Глава VII
Веранда
Мисс Хеда составляла букет из бенгальских роз с едва распустившимися бутонами. Затрудняясь, с чего начать, я сказал что-то приличествующее случаю: о красоте цветов. Во всяком случае, я озвучил свои реальные мысли и ее тоже, судя по ответу.
– Да, я собираю их, пока еще не поздно. – Хеда вздохнула и украдкой взглянула на веранду, а может, мне так показалось, ведь поля ее шляпы почти скрывали лицо.
Мы немного поболтали о пустяках. Помогая ей срывать розы, я уколол палец. Хеда спросила, как себя чувствует Энском, скоро ли он сможет отправиться в дорогу. Я ответил, что за этим лучше обратиться к доктору Родду, однако надеюсь, полное выздоровление займет не больше недели.
– Недели! – воскликнула она, стараясь казаться беззаботной, однако в голосе ее звучал испуг.
– Но даже если он и будет готов ехать, волов все равно еще не привели, и я не знаю, когда это случится.
– Слишком быстро! – воскликнула она. – Слишком быстро! Ах, если б вы только знали, как ценны для меня в этом глухом месте такие гости, как вы. – Ее темные глаза наполнились слезами.
Мы прошли за угол дома, где в тени росли другие цветы, кажется резеда. Веранда пропала из виду, и мы оказались совсем одни.
– Мистер Квотермейн, – заторопилась Хеда, – не знаю, могу ли я с вами посоветоваться в одном деликатном вопросе. Здесь мне совершенно некому открыться, – жалобно прибавила она.
– Решайте сами. Я гожусь вам в отцы и постараюсь помочь, чем смогу.
Мы пришли к апельсиновой рощице в сорока ярдах от дома, якобы собрать немного фруктов. На самом деле мы скрывались от посторонних ушей и заметили бы любого, кто мог приблизиться.
– Мистер Квотермейн, – заговорила Хеда вполголоса, – я в самой большой беде, в какую только может попасть женщина. Меня обручили с ненавистным мне человеком.
– Почему же вы не разорвете помолвку? Это неприятно, но ведь куда лучше разом решить проблему, чем всю жизнь прожить с человеком, к которому вы не питаете никаких чувств. Чего уж хуже.
– Я не могу. Не смею. Это мой долг.
– Мисс Марнхем, сколько вам лет?
– Через три месяца мое совершеннолетие. Понимаете, почему мне не хотелось сюда возвращаться до срока? Он заманил меня в ловушку, написал, что отец очень болен.
– В любом случае скоро они потеряют власть над вами. Ждать осталось недолго.
– Для меня это целая вечность. Однако дело не только в послушании. Я люблю отца и осознаю свой долг перед ним. Несмотря на свои пороки, он всегда относился ко мне со всей добротой.
– Уверен, отец любит вас. Почему бы не открыться ему?
– Он все знает, мистер Квотермейн, и этот брак ненавистен ему даже больше, чем мне, если такое возможно. У него нет выбора, как и у меня. О, я должна признаться! Доктор держит его на крючке. В прошлом отец совершил нечто ужасное, не знаю, что именно, и не хочу знать. Если правда выплывет наружу, это навредит отцу, если не хуже, намного хуже. А цена за молчание доктора – я. В день нашей свадьбы он уничтожит улики против отца. Если я откажу ему, он пустит их в ход и тогда…
– Это проблема.
– Это не проблема, а кошмар! Если бы вы могли почувствовать то же, что чувствую я, тогда поняли бы весь ужас моего положения.
– Думаю, я могу себе представить, мисс Хеда. Не говорите больше ничего, дайте мне немного подумать. В случае чего, приходите ко мне снова, не сомневайтесь, я сумею вас защитить.
– Но вы уедете через неделю.
– За это время много воды утечет. Для каждого дня достаточно своих тревог. К концу недели мы найдем выход, если он уже не найден.
Следующие сутки я, как никогда в жизни, ломал голову над этой изрядной задачкой. Итак, девушку нужно как-то защитить от негодяя, а это непросто, ибо сама девушка защищает другого негодяя, собственного отца. Есть ли выход? Вряд ли, потому что Марнхем, скорее всего, совершил убийство, а может, и не одно. У Родда есть против него улики, и он запросто отправит старика на виселицу. Могла бы Хеда, не раздумывая, обвенчаться с Энскомом? Да, если они договорятся, но тогда Марнхем обречен. Могли бы они сбежать? Возможно, но итог тот же. Мог бы я забрать ее в Преторию под защиту закона? Да, и снова тот же итог. Интересно, что бы мне посоветовал Ханс, мой слуга-готтентот? Он всегда находил выход. За это его и прозвали Светочем во мраке. Этот дикарь был по-своему умный и самый хитрый из всех, кого я знал. Увы, он не встанет из могилы, чтобы со мной поговорить. Впрочем, я догадываюсь, как бы он ответил.
– Хозяин, – сказал бы он, – эту веревку может перерубить только Седой Старик, то есть смерть. Пусть умрет доктор или отец, и девушка станет свободной. Эти двое наверняка метят в Небеса, а я мог бы указать им путь.
Я улыбнулся своим мыслям, белому человеку не пристало допускать их даже в шутку. Однако воображаемый Ханс прав, смерть одного из них распутает этот гордиев узел. Мне стало не по себе от подобных выводов.
Ночью я спал тревожно и видел сон, будто сижу на краю Черного ущелья в стране зулусов, перед их хижинами, а рядом на корточках сидит старый колдун Зикали в накидке из звериных шкур. Его называют Тот, кому не следовало родиться. Много лет прошло с нашей последней встречи. Старик возится с потухшим костром, при помощи пепла он обычно делал предсказания. Взглянул на меня и разразился своим жутким смехом.
– Макумазан, вот ты и вернулся в назначенный час. Постарел, но не изменился. Что тебе нужно от Открывателя? В этот раз, верно, не Мамина? О нет, Макумазан, теперь она сама ищет тебя. Однажды она уже нашла тебя, не правда ли? Далеко на севере среди странного племени, они поклонялись статуе «Дитя из слоновой кости». В юности и в зрелые годы я знал их. Не был ли их прорицателем Харут, мой друг и собрат по ремеслу? Она нашла тебя под бивнями слона Джана, в которого искусный охотник Макумазан так и не попал. О, не удивляйся.
– Как ты узнал? – спрашиваю я.
– Нет ничего проще, Макумазан. Часом раньше ко мне явился маленький желтый человек, Ханс, и поведал эту историю. Тогда я послал за Маминой, узнать, правдивы ли его слова. Она будет рада встрече с тобой. Ее жаждущее сердце все помнит. Не бойся, я говорю про наш земной мир. Ей ни к чему встречаться с тобой на Небесах, ведь она будет вечно жить здесь.
– Зикали, – помнится, спросил я, – зачем ты лжешь? Как мог мертвец говорить с тобой и как я могу встретиться с умершей?
– Спроси об этом в час битвы, когда белые люди, твои собратья, падают от ударов копий, как сорная трава под мотыгой, а лучше перед битвой. Довольно разговоров о Мамине, она никогда не состарится и может ждать сколько угодно. Не о ней ты хотел поговорить со мной, а о прекрасной белой женщине, Хеддане и ее возлюбленном. Ты всегда старался держаться подальше от чужих проблем, а теперь тебе придется нести их бремя на своих плечах, взамен не получив за это ничего, кроме уважения. Время дорого, слушай же. Когда над ними нависнет угроза, приведи прекрасную деву Хеддану и белого господина Маурити ко мне, и я возьму их под свою защиту – ради тебя. Им больше некуда идти. Приведи их сюда, если им удастся сбежать. Я буду рад тебе, Макумазан. В скором времени я поражу моих врагов, дом Сензангаконы, рыбьим пузырем, полным крови. И он окрасит их дверные косяки.
Тут я проснулся, объятый страхом, как после ночного кошмара. Мерный храп Энскома у другой стены комнаты меня успокоил.
«Маурити. Почему Зикали назвал его Маурити? – размышлял я в полусне. – А, так его же зовут Морис, а на языке зулусов звучит как Маурити, точно так же Хеда стала Хедданой».
Я снова задремал и думать забыл о своем сне, пока последующие события о нем не напомнили. Однако именно сон надоумил меня пуститься в страну зулусов в ту сложную минуту, которая была не за горами.
Вечером Родд не явился к ужину, и я поинтересовался, где он. Оказывается, доктор навещает пациента, старосту-кафра, живущего далеко отсюда, и, вероятно, останется там до утра. Разговор меж тем зашел о том, где точно пролегает граница между Трансваалем и землями, которыми по праву владеет Сикукуни. По словам Марнхема, она проходила в какой-то паре миль от его дома. Когда мы встали из-за стола, луна ярко светила, и старик предложил взглянуть на то место, куда много лет назад расставили вехи, еще до того, как буры получили полномочия. Я согласился: приятно окунуться в ночную прохладу после жаркого дня. К тому же мои мысли блуждали, пытаясь найти выход, и старика они тоже касались. Молодые люди остались на веранде. Влюбленные выглядели такими счастливыми, а вскоре им предстоит разлука, так что лучше всего оставить их наедине.
Мы поднялись на вершину холма, на котором возвышался наш дом. Марнхем показал мне веху: внизу в серебристой мгле саванны – я бы сам ее не разглядел. От нее где-то вдалеке тянулась линия к следующей вехе.
– Вам уже знакомо древесное болото. Граница проходит аккурат через него. Поэтому эти басуто преследовали вас лишь до окраины болота. Впрочем, по их мнению, стрелять в вас они имели полное право, так как граница проходит ровно посредине.
На это я ему заметил, что границы теперь и вовсе не существует, ведь вся земля перешла к Британии. Затем мы вернулись домой, пройдя мимо роз к веранде, погруженные каждый в свои мысли. И тут вдруг пред нами предстала милая картина.
Энском и Хеда сидели там, где мы их оставили, только плотнее прижались друг к дружке. Он обнял ее, и они самозабвенно целовались. Ошибки быть не могло, поскольку прямо над их кушеткой, обтянутой полосками кожи, висела лампа. Не самое удачное место для подобных ласк. Однако разве этим двоим было дело до каких-то ламп и света? Разве им не хватало сияющих счастьем глаз друг друга? Сейчас мир вокруг для них не существовал, словно они остались только вдвоем, как Адам и Ева в Эдемском саду, продолжая целоваться и шептать друг другу заветные слова. Разве помнят они о змее, обвившемся вокруг ствола древа познания, с которого они сорвали спелый плод, лишивший обоих рассудка?
Мы с Марнхемом, не сговариваясь, тихонько отступили, собираясь войти в дом с другой стороны, покашлять у ворот или как-то еще привлечь к себе внимание с подобающего расстояния. Не успели мы отойти далеко, как послышался треск в кустах.
– Опять бабуин забрался в сад, – сказал задумчиво Марнхем.
– Кажется, он собрался залезть и в дом, – отозвался я, заметив, как тень вскочила на веранду.
Следом послышался испуганный крик Хеды.
– Вот вы и попались! – тихо и яростно произнес мужской голос.
– Видимо, доктор вернулся от больного раньше срока. Лучше нам быть рядом, – сказал я и прямиком бросился к веранде, старик не отставал.
Я подоспел как раз вовремя, еще немного, и случилась бы беда. Родд с револьвером в руке возвышался над несчастными, злой как черт и снедаемый ревностью. Хеда, бледная, с лихорадочным блеском в глазах, сидела на кушетке, судорожно вцепившись в нее пальцами. А рядом с ней сидел Энском, как всегда спокойный и собранный и все же явно озадаченный происходящим.
– Если вы собрались стрелять, – сказал он, – начните с меня.
Его спокойствие вывело Родда из себя. Он прицелился.
Однако и я не зевал, ведь мое оружие всегда при мне с тех пор, как мы поселились в этом доме. Нельзя было терять ни минуты, а до Родда было не меньше пятнадцати футов, но я не хотел его ранить. Поэтому мне ничего не оставалось, как выстрелить в пистолет в его руках и не промахнуться. Прежде чем доктор нажал на курок, если, конечно, не собирался их только припугнуть, моя пуля угодила в рукоятку и сбила прицел дула.
– Отличный выстрел, – заметил Энском, увидев меня. А Родд все еще сжимал в руке револьвер и таращился на его рукоятку.
– Повезло, – ответил я и подошел к ним. – Доктор Родд, извольте объясниться, чего ради вы тут махали револьвером перед дамой и безоружным джентльменом, да еще небось и заряженным?
– А вам какое дело? – спросил он. – И чего это вы вздумали палить в меня?
– Как же мне не вмешаться, если вы побеспокоили девушку и моего друга. А если бы я стрелял в вас, вы бы сейчас не задавали вопросов. Моей целью был пистолет, однако в следующий раз это может оказаться его владелец. – И я взглянул на свой револьвер.
Он понял, что со мной лучше не связываться, и обратился к Марнхему, стоящему за моей спиной.
– Твоя работа, старый плут, – глухо произнес он в ярости. – Ты обещал свою дочь мне. Она моя невеста, и вот я застаю ее в объятиях чужака.
– Что я могу поделать? – ответил Марнхем. – Может, она передумала, вот ее и спрашивай.
– Не утруждайтесь, – вмешалась Хеда. Она будто очнулась. – Да, мое намерение изменилось. Я никогда не любила вас, доктор Родд, и замуж за вас не пойду. Я люблю мистера Энскома. Он предложил мне стать его женой, и я согласилась.
– Я так и понял, – ухмыльнулся он. – Наверняка вы рассчитываете стать однажды супругой пэра. Что ж, я постараюсь не допустить этого. Славный джентльмен, может быть, и сам не захочет взять в жены дочь убийцы.
Его слова прозвучали для всех нас как гром с небес. Мы ошарашенно переглядывались, будто на поле боя, когда отгремели выстрелы, дым рассеивается и бойцы устраивают перекличку. Энском заговорил первым.
– Не знаю, о чем вы и какие у вас доказательства, – произнес он спокойно. – Как бы то ни было, эта дама, оказавшая мне честь, ни в чем не повинна. Пусть даже все ее предки были убийцами, я все равно женюсь на ней.
Девушка взглянула на него с бесконечной благодарностью в сияющих глазах. Марнхем шагнул или, вернее, качнулся вперед. На виске у него пульсировала жилка.
– Он лжет, – прохрипел старик, дергая себя за бороду. – Я расскажу вам, как все было. Однажды, больше года назад, я перебрал и в ярости выстрелил в кафра, желая его напугать, но по какой-то роковой случайности он упал замертво. Вот и все, а доктор называет это убийством.
– А у меня другая сказка, – произнес Родд, – но я не стану докучать вам сейчас. Послушайте, Хеда, выполните уговор, или вашего отца повесят.
Она охнула и рухнула на кушетку, будто от выстрела. Тогда подал голос я:
– Вы обвиняете в преступлениях других? А не вы ли, доктор, провели несколько месяцев в английской тюрьме? – Тогда я еще помнил ее название. – Но сейчас мы не станем вдаваться в подробности.
– Как вы узнали?
– Не важно, знаю, и все, а тюремные записи подтвердят мои слова. Вы промышляете продажей оружия и патронов людям Сикукуни, а они враги ее величества, хоть военные вылазки против них временно приостановлены. Отрицать бесполезно, у меня есть доказательства. Далее, это вы послали басуто убить нас, когда мы пришли в их земли поохотиться. Вы боялись, как бы мы не узнали, кто поставляет им ружья. – Это я сказал наудачу, но, видно, попал в точку, раз он раскрыл рот от удивления. – Кроме того, вы незаконно скупаете алмазы и снова условились с басуто нас прикончить. Впрочем, два последних обвинения я доказать не могу. Итак, доктор Родд, я повторяю свой вопрос. Считаете ли вы себя вправе обвинять кого-либо, а если и попытаетесь, поверят ли вам, когда обнаружатся ваши собственные преступления?
– Если бы я действительно был виновен, тогда мой компаньон становится соучастником во всех этих преступлениях, кроме первого. Так что, донося на меня, вы и его подставляете, а ведь это отец Хеды, будущий тесть вашего друга, а тут выяснится, что он незаконно торгует оружием, ворует, да еще пытался убить своих гостей. Мистер Квотермейн, на вашем месте я бы оставил это дело.
Хоть он и негодяй, его находчивость и смелость меня восхитили.
– Я последую вашему совету, только если вы последуете моему и оставите девушку и ее отца в покое.
– Делайте что хотите, только держите свое мнение при себе. Берегитесь, как бы привычка всюду совать свой нос не обернулась против вас. Хеда, ты выйдешь за меня и предложишь молодому человеку завтра же покинуть этот дом. Как доктор, я могу тебя уверить, он уже вполне готов к путешествию. И эту ищейку, Квотермейна, пусть забирает с собой. Можешь одолжить им свою повозку. Иначе я предъявлю кому следует доказательства и выдвину против твоего отца обвинение в убийстве. Даю тебе время подумать до утра. Обсудите все хорошенько на семейном совете. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил я, когда он проходил мимо, – и позаботьтесь, пожалуйста, чтобы мы вас до утра не встретили. Как вы наверняка слышали, местные называют меня Тот, кто встает после полуночи. – И я бросил взгляд на свой револьвер.
После его ухода я по-хозяйски как можно беззаботнее заметил, что пора спать. Никто не возражал.
– Не тревожьтесь, юная леди, – добавил я. – Если не хотите оставаться в комнате одна, пусть ваша храбрая горничная заночует с вами. И сегодня так жарко в доме, что я, пожалуй, вздремну на веранде, прямо под вашим окном. Все, ни слова больше. Завтра все обсудим.
Девушка поднялась, перевела взгляд с Энскома на меня, с сожалением посмотрела на отца и с возгласом отчаяния прошла в свою комнату за застекленной дверью. Потом позвала горничную и велела ей спать в ее комнате. Марнхем проводил дочь взглядом и ушел к себе, понурив голову и немного пошатываясь. Энском тоже встал и поковылял в свою комнату, я следом.
– Ну и заварили вы кашу, молодой человек.
– Да, Аллан, боюсь, вы правы. Зато какая каша заварилась, сколько всего любопытного в ней намешано.
– Любопытная каша! Намешано! – передразнил я его. – Почему бы не назвать ее адским варевом?
Он вдруг посерьезнел:
– Послушайте, я люблю Хеду, и каковы бы ни были ее родные, я на ней все равно женюсь, даже наперекор семье.
– Вам ничего иного и не остается. А что касается недовольства вашей семьи, сдается мне, девушка готова разделить с вами любую участь. Вот только как же вы на ней женитесь?
– Ну, что-нибудь наверняка случится, – ответил он беспечно.
– Тут вы правы, случится, знать бы только, что именно. Когда я подошел к веранде, вы и Хеда были на волосок от подобного случая, к счастью для вас обоих, я умею управляться с револьвером. Дайте-ка посмотрю вашу ногу, и больше ни слова о деле. Утром, на трезвую голову, у меня обязательно появится какая-нибудь идея.
Осторожно осматривая ногу, я согласился с доктором Роддом. Энском по-прежнему хромал, однако рана почти зажила, а воспаление спало. А совсем скоро к суставам вернется былая подвижность. Во время моих манипуляций он в красках расписывал достоинства и прелести Хеды, а я помалкивал.
– Лягте и постарайтесь уснуть, – посоветовал я, покончив с осмотром. – Дверь запирается, а я расположусь так, что опасность со стороны окна вам не будет грозить. Спокойной ночи.
Оставив его, я нашел себе местечко рядом с висящей лампой, откуда видел комнату Хеды и мою, так что никто не проскочил бы незаметно. Мне не привыкать к ночным бдениям, заряженный револьвер был наготове. Никогда еще я не чувствовал себя бодрее, неумолимо текли часы, а мысли не давали покоя.
Не важно, о чем я думал, поскольку это никак не связано с последующими событиями. Скажу лишь, что к рассвету мне стало не по себе. Не знаю, что меня так напугало, но встревожился я не на шутку. Мимо комнаты Хеды и нашей никто не ходил, в этом я лично убедился. Казалось бы, мои страхи беспочвенны, а все же они никак не унимались, а лишь нарастали. У меня появилось предчувствие: что-то происходит в этом доме или на другом конце Африки, нечто ужасное, чему я не в силах помешать.
Подавленность нарастала и достигла предела, как вдруг все про шло. Я вытер пот со лба и осмотрелся, уже начинало светать. Нежные краски чудесной зари показались мне добрым знаком на нашем туманном пути. Пустяк, конечно, всего лишь приход нового дня, и все же я получил утешение и надежду. С рассветом все страхи улетучились, а осталась только радость. Теперь я не сомневался, что мы преодолеем все трудности и все закончится хорошо.
Уверившись в этом, я решил вздремнуть, все равно любой шорох или движение меня разбудят. Проспал я где-то шесть часов, когда послышался звук шагов. Я тут же вскочил. Передо мной стоял наш туземный слуга. Он весь трясся и будто онемел, темнокожее лицо стало пепельно-серым. Только склонил голову набок и безвольно свесил, изображая мертвеца. Раскрыв рот и выпучив глаза, он поманил меня за собой. Я встал и пошел за ним.
