Глава VI
Мисс Хеда
Наутро я ожидал тягостных объяснений, однако ничего подобного не произошло. Игнорирование неприятных проблем – величайшее искусство, способное сохранить мир даже среди диких племен. Два действующих лица минувшего спектакля как будто обо всем забыли. В этом есть доля правды. Жар горячительного напитка одного и гнева другого обратил паутинку их воспоминаний в пепел. Они лишь в общих чертах помнили о неприятном событии, детали которого стерлись из памяти. Наверное, эти двое не считали себя ответственными за те слова и поступки, а раз так, то и в головах отпечатываться нечему. Этот случай не укладывался в рамки их обычного поведения. Так, по крайней мере, мне казалось, и поступки наших хозяев красноречиво подтверждали мои догадки.
Доктор первым заговорил о случившемся:
– Боюсь, прошлой ночью я вышел из себя. Такое и раньше бывало за карточной игрой и наверняка еще не раз повторится. Однако я должен как-то объясниться. Марнхем, как вы сами убедились, любит выпить, и тогда он превращается в неисправимого лгуна. Сам я тоже хорош – увы, никак не могу обуздать свои приступы гнева. Все же не судите нас слишком строго. Будь вы доктором, знали бы, что черты характера в человеке наследственные и он не властен над своей плотью. Кофе не желаете?
В отсутствие Родда старик Марнхем завел тот же разговор и, как обычно, был сама любезность.
– Я очень виноват перед вами и мистером Энскомом. Всего мне и не вспомнить, знаю только, что ночью, пока мы играли в эти проклятые карты, случилась крупная ссора. Порой слабости берут надо мной верх. Что тут поделаешь. Надеюсь, вы, как такой же простой смертный, со своими недостатками, отнесетесь ко мне снисходительно. Если я вчера сболтнул лишнего или повел себя недостойно, вы не станете придавать всему этому большого значения? Да, особенно тяжко сознавать, что все произошло на глазах моих гостей.
Такое показное благородство заставило меня припомнить каждый мелкий его грешок, и отчего-то они показались мне еще более тяжкими.
– Конечно-конечно, не будем больше к этому возвращаться. Хотя… – вырвалось у меня, – вы наговорили друг другу столько ужасного…
– Что ж, пожалуй, – рассеянно улыбнувшись, ответил он, – но на самом деле мы так не думаем.
– Понимаю – что-то вроде ссоры влюбленных. Только вот как быть с алмазами, которые вы оставили на столе, а я убрал с глаз кафров от греха подальше? Сейчас я их принесу.
– Я? Да, пожалуй, и вместе с долговыми расписками, которые могли бы сгодиться для раскуривания трубки. Мы сможем сравнить их ценность. Не знаю, равнозначны ли бумаги алмазам. Только ради всего святого, не показывайте мне эту мерзость, у меня ее и так с избытком.
– Я поговорю с Энскомом, ведь это он делал ставки.
– Говорите с кем хотите, только не позволяйте мне снова взглянуть на алмазы, – ответил старик, от вскипающего гнева у него вздулись вены на лбу. – Выбросьте их в сточную канаву, если хотите, с глаз моих долой, а не то быть беде. – С этими словами он, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате. К завтраку даже не притронулся.
То ли этот стреляный воробей боялся попасть под перекрестный допрос, имея при себе столько нешлифованных алмазов, то ли их стоимость не покрывала его карточный долг, а может, они вообще из обыкновенного стекла. Я рассказал обо всем Энскому, но тот лишь рассмеялся. У меня, видите ли, алмазы будут в большей безопасности, а то вдруг что случится. Мы ведь, мол, с самого начала чего-то ожидали, еще до того, как попали сюда.
Пока я прятал камни в безопасное место, послышался стук колес. Вышел взглянуть, в чем дело, и как раз в эту минуту подъехала двухколесная повозка с верхом, запряженная четырьмя резвыми лошадками. На козлах сидел готтентот в щеголеватой шляпе и красном кушаке. Он остановился перед садовой оградой, из недр повозки появилась опрятно одетая дама, молодая, стройная и довольно высокая. Вот и все, что я разглядел, а когда она повернулась ко мне спиной, ее рыжие волосы вспыхнули огнем.
– Вот! Я знал, что-то обязательно случится! И появилась Хеда. Квотермейн, вы должны пойти и помочь ей, ведь поблизости не видно ни ее почтенного родителя, ни любящего жениха, то бишь доктора.
Тяжело вздохнув, я повиновался, всем сердцем желая, чтобы все это было не на самом деле. Чуяло мое сердце: ее приезд лишь усугубит создавшееся положение.
У ворот она велела весьма дородной девушке из цветных, по-видимому горничной, вынуть из повозки корзинку с саженцами цветов, резко повернулась – и мы столкнулись нос к носу по разные стороны ограды. Некоторое время мы разглядывали друг дру га. Хеда и впрямь оказалась очень красивой, правильные черты, дышащие здоровьем и свежестью, длинные черные ресницы и прелестный гибкий стан. Уж не знаю, что она подумала обо мне, скорее всего, ничего хорошего. Вдруг ее большие серые глаза тре вожно распахнулись, а на лице отразился страх.
– Что с отцом? Где он?
– Если вы о мистере Марнхеме, – учтиво приподняв шляпу, ответил я, – то, вероятно, доктор Родд и он…
– Бог с ним, с доктором Роддом, – прервала она, презрительно вздернув подбородок, – как себя чувствует отец?
– Полагаю, как обычно. Они с доктором Роддом были тут совсем недавно, но, кажется, ушли куда-то. – Так в самом деле и было, только ушли они в разных направлениях.
– Ну и прекрасно, – вздохнув с облегчением, ответила Хеда. – Понимаете, мне сообщили о его болезни, вот почему я здесь.
Стало быть, она любит этого старого плута и… не выносит доктора. Жди беды, это уж как дважды два четыре. Нам тут только разгневанной женщины не хватало.
Открыв ворота, я с почтительным поклоном принял у нее саквояж.
– Меня зовут Квотермейн, а вон там мой друг Энском. Мы тут остановились.
– В самом деле? – сказала Хеда с очаровательной улыбкой. – Какая странная идея – остановиться в таком месте.
– Дом прекрасен, – заметил я.
– Он недурен, в каком-то смысле, это и моя задумка. Однако я имела в виду его обитателей.
Такой ответ сразил меня. Хеда вздохнула – наверняка она чувствовала, какого я нелестного мнения о хозяевах дома. Бок о бок мы прошли по тропинке, обсаженной розами, к веранде. Энском поджидал нас на своей кушетке, аккуратно подстриженный мной еще вчера. Они встретились взглядами, и оба залились румянцем. Нелепость, по-моему.
– Энском, позволь представить тебе… – начал я и замялся, сомневаясь, носит ли она фамилию отца.
– Хеда Марнхем, – подсказала она.
– Да… мисс Хеда Марнхем, а это достопочтенный Морис Энском.
– Простите, что не встаю вам навстречу, мисс Марнхем, – произнес Энском своим приятным голосом. Надо сказать, что голос девушки был под стать ему, проникновенный и мягкий, с легким акцентом. – К сожалению, мне прострелили ступню.
– Кто стрелял в вас? – спросила она.
– О, всего лишь кафр.
– Как жаль. Надеюсь, вы скоро поправитесь. Теперь я вас покину, мне нужно повидать отца.
– Редкая красавица, – заметил Энском, – и леди к тому же. Нужно отдать должное старому греховоднику, он произвел на свет очаровательную дочь.
– Даже слишком, – проворчал я.
– Доктор Родд, наверное, того же мнения. Как не совестно отдавать девушку за такого мошенника, как доктор Родд. Интересно, она его любит?
– Любит, как канарейка кота. У меня была возможность в этом убедиться.
– Квотермейн, вы чудо! Никто лучше вас не сумеет воспользоваться случаем.
Потом мы ждали в тишине, сомневаясь, вернется ли мисс Хеда. Девушка пришла на удивление скоро, успев за это время переодеться в белое платье с цветком гибискуса, приколотым к корсажу, как яркий штрих к наряду.
– Отца нигде нет, – сообщила она, – слуги говорят, он уехал верхом. Забавно, правда? Никто меня не встречает, а ведь вызвали из такой дали! Я торопилась, терпела неудобства.
– Не обижайтесь, мисс Хеда. В Южной Африке фургоны и повозки не ходят, как скорые поезда, – заметил Энском.
– Я вовсе не обижена, мистер Энском. Теперь, когда я спокойна за здоровье отца… Лучше расскажите, как вас ранили?
Он рассказал ей всю историю с самого начала, на свой лад, с забавными подробностями. Хеда внимательно слушала, наморщив лобик, и прервала его только один раз.
– Интересно, кто этот белый человек, предупредивший людей Сикукуни о вашем приезде.
– Не знаю, но он напросился на пулю в лодыжку.
– Да, но мало кого в этом грешном мире настигает заслуженная кара.
– Эта мысль и мне не дает покоя. Будь все иначе, я бы…
– Что? – спросила она с любопытством.
– …стрелял бы лучше мистера Квотермейна и стал бы красив, как дама, которую я встретил однажды в юности.
– Бросьте молоть вздор, да еще перед ланчем, – заметил я строго, и мы дружно рассмеялись.
Впервые за время нашего пребывания здесь стены дома огласил благотворный смех. С появлением этой девушки дом оживился и озарился счастьем. Припоминаю, мне даже подумалось, как она похожа на благоухающий персиковый сад в цвету посреди холодной пустынной степи.
Вскоре мы стали очень дружны. Она показала нам старинную гравюру, по которой возвели Храм. Ее хитрость обошлась дешевле, чем если бы они решили строить обыкновенный дом.
– Повезло, до мрамора рукой подать, – сказал Энском.
– О да! – скромно согласилась Хеда. – Образно говоря, одним все удается, ведь у них мрамор под рукой, а другим, и таких большинство, достается лишь известняк и глина.
– Браво! – одобрил Энском. – А мне попадается только известняк.
– А мне глина, – задумчиво проговорила она.
– А мне и то, и другое, и третье, – встрял я, устав быть сторонним наблюдателем, – ведь земля богата мрамором, известняком и глиной, не говоря уже о золоте и драгоценных камнях.
Однако эта парочка не обратила на меня особого внимания. Лишь Энском проронил из вежливости какую-то нелепицу, что в земле еще есть деготь и подземные пожары.
Хеда принялась рассказывать ему свои детские воспоминания, связанные с Венгрией, довольно смутные, надо сказать. А потом они перебрались сюда и жили в двух больших кафрских хижинах. Вдруг разбогатели. Она уехала учиться в Марицбург и завела друзей. Наконец я встал и пошел прогуляться.
Спустя час я вернулся, а эта парочка еще болтала. Так продолжалось, пока не появился доктор Родд. Поначалу они его не заметили, так как он наблюдал из-за угла. В то время как я с величайшим любопытством следил за его реакцией. Отвратное лицо отражало целую гамму чувств: ненависть, страх, ревность, особенно ревность. Будто дикий зверь застал своего соперника за кражей добычи. Что ж, неудивительно, ибо эти двое отлично смотрелись вместе.
Они были под стать друг другу. Хеда, конечно, лучшая половина дуэта, красивая, по-настоящему привлекательная молодая женщина, однако живость Энскома, радостный блеск его синих глаз и особая стать заставляли забыть о неправильных чертах его лица. Видно, он как раз рассказал ей одну из историй, таких уморительных, благодаря его безобидным выдумкам. Они дружно рассмеялись. Тут девушка заметила доктора, и ее веселость испарилась, как капля на раскаленной от солнца лопате. Она вся сжалась, будто приготовилась к чему-то.
– Как поживаете? – быстро проговорила она и протянула ему смуглую руку. – Впрочем, незачем спрашивать, и так понятно – все хорошо.
– А вы как поживаете, дорогая? – неторопливо заговорил Родд, делая особое ударение на последнем слове. – Впрочем, я и сам вижу, что вы в добром здравии и в прекрасном расположении духа. – Доктор подался вперед для поцелуя.
Каким образом она уклонилась от проявления нежности или заявления о своих правах, понятия не имею. Не желая наблюдать неприятную сцену, я отвернулся. Когда же вновь поднял взгляд, Родд хмурился, Хеда напустила на себя ложную скромность, а Энском откровенно веселился. Она спросила об отце, доктор ответил, что тот вполне здоров.
– Зачем же вы писали о его болезни и настаивали на моем приезде? – нахмурив брови, спросила она.
Родд не успел ответить, так как в эту минуту появился Марнхем.
– О, отец! – воскликнула Хеда, бросившись в его объятия, а тот нежно расцеловал ее в обе щеки.
Выходит, она действительно любит этого греховодника, а он ее. Стало быть, и в нем есть что-то хорошее. А вообще, бывает ли абсолютное зло или добро? Может, не все решает наследственность?
Мне так и не удалось найти ответ на этот вопрос, ни тогда, ни позже. Во всяком случае, встреча этих двоих согрела мне сердце.
С появлением мисс Хеды в доме многое переменилось. Слуги стали расторопнее и переоделись в чистую униформу. В некоторых комнатах появились вазы с цветами, а в наших прибрались, предварительно выпроводив нас, к нашему неудовольствию. Более того, к обеду Родд и Марнхем нарядились в короткие мундиры, а мы с Энскомом сгорали от стыда, ведь у нас не было сменной одежды. Любопытно, как эти переодевания, несомненно пробудившие в Марнхеме старые воспоминания, изменили его до неузнаваемости. Пуская по кругу бутылку с вином и произнося тост за ее величество, он и впрямь походил на полковника кавалерийского полка, держался учтиво и изыскано. Кто бы мог подумать, что старый пройдоха, представший перед нами всего сутки назад, и этот господин, который попивал кларет – надо сказать недурственный – и внимательно ловил каждое слово из рассказа своей дочери, – это один и тот же человек.
Даже доктор в своем парадном одеянии теперь казался совершенно таким же, каким выглядел раньше, – настоящим джентльменом. В общем, установилось некое подобие перемирия. Родд больше не звал мисс Хеду «моя дорогая» и не позволял себе вольности, а она звала его подчеркнуто вежливо – не иначе как «доктор Родд».
Так прошла эта и последующие ночи. Дни мы проводили в удовольствии и праздности. Хеда прогуливалась под руку с отцом, по-дружески общалась с доктором, хотя следила за ним, как кошка следит за собакой, ожидая нападения. В остальное время она старалась держаться поближе к нам. Особенно, мне казалось, девушка искала защиты у моей скромной персоны – наверное, решила, что я безобиден и могу пригодиться. Однако я чувствовал, что это затишье перед бурей. Во всяком случае, немалую толику туч, словно Юпитер, сгущал Марнхем, и вскоре мне, да и, без сомнения, Родду, стало очевидно, что старик всеми силами поощряет близость между его дочерью и Энскомом.
Каким-то образом он разузнал о блестящих перспективах молодого человека. Кроме того, симпатизировал отпрыску благороднейшего семейства в Англии, как подсказывали ему остатки былой осведомленности. Вдобавок Хеде тоже нравился Энском, столь же сильно, сколь она не выносила Родда. Марнхем даже завел разговор со мной как-то издалека. Мол, избранница Энскома будет счастлива, а ее отец сможет спокойно умереть, зная, что ос тавляет свое дитя в надежных руках. Я с ним согласился, если, конечно, девушка уже не питает иную привязанность.
– Привязанность! – воскликнул он. – Вот уж чего нет в этой проклятой сделке, – думаю, вам хватило ума это заметить.
– Как я понял, речь идет о помолвке, – заметил я.
– Возможно, она больше нужна мне, а не дочери. Ох, Квотермейн, разве вы не понимаете, что в крайних обстоятельствах человек вынужден идти против своей воли?
Вспомнив, как они друг друга обзывали в ту ночь за карточной игрой, я подумал, что все прекрасно понимаю, однако решил не поднимать эту тему.
– В конце концов, брак важен для дочерей больше, чем для их отцов, и лишь ей решать, за кого выходить.
– Все так, Квотермейн, а все же иные дочери готовы пойти ради отцов на большие жертвы. Что ж, скоро она станет совершеннолетней, мне бы только до тех пор найти способ отсрочить неизбежное. Но как, как? – простонал он, развернулся и ушел.
Что ни говори, а шея старика в петле, и совсем непросто из нее спастись. Меж тем на кону счастье девушки.
Немного погодя ко мне обратился Энском, на этот раз по имени:
– Аллан, о волах по-прежнему ничего не слышно?
– Нет, я уже и не надеюсь. А почему вы спрашиваете?
Он, как обычно, дурашливо улыбнулся:
– Потому что, как ни здорово с хозяевами этого дома, пора и честь знать, во всяком случае мне.
– Энском, вам пока нельзя путешествовать, хотя Родд и говорил о значительных улучшениях.
– Да, но, сказать по правде, меня одолевает иной недуг, неведомый ни моему дорогому эскулапу, ни мне. Сдается, всему виной здешняя природа. Высота влияет на сердце, не правда ли? А этот дом забрался высоко.
– Полно упражняться в остроумии, – сказал я серьезно. – О чем вы?
– Аллан, если вы не смогли оценить красоту Хеды, тогда вам пора на пенсию. Рано или поздно наступает возраст, когда мужчину привлекают только красоты архитектуры, природы и изысканных блюд.
– Черт возьми! Я вам кто, Мафусаил? Не хотите ли вы сказать, что влюбились в эту девушку? Почему же, скажите на милость, вы не признаетесь ей, а попусту тратите мое время, да и свое тоже?
– На то и время, чтобы тратить. На мой взгляд, не самый худший способ его применения, во всяком случае безобидный. К тому же мне нужен ваш совет, правильно ли я поставил диагноз. Признаться, немного страшновато услышать положительный ответ.
– Что ж, вы любите Хеду. Чему же я, такой древний старец, далекий от любви, могу вас научить?
– Ничему, Аллан. Увы, бывают минуты, когда остается надеяться лишь на собственный разум, а мне мой подсказывает скорее убираться отсюда. Однако я не смогу ехать, даже если удастся взгромоздиться на лошадь, а вы побежите следом. И волов еще не привели.
– Может, возьмете у мисс Марнхем повозку напрокат и сбежите от нее, – съязвил я.
– Это идея. Правда, моей ноге вредно трястись в повозке несколько дней, да и лошадей куда-то отослали. Послушайте, старина, – посерьезнев, продолжал он, – как-то неловко попадать впросак из-за женщины, которая к тому же помолвлена с таким подозрительным типом. А ведь с кем поведешься, от того и наберешься. Кажется, дело плохо, я подхватил лихорадку, и, если вовремя не принять меры, она перерастет в хроническую.
– О нет, Энском, на худой конец, в перемежающуюся. Африканская малярия частенько зависит от погоды.
– Такой циник и женоненавистник, как вы, не способен понять нежные порывы неопытного сердца. О Квотермейн, черт вас возьми, не издевайтесь, а лучше подскажите, как поступить. Ведь я оказался в затруднении.
– Да, и еще в каком! К счастью, в мои годы, как вы любезно заметили, таких проблем не бывает. Даже не знаю, какой вам дать совет. Лучше поговорите с дамой.
– Ну, мы уже поговорили… не напрямую, конечно. Просто о неких общих знакомых, оказавшихся в подобном положении. Увы, разговор ни к чему не привел.
– Вот как? А я и не знал, что у вас есть общие знакомые. Что же она сказала, как отреагировала?
– Ничего не сказала, лишь вздохнула, казалось, она вот-вот разрыдается, и просто ушла. Я бы пошел за ней, но при мне не было костыля. Между нами как будто выросла стена, словно Хеда не может или не желает поделиться со мной своими мыслями.
– Понимаю, и, если хотите, я расскажу, что ее гложет. Марнхем на крючке у Родда, если доктор откроет рот, старик, ни больше ни меньше, окажется на виселице. За молчание Марнхем обещал доктору руку дочери. Хеда знает о власти этого человека над отцом, однако не догадывается, в чем там дело. А поскольку она любящая дочь…
– Ангел, вы хотели сказать, зовите ее так, как она того заслуживает, особенно здесь, в жилище ангелов.
– Что ж, как угодно. Поскольку она ангел, девушка обещала выйти за ненавистного ей человека, дабы спасти шкуру родителя.
– Это я и уловил в ссоре этих двоих. Еще неизвестно, кто больший негодяй. Ну, Аллан, тогда все. Мы с вами встаем на сторону ангела. Вы освободите ее из лап злодеев, а я, если она согласится, женюсь на ней. Если же получу отказ, что ж, так тому и быть. По-моему, разумное распределение обязанностей. Какой у вас план? У меня никаких идей, да я и не дерзну тягаться с тем, кто гораздо старше и умнее.
– Сдается мне, когда вы появились на свет, игра «Орел – мой выигрыш, решка – ваш проигрыш» приказала долго жить! – фыркнув от возмущения, ответил я. – Пожалуй, лучше я возьму лошадь и поищу волов, а вы сами легко решите свои проблемы с присущей вам гениальностью. Только постарайтесь никого не убить и остаться в живых.
– Старина, вы же не уедете? – спросил он серьезно. – Не оставите меня одного в этом отвратительном месте? До сих пор я не донимал вас расспросами и был уверен, что человек с вашим умом и опытом играючи отыщет выход из любой передряги. Правда, я не лгу.
– Неужели? Что ж, пока мне вас нечем обрадовать, но, если вы перестанете болтать без умолку, я постараюсь что-нибудь придумать. Мисс Хеда срезает цветы в саду, пойду-ка помогу ей. Иногда приятно сменить обстановку.
Я оставил Энскома одного, а он проводил меня ревнивым взглядом.
