Плодом, или венцом, всех добродетелей старца Амвросия, приобретенных им через исполнение заповедей евангельских, является любовь к Богу и ближним. Это не та любовь, которую в большей или меньшей мере имеет и ощущает в себе и каждый из нас, грешных. Наша любовь непостоянная, себялюбивая, иногда лицемерная, греховная. Потому, когда однажды пропели для старца положенный на ноты стих Апостола: Кто отлучит нас от любви Божией (Рим. 8, 35)? — старец с серьезным выражением лица и как будто несколько смущенный, говорил вслух всех: «Кто разлучит? Да все нас разлучает от Бога». В число других включал себя здесь старец, конечно, по смирению. Его любовь была постоянная, бескорыстная и всеобъемлющая; такая любовь, о которой сказано: крепка, как смерть, любовь (Песн. 8, 6). Эта любовь старца Амвросия в отношении к Богу проявлялась в неуклонном исполнении им евангельских заповедей, по слову Самого Господа: Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое (Ин. 14, 23), о чем и говорено было выше; по отношению же к ближним обнаруживалась в сострадании и милостивости ко всем людям. Любить ближних так, чтобы желать им всякого счастья, благословляемого Богом, и стараться доставить им это счастье было жизнью и дыханием его. Смотря на человека как на образ Божий и всегда памятуя, что благотворящий бедному дает взаймы Господу (Притч. 19, 17) и что милостыня очистит грехи (Сир. 3, 30), он старался всемерно по возможности удовлетворять нужды всех просителей, с какими бы кто ни обращался к нему. К этому были направлены: а) все вещественные приношения, которые Господь посылал ему через благотворителей; б) его опытное знание; и в) духовные дарования, которыми ущедрил его Бог. Таким образом, старец помогал нуждающимся: а) деньгами и вещами; б) советами и наставлениями устными и письменными; и, наконец, в) своею действенною, приятною Богу молитвою. Но сей последний предмет будет содержанием дальнейшей главы.

Вещественная помощь старца была у всех на виду. Приносимые ему вещи он раздавал через келейников по потребности монашествующим; присылаемые же деньги делил на три части: одну часть отсылал скитоначальнику на нужды скита и на помин благодетелей; другую часть определял на бедных и, наконец, третью, самую малую часть, отделял на лампадное масло и восковые свечи для отправления своих келейных бдений и других молитвословий. Милостыня всем, ежедневно приходившим к нему бедным подавалась им также через келейных. В иных же исключительных случаях подавал старец и сам. Раз как-то он поспешно выходит из хибарки в свою келью и тут же мимоходом обращается к своему писарю: «Вот там, — говорит, — пришла вдова с сиротами — мал мала меньше. Всех сирот человек пять, а есть нечего. Сама горько плачет и просит о помощи. А самый маленький ничего не говорит, а только смотрит мне в глаза, подняв ручки грабельками. О! да как же не дать-то ему!» Старец тотчас же полез за деньгами. Руки от волнения трясутся, лицо подергивается, слезы и против воли просятся из глаз. Между тем как сладостная улыбка царит на его устах от радости, что Всеблагий Господь сподобил его отереть слезы несчастных.

Но, помогая людям, старец Амвросий старался по возможности доставлять им то, что они потеряли, и хорошо понимал, что если нищему нужен кусок хлеба, — человеку, жившему в довольстве и всего лишившемуся, требуется большая помощь. Г. С., глава немалой семьи, принадлежащей к старинному русскому роду, в молодости служил в кирасирах, потом в гражданской службе, много потерял в жизни по своей доброте и очутился без места и без средств к существованию. В это время Шамординская настоятельница, услыхав о их несчастии, уговорила г-жу С. поехать к старцу Амвросию. При свидании с ней старец сказал: «Она приехала к нам и долго от нас не уедет». Но первое свидание со старцем смутило г-жу С. Говоря о своем муже, она хотела сказать: «У него большой недостаток — излишняя доброта». А старец, считавший плешивость внешним признаком доброты людей, вдруг перебил ее, воскликнув с усмешкой: «Плешивый!? И я тоже». Причем сдернул с головы своей шапку. Муж г-жи С. действительно был плешив; но веселость старца не понравилась ей. Скоро, однако, она увидела на деле, что такое этот веселый старец. Всю немалочисленную семью он принял на свое попечение, обеспечил ее помещением и содержанием. Одна жительница Киева, услышав про эту семью, нарочно приехала в Шамордино, чтобы самой убедиться в справедливости рассказа об этой семье. Около церкви она разговорилась с хорошо одетой барыней, спросила и про семью С. «Это мы; я — С.», — сказала хорошо одетая барыня; и киевской женщине оставалось только удивляться, какой вид имеют люди, которым помогает старец Амвросий.

Зажился в Оптиной барин, добрый душой, со старинными привычками. У него были определенные и немалые доходы, но сбережений не было. Старец находит, что ему нужно вернуться в мир к его прежней полезной деятельности, и спрашивает вдруг: «Ну, а когда же вы едете?» Барин принимает слова старца за прямое указание, что ему пора ехать. «Но вы знаете, батюшка, — отвечает он, — что мне подняться дорого стоит, а лишних денег у меня нет». Батюшка, будто не замечая ответа, переходит к другому разговору. Через несколько дней к барину приходит доверенное лицо батюшки и говорит: «Я слышал, что вы желали бы достать денег, — я могу предложить вам взаймы». Барин едва может настоять на том, чтобы взяли от него расписку.

Помогая бедным лично и через келейных, старец не забывал и относившихся к нему за помощью письменно. Ежегодно к великим праздникам Рождества Христова и святой Пасхи рассылалось им по нескольку десятков денежных писем в разные места к не могущим явиться к нему за милостынею лично. Посылалось рубля по три, по пяти и более. К концу жизни старца таких, рассылавшихся к великим праздникам денежных писем возросло до двух сот. Но уже в это время, и при таком количестве, старец не мог рассылать денег помногу, а посылал в каждом конверте и без письма только по одному рублю. Бывали, хотя редко, случаи, когда он посылал одному лицу рублей по сто и более. Некоторые бедные монахини почти, можно сказать, содержались на его счет.

Любовь, сказано, всему верит (1 Кор. 13, 7). Потому старец Амвросий верил всякому несчастью и, когда у него просили, не начинал допытываться, нет ли обмана. В Козельске в его время много было бедных, оборванных молодых бобылей, которые часто ходили к старцу и все просили у него на паспорт. Один из них даже смеялся и прямо говорил: «Мы все отца Амвросия обманываем: скажем, что на паспорт надо; он по рублю нас оделит, а мы возьмем да пропьем». Слышавшие замечали им: «Не проведете, дураки, батюшку. Он все знает, а только что он жалеючи подает вам, чтобы не пошли вы на большую дорогу». И таких людей он старался ободрять верою во всесильную помощь Божию и вселять в них надежду, что и они могут стать на новый путь.

Наконец, многолюдная Шамординская обитель, куда старец принимал, как выше замечено, множество бедных и больных, не служит ли наглядным доказательством его любви и милосердия к ближним? Всех их собирал он и покоил, как собирает кокош птенцов своих под крылья; всех их согревал любовью, как доилица греет чад своих.

Теперь представим примеры, как старец помогал ближним своими мудрыми советами и наставлениями, которые были плодом отчасти его опытности, главным же образом — следствием полученного им от Господа благодатного дара рассуждения и прозорливости. Например, как много произведено было по его планам и указаниям построек в скиту, на монастырских дачах и в особенности в упоминаемой Шамординской женской общине, и все эти постройки всегда оказывались годными и удобными. Так что в этих случаях ошибок у старца не бывало.

Один посторонний наблюдатель пишет: «Кто приезжал (в Шамордино) видеть батюшку, прежде всего поражался необыкновенным строем обители. Здесь нет ни лавок, ни купли, ни продажи, ни начальствующих, ни подчиненных; здесь всё — от батюшки. Это центр, которым все двигается, все живет. Пораженный в первый мой приезд туда таким полным беспрекословным подчинением каждому его слову, я многих спрашивал: отчего так охотно, свободно готовы все исполнять его волю? — и получал от разных лиц один и тот же ответ, что всякий на себе испытал, что только то хорошо бывает, на что батюшка благословит, а если кто и решался иногда не исполнить его совета, тот сам видел, что выходило дурно, без удачи, без пользы».

Или вот частные случаи мудрых старческих советов иеросхимонаха Амвросия. Приходит к старцу богатый орловский помещик и между прочим объявляет, что хочет устроить водопровод в своих обширных яблоневых садах. «Люди говорят, — начинает старец со своих обычных в подобных случаях слов, — люди говорят, что вот как всего лучше». И подробно описывает водопровод. Помещик, вернувшись в деревню, начинает читать об этом предмете. Оказалось, что батюшка описал последние изобретения по этой части. Помещик снова приехал в Оптину. «Ну что водопровод?» — спрашивает старец. Водопровод устроен по указанию старца и уже успел принести великую пользу: у соседних садоводов урожай яблок плохой, а у этого помещика богатый и яблоки прекрасные.

Один молодой человек после некоторых объяснений со старцем сказал, что хочет устроить у себя душ. Батюшка сочувствует ему. «Тебе, — говорит, — нужно, чтоб он мало места занимал? Что ж, это можно; вот как сделай...» Проходит несколько лет. Следует объявление, что появились новые усовершенствованные души. Оказалось, что они устроены, как задолго перед этим объяснил молодому человеку старец Амвросий.

Случаи прозорливости батюшки отца Амвросия были многочисленные и нередко поразительные. Ознакомимся с некоторыми из них.

Преосвященнейший епископ Калужский Макарий изволил передать о себе следующее. Когда он был еще мирским священником, законоучителем в Орловском институте благородных девиц, пришлось ему, вместе с отцом ректором Орловской духовной семинарии архимандритом N, быть в Оптиной пустыни у старца Амвросия. Побеседовав с гостями, старец на прощание подарил им обоим по книжке одинакового содержания, именно — о монашестве. «Я, как священник, — говорил владыка, — подумал тогда, к чему мне такая книга?» И старец, как бы опомнившись, сказал: «Да, вам бы не то», но затем присовокупил: «Ну, да так и быть». По времени, овдовев, бывший священник и законоучитель, как известно, принял монашество.

Рассказывал бывший благочинный Оптиной пустыни иеросхимонах Иларион: «Живя в миру, я ежегодно ездил в Оптину пустынь, где в числе братства находился мой брат иеродиакон Пафнутий. В каждый из таких приездов я считал долгом быть у батюшки отца Амвросия и принять от него благословение. Однажды старец и говорит мне: “Пора к нам”. Отвечаю ему: “Узы держат, батюшка, — я женат”. На это старец сказал: “Еще не дозрел!” В тот же год померла моя мать, а через два года я поступил в Оптину. Так исполнилось приглашение старца: “Пора к нам”. Вместе со мною прибыла и жена моя и жила почти 13 лет на скотном дворе монастыря. Скончалась в 1882 году, приняв келейно постриг в схиму».

Передал два рассказа иеромонах Оптиной пустыни Паисий.

1. В прежнее время, а именно в 70-х годах, некоторые из братий посылались для сбора пожертвований на нашу святую обитель. Посылали и меня. Однажды, перед тем как ехать, прихожу я к батюшке отцу Амвросию получить его святое благословение. Благословив меня, старец, обратившись к бывшим тут братиям, сказал: «Знаете ли, это человек великий, — его в миру уважают. Копеечек пять с половиною он нам привезет». Поездивши по сбору, я привез настоятелю деньги, которых оказалось 550 рублей. Тогда я понял слова старца, что означало пять с половиною копеечек.

2. Назначили меня к переводу в Лихвинский Добрый монастырь, вместе с иеромонахом Оптиной пустыни отцом Анатолием, который определен был в настоятели этого монастыря. Назначено было с ним кроме меня в этот монастырь еще несколько человек из братий Оптиной пустыни. Ехать мне туда не хотелось. Прихожу к старцу и высказываю ему свою скорбь. А он и отвечает мне: «Нынче дашь подписку в согласии на перевод, а завтра приедешь обратно». Задумался я над словами старца. Но, подписавши согласие свое на перевод в Добрый монастырь, я на другой же день отправился туда. Приезжаю. Встречает меня отец Анатолий и говорит: «Не наше, брат, здесь место; поедем назад в Оптину». Так мы с ним в тот же день и уехали из Доброго монастыря обратно в Оптину пустынь.

Рассказывал иеросхимонах Оптиной пустыни Киприан. С детства у меня было желание побывать на Афоне и в Иерусалиме. В 1838 году, когда мне было 22 года, я отправился в Киев и по пути заехал в Оптину пустынь, где в то время старцем был отец Лев. Он не благословил мне ехать в Киев, сказав, что место мое в Оптиной пустыни. Так я и остался здесь; но, прожив с полгода, принужден был возвратиться домой вследствие несогласия моих родителей на поступление мое в монастырь. После этого я прожил в миру лет 40; женился и имел детей. В 1874 году приехал я опять в Оптину, уже с семейством, поговеть. Старчествовал в это время отец Амвросий. Открыл я ему свое заветное желание побывать на Афоне и в Иерусалиме. На это он мне сказал: «Съездить туда можно, но место твое все-таки будет в Оптиной». Слова старца скоро оправдались. Через два года с половиной скончалась моя жена, и я поступил в Оптину пустынь в монашество.

Передал два рассказа иеромонах Оптиной пустыни Дорофей.

1. Пришел я однажды к старцу и долго дожидался его приема. Времени было уже десять часов вечера. Сижу я и по легкомыслию своему думаю про себя: «Вот все называют старца святым. А какая это святость, когда заставляет так долго дожидаться своего выхода? Придется из-за этого и правило вечернее опустить, и утреню проспать. За всех ему грех будет». Вдруг слышу в эту минуту голос старца из его кельи: «Сейчас! Сейчас!» Смотрю, батюшка выходит. Благословивши меня, он берется за мою бороду и, слегка ударяя меня по щеке, говорит: «Вот, монахини иногда по месяцу живут в гостинице, дожидаясь, пока мне придется их принять. Другая, может быть, приехала за тысячу верст и тоже терпит и дожидается. Их нужно вперед отпустить. Из-за них я отказываю иногда и братиям в приеме. Всех сразу я не могу принять. А ты и немного не хочешь подождать. Мне одному за всех грех будет!» Вразумленный словами старца, я после этого, спокойный и радостный, пошел от него в свою келью и уже никогда не дерзал роптать на него, если иногда и подолгу приходилось дожидаться его выхода. Замечу вообще, что иногда, бывало, и не примет старец, а между тем все-таки уйдешь от него успокоенным и обрадованным.

2. Впоследствии я проходил послушание старшего эконома на конном дворе. Бывало, как ходишь по навозу, так за недосугом прямо и пойдешь в церковь. А некоторые из братий подшучивали надо мной: «Отец Дорофей, от тебя навозом пахнет». Слова эти причиняли мне скорбь. Однажды я и говорю об этом старцу, а он мне в ответ: «Пусть смеются; еще обгонишь их; еще и нам будут завидовать». И что же? Слова старца сбылись. Давно уже я сподобился священного сана, а шутившие надо мной остались сзади.

Передал три рассказа скитский иеромонах Венедикт.

1. О себе. По окончании курса в Смоленской духовной семинарии я занял место священника в селе Чеботове Дорогобужского уезда. Имя мое было Виктор Дьяконов. Вскоре заболела моя жена, по-видимому, впрочем, не опасно. Заходит в это время к нам в дом странник, который держал путь в Оптину пустынь. Я послал с ним рубль денег для передачи батюшке отцу Амвросию, прося его помолиться о болящей. По приходе странника в монастырь старец, при свидании с ним, спрашивает его: «Ты тем же путем назад пойдешь?» Тот отвечает: «Тем же». «Зайди же опять к отцу Виктору, — говорит ему батюшка, — и благодари его, что он меня помнит. Скажи, что и я его не забыл». Замечу при том, что, будучи еще воспитанником среднего отделения семинарии, я был у отца Амвросия лично на благословении. Поступив же во священника, я всегда поминал его на проскомидии. Старец это и припомнил. «Подвиг его ждет, — продолжал старец. — Пусть взращает сад и чаще поливает, плодов много будет. Июль месяц будет для него скорбный; мы увидимся с ним». 29 июля того же года скончалась моя жена, и я отправился в Оптину пустынь. Прихожу к старцу; а он подает мне четки и книгу «Царский путь Креста Господня» и велит готовиться к монашескому чину — продать все пожитки, какие у меня были, и подать прошение владыке об увольнении в заштат по болезни, что я и исполнил. Прибыл затем к батюшке в скит и в непродолжительном времени был пострижен в мантию с именем Венедикт.

2. О постороннем лице. Смоленской губернии, Юхновского уезда, села Федоткова Павел Семенович Соколов, по окончании курса наук в Смоленской духовной семинарии, занял место сельского учителя. Несколько раз он лично просил у старца Амвросия благословения поступить во священника. Но батюшка всегда отклонял его просьбу, советуя подождать. Прошло так два года. Павел Семенович вновь обратился к батюшке письменно, выражая желание занять место священника в городе Вязьме. Старец на этот раз отвечал ему: «Над тобою терновый венец висит, и скоро он на тебя низойдет, — подожди». Так и случилось. Спустя месяца два Павел Семенович заболел и скончался.

3. О другом постороннем лице. В городе Дорогобуже Смоленской губернии у одной благородной вдовы была единственная дочь невеста, за которую сваталось много женихов. Нередко бывали они лично у старца, чтобы испросить у него благословение на брак, но батюшка все говорил им: «Подождите». Нашелся наконец жених весьма хороший, который нравился и матери и дочери, и потому мать лично опять стала просить у старца благословения выдать дочь в замужество. Но батюшка велел и этому жениху отказать, прибавив к сему: «У ней такой будет жених замечательный, что все позавидуют ее счастью. Вот прежде мы встретим святую Пасху. А как на этот день солнце весело играет! Воспользуемся зрением этой красоты. Да не забудь же ты, — припомни, посмотри!» Настал праздник Светлого Христова Воскресения. Невеста первая вспомнила батюшкины слова: «Мама! А помнишь, что нам батюшка отец Амвросий советовал посмотреть на восходящее солнышко!» Вышли. Дочь вдруг распростерла крестообразно руки и воскликнула: «Мама! Мама! Я вижу Господа, воскресшего во Славе. Я умру, умру до Вознесения». Мать была этим очень поражена и говорит: «Что ты, дитя, Господь с тобою. Не может быть этого. Ты ничем не больна, ты здорова». Но дочь продолжала утверждать: «А я вам говорю, что умру, потому что не напрасно сказано в слове Божием: “Не бо узрит человек Бога, и жив будет!” Слова девицы оправдались. За неделю до праздника Вознесения Господня у нее заболели зубы, и от этой, по видимому неопасной болезни она скончалась.

Сообщил четыре рассказа о себе скитский иеромонах Нектарий.

1. В скит я поступил в 1876 году. Через год после сего батюшка отец Амвросий благословил меня обращаться, как к духовному отцу, к начальнику скита иеромонаху Анатолию, что и продолжалось до самой кончины последнего в 1894 году. К старцу же Амвросию я обращался лишь в редких и исключительных случаях. При всем этом я питал к нему великую любовь и веру. Бывало, придешь к нему, и он после нескольких слов моих обнаружит всю мою сердечную глубину, разрешит все недоумения, умиротворит и утешит. Попечительность и любовь ко мне, недостойному, со стороны старца нередко изумляли меня, ибо я сознавал, что их недостоин. А на вопрос мой об этом духовный отец мой, иеромонах Анатолий, отвечал, что причиной тому — моя вера и любовь к старцу и что если он относится к другим не с такою любовью, как ко мне, то это происходит от недостатка в них веры и любви к старцу и что таков общий закон: как кто относится к старцу, так точно и старец относится к нему.

2. Помню, что года через два по поступлении моем в скит вышло распоряжение начальства о высылке из обители всех неуказных послушников, подлежавших военному призыву. И мне, вместе с другими, монастырский письмоводитель уже объявил о высылке меня из скита. Но, к счастью моему, по святым молитвам старца, опасность эта миновала. Письмоводитель вскоре вновь объявил мне, что я отошел от воинской повинности только на двадцать пять дней. Прихожу к батюшке и благодарю его за его молитвенную помощь, а он мне сказал: «Если будешь жить по-монашески, то и на будущее время никто тебя не потревожит и ты останешься в обители навсегда». Слова старца оправдались. По милости Божией я доселе живу в скиту.

3. Как-то по внушению вражию я начал колебаться помыслом, сомневаясь в даре прозорливости батюшки отца Амвросия и в великом значении старчества в деле руководствования братии в духовной жизни. Мысль эту я затаил в себе и не открывал никому. Сомнение начало разрастаться во мне и колебать веру в старца. Но Господь чудным образом вразумил меня. В наш скит ходил один из жителей города Козельска по имени Капитон. Рассказал он мне, как старец по своей прозорливости советовал ему послать своего сына в Курск для приискания какого-либо дела, но за непослушание оба — отец и сын были наказаны. (Подробнее об этом будет сказано ниже) Этому случаю я весьма удивился и вразумился, что великая благодатная сила обитает в старце.

4. К сожалению, были среди братства некоторые порицавшие старца. Приходилось мне иногда выслушивать дерзкие и бессмысленные речи таких людей, хотя я всячески старался защищать старца. Помню, что после одного из подобных разговоров явился мне во сне духовный отец мой иеромонах Анатолий и грозно сказал: «Никто не имеет права обсуждать поступки старца, руководясь своим недомыслием и дерзостью; старец за свои действия даст отчет Богу; значения их мы не постигаем».

Передал два рассказа скитский монах Иоиль.

1. О себе. Находясь в миру, я был женат, но через четыре года овдовел. В это время брат мой отправился в Оптину к старцу Амвросию, и я пожелал через брата узнать, как старец благословит мне жить. Возвратившись, брат передал мне ответ старца: «Пусть годок подождет жениться и приедет к нам». Подумал я: не хотят ли меня сделать монахом? О поступлении в монастырь я тогда не имел намерения. Год прошел, и я вступил во второй брак, не побывав предварительно в Оптиной и не получив от старца на это благословения. Но прошло три с половиной месяца, и вторая жена моя померла. Через два месяца после сего я поехал в Оптину. Прихожу к старцу. Он мне и говорит: «Поди сюда. Где твоя жена? Почему ты не послушался меня?» Я отвечаю: «Простите, батюшка! Вот я приехал спросить вас о том, должен ли я жениться или поступить в монастырь?» Батюшка на это сказал: «Третьего брака нет. Прямой твой долг оставаться в монастыре и быть монахом». После этого я вернулся домой, а через два месяца уже совсем прибыл в Оптину и поступил в число братства в скит.

2. О постороннем лице. Был у меня знакомый купец. Жил он благочестиво, подавал милостыню и усердно посещал службы церковные. Приехал он к батюшке отцу Амвросию и спросил, как ему жить. Старец дал такой ответ: «Живи, как живешь. Только каждый пост приобщайся Святых Таин». Купец послушал совета старца и через недолгое время скончался. Кончина его была истинно христианская со всеми напутствованиями.

Передал пять рассказов скитский монах Гурий.

1. Года через три, по поступлении моем в скит в 1887 году, приехал ко мне племянник, сын родного моего брата. Когда он пришел к батюшке отцу Амвросию попросить благословения жениться, старец велел ему погодить, сказав, что ему придется еще некоторое время пожить в амбаре. Предсказание старца оправдалось. Через год дом брата моего сгорел, и ему с семьей и упомянутым молодым человеком пришлось во время постройки нового дома жить в амбаре. Пожар этот нанес брату большие убытки. Получивши об этом известие, я начал скорбеть и открыл скорбь свою батюшке. А он, утешая меня, говорит: «Не печалься, — брат твой обстроится и будет жить еще лучше прежнего». Действительно, брат выстроил себе новый дом и живет по настоящее время в большем достатке, чем прежде.

2. При поступлении моем в скит батюшка, благословив меня, прибавил: «Отцу архимандриту (Исаакию) не показывайся на глаза. Иначе, как только он увидит тебя, то переведет в монастырь. Жизнь монастырскую ты не понесешь и через это можешь расстроиться». Помня предостережение старца, я избегал встречаться с отцом архимандритом. Но вот через четыре года, на Пасху, когда бывает общая братская трапеза в монастыре, я подхожу по окончании оной, вместе с другими братьями, под благословение к отцу архимандриту, так как уклониться от сего мне было неудобно в это время. Взглянувши на меня, он тотчас велел перевести меня в монастырскую просфорню, обещая сделать меня там старшим. И если это не состоялось, то только потому, что сам старец принял во мне участие, и я был оставлен в скиту.

3. Около того же времени заболел я горячкой. Болезнь усиливалась, и я уже начал опасаться за свою жизнь. Посетившие меня братия заметили, что у меня начали чернеть ногти. Сочтя это за признак приближения смерти, пошли к старцу испросить его благословения на постриг меня в мантию и схиму. Но старец не благословил, сказав, что я выздоровею на другой день. По святым молитвам батюшки, действительно я на другой же день почувствовал себя настолько хорошо, что мог встать с постели и окончательно оправился. Болезнь моя продолжалась около месяца.

4. Замечательный случай был еще со скитским послушником Максимом. За неделю до кончины его батюшка начал говорить ему: «Под камнем сим лежит Ларин Максим; им бы только жить да веселиться, а они изволили на тот свет переселиться». Максим принял слова батюшки в том смысле, что его переведут в монастырь, и очень запечалился. Я был в то время поваром, а Максим моим помощником. Начали в трапезе мыть пол. Но Максим почему-то уклонился от этого дела и ушел в свою келью. Дело было утром. Настало время обеда, а Максим не является. Прошло еще часа три. Некоторые из братий пошли к нему в келью, но уже не застали его в живых.

5. Был в скиту уставщик иеромонах отец Палладий. Отслужил он однажды в скитской церкви в воскресный день литургию, чувствуя себя здоровым. Но вот батюшка в тот же день присылает к нему келейника и велит ему немедленно особороваться и постричься в схиму. Отец Палладий был очень удивлен и сказал келейнику, что он здоров. Батюшка еще в другой и третий раз присылает к нему келейника с тем же предложением, но тот продолжает отказываться. Наступил понедельник. Утром в этот день батюшка в четвертый (и последний) раз присылает к отцу Палладию келейника опять с тем же предложением. Но пока он делал приготовления к соборованию, с ним сделался удар. Впрочем, хотя отнялся у него язык, однако он был в памяти. Его успели особоровать и причастить Святых Христовых Таин. Вечером в тот же день он и скончался.

Передал три рассказа монастырский монах Геннадий.

1. Сильно смущали меня хульные помыслы. Пришел я по сему случаю к батюшке отцу Амвросию поздно вечером, — было уже темно. Вышел батюшка в коридор и начал поочередно благословлять братию, стоявшую на коленях. Подходит и ко мне. Лица моего он не мог видеть в темноте, но вдруг, обращаясь ко мне, говорит: «Ты что?» И начал по лицу моему гладить рукой, как бы смывая с него грязь, и затем благословил и ничего мне не сказал. Но я внезапно почувствовал, что на душе у меня стало легко. Помыслы хульные отступили от меня, и радость наполнила мое сердце.

2. Был еще такой случай. Лет через десять по поступлении в обитель исполнял я огородное послушание. Старшим был монах Наум. Приходилось мне тогда часто обращаться с женщинами, которые нанимались для уборки огорода, и я почувствовал, что меня стали беспокоить нечистые помыслы. Опять пришел я к батюшке. Опять он выходит в коридор и начинает благословлять братию; смотрит при этом на меня и закрывает глаза свои локтем руки. Так он повторил это несколько раз. Понял я тогда, что старец провидел мою внутреннюю брань и указал мне средство против нее — хранение очей.

3. После кончины моего брата я, по благословению батюшки отца Амвросия, отправился домой и привез с собой двух сирот, племянника лет десяти и племянницу лет семи. Мальчика определил в монастырскую рухлядную, а девочку поместил в приют Шамординской общины. Спустя года полтора после этого получил я из Шамордина известие, что девочка опасно заболела. Прихожу к старцу и сказываю ему свою печаль. Старец спрашивает об этом у сестер, приехавших в тот же день из Шамордина; но они сказали, что девочке лучше и опасности никакой нет. Так я и ушел от батюшки. Но после узнал от других, что в тот же день, по уходе от старца братии, часов около 11 вечера, он вдруг подошел к иконе и начал петь: «Со святыми упокой». Оказалось, что в это самое время скончалась моя племянница в Шамординском приюте.

Передал два рассказа о себе монастырский монах Павлин.

1. Имея с юных лет расположение к иноческой жизни, я всячески желал поступить в монастырь, но никак не надеялся, чтобы согласились на это мои родители, потому что я был старший сын в семье. Отправился я с одним товарищем в Оптину к батюшке отцу Амвросию для получения от него благословения и разрешения вопроса касательно намерения моего сделаться монахом. Мне было тогда 18 лет. Когда пришел я в келью старца, первый его вопрос ко мне был: «А родители тебя отпускают в монастырь?» Очень я удивился прозорливости старца, который в этот раз высказал мне многое, касавшееся моей прошлой жизни, о чем он ни в каком случае и ни от кого знать не мог. При этом нечто и предсказал мне, что и исполнилось со мною впоследствии. Сказал мне батюшка, чтобы я приходил в Оптину, когда отбуду воинскую повинность. Не надеялся я, что буду освобожден от сей повинности, но случилось так, что, по святым его молитвам, меня уволили по второй льготе, и я вскоре поступил в Оптину в число братства. Это было в 1882 году.

2. Незадолго до кончины старца Амвросия был я у него в Шамордине. Благословив меня, он сказал: «За то, что ты не открыл мне некоторые из своих мыслей, тебе попустится искушение». Так и случилось. В том же году, простудившись при носке дров, я едва не умер и выздоровление свое отношу к святым молитвам старца обо мне, хотя его уже не было в это время в живых.

Рассказывал монастырский монах Мелетий. Лет тридцать назад, а может быть и более, одна моя родственница, молодая девушка лет 17 или 18, приходила с моей сестрой к батюшке отцу Амвросию и просила его помолиться, чтобы послал ей Бог хорошего жениха. На это старец ответил: «Не беспокойся, у тебя будет жених, хороший жених. Твоей свадьбе все позавидуют». Девушка поняла эти слова в прямом смысле и весьма обрадовалась, что выйдет замуж за хорошего человека. Но что же случилось? Спустя месяц по приходе их домой она захворала и скончалась. Гроб ее несли девицы, и покойница лежала в нем вся убранная цветами точно невеста. Было тогда лето, день ясный, и много народу провожало ее гроб. Нельзя было и не позавидовать такому погребению, как предсказывал старец.

Передал два рассказа о себе монах Оптиной пустыни Мисаил.

1. Живя в миру, был я однажды очень болен. В это время я выписал из Киево-Печерской лавры каталог духовных книг с намерением по выздоровлении выписывать книги для чтения. Но, выздоровевши, я забыл и о каталоге, и о книгах. Лет через 15 после сего я поступил в Оптину пустынь и, желая выписать новый каталог, пришел к батюшке отцу Амвросию получить на это от него благословение. Но каково же было мое удивление, когда старец ответил мне: «Живи со старым каталогом», о чем он никак не мог знать.

2. Другой случай прозорливости старца. Поступивши в Оптину пустынь в 1881 году и одевшись в послушническое платье, я пришел к старцу Амвросию принять от него благословение и между прочим сказал: «Хотя я и оделся, батюшка, в платье послушника, но меня все-таки не покидает мысль поехать на Афон и остаться там в числе братии». На это батюшка мне ответил: «Придет время, побываешь и на Афоне». Через четыре года я действительно уехал на Афон, но, пробывши там два месяца, возвратился в Оптину. Трудна показалась мне афонская иноческая жизнь. Так и пришлось мне на Афоне только побывать.

Передал три рассказа монастырский монах Гавриил.

1. У одной моей родственницы мещанки была дочь девица, которая ходила в Оптину пустынь и была на благословении у старца отца Амвросия, прося его святых молитв, чтобы Бог послал ей жениха. Батюшка ей ответил, что жених у нее будет, но только не молодой, лет сорока. Действительно, к дочери ее присватался жених лет сорока, и свадьба была совершена. Это было в 1869 году.

2. В селе Перевесове Ефремовского уезда жили две девушки-родственницы. Семьи их имели хороший достаток. Одна, постарше, решилась не выходить замуж, а другая ждала жениха. Между прочим, пошел ей уже 24-й год, а жениха все не было. Решились обе они пойти в Оптину к батюшке отцу Амвросию спросить его о том, как им жить. Старшей батюшка благословил оставаться девушкой и учиться грамоте, а младшей сказал, что ей приищется жених, и притом еще молодой. Так и случилось. Первая осталась девицею, а вторая вышла замуж за молодого человека.

3. Рассказывал (вышеозначенному монаху Гавриилу) покойный оптинский монах Александр, бывший гостинник. В городе Новосиле, откуда и сам он родом, был один из лиц духовного сана, который почему-то вообще недолюбливал монахов. Но жена его, имея веру к старцу отцу Амвросию, иногда приезжала в Оптину тайком от мужа. Случилось, что в доме их появилось такое множество крыс, что почти невозможно было в нем и жить. Муж послал свою жену к какому-то заклинателю, чтобы он своими заговорами отогнал от их дома крыс, но жена, не заставши дома заклинателя, отправилась в Оптину пустынь к старцу Амвросию. В то время как она подходила к келье старца, он, увидавши ее, подозвал к себе и сказал: «А что, крысы тебе еще не отгрызли нос?» Упала она старцу в ноги и рассказала, что действительно крысы их одолели и что она нарочно приехала к нему просить его святых молитв об избавлении от постигшей их напасти. Старец постарался ее успокоить. Возвратившись домой, она узнала от своего мужа, что в ее отсутствие крысы внезапно исчезли из их дома, повинуясь заговору заклинателя. Но когда она рассказала ему, что не заклинатель выгнал крыс, а святые молитвы старца Амвросия, у которого она была, муж ее раскаялся в своем заблуждении и с тех пор начал почитать батюшку отца Амвросия и вообще благоволить к монахам.

Бывший уставщик Оптиной пустыни, иеромонах Никон, поминая час смертный, спросил как-то старца Амвросия: «Где-то мне, батюшка, придется умереть?» «Ты ляжешь с великими людьми», — ответил старец. Года через три после кончины старца скончался и оптинский настоятель архимандрит Исаакий, должность которого принял архимандрит Досифей, бывший настоятель Мещовского Георгиевского монастыря. Отпросившись по нужде у нового настоятеля в Петербург, иеромонах Никон там вскорости и скончался и похоронен в Александро-Невской лавре с великими людьми.

Сообщила три рассказа о себе монахиня Белевского монастыря Варвара Николаевна Тереховская.

1. Бывши петербургской барышней, я с 18 и до 50 лет имела желание поступить в монастырь и томилась сердцем, что никак не могла осуществить его, более потому, что находилась под августейшим покровительством. Посещая часто в летнее время святые места, по неисповедимым судьбам Промысла Божиего попала и в Оптину пустынь; это было в 1876 году. Остановилась на гостинице, и, проживши уже целую неделю, я только что узнала от какой-то монахини, что есть в Оптиной пустыни, именно в скиту, старец необыкновенный. «Нам (т.е. мне и прислуге) никого не нужно; мы приехали только Богу помолиться», — отвечала я. «Да вы только взгляните на него, какой благодатный!» — проговорила монахиня. Решилась я пойти в сосновый лес посмотреть его. Вижу, что весьма обыкновенный монах благословляет за решеткой огромную толпу народа. Не слыхавши никогда в то время о старцах, подошла я ближе посмотреть на него. Этот батюшка монах дошел и до меня, барышни петербургской, благословил и, улыбаясь, шепнул: «Тебе надо жить в монастыре». Меня как стрелой поразили эти слова, и я невольно тут же высказала при всех: «Это просто на диво всему миру, как это неизвестный мне человек мог угадать мою постоянную думу точь-в-точь и заявить мне истину, таившуюся десятки лет в сердце моем и ведомую только единому Сердцеведцу Богу». По его святым молитвам вскоре все споспешествовало к исполнению моего заветного желания жить в святой обители.

2. Когда настало время отправляться мне из Оптиной домой, старец при прощании сказал мне: «Ты немолодая, слабая и очень больная. Тебе нужны два доктора лечить тебя». Я в удивлении ответила: «Какие два доктора? Вы ошибаетесь, я совершенно здорова», — и посмеялась словам старца. 16 августа возвратилась я восвояси. Но вот что со мной случилось. 8 сентября после обедни, выпивши чашку кофе, я попросила было другую, но вдруг, без всякой видимой причины, сильно заболела изнурительной лихорадкой и воспалением. Пригласили доктора немца, да и другого придворного. Утром приезжал врач немец, а вечером придворный доктор К. от великой княгини А. П. (основавшей Киевский Княжеский монастырь). Опять я видела в этом дивную прозорливость старца Амвросия.

3. Несмотря на такие случаи, могущие каждого убедить в прозорливости старца, я все-таки не имела к нему довольно веры. Тогда батюшка отец Амвросий пожелал еще сильнее убедить меня в том, что все слова его основаны на истине, и утвердить меня в вере, что он говорит и действует по благодати, пребывающей в нем. Прожила я год в одном из женских монастырей. И вот посетили меня столичные гости, которые, побывав в Оптиной, намеревались отправиться через Тихонову пустынь в Москву и далее. Батюшка отец Амвросий благословляет меня сопровождать гостей в Тихонову пустынь. Я отказываюсь, потому что там никого не знаю и мне там нечего делать, а более потому, что не с кем мне ехать назад в Оптину. Старец говорит: «Так есть кому тебя проводить, — три купца вяземские, которые имеют сильное желание ко мне приехать и не решаются, в ожидании милости Божией, кто бы их наверное довел до меня; а ты будешь их путеводительницей». «Напишите им записку от себя, чтобы они поберегли меня», — возразила я. Батюшка же ответил при всех, присутствовавших в хибарке: «Да я их совсем не знаю и никогда не видал». Итак, я поехала с гостями петербургскими в Тихонову пустынь, смеясь и не веря словам старца. Как, в самом деле, возможно человеку, слабому, смертному, знать, что за 65 верст расстояния от него люди неизвестные, чужие ему, помышляют, чего желают и что намереваются делать! Однако все пророческие слова его исполнились точь-в-точь. Гости мои из Тихоновой пустыни уехали. Осталась я одна. Но перед моим возвращением оттуда не оказалось ни одного богомольца, даже и пешие все ушли, и ни одного экипажа. «Что делать, как быть? Вот что со мной сделали на чужой стороне; и не вернуться мне теперь в свою святую обитель», — прошептала я и в скорби заплакала. Подходит гостинник рясофорный отец Николай (ныне отец Нафанаил, иеромонах), расспрашивает о причине горьких моих слез, утешает, что тут есть богомольцы, и обнадеживает достать экипаж из соседней деревни. Успокоившись от воображаемой мною скорби, я начинаю спрашивать: «Кто же эти богомольцы, дворяне?» «Нет, — отвечает отец Николай, — простые купцы». Первая истина слова батюшки отца Амвросия. На мой вопрос «Откуда они?» отвечает гостинник: эти купцы недалече от нас, вяземские. Вторая истина пророческих слов старца. — «Сколько их, 5-6 человек? — «Нет, только трое». Третья истина, сказанная старцем. Я согласилась с ними ехать к святому, благодатному, прозорливому батюшке Оптинскому старцу отцу Амвросию и довести их до него, рассказавши им дорогой, как он духом провидел их благое намерение и наперед сказал о них все то, о чем было выше упомянуто. Дивны дела Твои, Господи! «Когда настанет, — рассуждали купцы, — та счастливая минута, чтоб нам всем троим увидеть благодатного старца, насладиться его беседой и излить ему все скорби сердечные и невзгоды житейские!» После же беседы с ним они вышли от него утешенные и радостные.

Рассказывала монахиня Белевского монастыря Варвара Энгельгард: «В 1875 году брат мой, окончив курс в Михайловском артиллерийском училище, поступил на службу офицером в артиллерию. Затем через два года, в 1877 году, он назначен был в состав действующей армии против турок. В то время ему было около 20 лет. Сама я тогда жила в Зосимовской пустыни Верейского уезда Московской губернии. Однажды я получила письмо от одного из товарищей моего брата, в котором он сообщил мне ужасную весть о том, что брат застрелился. В страшном горе я отправилась в Оптину пустынь к старцу Амвросию. Являюсь к нему вся в слезах и все рассказала. Батюшка, как мог, постарался меня утешить. На вопрос мой, можно ли мне молиться за брата, батюшка отвечал, что Церковь за самоубийц не молится, но что он даст мне молитву, по которой можно мне келейно молиться за брата. Прихожу я к нему на другой день. Батюшка встречает меня радостный и объявляет, что брат мой жив и здоров. На вопрос мой, увижу ли я его, батюшка отвечал, что узнаю о нем лет через десять. Предсказание батюшкино исполнилось. Через 10 лет я получила из Америки письмо от брата, который извещал меня, что он жив и здоров и просит у меня прощения, что так долго не давал о себе никаких вестей».

Часто отвечал старец на мысли людей. Примеры сего бывали на общих благословениях. Одна монахиня стала думать, как это батюшке удается окормлять столько человек — Оптинских, шамординских и мирян, когда у всякого свои наклонности и всякому нужно указать свой путь. В тот же день старец, выйдя на общее благословение, заводит такую речь: «Вот что слыхивал я от стариков: задумала царица Екатерина II крепостных на волю отпустить и созвала к себе на совет высших в государстве людей. Все собрались, и царица к ним вышла; только митрополита ждут, — не едет. Долго ждали его, наконец дождались. Прибыл и извиняется, что ко времени не поспел, — у Казанского собора карета сломалась. «Сел я, — говорит он, — на паперти, пока другую искали, и мудрое услыхал я слово. Гонит мимо меня мужик стадо гусей. Их-то много, а он с хворостиною один, а идут гуси ровно, ни один не отстает. Подивился я и спросил мужика; а он мне в ответ: потому я один с ними и управляюсь, батюшка, что крылья у них у всех связаны». Услышала царица это слово и говорит: «Вопрос решен — не уничтожаю крепостного права».

Другая монахиня, которой старец советовал перейти в Шамордино, но которая опасалась, что по смерти старца будет ей тут без него тяжело, долго носила в себе эту мысль, не высказывая батюшке. Вот он, в ее присутствии, и говорит на общем благословении: «Знаете ли вы, что старцы при жизни своей никогда своей обители не оставляют; неужели же отступятся от нее после кончины? Нет, — все будут с ней, как и прежде».

Некоторым монахиням, никогда не бывши в их кельях, старец в подробности рассказывал, где что у них стоит и где что лежит, — словом, всю их келейную обстановку.