Глава 9. К своим пенатам

Арди Крух целеустремленно шагал по пустому коридору. Судя по схеме у лифта, до кабинета номер семнадцать оставалось еще три поворота. О встреченных при входе в университет двух подвыпивших военных он уже не думал. Он думал о фенктанах, угловых квалфиях и прочих специфических понятиях, находящихся в сфере его научной деятельности. Три года назад Арди Крух окончил Дьемерский университет, ему предложили остаться там работать, и он воспользовался этим предложением. Он был молод, амбициозен, уверен в себе и полон исследовательского рвения. Он знал о Зале славы союзной Академии наук и не сомневался в том, что там будет и табличка с его именем. Непременно будет!

Возле семнадцатого кабинета Крух остановился, поправил сумку на плече и прижал ладонью курчавый островок на макушке – впрочем, это было все равно что пытаться пригладить торчащие пружины. Оставив прическу в покое, он решительно открыл дверь, шагнул в кабинет и сказал, налегая на «д»:

– Добрый вечер! Арди Крух прибыл!

Эти слова были адресованы двум девушкам. Одна из них, черноволосая красавица в строгой коричневой кофточке и коричневой же юбке, сидела прямо на столе. Вторая, шатенка с короткой стрижкой и вздернутым носиком, одетая в серый свитер и серые брюки, расположилась на полу. И это при том, что в кабинете хватало стульев. В воздухе перед девушками висели виртуальные листы, заполненные текстом, формулами и графиками. На другом столе, среди бутербродов, стояли бутылки – судя по форме, предназначенные для сока. Несмотря на поздний час, Эннабел Дикинсон серьезно и тщательно готовилась к симпозиуму, а Уля Люма ей помогала.

Эннабел отвела взгляд от формул, коротко кивнула дорхуту и вновь, шевеля губами, погрузилась в чтение.

– Привет, Арди! – помахала рукой Уля. – Что-то долго ты от порта добирался. Заблудился, что ли?

– Мне пришли в голову кое-какие соображения насчет нижнего порога коэффициента продавливания метрики при отклонении вектора, и я решил сразу сделать прикидку, – ответил Крух, уже направляясь к девушкам. Он не уточнил, что эти соображения пришли к нему после прибытия на Лабею, в туалете космопорта «Прибрежный». – Сел в зале ожидания… и, судя по всему, заработался. Порог-то проседает не зеркально, а почти по принципу Даулана.

– Почти? – заинтересованно повернулась к нему Эннабел. – Это что-то новенькое! Нужно обсудить. И проверить твои расчеты.

– Мои расчеты не вызывают сомнения, – заявил мбоканийский ученый, остановившись у стола.

– А мы и не сомневаемся, Арди, мы просто проверим, – сказала Уля и поднялась с пола.

Крух заинтересовался цикломатрикой еще в студенческие годы, Толчком тут послужил фильм «Пропавшие в бездне» с непревзойденной Танали Лейвар в главной роли. Он записался на спецсеминар и с головой погрузился в науку, созданную мудрым берсийцем Циклориендасом Матрикандиленди. Из-за острой нехватки информации каждый шаг в изучении космоворотов давался с большим трудом – и тем не менее мбоканийский ученый кое-чего добился и подготовил сообщение на квамосский симпозиум. И тут пришел ноябрьский номер «Вестника Академии наук» с коротким материалом «К вопросу о возникновении космоворотов». Авторами материала значились некие Э. Дикинсон и У. Люма. Арди Крух внимательно прочитал каждое слово, все более волнуясь и ощущая болезненные уколы – это страдало его самолюбие. Неизвестные ему исследователи, судя по статье в «Вестнике», добились того, чего никак не удавалось добиться ему. А когда он узнал, что написали все это не маститые ученые, а студентки, ему стало совсем плохо. Перспектива заполучить собственную табличку в Зале славы таяла просто на глазах! Не теряя времени, он связался с университетом имени Химаила Монолоса и вскоре уже разговаривал с Эннабел Дикинсон и Улей Люмой. И попросил принять его перед симпозиумом, чтобы ознакомиться с материалами девушек, обговорить проблемы в узком кругу и согласовать выступления. Тогда он, мол, внесет коррективы в собственное сообщение, и участники симпозиума получат многостороннюю достоверную информацию. Что послужит стимулом для их дальнейшей научной деятельности и будет способствовать развитию цикломатрики. Девушки возражать не стали, и Арди Крух заблаговременно отправился на Лабею. До этого он еще пару раз связывался с Эннабел и Улей, и как-то само собой получилось, что они перешли на ты.

Более того, Арди Крух поймал себя на мысли о том, что ему нравится Уля Люма. Безусловно, Эннабел Дикинсон была красивее, но именно поэтому дорхут и не строил насчет нее никаких планов, понимая, что шансов у него тут нет. А вот с Улей могло получиться. Впрочем, все эти мысли если и присутствовали у него в голове, то лишь на самом дальнем плане. Главным на данном этапе было узнать, как далеко продвинулись квамосские студентки в изучении космоворотов. И незаметно, исподволь подвести девушек к мысли о том, что для цикломатрики будет гораздо лучше, если они станут работать вместе с ним, очень перспективным ученым Арди Крухом.

Дорхут очень не хотел расставаться с мечтой о Зале славы.

Не тратя время на пустопорожнюю болтовню, молодые цикломатрики приступили к работе. Эннабел с Улей принялись проверять расчеты Круха, а дорхут взялся за чтение доклада, над которым корпели студентки. И чем глубже мбоканиец вгрызался в текст и графики, тем больше понимал, кого заслуженно увенчают лаврами на грядущем общесозном симпозиуме. Несомненно, не имеющие никаких ученых званий девушки открывали новую страницу в цикломатрике! Сквозь череду случайностей начинала проступать закономерность возникновения космоворотов в разных частях Галактики.

– А откуда данные о таком количестве космоворотов? – пробормотал Крух, рассматривая очередной график и копаясь пятерней в своих кудрях. – Я что-то не встречал таких сведений. Кто это наблюдал и когда? И как появилась вот эта константа?

– Данные предоставил мой дядя, – пояснила Эннабел. – Дальше будет ссылка. И константу вывел тоже он.

– Что за дядя? – встрепенулся дорхут. – Откуда дядя?

– Хорригор Тронколен, – ответила черноволосая красавица. – Ученый, маг, мутант, бывший властелин нашей Галактики.

Арди Крух посмотрел на нее таким диким взглядом, словно сама Эннабел Дикинсон только что превратилась в космоворот. Сосредоточившись на цикломатрике, он не следил за тем, что сообщают средства массовой информации, и ничего не знал о Хорригоре и Аллатоне.

– При случае я тебя с ним познакомлю, – пообещала Эннабел. – Узнаешь много нового.

– Это шутка, что ли? – наконец обрел голос мбоканиец. – Какой маг, какой властелин?

– Глава силы Ирг! – воздела изящный палец Эннабел.

А Уля со смешком добавила:

– Ты перед ним не особо важничай, Арди, а то он тебя в какое-нибудь дерево превратит. И будешь стоять, нагнувшись, под метелью белой…

Покинув танк, Станис Дасаль не стал тратить время на то, чтобы любоваться достопримечательностями столицы Межзвездного Союза. Хотя посмотреть в Лисавете было на что. Например, на развалины древнего завода по производству пишущих устройств – там проводились экскурсии. Или на на остов не менее древнего многоэтажного здания над Инголом – оно было увековечено в киношедевре «Падающая башня», а еще оттуда прыгала на резинках детвора. Но Дасаль сразу взял такси и отправился на север континента, где располагался космопорт «Плесецк». Именно оттуда уходили дальнолеты к Макатронии. Укоризненные слова Аллатона застряли у груйка в голове, и он неожиданно для самого себя принял решение посетить родной дом. Не предупреждая отца с матерью – пусть это будет для них сюрпризом. Еще в такси он заказал билет на прямой рейс и за четыре часа до отправления приземлился на стоянке космопорта.

Как оказалось, в душу ему запали и слова древнего поэта о «надежном причале». После окончания строительного колледжа в Трех Горах Дасаль бывал дома, в Ручейках, всего два или три раза. А так жил то в гостиницах, то в арендованных квартирах, а когда отбывал наказание, о жилье вообще можно было не заботиться – место в тюремной камере ему предоставляло государство.

В деньгах он сейчас не нуждался, никаких обязательств ни перед кем не имел и мог провести в родительском доме столько времени, сколько ему заблагорассудится. А дальше?

Груйк решил пока не строить планов на будущее. «Мне нужна передышка», – сказал он себе и перестал думать на эту тему.

Однако общение с Шерлоком Тумбергом, магами, танкистами и Бенедиктом Спинозой не прошли бесследно. Внешне Дасаль оставался прежним, но чувствовал, что внутри происходят какие-то перемены. Точнее, пока не перемены – просто что-то в глубине словно сдвинулось с места и не собиралось возвращаться на прежнюю позицию. Дасаль очень не хотел, да и не привык копаться в себе, но не мог избавиться от ощущения, что его сносит с накатанной жизненной колеи.

В ожидании посадки на дальнолет груйк побродил по космопорту, привычно окидывая оценивающим взглядом украшения пассажиров. А потом увидел перед собой вывеску «Наливай-ка!» – и вопрос о том, как провести оставшееся до посадки время отпал сам собой. Правда, подумал Дасаль не о крепких спиртных напитках, а о хорошем пиве, бокальчик которого уместен всегда и везде. Самым дорогостоящим в «Наливай-ке!» оказалось светлое пиво «Северное сияние», и это был как раз тот случай, когда качество вполне соответствует цене. Дасаль прихлебывал пенный напиток, никого из посетителей особенно не разглядывая, – но тут сидящий вполоборота к нему плотный мужчина в белом повернул голову, и груйк узнал его. Забрав свой бокал, Дасаль направился туда, сел напротив старого знакомого и широко улыбнулся:

– Привет, Рыжий!

Волосы у мужчины действительно были рыжеватыми, аккуратно уложенными в короткую прическу. Перед ним стоял изящный бокал с чем-то золотистым, похожим на сухое вино, а на тарелке лежали розовые шарики булек в собственном соку. Мужчина, изогнув бровь, воззрился на Дасаля, и на его почти квадратном лице обозначилось выражение, очень походящее на недовольство. Во всяком случае, радости там точно не было. Таким взглядом смотрят на знакомого, общаться с которым не имеют никакого желания.

– Привет, Садаль, – кивнул мужчина. – Только я не Рыжий, а Трист Виндор, заруби это себе на носу. Рыжие остались сам знаешь где.

– Так и я не Садаль, а Дасаль, – с некоторым смущением произнес груйк, разочарованный таким отношением к себе. – Станис Дасаль.

Да, совсем не такой реакции ожидал он от соседа по камере времен первой отсидки. Большого удовлетворения от того периода своей жизни груйк не получил, но, выйдя на свободу, не прекратил заниматься противозаконными делами. Просто призвал себя работать так, чтобы впредь не попадаться.

– Ну, Дасаль – и что? – жестким тоном спросил бывший сокамерник.

– Дык… это… – растерялся груйк. – Просто вижу – кореш сидит, Рыжий… э-э… то есть Трист… Вот, решил подгрести. – Умелец качнул недопитым бокалом. – Побакланить за жизнь…

– Я тебе не кореш, – осадил его Виндор, – и разговаривать мне с тобой некогда, да и не о чем. Разговоры наши на крытке остались, и у меня давным-давно другая жизнь. Честный бизнес, и по сторонам все время смотреть не надо и шарахаться от каждого полицейского. Если ты все еще старыми делами занимаешься, то советую завязывать. Ставить точку. И жить по-новому. Не люблю я прошлое вспоминать, так что не маячь тут, не лезь с разговорами. А если имеешь какое-то коммерческое предложение, то обращайся в мой офис.

– Да нет у меня никаких предложений, – пробормотал Умелец. – Просто хотел пообщаться. Но теперь уже не хочу. Давай, Рыжий, не кашляй.

– Не страдаю, – усмехнулся Трист Виндор, подцепил ложечкой бульку и отправил в рот.

А Дасаль поставил на стол свое пиво и зашагал к выходу.

«Завязал Рыжий и поднялся… Может, тоже бизнесом заняться? Легальным…»

Но заниматься бизнесом Умельцу не хотелось.

Эта встреча подпортила ему настроение, и до самой посадки Дасаль просидел в зале ожидания, пытаясь развлечь себя играми на комме. Уже поднимаясь на борт дальнолета, груйк спохватился, что не купил никаких подарков родне. Подумав, он пришел к мысли заменить подарки деньгами – отец с матерью лучше знают, что им нужно, вот пускай и распоряжаются на свое усмотрение. И сами решают, какие суммы выделить другим родственникам.

Путь до Макатронии был сравнительно коротким. Груйк проводил время в каюте, попивая пиво и любуясь коллекциями украшений на сайтах разных музеев Межзвездного Союза. Сердце то сладко замирало, то принималось учащенно биться при виде особенно красивого перстня или вычурного браслета. В какой-то момент Дасаль поймал себя на том, что думает о Можае. Он уже читал информацию об этой планете и знал, что, кроме роомохов, там существуют и другие автохтоны, стоящие на более высокой ступени развития, с довольно давней историей. И конечно же, там есть захоронения, а значит – есть и всякие ценные раритетные вещицы. И не только в захоронениях. Если побродить по Можаю, то можно много чего обнаружить…

Правда, на ноге у него браслет, и полиция контролирует его перемещения – но ведь когда-то же этот браслет снимут!

«И вот тогда уж…» – мечтательно прищурился груйк.

Но вспомнил о своей встрече с Тристом Виндором, порвавшим с преступным прошлым, – и призадумался.

Прибыв на родную планету, Станис Дасаль перекусил в портовой таверне и полетел в Пардинские горы, к «надежному причалу» в тихом селении Ручейки, где он когда-то появился на свет. Кстати, эти стихотворные строчки, независимо от воли груйка, продолжали звучать у него в голове. А прежде чем сесть в мобиль, он посмотрел в комме информацию о погоде и тут же, возле стоянки, купил, особенно не выбирая, простенькую серую куртку. Соваться в горы в одной рубашке не стоило – вечера и ночи там ожидались прохладные.

Мобиль опустился на посадочную платформу у оврага, рассекающего горный склон. Овраг тянулся вниз, к речке, весело бегущей по камням. Рыбы там в детские годы Станиса водилось изрядно, и он надеялся, что с тех пор ее не убавилось. С ягодами уж точно было все в порядке – в этом Дасаль убедился еще при снижении, когда разглядывал кусты, усеявшие склоны оврага. Ветви кустов сгибались под тяжестью облепивших их крупных красных шариков чички. Из чички получалось отличное варенье, и она придавала неповторимый вкус самогону. А еще в этом овраге он в детстве катался на санках.

Зеленое покрывало деревьев уходило вверх, к горным вершинам. В лесном полумраке всегда таилось столько грибов, что хоть выстилай ими дороги. Впрочем, здешние дороги, а точнее, тропы, в этом не нуждались – спасибо предкам, которые тщательно выложили их камнем. Одна такая тропа вела от посадочной платформы через расчищенное от деревьев пространство к самому селению. Аккуратные домики были разбросаны по склону посреди старых вырубок. Они лепились то выше, то ниже, без какой-либо узнаваемой системы. Многие из них едва виднелись за деревьями, поднявшимися на месте тех, что были повалены топорами прадедов. В стороне от селения простирались обширные луга – великолепные пастбища для скота.

Все вокруг было пронизано умиротворенностью, и Дасалю захотелось лечь на спину, раскинуть руки и смотреть в безмятежное чистое небо, на котором улыбался, присев на впадину перевала, желтый диск Селонча. Некогда груйки поклонялись ему, разжигали костры на склонах, рубили деревья и вытесывали из стволов фигуры этого бога. В голову ему втыкали ветки-лучи и на зиму ставили возле своих жилищ. А весной с песнями и плясками пускали вниз по реке и благодарили за то, что Селонч помог пережить холодное время года. Станис Дасаль этих обрядов уже не застал, но память о них сохранилась.

Отправив мобиль обратно в столицу, груйк, разглядывая все вокруг, медленно направился по тропе к селению. Родного дома отсюда видно не было – его заслоняли деревья, но Дасаль ощущал, что он там есть, и от этого ощущения на душе у груйка стало тепло и спокойно.

«Надо было бы и почаще сюда наведываться, – упрекнул он себя, полной грудью вдыхая горный воздух. – По-любому, тут лучше, чем на крытке…»

Народу в Ручейках оставалось всего ничего, поэтому Дасаль не удивлялся, что никто не встретился ему по пути к дому. Хотя нет, удивление все-таки присутствовало – кто-то ведь должен был хотя бы выйти на крыльцо, чтобы посмотреть: кто это там прилетел? Или они мобиль не заметили?

В палисаднике у небольшого двухэтажного дома росли всякие плодовые кусты и цветы, с ветки дерева свисали качели – память о детстве. Входная дверь не была заперта – Дасаль не мог припомнить, чтобы тут вообще пользовались замками, – и груйк шагнул в прихожую. Дом встретил его тишиной. Дасаль молча обошел все его помещения, даже заглянул на чердак и убедился в том, что никого тут нет. Вероятно, родители ушли за грибами или ягодами и еще не вернулись. А куда им торопиться? Можно было, конечно, позвонить отцу или матери, но груйк не хотел отказываться от мысли о сюрпризе.

Станис вышел на крыльцо и вновь обвел взглядом селение. Солнце уже скрылось за перевалом, и краски горного склона потускнели. От Третьего ручья поднимался по тропе, медленно приближаясь к Дасалю, какой-то длиннобородый и вислоусый босоногий мужчина. Был он невысоким и худощавым, и видавший виды рабочий комбинезон неопределенного цвета свободно болтался на нем. Именно по этому знакомому комбинезону, еще не разглядев лица, Станис определил, что это Напас Кущарь. Тот самый дед Напас, которого Умелец помнил с детства.

Когда односельчанин подошел ближе, опираясь на резной деревянный посох, Дасаль увидел, что дед почти не изменился со времени последнего его, Дасаля, визита в Ручейки. Разве что борода стала еще длиннее, да брови еще гуще нависли над маленькими, но зоркими глазами цвета осеннего неба. Много лет назад Кущарь, погнавшись за молодежью, тоже покинул селение и перебрался в городок Три Горы. Но долго там не задержался. Поработал в сервисном центре да и вернулся в родные Ручейки. Комбинезон у него остался именно с тех дней. «Больно они все там прыткие, факт! – сетовал Кущарь. – И сами торопятся, и тебя подгоняют. Не привык я к такому, факт! И в кабаках у них слишком шумно, галдят наперебой, не дают и словечка вставить…»

Станис Дасаль спустился с крыльца и сделал несколько шагов навстречу односельчанину.

– Приветствую, дед Напас!

Кущарь остановился, выставил посох перед собой и положил на него и вторую ладонь.

– И даже дальние пути иногда ведут к родному порогу, – изрек он дребезжащим, но вполне звучным голосом. – Дорогу-то подсказали или сам вспомнил?

– Да я и не забывал, – несколько смущенно ответил Дасаль. – Просто все дела, дела, разъезды. Приходится крутиться…

Родители не распространялись о том, что для их сыночка тюрьма стала чуть ли постоянным местом обитания. А на вопросы отвечали, что он занимается оценкой и перепродажей старинных вещей, беспрерывно колесит по всему Межзвездному Союзу, сладок кус не доедает, ночей недосыпает и тому подобное.

– Приходится, факт! – кивнул Кущарь. – Только и передых себе надо давать, чтобы осмотреться, подумать внутри себя: а зачем я есть и зачем кручусь?

– Вот я и дал себе передых, – улыбнулся Дасаль. – Из Лисавета рванул прямо сюда, к истокам. Только что-то пустовато в Ручейках, а, дед? Совсем никого не видно. И родителей вот нет дома.

– А никого тут и нет, кроме меня, – сообщил дед Напас и подергал себя за кончик длинного уса. – Факт! Изошло все местное народонаселение в столицу, в Кеви, ибо слушают, что вложат им в уши, а своей головой не думают.

– То есть? – оторопел Дасаль. – Все переселились, что ли? С чего это вдруг?

– Хорошее приелось, решили поменять на лучшее, – ответил дед. – Нашелся пастух, наговорил всякого и увел стадо. А меня оставили на хозяйстве, за скотинкой присматривать. Хотя что за ней присматривать-то? Сама когда надо ушла, – он, полуобернувшись, повел рукой в сторону лугов, – сама когда надо пришла. Факт! А мне что – сиди в шалашике да поглядывай для порядка. Да я и не собирался пастуха этого слушать и все равно никуда не пошел бы. Не хватало еще, чтобы мной командовал какой-то балабол из Синих Камней! Не дождется, факт! – Напас Кущарь с силой стукнул посохом о землю. – Ибо не только голову имею, но и ценное содержимое внутри нее, а не только чтоб кашу запихивать! Ибо существую потому, что мыслю, а не как гриб какой-нибудь со шляпкой философско-бессодержательной!

– Подожди, дед, не части, в натуре, – приглушил его пыл Умелец. – Давай, базарь по порядку, а то я не въезжаю.

– Это теперь в Лисавете так изъясняются? – прищурился дед Панас. – Прям как в фильмах про уголовные элементы.

– Да пришлось тут общаться со всякими, – нашелся Станис. – Вот к языку и прилипло, в нату… Кхм! Дед, ты можешь толком объяснить, кто, куда и зачем всех отсюда увел? Какая-то программа переселения, что ли? Или все они просто на футбол подались?

– На футбол! – усмехнулся Кущарь. – Такой футбол нам не нужен, факт! С таким футболом я просто плюну на все, завалюсь себе в шалашик и буду думать о вечном. Ты вот знаешь, например, что если все звезды нашей Галактики собрать в одну кучу, то здесь не то что трава выгорит, но и речка пересохнет? А уж о ручьях я и не говорю!

– Я, между прочим, до недавнего времени выполнял обязанности консультанта одной научной экспедиции, – не удержался Дасаль от того, чтобы не похвалиться. – А экспедицию, между прочим, организовала союзная Академия. Так что я вполне в теме насчет звезд. Ты, дед, не томи, а объясни все внятно. Неужели так сложно ответить на мои вопросы?

Кущарь почесал посохом спину и с важным видом произнес, окидывая взором горные вершины:

– Ответы на вопросы, как правило, порождают новые вопросы, и приходится отвечать на них, что служит причиной очередных вопросов, и процесс этот, взятый в длительности своей, может занимать протяженный отрезок времени, вызывая у отвечающего неуверенность в своих силах и желание если и не пополнить их, то перестать растрачивать. Факт! И никакая даже самая-пресамая академическая академия не сможет этот факт оспорить. И это тоже факт!

– Ууу! – простонал Дасаль и оперся рукой о ствол ближайшего дерева. – Я как-то раньше не замечал, что ты можешь разводить такую бодягу.

– Прожитые годы добавляют мудрости, – вновь начал косить под философа дед Напас. – А если не добавляют, то они прожиты зря.

По-моему, ты тратишь больше сил на весь этот базар, чем если бы просто ответил, почему все отсюда ушли, – утомленно произнес Дасаль.

– Ты меня не дослушал, парнишка, – строго отчеканил Кущарь, нацелив на него посох. – А я клоню к тому, что при ответах нужно с периодической закономерностью пополнять свои силы. И у меня есть такое средство, факт!

– Так воспользуйся же им, дед! – вскричал Дасаль. – Где оно? Покажи!

Пожилой мудрец-односельчанин расстегнул комбинезон, покопался рукой за пазухой и извлек на свет плоскую прозрачную бутылку солидных размеров. Судя по красноватому цвету, это был самогон, изготовленный с применением чички.

– Вот он, источник сил и пополнения мозгового вещества! – провозгласил дед Напас. – Разумеется, я и тебе предоставлю возможность приникнуть к нему. Мозговое вещество лишним не бывает, факт! Причем медицинский!

– Ну-у, дед… – протянул Дасаль. – С этого бы и начинал, и давно уже все стало бы ясно. Сейчас я емкости принесу и закусь какую-нибудь посмотрю.

Он шагнул было к дому, но слова Кущаря остановили его.

– Ты что, парнишка, совсем забыл о традициях, удалясь от отчего порога? Какие емкости, какая закусь? Емкость уже есть, – он потряс бутылкой, – а закусью нам послужит целебный воздух. Если этого мало, то можно занюхать рукавом. Не надо портить прекрасную картину лишними мазками. Будет ли лучше наша чичкуха, это прелестное дурманящее зелье, если потреблять его из стаканов, а не прямо из горлышка. Отнюдь, и это факт! Она не может быть лучше, потому что она и так – само совершенство. И кто тебе сказал, парнишка, что чичкуху нужно закусывать, забивать ее запах и вкус? Если бы я не знал тебя, то решил бы, что ты не из наших Ручейков.

Дасаль виновато развел руками, а дед Напас откупорил бутылку и сделал несколько лихих глотков. Зажмурился, потряс головой, крякнул, уткнулся носом в рукав комбинезона и некоторое время стоял так, периодически содрогаясь всем телом. Потом шумно задышал, вытер слезы, сплюнул тягучей слюной и высморкался в траву.

– Хор-роша… факт! – отдуваясь сказал он и протянул бутылку Дасалю, с легкой тревогой наблюдавшему за всеми телодвижениями и гримасами односельчанина.

У Станиса уже был опыт распития «прелестного дурманящего зелья». После первого курса он приехал на каникулы в Ручейки и вместе с приятелями хватил чичкухи перед танцами в доме культурного отдыха. Нет, прошла она относительно хорошо – во всяком случае, назад не просилась и дыр в желудке, кажется, не наделала. Но потом… Потом вместо танцев он почему-то оказался у речки и ползал там на четвереньках, а земля под ним качалась и то и дело чувствительно втыкалась в лицо. Кусты на другом берегу то расплывались, то пускались в пляс, и в животе пылал пожар. Когда руки в очередной раз подогнулись, он угодил головой в воду, но сумел перевернуться и заползти еще дальше. Так и лежал в воде, среди камней, благо там было мелко… а потом его все-таки вырвало. Организм не принял самопального напитка, и больше Дасаль пробовать чичкуху не решался, предпочитая что-нибудь не такое убойное.

Но местные обычаи он все-таки не забыл: отказ от выпивки страшно обидел бы деда. И тот мог пустить в ход посох. Поэтому Станис взял бутылку и, задержав дыхание, сделал маленький опасливый глоток. Защипало язык, обожгло горло, во внутренности словно воткнули раскаленную железяку – однако все обошлось малой кровью. Дасаль понюхал рукав новой куртки, несколько раз сглотнул, борясь с подступившим к горлу комком, и на этом неприятные ощущения и закончились. Все-таки он был уже не учащимся Трехгорского строительного колледжа, а взрослым мужчиной, перепивший в своей жизни много всякого-разного. Тем не менее Умелец обнаружил, что окрестности словно подернулись дымкой – и вряд ли это был вечерний туман.

– Во-от, – удовлетворенно произнес дед Напас, принимая бутылку. – А говоришь – закусь… Наш воздух хоть кусками нарезай да на хлеб мажь, а то и без хлеба – какая еще нужна закусь? Все естественно должно производиться, в соответствии с природой, натуральным образом. А мы не тем путем идем, заменить природу стараемся, выдумываем что-то… А кто мы такие-то, если разобраться? Стяни с нас одежду, и будем мы частью природы, факт!

– Дед Напас, так что же случилось-то? – осторожно напомнил Дасаль.

– А вот сейчас все и поведаю, – ответил Кущарь, закрывая бутылку. – Давай-ка присядем, парнишка: на ногах диалоги вести – себя не жалеть. Да и чичкуха лучше усваивается в сидячем положении. Тогда и добавка легко идет, как с горы на санках. И мозговое вещество быстрее пополняется и качественнее, факт!

Он опустился на землю под деревом, поставил бутылку между коленей, а посох положил рядом с собой. Дасаль присел на корточки напротив деда – эта поза была ему очень привычной по тюрьме. И наконец-то услышал более-менее внятный рассказ о том, что произошло с жителями Ручейков. Время от времени Кущарь делал глоток, и речь его становилась все более тягучей. Станис же только смачивал губы, но и этого хватило для того, чтобы его стало покачивать, и он вынужден был сесть на то место, каким обычно и сидят.

История, которую излагал дед Напас, была не то чтобы совсем уж необычной, но такого от односельчан Станис Дасаль никак не ожидал. Началась она в прошлом месяце, когда в Ручейки заявился уроженец соседних Синих Камней Устафас Маен. По словам Кущаря, вернувшийся из столицы на свою малую родину Маен начал вести бурную деятельность среди жителей окрестных селений. Этот активист носился с идеей создания в здешних местах обширной спортивно-развлекательно-оздоровительной зоны со спорткомплексами, игровыми центрами и отелями, катками и бассейнами, пешеходными маршрутами и лыжными трассами – и так далее. Реализация этого проекта, убеждал Маен, привлечет сюда множество народа изо всех уголков Межзвездного Союза и обеспечит постоянной высокооплачиваемой работой все местное население. И финансировать эту затею должно было, по мнению Маена, правительство Макатронии. Правительство же в ответ на атаки активиста приводило доводы о нецелесообразности выделять средства на превращение уголка Пардинских гор в галактический центр спорта, отдыха и развлечений. Потому как работали уже подобные центры на других планетах с гораздо более развитой инфраструктурой, и сонмищ желающих посетить их как-то не наблюдалось. Не было никаких оснований считать, что толпы любителей скалолазания, горных лыж, прыжков в воду и прочего прямо-таки ломанутся на Макатронию. Устафасу Маену порекомендовали поискать тех, кто захотел бы вложить свои деньги в этот проект и пообещали всяческое содействие, если таковые лица найдутся.

Но вместо того чтобы прислушаться к этому совету, Маен принялся обрабатывать местных жителей. Он мотался по горным селениям, рисовал грандиознейшие преспективы и призывал народ отложить все дела и единой массой, с малыми детьми, беременными женщинами и стариками, отправиться в столицу. А там расположиться на площади перед Домом правительства и требовать выделения денег на осуществление проекта. И стоять там до победы! И даже не стоять, а если потребуется – и жить там. В палатках. Устроить кухни, завести огородики, танцевать, петь, скандировать требования и непрерывно жечь факелы – чтобы больше впечатляло. А чтобы отличать участников этой акции от столичных зевак, Маен предложил горцам явиться в Кеви с ложками на шее. Мол, эй вы, правители, дайте нам возможность прилично жить и нормально питаться.

Язык у Маена был подвешен хорошо, энергии хватало, и ему удалось зажечь массы своей идеей. И отправились эти массы в столицу по его призыву, и стояли там уже третий день, добиваясь принятия положительного решения.

– Вот так и получилось, – завершил Кущарь свой рассказ. – Один балабол всех с собой увел! И ведь на самом деле ложки на шею повесили!

– Он бы еще им посоветовал горшки на головы надеть, – буркнул Дасаль.

– А и надели бы! – воскликнул дед. – Ты бы, парнишка, видел, как они тут в мобили грузились по команде помощников этого балабола: как роботы со стеклянными глазами! Скажи им: «Сигайте в обрыв!» – и сиганули бы, факт! Нашел пастух свое стадо, а оно пастуху и радо, – у деда вновь получилось в рифму, словно тут уже успел побывать супертанк Бенедикт Спиноза.

– Значит, маму с папой я здесь не дождусь, – удрученно произнес Дасаль и рыгнул. Отрыжка была самогонной. – И что делать? Пилить в столицу, там их искать? Если не затопчут, в натуре…

– А туда, на площадь, и не продраться, там оцепление стоит, – сообщил дед Напас. – Я в новостях видел. Мы лучше сейчас бутылку допьем и пойдем ко мне в шалаш за добавкой. Там и оприходуем.

– Нет, дед, – решительно отказался Дасаль. – У меня с желудком проблемы, так что я пас. Сколько смог – столько и газанул. Хоть и хорош зинзибер, но здоровье дороже. Мне еще консультации давать надо, в натуре.

– Ну, смотри, парнишка, – не стал возражать Кущарь. – Тогда я пошел, мне на посту нужно быть, наблюдать, факт!

Что он мог бы наблюдать в сгущающихся сумерках, дед не уточнил.

– А я, пожалуй, к братану с сеструхой намылюсь, в Кеви, – решил Дасаль. – Они-то, надеюсь, не бабахнулись…

– Не верь собственной надежде – тем приятнее будет, если она осуществится, – афористично выразился дед Напас и, пошатываясь, удалился. Забрав с собой бутылку, в которой самогона было едва ли на палец.

А Станис, отказавшись от практики сюрпризов, позвонил брату.

Гранис отозвался сразу, будто ждал этого звонка, хотя Умелец уже давненько не общался с братом. Из комма Станиса полилась музыка – вечернее веселье в столичном ресторане, где Гранис играл на битреме, было в полном разгаре.

– О, а я только собрался тебя набрать – вдруг ты здесь, на Макатронии? – сказал Гранис вместо приветствия, словно они виделись каких-нибудь полчаса назад. – Только что приходил какой-то тип, бородатый и глаза бегают – спрашивал, не знаю ли я, где тебя искать. Явно не из полиции – скорее, наоборот. Ясное дело, я сказал, что не знаю. Да я и действительно не знаю! Ты же вестей о себе не подаешь и в гости не заглядываешь.

– Да все как-то не получается, – пробормотал Станис, лихорадочно перебирая в памяти обманутых им клиентов и прочих лиц, которые могли бы его разыскивать.

«Боагенго! – колоколом ударило в голове. – Портовая таверна!»

Тот тип, которого он, Дасаль, помог сцапать в «Трех пексарях», вероятно, воспользовался правом на звонок и рассказал своим подельникам о заложившем его груйке. И те принялись искать следы. Но как «черный археолог» узнал имя? Да вот ведь как-то же узнал!

«Рвать когти отсюда! И как можно быстрее! – мысли метались, задевая и толкая друг друга. – Забиться в такую глушь, где никто никогда… На Можай!»

– Ты сейчас где? – спросил брат. – Давно прилетел?

– Я… – Станис замялся. – В общем, уже улетаю. Спасибо, что предупредил. Как ты, как сестренка?

– Нормально, – ответил Гранис. – Я играю, она пляшет и все-такое. Может, скоро замуж выйдет… если получится.

– Понятно, – торопливо сказал Умелец. – Ты там проследи, чтобы ее не киданули. Я потом с тобой свяжусь.

– Не киданут, – заверил брат. – А ты будь поосторожней.

– Сам знаю – жизнь научила. Ладно, сеструхе привет. Пока!

Как только лицо Граниса исчезло с экранчика комма, Станис вызвал такси и зашагал к платформе у оврага. Было уже совсем темно, фонари не горели – вероятно, дед Кущарь в целях экономии отключил уличное освещение, – а высыпавшие на небо звезды света почти не давали. Хорошо что дорога была знакомой, хоженой-перехоженой – до платформы Умелец добрался, споткнувшись всего раза два-три. Да и то не из-за потемок, а из-за самогона – хоть и выпил он всего ничего, но забористая чичкуха баланс в организме все же нарушила. Вокруг по-прежнему было пустынно, скот вернулся в свои автоматизированные стойла, и деда Напаса тоже не было слышно.

«Заскочу в Три Горы, там и захаваю что-нибудь», – подумал Станис. Ему все-таки хотелось повидать городок, в котором он когда-то учился.

Умелец вновь достал комм и заказал билет до Можая.

…Место учебы встретило его тишиной и малолюдьем. Дасаль прошелся по знакомым улицам, ощущая какое-то сладостно-болезненное томление в груди, и свернул к раздвинутым дверям ресторана «Вкус гор», зазывавшего посетителей ночными пятидесятипроцентными скидками.

Несмотря на эту рекламу, в зале ресторана в столь поздний час едва ли можно было насчитать и десяток любителей поужинать перед сном. В одном углу кучковалась группа темнокожих туристов, в другом вели оживленную беседу трое мужчин – как положено, со спиртным, и в немалом количестве: на столе стояли две пустых бутылки и одна едва начатая. А наискосок от них, ближе в дверям, сидела боком к Дасалю какая-то темноволосая женщина в бордовом платье. Она держала в руке узкий вытянутый бокал, предназначенный для сухих вин. Именно сухое вино, судя по цвету, женщина и потягивала, глядя на украшенную горными пейзажами стену зала. Тут играла музыка, но доносилась она словно издалека и не била по ушам.

Впрочем, о музыке Дасаль забыл в тот же миг, как женщина повернула к нему лицо. Груйк обомлел и почувствовал, что сердце его проваливается в бездну.

«Этого не может быть, – сказал он себе. – Обман зрения?»

Он знал, он был уверен в том, что это не обман зрения. А потом его осенило – он понял, как такое стало возможным.

«Ну конечно!» – мысленно воскликнул Дасаль.

Ему очень хотелось считать, что это именно так.

Немного придя в себя, Умелец направился к женщине – сердце его колотилось, кровь стучала в висках. Он то и дело натыкался на стулья и столы, потому что не сводил с нее глаз. Она же вновь перевела взгляд на стену и отпила из бокала.

«Не узнала? Да, наверное, не узнала… Лет-то немало прошло…»

Дасаль приблизился к ее столику, и женщина опять посмотрела на него – с легким удивлением, смешанным с досадой и приправленным неприязнью. «Не надо ко мне приставать, – словно говорила она. – Проходи мимо, пей себе водку, а я и без твоей компании обойдусь».

Но Дасаль проходить мимо не стал. Остановившись рядом с женщиной, он сглотнул и тихо произнес:

– Рини… Привет, Рини… Это я, твой однокурсник Станис Дасаль. Строительный колледж, вон там, на Восьмой. – Он показал рукой. – Помнишь такого?

Женщина вздохнула протяжно и утомленно, будто за эти несколько секунд Дасаль сумел ей смертельно надоесть. Ее лицо было красивым, но каким-то поблекшим, и черные глаза, казалось, давно забыли о прежних искорках. Галактическая принцесса, окруженная свитой воздыхателей, превратилась в уставшую от жизни служанку, у которой все позади. И это при том, что ей не было еще и сорока.

– Если это способ навязаться в знакомые, то он неудачен, – словно через силу сказала женщина тусклым хрипловатым голосом. – По крайней мере, со мной. Во-первых, не было среди моих однокурсников никаких Штанишей Дашалей. Во-вторых, я не училась в строительном колледже. И в-третьих, я не Рини, а Яната. Доволен, строитель? А теперь иди дальше, я в собеседниках не нуждаюсь.

Однако Дасаль не стал следовать этому недружелюбному совету. Он отодвинул стул, сел сбоку от Янаты и тихо произнес:

– Извините, если я ошибся. Но вы просто невероятно похожи на мою однокурсницу Рини Журк. Просто невероятно!

– Бывает, – усмехнулась Яната, и Дасалю показалось, что ее голос чуть потеплел. – Но я не Рини Журк. Я – Яната Хопар. И когда-то давно училась в медицинском колледже. А теперь сижу и угощаю себя вином. И предпочитаю заниматься этим в одиночестве.

Умелец не сомневался в том, что рядом с ним сидит незнакомая ему женщина… и все-таки он был убежден, что это именно Рини Журк! Все дело было в «петле времени», в которую он вместе с другими участниками экспедиции угодил на Гренделе. Прошлое изменилось, и немного другим стало настоящее, и в этом настоящем не было Рини Журк, погибшей под камнепадом, а была Яната Хопар – целая и невредимая, только какая-то отстраненная и грустная. Наверное, что-то у нее в жизни пошло не так.

Дасаль не знал, истинно ли его предположение, но верил в него. Потому что очень хотел верить.

– Честное слово, я ни за что не стал бы вам мешать, – горячо сказал он, приложив руки к груди. – Не в моих правилах подсаживаться к незнакомым женщинам… но это удивительное сходство… Вы ввели меня в заблуждение!

– Ну вот, я еще и виновата, – вновь усмехнулась женщина и тут же поблекла. – Удивительное свойство мужчин: делать виноватыми кого-то другого, только не себя. Я понимаю эту позицию, так гораздо удобней жить, но… – Она вздохнула и сделала маленький глоток.

– Это свойство присуще далеко не всем мужчинам, – мягко возразил Дасаль. – Я, например, никогда таким не занимаюсь. Просто, видите ли, Яната, в жизни бывают разные обстоятельства, и не всегда разберешь, кто прав, кто виноват. А бывает, что виноваты оба. Или никто, а вот так уж оно получилось. – Умелец изо всех сил старался следить за своей речью, чтобы в ней не проскакивали тюремные словечки.

– Ага, – кивнула Яната, и в ее глазах наконец-то мелькнуло нечто похожее на те искорки, которые были так присущи Рини Журк. – Известные песенки. А в последнем куплете все равно одно и то же: «Я чист, как младенец, а ты поищи причину в себе».

– Я такого куплета не знаю, – возразил Дасаль. – Мужчины ведь разные, в нату… – Он осекся. – В самом деле! Если вам не повезло с одним, это не значит, что все такие же, и вам не повезет с другим.

– По-моему, вы все-таки напрашиваетесь в знакомые, – с лукавинкой заметила Яната.

– Нет-нет, что вы! – запротестовал Дасаль. Чуть помолчал и добавил: – А точнее… Понимаете, Яната, я был страшно влюблен в Рини… только без шансов, с моим-то цифербла… э-э… с моим-то лицом. Да еще и шепелявый. У нее и без меня была куча поклонников… А я тут домой наведался, в Ручейки, и вот, решил поужинать в городе юности по пути в порт. И тут увидел вас…

– То есть увидели во мне свою прежнюю любовь, – задумчиво сказала Яната. – Понимаю вас, Штаниш…

– Я не Штаниш, – поправил ее Дасаль. – Я Штаниш. Не «ша», а «эш».

– Станис?

– Да, Штаниш. Увидел вас – и сердце чуть не взорвалось!

Яната покивала, покручивая бокал в пальцах, и опять вздохнула:

– Завидую вам, Станис. Мое сердце на такое уже неспособно. Опустошенность и апатия… И это он сделал меня такой, это он во всем виноват. Привез сюда… – Она замолчала и горько сжала губы.

– Муж? – осторожно спросил Дасаль.

– Уже не муж, – ответила Яната. – И уже не здесь. А я не знаю, куда мне ехать. Да и не хочется мне ничего…

– Со мной такое случалось, – произнес Умелец, сочувственно глядя на нее. – И не хочется ничего, и поговорить об этом не с кем, потому что каждый своим занят. А ведь это очень важно – когда есть кому выговориться.

– Да, тут вы правы, – согласилась Яната. – Держать все в себе… Иногда это бывает просто невыносимо… И приходится как-то успокаивать себя. – Она бросила взгляд на свой бокал. – Пытаться успокаивать…

– А знаете что, Яната, – начал Дасаль. – Вы не против, если я сейчас закажу что-нибудь поха… э-э… поесть, а вы мне расскажете о себе? Уж я-то знаю, как это бывает. Так тоскливо, что хоть ложись да помирай.

– Все-таки напрашиваетесь, – констатировала Яната. – А надо ли это вам?

– Мне кажется, это надо вам, – мягко улыбнулся Дасаль. – А я готов помочь. Тем более что это не требует никаких усилий. Просто вы будете говорить, а я буду слушать. Вы даже можете считать, что меня здесь нет.

– Как это все знакомо, – вздохнула Яната, но уже без прежней тоски. – Я уже на этом обжигалась. И не раз…

– Да я же ни на что не претендую, Яната! – вскричал Дасаль. – Послушаю вас, поха… э-э… поужинаю – и в порт! Повторяю, вы можете считать, что говорите сами с собой, а меня рядом нет. Я уже улетел, меня здесь ничего не держит!

Умелец говорил все это и понимал, что слова его неискренни. На самом-то деле, несмотря на грозящую ему опасность, он был готов остаться здесь, с этой женщиной, с этой воскресшей Рини Журк – его первой и последней любовью.

– Ну, если вам это будет интересно… – неуверенно произнесла Яната.

– Дело не в том, интересно мне это или нет, – перебил ее Дасаль. – Главное – вам нужно выговориться.

– Завидую вам, Станис, – повторила Яната. – Вот сейчас вы тут, а потом улетите отсюда. Вы планируете свое будущее, вы знаете, что будете делать через час или через два. А я не знаю. Вернее, нет – знаю. Буду сидеть здесь, а потом пойду домой. Уехать-то куда-нибудь можно… только зачем? Внешне что-то и переменится, но внутри… Внутри все останется прежним… Никому еще не удавалось уйти от себя.

– Ну почему же? – возразил Дасаль. – Бывает и так, что перемена обстановки приводит и к изменению настроения. Новые места, новое окружение, новые мысли… Во всяком случае, это хорошее средство разорвать круг. И собственные печали покажутся такими пустяками, о которых не стоит и думать. Я знаю, Яната, я через это уже проходил.

И вновь Дасаль лгал, и готов был лгать еще и еще, лишь бы оставаться рядом с этой женщиной.

– Вы убедительны, Станис, – задумчиво произнесла Яната.

– Этого у меня не отнимешь! – с гордостью отозвался Умелец.

– Точнее, я просто даю себя убедить, – вернула она его на землю. – Но все это так – слова, рассуждения… Вот вы говорите: переменить обстановку. Совет даете, который вам ничего не стоит. Нет ничего легче, чем давать советы. Потому что вы знаете: вот вы здесь – и вот вас нет. А я так и останусь в этом городишке.

– Все в ваших руках, – осторожно произнес Дасаль. – Вы знаете, есть такая планета: Можай. Слышали?

Яната отрицательно качнула головой и отпила из бокала. Грусти в ее глазах не было, потому что там стоял сплошной туман.

– А я туда улетаю, – сказал Умелец. – Давайте, выговаривайтесь, а потом я расскажу о Можае. Там есть такие удивительные звери – ырхи. На них можно ездить верхом, и они страшно любят тютюльку. Я вам много чего интересного расскажу, и о роомохах, и о Небесной Охотнице. Отличная планета, отвечаю!

– Да ну, везде одно и то же, – махнула рукой Яната.

Но махнула как-то неуверенно…