по ее следам можно будет свободно проехать, словно по автостраде. Да уж, не промахнемся».
– Ладно. Где вы остановились в Дерри? Оставьте адрес, я заберу вас завтра в девять на личной машине. Приедем как раз к началу церемонии.
– Машина – моя забота, – мягко сказал старик. – Эту все знают; я возьму напрокат другую. И заезжать нужно в восемь: придется немного поколесить.
– Да я и так могу доставить нас в Хейвен, объехав поселение. Об этом не беспокойтесь.
– Я и не беспокоюсь. Но нам нужно обогнуть весь город и попасть туда со стороны Альбиона. И кажется, есть такая дорога…
– Провалиться мне! Почему обязательно с той стороны?
– Потому что все в это время будут как раз на противоположном конце, а мне только того и надо – въехать в город, но оказаться подальше от них.
– Похоже, вы здорово напуганы.
Эв кивнул.
– А машину-то зачем напрокат?
Эв потешно закатил глаза.
– Сколько вопросов, шеф!
Батч Дуган ухмыльнулся:
– Служба такая. Почему обязательно из проката? В Хейвене и так никто не узнает мой личный автомобиль… – Он помолчал, раздумывая. – По крайней мере, теперь, когда Рут умерла.
– Считайте меня полным психом, – позволил Эв, и его лицо сморщилось в неожиданно кроткой улыбке. – Могут у сумасшедшего быть свои пунктики? Имею право!
– Хорошо, сдаюсь. Восемь так восемь. Ваша дорога, ваша машина, ваши пунктики. Наверное, я тоже тронулся. Определенно.
– Завтра в это же время вы гораздо лучше поймете, что значит «тронуться», – ответил Эв и полез на водительское сиденье ветхого «валианта», не дожидаясь, пока полицейский снова разразится вопросами.
Тот хмуро стоял, чувствуя себя словно приезжий в Нью-Йорке, который только что купил пресловутый Бруклинский мост и начал подозревать, что вещицы такого рода, как правило, не продаются. Облапошить можно лишь того, кто сам готов обмануться. Вот первый урок, усвоенный им за добрых три года борьбы с жульем и мошенниками в Огасте. Конечно, старик был пугающе убедителен, но Батч сознавал, что поддался не убеждениям; он просто прыгнул в пустоту, наугад. Потому что слишком сильно любил Рут Маккосланд и через год-другой собрался бы с духом, чтобы предложить ей руку и сердце. А когда горячо любимый человек умирает, оставив черную дыру в вашем сердце, единственный способ залатать ее – это не смириться с тем фактом, что он (она) покинул сей мир по нелепой случайности. Лучше поверить, будто есть виноватые, до которых вы можете дотянуться. Так немного легче. Даже последняя деревенщина это знает.
Дуган вздохнул и, внезапно почувствовав себя на много лет старше, поплелся обратно в казармы.
А Хиллман вернулся в больницу и просидел остаток дня у постели внука. И тем временем сочинил две записки. Одну оставил на ночном столике Хилли, придавив цветочным горшочком, чтобы ее не сдуло игривым ветерком, иногда залетающим в распахнутое окно. Вторая получилась длиннее. Дописав, он сложил ее и сунул в карман, а затем покинул больницу.
В промышленном парке Дерри ему встретилось небольшое здание с вывеской «Медицинское оборудование Мэна» над входом. Чуть ниже было написано: «Специализируемся на дыхательном оборудовании и дыхательной терапии с 1946 года». Эв объяснил клерку, чего хочет. Тот предложил клиенту наведаться в Бангор и потолковать с местными любителями дайвинга. Хиллман ответил, что меньше всего нуждается в акваланге; ему скорее требуется переносной прибор для дыхания на суше. Они еще какое-то время поговорили, а потом Эв подписал договор аренды на тридцать шесть часов и уехал, забрав с собой весьма специфический агрегат. Клерк из «Медицинского оборудования Мэна» долго стоял в дверях и провожал его взглядом, почесывая в затылке.
15
Между тем сиделка прочла записку, оставленную для спящего мальчика.
Хилли,
какое-то время мы не увидимся. Хочу сказать: надеюсь, что тебе скоро станет лучше, и если я смогу тебе в этом помочь, то буду самым счастливым дедушкой в мире. Думаю, Дэвид еще жив. И по-моему, ты совершенно не виноват в том, что он исчез.
Люблю тебя, Хилли. Надеюсь, мы скоро встретимся.
Дедушка
Но он больше не увидел внука.
