Двадцать пять миль отделяли нас от дома Хола Мурса в Чимни-Ридж, и старому грузовичку Гарри Тервиллигера потребовался час, чтобы преодолеть их. Странная это была поездка. Вроде бы я помню все до мельчайших подробностей, каждый поворот, бугор, рытвину, испуг (такое случилось дважды, когда по встречной полосе проезжали грузовики), а вот что я чувствовал, сидя рядом с Джоном (мы оба, словно индейцы, завернулись в старые одеяла, брошенные в кузов предусмотрительным Гарри), описать не могу.

Пожалуй, преобладало ощущение потерянности, глубокая острая боль, пронзающая ребенка, внезапно осознавшего, что он заблудился, знакомых ориентиров нет и пути домой не найти. Грузовик мчал меня в ночь вместе с заключенным, не просто заключенным, но приговоренным судом к смертной казни за убийство двух маленьких девочек. Если бы нас поймали, мою уверенность в том, что он невиновен, никто бы не стал брать в расчет. Мы все отправились бы в тюрьму. Скорее всего и Дин Стэнтон составил бы нам компанию. Я бросил псу под хвост жизнь и карьеру только потому, что одна экзекуция прошла не так, как должно, а я поверил, будто этот гигантский увалень, сидевший рядом со мной, мог спасти женщину, в мозгу которой росла неоперабельная опухоль. Однако, наблюдая за Джоном, не отрывающим взгляда от звезд, я, к своему ужасу, понял, что уже в это не верю, если вообще-то верил. Урологическая инфекция забылась, как забывается все неприятное и болезненное, оставшееся в прошлом (если бы женщина действительно могла помнить, с какими болями доставался ей первый ребенок, как-то сказала мне мать, она никогда не стала бы рожать второго). Что же касается Мистера Джинглеса, вполне возможно, Перси не так уж сильно покалечил его. Или Джон, пользуясь гипнотической силой своего взгляда (а в его способности гипнотизировать сомнений как раз не было), каким-то образом убедил нас, будто мы видим то, чего на самом деле нет. К тому же мы как-то упустили из виду возможную реакцию Хола Мурса. В то утро, неожиданно ворвавшись в его кабинет, я увидел плачущего, сломленного старика. Но настоящий начальник тюрьмы, думал я, совсем другой человек. Тот, что сломал руку заключенному, бросившемуся на него, а потом с циничной откровенностью указал мне на то, что мозги Делакруа все равно поджарят, вне зависимости от того, кто будет проводить экзекуцию. Как я только мог подумать, что Хол Мурс покорно отойдет в сторону и позволит нам ввести осужденного детоубийцу в свой дом? Позволит ему прикоснуться к своей жене?

Мои сомнения росли как снежный ком. Я просто не мог понять, почему я все это затеял, зачем убедил остальных отправиться вместе со мной в это безумное ночное путешествие. Я уже не верил, что у нас есть хоть малейший шанс выйти сухими из воды. Однако я даже не попытался что-либо изменить, хотя и мог, ведь мы контролировали ситуацию, пока не остановились у дома Мурсов. Но что-то (я думаю, волны восторга, накатывающие от гиганта, сидящего рядом) помешало мне забарабанить кулаками по крыше кабины и приказать Гарри развернуть грузовик и гнать обратно к тюрьме.

В таком вот я пребывал настроении, когда мы свернули на дорогу номер пять, а с нее – на Чимни Ридж-роуд. Еще через пятнадцать минут я увидел очертания знакомой крыши и понял, что мы прибыли.

Гарри переключился со второй передачи на первую (вроде бы за всю дорогу он только раз переключался на третью). Двигатель взревел, грузовичок затрясся, словно и он боялся того, что ждало нас впереди.

Гарри повернул на усыпанную гравием подъездную дорожку Мурсов и остановил грузовичок рядом с черным «бьюиком» начальника тюрьмы. Уже взошла луна, и в ее свете я увидел, что всегда ухоженная лужайка заросла сорняками, ее засыпало листьями. Обычно листья убирала Мелли, но в ту осень она не могла взять в руки грабли, а следующей осени ей, похоже, увидеть было не суждено. Такова правда жизни, думал я и никак не мог взять в толк, с чего мне взбрело в голову, будто этот мокроглазый идиот может что-то изменить.

Может, еще не поздно спастись, решил я и приподнялся, одеяло сползло с моих плеч. Сейчас я наклонюсь, постучу по стеклу кабины, скажу Гарри, что надо убираться отсюда…

Джон Коффи громадной рукой схватил меня за плечо, и я тут же шмякнулся на задницу.

– Смотрите, босс. – Он указал на дом. – Кто-то не спит.

Я проследил за его пальцем, и у меня упало сердце. В одном из окон первого этажа горел свет. Скорее всего в комнате, в которой Мелинда теперь проводила дни и ночи. Она уже не могла подниматься по лестнице, точно так же как не могла сгребать листья, засыпавшие лужайку после недавней грозы.

Они, конечно, услышали шум подъехавшего грузовичка, этого древнего «фармолла» Гарри Тервиллигера, с ревущим двигателем и чихающим глушителем. Черт, в эти ночи Мурсы не могли крепко спать.

И точно, свет вспыхнул на кухне, потом в гостиной, в холле… Наконец зажглась лампочка на крыльце. Я наблюдал за этими приближающимися огнями, как человек, стоящий у бетонной стены и выкуривающий последнюю сигарету в ожидании, когда взвод поднимет ружья и послышится команда «пли!». А потом двигатель «фармолла» смолк, скрипнули дверцы и захрустел гравий под ногами выпрыгнувших из кабины Гарри и Зверюги.

Джон встал, потянув меня за собой. В лунном свете его лицо горело нетерпением. Почему нет, помнится, подумал я тогда. С чего бы ему не рваться в этот дом? Он же идиот.

Зверюга и Гарри стояли плечом к плечу, словно дети, застигнутые грозой, в двух шагах от задних колес грузовичка. По их лицам я видел, что они испуганы не меньше моего. Настроение мое от этого не улучшилось.

Джон спустился на землю. Не прыгнул вниз, а просто сошел с кузова, как со ступеньки. Я последовал за ним на негнущихся ногах и растянулся бы на гравии, если бы он не ухватил меня за руку.

– Мы облажались, – просипел Зверюга. Его глаза округлились от страха. – Святой Боже, Пол, о чем мы думали?

– Сейчас поздно говорить об этом. – Я подтолкнул Коффи, и он послушно встал рядом с Гарри. Я же подхватил Зверюгу под руку, и мы вдвоем пошли к крыльцу, освещенному горящей над дверью лампой. – Разговаривать с Холом буду я. Понял?

– Да, – отозвался Зверюга. – Сейчас это единственное, что я способен понять.

Я оглянулся.

– Гарри, оставайся с Джоном у грузовичка, пока я вас не позову. Не хочу, чтобы Мурс увидел вас до того, как я его подготовлю. – Только я знал, что подготовить начальника тюрьмы мне не удастся. Ни-ког-да!

Зверюга и я подошли к ведущим на крыльцо ступенькам, когда распахнулась входная дверь. На пороге возник Хол Мурс в пижамных штанах и полосатой футболке. Седые волосы торчали во все стороны. Он прекрасно знал, что, работая в тюрьме, нажил множество врагов, и вышел с револьвером в руке, тем самым, который обычно висел над каминной доской в гостиной. Модель эта называлась «нед бантлайн спешл», и стрелял из этого револьвера еще дедушка Хола. Но я увидел взведенный курок, и внутри у меня все похолодело.

– Кого это принесло сюда в половине третьего утра? – спросил Хол. Страха в его голосе не слышалось. На какое-то время пропала даже дрожь в руках. – Отвечайте, или… – ствол револьвера начал подниматься.

– Это мы, – отозвался Зверюга и поднял руки ладонями вверх, показывая, что он безоружен. Таким голосом он не говорил никогда. Словно дрожь из рук Мурса перекочевала в горло Брута Хоуэлла. – Пол, я и… Это мы!

Зверюга поднялся на одну ступеньку, чтобы свет упал ему на лицо. Я присоединился к нему. Хол Мурс переводил взгляд с меня на Зверюгу, решимость в его глазах сменилась недоумением.

– Что вы тут делаете? Во-первых, сейчас глубокая ночь, во-вторых, это же ваша смена. Я это знаю, мне принесли график дежурств. Так какого черта… Господи, или в тюрьме бунт? – Тут он поднял глаза и посмотрел за наши спины. – Кто еще стоит у грузовичка?

«Разговаривать с Холом буду я», – так я проинструктировал Зверюгу. Но пришла пора говорить, а я не мог открыть рта. В тот день, по дороге на работу, я подготовил небольшую речь, объясняющую наше появление у дома Мурсов. С достаточно логичными доводами, выслушав которые, Хол впустит нас в дом. Но подготовка пошла насмарку, в голове у меня все перемешалось. Мысли и образы сменяли друг друга: горящий Дел, умирающий Мистер Джинглес, старик Два Зуба, подпрыгивающий на Старой Замыкалке и орущий, что индейка готова. Такой вот вихрь кружился в моей голове. Я верю, что в мире есть место добру, что добро это – свидетельство присутствия нашего любимого Бога. Но я верю и в существование другой силы, не менее реальной, чем Бог, которому я молился всю жизнь, и сила эта целенаправленно старается порушить все доброе. Не сатана, я говорю не о сатане (хотя я верю, что и он существует), но какой-то демон разрушения, отвратительное создание, которое радостно гогочет, когда старик, пытаясь раскурить трубку, поджигает на себе одежду или когда младенец сует в рот подаренную ему на первое в жизни Рождество игрушку и задыхается. Времени на раздумья мне хватало, прошло много лет, прежде чем из Холодной горы я попал в Джорджия Пайнс, поэтому теперь я абсолютно убежден, что сила эта активно воздействовала на нас в ту ночь, пытаясь не допустить Джона Коффи к Мелинде Мурс.

– Хол… я… – Язык отказывался мне подчиняться.

Мурс вновь поднял револьвер, нацеливая его куда-то за наши спины. Его налитые кровью глаза широко раскрылись. И тут появился Гарри Тервиллигер, таща за собой нашего большого мальчика, который улыбался во весь рот.

– Коффи, – выдохнул Мурс. – Джон Коффи. – На мгновение у него перехватило дыхание, а потом он заорал во весь голос: – Стой! Стой, или я стреляю!

А из глубин дома донеслось:

– Хол? Что ты там делаешь? С кем ты разговариваешь, гребаный членосос?

Мурс обернулся, на лице его отразилось смущение. Думаю, мне хватило бы секундного замешательства Хола, чтобы вырвать револьвер из его руки. Да только мои руки не желали меня слушаться. К ним словно привязали по гире. И в голове что-то трещало, не давая думать, совсем как радиопомехи в грозу заглушают передачу. А страх подавил все остальные чувства.

Гарри и Джон Коффи приблизились к крыльцу. Мурс вновь посмотрел на нас и поднял револьвер. Потом он признался, что действительно хотел застрелить Коффи. Он решил, что мы все взяты в заложники, а за грузовиком и в темноте прячутся те, кто захватил нас и привез к его дому. Мурс не понимал, почему мы здесь оказались, но предполагал, что наиболее вероятная причина – месть.

Но прежде чем он выстрелил, Гарри Тервиллигер сделал шаг вперед и закрыл собой Коффи. Коффи его не заставлял, Гарри сделал это по собственной воле.

– Нет, мистер Мурс! Все в порядке! Мы не вооружены, стрелять нет нужды, мы приехали, чтобы помочь!

– Помочь? – Кустистые брови Мурса сошлись у переносицы. – Помочь чем? Помочь кому?

Как бы в ответ послышался все тот же женский голос.

– Иди сюда и пошуруй в моей киске, сукин ты сын! Да приведи своих засранных приятелей. Пусть и они по очереди трахнут меня!

Я посмотрел на Зверюгу, потрясенный до глубины души. Я-то понимал, почему она ругается: опухоль заставляла ее ругаться, но услышать такое… Такого я не ожидал.

– Что вы тут делаете? – вновь спросил нас Мурс. Решимость ушла из его голоса. Вопли жены выбили у него почву из-под ног. – Я не понимаю. Это побег или…

Джон отстранил Гарри, поднял его и переставил на другое место, а сам начал подниматься по лестнице. Он встал между мной и Зверюгой, такой огромный, что нас разнесло в стороны, аккурат в посаженные Мелли кусты. Мурс медленно обвел Джона взглядом, как смотрят на встретившееся в пути особенно высокое дерево. И внезапно я вновь вернулся в реальный мир. Та сила, что путала мои мысли, блокировала их, исчезла. Думаю, я также понял, почему Гарри сохранил способность действовать, когда я и Зверюга стояли столбом перед нашим боссом. Гарри находился рядом с Джоном… и сила, которая противостояла другой, демонической, в ту ночь обреталась в Джоне Коффи. Когда же Джон оказался лицом к лицу с Холом Мурсом, сила эта… что-то белое, только так я могу ее сейчас описать, что-то белое… взяла ситуацию под контроль. Вторая сила не исчезла, лишь отступила, черной тенью застыв невдалеке.

– Я хочу помочь, – произнес Джон Коффи.

Мурс, открыв рот, смотрел на него во все глаза. А когда Коффи взял у него «бантлайн спешл» и передал мне, Хол, похоже, даже не понял, что его обезоружили. Я осторожно спустил курок. Потом, проверив барабан, я обнаружил, что револьвер не заряжен. А Джон тем временем бубнил свое.

– Я пришел, чтобы помочь ей. Только помочь. Это все, чего я хочу.

– Хол! – выкрикнула Мелли. Теперь в голосе ее слышался страх. – Пусть они уйдут, кто бы они ни были! Гони этих коммивояжеров! Уже и ночью заявляются! Не нужны нам ни холодильники, ни кастрюли! И французские трусики с вырезом на промежности не нужны! Скажи им, чтобы они катились к гребаной… – Что-то разбилось, должно быть, стакан, и она разрыдалась.

– Только помочь. – Коффи говорил тихо, прямо-таки шептал. На ругательства и рыдания женщины он не обращал ни малейшего внимания. – Только помочь, босс, ничего больше.

– Ты не сможешь, – качнул головой Мурс. – Никто не сможет. – Интонации эти я уже слышал, и мгновение спустя до меня дошло, что точно так же звучал и мой голос, когда я входил в камеру Коффи, где он вылечил меня от урологической инфекции. Словно меня загипнотизировали. «Ты занимайся своими делами и не лезь в мои», – осадил я тогда Делакруа. Потому что моими делами в тот момент занимался Коффи, как сейчас он занимался делами Хола Мурса.

– Мы думаем, что он сможет, – заговорил Зверюга. – И мы не стали бы рисковать работой, не говоря уж о том, что можем сами оказаться за решеткой, лишь для того, чтобы приехать сюда и уехать, не предоставив ему шанса.

Да только три минуты тому назад именно это мне и хотелось сделать. Как, впрочем, и Зверюге.

Джон Коффи взял инициативу на себя. Протиснулся мимо Мурса в холл (тот поднял руку, чтобы остановить его, но она лишь скользнула по бедру Коффи) и через гостиную и кухню прошествовал в спальню, откуда тут же донесся пронзительный голос:

– Не смей сюда входить! Не смей! Я не одета, сиськи торчат наружу, а в мочалке гуляет ветер!

Джон пропустил крики мимо ушей, шел, наклонив голову, чтобы не побить лампы, коричневая лысина тускло блестела, руки болтались по бокам. После короткого замешательства мы последовали за ним, Хол, я и Зверюга впереди, Гарри – в арьергарде. Если я что-то и понимал, так только одно: все в руках Джона, мы же что-либо изменить, на что-то повлиять не можем.