Глава 15
I
– Расскажи мне какую-нибудь историю, – попросила Алина. – Я давно не слышала их от тебя. Помнишь, как раньше.
– Помню, – ответил Джек.
Они вновь пришли на свою любимую поляну в лесу. Стояла поздняя осень, и им пришлось развести огонь под выступом скалы. День выдался серым и промозглым, но, разгоряченные после жарких объятий, под веселое потрескивание горевших в костре сучьев, они не замечали ничего вокруг.
Джек расстегнул на Алине плащ и коснулся ее тела. Она чувствовала, что груди ее стали слишком большими, и переживала, что теперь они не такие высокие и упругие, как раньше, до рождения детей. Но Джек по-прежнему любил ее, и она радостно, с облегчением вздыхала, когда он жадно приникал к ней.
– История о принцессе, которая жила на самой вершине башни огромного замка, – начал Джек и нежно сжал ее сосок. – И о принце, жившем в такой же башне, но в соседнем замке. – Он провел рукой по другой груди. – Каждый день они смотрели друг на друга из окон своих опочивален, словно из заточения, и мечтали только о том, чтобы преодолеть долину, разделявшую их. – Рука его задержалась на мгновение в ложбинке между ее грудей и неожиданно скользнула ниже. – Но каждое воскресенье, днем, они встречались в лесу! – Алина пронзительно вскрикнула, словно в испуге, и тут же рассмеялась.
Эти воскресные дни стали для обоих самыми драгоценными моментами в жизни, которая стремительно катилась к краху.
Из-за неурожая и падения цен на шерсть повсюду царили разруха и запустение. Разорялись торговцы, оставались без работы горожане, крестьяне в деревнях умирали от голода. Джеку, к счастью, пока платили деньги: с горсткой оставшихся ремесленников он потихоньку возводил первый пролет нефа. А вот Алине пришлось свернуть свое дело. Здесь, в Кингсбридже, жить стало намного труднее, чем во всей Южной Англии, еще и потому, что Уильям Хамлей ничего не предпринимал, чтобы хоть как-то облегчить жизнь людей.
Алина переживала это особенно тяжело. Граф стал ужасно жаден и деньги давал только на строительство церкви в память о своей зловредной, выжившей из ума матери. Он разогнал почти всех крестьян, что арендовали землю, за неуплату долгов, и теперь плодородные угодья зарастали бурьяном, а у людей не было хлеба. Уильям тем временем копил зерно, чтобы еще выше поднять цены. Да, какое-то время это могло приносить выгоду, но в будущем, нанесет непоправимый ущерб всему его хозяйству, и людям просто нечего будет есть. Алина вспоминала времена, когда графством владел ее отец – какими цветущими и богатыми были тогда города, какие урожаи приносила земля, – и сердце ее сжималось от нестерпимой боли.
Вот уже несколько лет она почти не вспоминала о клятвах, данных ею и братом отцу. С тех пор как Уильям стал графом, а у нее появилась семья, мысли о том, чтобы Ричард вернул себе графство, все больше походили на беспочвенные мечтания. Брат стал теперь начальником стражи. Он женился на местной девушке, дочери плотника, но у бедняжки, к несчастью, оказалось слабое здоровье, и она умерла в прошлом году, так и не родив Ричарду детей.
Когда разразился голод, Алина начала вновь подумывать о том, как бы вернуть графство. Она знала, что если Ричард станет графом, то с ее помощью он сможет многое сделать для облегчения страданий людей. Но то были только мечты: Уильям пользовался расположением самого короля Стефана, который одержал верх в гражданской войне, и надежд на скорые перемены не было никаких.
И все же здесь, на поляне, в стороне от чужих глаз и тяжких забот, в объятиях любимого человека, горестные мысли покидали Алину. Ее и Джека влекла друг к другу ненасытная страсть – Алина до сих пор с трепетом вспоминала, с каким жаром она отдавалась Джеку вначале, да и сейчас, когда ей исполнилось уже тридцать три и материнство отразилось на ее фигуре – она раздалась в бедрах, живот стал не такой упругий, – он все еще упивался ее телом, и они вновь и вновь сливались в порыве любовного безумия.
Его смешной рассказ о двух влюбленных сменился страстными ласками, и Алина целовала его, растворившись в блаженной неге. И вдруг она услышала голоса.
Оба замерли от испуга. Их полянка находилась в стороне от дороги, скрытая в глубокой чаще, и только неосторожные лесные олени или осмелевшие лисицы иногда нарушали их покой. Они, затаив дыхание, прислушались. Снова послышался чей-то голос, ему ответил другой. Затем до них донеслось шуршание листьев, словно несколько человек продирались сквозь заросли.
Джек нашел свои башмаки, они лежали рядом, осторожно ступая, подошел к заводи, набрал в башмак воды и вылил ее на костер. Огонь с шипением погас, от намокших сучьев клубами валил дым. Джек, стараясь не шуметь, подкрался к кустарнику и спрятался в нем.
Алина быстро надела нижнюю рубашку, сандалии и закуталась в плащ.
Джек вернулся так же бесшумно, как исчез.
– Разбойники, – прошептал он.
– Много?
– Не то слово. Я даже не смог сосчитать.
– А куда они идут?
– В Кингсбридж. – Он поднял правую руку. – Слышишь?
Алина подняла голову. Где-то вдалеке звонили монастырские колокола, предупреждая о надвигавшейся беде. Сердце у нее на мгновение замерло.
– Джек, там наши дети!
– Мы опередим разбойников, если срежем путь через болото и перейдем вброд реку возле каштанового леса.
– Тогда бежим. Быстрее!
Джек остановил ее и снова прислушался. В лесу он чувствовал себя, как дома. Никого не было видно. Они перебежали дорогу и начали пробираться через лес по едва заметной тропе. Алина оставила Томми и Салли с Мартой, дети с удовольствием играли в камешки возле очага. Она не знала, какая именно опасность грозит ее детям, но очень боялась опоздать. Когда могли, они бежали, хотя дорога была очень неровной и Алина все время спотыкалась, тогда как Джек быстро шел широким шагом. Зато этот путь был намного короче.
Они соскользнули по крутому склону к болоту. Сколько заплутавших путников сгинули в этом зловещем месте! Но те, кто знал заветную тропу, часто ходили здесь. Жидкая трясина, казалось, цепляла Алину за ноги, не пуская к детям. На другом конце болота был брод через реку. Алина шла по колено в воде, ежась от холода, но зато отмыла от болотной грязи ноги.
Теперь перед ними лежала прямая дорога до Кингсбриджа. Тревожный колокол звучал все громче по мере того, как они приближались к городу. Какая бы опасность ни угрожала жителям со стороны лесных разбойников, они, по крайней мере, знают о грозящей беде, думала про себя Алина, стараясь не падать духом. Они вышли на луг и увидели целую ораву мальчишек, возвращавшихся той же дорогой из соседней деревни, где они гоняли мяч. Несмотря на холодную погоду, с них градом катил пот, и они громко, наперебой кричали что-то друг другу.
Алина и Джек поспешили к мосту. Городские ворота оказались уже закрытыми, но люди, сидевшие в башнях на страже, узнали их и открыли узкую низенькую дверь. Мальчишки пропустили Джека и Алину вперед, и они, пригнувшись, проникли внутрь. Алина про себя благодарила Бога за то, что они опередили разбойников.
Задыхаясь от усталости, они пошли по главной улице. Жители уже спешили к стенам города с копьями, луками и камнями в руках. Детей собирали группками и уводили в монастырь. Марта наверняка уже отвела туда Томми и Салли, решила Алина, и вместе с Джеком отправилась прямо на монастырский двор.
У входа в сад она вдруг, к своему удивлению, заметила мать Джека, Эллен. В свои сорок с небольшим та оставалась все такой же стройной, загорелой, только в волосах заблестела седина и морщинки легли вокруг глаз. Она что-то оживленно рассказывала Ричарду. Приор Филип тем временем направлял детишек в здание капитула. Казалось, он не замечает Эллен. Рядом с ним стояли Марта, Томми и Салли. Алина облегченно вздохнула и обняла детей.
Джек подошел к матери.
– Мама! Почему ты здесь?
– Пришла предупредить вас: сюда движется банда разбойников. Они собираются напасть на город.
– Мы видели их в лесу, – сказал Джек.
– Видели?! – встревожился Ричард. – Сколько их?
– Не знаю точно, но, похоже, много – сотня, а может, и больше.
– А чем они вооружены?
– Дубинами, ножами, топорами, но в основном – дубинами.
– А в каком месте вы их встретили?
– К северу отсюда.
– Я пойду взгляну со стены.
Алина подошла к Марте:
– Забирай детей и отведи их в здание капитула. – Сама она пошла вместе с Джеком, Ричардом и Эллен. Прохожие на улицах останавливали Ричарда одним и тем же вопросом: «Что случилось?»
– Разбойники, – коротко бросал в ответ он и, не останавливаясь, шел дальше.
Он сейчас чувствует себя на коне, думала Алина. Попробуй заставить его ежедневно трудиться, зарабатывая на кусок хлеба, – ничего не получится; зато в минуты опасности, когда требовалось его военное искусство, он становился собранным, хладнокровным, знающим свое дело.
Они вместе подошли к северной стене и по лестнице взобрались наверх. Тут уже высились аккуратно сложенные горки булыжников, ими намеревались отбивать атаку неприятеля. В башнях занимали свои места лучники. Ричарду удалось убедить городское собрание разрешить проведение ежегодных учений на случай опасности. Поначалу многие этому противились, но со временем привыкли, и с удовольствием участвовали в них, как в гуляньях на Иванов день. Плоды были сейчас налицо: горожане быстро и дружно откликнулись на сигнал тревоги.
Алина с замиранием сердца смотрела в сторону леса. Пока никого не было видно.
– Ты, должно быть, здорово их обогнала, – сказал ей Ричард.
– Что им нужно здесь? – спросила она.
– Монастырские склады, – ответила Эллен. – Это единственное место в округе, где можно разжиться чем-нибудь съестным.
– Понятно.
Возможно, это не разбойники, а просто голодные крестьяне, которых прогнал со своих земель Уильям, думала Алина, и грабеж стал для них единственной возможностью выжить. В ничем не защищенных деревнях воровать было нечего: оставшиеся там крестьяне сами жили впроголодь. Еды было навалом только в амбарах богатых землевладельцев.
И тут она увидела разбойников.
Они появились на краю леса, как крысы, разбегающиеся из-под горящего стога, и помчались в сторону города – двадцать, тридцать, пятьдесят, сотня – целая армия. Они надеялись застать жителей врасплох, ворваться в открытые ворота, но когда услышали звон колокола, поняли, что об их появлении кто-то предупредил. И все же голод гнал их вперед. Несколько лучников поторопились и выпустили первые стрелы.
– Не спешить! – крикнул Ричард. – Беречь стрелы!
Когда Кингсбридж последний раз подвергался нападению, Томми было полтора годика, а Алина, беременная Салли, укрылась в монастыре вместе со стариками и детьми. На этот раз она хотела остаться на стенах и помочь обороняющимся. Большинство женщин тоже решили не покидать мужчин и сражаться вместе с ними.
И все же Алину одолевали тяжкие мысли. Хотя она находилась недалеко от монастыря, могло так случиться, что разбойники, ворвавшись в город, оказались бы там быстрее, чем она. Или ее бы ранило, и она не смогла бы защитить своих детей. И Джек, и Эллен тоже влились в ряды защитников; что, если их убьют, с ужасом думала Алина, тогда вся забота о Томми и Салли ляжет на плечи Марты. Эти опасения не давали ей покоя.
Разбойники тем временем подступили уже под самые стены. Стрелы дождем полетели в них, и на этот раз Ричард не останавливал лучников. Многие из нападавших падали замертво, им нечем было защищаться. Да и атаковали они беспорядочно, напоминая, скорее, стадо диких животных, несущихся сломя голову на глухую стену. А налетев на нее и больно ударившись, опешили, не зная, что делать дальше. Горожане забрасывали их булыжниками с высоких стен. Несколько разбойников попробовали с дубинами в руках штурмовать северные ворота, но Алина знала: кованные железом, дубовые ворота неуязвимы.
Альф Мясник и Артур Шорник втаскивали на стену котел с кипятком, который приволокли с чьей-то кухни.
Прямо под Алиной несколько человек из нападавших начали взбираться друг другу на плечи. Джек и Ричард обрушили на них град камней. Все еще думая о детях, Алина тоже стала швырять камни, к ней на помощь пришла Эллен. Разбойники сначала держались, пока кому-то из них не пробило голову. Пирамида рассыпалась, и они отступили.
Мгновение спустя от северных ворот донеслись истошные крики: на головы атакующих полилась горячая вода.
Тут разбойники сообразили, что можно поживиться за счет убитых и раненых и кинулись стаскивать с них одежду. Легкораненые отчаянно сопротивлялись. Какая отвратительная и унизительная бойня, подумала Алина. Горожане перестали бросать камни и, раскрыв рты от изумления, наблюдали, как нападавшие дерутся между собой, точно злые псы из-за брошенной им кости.
– Да, такой сброд нам, пожалуй, не страшен, – сказала Алина Ричарду.
Он кивнул.
– Хотя, если бы кто-нибудь командовал ими, нам пришлось бы нелегко, – сказал он. – Им ведь терять нечего.
Алина дрогнула.
– Армии нужен полководец, – повторила она вслух. Ричард словно не услышал ее слов, а она почувствовала радостное возбуждение от осенившей ее мысли. Ричард – хороший полководец, но у него нет армии. Разбойники – армия без полководца. А графство распадется на части…
Жители продолжали швырять камни и пускать стрелы, и сраженные ими мерзавцы падали на землю. Они уже поняли, что города им не взять, и, точно свора побитых собак с поджатыми хвостами, испуганно озираясь, начали отступать. Кто-то открыл северные ворота, и в погоне за разбойниками с копьями и мечами в руках выскочили молодые парни. Разбойники обратились в бегство, а с теми, что отстали, безжалостно расправились.
Эллен отвернулась. Гримаса отвращения исказила ее лицо.
– Ты должен был остановить наших. Зачем была эта погоня? – сказала она Ричарду.
– Ничего. Им полезно увидеть немного чужой крови после такой жаркой схватки. К тому же чем больше разбойников мы убьем сейчас, тем меньше их останется на следующий раз.
Таковы законы войны, подумала Алина. Если бы ее жизнь каждый день подвергалась опасности, она, возможно, поступила бы так же и кинулась в погоню за разбойниками, чтобы уничтожить их. Но сейчас ее больше занимало то, как избавиться от причин, толкавших людей на преступления. Ей хотелось найти способ использовать этих несчастных в деле.
Ричард распорядился, чтобы прозвонили «отбой» монастырским колоколом, и выставил усиленную охрану на ночь. Алина пошла в монастырь и забрала детей и Марту.
Она была счастлива, что все снова собрались вместе: она, Джек, их дети, мать Джека, брат Алины и Марта – целая семья, и в это мгновение забыла о том, что отец ее умер в подземной темнице, а сама она все еще считается женой сводного брата Джека, и что мать его скрывалась в лесу…
Алина тряхнула головой, словно пытаясь сбросить наваждение: никакая они не семья.
Джек зачерпнул кувшином пива из бочки и разлил по большим кружкам. Все были возбуждены после сражения. Эллен разожгла огонь, а Марта нарезала тонкими ломтиками репу для похлебки. Когда-то по такому случаю они, бывало, зажаривали на огне по полпоросенка.
Ричард одним глотком осушил свою кружку и сказал:
– До конца зимы нам еще не раз придется отражать такие набеги.
– Им бы лучше попробовать захватить склады графа Уильяма, а не приора Филипа, – сказал Джек. – Это ведь Уильям разорил их.
– Ничего у них не получится. Они же, как свора собак, нападают, не раздумывая.
– Кто-то может их возглавить, – осторожно сказала Алина.
– Моли Бога, чтобы такого не нашлось! – вспылил Джек. – Тогда нам несдобровать.
– Я хотела сказать: возглавить, чтобы повести на владения Уильяма, а не на нас.
– Не понимаю, куда ты клонишь, – сказал Джек. – Кто же возьмется за такое?
– Ричард.
Все замолчали.
Мысль эта давно зрела у Алины, и теперь пришла уверенность, что ее можно осуществить. Они с братом исполнят клятву, данную отцу. Ричард уничтожит Уильяма, станет графом, и мир и процветание вернутся на их земли… Чем больше Алина думала об этом, тем сильнее ее охватывало волнение.
– А ведь этого сброда здесь было не меньше сотни, – сказала она. И повернулась к Эллен: – Сколько их еще прячется в лесу?
– Без счета, – ответила мать Джека. – Сотни. Тысячи…
Алина перегнулась через стол и заглянула в глаза брату.
– Поведи их за собой, – решительно сказала она. – Сделай из них войско. Научи сражаться. Придумай, как победить Уильяма. И начинай войну.
Она почувствовала, что ставит под угрозу жизнь родного человека, и сердце ее тревожно забилось. Ведь Ричард может погибнуть в жестокой схватке за графство.
Но Ричард, похоже, не испытывал никаких колебаний.
– Ей-богу, Алли, а ты, пожалуй, права! – воскликнул он. – У меня может быть своя армия. И я поведу ее против Уильяма.
Алина заметила, как вспыхнуло затаенной ненавистью его лицо, как налился кровью шрам на его левом ухе с отрезанной мочкой. Она с трудом подавила страшные воспоминания, которые всплыли в ее памяти.
Ричард горячился все больше:
– Я буду нападать на его стада, уводить его овец, истреблять оленей в его лесах. О Боже, если у меня будет войско, я покажу этому подонку.
Ричард всегда был воином, думала Алина; такая уж у него судьба. Она очень боялась за брата и в то же время понимала, что вряд ли ему суждена иная доля: только так он мог исполнить свое предназначение на грешной земле.
Ричард вдруг принял озабоченный вид:
– А как я найду этих разбойников? Они же всегда прячутся.
– Я тебе помогу, – сказала Эллен. – От дороги на Винчестер в лес уходит заросшая тропа, которая ведет к заброшенной каменоломне. Там они и скрываются. Когда-то это место называли Каменоломня Салли.
– Но у меня никогда не было каменоломни, – удивилась семилетняя Салли.
Все дружно рассмеялись.
Потом опять наступило молчание.
И только Ричард выглядел воодушевленным и полным решимости.
– Ну хорошо, – твердо сказал он. – Итак, Каменоломня Салли.
– В то утро мы работали до седьмого пота, выкорчевывая пень от огромного дерева, – говорил Филип. – Когда вернулись, в загоне для коз нас уже ждал мой брат Франциск. В руках он держал тебя, и был тебе от рождения всего один день.
Джонатан слушал приора с серьезным видом: для него это были торжественные минуты.
Филип осматривал обитель Святого-Иоанна-что-в-Лесу. Правда, лесов вокруг осталось мало, монахи повырубили их, и теперь монастырь оказался окружен полями. На его территории появилось немало новых каменных построек: здание капитула, трапезная, кельи монахов; построили несколько деревянных зданий – под житницы и маслобойни. Филип с трудом узнавал место, которое покинул семнадцать лет назад. Да и люди тоже очень изменились. Многие из его братьев-монахов занимали теперь важные посты в Кингсбридже. Уильям Бьювис, который прославился в свое время тем, что вылил расплавленный воск на лысину наставника послушников, стал здесь приором. Многие разъехались: так, неугомонный смутьян Питер из Уорегама служил в Кентербери.
– Интересно, какими они были, – задумчиво произнес Джонатан. – Я имею в виду своих родителей.
Филип ощутил острый прилив жалости к юноше. Он ведь тоже рано лишился родителей; правда, ему было уже шесть лет, и он хорошо помнил обоих: мать – тихую и любящую, отца – высокого, с черной бородой и, как казалось Филипу, сильного и смелого. Единственное, что ему было известно о родителях Джонатана, – это то, что они бросили сына.
– Ну, мы можем предположить кое-что, – сказал Филип.
– Да? – с надеждой откликнулся Джонатан. – Что же?
– Они были бедны, – продолжал приор после небольшой паузы. – Богатым людям нет нужды бросать своих детей. Друзей у них тоже не было: ведь всегда известно, что женщина ждет ребенка, и если малыш вдруг исчезает, люди начинают приставать с расспросами. Твои родители оказались на грани отчаяния, ибо только в таком состоянии человек способен оставить своего ребенка.
По лицу Джонатана ручьями потекли слезы. Филип сам готов был расплакаться из сострадания к этому мальчику, который – как говорили многие – очень походил на него самого. Ему хотелось утешить юношу, найти какие-то теплые и добрые слова о его родителях, но разве мог он обманывать Джонатана сказками о том, какими хорошими людьми были его мать и отец, если они бросили его.
– Но почему Господь допустил это? – спросил Джонатан.
Филип тут же сообразил, что ответить:
– Как только ты начнешь задавать себе этот вопрос, сразу же запутаешься. Но в твоем случае ответ довольно прост. Господь хотел оставить маленького Джонатана для себя.
– Ты вправду так думаешь?
– А разве я раньше тебе не говорил? Я всегда верил в это. И так и сказал монахам в день, когда тебя нашли. Я сказал, что ты ниспослан на землю Господом и наша святая обязанность – воспитать посланника Божьего в духе Господа нашего, чтобы он смог выполнить свое предназначение на Земле.
– Интересно, знает ли об этом моя мать?
– Если она сейчас с ангелами, то знает.
– А как ты думаешь, в чем оно – мое предназначение?
– Господу нашему угодно, чтобы монахи становились писателями, музыкантами, чтобы они растили хлеб. Ему нужно, чтобы они выполняли любую потребную для него работу: становились келарями, приорами, епископами, торговали шерстью, лечили больных, учили детей в школах и строили храмы.
– Даже трудно поверить, что и мне Господь уготовил место в этом мире.
– Иначе тебе не пришлось бы пережить все то, что с тобой произошло. – Филип улыбнулся. – Но это не значит, что ты должен совершить нечто грандиозное в своей жизни. Может быть, Бог захочет видеть тебя смиренным монахом, который посвятит себя раздумьям о Господе и молитвам во славу Его.
– Наверное, этого Он и ждет от меня, – погрустнев, сказал Джонатан.
Филип рассмеялся.
– Я так не думаю. Господь не может сделать кинжала из бумаги и женской рубашки из кожи. Ты не из тех, кто может жить в покое, и Бог знает это. Я думаю, Он хочет, чтобы ты сражался за Него, а не пел Ему осанну.
– Надеюсь, так оно и будет.
– Но в эту минуту, – Филип снова улыбнулся, – Он хочет, чтобы ты нашел брата Лео и выяснил, сколько головок сыра есть у него для келаря из Кингсбриджа.
– Хорошо.
– А я пойду в капитул повидаться с братом. И помни – если кто-либо из монахов заговорит с тобой о Франциске, ты о нем ничего не знаешь.
– Я буду молчать.
– Ступай же.
Джонатан быстро зашагал по монастырскому двору. Уныние оставило его, и он снова обрел веселый и бодрый вид. Филип проводил его взглядом, пока тот не вошел в здание сыроварни. «А ведь я в его годы был точно таким же, только вот он намного умнее меня», – подумал приор.
Он направился в противоположную сторону, в здание капитула. Франциск прислал брату письмо с просьбой тайно навестить его. Поэтому для монахов из Кингсбриджа Филип отправился в лесную обитель с обычной проверкой. От здешних монахов встречу с Франциском скрыть, разумеется, не удалось бы, но они здесь совершенно отрезаны от мира и вряд ли смогут сообщить о ней кому-либо. Только приор здешней обители изредка навещал Кингсбридж, но Филип взял с него слово хранить тайну.
И он, и его брат прибыли сюда почти одновременно, на рассвете, и, хотя они прекрасно понимали, что не стоит разыгрывать случайную встречу, все же решили сделать вид, что повидаться надумали только из-за того, что долго не виделись. Они вместе приняли участие в торжественной мессе, потом отобедали с монахами. Теперь наконец братья могли поговорить наедине.
Франциск уже ждал в здании капитула, сидя на каменной скамье у самой стены. Филип, не зная, как с годами меняется сам, – зеркал в монастыре не было, – отмечал, какие следы оставляет время на внешности его брата, который был всего двумя годами моложе. У Франциска в сорок два года уже появилось несколько серебряных прядей в черных волосах и множество мелких морщин вокруг ярко-голубых глаз. Со времени их последней встречи младший брат здорово раздался в талии, у него стала толще шея. «Седин у меня, похоже, побольше, – подумал Филип, – а вот жирку, пожалуй, поменьше. Наверное, морщин и у меня хватает.»
Он сел рядом с Франциском и обвел взглядом пустую комнату.
– Как дела? – спросил Франциск.
– Работники опять распоясались. У монастыря совсем нет денег, нам пришлось свернуть строительство собора. Кингсбридж снова пустеет, половина людей в округе голодает. По дорогам стало опасно ездить.
– Да уж. – Франциск с горечью кивнул. – По всей Англии такое творится.
– Ну, положим, преступники были, и, возможно, будут всегда, – угрюмо сказал Филип. – Может быть, алчность всегда будет перевешивать мудрость у сильных мира сего, а ярость подавит сострадание у человека с мечом в руке; возможно, так и будет…
– Что-то ты на этот раз уж слишком мрачно смотришь на мир.
– Две недели назад на нас напали разбойники. Это была жалкая попытка ворваться в город. На них просто больно было смотреть. Как только нашим людям удалось убить нескольких дикарей, они тут же передрались между собой. А когда стали отступать, мальчишки кинулись за этими несчастными и перебили всех, кого догнали. Это было отвратительно.
Франциск покачал головой:
– Да… все это трудно понять.
– А мне кажется, я их понимаю, – сказал Филип. – Они боялись, и могли изгнать свой страх, только пролив кровь тех, кто вселил в них этот страх. Похожие чувства я видел в глазах людей, которые убили наших мать и отца. Они убили их потому, что боялись. Но как избавить человека от этого страха? Что поможет?
Франциск глубоко вздохнул:
– Мир, справедливость, благополучие… Кажется, все это так недостижимо.
Филип молча согласился.
– Ну а ты как? – спросил он.
– Состою при сыне принцессы Мод. Его зовут Генрих.
Филип что-то слышал о нем.
– Каков он? Расскажи.
– Очень умный и решительный молодой человек. Отец его умер, и теперь он унаследовал титул графа Анжуйского. А кроме того, стал герцогом Нормандским, поскольку он старший внук старого Генриха, который был королем Англии и герцогом Нормандии. Он женился на Элеонор из Аквитании, и стало быть, теперь получил титул герцога Аквитанского.
– Он правит большими территориями, чем сам король Франции.
– Получается, что так.
– Ну а все-таки, какой он?
– Образован, трудолюбив, легок на подъем, неутомим, человек сильной воли и необузданного нрава.
– Я тоже иногда мечтаю иметь необузданный нрав, – сказал Филип. – Такие люди всегда решительны и жизнелюбивы. А я, как всем известно, слишком рассудителен. Во мне нет той живости, чтобы в любой момент загореться какой-то идеей.
Франциск от души рассмеялся.
– Оставайся таким, какой ты есть, – сказал он и снова стал серьезным. – Благодаря Генриху я понял, как много значит личность короля. Посмотри на Стефана: здравый смысл у него почти отсутствует; он сначала вспыхивает как огонь, потом так же быстро остывает, теряет интерес ко всему; он храбр до безумства, но все время прощает своих врагов. Люди, которые предают его, совершенно ничем не рискуют: они знают, что всегда могут рассчитывать на снисхождение и помилование. В результате ему пришлось восемнадцать лет вести войну за то, чтобы править землями, бывшими некогда единым королевством. А Генрих уже подчинил своему влиянию большинство графств и герцогств, легко добившись того, что никак не удавалось Стефану.
У Филипа вдруг мелькнула мысль:
– А зачем Генрих послал тебя в Англию?
– Осмотреть королевство.
– Ну и к чему же ты пришел?
– Полное беззаконие, разруха и голод. Земли истерзаны стихийными бедствиями и опустошена войной.
Филип задумчиво кивал головой. Молодой Генрих стал герцогом Нормандским, потому что он старший сын принцессы Мод, единственного законного ребенка старого короля Генриха, некогда герцога Нормандского и короля Англии.
По этой линии молодой Генрих вполне мог претендовать на английскую корону.
Его мать в свое время пыталась взойти на трон, но ей помешали, поскольку она женщина, а муж ее – анжуец. Но молодой Генрих не просто мужчина, у него есть и другие преимущества: он нормандец (по материнской линии) и анжуец (по отцу).
– Так, значит, Генрих намерен бороться за английскую корону? – спросил Филип.
– Это будет зависеть от моего доклада, – ответил Франциск.
– И что же ты сообщишь ему?
– Скажу вот что: сейчас или никогда.
– Хвала Всевышнему, – сказал Филип.
II
По пути в замок епископа Уолерана граф Уильям остановился на своей кауфордской мельнице. Мельник был угрюмым человеком средних лет по имени Вулфрик. К нему свозили молоть зерно с одиннадцати окрестных деревень. За это он брал два мешка из каждых двадцати: один оставлял себе, второй отдавал Уильяму.
И сегодня граф приехал получить свою долю. Обычно сам он этим не занимался, но времена настали совсем тяжкие. Приходилось приставлять вооруженную охрану к каждой повозке, груженой мукой или съестными припасами. Объезжая свои владения в сопровождении многочисленной свиты рыцарей, Уильям всякий раз приказывал запрягать одну-две телеги, чтобы самому собирать причитающуюся ему дань.
Его безжалостное отношение к крестьянам, согнанным с земель за неуплату аренды, обернулась тем, что по лесу теперь невозможно было спокойно проехать из-за огромного числа разбойников: нужда толкала людей на грабежи и кражи. Впрочем, и здесь они не проявляли особого умения и сноровки – как не ладилась у них когда-то работа на земле, – и Уильям был уверен, что большинство из них просто не переживут зиму и перемрут один за другим.
Поначалу разбойники грабили одиноких путников либо совершали беспорядочные и безуспешные набеги на хорошо защищенные караваны. Со временем, правда, они стали и хитрее, и расчетливее. Теперь они нападали, только если их было, по крайней мере, вдвое больше, чем тех, кто становился их жертвами. К тому же выбирали время, когда амбары и склады наполнялись хлебом и другим добром, из чего можно было заключить, что они знали заранее, чем можно поживиться. Набеги их всегда были неожиданными, стремительными и отчаянными. В длительные сражения разбойники не вступали, а урвав первое, что попадалось под руку – овцу ли, гуся, мешок зерна или сундук с серебром, – тут же старались смыться подальше и затаиться. Бросаться за ними в погоню не имело никакого смысла: они разбегались по лесу поодиночке или маленькими группками. Кто-то опытной рукой направлял их, и действовал он так, как делал бы это сам Уильям.
Успехи разбойников унижали достоинство графа. Он стал посмешищем в глазах людей как плохой хозяин, не способный обеспечить порядок в своем доме. И самым неприятным было то, что грабили в основном графские амбары. Разбойники словно нарочно дразнили его. Больше всего Уильям ненавидел, когда люди смеялись над ним у него за спиной. Всю свою жизнь он потратил на то, чтобы заставить окружающих уважать его и его семью, и вот теперь из-за какой-то банды преступников все его старания грозили пойти прахом.
Разговоры, ходившие по округе, особенно раздражали Уильяма: мол, поделом ему, слишком уж грубо обращался он со своими слугами, и те начали мстить ему, в общем – что заслужил, то и получил. Когда Уильям слышал об этом, в нем закипала ярость.
Сейчас граф со своими рыцарями въезжал в деревушку Кауфорд, и жители ее с тревогой и испугом в глазах следили за ним. Уильям хмурился при виде изможденных, полных страха лиц, появлявшихся в приоткрытых дверях и тут же поспешно исчезавших. Эти люди посмели послать к нему своего священника с просьбой разрешить им смолоть зерна для себя да еще объявили, что не смогут отдать мельнику десятый мешок. За такую дерзость он готов был вырвать священнику язык.
Погода стояла морозная, и пруд возле мельницы у берега сковало тонким льдом. Водяное колесо замерло, жернова остановились. Из домика позади мельницы вышла женщина. Уильям тут же почувствовал, как подступило желание. Ей было лет двадцать, не больше, а приятное личико обрамляла копна темных кудряшек. Голод, похоже, никак не отразился на ней: ее груди были большими и упругими, бедра – мощными и крепкими. Поначалу глаза ее смотрели живо, даже с вызовом, но завидев рыцарей Уильяма, женщина поспешила отвести взор и быстро скрылась в доме.
– Смотри-ка, мы ей не понравились, – сказал Уолтер. – Конечно, куда нам до Герваза… – Шутка была старая, но все равно раздался дружный хохот.
Они привязали своих лошадей. Это было уже далеко не то войско, которое Уильям собрал вокруг себя в начале гражданской войны. Уолтер по-прежнему оставался с ним, как и Страшила Герваз с Хугом Секирой; а вот Жильбер погиб во время кровавой схватки у каменоломни, и вместо него появился Гийом; Майлзу мечом отрубили руку, когда во время игры в кости в одном из трактиров Нориджа вспыхнула пьяная драка, и его теперь заменил Луи. Все они уже далеко не зеленые юнцы, но вели себя по-прежнему так, словно им по двадцать лет: пили, веселились, играли в кости и шлялись по потаскухам. Уильям потерял счет трактирам, которые они вместе опустошили, как не смог бы припомнить всех евреев, над которыми они вволю поиздевались, или юных красавиц, лишенных ими девственности.
В дверях показался хозяин. Скорбное выражение на его лице появилось, без сомнения, из-за той извечной неприязни, которую люди испытывали к мельникам. Но сейчас на нем отражалось еще и явное беспокойство. Ну что ж, правильно, решил про себя Уильям. Ему доставляло удовольствие видеть тревогу в глазах людей при его появлении.
– Не знал, что у тебя есть дочь, Вулфрик, – сказал граф, и глаза его блеснули похотью. – Ты что же, прятал ее от меня?
– Это Мэгги, моя жена, – ответил мельник.
– Вот кусок дерьма! Что я, не помню твою жену, эту сморщенную старуху!
– Мэй умерла в прошлом году, милорд. А я снова женился.
– Ну, старый кобель! – ухмыльнулся Уильям. – Она же лет на тридцать моложе тебя!
– На двадцать пять…
– Ну ладно, хватит об этом. Где моя мука?
– Все готово, милорд. Соблаговолите войти?
На мельницу можно было попасть только через дом хозяина. Уильям со своими рыцарями прошли за Вулфриком в единственную комнату, где молодая жена мельника, стоя на коленях, растапливала очаг. Когда она, наклоняясь, подбрасывала очередное полено, юбка плотно обтягивала ее зад. А ляжки у нее что надо, заметил Уильям. Уж она-то, похоже, не слишком страдает от голода.
Уильям остановился, не сводя глаз с ее округлостей. Рыцари ухмыльнулись, поймав взгляд своего господина, а мельник беспокойно засуетился. Женщина обернулась, и поняв, что все смотрят на нее, смущенная, поднялась на ноги.
Уильям подмигнул ей и сказал:
– Принеси-ка нам пива, Мэгги. Чертовски хочется пить.
Все прошли на мельницу. Мешки с зерном были аккуратно сложены на току. Но их было меньше, чем обычно.
– Это все? – спросил Уильям.
– Урожай был совсем плохой, мой господин, – сказал Вулфрик, и голос его дрогнул.
– А где мои?
– Вот они. – Мельник показал на небольшую горку мешков.
– Что?! – Граф почувствовал, как вспыхнуло его лицо. – Это все? Я пригнал две повозки, а ты предлагаешь мне только это?
Хитроватые огоньки сверкнули в глазах Вулфрика:
– Прости, милорд.
Уильям пересчитал мешки:
– Здесь всего девять!
– Больше нет, – сказал мельник. Он готов был разрыдаться. – Вот здесь рядом – мои. Можешь сосчитать, их столько же.
– Ну, хитрый пес, – зло сказал Уильям. – Уже успел продать…
– Нет, милорд, – упорствовал Вулфрик. – Здесь все, что я смолол.
В дверях появилась Мэгги с шестью кружками пива на подносе и обнесла всех рыцарей. Те жадно накинулись на прохладный напиток. И только Уильям ничего не замечал. Его трясло от злости. Женщина молча смотрела на него, держа в руках поднос с единственной оставшейся кружкой.
– Это чье? – спросил Уильям Вулфрика, указывая на сложенные вдоль стен двадцать пять или тридцать мешков.
– За ними должны приехать, мой господин. Видишь, там на мешках метка хозяина?
Мешки и вправду были помечены: где буквой, где знаком. Все это могло быть уловкой мельника, но проверить Уильяму вряд ли удалось бы, хотя и оставить все как есть было выше его сил.
– Я тебе не верю, – сказал он. – Ты у меня воруешь.
Вулфрик старался говорить уважительно, но голос его подрагивал:
– Я чист перед тобой, милорд.
– Честных мельников я на своем веку пока не встречал.
– Но, мой господин… – Вулфрик с трудом сглотнул слюну, – я никогда не обманывал тебя из-за мешка пшеницы.
– Ты втихаря всегда дурачил меня.
По лицу Вулфрика, несмотря на холодную погоду, градом катился пот. Он рукавом отер лоб и умоляющим голосом проговорил:
– Готов поклясться Богом и всеми святыми…
– Заткнись.
Мельник умолк.
Уильям чувствовал, что заводится все больше и больше, но что делать дальше – все еще не мог решить. Ему хотелось как следует припугнуть Вулфрика, может быть, даже приказать Уолтеру избить его или забрать у него всю муку… Вдруг он заметил Мэгги, которая так и стояла с подносом в руках. Уильям скользнул взглядом по ее красивому личику, по круглившимся под покрытым мучной пылью платьем крепким молодым грудям, и у него родилась мысль, как наказать мельника.
– Держи ее, – процедил он Уолтеру сквозь зубы. И обращаясь уже к Вулфрику, сказал: – Сейчас я тебя проучу.
Мэгги заметила, как Уолтер двинулся на нее, но бежать было уже поздно. Она успела только развернуться, чтобы выскочить из комнаты, но тот схватил ее за руку и рванул на себя. Поднос с грохотом упал, и пиво растеклось по полу. Уолтер завел руки ей за спину. Женщину трясло от страха.
– Нет, пожалуйста, отпустите ее! – крикнул Вулфрик.
Уильям довольно кивнул. Этому мошеннику придется поприсутствовать на веселом представлении, когда мы по очереди будем развлекаться с его женушкой, подумал он. И пусть только попробует нам помешать. Зато в следующий раз позаботится о том, чтобы собрать достаточно зерна для своего господина!
– Твоя жена слишком раздалась на ворованном хлебе, а нам приходится с голодухи затягивать пояса. Давай-ка посмотрим, что она там прячет под платьем. – И Уильям сделал знак Уолтеру.
Тот схватился за ворот ее платья и резко рванул вниз. Ткань затрещала, и Мэгги осталась в одной короткой, до колен, льняной сорочке. Ее полные груди поднимались и опускались. Уильям подошел к ней вплотную. Уолтер еще сильнее вывернул ей за спиной руку, она прогнулась назад, и груди ее поднялись еще выше. Граф взглянул на Вулфрика, потом положил обе свои руки на груди Мэгги и стал похотливо мять их, ощущая под пальцами их упругую тяжесть. Вулфрик шагнул вперед.
– Ты дьявол… – бросил он Уильяму.
– Подержи его, – велел граф, и Луи, схватив мельника за руки, остановил его.
А Уильям тем временем сорвал с Мэгги последнюю одежду. Во рту у него сразу пересохло, как только он увидел ее роскошное белое тело.
– Нет!.. Ну, пожалуйста!.. – кричал Вулфрик.
Уильям почувствовал, как в нем закипает желание.
– На пол ее! – приказал он.
Мэгги истошно завопила.
Граф не спеша расстегнул пояс, на котором висел меч, и сбросил его. Рыцари, схватив женщину за руки за ноги, пытались повалить ее. Мэгги отчаянно сопротивлялась, но противостоять четырем здоровенным мужчинам было бесполезно, хотя она отбивалась изо всех сил. Уильяму эта сцена доставляла почти животное наслаждение: грудь женщины колыхалась в такт ее резким движениям, бедра то раскрывались, обнажая потаенную плоть, то смыкались вновь. Наконец рыцарям удалось распластать ее на полу.
Уильям опустился на колени между ее ног, задрал подол своей туники и взглянул на Вулфрика. Тот словно потерял рассудок, в глазах стоял ужас, и он без конца шепотом молил о пощаде. Но за криками жены его никто не слышал. Уильям еще мгновение наслаждался этой сценой: запуганная до смерти женщина, рыцари, прижимающие ее к полу, муж, не сводящий с нее глаз…
И тут мельник неожиданно взглянул куда-то в сторону.
Уильям нутром почувствовал опасность. Все в комнате смотрели только на него и на женщину. Единственное, что могло отвлечь внимание Вулфрика, – это нежданно появившаяся возможность спасения. Уильям обернулся и посмотрел в сторону двери.
И в этот миг что-то тяжелое обрушилось ему на голову.
Он взвыл от страшной боли и упал ничком на женщину. До него внезапно долетели чьи-то возбужденные голоса, много голосов. Краем глаза он успел увидеть, что и Уолтер упал, сраженный ударом по голове. Рыцари уже не держали Мэгги. Уильям заглянул в ее глаза и увидел в них испуг и облегчение одновременно. Она тут же стала выбираться из-под него. Он больше не держал ее и скатился на пол.
Первым, кого он увидел, подняв голову, был зверского вида здоровенный детина с топором на длинной рукоятке, какими пользуются лесники. Боже, мелькнула у него мысль, кто это? Неужели отец этой девки? Он заметил, как вскочил на ноги Гийом, но в тот же миг на его шею обрушился топор. Острое лезвие вонзилось в податливую плоть, и Гийом замертво упал прямо на Уильяма, залив того кровью.
Граф столкнул с себя безжизненное тело. Как только он вновь обрел способность различать предметы, то увидел в комнате много обросших, немытых, одетых в лохмотья людей, вооруженных дубинами и топорами. До него наконец дошло, что он в смертельной опасности. Неужели эта деревенщина сбежалась сюда только для того, чтобы спасти Мэгги? Да как они посмели! Кому-то из них сегодня точно придется болтаться на суку! Вне себя от ярости, Уильям с усилием поднялся на ноги и потянулся за мечом.
Меча не было. Он бросил его вместе с поясом, когда пытался изнасиловать жену мельника.
Хуг Секира, Страшила Герваз и Луи отчаянно отбивались от целой толпы оборванцев. На земле лежали несколько мертвых крестьян, но остальные продолжали упорно наседать и уже теснили рыцарей. Уильям увидел, как все еще голая Мэгги с криком продиралась сквозь дерущихся к двери, и, несмотря на испуг, вновь испытал приступ жгучего желания при виде ее округлого белого зада. Потом он с удивлением заметил, что мельник кулаками отбивается от нападавших. Какого черта, подумал он, ведь они пришли спасать его жену.
Уильям растерянно шарил глазами в поисках своего пояса. И нашел его прямо у себя под ногами, на полу. Подняв его, он выхватил меч и отступил на три шага назад, чтобы оглядеться и понять, что же все-таки происходит. Наблюдая за дракой, он увидел, что многие из нападавших вовсе не дерутся, а в спешке хватают мешки с мукой и бегут прочь. И тут до него начало доходить: эти голодранцы пришли сюда не затем, чтобы спасти женщину от насилия; им нужно было только разжиться чужим добром. Мэгги их совсем не интересовала, они даже не знали, что столкнутся на мельнице с рыцарями Уильяма.
Это были обычные лесные разбойники.
Вот он, шанс проучить банду оголтелых бродяг, державших всю округу в страхе и опустошавших его амбары.
Рыцари числом намного уступали нападавшим. Тех было по крайней мере человек двадцать. Уильям удивился, с каким бесстрашием они дрались. Обычно крестьяне при виде рыцарей разбегались, как цыплята, даже если их было вдвое, вдесятеро больше. Но эти сражались исступленно и не останавливались, когда кто-нибудь из них падал замертво. Они, казалось, готовы были пожертвовать собой, но добиться своего. Похоже, им было безразлично, как умирать: от голода или меча, а рискнув, они могли добыть себе хоть что-нибудь на пропитание.
Луи в одиночку отбивался от двух грабителей, но тут третий подобрался к нему со спины и со всего размаху саданул его по голове тяжелой кувалдой. Луи упал как подкошенный и больше не поднимался. Сваливший его разбойник бросил свое оружие и подобрал меч Луи. Теперь двадцати нападавшим противостояли всего два рыцаря. Но Уолтер уже пришел в себя после удара по голове и, вскинув свой меч, рванулся в схватку. Уильям, наконец решившись, тоже вступил в бой.
Вчетвером они сотворили невозможное. Разбойники уже пятились назад, беспорядочно отбиваясь от сверкавших в воздухе мечей своими дубинками и топорами. Уильям подумал было, что дух их сломлен и сейчас они в панике побегут. И тут кто-то из крестьян крикнул:
– Законный граф!
Этот крик словно придал им сил. Во всяком случае, преступники стали драться еще более яростно. Повторный крик: «Законный граф! Законный граф!» заставил Уильяма похолодеть от ужаса. Это означало, что кто бы ни командовал бандой преступников, он нацеливался на его титул. Уильям еще отчаяннее замахал мечом, словно от исхода этой схватки зависело его будущее.
Теперь уже только половина разбойников продолжала оказывать сопротивление рыцарям, остальные кинулись растаскивать мешки с мукой. Сражение шло с переменным успехом: сначала одни наседали, другие отбивались, потом удары наносили первые, а вторая сторона умело уворачивалась. Словно солдаты на поле боя в ожидании скорого сигнала к отступлению, преступники стали осторожнее, стараясь ненароком не лишиться головы на исходе битвы.
За спинами у сражавшихся разбойников остальные вытаскивали с мельницы последние мешки с мукой. Вскоре за ними стали отступать и дерущиеся. Уильям вдруг осознал, что его обобрали до последнего зернышка. Теперь вся округа прознает про то, как у него из-под носа увели весь хлеб, и он станет в глазах людей посмешищем. Мысль эта разбудила в нем такую бешеную злобу, что он всадил свой меч какому-то бедолаге прямо в сердце.
Потом одному из разбойников удалось нанести Хугу удар в правое плечо, и тот вышел из строя. В дверях остались только двое грабителей, и они отбивались от трех рыцарей, что само по себе было унизительно, да к тому же один из них сделал знак другому бежать, а сам стал понемногу отступать в глубь единственной комнаты в доме мельника.
В дверном проеме сразу троим рыцарям развернуться было невозможно, поэтому Уильям рванулся вперед, оттолкнув Уолтера и Герваза: последнего из грабителей он хотел оставить для себя. Как только они скрестили мечи, Уильям понял, что перед ним не простой крестьянин, а такой же умелый воин, как и он сам. Уильям впервые заглянул в лицо своего противника и… Потрясение было настолько сильным, что он едва не выронил из рук меч.
Перед ним стоял Ричард из Кингсбриджа.
Лицо Ричарда пылало ненавистью, шрам на изуродованном ухе покраснел. Озлобленность противника испугала графа больше, чем сверкавший перед ним в воздухе меч. Уильяму казалось, что он раз и навсегда покончил со своим заклятым врагом, но нет, Ричард вернулся, да еще во главе целой армии оборванцев, которая посмела ограбить законного хозяина, ославить на всю округу.
Ричард воспользовался замешательством Уильяма и нанес ему удар. Уильям едва успел увернуться, вскинул меч, отбил еще один удар и на шаг отступил. Ричард усилил натиск, но теперь его противник оказался в дверном проеме, размахнуться здесь было сложно, и он наносил только колющие удары. И все же ему удалось потеснить Уильяма на гумно, а самому встать в дверях. Но тут на помощь Уильяму подоспели Уолтер и Герваз, и Ричарду пришлось отступить под натиском троих. В дверном проеме Уолтер с Гервазом застряли, и Уильям вновь оказался один на один с Ричардом.
До Уильяма вдруг дошло, что положение у Ричарда довольно скверное. Он один сражался против троих, и если кто-то из них уставал, на смену ему тотчас спешил другой. Долго такое никто не выдержал бы, та битва была обречена на проигрыш. Так что день обещал закончиться для Уильяма вовсе не унижением; напротив, появилась возможность наконец покончить со своим заклятым врагом.
Ричард, похоже, думал о том же, и исход сражения виделся ему довольно печальным. Но он не показывал, что сдается, что потерял всякую надежду, а смотрел на Уильяма с такой ненавистью, что у того мурашки пробежали по коже. Ричард сделал еще один резкий выпад, Уильям отбил его, но споткнулся. На выручку ему подоспел Уолтер, чтобы прикрыть своего господина, но Ричард, вместо того чтобы продолжать атаку, развернулся и побежал.
Уильям выпрямился, но тут же столкнулся с Уолтером, на них налетел Герваз, пытаясь достать Ричарда. Этого мгновения Ричарду хватило, чтобы проскочить через всю комнату, выбежать на улицу и захлопнуть дверь. Уильям рванулся за ним, распахнул дверь и увидел, что разбойники уже отъехали довольно далеко, и – что самое страшное и унизительное – на рыцарских лошадях. На его собственном великолепном боевом коне, который стоил ему целого состояния, восседал Ричард. Его сообщники, похоже, заранее отвязали коня и держали его наготове для своего предводителя. Страшная мысль, что Ричард уже второй раз уводит его боевого коня, обожгла Уильяма. Он видел, как Ричард пришпорил животное, конь встал на дыбы – он не признавал чужаков, – но брат Алины был хорошим всадником и удержался в седле. Он с силой натянул поводья и заставил коня опустить голову. Уильям бросился вперед и вскинул меч, пытаясь свалить Ричарда на землю, но лошадь продолжала взбрыкивать, и он промахнулся, попав острием меча в деревянное седло. Конь рванулся и понес Ричарда прочь вслед за остальными разбойниками.
Уильям следил за ними в бешенстве.
Законный граф… билась у него тревожная мысль. Законный граф.
Он обернулся. Уолтер и Герваз стояли за спиной, Хуг и Луи были ранены – Уильям не знал еще, насколько тяжело, а Гийом погиб, и кровь его бурыми пятнами засохла на плаще Уильяма. Большего унижения ему не приходилось испытывать. У него едва доставало сил хранить самообладание.
К счастью, деревня совсем обезлюдела: крестьяне разбежались от греха подальше, боясь гнева своего господина. Мельника с женой тоже, конечно, след простыл. Разбойники увели с собой всех рыцарских лошадей, оставив только две телеги и быков.
Уильям взглянул на Уолтера:
– Ты узнал того, последнего?
– Да.
Уолтер всегда старался отвечать как можно короче, когда хозяин был в гневе.
– Это Ричард из Кингсбриджа, – сказал Уильям.
Уолтер кивнул.
– И они называли его законным графом, – закончил Уильям.
Уолтер промолчал.
Уильям вернулся в дом и прошел на мельницу.
Хуг, бледный как полотно, сидел, обхватив левой рукой окровавленное плечо.
– Ну как ты? – спросил его Уильям.
– Ничего, терпимо. Кто были эти люди?
– Разбойники, – коротко ответил Уильям. И оглянулся. На земле лежали семь или восемь человек, в основном мертвые, но были и раненые. Среди них он заметил Луи, тот лежал навзничь с открытыми глазами. Сначала Уильяму показалось, что тот мертв, но рыцарь вдруг моргнул и пошевелился.
– Луи, – позвал его Уильям.
Тот поднял голову, но, видно, еще плохо соображал, где он. Сознание возвращалось медленно.
– Хуг, помоги Луи взобраться на телегу, – сказал Уильям. – Уолтер, а ты отнеси тело Гийома в другую. – Он оставил их, а сам пошел к быкам.
Никто из деревенских давно не держал лошадей, но у мельника была пегая низкорослая лошаденка, которая сейчас мирно щипала траву на берегу реки. Уильям нашел в доме седло и накинул его на спину лошади.
Немного погодя он уже покидал Кауфорд верхом, а Уолтер и Герваз тащились за ним на повозках, запряженных быками.
Злость, бурлившая в Уильяме, не утихала на протяжении всего пути до замка епископа Уолерана. Напротив, чем больше он думал о том, что произошло на мельнице, тем сильнее распалялся. Еще бы: какие-то бродяги открыто бросили ему вызов; мало того, привел их за собой извечный враг Уильяма – Ричард; но самым невыносимым было то, что называли они Ричарда не иначе как «законный граф». Если немедленно не поставить их на место, размышлял Уильям, вскоре Ричард поведет их против меня в открытую. Конечно, справедливым такой способ подчинить себе графство не назовешь, но Уильям чувствовал, что его жалобы на беззаконие вряд ли найдут среди людей сочувствие. И все же то, что он так глупо попал в ловушку, устроенную разбойниками, был ими разбит и ограблен, так что теперь все вокруг будут смеяться над его позором, было не самым страшным. Уильям почувствовал, что теряет власть.
Ричарда надо было убрать с дороги во что бы то ни стало. Вся трудность состояла в том, где его искать. Об этом Уильям размышлял весь остаток пути до замка епископа, и когда он въезжал в ворота, то уже знал, что епископ Уолеран может дать ему ответ.
Они въехали на территорию замка, как троица балаганных шутов: граф на низкорослой лошадке и его рыцари на телегах. Уильям властным голосом отдавал по ходу распоряжения слугам епископа: одного послал за лекарем для Хуга и Луи, другого – за священником, помолиться о душе убитого Гийома. Герваз и Уолтер ушли на кухню за пивом, а Уильям направился прямиком в дом Уолерана, и его тут же проводили в покои епископа. Для Уильяма не было ничего более противного, чем просить о чем-то Уолерана, но сейчас тот был нужен ему, чтобы найти Ричарда.
Епископ внимательно изучал отчеты, медленно водя глазами по бесконечному ряду цифр. Он прервался, когда вошел Уильям, и, увидев злобное выражение на лице графа, коротко спросил:
– Что произошло? – Вопрос был задан с характерной для епископа мягкой иронией, которая всегда выводила Уильяма из себя.
Граф скрипнул зубами:
– Я теперь знаю, кто верховодит чертовыми оборванцами.
Уолеран вскинул бровь.
– Это Ричард из Кингсбриджа! – рявкнул Уильям.
– А! – Уолеран понимающе кивнул. – Ну конечно. Все правильно.
– Это опасно, – со злостью в голосе процедил Уильям. Его раздражало, когда епископ умничал. – Они называют его «законным графом». – Уильям ткнул пальцем в Уолерана: – Надеюсь, в твои планы не входит, чтобы эта семейка вновь прибрала к рукам графство, они ведь презирают тебя, а в друзьях у них приор Филип, твой давний враг.
– Ладно, успокойся, – снисходительно сказал Уолеран. – Ты прав, я не могу допустить, чтобы Ричард из Кингсбриджа вновь завладел графством.
Уильям сел. Впервые он чувствовал себя после сражения таким разбитым. Мышцы ныли, руки были истерты до кровавых мозолей, синяки и шишки от ударов и падений причиняли нестерпимую боль. А мне ведь только тридцать семь, подумалось ему; неужели это уже старость?
– Я должен убить Ричарда, – сказал он. – Когда его не станет, шайка превратится в беспомощное стадо.
– Согласен.
– Впрочем, это дело нехитрое. Весь вопрос – где его искать? И тут ты можешь мне помочь.
Уолеран большим пальцем потер свой острый нос:
– Интересно, чем?
– Послушай. Ведь это целая банда, и они где-то скрываются.
– Не понимаю тебя. Где им скрываться? В лесу, конечно.
– Ты же знаешь, отыскать их в лесу невозможно. Они все время перемещаются. Если кто-то желает сплотить их, он должен собрать всех в одном месте.
– И что же?
– Голову даю на отсечение: половина Кингсбриджа знает, где его искать, – сказал Уильям.
– Нам с тобой они вряд ли скажут. Уж слишком мы оба им ненавистны.
– Ну, не всем… Не всем.
Салли была в восторге от праздника Рождества. Больше всего ей, конечно, понравилась праздничная еда: и имбирные пряники в форме кукол; и сладкая пшеничная каша на молоке, с яйцами и медом; и грушевый сидр, молодой и пьянящий, от которого ее разбирал безудержный смех, и она долго не могла остановиться; и традиционная рождественская требуха, которую долго отваривали, а затем запекли в тесте, и получился вкусный пирог. Правда, нынче угощения были не такими изысканными, как раньше, год был все-таки голодный, но девочка все равно находилась на седьмом небе от счастья.
Она с удовольствием украшала дом венками из веток остролиста. Первый мужчина, который переступит порог дома в этот день, должен, по преданию, принести удачу, при условии, что он черноволос; Джеку пришлось все утро просидеть взаперти, чтобы, не дай Бог, не накликать беду, ведь он был огненно-рыжий.
Особую радость Салли доставляли рождественские представления в церкви, когда монахи одевались восточными королями, ангелами, пастухами, и она веселилась, глядя, как падают языческие идолы, узнав о появлении в Египте Святого Семейства. Но больше всего ей понравился мальчик-епископ: на третий день Рождества монахи одели самого молодого послушника в епископский наряд, и все должны были подчиняться ему.
Горожане собрались на церковном дворе в ожидании его появления. Он должен был по традиции заставить старейших и уважаемых людей в городе выполнять самую черную работу: принести поленья, вычистить свинарники или помыть полы. Он напускал на себя важный вид, отдавая приказания людям, обладавшим властью в городе. В прошлом году он заставил ризничего ощипывать цыпленка: вот уж все позабавились, поскольку ризничий не знал, как это делается, и перья летели во все стороны.
Мальчика-епископа торжественно вынесли на плечах два монаха, за ними выстроились остальные священнослужители. Мальчику на вид было лет двенадцать, его облачили в шелковую мантию пурпурного цвета, в руках он держал епископский посох, на лице играла озорная ухмылка. Собравшиеся захлопали в ладоши, послышались приветственные возгласы. Перво-наперво мальчик ткнул пальцем в сторону приора Филипа и беспрекословным тоном приказал:
– Эй, парень! Ну-ка, живо на конюшню и вычисти мне осла!
Раздался взрыв хохота. Старый осел пользовался в городе дурной славой из-за своего крутого нрава, и поэтому его никогда не чистили.
– Слушаюсь, мой господин, – кротко ответил Филип и покорно отправился на конюшню выполнять поручение.
– Вперед! – скомандовал мальчик, и процессия тронулась с монастырского двора, увлекая за собой горожан. Некоторые, правда, потихоньку сбежали, чтобы успеть запереться в своих домах и обезопасить себя от буйной фантазии мальчика-епископа. Но они многое потеряли: такого веселья в городе давно не было. Вся семья Салли тоже собралась здесь: мать, отец, брат Томми, тетя Марта, пришел даже дядя Ричард, который появился неожиданно накануне ночью.
Сначала мальчик-епископ повел всю толпу в трактир. Так было издавна заведено. Там он потребовал для всех дармового пива. Пивовар с удовольствием выполнил приказание.
Салли оказалась на скамье рядом с братом Ремигиусом, едва ли не самым старым монахом. Это был довольно неприветливый человек высокого роста, и девочка до сего дня боялась даже заговорить с ним. Но тут он улыбнулся ей и сказал:
– Хорошо, что твой дядя Ричард приехал на торжество.
– Он подарил мне деревянного котенка, которого сам вырезал ножом, – похвасталась Салли.
– Вот и хорошо. А он долго у вас погостит, не знаешь?
Девочка нахмурилась:
– Не знаю.
– Он, наверное, скоро уедет обратно.
– Да. Он теперь живет в лесу.
– А ты знаешь где?
– Знаю. Это место называется Каменоломня Салли. В честь меня! – И девочка засмеялась.
– Я так и думал, – сказал брат Ремигиус. – Надо же, как интересно.
Когда все выпили пива, мальчик-епископ сказал:
– А сейчас… Эндрю и Ремигиус помогут вдовушке Полле и займутся стиркой.
Салли завизжала от смеха и захлопала в ладоши.
Вдова Полла, полная, краснолицая женщина, была прачкой. Брезгливые монахи с ума сойдут, если их заставить стирать провонявшее белье и носки горожан, которые меняли их не чаще, чем раз в полгода.
Толпа высыпала из трактира на улицу и понесла мальчика-епископа в крохотную лачугу вдовы Поллы на берегу. Та чуть не упала со смеху, лицо ее еще больше раскраснелось, когда она узнала, кто сделает сегодня за нее всю работу.
Эндрю и Ремигиус уже тащили тяжелую корзину с грязным бельем из дома вдовы на берег. Первый скинул крышку с корзины, а Ремигиус с отвращением, кончиками пальцев, вытащил чью-то нижнюю рубаху. Какая-то молодуха нахальным голосом крикнула из толпы:
– Осторожно, брат Ремигиус, это моя сорочка!
Лицо Ремигиуса залилось краской, и собравшиеся дружно рассмеялись. Оба монаха с усердием принялись за дело, а из толпы раздавались одобряющие возгласы и шутливые советы. Салли заметила, что Эндрю вскоре весь взмок и, похоже, был уже сыт насмешками по горло, а Ремигиус, судя по выражению на его лице, оставался вполне довольным собой.
Огромный и тяжелый железный шар свисал на цепи с деревянной перекладины и раскачивался, словно петля на виселице, завязанная палачом. К шару был привязан прочный канат, переброшенный через шкив, установленный на вертикальной стойке. Он спускался до земли, где его держали двое рабочих. Когда они тянули веревку на себя, шар поднимался, пока не упирался в шкив. Цепь в этот момент натягивалась горизонтально вдоль перекладины.
За работой наблюдало большинство жителей Ширинга.
Вот рабочие отпустили веревку, шар, прочертив в воздухе дугу, с грохотом ударил в стену церкви, да так сильно, что стена содрогнулась, а Уильям почувствовал, как задрожала под ногами земля. Он вдруг представил себе на мгновение, как велит приковать Ричарда как раз к тому месту, куда сейчас нацеливали шар. Я раздавлю его, как муху, подумал он.
Рабочие снова натянули веревку. У Уильяма перехватило дыхание, когда железный шар оказался в верхней точке. Веревку отпустили, шар вновь описал дугу и на этот раз проломил стену, оставив в ней огромную дыру.
Толпа выказывала шумное одобрение.
Да, изобретение было остроумным.
Уильям испытывал необычайный душевный подъем, видя, как продвигаются дела на площадке, где он задумал поставить новый собор. Но сегодня его занимали более важные заботы. Он поискал глазами епископа Уолерана и нашел его рядом с Альфредом Строителем. Подойдя к ним, он отвел Уолерана в сторону.
– Ну что, пришел твой человек?
– Должен был, – ответил епископ. – Идем ко мне.
Они пересекли рыночную площадь.
– Ты привел свое войско? – спросил Уолеран.
– Конечно. Двести человек. Ждут в лесу, сразу за городом.
Оба вошли в дом. Уильям почувствовал запах вареного окорока, и у него потекли слюнки, хотя сейчас ему было не до еды. Большинство людей и не мечтало о разносолах, все питались скудно, но Уолеран упорно стоял на своем: голодный год не должен был сказываться на его образе жизни. По правде говоря, ел он всегда немного, но любил продемонстрировать, что его богатство и могущество не зависит от урожая.
Городской дом епископа ничем особенным не выделялся: узкий фасад, зал при входе, позади – кухня; за домом небольшой двор с выгребной ямой, ульями и загоном для свиней. Уильям облегченно вздохнул, увидев, что в зале их ждет монах.
– Здравствуй, брат Ремигиус, – обратился к нему Уолеран.
– Здравствуй, отче. День добрый, лорд Уильям.
Граф с интересом разглядывал монаха. Он какой-то дерганый, но выражение лица – самонадеянное, даже надменное, голубые глаза навыкате. Что-то в его облике показалось Уильяму знакомым, впрочем, все монахи с выбритой тонзурой были в Кингсбридже на одно лицо. Он давно слышал о Ремигиусе как о доносчике епископа в стане приближенных приора Филипа, но говорил с ним впервые.
– Что ты можешь мне сообщить? – спросил граф.
– Есть кое-что, – ответил Ремигиус.
Уолеран скинул свою отороченную мехом накидку и подошел к огню согреть руки. Слуга принес горячее вино из бузины в серебряных бокалах. Уильям взял один, отпил немного согревающей жидкости и подождал, пока слуга уйдет.
Уолеран тоже сделал маленький глоток и тяжелым взглядом уставился на Ремигиуса. Как только слуга вышел, он обратился к монаху:
– Ты придумал какой-нибудь предлог, чтобы уйти из монастыря?
– Нет, – ответил Ремигиус.
Уолеран привычно вскинул бровь.
– Я больше туда не вернусь, – дерзко продолжил монах.
– Как же так?
Ремигиус глубоко вздохнул:
– Ты же строишь собор здесь, в Ширинге.
– Ну, не собор, а церковь.
– Но она станет со временем кафедральным собором, ты ведь так задумал?
Уолеран помедлил и сказал:
– Ну, допустим, что ты прав.
– А собором правит капитул из монахов или каноников.
– Ну и?..
– Я хочу быть приором.
Ну что ж, подумал Уильям, это справедливо.
– И ты так уверен, что получишь здесь место, – резко начал Уолеран, – что посмел покинуть Кингсбридж, не получив разрешения от Филипа и даже не придумав уважительной причины?
Ремигиус почувствовал себя не в своей тарелке. Уильяму даже стало немного жаль старика: Уолеран выказывал такое презрение к собеседнику, что смотреть на это было неприятно.
– Надеюсь, я поступил не слишком самонадеянно, – сказал Ремигиус.
– Так ты сможешь провести нас к Ричарду?
– Да.
Уильям, возбужденный, воскликнул:
– Молодчина! Где же он?
Ремигиус молча посмотрел на Уолерана.
– Ну же, Уолеран, – засуетился граф, – пообещай ему место приора, Христа ради!
Но епископ все еще медлил. Уильям знал, что тот терпеть не мог, когда его подгоняли. Наконец Уолеран сказал:
– Хорошо. Ты будешь приором.
– Ну а теперь говори: где Ричард? – не унимался Уильям.
Ремигиус по-прежнему не сводил глаз с епископа.
– С сегодняшнего дня?
– С этого часа.
Ремигиус, довольный, повернулся к Уильяму:
– Монастырь – это не просто храм и кельи для монахов. Ему нужны земли, свои фермы, церкви, платящие десятину.
– Скажи мне, где искать Ричарда, и получишь пять деревень с их приходскими церквами. Для начала, – сказал Уильям.
– Понадобятся еще кое-какие льготы…
– Ты все получишь, – вступил Уолеран, – не бойся.
– Ну, давай же, монах! – наседал Уильям. – Меня за городом дожидается целая армия. Где прячется Ричард?
– Есть такое местечко, называется Каменоломня Салли, чуть в сторону от дороги на Винчестер.
– Знаю! – Уильям едва сдержался, чтобы не взреветь от радости. – Это заброшенная каменоломня. Туда больше никто не суется.
– Да, помню, – сказал Уолеран. – Оттуда уже многие годы не возят камень. Что ж, неплохое укрытие, его ни за что не найдешь, пока не наткнешься.
– Но это еще и отличная ловушка, – злорадно произнес Уильям. – С трех сторон стены настолько выработаны, что стали почти отвесными. Никто не сможет оттуда выбраться. А пленники мне не нужны. – Возбуждение его росло по мере того, как он рисовал в своем воображении сцену кровавой бойни. – Я уничтожу их всех до одного. Передавлю, как цыплят в курятнике.
Оба слуги Господа с удивлением смотрели на него.
– Ну что, не нравится такая картинка, брат Ремигиус? – с презрением в голосе спросил Уильям. – А у тебя, мой господин епископ, что, желудок свело при мысли о крови? – По их лицам граф видел, что попал в точку. Они были великими интриганами, эти святые отцы, но когда дело доходило до крови, предпочитали полагаться на таких решительных людей, как он. – Я знаю, вы будете молиться за меня, – усмехнулся Уильям и вышел из комнаты.
Лошадь его была привязана на дворе, великолепный вороной жеребец, который, правда, не мог сравниться с боевым конем, доставшимся Ричарду. Уильям ловко вскочил в седло и умчался из города. По дороге он постарался подавить свое возбуждение, чтобы с холодной головой обдумать план боя.
Интересно, размышлял он, сколько же всего оборванцев скрывается в Каменоломне Салли? Во время набегов их было никак не меньше сотни, а то и больше, а ведь многие еще оставались в лесу. Значит, сотни две как минимум, а то и все пять. Уильям мог собрать и большие силы. Надо только продумать, как лучше использовать свое преимущество. Первое и главное – это внезапность. Второе – оружие; разбойники вооружены дубинами и кувалдами, лишь немногие из них имели топоры, а настоящего боевого оружия вообще ни у кого не было. Но главное преимущество Уильяма заключалось в том, что все его люди передвигались верхом. У разбойников лошадей почти не было, а если бы и были, они вряд ли успели бы оседлать их, когда внезапно нападет Уильям. А чтобы внести еще большую панику в ряды разбойников, он решил послать на отвесные стены каменоломни своих лучников, чтобы те незадолго до нападения главных сил обстреляли лагерь сверху.
Главную задачу Уильям видел в том чтобы не оставить в живых ни одного человека из стана противника, по крайней мере до тех пор, пока Ричард не будет пленен или убит. Для этого он решил выставить внешнее оцепление из самых надежных своих людей, которые не дали бы ускользнуть ни одной живой душе.
Уолтер с рыцарями и воинами ждал его там, где Уильям оставил их несколько часов назад. Все они рвались в бой, предвкушая легкую победу. Немного погодя они уже неслись рысью по дороге в сторону Винчестера.
Уолтер держался рядом со своим хозяином, не произнося ни слова. Это было главным его достоинством – он умел в нужный момент молчать. Уильям давно заметил: большинство людей лезли к нему с разговорами, даже когда говорить было не о чем. Возможно, так они пытались скрыть свою тревогу или беспокойство. Уолтер ни о чем не беспокоился, он слишком хорошо знал своего господина и доверял ему во всем.
Уильям испытывал смешанное чувство предвкушения схватки и смертельного страха. Сеять смерть было единственным делом, которым он овладел в совершенстве, но он каждый раз рисковал своей жизнью в этих жестоких схватках. На сей раз ему предстояло нечто не совсем обычное. Сегодня у него наконец появилась возможность уничтожить человека, пятнадцать лет не дававшего ему спокойно спать по ночам.
Ближе к полудню они остановились в довольно большой деревне, где наверняка должен был быть трактир. Уильям купил для своих людей хлеба и пива, а те смогли напоить лошадей. Перед тем как отправиться дальше, граф ненадолго собрал рыцарей и объяснил, как действовать дальше.
Проехав еще около двух миль, они свернули с дороги на Винчестер. Тропа, по которой они пробирались, была едва видна, и Уильям ни за что бы не заметил ее, если бы специально не присматривался. Дальше стало легче различать направление: дорожка намного расширилась, местами до четырех-пяти ярдов, и по краям ее рос только мелкий кустарник.
Лучников Уильям выслал вперед, и, чтобы дать им немного оторваться, приостановил ненадолго движение основных сил. Стоял ясный январский день, и голые деревья не заслоняли солнечного света. Уильям уже давно не бывал в каменоломне и не мог сказать точно, сколько еще до нее оставалось. Но, отклонившись примерно на милю от главной дороги, он стал понемногу замечать следы присутствия людей: примятую траву, поломанный кустарник, взбитую множеством ног грязь.
Нервы его были натянуты, как тетива лука. Судя по тому, что чаще стали попадаться кучи конского помета и мусор, оставленный людьми, они приближались к лагерю разбойников. Здесь, глубоко в лесу, те были настолько уверены в своей безопасности, что не проявляли уже ни малейшей осторожности. Теперь у Уильяма не оставалось никаких сомнений: разбойники в двух шагах. Вот-вот мог начаться бой.
До лагеря было рукой подать. Уильям напряг слух: в любую минуту лучники могли начать обстрел, и тогда поднимутся страшные крики и ругань, раненые будут биться в агонии, кони – ржать от испуга.
Тропа вывела на широкую поляну, и Уильям увидел ярдах в двухстах впереди въезд в Каменоломню Салли. Стояла подозрительная тишина. Что могло случиться? Граф не находил ответа. Его лучники не стреляли. Уильям ощутил, как мурашки побежали по всему телу. Неужели его люди попали в засаду, и их перебили разбойники? Не может быть, говорил он себе, ведь кто-то должен был уцелеть. Времени на раздумья не оставалось. Лагерь разбойников находился прямо под ним. Он пустил свою лошадь галопом. Его воины ринулись за ним. Страх, на мгновение сковавший Уильяма, быстро улетучивался, азарт охоты брал свое, захватывая его целиком.
Въезд в каменоломню походил на извилистое ущелье, и Уильям не мог видеть, что происходит впереди. Взглянув вверх, он вдруг увидел несколько своих лучников, они стояли на краю обрыва и смотрели вниз. Почему они не стреляют? Предчувствие катастрофы пронеслось в его разгоряченном мозгу, ему вдруг захотелось бросить все и повернуть назад, но кони неудержимо несли его войско вперед. С высоко поднятым в правой руке мечом, держа поводья в левой, с висящим на шее щитом он влетел на открытое пространство заброшенной каменоломни.
Здесь не было ни души.
Напряжение резко спало. Уильям готов был разрыдаться. Ничто не предвещало подобной развязки, он был абсолютно уверен в успехе. Отчаяние больно пронзило его сердце.
Лошади остановились, потом перешли на шаг, и он наконец смог оглядеться. Еще совсем недавно здесь явно стоял лагерь: повсюду были разбросаны легкие временные укрытия из веток и тростника, еще не остыли пепелища костров, кольями был отгорожен в дальнем конце загон для лошадей. Повсюду глаз Уильяма натыкался на следы пребывания людей: на земле валялись куриные кости, пустые мешки, изношенные башмаки, разбитые кувшины. Один костер еще дымился. Искорка надежды промелькнула в его сознании: может быть, они только что снялись с места и их еще можно догнать?! Вдруг взгляд его различил одинокую фигуру, сидевшую на корточках возле кострища. Уильям подъехал ближе. Человек поднялся. Это была женщина.
– Ну что, Уильям Хамлей, – язвительно произнесла она, – как всегда, опаздываешь?
– Наглая корова! Я прикажу вырвать тебе язык за такие слова!
– Не посмеешь, – спокойно ответила женщина. – И не на таких, как ты, приходилось мне насылать проклятия. – И она поднесла три пальца к своему лицу. Точно как ведьма! Рыцари, увидев это, отпрянули назад, а Уильям на всякий случай перекрестился. Женщина бесстрашно смотрела ему прямо в лицо своими поразительными золотыми глазами.
– Разве ты не узнаешь меня, Уильям? – сказала она. – Однажды ты хотел купить меня за фунт. – И громко рассмеялась. – Твое счастье, что тебе это тогда не удалось.
Уильям наконец вспомнил эти глаза. Это была вдова Тома Строителя, мать Джека Джексона, ведьма, живущая в лесу. И впрямь здорово, что мне не удалось купить ее тогда, подумал он. Единственное, чего ему сейчас хотелось, – это смыться отсюда поскорее, но сначала необходимо было выпытать у нее как можно больше.
– Ну хорошо, ведьма, – сказал он. – Так Ричард из Кингсбриджа был здесь?
– Два дня назад еще был.
– И куда же он ушел? Скажешь?
– Конечно скажу. Он со своими разбойниками ушел воевать за Генриха.
– За Генриха? – удивился Уильям и тут же похолодел – он догадывался, о каком Генрихе идет речь. – Сына Мод?
– Точно, – ответила женщина.
Уильям вздрогнул от ужаса. Молодой, решительный герцог Нормандский имел все шансы преуспеть там, где его мать потерпела неудачу, и если теперь король Стефан проиграет, это будет означать для Уильяма полный крах.
– А что произошло? – Голос его дрожал от нетерпения. – Что еще сотворил этот Генрих?
– Он пересек пролив на тридцати шести судах и высадился в Уорегаме, – ответила ведьма. – Говорят, с ним армия в три тысячи воинов. Это война.
III
Винчестер был переполнен людьми. В городе создалась напряженная, порой даже опасная обстановка. Обе армии сошлись здесь: королевские войска Стефана расположились в его замке; повстанцы Генриха, – а среди них был и Ричард со своими разбойниками, – разбили лагерь под городскими стенами, на холме Святого Джайлза, там, где устраивалась традиционная ежегодная ярмарка. Воины обеих сторон получили строжайший приказ не появляться в самом городе, но многие из них нарушали запрет и по вечерам устремлялись в трактиры, бордели и на петушиные бои, где напивались, гонялись за женщинами и часами играли в кости.
Воинственный дух Стефана несколько поутих в то лето, когда умер его старший сын. Сейчас он сидел в королевском замке, а герцог Генрих занял дворец епископа, и их представители вели мирные переговоры. Архиепископ Теобальд Кентерберийский представлял короля, а епископ Генри Винчестерский – герцога. Каждое утро они вели беседы во дворце епископа. В полдень герцог обычно обходил улицы Винчестера со своими приближенными воинами, включая Ричарда, и отправлялся в замок на обед.
Когда Алина впервые увидела герцога Генриха, она не могла поверить, что такой человек мог править целой империей величиной с Англию. Ему едва исполнилось двадцать лет, у него было по-крестьянски загорелое и веснушчатое лицо. Он носил широкую темную мантию, без всякой вышивки, огненно-рыжие волосы коротко подстрижены. Выглядел он как трудолюбивый сын преуспевающего, средней руки землевладельца. Со временем она, однако, заметила, что он словно окружен неким ореолом власти. Коренастый, мускулистый, с большой головой на широких плечах, он вызывал ощущение грубой физической силы, которое несколько смягчалось, стоило только заглянуть в его глубокие серые глаза. К нему боялись подходить близко даже те, кто часто общался с ним, стараясь сохранять добрые отношения как бы на расстоянии, из боязни, что он в любой момент вспылит, набросится или разразится бранью.
Алина подумала еще, что эти бесконечные обеды в королевском замке, когда за одним столом собирались главные лица двух воюющих армий, наверняка были испытанием и для тех и для других. Как, удивлялась она, Ричард может сидеть рядом с графом Уильямом? Она на его месте скорее воткнула бы нож в Уильяма, чем стала бы спокойно нарезать им оленину. Графа она видела лишь однажды, да и то издалека и мельком. Выглядел он явно чем-то обеспокоенным, чувствовалось, что настроение у него отвратительное, и это было хорошим знаком.
В то время как графы, епископы и аббаты проводили время в беседах в башне замка, знать рангом пониже собиралась во внутреннем дворике: рыцари и шерифы, мелкие бароны, юстициарии и смотрители замков – все те, кто не мог не приехать в столицу в момент, когда решалась их судьба и судьба всего королевства. Здесь же каждое утро Алина встречала приора Филипа. Что ни день по городу носились десятки слухов: то говорили, что все графы, поддерживавшие Стефана, будут лишены своих титулов (и это означало крах Уильяма), то вдруг на каждом углу судачили о том, что все останется как было (и тогда Ричарду никогда не видать графства). Потом пронесся слух, что все замки Стефана будут снесены, на следующий день оказалось, что речь шла не о замках Стефана, а о замках повстанцев; еще немного погодя выяснилось, что снесут и те и другие, и наконец пронеслась радостная весть: ничего сносить не будут. Говорили, что все сторонники Генриха получат рыцарство и по сотне акров земли. Ричарда это никак не устраивало. Ему нужно было графство.
Он и сам перестал понимать, на какие слухи обращать внимание, на какие – нет, и можно ли им вообще доверять. Хотя он числился среди людей, с которыми герцог считался, на политические переговоры его не приглашали. А вот Филип, судя по всему, был посвящен в детали. Он, правда, не раскрывал источники своей осведомленности, но Алина помнила его родного брата, который теперь часто наезжал в Кингсбридж; он прежде служил у Роберта Глостерского и принцессы Мод, но поскольку ни Роберта, ни Мод уже не было в живых, не исключено, что мог перейти на службу к герцогу Генриху.
Филип рассказал, что переговоры подходят к концу и стороны близки к согласию. Уговор был следующий: Стефан остается королем до конца своих дней, а его преемником объявляется Генрих. Известие это очень обеспокоило Алину. Стефан мог прожить еще много лет. А что будет твориться все это время? Графы Стефана останутся при своих титулах и владениях, пока тот будет править, в этом сомнений не было. Тогда как же будут вознаграждены сторонники Генриха, такие как Ричард? Неужели им опять придется ждать?
Филип узнал ответ на этот вопрос неделю спустя после появления Алины в Винчестере. Однажды днем он послал за ней и Ричардом посыльного. Все то время, пока они шли по шумным улицам города к собору, Ричарда распирало от любопытства. Алина же испытывала неосознанное чувство тревоги.
Филип ждал их на церковном кладбище. Солнце уже начало клониться к закату, когда они начали разговор.
– Они договорились, – сказал Филип без всяких предисловий. – Но все очень запутано, сразу не разберешься.
Алина больше не могла терпеть.
– Ричард будет графом? – настойчиво спросила она.
Филип покачал головой из стороны в сторону, что означало: может быть – «да», а может быть – «нет».
– Это сложно. Они пошли друг другу на уступки. Земли, которые были захвачены, должны быть возвращены тем, кто владел ими при старом короле Генрихе.
– Так это же то, что и требовалось! – не выдержал Ричард. – Мой отец был графом в те времена.
– Заткнись, Ричард, – оборвала его Алина и повернулась к Филипу: – Ну и в чем трудности?
– В соглашении нет ни слова о том, что Стефан должен обеспечить выполнение этого условия. Не исключено, что он до самой смерти будет тянуть с этим, и придется ждать, пока Генрих не взойдет на престол.
Ричард был явно удручен:
– Так это же сводит на нет все соглашение!
– Не совсем так, – сказал Филип. – Это означает, что ты теперь законный граф.
– Но мне придется до самой смерти Стефана скитаться по лесам, пока эта тварь Уильям будет пировать в моем замке! – со злостью вскричал Ричард.
– Ну же, не так громко. – Мимо них как раз проходил какой-то священник, и Филип сделал Ричарду замечание. – Это решение пока под большим секретом.
Алина вся кипела от негодования.
– Я никогда не соглашусь с этим, – сказала она. – У меня нет времени ждать, пока Стефан умрет. Я терпела семнадцать лет, с меня хватит!
– Но что ты можешь сделать? – спросил Филип.
Алина повернулась к брату:
– Почти по всей стране тебя называют законным графом. А теперь и Стефан с Генрихом подтвердили это. Так вот, тебе надо захватить замок и править, как положено законному графу.
– Но я не могу взять замок. Уильям наверняка оставил там охрану.
– У тебя же есть армия, забыл? – сказала Алина, все более увлекаясь своей смелой идеей. – Ты имеешь все права на замок и силу, чтобы взять его.
Ричард покачал головой:
– А знаешь ли ты, сколько раз на моих глазах за годы гражданской войны брали замки лобовой атакой? Ни разу. – Когда Ричард начинал говорить о войне, во всем его облике появлялась уверенность и зрелость. – Такого почти никогда не бывало. Город – еще куда ни шло, но замок – никогда. Они могут сдаться, скажем, после долгой осады, их можно взять хитростью, или подкупив кого-то, или если среди них отыщется трус, предатель; но приступ – дело безнадежное.
И все же Алина не могла согласиться с братом. Она была на грани отчаяния. Смириться с годами ожиданий и надежд? Нет, этого она не может себе позволить.
– А что случится, если ты приведешь свою армию к замку Уильяма? – спросила она.
– Они поднимут мост и закроют ворота до того, как мы успеем ворваться в замок. Нам придется стать лагерем. А Уильям тем временем соберет свою армию и нападет на нас. Но даже если мы его и разобьем, нам все равно не взять замка. Замки тяжело брать, но легко защищать – вот в чем вся премудрость.
Пока он говорил, в голове у Алины зрела мысль, на которую ее натолкнули слова Ричарда.
– Трусость… хитрость… измена… – проговорила она.
– Что?
– Ты говорил, что видел, как замки брали хитростью или их сдавали трусы и предатели.
– Ну да.
– А как Уильяму удалось захватить наш замок, тогда, много лет назад?
Филип прервал ее:
– Тогда были совсем другие времена. В стране был мир, тридцать пять лет при старом короле Генрихе не случалось войн. Уильям застал вашего отца врасплох.
– Он взял замок хитростью, – сказал Ричард. – Тайно пробрался туда с несколькими своими людьми. Тревогу подняли слишком поздно. Но приор Филип прав: сейчас такие уловки не пройдут. Люди теперь стали намного осторожнее.
– Я смогу пробраться в замок, – твердо сказала Алина, хотя сердце ее в этот момент билось так, словно готово было выскочить из груди от страха.
– Пробраться туда ты сможешь, ты ведь женщина, – сказал Ричард. – Но тебе ничего больше не удастся сделать. Поэтому-то тебя легко пропустят внутрь. Ты ведь безобидная.
– Не будь, черт возьми, таким высокомерным! – вспыхнула Алина. – Я убивала, чтобы защитить тебя, а это побольше того, что ты сделал для меня в этой жизни. Ты, свинья неблагодарная, не смей называть меня безобидной!
– Ну хорошо, хорошо. Ты не безобидная. – В голосе Ричарда тоже зазвучали сердитые нотки. – И что ты станешь делать, когда окажешься в замке?
Алина почувствовала, что ее раздражение постепенно стихает. «Как же я поступлю? – размышляла она с тревогой. – А, к черту, что, у меня меньше сил и мужества, чем у этой свиньи Уильяма?»
– А что сделал Уильям?
– Не давал поднять мост и закрыть ворота, пока не подошли главные силы.
– Я тоже смогу сделать это, – храбро сказала Алина.
– Но как? – Ричард недоверчиво смотрел на сестру.
И вдруг Алину осенило, – ведь в свое время она помогла четырнадцатилетней девочке во время грозы!
– Графиня – моя должница, – сказала она. – И к тому же ненавидит своего мужа.
Они ехали всю ночь – Алина, Ричард и пятьдесят его лучших воинов, – пока на рассвете не достигли окрестностей графского замка и остановились в лесу напротив. Алина спешилась, сняла свою накидку из фландрской шерсти, туфли из мягкой кожи, накинула грубую крестьянскую одежду и надела башмаки на деревянной подошве. Один из воинов дал ей корзинку со свежими яйцами, проложенными соломой, которую она повесила себе на руку.
Ричард придирчиво оглядел ее с ног до головы и сказал:
– Отлично. Вылитая крестьянка, несущая продукты для графской кухни.
У Алины ком стоял в горле. Еще вчера она горела желанием поскорее исполнить задуманное и чувствовала в себе достаточно смелости; но сейчас, когда следовало сделать первый шаг навстречу опасности, ей стало страшно.
Ричард поцеловал ее в щеку.
– Как только я услышу звон колокола, я медленно прочту «Отче наш» и пущу к замку передовой отряд. Твоя задача – усыпить бдительность стражи, чтобы мои люди успели пересечь поле незамеченными и проникнуть в замок, не подняв переполоха.
Алина кивнула:
– Смотри только не выпусти главные силы прежде, чем передовой отряд пересечет подъемный мост.
Ричард улыбнулся:
– Я сам поведу главные силы. Не беспокойся. Удачи тебе.
– И тебе тоже.
И Алина пошла, не оглядываясь, по полю в сторону замка, который покинула в тот черный день семнадцать лет назад.
Она оглядывала знакомые с детства места, и в ее памяти живо вставала картина того хмурого утра; она вновь, словно наяву, ощущала запах насыщенного влагой воздуха и видела, как из ворот замка выезжают две лошади: на одной – Ричард, на другой, поменьше, – она, оба объятые смертельным страхом. Она тогда изо всех сил старалась прогнать из памяти кошмарные воспоминания о том, что случилось с ней, упорно повторяя в такт стуку копыт: «Я должна забыть, я должна забыть, я должна забыть…». И это помогло: долго потом она не вспоминала о том, что сотворил с ней Уильям, знала лишь, что произошло нечто ужасное. И только внезапно вспыхнувшая любовь к Джеку заставила ее память восстановить во всех подробностях сцену мерзкого насилия, совершенного над ней, вспомнить и содрогнуться, да так, что она поначалу не смогла даже ответить на его любовь. Слава Богу, Джек имел терпение. Именно это помогло ей понять, как сильно он ее любит, несмотря на всю жестокую правду, которую Алина открыла ему.
Уже на подходе к замку она старалась вызвать в памяти какие-то приятные воспоминания, чтобы успокоить напряженные нервы. Здесь она жила совсем еще девочкой со своим отцом и Ричардом. Жила в покое и достатке. Частенько они с братом бегали играть на зубчатые стены; а сколько хлопот с ней было на кухне, когда она норовила отщипнуть кусочек свежеиспеченного пирога, торта, стянуть горячее, только что с огня, печенье… Как приятно было сидеть за обедом в большом зале рядом с отцом…
«А я ведь даже не понимала, что счастлива, – мелькнула у нее мысль, – и не подозревала, что в этой жизни можно чего-то бояться. Я верну эти счастливые времена, сегодня же, если только мне удастся выполнить задуманное», – решила она.
Накануне они обдумывали свой план, и Алина пожалуй слишком уверенно произнесла: «Графиня – моя должница, и она ненавидит своего мужа»; но теперь, ночью, когда они в молчании скакали по направлению к замку, она начала трезво оценивать возможные осложнения. Во-первых, она может и вовсе не попасть в замок: вдруг кто-то поднимет по тревоге местный гарнизон, или стража окажется слишком подозрительной, или, не дай Бог, пристанет с глупостями какой-нибудь часовой? Во-вторых, даже если ей удастся благополучно миновать все посты, Элизабет может не поддаться на уговоры предать своего мужа.
С того дня, как Алина спасла ее в грозу, прошло уже полтора года, а женщины, бывает, со временем привыкают к самым жестоким и зловредным мужьям, и Элизабет вполне могла смириться со своей участью. И в-третьих, у нее может не хватить смелости исполнить замысел Алины. Когда они виделись в последний раз, Элизабет выглядела напуганной девочкой, и может так случиться, что охрана просто откажется ей подчиниться.
Алина шла по подъемному мосту и все поджилки у нее дрожали от страха; зрение и слух обострились до предела. Гарнизон замка только просыпался. Несколько стражников с заспанным видом шатались по верху зубчатых стен, позевывая и надрывно кашляя, а в воротах сидела старая облезлая собака и неистово чесалась. Алина надвинула капюшон на лицо, чтобы ее невозможно было узнать, и прошла под аркой. В воротах она увидела чумазого часового в драной одежде. Он сидел на лавке и вяло откусывал от краюхи хлеба. Его пояс и меч висели на гвозде в караулке. Алина натянуто улыбнулась ему, чтобы он, не дай Бог, не заметил, что она вся дрожит, и показала корзину с яйцами.
Часовой сделал ей знак проходить.
Первое препятствие осталось позади.
С дисциплиной у стражников, похоже, было не все в порядке. Да это и понятно: в замке остались те, на кого нельзя положиться в бою; все лучшие силы ушли с Уильямом.
Эти же явно скучали.
Вот и хорошо, подумала Алина.
Она пересекла внутренний дворик, по-прежнему ощущая напряжение во всем теле. Странно было тайком пробираться туда, где когда-то она была хозяйкой и могла позволить себе все, что вздумается. Алина огляделась, стараясь не показывать явного любопытства. Большинство деревянных построек сильно изменились: конюшни стали намного просторнее, кухня теперь находилась в другом месте, появилось новое каменное здание оружейного склада. Вся территория была сильно замусорена, не то что раньше. Но часовня осталась; здесь они с Ричардом спрятались в ту грозовую ночь и долго сидели испуганные, онемев от страха и дрожа от холода. Слуги понемногу начали прибираться. Несколько воинов не спеша пошли вдоль стен на утренний обход. Вид у них был довольно грозный, или, скорее, Алине так показалось при мысли о том, что они сделают с ней, если узнают, зачем пожаловала.
Если сегодняшний план удастся, она вновь станет хозяйкой замка. Мысль эта была столь же захватывающая, сколь и нереальная, скорее, похожая на сладостный несбыточный сон.
Она вошла на кухню. Мальчик растапливал очаг, а девушка резала морковку. Алина радостно улыбнулась им и сказала:
– Две дюжины свежих яиц. – И поставила корзину на стол.
– Повар еще не проснулся, – сказал мальчик. – Тебе придется немного подождать, пока с тобой расплатятся.
– А можно мне кусок хлеба?
– Конечно. Иди в большой зал.
– Спасибо. – Алина оставила корзину и вышла.
Чтобы попасть в графский дом, ей пришлось пересечь еще один подъемный мост. Она мило улыбнулась часовому у ворот, молодому парню с взъерошенной челкой и воспаленными от недосыпания глазами. Он смерил ее оценивающим взглядом с головы до ног и игриво спросил:
– Ну и куда же ты направляешься?
– Перекусить, – ответила она, проходя мимо и не остановившись.
Парень оскалился в широкой улыбке.
– Я могу тебя кое-чем угостить! – крикнул он ей вдогонку.
– Смотри, как бы я тебе это не откусила, – бросила она через плечо.
Пока никто ничего не заподозрил. Им и в голову не пришло, что женщина может представлять какую-то опасность. Ну и бестолочи, подумала Алина, ведь женщины ничем не хуже мужчин. Кто заправлял всем, пока мужчины вели войны или участвовали в походах? Мы оставались и за плотников, и за красильщиков, и за кожевников, пекли хлеб, варили пиво, говорила себе Алина. Да и сама она не так давно успешно торговала шерстью. Обязанности аббатисы, настоятельницы женского монастыря, ничем не отличались от обязанностей аббата. И потом, именно женщина, принцесса Мод, развязала гражданскую войну, которая длилась столько лет! И несмотря на все это, у тупоголовых стражников даже не возникло подозрения, что женщина могла быть лазутчицей.
Алина вбежала по ступенькам в графский дом и прошла в большой зал. Никого из слуг она в дверях не встретила. Те, видно, решили, что раз хозяин в отъезде, можно не надрываться. «Когда я стану здесь хозяйкой, – решила Алина, – непременно прослежу, чтобы слуги не отходили от дверей; не важно, дома хозяин или отсутствует».
За небольшим столиком в зале сидели человек пятнадцать и завтракали. Кое-кто из них устремил на нее взгляд, остальные продолжали сосредоточенно поглощать пищу, не обращая на Алину никакого внимания.
В зале было довольно чисто, Алина заметила, что кое-где чувствуется женская рука: стены недавно побелены, пахло душистыми травами, которые вплетены в тростниковые подстилки на полу. Видно по всему, что Элизабет старалась создать хоть какой-то уют. И Алина сочла это добрым знаком.
Не говоря никому ни слова, она прошла через весь зал к лестнице в углу, всем своим видом давая понять, что у нее есть полное право находиться здесь; хотя очень боялась, что ее в любой момент могут остановить. Она ступила на лестницу – никто вроде не заметил этого. И только когда она побежала по ступенькам на второй этаж, туда, где находились покои графа, ее окликнули:
– Эй ты, туда нельзя!
Алина сделала вид, что не слышит, и тотчас у нее за спиной по лестнице застучали чьи-то башмаки.
Задыхаясь, она добралась наконец до второго этажа. Где же спальня Элизабет? Может, в комнате, которую когда-то занимал отец? Или она взяла себе комнату Алины? На мгновение она застыла в нерешительности, тяжело дыша и лихорадочно соображая. Уильям уже наверняка пресытился своей женой, чтобы каждую ночь спать с ней в одной постели, значит, он разрешил ей иметь свою комнату. Алина постучала в дверь маленькой комнатушки и открыла дверь.
Она угадала. Элизабет сидела в кровати в одной ночной сорочке и расчесывала волосы. Вскинув голову, она поначалу нахмурилась, но потом узнала Алину.
– Это ты! – воскликнула она. – Вот так сюрприз! – Ей, похоже, приятно было вновь увидеть свою спасительницу.
На этаже послышались чьи-то тяжелые шаги.
– Можно мне войти? – спросила Алина.
– Конечно, я так рада!
Алина быстро захлопнула дверь и подошла к Элизабет.
В комнату влетел разъяренный мужчина:
– Эй, ты что себе вообразила? Кто ты такая, чтобы врываться в покои госпожи? – Он попытался схватить Алину.
– Стой, не двигайся! – решительно бросила ему она. Мужчина опешил. – Я пришла к графине с посланием от ее мужа, графа Уильяма, и ты мог бы узнать об этом раньше, если бы стоял там, где тебе положено, – у двери, а не обжирался бы вместе со всеми.
Мужчина виновато потупил взор.
– Все в порядке, Эдгар, – сказала Элизабет. – Я знаю эту женщину.
– Хорошо, графиня. – И он вышел, закрыв за собой дверь.
Ну вот и все, подумала Алина, я у цели.
Она обвела взглядом комнату, дожидаясь, пока сердце немного успокоится. Здесь мало что изменилось со времени ее детства: в чаше стояли засушенные цветы, стены украшали красивые гобелены, у окна лежали несколько книг, в углу стоял сундук для одежды. Кровать находилась на том же месте, та самая, а на подушке сидела тряпичная кукла, точь-в-точь как когда-то у Алины. И она почувствовала, что постарела.
– Раньше это была моя комната.
– Я знаю.
Алина удивилась: она не рассказывала Элизабет о своем прошлом.
– После той страшной грозы я все узнала о тебе, – сказала молодая графиня. И добавила: – Я обожаю тебя. – И искорки восхищения промелькнули в ее глазах.
Ну что же, это добрый знак, подумала Алина.
– А как насчет Уильяма? – спросила она. – Ты с ним счастлива?
Элизабет отвернулась.
– Вот, – вздохнула она. – Теперь у меня своя комната, он все время в разъездах. Так что стало намного лучше. – И расплакалась.
Алина присела на край кровати и обняла Элизабет. Бедняжка громко всхлипывала, вздрагивая всем телом, и слезы ручьями катились по ее щекам. Она без конца выдавливала из себя: «Я… ненавижу… его… я… хочу… умереть!..».
Страдания этой юной женщины, еще почти девочки, вызывали такую жалость, что Алина сама готова была разреветься. Она с болью в сердце осознала, что ее судьба могла сложиться точно так же. Она стала успокаивать Элизабет, легонько похлопывая по спине, словно свою дочь.
Элизабет понемногу приходила в себя. Она вытерла слезы рукавом своей сорочки и горько сказала:
– Я так боюсь, что у меня будет ребенок. Бедняжка настрадается с таким отцом.
– Понимаю, – по-матерински ласково сказала Алина. Она прекрасно помнила, какой ужас испытала в свое время, поняв, что может забеременеть от Уильяма.
Элизабет смотрела на нее, широко раскрыв глаза.
– Это правда?.. Говорят, он сделал с тобой нечто ужасное?..
– Да, правда. Мне тогда было почти столько же, сколько тебе сейчас.
Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, объятые ненавистью и отвращением к одному и тому же человеку. Элизабет уже совсем не была похожа на ребенка.
– Ты можешь избавиться от него, – сказала Алина. – Сегодня же.
Элизабет не сводила с нее глаз.
– Это правда? – жалобно и в то же время с надеждой спросила она. – Правда?
Алина кивнула:
– За этим я и пришла.
– И я смогу вернуться домой? – На глаза у Элизабет вновь навернулись слезы. – К матушке, в Веймут? Сегодня?
– Да. Но от тебя потребуется немало смелости.
– Я сделаю все, что ты скажешь. Все! Ты только скажи.
Алина вспомнила, как Джек учил ее обращаться с рабочими в его отсутствие, и подумала: а сможет ли эта девочка поступить так же?
– Слуги по-прежнему не обращают на тебя внимания?
– Иногда бывает.
– Но ты ставишь их на место?
Элизабет смутилась:
– Ну… стараюсь. Мне ведь уже шестнадцать… я два года как графиня, и потом, я помню твои советы. И ты знаешь, у меня получается!
– Сейчас я тебе все объясню, – начала Алина. – Король Стефан и герцог Генрих заключили соглашение. Все земли должны быть возвращены тем, кто владел ими при старом короле Генрихе. Значит, брат мой, Ричард, станет графом Ширингом, во всяком случае должен когда-то стать. Но он не хочет больше ждать.
Элизабет была вся внимание.
– А что, Ричард хочет драться с Уильямом? – спросила она.
– Ричард сейчас совсем рядом. С ним небольшой отряд. Если ему удастся захватить замок сегодня, его признают законным графом, и с Уильямом будет покончено.
– Я не могу поверить, – сказала Элизабет. – Нет, это просто невероятно. – Ее радость тронула сердце Алины не меньше, чем недавние слезы отчаяния.
– Все, что тебе нужно сделать, – впустить Ричарда и его отряд в замок. Без боя, – сказала Алина. – Когда все закончится, мы отвезем тебя домой.
Элизабет вновь смотрела испуганно.
– Я боюсь, стража меня не послушает.
Но это была уже забота Алины.
– Кто начальник стражи? – спросила она.
– Майкл Армстронг. Терпеть его не могу.
– Пошли кого-нибудь за ним.
– Хорошо. – Элизабет провела рукавом под носом, встала и подошла к двери. – Мадж! – пронзительно крикнула она. Алина услышала чей-то отклик. – Пришли ко мне Майкла. Скажи, чтобы немедленно шел сюда, он мне очень нужен. И побыстрее, пожалуйста.
Элизабет вернулась и стала быстро одеваться: натянула платье прямо поверх ночной сорочки, зашнуровала туфли. Алина тем временем объясняла ей, что надо сделать:
– Прикажи Майклу, чтобы он звонил в большой колокол и собирал всех во внутреннем дворике. Скажешь, что ты получила послание от графа Уильяма и хотела бы обратиться к тем, кто находится в замке: гарнизону, страже, слугам – словом, ко всем. На воротах вели остаться троим или четверым часовым, остальных собирай во внутренний дворик. Еще скажи Майклу, что с минуты на минуту ожидаешь прибытия еще десяти-двенадцати всадников с новым посланием от графа и чтобы их немедленно пропустили к тебе.
– Ой, мне бы только ничего не забыть, – взволнованно сказала Элизабет.
– Не беспокойся, если забудешь, я тебе подскажу.
– Это было бы здорово.
– Какой он, этот Майкл Армстронг?
– Вонючий, угрюмый и вообще похож на быка.
– Умный?
– Нет.
– Тем лучше.
Вскоре в дверь постучали, и вошел мужчина. У него была короткая толстая шея, широкие плечи, сердитое лицо. В комнате сразу же запахло свинарником. Он вопросительно смотрел на Элизабет, всем своим видом выражая недовольство от того, что его потревожили.
– Я получила послание от графа… – начала Элизабет.
И тут Майкл протянул вперед руку…
У Алины холодок пробежал по коже: как же она забыла про письмо, это надо было предусмотреть. Весь план мог теперь рухнуть из-за какой-то глупой оплошности. Элизабет взглянула на Алину: та была в замешательстве. Алина судорожно соображала, что бы сказать. Наконец ее осенило:
– А ты умеешь читать, Майкл?
Тот, похоже, обиделся.
– Я попрошу священника.
– Твоя госпожа прочтет послание.
Элизабет, хотя и была до смерти напугана, все же сумела сказать, и довольно твердо:
– Майкл, я сама прочту это послание перед всеми, кто остался в замке. Звони в колокол и собирай людей во внутреннем дворике. Да, и проследи, чтобы на стенах осталось три-четыре стражника.
Как Алина и опасалась, Майкл терпеть не мог, когда Элизабет начинала распоряжаться, да еще таким тоном. И он не мог не взбрыкнуть.
– Почему я не могу сам обратиться к ним?
Алина начала опасаться, что им не удастся убедить этого сумасброда, уж слишком он упрям.
– Я принесла графине важные новости из Винчестера, и она сама хочет сообщить их людям.
– Ну и какие же эти новости? – не унимался Майкл.
Алина промолчала, только посмотрела на графиню. Та снова выглядела растерянной, даже испуганной. Алина не успела ничего сказать ей о возможном содержании ложного послания от графа, и Элизабет решила не отвечать начальнику охраны. Она продолжала говорить, словно не слышала вопроса:
– Скажи, чтобы часовые высматривали группу всадников. Они должны появиться с минуты на минуту. Их старший везет свежие новости от графа Уильяма. Как только они появятся, немедленно проведи их ко мне. А теперь ступай, собирай народ.
Майкл, судя по выражению его лица, готов был спорить до последнего. Он не двигался с места и продолжал хмурить брови. Алина затаила дыхание.
– Еще посланники? – сказал он, словно никак не мог сообразить, о чем идет речь. – Эта дама с одним посланием, а двенадцать всадников – с другим?
– Да, именно так. А теперь иди и звони в колокол, – сказала Элизабет. Алина слышала, как дрожит ее голос.
Майкл выглядел озадаченным. Он не понимал, что происходит, но и возразить ему было нечего. Наконец он нехотя произнес:
– Хорошо, миледи, – и вышел из комнаты.
Алина с облегчением выдохнула.
– И что же теперь будет? – спросила Элизабет.
– Когда они соберутся во дворике, ты объявишь им, что король Стефан и герцог Генрих заключили мир. Это отвлечет их. Пока ты будешь говорить, Ричард пошлет в замок свой передовой отряд, человек десять. Стража подумает, что это посланцы от графа Уильяма, и не сразу поднимет тревогу. Мост они тоже не успеют поднять. А ты все это время продолжай говорить, постарайся заинтересовать их. Поняла?
– А что потом? – Элизабет явно нервничала.
– Когда я дам тебе знак, ты скажешь, что сдаешь замок законному графу Ричарду. А он тем временем со своими главными силами двинется на замок. Тут, конечно, Майкл сообразит, что происходит. Но его люди будут в растерянности, ты же прикажешь им сдаться и назовешь Ричарда законным графом. Передовой отряд к тому моменту уже войдет в замок и не даст закрыть ворота. – Зазвонил колокол. У Алины от страха свело живот. – У нас больше нет времени. Как ты себя чувствуешь?
– Мне страшно.
– Мне тоже. Но надо идти.
Они вместе спустились по лестнице. Колокол на сторожевой башне звонил точно так же, как в те времена, когда Алина еще была несмышленой девочкой. Она знала, что звон его слышен сейчас далеко в округе. Ричард в эту минуту, наверное, уже шепчет «Отче наш»; как только он закончит, из леса выйдет передовой отряд и направится в сторону замка.
Алина и Элизабет вышли из графского дома и спустились по мостику во внутренний дворик. Графиня вся побелела от страха, но губы ее были плотно сжаты, и она решительно шла вперед. Алина улыбнулась ей, чтобы приободрить, а сама вновь накинула на голову капюшон. До этой минуты она не встретила ни одного знакомого лица, но в округе ее знали многие, и рано или поздно кто-нибудь наверняка мог узнать. Если Майкл Армстронг пронюхает, кто она такая, он может почуять неладное, несмотря на всю свою тупость. По пути несколько человек с любопытством посмотрели на нее, но ни один не заговорил.
Они вышли с Элизабет в самый центр внутреннего дворика. Земля здесь была неровной, и Алина встала на небольшую кочку, так, чтобы поверх голов видеть ворота и расстилавшиеся за ними поля. Передовому отряду пора бы уже появиться, но никого пока не было видно. О Боже, в тревоге подумала она, неужели что-то случилось?
Элизабет следовало встать на какое-то возвышение, чтобы все хорошо расслышали ее голос. Алина распорядилась принести с конюшни деревянную колоду. Пока они ждали, какая-то пожилая женщина посмотрела на Алину и воскликнула:
– Вот это да! Это ведь леди Алина! Рада тебя видеть!
Алина почувствовала, как сердце у нее ушло в пятки. Она узнала старую повариху, что служила в замке еще до появления здесь графа Хамлея. Изобразив на лице натужную улыбку, Алина сказала:
– Здравствуй, Тилли. Как поживаешь?
Тилли толкнула локтем соседа:
– Послушай, это леди Алина; надо же, вернулась домой через столько лет. Ты опять будешь здесь хозяйкой?
Не дай Бог, подумала Алина, если та же мысль придет в голову Майклу Армстронгу. Она беспокойно оглядывалась по сторонам: к счастью, тот находился далеко и не мог слышать их разговора. Зато их услыхал один из воинов и уставился на Алину, почуяв неладное. Она ответила ему притворно беззаботным взглядом. Воин был одноглазым, наверное, поэтому Уильям не взял его с собой на войну и оставил в замке. Алине внезапно показалось забавным, что на нее так внимательно смотрит человек без одного глаза, и она расхохоталась, лишь потом сообразив, что смех ее больше напоминает истерику.
Слуга принес с конюшни колоду. Колокол смолк. Как только Элизабет встала на возвышение, Алина успокоилась, толпа тоже затихла.
– Король Стефан и герцог Генрих заключили мир, – торжественно объявила графиня.
Она выдержала паузу, пока по толпе прокатилась волна радостного воодушевления. Алина неотрывно следила за воротами: ну, давай же, Ричард, молила она, пора, не тяни!
Элизабет улыбнулась, дала толпе еще мгновение насладиться известием и сказала:
– Трон будет принадлежать Стефану пожизненно, а после его смерти преемником станет Генрих.
Алина пристально смотрела на часовых у ворот: те не проявляли никакого беспокойства. Где же Ричард?
– Мирный договор, – продолжала Элизабет, – многое изменит в нашей жизни.
Вдруг Алина заметила, что часовые насторожились. Один из них козырьком поднес ладонь ко лбу, прикрывая глаза от солнца, и стал всматриваться вперед, в сторону поля; другой развернулся к толпе во внутреннем дворике, явно пытаясь найти начальника охраны. Но Майкл Армстронг внимательно слушал Элизабет.
– Нынешний и будущий короли договорились, что вся земля должна быть возвращена тем, кто владел ею во времена старого Генриха, – говорила она.
Народ в толпе начал шумно обсуждать услышанное, строя догадки, как это может отразиться на графстве Ширинг. Майкл Армстронг, как заметила Алина, выглядел озадаченным. И тут в створе ворот на поле она увидела всадников Ричарда, его передовой отряд. Скорее, мысленно торопила она их, ну же, скорее! Но те ехали мелкой рысью, словно боясь вспугнуть стражу.
– Мы все должны благодарить нашего Господа за этот мир, – продолжала Элизабет. – Будем же молиться, чтобы королю Стефану достало мудрости править нами все эти оставшиеся годы и чтобы молодой герцог берег нас от войны после того, как Господь призовет к себе короля… – Она держалась молодцом, хотя чувствовалось, что начинает волноваться, словно боялась, что ей не хватит слов.
Вся стража, замерев, смотрела на приближающихся всадников. И хотя они были предупреждены о прибытии посланцев графа и получили приказ немедленно проводить их старшего к графине, всеми стало овладевать тревожное любопытство.
Одноглазый обернулся, посмотрел в сторону ворот, потом опять бросил взгляд на Алину, и она догадалась, что он пытается сообразить, какая связь существует между ней и появлением в замке этих всадников.
Между тем один из часовых на башне, похоже, что-то почуял и стал решительно спускаться по лестнице.
Толпа уже проявляла беспокойство. Элизабет говорила все, что взбредет в голову, стараясь выиграть время, тогда как собравшиеся жаждали услышать главные новости.
– Война эта началась за год до моего рождения, – продолжала свою речь графиня, – и подобно многим людям нашего королевства, я страстно желаю узнать наконец, что же такое мир, когда не льется кровь, и люди не убивают друг друга.
Часовой с башни спустился, быстрым шагом направился к Майклу Армстронгу, и отведя того в сторону, начал что-то шептать ему.
В створ ворот Алина видела, что всадники находятся еще далековато, несколько сот ярдов отделяет их от стен замка. Она готова была взвыть от отчаяния, не выдержав долгого ожидания.
Майкл Армстронг нахмурился и взглянул в сторону ворот. Потом вдруг одноглазый схватил его за рукав и что-то сказал, показывая на Алину.
Она ожидала с ужасом, что тот сейчас отдаст приказ запереть ворота и поднять мост, прежде чем Ричард успеет ворваться в замок, и она ничего не сможет сделать, чтобы помешать этому. «Хватит ли у меня смелости броситься на него до того, как прозвучит его команда?» – спрашивала она себя. Кинжал все еще был привязан у нее под левой рукой. Майкл решительно повернулся, чтобы уйти. Алина протянула руку и взяла Элизабет за локоть.
– Останови Майкла, – шепнула она ей.
Элизабет раскрыла рот, но не смогла произнести ни слова. Страх на мгновение сковал ее. Затем она словно стряхнула его с себя, глубоко вздохнула, вскинула голову и властным голосом окликнула:
– Майкл Армстронг!
Тот обернулся.
Отступать поздно, поняла Алина. Ричард еще далеко, а времени у нее больше не оставалось. И она решительно обратилась к Элизабет:
– Пора! Скажи им сейчас!
Элизабет уже не раздумывала:
– Я сдаю этот замок законному графу Ширингу, Ричарду из Кингсбриджа.
Майкл недоуменно уставился на нее.
– Ты не имеешь права! – заорал он.
– Я приказываю вам всем сложить оружие. Во избежание крови, – твердо сказала она.
Майкл развернулся и истошным голосом завопил:
– Поднять мост! Запереть ворота!
Воины рванулись исполнять приказ, но было уже поздно. Не успели они добежать до окованных железом дверей, как передовой отряд Ричарда влетел на подъемный мост и мгновение спустя уже очутился на территории замка. Большинство людей Майкла не имели никакого оружия, у некоторых не было даже мечей, поэтому они в нерешительности сбились в кучу перед вооруженными всадниками.
– Всем успокоиться! – скомандовала Элизабет. – Эти посланники подтвердят мои слова.
Со стороны крепостного вала донесся крик часового. Он сложил руки вокруг рта и закричал что было сил:
– Майкл! Нападение! Нас атакуют! Их несколько десятков!
– Измена! – протрубил начальник охраны и выхватил меч. Но в этот миг двое людей Ричарда обрушились на него, сверкнули мечи, кровь брызнула во все стороны… Алина отвернулась.
Несколько всадников Ричарда уже сторожили ворота, двое взобрались на зубчатые стены и разоружили охрану.
Через створ ворот Алина увидела, как к замку несутся главные силы, и внутри у нее все затрепетало от радости.
– Мы сдаемся мирно, без боя! – громко кричала Элизабет. – Никто из вас не пострадает, я обещаю вам. Спокойствие, только спокойствие!
Все застыли как вкопанные, прислушиваясь к грохоту копыт, доносившемуся из-за стен. Воины Майкла тоже растерялись, не зная, как поступить: их старший погиб, а графиня приказывала всем сложить оружие. Слуги, похоже, так до конца и не поняли, что же произошло.
И вот сам Ричард показался в воротах.
Наступила торжественная минута, и сердце Алины переполнилось гордостью. На лице брата сияла улыбка победителя, он был поистине прекрасен на своем разгоряченном коне.
– Вот он, законный граф! – крикнула Алина.
Ехавшие за Ричардом воины подхватили клич, к ним присоединились многие из толпы – те, кто всю жизнь страдал от Уильяма и ненавидел его. Ричард медленно объезжал собравшихся во дворике, помахивая им рукой и принимая поздравления.
А Алина вдруг вспомнила, сколько же ей довелось пережить, через что пришлось пройти ради этой минуты. Ей исполнилось тридцать четыре, и ровно половина жизни ушла на то, чтобы приблизить события сегодняшнего дня. Вся моя взрослая жизнь, подумала она; вот какова цена этого торжества. Память возвращала ее к тем дням, когда ей приходилось до боли в руках набивать шерстью огромные тюки; перед глазами проплывали лица людей, встречавшихся ей на пути: жадные, жестокие, похотливые, которые могли бы, не моргнув глазом, лишить ее жизни, если бы она только позволила себе на мгновение расслабиться. Она вспомнила, как скрепя сердце отвергла любовь дорогого ей Джека и стала женой Альфреда и как потом месяцами спала на полу в ногах его кровати; а все из-за того, что Альфред обещал помочь Ричарду оружием, чтобы тот смог вернуть себе этот замок.
– Ну вот, отец, – произнесла она вслух. Ее никто не слышал, все были слишком возбуждены. – Ты ведь хотел этого, – сказала она, обращаясь к умершему отцу, переполненная противоречивыми чувствами – смесью горечи и великой радости победы. – Я поклялась тебе и сдержала свое слово. Я заботилась о брате, а он без устали сражался все эти годы – и вот мы наконец дома, и Ричард теперь законный граф. А теперь… – Ее голос перешел на крик, но вокруг кричали все, и никто не заметил слез, катившихся по ее щекам. – Теперь, отец, ты можешь спать спокойно!
