На следующее утро, в девять часов, когда я пил третью чашку кофе (моя жена ничего не сказала, когда принесла ее мне, но на лице Джейнис явно читалось неодобрение), зазвонил телефон. Я прошел в гостиную, снял трубку, и телефонистка сказала кому-то, что абонент на проводе.

Голос Хола Мурса меня потряс. Дрожащий, запинающийся, голос восьмидесятилетнего старика. И я с облегчением вспомнил, что прошлой ночью, в тоннеле, мы сразу нашли общий язык с Кертисом Андерсоном, который разделял наше отношение к Перси. Ибо у меня сложилось впечатление, что позвонивший мне человек больше не проработает в «Холодной горе» и дня.

– Пол, как я понимаю, вчера у вас возникли осложнения. Во многом благодаря нашему другу мистеру Уэтмору.

– Без трудностей не обошлось, – признал я, прижимая трубку к уху и стараясь говорить в микрофон, – но мы справились. И это главное.

– Да. Конечно.

– Могу я спросить, кто тебе об этом рассказал? – Окончание фразы: «чтобы я смог привязать пустую консервную банку к его хвосту» – я оставил при себе.

– Спросить-то ты можешь, но, поскольку дело это не твое, я предпочту промолчать. Между прочим, утром я позвонил на службу узнать, нет ли чего срочного, не поступали ли какие-либо бумаги, и мне сообщили кое-что интересное.

– Правда?

– Да. На мой стол легло прошение о переводе. Перси Уэтмор желает как можно скорее перебраться в Брейр-Ридж. Должно быть, написал заявление до окончания ночной смены.

– Похоже на то.

– Обычно я поручаю такие дела Кертису, но, учитывая… э… сложившуюся в блоке Е ситуацию, я попросил мисс Ханнах принести заявление ко мне домой во время ее перерыва на ленч. Она любезно согласилась. Я одобрю перевод, и заявление сегодня же уйдет в столицу штата. Полагаю, не пройдет и месяца, как ты в последний раз увидишь спину Перси, выходящего за дверь. Может, и меньше.

Мурс ожидал, что новости меня порадуют, и имел на то все основания. Ведь он оторвался от тяжело больной жены, чтобы ускорить решение вопроса, который в противном случае мог затянуться на добрые полгода, даже с учетом связей Перси. Однако сердце у меня упало. Месяц! Значит, придется подавить естественное желание подождать, свести риск к минимуму, а задуманное мною требовало немалого риска. Иногда, как в этом конкретном случае, лучше прыгнуть сразу, до того как потеряешь самообладание и вовсе откажешься от прыжка. Если уж все равно придется иметь дело с Перси (почему-то я нисколько не сомневался в том, что остальные поддержат меня в моей безумной затее), то лучше покончить со всем прямо этой ночью.

– Пол? Ты меня слышишь? – Он понизил голос, словно уже говорил сам с собой. – Черт, наверное, оборвалась связь.

– Нет, я тебя слышу, Хол. Прекрасные новости.

– Да, – согласился он, и его старческий голос вновь поразил меня. – Я знаю, о чем ты думаешь.

Ничего-то ты не знаешь, начальник тюрьмы, мысленно возразил ему я. Ты и представить себе не можешь, о чем я думаю.

– Ты думаешь, что наш молодой друг задержится в блоке Е до экзекуции Коффи. Скорее всего так оно и будет. Коффи наверняка уйдет до Дня благодарения, но ты сможешь вернуть его в щитовую. Никто возражать не будет. Даже он.

– Так я и сделаю. Хол, как Мелинда?

Последовала долгая пауза, столь долгая, что теперь уже я подумал о том, что разорвалась связь, но услышал его тяжелое дыхание.

– Она уходит, – донесся до меня едва слышный голос.

Уходит. Так говорят о тех, кто еще не умирает, но уже и не живет.

– Головные боли чуть меньше… во всяком случае сейчас… но она не может передвигаться без посторонней помощи, не может ничего держать в руках, ходит под себя… – Вновь долгая пауза. – Она ругается.

– Понятно. – Я, конечно, ничего не понимал, но и не имел ни малейшего желания расспрашивать его. Впрочем, Мурс все рассказал сам.

– Она вроде бы хорошо себя чувствует, говорит о клумбе, о платье, которое видела в каталоге, о последней речи Рузвельта, которую слышала по радио, восхищается его умом и внезапно начинает говорить что-то ужасное… такие ужасные слова. Не повышая голоса. Лучше б она его повышала, потому что тогда… видишь ли, тогда…

– То есть она сама не своя.

– Именно так, – подтвердил он. – Но слышать эти грубые ругательства, произнесенные ее нежным голоском… это выше моих сил, Пол. – У него перехватило дыхание, я услышал, как он откашливается. Затем его голос зазвучал увереннее: – Она хочет, чтобы я пригласил пастора Доналдсона, и я знаю, что он сможет утешить ее, но как я могу просить его заглянуть к нам? Представь себе, он сидит читает ей Евангелие, и тут она обзывает его матерным словом? Она может, прошлым вечером обозвала меня. Сказала: «Передай-ка мне вон тот журнал, гребаный членосос». Пол, где она только набралась таких слов? Откуда это у нее?

– Не знаю. Хол, вечером вы будете дома?

Когда Хол Мурс в хорошей форме, не озабочен какими-либо проблемами или тревогой за жизнь близких, он не лезет за словом в карман. И его язвительных реплик подчиненные страшатся больше, чем неудовольствия или гнева. Попадают они обычно в десятку и бьют наотмашь. В тот день досталось и мне. Я этого не ожидал, но только порадовался, что получил свое. Это означало, что Мурс еще не сломался под обрушившейся на его плечи ношей.

– Нет. Мы с Мелиндой идем на танцы. Пообжимаемся там, а перед уходом скажем скрипачу, что играет он отвратительно и вообще появился на свет только потому, что кобель оттрахал его мать.

Я прижал руку ко рту, чтобы не расхохотаться. К счастью, приступ смеха быстро прошел.

– Извини, – послышалось в трубке. – В последнее время я почти не сплю. Вот и срываюсь. Разумеется, мы будем дома. А чего ты спрашиваешь?

– Это неважно.

– Ты же не собираешься заехать к нам? Если ты работал в прошлую ночь, значит, работаешь и в эту, так? Или ты с кем-нибудь поменялся?

– Нет, я не менялся. Вечером мне на службу.

– Да и заезжать сейчас не стоит. Она совсем слаба.

– Тебе, конечно, виднее. Спасибо за добрую весть.

– Я доволен, что смог порадовать тебя. Молись за мою Мелинду, Пол.

Я пообещал, подумав, что не намерен ограничиться молитвой. Бог помогает тем, кто помогает себе сам, говорили в церкви, где славили Иисуса, всемогущего Господа нашего. Я положил трубку и посмотрел на Джейнис.

– Как Мелли? – спросила она.

– Неважно. – Я передал ей разговор с Холом, рассказал о том, что Мелинда ругается (конкретных примеров, правда, приводить не стал). А закончил словами Хола «она уходит». Джейнис печально кивнула, потом всмотрелась в меня.

– Ты что-то задумал. Что-то замышляешь, возможно, не очень хорошее. Это написано у тебя на лице.

Солгать я не мог, мы прожили вместе слишком много лет, чтобы теперь возводить между нами стену лжи. Я просто сказал, что знать ей об этом не следует… во всяком случае пока.

– Это… может обернуться для тебя неприятностями? – Тревоги в ее голосе не чувствовалось, скорее присутствовало любопытство. Такое отношение к неизведанному мне всегда в ней нравилось.

– Возможно.

– Задуманное тобой пойдет кому-то во благо?

– Возможно.

Я крутил пальцами телефонный диск.

– Ты бы хотел, чтобы я оставила тебя одного, пока ты будешь говорить по телефону? Жена должна знать свое место? Мыть посуду? Вязать пинетки?

Я кивнул.

– Я бы, возможно, нашел другие слова, но…

– На ленч будут гости, Пол?

– Я на это надеюсь.