«Forever not yours»

В «Ми пьяче» я приезжаю на нервяках. Репетиция отняла много сил и времени, Марина вынесла весь мозг с этой чертовой съемкой, метро сожрало остатки хорошего настроения. Вдобавок Катя весь день не включает телефон, а вместо того чтобы лететь к ней, я встречаюсь с Риткой. Наша встреча – своеобразный бонус, выданный мной Рите из-за того, что я всячески подсливал ее два дня после объявления о намерении переехать ко мне. Сливал бы и дальше, но десятка и корпоратив в среду – весомые якорные факторы. В любом случае, утешаю я себя, лучше встретиться с ней, чем продолжать и на выходные выгуливать Лену. Если первая просто хочет переехать, то вторая наверняка поехала кольца выбирать. Вот такой расклад: сейчас я встречаюсь с Ритой не потому, что она мне интересна, а потому, что не хочу встречаться с Леной, тогда как хочу я видеть в данный момент только Катю, но даже не знаю, где она живет. Вся моя жизнь – плохо срифмованный каламбур: эту не хочу, ту не хочу, а вот этой не могу дозвониться.

Лучше всего, конечно, в течение недели послать обеих. Только вот дождаться возврата долга, отыграть корпоратив и принять бабки у Даева за статью. А потом послать. Даже не встречаясь. Просто тупо отправить каждой эсэмэс: «Как же ты меня достала, тварь!»

– Как же я соскучился, зайка! – говорю я Рите, плюхаясь на стул напротив. Рита, закрыв глаза, подставляет мне губы для поцелуя. Мне приходится встать, перегнуться через стол и впиться в ее щедро нарисованный рот.

– Я тоже, – говорит она. – Я тебе заказала спагетти «Карбонара», как ты любишь, но это в последний раз. Что-то ты стал много есть мучного. В понедельник перееду к тебе и сразу займусь твоим правильным питанием.

– Ага!

«Господи, образумь эту глупую женщину! Тоже мне, Юля Высоцкая, „Готовим дома“», – думаю я и лихо (как мне кажется) перевожу тему разговора:

– Слушай, ты «Lexus»-то взяла?

– Ага! Он так гоняет, ты не представляешь! Я от радости на нем чуть не улетела сегодня, когда из спортзала ехала. – Рита говорит быстро-быстро, отчаянно жестикулируя и не предоставляя мне возможности вклиниться в ее монолог. – Разгоняется моментально, такой маневренный, а главное, на дороге к тебе по-другому относятся. Понимаешь?

– Ты аккуратнее, смотри, он же… – говорю я с деланным беспокойством в голосе, одновременно накручивая на вилку спагетти, – он же… (Какой? Он же – какой?)… Он же быстрый…

– Ну да, – соглашается Рита, – быстрый. А чего «аккуратнее»-то? Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!

– Да ты фаталистка, – говорю я, склонив голову набок. Интересно, зачем она несет подобный бред? Все эти лажовые старперские пословицы? Гены что ли?

– Да, фаталистка. Зато умру молодой и красивой. – Рита долго смеется, откинув голову, затем резко принимает обычное выражение лица и говорит серьезно: – Знаешь, я чего-то в последнее время плохо себя чувствовать стала.

– Это погода, – киваю я, – я тоже на нее реагирую. – Хотя вообще-то ни на что я не реагирую.

– Ты не понял, это не погода, – Рита отрицательно качает головой. – Последний месяц или два какая-то слабость, вялость. Вроде не курю, хожу в зал…

«Интересно, зачем ты мне все это рассказываешь? Я что, доктор Курпатов?»

– Может, пора подвязывать с ночной жизнью? – Я разливаю по бокалам воду. – Знаешь, мы стоим на пороге кризиса тридцатилетних. Здоровье, карьера, дети. Как подумаешь, что скоро тридцать лет, а еще ничего толком не сделал, становится страшно.

– Самое страшное – это родить неполноценного ребенка, – говорит Рита, поежившись.

– Типа дауна, что ли? – переспрашиваю я, тыча вилкой в спагетти.

– Господи, у меня даже руки похолодели. – Рита внимательно оглядывает свои растопыренные пальцы. – Ты такая грубятина!

– Чего сразу грубятина?

– Ничего. Знаешь, в последнее время, как подумаю о будущих детях, просто страшно делается. – Эти слова Рита произносит с колхозной озабоченностью, подобно свахе в «Женитьбе Бальзаминова». – Экология ужасная, иммунитета никакого, с этой чертовой карьерой до тридцати родить не успеешь, а после тридцати риск родить дауна увеличивается. Потом, я читала, что такие дети получаются, если у отца с матерью несовместимые гены или что-то в этом роде.

– А если будущая мать жрет МДМА, такие дети не получаются? – осведомляюсь я.

– Можно подумать, ты не жрешь! – раздражается Рита. – Если хочешь знать, с твоим образом жизни вообще перед тем как рожать, надо год чиститься.

– А с твоим образом жизни чиститься вообще не надо, можно подумать!

– Конечно надо. Я же не отрицаю. Просто я это принимаю нормально, а у тебя подобные разговоры вызывают только раздражение и агрессию.

– Рита, а к чему вообще ты заводишь подобные разговоры? – Я закашливаюсь. – Ты собралась в ближайшее время беременеть?

– Нет, но дело не в этом… то есть, я бы забеременела, если б ты был готов к серьезным поступкам. – Рита поворачивается вполоборота и начинает рассматривать через окно улицу.

Опять начинается!

– Рит, а что ты называешь серьезными поступками? Устроиться на работу министром правительства Москвы, в первый месяц заработать десять миллионов евро и увезти тебя рожать на Ибицу?

– Почему сразу на Ибицу? – обижается Рита, не поворачиваясь ко мне.

– Чтобы без отрыва от производства. – Я бросаю вилку в тарелку. – Родила и опять на танцпол. Пост министра правительства Москвы, вкупе с миллионами, противоречий у тебя не вызывают, как я посмотрю?

– Ты хочешь поругаться? Ты за этим меня сюда вытащил? – наконец-то она соизволила повернуться.

– Я тебя никуда не вытаскивал. По-моему, это ты хотела пасты, зайка!

Парадоксальное сознание. Почему нужно обязательно выворачивать все наизнанку, перевирать, раздувать скандал из-за пустяка? Нет, положительно, пора ее сливать.

– С тобой вообще нельзя серьезно поговорить! – Рита опять отворачивается и промакивает глаза салфеткой. – Ты либо отшучиваешься, либо не врубаешься, либо быкуешь.

Какое там «сливать»! А десятку простить, что ли?

– Нет, не быкую, просто не понимаю, к чему вести разговоры о детях, тут же пенять мне на мою несерьезность, и все такое, если никаких детей в плане нет. Давай с таким же успехом поговорим об имплантантах, которые мы будем использовать в старости.

– ТАК ПОЭТОМУ И НЕТ НИКАКИХ ПЛАНОВ, неужели ты не понимаешь! – истерит Ритка. – Какие могут быть планы, если я говорю: «Я люблю тебя, слышишь? Я хочу жить с тобой», а ты говоришь: «Круто, зайка», как будто речь идет о совместном походе в кино!

– Не передергивай! – завожусь я. – Я просто задумался в тот момент, это… это было слегка неожиданно.

– Это ты передергиваешь. – Рита неловко двигает локтем и опрокидывает бокал с водой. Я смотрю, как пятно растекается по скатерти, и почему-то думаю о нефтяных пятнах, возникающих при крушении танкера. Интересно, нефть так же быстро разливается по поверхности моря, как вода по скатерти? Рита, кажется, не обращает внимания на пятно и продолжает взвизгивать: – Ты за все это время даже не предложил мне познакомиться с твоими родителями! Не говоря уже о том, чтобы познакомиться с моими!

Да нахуй мне твои колхозные родители!

– Послушай, дорогая, ты тоже не горела желанием знакомить меня со своими родителями, разве не так?

– Да, так! Потому что я сама тебя вижу пару раз в неделю, и мне просто обидно тратить это время на родителей. Мы и так каждый раз встречаемся наскоками, как любовники!

Лихо завернула!

– Вот ты сама и ответила на вопрос о родителях. Меня тоже ломает куда-то ехать, в то время как мы можем вдвоем куда-то сходить. – Я посылаю ей очаровательную улыбку. Свою коронную.

– «Ломает»! Именно что тебя «ломает», а мне тебя не хватает! Чувствуешь разницу?

«Девочки, уймите вашу мать! – только это и приходит мне на ум. – Да, я смотрю, ты сегодня решительно настроена поругаться». Тем не менее я молча утыкаюсь в тарелку.

– Кстати о кино, – продолжает Рита на повышенных тонах. – Тебе было необходимо сливать меня в пятницу, да?

Неужели запалила?! Черт, какой же момент для слива! Просто исключительный!

– Ты не представляешь, как я хотела просто сходить с тобой в кино. На любой фильм. Еще лучше на мультик. Потом прогуляться по Тверскому, поесть мороженого. Мне иногда хочется этого, понимаешь?

Нет, не запалила. Жаль… Чего жаль? Слава богу, что не запалила, тогда бы – прощай, бабло…

– Я как дура звонила тебе три раза, сначала: «Андрюш, пригласи меня в кино» – Андрюша не врубается, потом: «Андрюша, пойдем в кино» – Андрюше по фигу, в конце концов: «Андрюша, я тебя приглашаю в кино» – Андрюша не может!

– Я действительно не мог!

– Правда? Я заметила, что когда мне от тебя что-то очень сильно нужно, ты никогда не можешь!

Напомнить тебе про десятку грина, сучка?

– Я боюсь строить планы на будущее, понимаешь? Я боюсь, что сообщу тебе важную новость, а ты просто не сможешь. Или это снова окажется слегка неожиданно. А я буду стоять, глупо хлопать глазами и нести…

– Ты уже несешь, зайка. Ты такую ахинею несешь! Знаешь, вчера в «Кофемании» я слышал разговор за соседним столом…

– Кстати, о «Кофемании»! Моя подруга Сашка видела тебя там в обед с какой-то телкой.

– Это Митрохина, начальник отдела рекламы «Одиозного», мы обедали перед совместной встречей с ее клиентом. Я обещал помочь ей развести на рекламу одного…

– Да? А Митрохиной на вид двадцать два года! – Ритка мечет молнии.

– Послушай, что за дела? – Я набираю обороты, чтобы слить ее, обидевшись на беспочвенную ревность:

это как раз то, что надо. – Почему стоит мне появиться где-то в обществе женщины, меня сразу видит твоя «подруга Сашка» или «подруга Машка» и непременно доносит тебе, искажая действительность? За мной следят? Какого черта ты ищешь повод для ревности там, где его нет и быть не может? Тебе хочется высосать проблему из пальца и на основании мнимой измены расстаться? Тогда давай сделаем это прямо сейчас, безо всяких поводов. Потому что я так больше не могу, зайка! Я устал оправдываться по пустякам. Как я могу поддерживать отношения с любимым человеком, если он мне не доверяет? Все разваливается у меня на глазах. Все рушится, а я ничего не могу поделать, понимаешь? Подумай, может быть, нам стоит…

Я поднимаю на нее полные тоски и печали глаза и думаю о том, какая классная получилась прощальная речь. Даже это вот «подумай» – типа того, что решение-то твое, зайка. Хоть я все за нас и решил, но ставить точку тебе, Риточка! В конце концов, Рита просто заебала… Отличный момент – взять и логично все подвести к расставанию, а бабки… бабки мы еще заработаем.

И когда я уже собираюсь пустить фальшивую слезу, откинуться на стуле в позе героев «MTV Base» (скрещенные на груди руки, сдвинутые брови, в глазах – тоска по чему-то несбывшемуся, например по своей машине, которую так и не взяли в «Тачку на прокачку»), и изобразить гримасу отчаянного сожаления, сказав: «нам стоит расстаться», в эту секунду мне в мозг бьет фраза, появившаяся из ниоткуда, как плохой слоган в рекламном пакшоте: ОНА НАМ КОРПОРАТИВ ЗАПОРЕТ!

Я открываю рот, чтобы закончить наш чудный диалог словами про расставание, но выдаю что-то вроде: «нам сто… стоит нам… мэ-э-э… нам…».

Рита смотрит на меня полными слез глазами и жадно ловит конец предложения. С каждой моей фразой она подается вперед, словно пытаясь повторить ее вслед за мной. Затем сглатывает комок в горле, снова подается вперед и затихает, словно не сумев, как и я, закончить предложение. Повисает пауза.

Мы смотрим друг на друга, дрожим губами, и наши голосовые связки исторгают булькающие звуки – ну, чисто ядовитые жабы из лесов Амазонии во время брачных игр! Когда я захожу в тупик, не зная, чем закончить свою речь, имея в виду вновь открывшиеся обстоятельства с корпоративом, когда я смят и подавлен, и единственное, что мне остается для полной потери лица – это промямлить: «Рита, я тебя люблю!», она берет, наконец, ситуацию под контроль. Она через стол бросается мне на шею, сметая тарелки с макаронами и салатом, виснет на мне и разражается рыданиями, повторяя: «Только молчи, я тебя умоляю! Просто молчи, Андрюша, я тебя прошу! Я люблю тебя!» А я и молчу (что мне еще остается?) и думаю о том, какой неплохой финал у нас нарисовался. Чистый «Дом-2». И в подтверждение моих слов в зале раздаются вялые аплодисменты. Наверное, официанты, кто ж еще? Закрыв глаза, я крепко держу в объятиях Ритку и стараюсь отогнать зудящую в голове мысль: «Вот дурак, такой шикарный повод послать ее!»

«Все, что я делаю, – отвечаю я сам себе, – я делаю во имя музыки…»

Теперь, когда «вязкая пелена непонимания» исчезла, мы выговорились и каждый из нас ощущает себя обновленным, когда взаимные претензии сняты и мы каждой порой чувствуем, что не можем друг без друга, все, что нам нужно – провести этот вечер вместе (скорее всего, именно так ситуация выглядит в глазах Ритки).

Теперь, когда я смалодушничал, а противник, воспользовавшись минутной слабостью, нырнул мне на грудь, я испытываю раздражение, а никак не облегчение, вместо того чтобы насладиться ощущением свободы, думаю о том, что проблема так и не решена. Никакой ближайшей перспективы, кроме проведения этого вечера в обществе друг друга, не остается (моя версия).

В общем, какую версию ни принимай, ясно одно: остаток вечера безнадежно испорчен. Официант приносит кофе и заинтересованно вглядывается в наши лица. Еще бы! Такое бесплатное шоу! Я, не прося счета, оставляю на столе три тысячи, хватаю Ритку за руку и тащу на улицу. Вывалившись из «Ми пьяче», я обдумываю три вещи: не много ли я оставил? Стоило ли допить кофе? Куда нам теперь?

Когда Рита предложила ехать в «Шанти» – не помню. Помню, как мы долго ловили такси, потом прыгнули на заднее сиденье какой-то понурой «японки», потом Рита упала мне на плечо. Сначала она говорила, как она меня понимает (в каком разрезе?), как запросто можно ранить любимого человека неосторожной фразой (у меня даже есть парочка), о том, как она чуть с ума не сошла, когда я говорил: «Наверное, нам стоит…». Затем она перешла к описанию нашей будущей совместной жизни. С полной детализацией: от того, где будет стоять сахарница, до сорта йогуртов в холодильнике. Причем выдавала она все это так быстро и подробно, что у меня не осталось сомнений: девушка знакома не только с теорией, но и с практикой. От такой нудятины я в первые пять минут ее идиотского монолога впал в депрессию, а в течение последующих десяти – в анабиоз. Всем своим видом я демонстрировал деятельное участие в обсуждении животрепещущей темы: тупо улыбался, кивал, смотрел сквозь нее участливым взглядом, изредка говорил: «вот именно», «конечно» и «ни фига себе, как я раньше-то не додумался!», «вот и я об этом говорю».

У меня есть редкая особенность: когда меня доводят до предела, я выключаю сознание, то есть органы слуха улавливают чужую речь, и я даже способен отвечать, ориентируясь на окончания фраз, но в действительности участия в обсуждении не принимаю. Вот и сейчас – я выпал.

Потом в ее диалоге появились какие-то знакомые, с которыми она круто отрывалась в Питере в каком-то там году, и вот теперь ребята приехали в Москву, и будет здорово, если я с ними познакомлюсь. Потому что они такие же творческие люди (я сначала подумал, что она стебается), как мы, въезжают во все наши темы и, ко всему прочему, они просто обалденные. Слово «обалденные» я услышал от нее впервые. Оно-то и вернуло меня к жизни.

– Расплачивайся и пошли, – говорит Ритка.

– Куда?

– Как куда? В «Шанти», конечно. Мы уже приехали!

В «Шанти» играет синти-поп, снуют официантки с подносами, все громко разговаривают, а мы ввинчиваемся в толпу и протискиваемся к барной стойке. Я внимательно разглядываю окружающих, как обычно стараясь заметить приближение ненужных знакомых. Под ненужными знакомыми, в первую очередь, я подразумеваю Лену. Господи, как же мне это надоело! Признаться, я давно уже не получаю никакого кайфа от своей двойной жизни. С каким бы удовольствием я сидел сейчас с Катей в любом, пусть даже самом занюханном баре или кафе! Как, наверное, здорово, – сидеть с понравившейся тебе девушкой и думать только о ней! Смотреть только на нее, а не как обычно: по сторонам. Когда можно расслабиться и болтать всякую чепуху, не заморачиваясь на том, как ты выглядишь со стороны, уместно ли тебе сидеть в таком заведении, что подумают знакомые, глядя на твою девушку. Эта офигенная простая жизнь, когда…

– Привет, Андрюха! – меня словно током бьет. Я оборачиваюсь и вижу владельца заведения Олега Бацких. – Как дела? Давно тебя не видел! – Он, как обычно, посасывает сигару и расслабленно улыбается.

– Нормально, спасибо. Как у тебя? – Мы здороваемся за руку.

– У нас хорошо. Второй зал открыли. Ты все еще в «Одиозном»?

– Рит, познакомься, это Олег. – Я разворачиваю ее за плечо. – Олег, это Рита.

– Очень приятно. – Олег опять улыбается. – Вы вдвоем или с компанией? А у нас сегодня хорошая вечеринка, будут играть…

– Мы с компанией. Нас ждут, наверное, во втором зале. – Я обращаюсь к Рите, стремясь свернуть беседу: – Они в чайной сидят, да?

– Они сказали, там что-то вроде татами, – кивает Рита, с интересом разглядывая Олега.

– Ага. Значит, во втором. Ну мы пошли, увидимся! – Я поворачиваюсь, улыбаюсь Олегу, совершенно не врубившемуся, почему я так спешу, и тащу Ритку за собой.

– А почему он тебя спросил про «Одиозный», а не про клуб? – Ритка недоверчиво смотрит на меня.

– Про клуб он еще не знает.

– Странно… вы же все в одной тусовке! – обращается она скорее к себе, чем ко мне.

Входим в зал. Рита видит в третьей ложе своих питерских знакомых. В проходе разбросана обувь – цветные кроссовки, стоптанные кеды и прочее дерьмо (в этом зале принято снимать обувь прежде чем влезать на татами). Питерцев пятеро или шестеро, девушек точно трое. Начинаются визги, поцелуйчики, обнималки, представления на ходу. Я жму всем руки, целуюсь с девушками, разуваюсь и плюхаюсь на свободное место. Рита садится рядом. Начинается обмен новостями с выпадениями в воспоминания о совместных тусовках, всплывают какие-то имена, фамилии, названия питерских клубов и ресторанов – все это не говорит мне ровным счетом ничего. Я заказываю сок из мяты и апельсина, Рита заказывает… я не расслышал что именно. Впрочем, какая разница?

Я разглядываю сидящих за столом – типичная псевдобогема. Таких людей, неизвестно откуда появляющихся и неизвестно куда потом исчезающих, с неясным родом занятий и неброской внешностью, можно было бы назвать бесполезными. Но в нашем кругу их почему-то называют культовыми фигурами.

«– Знаете Леву-панка? – Нет, а кто это? – О, это же культовая питерская фигура! Знаменитая история, когда он пришел в три утра в „Грибоедов“ с двумя барышнями, в жопу пьяный. А барышень знал до этого от силы часа два. Так вот, его не пускали, и он звонил владельцам клуба со словами: Это Лева, со мной Мразь и Свинья, нас не пускают!». Типичная для этих людей история. Или, к примеру: «Вы знаете, что натворил Еремейкин на презентации своих новых работ в галерее „Жопа Крота“? Как? Вы еще не слышали? Он дознулся бутиратами и обосрался прямо на пресс-конференции! – О! А! Ну да, Еремейкин – это культовый персонаж». Из-за таких людей Питер впору называть не культурной, но культовой столицей.

Питерские ведут себя совершенно отвязно – смеются как дебилы и нарочито громко говорят хором: «о-о-о-о-о-о!» или «а-а-а-а-а-а!», когда кто-нибудь рассказывает очередную ерунду. Несмотря на то, что все их разговоры ни о чем, каждые пять минут в диалогах проскакивают фразочки типа «гендерным крючком», «философия обстоятельств» и «а пропо! Вышла у меня тут одна коллизия». А на вопрос о роде своих занятий они отвечают что-то невнятное, типа, галерист, саунд-продюсер, литературный критик или даже краевед. И все они носят дико странные имена Римма, Таисия, Альфред или Жан. Дошло до того, что одного молодого человека вроде как звали Фрол Буримский, а одну девушку – Доротея Гильц. Я пытался переспросить у Риты, настоящие это имена или (на что я очень надеялся) псевдонимы. Но Рита сказала, что я себя веду неприлично, а задавать гостям такие вопросы – просто верх неучтивости, из чего я сделал вывод, что имена настоящие. К концу вечеринки у меня остается только один вопрос – на чем же сидели родители людей с такими именами? Мескалин? ЛСД? Грибы?

Поймав на себе укоризненный взгляд Ритки, говорящий: «не будь свиньей, пообщайся с людьми», я бросаю сок и заказываю двойной двенадцатилетний «Dewars», чтобы попытаться хоть как-то поддержать беседу. Надо сказать, дается мне это с большим трудом: я, как обычно, не запомнил, как кого зовут, поэтому отвечаю на вопросы только убедившись, что обращаются именно ко мне. Встрять в беседу или переспросить я и не пытаюсь. Можно, конечно, фамильярно обращаться к каждому «Вася», как принято в моей среде, да, боюсь, эти «культовые» обидятся. Еще меня невероятно напрягает ежесекундное использование слова «история».

– Они выставляют его посмертные работы, фотоколлажи и инсталляции, и вся эта история длится неделю…

– Маша устроилась переводчицей в немецкую контору. И вся эта история абсолютно не ее – какие-то немцы, факсы, мейлы…

– Мы делали презентацию новой коллекции молодых московских модельеров. Лед, ржавые гвозди, сухие цветы – красивая история…

– Мне на джинсы вылили сок и вот я иду с этой историей на ногах…

И все в таком духе. Чтобы как-то показать свою заинтересованность в услышанном, я изредка говорю «нихуя себе!» голосом наркомана из ментовского клипа. Но то ли эти люди не знают, что такое «utube», то ли не ассоциируют мой голос с голосом героя – в общем, получается лажа. Какая-то девушка (предположительно Алина), начинает расспрашивать меня про московские андеграундные клубы. Я переспрашиваю – «а чего, есть такие?» Рита наступает мне на ногу, говоря: «Андрей шутит, на самом деле он знает все московские клубы», и тогда Алина (?) начинает грузить меня разными названиями, услышанными от продвинутых московских людей, а я после каждого названия говорю: «наверное, туда не стоит ходить», чем в конце концов раздражаю девушку. Когда она говорит мне: «ну, раз ты все отвергаешь, предложи что-нибудь свое», я рассказываю ей анекдот про слоненка, мартышку и удава из мультфильма «38 попугаев», которые нашли сто рублей и не знали, на что их потратить.

«Давайте купим на эти деньги стеклянные бусы», – предложила мартышка.

«А нахуя они нам нужны?» – интересуется слоненок.

«Тогда давайте на все деньги купим леденцов», – предлагает удав.

«А нахуя они нам нужны?» – снова интересуется слоненок.

Следуют предложения о мягких игрушках, билетах в кино и прочем – все это вызывает одну и ту же реплику слоненка. Раз тебе ничего не нравится, придумай что-нибудь свое, – предлагает ему попугай.

«Давайте на все деньги накупим воздушных шаров, надуем их и отпустим в воздух», – говорит слоненок.

«А зачем отпускать-то?» – интересуются все хором.

«А нахуя они нам нужны?».

Все замолкают, кто-то даже пытается хихикнуть. Рита весьма ощутимо наступает мне на ногу. Я допиваю виски, расстроенно улыбаюсь, говорю что-то вроде: «думал, вам нравятся наркоманские анекдоты», обуваюсь и валю в туалет.

В туалете я минут пятнадцать бесцельно сижу на толчке, думая о том, насколько я устал от всего происходящего, о том, как я хочу бросить Риту, послать к чертям Лену и вообще начать другую жизнь. Позвонить с утра Кате, пригласить ее погулять в парк, потом – на выставку, в театр или кино… все равно куда. А в понедельник просто приехать к ней, где там она живет, и сказать что-то вроде: «Внизу машина, я приехал за тобой, собирай вещи». Потому что такую потрясающую девушку упускать нельзя, и с ней нужно забыть о своих хорошо отрепетированных приемах и традиционной манере охмурения. Ее нужно просто любить, дышать ею, писать ей стихи и…

И как же все это страшно! Приедешь этаким влюбленным паяцем, а там ее молоденький (это еще лучший вариант) или, напротив, немолодой друг, или толстая мама, или бухой папа, или… или она просто скажет: «Андрюш, ты, кажется, меня не так понял. Я ничего такого не имела в виду, мы просто друзья, и потом, у меня другие планы, прости…». И что тогда делать? Упасть на кафельный пол девяти– или пятиэтажки, рыдать, биться головой о плитку, причитая: «Ну почему?! Почему именно так?! Именно так, и именно в тот момент, когда я как раз хотел все поменять?! Есть ли еще в этом городе нормальные люди, а не манекены?!». Мне снова становится жалко себя, и я решаю, что лучше уж никуда ни на какой машине не приезжать, а просто посмотреть, куда вся эта история вырулит. Опять «история»! Чертовы питерские!

Наконец я думаю о том, что пора бы, собственно говоря, и выйти из кабинки. Мое столь долгое здесь нахождение может породить неприятные домыслы ожидающих. Не то чтобы это заботило меня или могло выставить в негативном свете, или (смешно сказать!) ударило бы по моей репутации. Но все-таки не очень приятно узнавать, что думают люди о том, чем ты занимался так долго в туалете. Особенно когда ты почти рыдаешь, сидя на толчке, причем в то время, когда весь остальной город нюхает в туалетах кокс, жрет экстази или занимается любовью! Я уверен, что есть и такие, которые не просто трахаются, а именно занимаются любовью. И вот я отматываю бумагу, сморкаюсь в нее, кидаю в унитаз, спускаю воду и открываю дверь кабинки. Передо мной стоит какая-то телка. Надо же, а? Меня угораздило перепутать туалеты? Воистину, все было подчинено мыслям о девушке. Я настолько слился с нею, что в какой-то момент забыл, кто я! Или, может, я – это она? Или, может, пора перестать, наконец, пить да свалить домой?

Я стою перед этой телкой (весьма симпатичной, стоит заметить) и собираюсь скипнуть. Она заходит в кабинку и презрительно хмыкает. Я смущаюсь еще более:

– Это было не то, что вы подумали! – не нахожу я ничего лучше ей сказать.

– А я вообще не думала, – отвечает она. – Если и думала, то уж точно не о тебе.

– А о чем? – мне почему-то хочется продолжить диалог. – О том, где достать?

– Я думаю о том, что завтра мне надо квартиру менять. Или машину. Одно из двух. И еще о том, что нет ничего хуже жлобских мужиков. Вот о чем я думаю, понятно? – отвечает она мне уже из кабинки. – А теперь вали отсюда, красавчик!

Последняя фраза настраивает меня на более оптимистичный лад.

– Эй, постой, при чем тут жлобство? А как же любовь? – пытаюсь я продолжить разговор. – Эй, ты способна любить, детка?

– Дай поссать… – устало отвечает она. – Без твоей клоунады тошно.

«Мудачье, блядь, одно!». Это последнее, что я услышал, прежде чем покинуть WC.

В коридоре я лицом к лицу сталкиваюсь с девушкой, держащей микрофон, и парнем с камерой на плече. Парень тут же включает камеру, ее фонарь бьет мне в лицо, девушка тычет в меня микрофоном с надписью MTV и говорит:

– Привет, ты давно здесь? Как тебе вечеринка?

– Только приехал, пока не понял. – Я оглядываюсь по сторонам и стараюсь понять, что послужило причиной этого спонтанного интервью? Меня все-таки включили в «ТОР-100 самых красивых людей Москвы»? Скорее всего, да. А почему я это пропустил? Наверное, в пятницу вышел номер. А как они меня нашли? Олег сказал, где я? Больше некому. Так-так, настроение быстро поднимается. Мое первое интервью – базовое, можно сказать. Главное – держать форму.

– Ты часто ходишь сюда? Прикольная у тебя футболка! – наседает девица. – А какая музыка тебе нравится?

– Футболка обычная, просто сидит хорошо, потому что я два ребра себе удалил, не хватало талии, врубаешься? А музыка… самая разная. От трип-хопа до попсы восьмидесятых, от гангста-рэпа до манерной вычурности «Radiohead». Вообще, я предпочитаю играть, а не слушать. Последний диск «Московского Первого», моего проекта… Слушай, задай свой вопрос еще раз, я, кажется, щурился, камера слепит. Только сейчас привык.

– Ага, – кивает девчонка. – Как тебя зовут?

– Это что, шутка такая? Ты стреляешь не целясь, зайка! Меня зовут Андрей Миркин, если кто еще не в курсе.

– Спасибо, – вякает она.

– Моя музыка держит на плаву весь город, – продолжаю я, а парень выключает камеру, девушка убирает микрофон, и они проходят мимо, даже не дав мне закончить фразу.

– Это что, все что ли? – говорю я. – Постойте, я не закончил! Какое-то херовое интервью получилось, тебя за него с работы выгонят!

Девушка оборачивается, благодарит и улыбается. Тут до меня доходит, что интервью-то не базовое, а самое ординарное. Из тех, когда тебя ловят на тусовке, спрашивают «как дела?», три секунды снимают, а потом вставляют в нарезку, сопровождающую отчетный блок в вечерних музыкальных новостях. Между фрагментами концерта и двумя провинциалками, орущими в камеру: «Привет, Самара!». Как же я ненавижу эту жизнь!

Вернувшись к питерской компании, я нахожу всех уже сильно датыми. На столе стоит кальян, чашки с зеленым чаем и стопки с водкой. Богема набралась.

– А вот и он! – обращается ко мне один из парней. – Чо-то ты долго!

– Он анекдот новый сочинял, – шипит Ритка.

– А мы тут решили поехать потанцевать, да вот не знаем куда. Хочется чего-нибудь андеграундного, – продолжает он. – Кстати, приятно познакомиться. Никита «Плавный Котейка».

– Плавный кто? – не понимаю я.

– «Плавный Котейка». Это ник в сети, – уточняет он.

– Ясно, – киваю я, внутренне содрогаясь.

– Так что с андеграундом?

Меня минут тридцать не было, а вы еще не успели тему сменить. Странно, почему вам тогда не нравятся наркоманские анекдоты?

– Если нужен андеграунд – тогда вам в метро, да, боюсь, оно скоро закроется, – хмыкаю я, рыская по столу в поисках своего виски. Видимо, культовые допили.

Тут меня снова окликают откуда-то сзади, я поворачиваю голову и вижу в дальнем углу Леху. Он машет мне, сидя в компании ветеранов столичной тусовки и четырех престарелых тюнингованных баб. Я приветственно машу в ответ, вспоминая, что у него завтра день рождения, встаю, и, не обуваясь, двигаю к его столу. Стоит сказать, что извиниться за свое повторное исчезновение мне даже не приходит в голову.

– Здорово, чувак, – обнимается со мной Леха. – Коллеги, это Андрей, самый талантливый журналист из тех, кого я знаю. Ты тут с кем? А мы вот с партнерами сидим, может, соединим столы? – Он смотрит на мою компанию. – Освежим атмосферу?

– Лех, я не знаю даже. Я с девушкой, а это ее питерские френды. Какие-то они тусклые.

– Может, вы тогда с нами немножко посидите? Один? – обращается ко мне самая пьяная из дам, яркая брюнетка, косящая под Шер восемнадцатилетней давности.

– Оксана, он же сказал, что с девушкой, – смеется Леха.

– А я что, не девушка? – прыскает она пьяным смехом.

Я сажусь, кладу на стол мобильный, мне тут же вручают стакан с ромом, я оборачиваюсь на свой стол и вижу, что Ритка увлечена беседой с культовыми. Ловлю себя на мысли: «какого черта она сюда одна не пошла?» и опрокидываю ром одним глотком. Леха рассказывает про какого-то своего приятеля, который судится с бывшей женой.

– А сколько они прожили? – интересуется коротко стриженный тип. Квадратные очки в черной пластмассовой оправе вкупе с оливковой водолазкой делают его похожим на Ив Сен-Лорана в молодости.

– Десять лет. Пять во Франции. Знаешь, как он развелся? – продолжает Леха.

– Расскажи, ужасно интересно, – говорит девица лет тридцати пяти, сидящая рядом с Сен-Лораном (по ходу, его жена). – Она изменяла ему?

– Не знаю. Суть не в том. Однажды утром в городе Париже он проснулся в пять утра. Посмотрел на жену, встал, оделся, сел в машину и поехал на море, в Довиль.

– Как трогательно! – Спутница/жена Сен Лорана затягивается сигаретой. – И по дороге встретил молодую француженку…

– Ален, дай послушать, интересно же! – говорит пьяная Шер 2.0, зачем-то взяв в руки мой телефон. – Леш, рассказывай дальше, ну их всех!

– Никого он не встретил. – Надо сказать, что, несмотря на общий градус компании, Леха выглядит совершенно трезвым. Опыт? – Он приехал в Довиль, это полтора часа езды от Парижа, сел на набережной, выпил кофе с круассаном, подумал о своей серой и слишком прогнозируемой жизни, подышал Ла-Маншем и отправился обратно.

– Чистый Печорин, – кивает Сен-Лоран. – Приехал, а дома любовник?

– Не-а! – Леха одаривает всех снисходительной улыбкой. – Приехал, а жена еще спит. Он разделся, лег в кровать, полежал с закрытыми глазами, дождался, пока жена проснется, и спустился следом за ней на кухню.

– Ну и чо? – вопрошает Шер, набирая что-то на моем аппарате. – И все? – Видно, что не очень-то ей интересен рассказ. И причем тут мой телефон?

– «Как спалось, милый?» – спрашивает его жена. «Ничего, спасибо. А как тебе?» В общем, жена его отсутствия не заметила. – Леха на секунду замолкает. – И после этого он больше с ней в одной постели не просыпался.

– Да все она заметила! – Спутница Сен-Лорана гасит сигарету в пепельнице. – Может, он ей сам так надоел, что проще было сделать вид, что не заметила.

– А может, он до этого так же по ночам на переговоры отъезжал? – хихикает Шер, возвращая мне телефон.

– Этого он мне не говорил, – тихо замечает Леха и шепчет мне на ухо, отвернувшись от стола: – Оксана – нимфоманка, осторожнее! Она в твой телефон уже свой контакт записала.

Я беру со стола мобильник и вижу на его экране ряд цифр. Автоматически нажимаю на «вызов» и тут же сбрасываю, оставляя номер в журнале.

– Но очень богатая, – продолжает Леха. – Во какие телки вошли, гляди!

Я поворачиваюсь и чувствую, как язык присыхает к небу. Одна из появившихся в зале девушек – хорошенькая рыжая тридцатилетка. Вторая – моя Лена.

«Это так теперь называется: буду сидеть весь день дома, ждать, пока ты нарепетируешься, да?» – проносится в голове…

– Лех, у меня проблемы, – хриплю я. – Мне надо смываться. Закрой меня собой.

– Тебя Оксана обидела? – не понимает он.

– Закрой меня. Одна из этих телок – моя девушка.

– Ну и чо? Это – жены моих партнеров, я тебя отмажу, – тихо говорит он.

– Да, но моя вторая девушка сидит за столом, из-за которого я пришел. – Я моментально покрываюсь потом.

– Вали! – одними губами говорит Леха, встает и направляется к девушкам. В середине зала расположена большая ложа, занавешенная с двух сторон портьерами. Слева от нее – ложи, в одной из которых сидит Рита. Справа – четыре стола у стены. Лена с подругой стоит ровно посередине, у входа. Леха подходит к девушкам, картинно расставляет руки и увлекает их в проход, где сидят питерские, открывая тем самым возможность для моего отхода. В этот момент смолкает музыка, позволяя мне разобрать, что Леха говорит Лене: «А я вас сегодня потерял, думаю, когда вы успели уехать?» Лена ничего не понимает и отстраняется от него, но Леха пытается ее приобнять.

– С кем это он? – обращаются ко мне сидящие за столом.

– С девушками, – бросаю я, хватаю мобильник, нагибаюсь и бочком-бочком валю к выходу по свободному проходу. Краем глаза вижу, что девушки и Леха практически поравнялись с ложей, где сидит Рита. Девушки громко возражают против Лехиного вторжения, питерские с интересом вытягивают шеи, Рита закусывает нижнюю губу, а колонки во всем заведении взрываются «Chemical Brothers»:

Уже в коридоре я подзываю официанта, даю ему полтонны и прошу принести кроссовки, «салатовые такие», а сам прячусь в туалет. Наконец он приносит мои кроссы, я моментально обуваюсь и, не завязывая шнурков, пулей вылетаю из «Шанти», ловлю на Мясницкой первого попавшегося бомбилу и, не спрашивая цены, выдыхаю:

– Метро «Сокол»!

В дороге я отправляю Ритке эсэмэску следующего содержания: «Зайка, у меня кровь носом пошла. Видимо, нервы уже на пределе. Не хотел, чтобы ты меня таким видела. В понедельник заеду за твоими вещами. Лблю». Надо бы последнее слово исправить… хотя – черт с ним! Мы живем в век аббревиатур. «Лблю», значит «лблю». «Збло» все!

Уже дома я ловлю себя на мысли, что, отправляя сообщение, выбрал телефон Риты не из «контактов», а из журнала, где ее номер теоретически последний. Похолодев, я достаю мобильный, думая о том, что в журнале последним номером могла стоять Ленка, звонившая мне, когда я был в туалете или говорил с Лехой, в общем, не слышал ее звонка. Я выбираю в меню «Журнал», затем «Вызовы» и обнаруживаю последним номером незнакомый мне телефон, а перед ним действительно Риткин.

Сверяясь с отправленными эсэмэсками, я понимаю, что отправил сообщение на номер бухой знакомой Лехи – этой Шер недоделанной, мать ее! Облегченно вздохнув, копирую сообщение и кидаю его Рите. Снимаю куртку, иду в комнату, закуриваю и валюсь на диван, размышляя о том, что дальше делать: пойти спать, выпив виски, пойти спать, отправив перед этим эсэмэску Кате, пойти спать, подрочив сначала, или просто пойти спать. Или, может быть, принять душ? Или, может, поискать, не осталось ли дома плана?

Звонит мобильный. На дисплее высвечивается номер Ленки. Интересно, что она хочет мне сообщить? Что к ней в «Шанти» приставал какой-то пьяный лось? Скорее всего. Но меня нет, зайка! Я сплю, или принимаю душ, или принимаю наркотики, или… в общем, меня нет! Я спрятался! Я в домике, мать вашу!