В минуты легкомыслия, которое редко встречается в мире науки, ученые из Стэнфордского университета организовали любовное соревнование. При помощи аппарата МРТ они сканировали мозг людей, думавших в этот момент о своем любимом человеке. Победителем в соревновании должен был стать тот, кто сможет в наибольшей степени активизировать центры удовольствия в мозге — именно на них и фокусировалось сканирование. Участники должны были в течение пяти минут «любить кого-то настолько сильно, насколько это возможно». Почему же внимание исследователей привлек центр удовольствия в мозгу, связанный с зависимостью?

Летом после выпуска из колледжа мы с моей девушкой (с которой мы незадолго до этого объявили о помолвке) на неделю отправились в турпоход по Колорадо. Во время поездки обратно на Восточное побережье мы остановились в Сент-Луисе, где вместе собирались начать обучение в медицинской школе и нашу совместную жизнь до конца своих дней. В течение часа после подписания договора аренды наших комнат, расположенных по соседству друг с другом в одном коридоре, мы расстались.

Мы с Мэри (назовем ее так) начали встречаться на втором курсе Принстона. У нас был просто сказочный роман. Мы оба серьезно занимались музыкой и играли в одном оркестре (она на флейте, я на скрипке). Она изучала химическое машиностроение, а я — химию. Мы вместе учились, вместе ели, вместе общались с друзьями. Иногда мы ссорились, но быстро мирились. Мы были страстно влюблены друг в друга.

На четвертом курсе мы подали заявки на участие в объединенных программах по получению высшего медицинского образования и научной степени. «Программа подготовки ученых-медиков», как она официально называлась, давала возможность людям, интересующимся одновременно лечением пациентов и научными исследованиями в области медицины, пройти необходимую подготовку по обоим направлениям в интенсивном, ускоренном темпе. Самое удивительное, что обучение принятых на курс студентов было бесплатным и оплачивалось за счет федерального гранта. Студентам даже полагалась небольшая стипендия для покрытия расходов на жизнь. Само собой разумеется, мест на курсе было немного и конкурс среди поступающих зашкаливал. Та осень выдалась довольно напряженной для нас с Мэри, так как мы ждали приглашения одного из нас или обоих на собеседование в один и тот же институт. Вместе с моими соседями по комнате, один из которых претендовал на участие в тех же программах, что и мы с Мэри, а другой занимался поиском работы, я расклеивал по стенам отказные письма. Затем для снятия напряжения мы по очереди от руки дописывали постскриптумы в письма друг друга: «P.S. ТЫ ОТСТОЙ!», «ЕЗЖАЙ В США» (следующим летом, в 1996 году, Олимпийские игры должны были пройти в Атланте), а также всевозможные вариации прочих безумных или случайно пришедших в голову оскорблений, которые мы только могли придумать.

Мы с Мэри пребывали в эйфории, когда в декабре нас приняли в Университет Вашингтона в Сент-Луисе. Этот вуз с высоким уровнем обучения и поддержки студентов был одним из лучших вариантов. Администратор программы проговорился, что приемная комиссия с удовольствием зачислила такую «чудесную молодую пару» и с нетерпением ожидала, когда мы сможем приступить к занятиям. Мы уже представляли себе, как проведем остаток жизни вместе, помогая друг другу в изучении медицины. Мы бы навещали друг друга в общежитии после долгого дня в лаборатории и вместе решали сложные научные проблемы за бокалом вина. Настоящая идиллия.

Той зимой во время каникул я был на седьмом небе от счастья. Мозг продолжал создавать образ нашего совместного будущего. Все предвещало успех и счастье, и я решил сделать предложение. Я купил кольцо, принес его в кампус и начал планировать это волнующее событие. Поскольку я всегда был максималистом, то и мои планы отличались грандиозностью.

Я организовал что-то вроде поиска сокровищ, в котором задействовал всех значимых людей, места и предметы, связанные с предыдущими двумя годами нашего знакомства. Мэри должна была получать «ключи» к разгадке, перемещаясь из одного места в другое. После прибытия на новое место ее должен был приветствовать кто-то из наших друзей или преподавателей с красной розой и конвертом. В каждом конверте находился фрагмент головоломки, в конце поиска собиравшийся во фразу: «Ты напишешь мне имейл?» Звучит по-дурацки (и так оно и было), но в то время электронные письма только начинали входить в нашу жизнь, так что этот «ключ» казался мне удачным завершением игры. В своем электронном почтовом ящике Мэри должна была найти письмо с указанием подняться на последний этаж математического корпуса, самого высокого здания в нашем кампусе. Оттуда открывалась прекрасная круговая панорама окрестностей. Ключ от этого этажа мне передал выпускник, заполучивший его обманным путем (эта зона предназначалась прежде всего для развлекательных мероприятий, и вход туда без сопровождения студентам был воспрещен). Мы с Мэри раньше уже пробирались туда тайком, и я решил, что это место идеально подойдет для предложения руки и сердца. Затем к нам должен был подойти наш сосед по комнате и, выступив в роли официанта, подать ужин из нашего любимого ресторана.

Мой план осуществился без сучка и задоринки в один прекрасный прохладный, но солнечный зимний день. Друзья и преподаватели отлично сыграли свои роли, так как были увлечены происходящим не меньше меня. На вершине башни она сказала мне «да», и мы завершили этот вечер, наблюдая за закатом солнца над Принстоном. Полгода спустя, теплым летним вечером в Сент-Луисе, мы расстались.

Почему я делюсь такими интимными воспоминаниями? Когда на своих семинарах я говорил слушателям: «У меня было много других зависимостей» (включая зависимость от мыслей, которую мы рассматривали в предыдущей главе), я имел в виду именно эту зависимость от любви.

Вспомните начало ваших последних романтических отношений. Вам знакомо ощущение «бабочек в животе», когда вы склонились для первого поцелуя? Оно было достаточно приятным, чтобы вам захотелось второго? По мере нарастания романтических чувств вы были полны энергии, жизнь казалась прекрасной. Вы снова и снова рассказывали, какой замечательный человек ваш избранник, каждому, кто готов был вас выслушать. Вы не могли выбросить его из головы. И вы с нетерпением ждали очередного СМС, звонка или свидания. Ваши друзья, возможно, даже говорили вам, что у вас зависимость от этого человека. Как у эйфории, сопровождающей другие зависимости, у такого обожания есть и обратная сторона: беспокойство, возникающее, когда любимый человек не звонит, хотя обещал, или хандра, в которую вы впадаете, если он уехал на несколько дней.

Если мы рассмотрим мой университетский роман с точки зрения обучения на основе вознаграждения, то части головоломки начнут складываться вместе. Я так же невольно прельщал себя, подкрепляя свою субъективную установку, что моя девушка была той самой. Я преуменьшал значение наших глубоких расхождений в религиозной сфере. Мэри была убежденной католичкой, я же рассматривал этот факт как шанс научиться чему-то новому (по иронии, сейчас я счастливо женат на убежденной католичке). Мы никогда не обсуждали тему детей, но я считал, что позже мы как-нибудь решим этот вопрос. Мы насмерть ругались в общественных местах (мне до сих пор становится не по себе при воспоминании о некоторых из этих ссор). Но кто не ссорится? Когда я попросил руки Мэри у ее отца, он сказал, что, по его мнению, мы слишком молоды, но все же дал согласие на наш брак. Я случайно услышал, как профессор Джонс сказал то же самое одному своему коллеге — но что они могли знать о наших отношениях? Один мой приятель, студент магистратуры, который к тому времени уже успел развестись, умолял меня не повторять его ошибку — он предвидел, что добром дело не закончится. Я рассердился и не разговаривал с ним несколько недель.

Я был до такой степени полон энтузиазма и ощущал себя настолько неуязвимым, что игнорировал все сигналы на своей «приборной панели». У нашего самолета не заканчивалось топливо, он не должен был потерпеть крушение. Я «заправлял» его своими романтическими чувствами. На самом деле любовь была для меня подобна наркотику. И хотя мне понадобилось полгода, чтобы очнуться от дурмана и трезво взглянуть на ситуацию, последней «дозой» стал день нашей помолвки. Вспомните, как я его организовал: один всплеск приятного волнения и предвкушения за другим.

В романтической любви нет ничего плохого. В современном мире она, так же как мышление и планирование, помогает людям выживать. Однако катастрофа происходит тогда, когда мы полностью зацикливаемся на своих чувствах и теряем контроль над ситуацией. Вероятно, это еще один пример неумения ориентироваться по своему «компасу стресса»: дофамин создает для нас опасность вместо того, чтобы помочь ее избежать.

Нейробиологи и психологи десятилетиями пытаются разобраться, каковы же составляющие романтической любви. Ее ранняя стадия ассоциируется с состоянием эйфории, ярко выраженной концентрацией на романтическом партнере и навязчивыми мыслями о нем, психологической зависимостью и даже «сильным стремлением к эмоциональному единению с любимым человеком». Описания романтической любви, сделанные тысячелетия назад, часто содержат образы, связанные с вознаграждением. Так, например, рассказчик в библейской «Песне песней» восклицает: «Как много ласки твои лучше вина!» (4:10) В своем выступлении на конференции TED биоантрополог Хелен Фишер прочла стихотворение, рассказанное неизвестным индейцем-квакиутлем из Южной Аляски миссионеру в 1896 году: «Огонь проходит сквозь мое тело — это боль от любви к тебе. Боль пронизывает мое тело от огня, которым меня сжигает любовь к тебе. Боль подобна бурлящему котлу, который вот-вот взорвется, и выплеснется наружу моя любовь к тебе, и все вокруг поглотит огонь моей любви к тебе. Я помню, что ты говорила мне. Я думаю о твоей любви ко мне. Твоя любовь ко мне разрывает мне душу. Боль и еще больше боли — куда ты уходишь, унося с собой мое сердце?»

Обратите внимание, что эти строки очень похожи на описание зависимости. Фишер объединила усилия с психологом Артуром Ароном и другими учеными, чтобы выяснить, вызывает ли романтическая любовь активизацию тех же участков мозга, что и наркотические вещества, такие как алкоголь, кокаин и героин. В частности, какую роль играет в схеме поведения, завязанного на вознаграждении, зона вентральной области покрышки мозга, в которой вырабатывается дофамин. Они начали с опроса участников о продолжительности, интенсивности и направленности романтической любви. Затем участники отвечали на вопросы шкалы страстной любви, включающей такие утверждения, как «для меня Х является идеальным романтическим партнером» и «иногда я не в состоянии контролировать свои мысли, они упорно крутятся вокруг Х». Данная шкала была сочтена надежным инструментом количественного измерения этого сложного чувства.

Когда испытуемые настраивались на состояние искренней любви, исследователи помещали их в аппарат МРТ и показывали им фотографии их романтического партнера («активное состояние»), а также друга одного пола с испытуемым («контрольное состояние»), в ходе чего измерялась их мозговая активность. Поскольку не существует абсолютных количественных показателей активности мозга (то есть нет «термометра», который мы могли бы применить одинаково ко всем, опираясь на какие-либо величины), аппарат МРТ используется для измерения роста и снижения активности в сравнении с контрольным состоянием («базовой линией»). А так как глубокое чувство романтической любви заглушить очень сложно, ученые пытались отвлекать участников в те моменты, когда они не видели фотографий своих партнеров. Для этого испытуемым предлагалось выполнить скучное математическое задание, которое позволило бы их мозговой активности вернуться к более привычному, или базовому, уровню. Данное отвлечение можно сравнить с холодным душем для мозга.

Наверное, неудивительно, что научно-исследовательская группа обнаружила усиление активности участка мозга, синтезирующего дофамин (вентральной области покрышки), вызванное чувством романтической любви. Чем более привлекательным испытуемые находили своего партнера, тем больше активизировалась эта зона. Данный результат подтвердил гипотезу, что влюбленность активизирует центры вознаграждения, или удовольствия, в нашем мозгу. Этот вывод можно было бы сделать и исходя из того бесконечного потока выражений любви, который через стихи, картины и песни распространяется по всему миру. По ироническому замечанию Фишер, «романтическая любовь — это один из сильнейших наркотиков на Земле».

Так кто же выиграл стэнфордское «любовное соревнование»? Победителем стал 75-летний мужчина по имени Кент, который рассказал, что познакомился со своей женой на «свидании вслепую». Через три дня после первой встречи они обручились. В коротком фильме, снятом по итогам этого соревнования, Кент сказал: «Мы были так безумно влюблены друг в друга. Между нами сразу же пробежала искра». Он добавил: «Я все еще чувствую это», хотя «ощущения уже не такие яркие». То, как он в конце фильма обнимает свою жену, с которой прожил 50 лет, прекрасно подтверждает искренность его слов.

Как следует из слов Кента, можно ощущать романтические чувства, но при этом не зацикливаться на них. Вернемся к упомянутому ранее исследованию Арона, Фишер и их коллег. Ученые исследовали активность коры задней части поясной извилины и центры удовольствия в мозге. Напомню, что кора задней части поясной извилины наиболее тесно связана с самонаправленными мыслями. В предыдущей главе мы рассматривали, как относительные изменения в активности этого участка мозга становятся индикатором собственного «я» — когда мы принимаем что-либо близко к сердцу, зацикливаемся на этом. Научно-исследовательской группе Арона удалось выяснить, что чем меньше по времени длятся романтические отношения, чем более свежим и новым является чувство влюбленности, тем выше активность коры задней части поясной извилины. Если же человек воспринимает отношения более серьезно и основательно (что, как бы жестоко это ни звучало, определяется их длительностью), активность упомянутого участка мозга у него будет ниже. Помогает ли это понять, как мы зацикливаемся на новизне отношений или на приятном волнении, связанном с ухаживанием, когда чувства еще свежи и мы не знаем, как все обернется в будущем? Когда мы начинаем встречаться с новым человеком, то стараемся делать самые приятные вещи, чтобы завоевать сердце своего избранника. Но для кого мы это делаем на самом деле? Для себя.

Несколько лет спустя в исследовании, ставшем продолжением предыдущего, Арон, Фишер и их коллеги использовали те же процедуры, что и раньше, но участниками эксперимента на этот раз стали люди, состоявшие в длительных отношениях. Они счастливо прожили в браке более десяти лет и утверждали, что до сих пор испытывают сильную любовь к своему супругу (супруге). А дальше начинается самое интересное. Ученые использовали те же вопросы шкалы страстной любви, чтобы проанализировать, как активность мозга соотносится с определенным аспектом романтических отношений — одержимостью. Наблюдаются ли у людей, находящихся в счастливых прочных отношениях, те же паттерны мозговой активности, что и у одержимых любовью подростков? Или же их чувства больше похожи на материнскую любовь, при которой, как показали другие исследования, наблюдаются активизация центров удовольствия и снижение активности коры задней части поясной извилины?

Что же обнаружили исследователи, опросив добровольцев, которые в среднем 21 год состояли в моногамных, но при этом, по их утверждению, все еще романтичных отношениях? Когда эти люди с любовью думали о своих супругах, у них в мозге активизировалась основанная на дофамине схема вознаграждения (вентральная область покрышки). Активность коры задней части поясной извилины у них в целом также повысилась, однако она была различной в зависимости от степени одержимости по шкале страстной любви: чем больше человек был одержим своим партнером, тем более активным у него становился этот участок головного мозга. Как сказала Фишер на конференции TED, описывая любовь как зависимость, «вы концентрируетесь на человеке, одержимы мыслями о нем, страстно желаете его, искажая при этом реальность». «Вы, вы, вы». То есть «я». «Я. Я. Я». В той или иной степени это относится ко всем нам. В начале отношений мы пытаемся понять, подходит ли нам потенциальный партнер. В дальнейшем, если один или оба участника отношений сохраняют эту сосредоточенность на самих себе, возможно, все пойдет уже не так гладко. Если мы ставим в центр отношений табличку с надписью «Я», провозглашая, что мы должны иметь то или это, отношения могут разладиться. В конце концов, зависимость не имеет отношения к заботе о детях или спасению мира. Это затягивание в водоворот удовлетворения собственных желаний — снова, снова и снова. Позволяет ли такое различие между одержимостью и более «зрелым» типом любви, который наблюдался у Кента, предположить, что существуют участки мозга, отвечающие за другие виды этого чувства?

В древнегреческом языке было как минимум четыре слова для обозначения любви: «эрос» — интимная или страстная любовь; «сторге» — любовь между родителями и детьми; «филия» — дружба; и «агапе» — альтруистическая любовь, которая распространяется на всех людей.

Первые три типа любви вполне ясны. Агапе же более загадочна. Так, например, понятие «агапе» использовалось христианами для выражения безусловной любви к Богу и Божьим детям. Это чувство может быть обоюдным: любовь Бога к людям или людей к Богу. Пытаясь отразить безусловность или альтруистичность в значении этого слова, латинские авторы переводили агапе как каритас, и от этого слова впоследствии было образовано английское слово charity.

Что же в точности подразумевается под столь разными понятиями любви? У меня как у ученого этот вопрос порождал затруднения. К моменту окончания колледжа я уже точно понимал, что хорошего, плохого и отвратительного в романтической любви. А что это еще за альтруистическая любовь?

Когда романтические отношения распадаются, их завершение далеко от сказочного. Мой разрыв с Мэри не был исключением. У меня впервые в жизни появились проблемы со сном. Ко всему прочему мы с Мэри жили через несколько дверей друг от друга и каждый день встречались в аудитории. За несколько недель до начала занятий мне в руки попала книга Джона Кабат-Зинна «Самоучитель по исцелению», и я стал ее читать, так как, похоже, моя жизнь превратилась в полную катастрофу. С первого дня обучения в медицинской школе я приступил к прослушиванию инструкций по медитации и, таким образом, открыл новую главу в своей жизни.

Каждый день я вставал рано утром, начинал слушать кассету с записью упражнения по концентрации на дыхании и… в какой-то момент засыпал. Я добросовестно выполнял это упражнение на протяжении полугода до тех пор, пока не научился бодрствовать в течение получаса. Затем я стал медитировать во время скучных лекций в медицинской школе (почему бы и нет?). Спустя год или два я начал понимать, что медитация помогала мне не зацикливаться на множестве историй, одновременно крутящихся у меня в голове (помните о зависимости от мыслей?). Я подумал: «Что ж, эта штука может быть полезной». Я нашел поблизости группу, занимающуюся медитацией, и начал посещать групповые занятия раз в неделю. Я слушал, что говорит учитель, и читал как можно больше книг на эту тему.

Занятия приобрели для меня смысл, я чувствовал, что это мое, особенно по мере углубления практики. В отличие от религиозных традиций, основанных на вере, которые я примерял на себя раньше, медитация во многом опиралась на мои собственные ощущения. Должен отметить, это было отличием, говорящим о моей наивности и отсутствии опыта в религиозных вопросах (даже отсутствии простого знакомства с терминологией, описывающей такой опыт), а не о недостатке религии как таковой. По преданию, Будда советовал: «Не верь тому, что я говорю, попробуй сам». Например, когда у меня на душе было неспокойно, я мог мысленно вернуться назад и вспомнить, о чем я думал, в результате я находил какую-то гипертрофированную мысль (как правило, о будущих событиях), которая, скорее всего, служила причиной тревожности.

Однажды вечером после нашей обычной получасовой сидячей медитации наш наставник начал говорить о «любящей доброте», или «метте». Искреннее пожелание людям всего хорошего — сначала самому себе, затем другим и в конце концов всем живым существам — было одним из видов медитативной практики, применявшейся на протяжении тысячелетий. Я не проникся этим. Мне было все равно, сколько лет существует такая практика. Какое отношение эта «любящая доброта» могла иметь ко мне, зацикленному на своих мыслях, не говоря уже о том, что я сам был причиной своих страданий? Я пошел на компромисс с самим собой и решил, что буду применять ее как практику концентрации в рамках курса. Буду произносить требуемые фразы. Обращать внимание на попытки моего разума отклониться в сторону. Возвращаться к фразам. И увольте меня от этой надуманной сентиментальной ерунды.

Лишь после нескольких лет практики любящей доброты я постепенно начал осознавать, как ощущается альтруистическая любовь. К тому моменту, как я приступил к обучению в ординатуре, я стал ощущать тепло в груди и ослабление напряжения в теле в процессе выполнения этой практики. Не каждый раз, но время от времени. Я был, вне всякого сомнения, тесно знаком с романтической любовью, вызывающей возбуждение и напряжение. Могло ли это другое чувство и быть меттой?

В ординатуре я начал обдумывать эту идею, осуществляя разные личные эксперименты. Например, когда я добирался до работы на велосипеде, то определенно ощущал напряжение, если кто-то сигналил мне или кричал. Я заметил, что у меня сформировалась довольно странная цепочка действий, ведущих к вознаграждению: мне посигналили (триггер); я ответил криком или жестом либо специально поехал впереди посигналившего автомобиля (поведение); ощутил собственную правоту (вознаграждение). Я приносил это напряженное чувство собственной правоты с собой в клинику, жалуясь на дорожные инциденты коллегам-врачам.

Заметив, что в таком настроении я вряд ли мог ободрить пациентов, я начал проверять, что произойдет с моим напряжением (и отношением), если я буду использовать сигналы водителей в качестве триггера для практики любящей доброты. Сначала я говорил себе фразу «Будь счастлив», а затем адресовал ее водителю: «Будьте счастливы». Это помогло разорвать порочный круг чувства собственной правоты и сопровождавшего его напряжения. Отлично, это работало! Некоторое время спустя я заметил, что приезжаю на работу в гораздо более приподнятом настроении. Напряжение ушло. Затем меня осенило: мне необязательно ждать, пока кто-нибудь мне посигналит, чтобы пожелать людям всего хорошего. Можно делать это и просто так. Я начал приезжать на работу в состоянии радости и позитива все чаще и чаще. Похоже, потенциал этой практики был огромен.

Перенесемся на несколько лет вперед, в тот момент, когда моя научно-исследовательская группа проводила эксперименты в режиме реального времени по получению нейронной обратной связи при помощи аппарата МРТ. Как я упоминал в предыдущей главе, я часто выступал в роли подопытного кролика. Я залезал в аппарат и медитировал, в то время как студент-магистрант Дастин управлял им. Помню, как во время одного из раундов эксперимента я решил попрактиковать любящую доброту, наблюдая за графиком своей мозговой активности. Я начал с пожелания всего хорошего Дастину и техническим специалистам по МРТ, находящимся в помещении управления аппаратом. Я почувствовал тепло, словно что-то раскрылось в грудной клетке. По мере того как ощущение тепла нарастало, у меня начало улучшаться настроение. Это самое точное описание моего состояния, которое я могу дать: ощущение полноты, тепла, отсутствия скованности. Я ничего не делал. Все происходило само собой. И это ощущение очень сильно отличалось от того головокружительного возбуждения, которое я чувствовал во время романтических отношений. Оно было более свободным, не заставляло меня желать большего. В конце трехминутного раунда я посмотрел на экран, отображающий нейронную обратную связь в режиме реального времени. Я ясно видел, что спустя примерно третью часть времени с момента начала сеанса активность коры задней части поясной извилины снизилась (что соответствует закрашенному участку ниже горизонтальной линии в середине графика), а к концу раунда она еще больше упала.

Мой мозг во время медитации. На графике отображена активность моей коры задней части поясной извилины во время практики медитации любящей доброты в ходе пилотного тестирования нашего аппарата МРТ, обеспечивающего нейронную обратную связь. Черным цветом показан рост активности мозга, а серым — ее снижение. Каждый столбик соответствует двухсекундному измерению. Начало интенсивной практики любящей доброты приходится на середину графика (здесь мозговая активность снизилась).

Мы были рады такому результату. Ранее мы уже опубликовали анализ на уровне групп, показывающий, что, как правило, активность коры задней части поясной извилины снижалась во время медитации. Однако было нечто особенное в том, чтобы увидеть, что активность моего мозга настолько четко соответствует моим ощущениям во время практики любящей доброты, которую я первоначально отмел как глупую и сентиментальную.

Собрав еще больше данных по новичкам и опытным медитаторам, мы опубликовали нашу первую работу, описывающую изменения мозговой активности во время медитации любящей доброты. Эти данные отлично согласуются с тем, что мы узнали о роли коры задней части поясной извилины в зацикливании на каких-либо переживаниях. Опытные медитаторы, практикуя эту медитацию в аппарате МРТ, единодушно сообщали об ощущениях, противоположных напряженному возбуждению: теплоте, свободе и т. д.

Наши результаты, кроме того, помогли пролить немного больше света на понимание такого сложного явления, как любовь. Более ранние исследования показывали снижение активности коры задней части поясной извилины у матерей и неодержимых влюбленных. Наши данные подтвердили, что любовь вовсе не обязательно должна активизировать участки мозга, отвечающие за самонаправленность. Любовь не должна крутиться вокруг нас. На самом деле мы рискуем упустить обширный и имеющий большое значение аспект любви, если будем стремиться к тому, чтобы она всегда была сосредоточена на нас.

Полученные данные также созвучны идее Арона и Фишер о том, что увеличение активности коры задней части поясной извилины может отражать разницу между любовью и зависимостью от нее. Наше исследование помогло обнаружить, что участки мозга, связанные с вознаграждением, которые, как было показано ранее, активизируются во время романтической любви (а также у кокаиновых наркоманов), оставались на удивление спокойными во время практики любящей доброты. Возможно ли, что существует уникальная нейронная схема для несобственнической любви? Мой личный опыт наряду с тем фактом, что греки имели специальное слово для ее обозначения, подтверждал эту идею. И результаты наших исследований, хотя и были предварительными, также говорили в ее пользу.

Весьма кстати вышло так, что наша работа по медитации любящей доброты была опубликована накануне Дня всех влюбленных.