Стрельба в блоке Е не осталась незамеченной. Всполошился губернатор, всполошилась пресса. Конечно, репортеры в те времена не вели себя так нагло, как нынче, но с компетентностью и пронырливостью у них все было в порядке. Если уж они ухватывали кость, отнять ее у них не представлялось возможным. А тут попалась мозговая косточка. И они оттянулись от души.

Но все хорошее когда-нибудь да кончается. Даже цирк с удивительными уродцами, смешными клоунами, дрессированными животными и тот покидает город. Наше представление закончилось итоговым заседанием Специальной комиссии. Но комиссия с таким грозным названием оказалась на удивление ручной и нелюбознательной. При других обстоятельствах губернатор потребовал бы чьей-нибудь головы, но здесь был особый случай. Родной племянник его жены сошел с ума и убил человека. Убил убийцу, за что его следовало бы только поблагодарить, но все же Перси Уэтмор застрелил его, когда тот мирно спал в своей камере, а за это никого не погладили бы по головке. С учетом того, что у Перси совсем съехала крыша, губернатор хотел как можно скорее поставить последнюю точку.

О нашей ночной поездке к дому Мурсов на грузовичке Гарри Тервиллигера комиссия не прознала. Как и о том, что Перси Уэтмор все это время просидел в изоляторе, упакованный в смирительную рубашку. Не заметили и повышенного содержания снотворного в крови Уильяма Уэртона. Да и не могли заметить. Если власти что-то и искали в его теле, так это пули. Люди коронера их извлекли, сотрудники похоронного бюро уложили тело в ящик из сосновых досок, и человек с наколкой «Крошка Билл» на левом предплечье исчез с лица земли. И слава Богу.

Как бы то ни было, суета длилась почти две недели. За это время я не мог лишний раз сбегать в туалет, не то что отлучиться на целый день, чтобы проверить идею, осенившую меня, когда я сидел за кухонным столом. И лишь ближе к середине ноября, кажется, двенадцатого числа я понял, что с Уэртоном нас допекать больше не будут. В тот день, придя на работу, я обнаружил у себя на столе приказ на экзекуцию Джона Коффи. Вместо Хола Мурса подписал его Кертис Андерсон, но, разумеется, его законность не ставилась под сомнение, поскольку он обязательно прошел через Хола, прежде чем попасть ко мне. Я мог представить себе, как Хол сидит в своем кабинете в административном корпусе и смотрит на этот листок, сидит и думает о своей жене, которая очень удивила бы врачей в больнице Индианолы. Эти врачи подписали приказ на ее смерть, а Джон Коффи порвал его на мелкие клочки. А теперь пришла очередь Джону Коффи пройти Зеленую милю, и кто из нас мог этому помешать? Кто из нас захотел бы этому помешать?

В приказе значилась и дата – 20 ноября. Через три дня после его получения, думаю, пятнадцатого, Джейнис позвонила в тюрьму, чтобы сказать, что я заболел. Я же, выпив чашку кофе, поехал на север в своем «форде». Джейнис поцеловала меня на прощание и пожелала удачи. Я поблагодарил ее, хотя еще не решил для себя, что следовало понимать под удачей: то ли находки, подтверждающие выдвинутую мною версию, то ли их отсутствие. Одно я знал наверняка: в тот день петь за рулем мне не хотелось.

К трем часам пополудни я уже добрался до здания суда округа Пардом, успел просмотреть интересующие меня бумаги, а затем побеседовал с шерифом, которому уже сообщили, что некий незнакомец интересуется местными преступниками. Шериф Кэтлетт пожелал знать, что я делаю в его вотчине. Я объяснил. Кэтлетт обдумал мои слова, а потом рассказал мне кое-что интересное. Предупредив, что будет все отрицать, если я попытаюсь сослаться на него. О том, что я услышал от шерифа, я думал все время, пока ехал домой. Продолжал думать и ночью, вместо того чтобы спать.

На следующий день я поднялся еще до рассвета и покатил в округ Трейпинг. С толстопузым Гомером Крибом общаться не стал, сразу обратился к помощнику шерифа Робу Макги. Макги поначалу и слушать не хотел того, о чем я ему говорил. Не хотел, и все. В какой-то момент я почувствовал, что он вот-вот врежет мне в челюсть, чтобы больше не слушать меня, но в конце концов Макги согласился поехать на ферму Деттериков и задать Клаусу несколько вопросов. Главным образом потому, что не хотел, чтобы эти вопросы задавал я.

– Ему только тридцать девять лет, а выглядит он глубоким стариком. – Макги сверлил меня взглядом. – И ему нет нужды встречаться с умником-надзирателем, который вообразил себя детективом. Незачем бередить рану, которая только начала заживать. Вы оставайтесь в городе. От фермы Деттериков держитесь подальше. Переговорив с Клаусом, я вас найду. Если будете маяться от безделья, съешьте в закусочной кусок яблочного пирога.

Я съел два и, похоже, переборщил.

Когда Макги появился в закусочной и сел рядом со мной у прилавка, я попытался угадать ответ по выражению его лица, но без особого успеха.

– Так что? – спросил я.

– Пойдемте ко мне домой, там и поговорим. Здесь, на мой взгляд, слишком людно.

Поговорили мы на крыльце дома Макги. Оба продрогли, но миссис Макги в доме курить не разрешала. Вступила в ряды борцов за чистоту воздуха до того, как образовалось это движение. Сначала говорил только Макги. При этом он недовольно хмурился, ему явно не нравилось то, что вещал его же рот.

– Вы ведь понимаете, что это ничего не доказывает? – спросил он воинственным тоном, закончив рассказ. При этом Макги агрессивно нацелил на меня палец, но на его лице читалось другое. Мы оба знали, что круг доказательств не исчерпывается теми, что представляются в суде. И мне показалось, впервые в жизни помощник шерифа Макги пожалел, что он не так туп, как его босс.

– Понимаю, – кивнул я.

– И если вы думаете, что сможете устроить ему новый суд, отталкиваясь от такой мелочи, лучше выбросьте из головы эти мысли, senor. Джон Коффи – негр, а в округе Трейпинг как-то не принято повторно судить негров.

– Это мне известно.

– Так что же вы собираетесь предпринять?

Я щелчком перекинул сигарету через перила крыльца и поднялся. Мне предстоял долгий путь домой, так что задерживаться не следовало.

– Хотел бы я знать, помощник шерифа Макги, но пока не знаю. Потому что сейчас могу сказать только одно: напрасно я съел второй кусок яблочного пирога.

– Вот что я вам скажу, умник. – Голос его по-прежнему звучал воинственно. – На вашем месте я бы не открывал этот ящик Пандоры.

– Открыл его не я. – С этими словами я повернулся, глубоко вздохнул и поехал домой.

Прибыл я поздно, после полуночи, но жена не ложилась спать, дожидаясь меня. Я предполагал, что так оно и будет, но все равно очень обрадовался, когда Джейнис бросилась мне на шею, обняла, прижалась всем телом.

– Привет, незнакомец. – Она провела рукой по ширинке. – С игрунчиком все в порядке? Не замерз? Готов поработать?

– Да, мэм. – Я подхватил ее на руки, отнес в спальню, и мы слились в едином порыве, но на самой вершине блаженства я подумал об источающих слезы глазах Джона Коффи. И о Мелинде Мурс, говорящей: «Я видела тебя во сне. Я видела, ты блуждал во тьме, как и я. Мы нашли друг друга».

Я заплакал, все еще лежа на жене, ее руки обвивали мне шею.

– Пол! – испуганно вскрикнула она. За всю нашу совместную жизнь Джейнис видела меня плачущим раз шесть, не больше. Я не из тех, у кого слезы начинают течь по всякому поводу. – Пол, что случилось?

– Я знаю все, что нужно знать, – ответил я сквозь всхлипывания. – Можно сказать, я знаю слишком много. Через несколько дней я должен посадить Джона Коффи на электрический стул, но близняшек Деттериков убил Уильям Уэртон. Дикий Билл.