Технологии
Спал я плохо. Мне снился боевик, в котором я выступал то ли шпионом, то ли пушером. Я постоянно от кого-то убегал, уезжал на машине, улетал на вертолете, и все это в отвратительных лубочных декорациях среднерусской полосы: сосны, березы, купола церквей, братки на «бэхах» или тонированных «девятках» (что, впрочем, одно и то же). Затем я пил розовое шампанское «Ruinart» и почему-то закусывал франкфуртскими сосисками. Я сто раз просыпался, пил воду, снова падал в кровать, но сон все длился и длился, как хреновый отечественный сериал. В общем, комедия абсурда.
Первой в это воскресное утро позвонила Лена, и мы условились встретиться в четыре в «Павильоне». Поступило еще несколько предложений насчет вечера, но, поскольку я был сонный, они у меня в голове не отложились совершенно. Про свое вчерашнее приключение в «Шанти» Лена умолчала. Потом пришла пара эсэмэсок от какой-то Оксаны: «привет, это Оксана, Лешина знакомая, может, увидимся», и от Катьки «я сегодня освобожусь после четырех и перезвоню». Потом я выкурил сигарету, не вылезая из кровати, минут десять полежал с открытыми глазами, вспоминая, кто такая Оксана, и снова вырубился. В этот раз мне снилось, что у меня пять мобильных, которые звонят все одновременно, и я не знаю, какой хватать первым. В конце сюжета я допер, что звонит один телефон, притом в реальности.
– Да, – отвечаю я в полусне, но абонент на другом конце успевает отключиться. На дисплее одиннадцать неотвеченных вызовов – все от Ритки, и еще пять эсэмэсок от нее же: от «перезвони, как проснешься» до «ты где, скотина, видеть больше тебя не хочу». Судя по всему, видеть реально не хочет, раз звонит по одиннадцать раз. Может, заехать к ней, типа, извиниться? На часах половина двенадцатого. Воскресенье. Сегодня еще с Ленкой обедать, вечером – с Катькой на день рождения Рыбалко… Короче говоря, Ритка мимо…
Я вспоминаю вчерашнюю эскападу в «Шанти» и снова закрываю глаза. Господи, ну почему я всегда кому-то что-то должен, а? Почему я все время должен что-то придумывать и изворачиваться таким образом, чтобы никого не обидеть, а? Исчезла легкость в отношениях, врубаетесь? Вместо радости остались одни обязательства. Перед одной нужно извиниться, второй перезвонить, третьей… Катьке, кстати, действительно нужно перезвонить…
Какого черта я вообще в «Шанти» поехал? Не хотел раздувать скандал, ага! Вместо одного скандала чуть не получил грандиозные разборки. А главное – то, что вечер обернется проблемами, было ясно еще в «Ми пьяче». Как начались все эти беспричинные наезды Ритки в стиле «если бы ты был готов к серьезным поступкам» и «с тобой вообще нельзя серьезно поговорить» – сразу надо было сваливать, сославшись на занятость.
Ничего не поделаешь… ладно, нужно, в самом деле, Ритке позвонить. Позвоню, скажу, что весь день на стройке с партнерами по клубу. «А почему не отвечаешь на звонки? Что неудобно? Эсэмэс отправить неудобно?». Не слышал, типа, у меня же стройка… какая-то туфта получается… хотя?
На кухне достаю из шкафа миксер, ни разу не использовавшуюся мясорубку и блендер с треснутой колбой. Включаю в розетку поочередно каждый прибор, пытаясь понять, какой из них звучит ближе к той херне, которой стены сверлят. Лучше всех визжит блендер-инвалид. Но этого мало. В итоге включаю все три девайса одновременно, и получается реально строительная какофония. Как в клипе «Satisfaction» Benassi. Только телок не хватает с этими машинками… как они называются-то? Сверла? Нет, не сверла. Кстати, надо бы выяснить, что на стройке используется, а то запалиться недолго.
Лезу в Интернет, выясняю, что эти хреновины называются перфораторы. Перфораторы, гы-гы-гы!
Я врубаю свои «перфораторы», закуриваю, открываю окно на кухне, чтобы добавить до кучи шум от проезжающих машин, и набираю Риткин номер. После десятого звонка она отвечает:
– Пошел к черту, я тебя ненавижу! – и бросает трубку.
Здрасте, приехали! Не очень-то она вежлива с любимым мужчиной, у которого вчера шла носом кровь! Может, я вообще в больнице! Набираю еще раз, и, не дав ей ответить, с ходу кричу:
– Рита! В чем дело? Я на стройке с восьми утра, не слышал телефона. Что случилось?
– Что случилось? Ты совсем головой трехнулся? Вчера ты внезапно исчезаешь, посылаешь мне эсэмэску про кровь из носа, а сегодня к телефону полдня не подходишь! Я вся издергалась, думала, с тобой что-то случилось, а ты мне перезваниваешь и бодрым голосом спрашиваешь что случилось!
– Я… я с утра проверяю отделочные работы в клубе, тут такой шум от перфораторов, что ничего не слышно. Я на улицу вышел, чтобы поговорить, – увидев проезжающую машину, я высовываюсь из окна, практически по пояс. – Даже на улице от этих перфораторов никуда не денешься!
– А чего это у вас такой шум, если идут отделочные работы? – Рита слегка успокаивается.
– Плитку кладут, – пытаюсь придумать я.
– Да? Я где-то слышала, что перфораторами стены рушат!
Дались тебе эти перфораторы! Шум – значит стройка, какая разница, что шумит? Я вовремя вспоминаю историю открытия какого-то ресторана и выкручиваюсь:
– Тут сначала старую плитку сшибают, потому что она вообще никак с интерьером не сочетается, а потом новую кладут…
– А как же вы ее покупали-то, если она не сочетается? – резонно интересуется Рита.
– Ну… понимаешь… короче, тут есть идиотка, жена одного из партнеров, она, типа, интерьером пыталась заняться, привезла эту чертову плитку, и не в тему. У нас открытие через неделю, а я сказал, что с такими туалетами клуб открывать не буду. – Я подхожу и выключаю блендер, потому что даже сам себя не слышу. – Туалет в клубе – самое главное, ты же понимаешь. В общем, приехал с утра и устроил им, как Виктор Вард: «Крапинки. Повсюду эти чертовы крапинки».
– А кто этот Виктор? Я его знаю?
– Ты? – не представляю, что ей ответить. – Нет, не знаешь, питерский промоутер. Открывал «Онегин».
– А-а-а, я, кстати, была в «Онегине». – Ритка вздыхает. – А почему у тебя кровь вчера пошла? Нюхал опять?
– Нет, зайка, что ты! Сам не знаю почему, там так душно было… Голова закружилась, потом кровь пошла. – Я закашливаюсь. – Черт, я от этой пылищи уже охренел. Извини, зайка, просто я не хотел, чтобы твои гости меня в таком виде… ну, ты понимаешь. Подумают еще… всякое…
– А сейчас ты как? Нормально?
– Да так… вяловато как-то, – изображаю я голосом крайнее утомление. – Вчера кровь, сегодня пыль. Ужас какой-то.
– Тебе нужно было сегодня дома отлежаться, – сочувственно говорит Рита.
– Если бы я мог, ха! – Я сплевываю на пол, забывая, что нахожусь на собственной кухне, а не на стройке. – Фак! Надоело все это, но ничего не поделаешь, сегодня в обед с партнерами встречаюсь. Ладно, проехали. Извини меня, в любом случае…
– Андрюш, прекрати… я очень за тебя переживаю… – Рита выдерживает паузу. – И очень люблю.
– Я в понедельник заеду за тобой, – подбрасываю я еще одно полено. – У тебя коробки есть или мне привезти? Или ты не помнишь, что с понедельника мы живем вместе?
– Мне в понедельник вечером нужно к родителям съездить, мать уже обзвонилась, – разочарованно отвечает она. – Если не приеду, будет истерика.
«Класс какой!» – я выдыхаю, чтобы не выдать свою радость.
– Ну тогда во вторник!
– Тогда во вторник… Мы сегодня увидимся? – спрашивает Ритка без особой надежды на положительный ответ.
– Я бы очень хотел, но эти козлы… партнеры то есть… Боюсь, они меня сегодня изнасилуют.
– Что ты говоришь? Плохо слышно!
Слышно все хорошо, не придумывай!
– Я говорю, что мы с моими идиотскими партнерами сегодня собираемся обсуждать бюджет открытия. Это надолго. Еще и пить придется. Они меня уже изнасиловали.
– Значит, не увидимся, – констатирует Ритка.
– Я тебе позвоню после трех, может, солью их раньше.
– Постарайся. Мне чего-то даже из дома выходить не хочется, настолько отвратно себя чувствую.
– А что с тобой? – говорю я наигранно сердобольным голосом. – Ты врача вызывала?
– Нет еще. Наверное, продуло где-то. Лимфы на шее вздулись. С левой стороны.
– С левой? – Я думаю: к концу разговора выяснится, что у Риты еще и одну ногу отрезало. – А что там находится?
– Шея, – смеется Рита. – Андрюш, ты как маленький!
– Я в курсе, что шея. Может, там проходят какие-то важные вены или еще что? Я ж не врач!
– Ничего там не проходит, – отстраненно говорит она, – ничего…
– Ну что, Рит, я тебе перезвоню после трех? – предлагаю я.
– Перезвони, конечно. Если мобильный будет отключен – значит, я сплю. Или у меня температура. Или еще что-нибудь. – Она явно бьет на жалость.
– Рит, ну что ты, в самом деле, ну не могу я сейчас взять и все бросить: строителей, партнеров, дизайнера, – говорю я обиженным тоном.
– Я понимаю. Ладно, пока! Позвони, если получится, – говорит она и отключается.
Я тупо таращусь в окно. Я ужасно устал от всего этого. Я хочу сменить обстановку, диспозицию, девушек наконец. И мне кажется, что от этой истории все уже окончательно устали. По крайней мере то, что Рита так ни разу не спросила, в каком месте Москвы я строю свой клуб, больше меня не удивляет. В самом деле, нет же в реальности никакого клуба… и интереса тоже нет…
«Знаешь, ты останешься ребенком до седых волос. Ты настолько несерьезен, что тебе кажется, будто все вертится вокруг тебя, и все это – игрушки», – перманентно слышал я от разных влюбленных/не влюбленных/ заинтересованных девушек. «До седых волос» – хорошенькое дело. Вообще-то подобные высказывания в корне не соответствуют истине. Лоховская премудрость: «все из-за того, что ты рос в неполной семье», гораздо более в тему.
Если начистоту, я и ребенком практически не был, если не считать тех лет в Питере. Был сыном разведенной женщины, затем сыном отца от первого брака, позднее – чуть-чуть студентом, а потом сразу стал взрослым. Я не знаю, что такое избалованность, зато знаю, как себя чувствуешь, когда просто не с кем посоветоваться. Сначала я пытался обсуждать что-то с матерью, но вместе с нелепыми советами получал стандартное: «я тебя предупреждала». С отцом всегда случалась такая же шняга: «я тебе предлагал вернуться в Америку, ты же упрямый». Сначала я думал, что у них такой специальный родительский прием, типа, не принимать участия в моих делах, игнорировать или предлагать самые нелепые, ничего не имеющие общего с действительностью варианты решения моих юношеских проблем. Я утешал себя тем, что просто они, очень сильно за меня волнуясь, придумали эдакую «зону безопасности» в виде США и всеми способами вынуждают меня вернуться туда. А там, в Штатах, все получится просто зашибись. И радостная, заботливая мама, спрашивающая меня, что я ел на обед, и отец с редкими наездами, с ужинами в дорогих ресторанах, традиционной передачей пачки кэша и вопросом «как там мать?», сопровождаемым взглядом в сторону…
Спустя некоторое время, сопоставив вопросы матери с моими ответами, мне пришлось признать: сложно участвовать в судьбе ребенка на расстоянии, мама. Особенно когда ты из недели в неделю спрашиваешь, пойдет ли чадо в аспирантуру, однажды уже получив более чем подробный ответ: не пойду, почему именно не пойду и почему именно не пойду никогда. С другой стороны, гораздо хуже, если б мама спросила меня, как дела в институте, законченном к тому времени лет пять назад. В общем, вспомнив, что нужно оставаться снисходительным к тем, кто тебя породил, я решил больше не выяснять истинной степени заинтересованности родителей в моих делах и научился с разными интонациями отвечать «Да нормально» на три основных вопроса: «У тебя все в порядке?», «Как на работе?», «А что с личной жизнью?». Ну, чтобы не расстраивать маму. Она же переживает.
С отцом я пытался выстроить отношения в первый год после возвращения в Россию. Ну, типа, я ему звонил, предлагал встретиться, иногда звонил он сам, и у нас получалось пообедать или поужинать вместе. Иной раз он даже заезжал в университет. Но все мои расспросы о бизнесе, предложения как-то помочь ему в небольших делах, получить бизнес-практикум и первый опыт работы, натыкались на стандартное: «Послушай, чего тебе не хватает? зачем тебе лезть в это говно?». Нет, конечно, мы разговаривали обо всяких делах, он интересовался моими друзьями, спрашивал, что у меня с девушками, куда я хожу по вечерам и чем занимаю свободное время. Иногда он даже пускался в пространные рассуждения о моем будущем. Что будет, когда я закончу МГУ, чем бы я мог заниматься, и прочее. В конце каждой такой встречи я ловил себя на мысли, что в глазах отца светится облегчение. Сначала я думал, что это из-за денег. Типа, отец каждый раз ждал, что я попрошу прибавки к содержанию. Если по-честному, пару раз просил. Не больше. Но однажды теплым осенним вечером я понял настоящую причину его поведения. Каждый раз после наших встреч он облегченно вздыхал, понимая, что со мной НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. Вздыхал, когда после кофе я на традиционный вопрос: «ну, а вообще как дела в целом?», я так же традиционно отвечал: «да ничего вроде». Потому что дела действительно были НИЧЕГО. СО МНОЙ НИЧЕГО ТАКОГО НЕ ПРОИСХОДИЛО. Я не влипал в истории, не связывался с левыми людьми, от меня не беременели девушки из общежития, я не попадал на бабки, не хамил бандитам, не занимал деньги под его имя, не собирался жениться на ростовчанке, не вступал в левацкие партии, не принимал участие в стрит-рейсинге. Я не стал гомосексуалистом или наркоманом, а значит – НЕ СОЗДАЛ ЕМУ ЗА ЭТО ВРЕМЯ ПРОБЛЕМ. Значит, меня не придется вытаскивать из задницы, отдавать за меня долги, решать вопросы с быками или ментами, разруливать отношения с владельцем разбитой мной машины, страховой компанией, отцом ростовчанки, моим бойфрендом или дилером (хотя последнее не помешало бы). Все шло НОРМАЛЬНО. Именно это вызывало у отца облегчение.
Одно время все вышеизложенное меня ужасно злило. Раздражала и мать, нашедшая себе нового бойфренда и озабоченная своими с ним делами гораздо больше моих. С другой стороны, говорил я себе, она много для меня сделала, и злиться на нее по пустякам просто несправедливо. Вот почему я перенес злобу на отца. Я бесился, вспоминая, что именно из-за его поведения мать уехала в Америку, и семьи не стало. «Именно он, вечно удолбанный своей работой (а скорее всего, молодыми телками), все и разрушил, – говорил я себе. – Если б не этот алчный и похотливый козел, жили бы мы все вместе, и ровно. Без переездов, смен школ и круга общения, драк с неграми и прочего отстоя».
Вот почему у меня эти вечные проблемы с телками – их-то много, а толку мало. Такой уж я раздолбай, гены подвели. Именно из-за них у меня предрасположенность к беспорядочным половым связям, махровый эгоизм, поверхностное и потребительское отношение к женщинам – и вечный похуизм вдобавок.
Но, видимо, я человек отходчивый, потому что, потасовав все эти мысли некоторое время, я решил, что не такие уж они и плохие, мои родители. Просто так у них все вышло, никак то есть. А теперь и мать, и отец – каждый из них – пытаются реализовать то, что однажды/ дважды не выходило. Мысли о новой семье, новом доме, комфорте и всем таком… У каждого из них своя, новая жизнь. С собственными проблемами, переживаниями, недостатками и желанием в этот раз все сделать по-иному. Обычная иллюзия: ТЕПЕРЬ У НАС ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ!.. А я, так уж получилось, оказался в их ситуации почти что крайним. Именно не лишним, а крайним. Говорят, типа, дети объединяют. А как я могу объединить двоих не желающих видеть друг друга людей? Следовательно, придется становиться взрослым. В конце концов, каждый решает свои проблемы сам. Да и реально не самые плохие у меня родители. Мать звонит, отец встречается, помогает. Они меня любят, каждый по-своему. Просто так получилось. И помочь решить мои незначительные проблемы они не в состоянии. Конечно, каждый из них хотел бы побольше со мной общаться, видеть во мне маленького мальчика, только вот мне нужно что-то другое. Не совет ребенку: «не ковыряй рану, быстрее заживет», а разговор взрослых людей со взрослым же человеком. Видимо, время изменилось. Точнее, не так. Время меняется, а у них его остается меньше, чем у меня.
Подумав, я понял, что ярлык «вечный избалованный ребенок, не знающий модели настоящей семьи, не умеющий строить долговременные отношения и не способный брать на себя ответственность», приклеиваемый мне время от времени разными девушками – штука весьма удобная. Точнее, я с ним не согласен в корне, но в целом подобная формулировка меня вполне устраивает. Снова услышав ее в очередной раз от очередной же подруги, я даже радовался. По крайней мере, в конце отношений всегда можно развести руками, грустно покачать головой и сказать: «Да, такая вот хуйня вышла. Ничего не поделаешь. You knew, bitch, I was a snake».
«Come, my lady, come, come my lady. You’re my butterfly, sugar, baby», – мелодия «Linkin Park», установленная на моем мобильном, появляется ненавязчиво, как бы ниоткуда. Кто там еще? «Верасекретарь» – отражается на дисплее. «Сегодня же воскресенье – надо фото для светской хроники сдавать!» – проносится в моей пустой башке. Только Вера тут при чем?
– Привет, – отвечаю я.
– Привет, Андрей, это Вера.
– Ага, узнал.
– Неужели? – звонко смеется она.
– Конечно узнал!
Интересно, ты о наличии определителей номера когда-нибудь слышала?
– Андрей, я сижу в редакции, сегодня верстка началась, – сообщает она мне голосом автоответчика.
– Я в курсе, и чо? – интересно, она, типа, подколоть меня позвонила? – Если ты насчет фотосессии, то я сегодня забираю ее у Марины (кстати, про Марину-то я и забыл, осел!).
– Андрей, ничего забирать не надо, – тихо говорит Вера.
– Э… то есть как? Что-то я не врубаюсь? Мы наконец решили закрыть рубрику «зоопарк»?
– Нет. Просто… просто я сама вчера встретилась с Мариной… она звонила… и… – Вера умолкает.
– И что Марина? Опять говорила про меня всякие гадости?
– Почему гадости? Сказала, что ты ей деньги за съемку не отдал, поэтому она ее нам не передаст.
– Вот сука! – вырывается у меня. – А ты что ей сказала?
– Я поняла, что у тебя, наверное, неприятности.
– Это точно, – хмыкаю я.
– Поэтому я сама с ней встретилась, отдала свои деньги и взяла съемку…
Вот это неожиданный подгон! Признаться, от кого кого, а от Верки я такого не ожидал.
– Слушай, респект тебе, зайка. Ты меня нереально выручила. Я у тебя в долгу, и все такое…
– Осталось только фотографии подписать. Когда тебя ждать?
Еще одна засада!
– Слушай, – я понимаю, что в редакцию мне при всем желании не попасть. – А ты не могла бы мне их по Инету перекинуть?
– Не-а, – Верка явно ждала такого вопроса. – Я дома сижу, у меня Интернета нет, а в редакцию поеду только через два часа.
– У нас чего, на этой неделе всем Интернет отрубили? Как в Китае?
– А у меня его и не было никогда. Я дома не пользуюсь.
– А в редакцию ты через два часа… через два часа я не могу приехать… Блин, что же делать-то?
– Может, ты ко мне приедешь? – ненавязчиво предлагает она.
– К тебе? – понятно теперь, зачем она эти фото у Маринки забрала. Нет, еще одну женщину мне сегодня не потянуть. – Вер, я бы рад, только у меня встреча через час. Я просто не успею. Все на разрыв, понимаешь?
– Да уж… И какие предложения?
– Так-так… – Я перебираю в голове всевозможные варианты, и, как обычно, останавливаюсь на самом безумном. – Вера, а ты сама их подписать можешь? Это же несложно, так?
– Сама?! – Она хохочет. – Да я больше половины изображенных там людей не знаю.
– Да? Тоже мне, головоломка, знание селебритиз! Ну, ты в Интернете посмотри… блин… извини, ерунду сказал, ты же без сети… Слушай, я реально не могу приехать. У меня стройка клуба, у меня… день рождения отца, у меня… зайка, у меня такая куча проблем… – говорю я ей совершенно искренне.
– Бедный, – она пытается изобразить сочувствие. – Ну и что ты предлагаешь?
– Давай… вместе напишем! По телефону.
– То есть? – кажется, Верка аж подпрыгнула на стуле.
– Ну ты, типа, будешь мне называть вечеринку и персонажей на фотографиях, а я назову, кто там стоит. Ты подпишешь и отдашь на верстку. Круто?
– Да… Миркин… ты, я вижу, совсем без башки. – Она постукивает чем-то по столу или по трубке. – Делать подписи вслепую – это уже финиш. Тебя же за это уволят!
– Вер, а мы… а мы никому не скажем, – говорю я доверительно. – Ну, пусть это останется нашим ноу-хау, таким прикольным секретом, а?
– Я даже не знаю, – судя по голосу, подписывать фото вслепую для нее означает вполне реальный экстрим. – Думаешь, у нас получится?
– Я тебя умоляю! Вот скажи, ты Ксению Собчак на фото узнаешь?
– Да, конечно.
– А Ульяну Цейтлину и Марику?
– Ну… вполне…
– А Новикова?
– Певца?
– Какого, к черту, певца? Ресторатора!
– А… кажется, видела пару раз.
– Тогда поехали. Это все, кого тебе необходимо узнать. Вся светская хроника крутится вокруг них. Плюс-минус.
– Поехали… сейчас открою файл. – Она щелкает клавиатурой и вздыхает. Судя по всему, Вера очень сосредоточена. – Всего пять сессий. Первая съемка с открытия какого-то бара, вся площадка в баннерах «Bacardi», семь фото…
– Ага, понял. Подписывай: открытие «Bacardi-бара» в ресторане «Il Fiori».
– Тут на первом фото высокий худой лысый парень, я с ним интервью в «Playboy» читала, и Цейтлина.
– Горобий? Тот вроде не худой. Погоди, в сети посмотрю…
Я набираю «клубы промоутеры интервью» и первой ссылкой мне выдает: «Министерство Правды. Интервью с Игорем Бухаровым». Я захожу по ссылке и, проскролив пару страниц, вижу интервью с московскими клубными деятелями: Петрушиным, Синишей и Андреасом.
– Все, нашел. Пиши: «Ульяна Цейтлина выясняет у Синиши расписание ближайших вечеринок в „Дягилеве“».
– Есть. На следующих фото Ксения Собчак, Анастасия Заворотнюк и Паша Воля из «Комеди».
– Слушай, да ты профессионал! Может, я тебе и подсказывать не буду?
– Да ладно! – Она явно польщена. – Этих-то я знаю, а вот дальше… дальше мужик лысый какой-то стоит в профиль… Бондарчук? Нет, не похож…
– А может, Куценко?
– Может, и Куценко…
– Ну ты чего, не можешь одного от другого отличить?
– Да они тут все похожие… вроде Бондарчук…
– Нифига себе похожие! Один снял «Девятую роту», а другой антикиллера играл. Разбираться надо в таких вещах!
– Да я ни то, ни другое не смотрела. Нет, точно не Бондарчук. И точно не Куценко…
– Так-так-так… Кто у нас еще лысый? А! Это Саша Соркин. Точно, он там был. Пиши – Александр Соркин, ресторатор.
– Написала. Потом подряд идут три фото какой-то девушки с грустными глазами, подстриженной «под мальчика». Или мальчика с глазами «под девушку», не уверена…
– Три подряд… – Я чешу затылок. – Это что за персонаж, которого я попросил три раза щелкнуть? Девушка? Вряд ли… дай подумать…
– Вроде бы девушка, а там… не знаю, в общем…
– Вспомнил! Это украинский дизайнер Шляхтич! Он тогда в Москву приезжал с показом. Точно, это он! Пиши:
«Открытие года в Украинском fashion-бизнесе, молодое дарование – Шляхтич»!
– А «фешн» по-русски писать?
– Почему? Конечно по-английски. Мы же приличное издание. Где ты видела, чтобы слово «фешн» писалось по-русски?
– На следующем фото двое мужчин. Один с бородой и в очках, второй в очках, но без бороды.
– С бородой в галстуке?
– Ага.
– Это Гафин. Пиши: «Александр Гафин с приятелем».
– А кто это?
– Из «Альфа-банка».
– Может, подписать?
– С ума сошла? Это только безвестных лохов подписывают, которые первый раз спонсируют мероприятия. Например, «Лена Чипездрук, ЗАО „Нефтяной дом“, организатор мероприятия» – чтобы не обидеть. А Гафина и так все знают.
– На следующей стоит блондинка с огромными губищами и бюстом, лицо еще такое презрительное, и какая-то телка рядом с собачкой на руках.
– А… это, значит, баронесса фон Шлезвиг-Гешнер.
– Записала. Кстати, а она чо, реально баронесса, по крови? И почему тогда у нее рожа такая крестьянская?
– Ее пра-пра-пра-пра-прадед был правой рукой Вильгельма Завоевателя. В 1066 году, аккурат после завоевания норманнами Англии, Вильгельм пожаловал ее пра-пра-пра-пра-прадеду земли в Йорке, Сассексе и Люблино. С течением времени земли Йорка и Сассекса отошли английской короне, а Люблино осталось. Там в 1958 году и родилась наша будущая баронесса.
– Так она русская? А как она баронесса?
– Вот ты когда замуж выйдешь за принца Эфиопии, будешь принцесса.
– А… про подругу чо писать?
– Так и пиши.
– Как?
– Ну чего тут неясного! «Баронесса фон Шлезвиг-Гешнер и ее подруга с очаровательной собачкой». Или: «ее очаровательная подруга с собачкой». Сути не ме няет.
– Тут опять Цейтлина, Синиша, а потом фото, где две худые девки скачут, задрав руки вверх.
– Ага. Пиши: «Завсегдатаи московских ночных клубов, молодые львицы Маша и Карина до утра отплясывали под сет DJ Алексея Нуждина».
– А ты чего, их безо всяких ориентиров узнал?
– Неважно. Главное, чтобы они себя узнали.
– Так может, это не они?
– Какая разница! Мы олигархов в этом файле всех опознали? Кинозвезд всех? Телочек вычислили? Рублевских красавиц, жен, любовниц наиболее значимых?
– Ну да…
– Ну так кому до этих двух девок есть дело, кроме них самих?
– А может… может, это новые любовницы каких-нибудь крутых нефтяников, а ты их Машей и Кариной назвал? Неудобно получится.
– А надо, значит, этим нефтяникам чаще в свет выводить своих телок. Не примелькались еще. Если я их не знаю, значит, никто не узнает. Вот как примелькаются, так и уточним, а пока будут Машей и Кариной…
– Андрюш, а ты не боишься промахнуться?
– Не боюсь. Это медиа, зайка! Как напишем – так и будет. Все равно больше половины наших читателей на такие вечеринки не попадают. Какая им разница – Маша с Кариной или Вика с Гулей?
– Логично…
– Я вот думаю, – хихикает Вера, – сколько нужно тусоваться, чтобы на самом деле вслепую подписывать фотосессии?
– Года два, но плотно, – отвечаю я, хотя дело, конечно, не в тусовках, а в технологиях.
Как показывает практика, в наше время все можно делать в удаленном доступе: строить клубы, выяснять отношения с девушкой, играть на бирже, подписывать контракты и фотосессии, объясняться в любви…. Главное – это безлимитный тариф!
