Глава 3
Многим, хотя бы понаслышке, знакомо английское наименование – Уорденклиф (Wardencliffe). Есть что-то неотразимо-притягательное в обозначении места, откуда один из великих зачинателей НТР пытался повелевать молниями.
Уорденклиф расположен на берегу пустынного залива, своим горлом выходящего в Атлантический океан. Это примерно в шестидесяти километрах к северу от Нью-Йорка на острове Лонг-Айленд. В полутора десятках километров находится небольшой городок Порт-Джеферсон. Свое название башня и лаборатория получили по имени бывшего хозяина этого участка земли, некоего Джеймса Уордена, директора Северной промышленной компании. Возможно, Тесла хотел польстить ему или у него были какие-то другие соображения, но в любом случае наименование получилось удачное, вполне сравнимое с такими примечательными обозначениями, как Бермудский треугольник, Филадельфийский эксперимент, Розвелл, как ледяные пещеры Антарктиды, в которых сбежавшие нацисты спрятали свои летающие тарелки. В Уорденклифе предполагалось установить первую из станций Всемирной системы, в задачу которых входила бы беспроводная передача энергии по всей Земле. Здесь возникло первое «гиблое место», «аномальная зона», стартовая точка многочисленных непуганых тайн, связанных с именем Теслы.
При всем скептическом отношении к Колорадо-Спрингс этот эпизод биографии изобретателя еще укладывался в границы научной парадигмы, точнее – естественнонаучного мировосприятия и экспериментально-логического метода познания окружающей действительности.
Определение, да простится автору, заумное, не каждому «по москам», однако в нашем случае точность в терминологии необходима для зрительно-ясного ощущения расстояния между понятием «научный эксперимент» и насквозь мистифицированным описанием результатов работ, выполненных в Уорденклифе. Эти страницы биографии «мрачного венгра» полярны по отношению к его действительно выдающимся достижениям прошлых лет.
Потомки поинтересовались у старика – почему так случилось?
Он не ответил.
Но и не прогнал назойливых психонавтов – вероятно, у смертной черты в его страдающем сознании реальные воспоминания окончательно слились с выдуманными им самим эпизодами, омраченными происками врагов.
Так случается.
Но в любом случае у каждого из аборигенов Земли в заначке всегда остается кусочек совести и огрызок истины. Никто пока не избежал последнего допроса, а что мог ожидать от будущего человек, пусть и великий, но с разодранной душой? Тесле удалось глубже других проникнуть в тайны электричества, к сожалению, кроме подлинных движений электронов и вращения магнитных полей, он разглядел там много такого, чего ни во времени, ни в пространстве не бывает. Такие зрительные диспропорции не предвещали в будущем старику ничего хорошего (что в общем-то и случилось), но так ли он был не прав в вызывающем отношении к таинственной сущности, отделявшей непознанное от познанного?
Так ли беспочвенны его посулы овладеть дармовой энергией?
Так ли безнадежна его интуиция насчет нараставших опасностей, отклоняющих вектор человеческих усилий от насущных потребностей человечества, в том числе и в овладении надежными и неограниченными источниками энергии?
* * *
Январь, 1943 год
Гостиница «Нью-йоркер»
Старик наблюдал за утренним Нью-Йорком.
Курил предпоследнюю сигарету в жизни. Курение давалось с трудом, прерывалось глухим кашлем. Жизнь утекала с каждой затяжкой, с каждым воспоминанием, среди которых нашлось место и очаровательным: «…Помнится, люди, жившие возле Уорденклифа, пугались моих экспериментов. Некоторые признавались, что за эти три года они больше бодрствовали, чем спали. Действительно, им посчастливилось познакомиться с поистине невероятными вещами».
Перед самым неприятным моментом – необходимостью потушить сигарету – старика вновь встревожило будущее. Как отчитаться перед грядущей расой? Как доказать, что ему удавалось «проводить расщепление атома без выделения какой-либо энергии»?
Как убедить, что открытие «лучей смерти», способных уничтожать сразу 10 000 самолетов на расстоянии 400 километров», даже если он и преувеличил их возможности, – было сделано из самых благородных побуждений?
Как объяснить, что «его мозг всеми своими активными зонами… непрерывно был занят решением технических задач, поэтому озарения были так часты и настолько удачны, насколько это вообще позволяет организация памяти»?
Как привлечь внимание к высказанной им догадке о существовании эфира?
«Известно, что чем плотнее вещество, тем выше скорость распространения в нем волн. Сравнивая скорость звука в воздухе со скоростью света, я пришел к выводу, что плотность эфира в несколько тысяч раз больше плотности воздуха. Но эфир электрически нейтрален и поэтому очень слабо взаимодействует с нашим материальным миром, к тому же плотность вещества, плотность материального мира ничтожна по сравнению с плотностью эфира. Это не эфир бесплотен – это наш материальный мир является бесплотным для эфира.
Несмотря на слабое взаимодействие, мы все же ощущаем его присутствие. Пример такого взаимодействия проявляется в гравитации, а также при резком ускорении или торможении. Я думаю, что звезды, планеты и весь наш мир возникли из эфира, когда по каким-то причинам часть его стала менее плотной. Это можно сравнить с образованием пузырьков воздуха в воде, пусть такое сравнение очень приблизительно. Сжимая наш мир со всех сторон, эфир пытается вернуться в первоначальное состояние, а внутренний электрический заряд в веществе препятствует этому. Со временем, потеряв внутренний электрический заряд, наш мир будет сжат эфиром и сам превратится в эфир. Из эфира вышел – в эфир и уйдет. Каждое материальное тело, будь то Солнце или самая маленькая частица, – это область пониженного давления в эфире. Поэтому вокруг материальных тел эфир не может оставаться в неподвижном состоянии. Исходя из этого, можно объяснить, почему эксперимент Майкельсона-Морли закончился неудачно».
– Разве в этом рассуждении нет логики? – поинтересовался старик.
Потомки, деликатно сгрудившиеся вокруг, охотно подтвердили – логика есть. Нет доказательств.
Тем не менее нереализованные проекты Теслы, даже те, в которых нет никаких секретов или технических тайн, до сих пор будоражат «моски». К ним относятся попытки передавать энергию по одному проводу или вообще без проводов. Что интересно, Тесла всегда охотно демонстрировал такого рода устройства. Они и сейчас повсеместно и не без успеха воспроизводятся фантазерами, правда, исключительно в виде фокусов или развлекательных трюков. Фантазеров немало, они продолжают подпитывать легенду своими восторгами, но их усилия напрасны.
– Почему?
Потомки попытались втолковать старику: эти идеи не рассматривают полный энергетический баланс в передаче и потерях или делают это неграмотно. Почему-то никто из восторженных поклонников великого мага и изобретателя не задумывается, что такие чудесные достижения должны были быть реализованы на тех же основаниях, как и его действительно дееспособные и эффективные изобретения.
Все эти заявки сопровождаются утверждениями о КПД, превышающим единицу, то есть при передаче энергии она еще и добавляется, кроме той, что была в источнике! Потомки не стали скрывать, что и в наш век существует множество статей, ссылающихся даже на патенты, где будто бы достигнут КПД, равный единице. Правда, чтобы оставаться в ладах со здравым смыслом, кое-кто утверждает, что добавочная энергия проистекает из эфира (вакуума, Образующей Воли Вселенной и тому подобных сущностей). И это несмотря на то, что пока ни в одном эксперименте, ни на каком уровне, ни при каких взаимодействиях не обнаруживается такая вот энергетическая утечка из пространства! А тут без усилий – просто при передаче электричества!
Старик развел руками.
* * *
Как известно, любые грандиозные предприятия, тем более такие знаменитые, как Уорденклиф, обычно начинаются со свадьбы.
Осенью 1900 года Дж. Пирпонт Морган объявил о бракосочетании своей дочери Луизы и своего будущего биографа Герберта Саттерли. Зрелище обещало быть великолепным, список гостей доходил до двухсот сорока человек. Среди приглашенных был и наш герой. В этом обществе «мрачный венгр» чувствовал себя как дома, там присутствовали многие его друзья, в том числе Джон Джейкоб и леди Астор, президент США Уильям Мак-Кинли, Томас Эдисон…
Морган был в отличном настроении и лично приветствовал каждого гостя теплым рукопожатием.
Тесле он заявил:
– Я прочитал вашу статью в «Сенчури», мистер Тесла. Я поражен…
Когда кто-то упоминает – с восхищением или с неприязнью – о «ненасытных акулах капитализма», имя Джона Пирпонта Моргана-старшего приходит на ум одним из первых.
Если не считать его современника Джона Рокфеллера, приказавшего засунуть бревно в нефтепровод своего конкурента, Морган – самая примечательная фигура в том историческом промежутке, который до сих пор по неистребимой марксистской привычке называют «началом эпохи монополистического капитализма». Впрочем, марксисты знали, что говорили, когда обозначили последнее десятилетие девятнадцатого века и первые полтора десятка лет двадцатого – до Первой мировой войны – временем «хищных биржевых конкистадоров».
Джон Пирпонт Морган-старший, безусловно, является самым запоминающимся символом той эпохи, как, впрочем, и знакомый нам Джон Астор, однако в отличие от владельца «Уолдорф-Астории», романтика и джентльмена, Морган был куда более сложной и гротескной фигурой. Главной его чертой можно считать отсутствие иллюзий и жалости к своим партнерам и конкурентам. Однако только этим замечательным свойством его характер ограничить нельзя. Знаменитый финансист покровительствовал молоденьким танцовщицам, являлся ярым собирателем произведений искусства. За несколько десятков лет он перевез на Северо-Американский континент много из того, чем гордилась старушка Европа, – от византийских медальонов одиннадцатого века и «Библии Гуттенберга» до картин Рембрандта и первых набросков романов Ч. Диккенса, так что искать в нем прототип бунинского «господина из Сан-Франциско» было бы неверно.
Но прежде всего это был матерый волк, охотившийся на свои жертвы в биржевых джунглях капитала. Морган был создателем первой финансовой империи в США. Он также считается основателем шести индустриальных гигантов: «Америкэн телефон энд телеграф», «Дженерал электрик», «Интернэшнл Харвестер», «Юнайтед стейтс стил корпорейшн», «Вестингауз электрик корпорейшн» и «Вестерн юнион». Враги и друзья называли его Юпитером, его репутацию никто не подвергал сомнению. Моргану удалось построить международную банковскую империю, по мощи и узнаваемости бренда сравнимую с банковскими домами Ротшильдов и Берингов.
Его философское кредо – долой конкуренцию! Он открыто заявлял, что соперничество за долю на рынке обескровливает предприятия, а потому Джон Пирпонт Морган массово скупал компании и прослыл мастером слияний и поглощений.
Не занимая никакой государственной должности, Дж. П. Морган контролировал массовый перелив капитала из Европы в Соединенные Штаты. На закате лет, фактически действуя на свой собственный страх и риск, Морган спас от краха Нью-йоркскую фондовую биржу.
Родился он в семье американского финансиста Джуниуса Моргана. В детстве был слаб здоровьем и страдал от кожных заболеваний, воспаления легких, артрита, легкой формы эпилепсии. Соседи говорили, что у маленького Джона дурная кровь, и это была чистой воды правда.
Морган-старший воспитывал сына железной рукой – наследник должен был превзойти отца. Джуниус строго следил за тем, чтобы сын правильно выбирал себе друзей, частенько переводил его из школы в школу и не баловал душевным теплом – мальчику, по полгода проводившему в постели, отчаянно не хватало любви. Но, несмотря ни на что, Джон Пирпонт Морган исхитрялся расти смышленым, веселым и бойким мальчишкой. Он никогда не делал уроков и тем не менее отлично учился, обожал животных и ужасно любил экскурсии в лес и в горы.
Высшее образование Джон получил в Германии, в Геттингенском университете, затем вернулся на родину и попытал счастья в Нью-Йорке. Начал с пяти акций Тихоокеанской почтово-пароходной компании по 63 доллара каждая. Отец не одобрил сделку – мол, суда компании не раз терпели кораблекрушения, а акциями предприятия спекулировали все кому не лень. Так и вышло. Год спустя Моргану пришлось продать пакет акций с общим убытком почти в 1,5 тысячи долларов. Следующая попытка – на взятые в долг у отца деньги он купил одну акцию Центральной мичиганской железнодорожной компании. Через месяц молодой человек продал бумагу со 100-процентной прибылью.
Во время Гражданской войны (1861–1865 гг.) вошедший во вкус Джон Морган на время изменил ценным бумагам и взялся за торговлю оружием. В начале войны он вместе с компаньонами приобрел у южан вышедшие из строя винтовки и продал их северянам, заработав на этой сделке 25 % чистой прибыли. Дело о спекуляциях с оружием попало в комиссию американского конгресса, однако к ответственности Пирпонта Моргана не привлекли – его выручили связи в правительстве.
Вскоре за счет махинаций на государственных банковских билетах заработки Джона Пирпонта удвоились. Затем последовали проделки с валютой и золотом. Джон начал оптово скупать в Нью-Йорке «презренный металл» и перепродавать его в Англию. Когда в Нью-Йорке стало катастрофически не хватать золота, он и его напарник продали остававшийся у них драгметалл, заработав на этой операции 132 тысячи долларов чистой прибыли.
Конкуренты и коллеги Моргана с Уолл-стрит сочли сделку проявлением необычайной смекалки, и репутация молодого спекулянта не пострадала. Только отец Джуниус был вне себя. Спекуляции на золоте во время кризиса валютной системы в США Джуниус считал неэтичными. Старый Морган пригрозил сыну разрывом профессиональных отношений и разделом банковского имущества. Впрочем, свои угрозы он не воплотил в жизнь, а вместо этого подыскал непослушному сыну компаньона-наставника. Впрочем, подчиняться наставнику молодой Морган не захотел и, реорганизовав банк, отправил того в отставку.
Вскоре небольшой банк Джуниуса превратился в финансовую империю.
К тому моменту в полной мере выявился еще один талант Моргана – виртуозное умение улаживать корпоративные конфликты.
И вовремя!
После Гражданской войны в США начался промышленный бум. Сеть железных дорог с невообразимой скоростью начала покрывать Соединенные Штаты. Джона очень заинтересовал этот новый вид бизнеса. Строительство в то время существенно зависело от банковских учреждений, кредитовавших железнодорожные компании. Многочисленные акционеры и держатели облигаций железнодорожных компаний не могли эффективно контролировать деятельность менеджеров. А потому вместо акционеров такими предприятиями часто управляли банкиры.
В 1869 году крупный американский бизнесмен Джей Гоулд попытался отобрать у Пирпонта контроль над небольшой железнодорожной компанией. Гоулд хотел присоединить ее к своей Эрийской железной дороге. Когда Пирпонт отправился в Европу, Гоулд вместе с компаньоном Джеймсом Фиском начал скупать акции, Фиск даже пытался силой захватить собственность конкурента. Когда Морган вернулся в Нью-Йорк, он первым делом докупил 600 акций своей компании и отправился в суд – подавать иск на Гоулда и Фиска. Суд Морган выиграл и… сдал железную дорогу Гоулду в аренду сроком на 99 лет.
Помимо железных дорог, Морган интересовался и другими отраслями. Банк Моргана участвовал в создании крупнейшей сталелитейной компании «Юнайтед стейтс стил корпорейшн», электротехнической фирмы «Дженерал электрик», финансировал пассажирские перевозки в Атлантике.
Каждой весной Морган на три месяца уезжал в Европу и методично, так, как будто приводил в порядок молотилку или паровоз, восстанавливал нервы – затем брался за работу. За девять месяцев Джон успевал сделать столько, сколько другим не удавалось и за двенадцать. Морган по-прежнему много болел, но ему удалось настолько сжиться со своими хворями, что они почти не досаждали ему.
Он контролировал все и вся, не упускал ни одной детали, носил с собой дюжину записных книжек, а когда его бизнес так разросся, что один человек уже не мог за всем уследить, поменял блокноты на такое же количество помощников. Его агрессивная, напористая и колючая манера вести переговоры поражала воспитанных в добропорядочном викторианском духе партнеров. Морган первым на постоянной основе ввел в бизнес законы военного времени. Высшую меру – расстрел – здесь заменяло самоубийство.
Говорили, ему была свойственна сатанинская безжалостность, и тот, кто задел его самолюбие хотя бы по мелочи или попытался навязать свою волю, не мог рассчитывать на пощаду.
Говорили, что он нежно любит кошек и собак, помогает бедным, верен друзьям, великодушен по отношению к женщинам.
Говорили, что взгляд его больших, широко расставленных глаз не могут выдержать даже очень сильные люди: это все равно что смотреть на прожектор несущегося прямо на тебя паровоза.
Это, конечно, преувеличение, свойственное писакам, пытающимся с достойной лучшего применения неукротимостью отыскать сенсации в самых обыденных сценах человеческой комедии.
Куда большее впечатление производил нос Джона Моргана. С юности магнат страдал кожными заболеваниями, и его свекольно-красный бесформенный отросток (на официальных фотографиях подретушированный) часто распухал и покрывался бородавками.
Торговец произведениями искусства, имевший несчастье столкнуться нос к носу с разгневанным Морганом, так описывал этот случай:
«Я был не готов к встрече… Я уже слышал про его уродство, но увиденное так потрясло меня, что на какое-то мгновение я лишился дара речи. Я вынужден был глубоко вдохнуть, чтобы на моем лице не отразился ужас, который я испытал, глядя на эту омерзительную свекольную грушу.
Мистер Морган оказался сообразительным малым. Он мгновенно оценил мою уловку, и его маленькие пронзительные глазки зловеще уставились на меня. К счастью, он почувствовал, что я не испытывал отвращения, только жалость – и это спасло меня. Какое-то время, показавшееся мне вечностью, мы стояли друг против друга, не говоря ни слова. Когда я наконец открыл рот, то смог лишь хрипло откашляться.
Он хмыкнул».
К тому моменту, когда старшая дочь Моргана Луиза выходила замуж, ее отец находился в зените могущества и славы.
Вот что пишет Саттерли о причинах, по которым безжалостный финансист решил поддержать рискованный «беспроводной» проект Теслы: «Уходящий год стал свидетелем успешной работы многих металлургических компаний. Все они разбогатели настолько, что возникла потребность пустить пыль в глаза. Гейтс ввязался в темные делишки на Уолл-стрит. Судья Мур начал покупать породистых лошадей. А Рейд и другие, наоборот, вложили средства в большие сельские поместья В порядке вещей были грандиозные ужины и роскошные развлечения в «Уолдорф-Астории», в «Шерри» и повсюду, где собирались представители элиты. Все они думали, что этому не будет конца».
Чтобы не отставать от других и не прослыть белой вороной, Морган тоже ударился в чудачество. Он решил поставить на знаменитого изобретателя, невзирая на то, что непредсказуемость Теслы, его патологическая неприязнь к похитителям изобретений, а также дерзкие, порой перехлестывающие за грань здравого смысла заявления вкупе с неумением держать слово очень вредили его репутации.
Безусловно, как всякий здравомыслящий американец, Морган считал, что каприз должен приносить доход. Пример Вестингауза, с которым Моргану удалось договориться, был заразителен, тем более что «Дженерал электрик» после объединения с компанией Вестингауза в Ниагарском проекте получила возможность в полной мере использовать реальные патенты Теслы, не выплачивая тому ни цента.
Потомки полагают, что пример Астора только подзадорил Моргана. Финансист, всегда несколько скептически, если не сказать презрительно, относившийся к «этому писаке, сочинившему пасквиль на Юпитера и его младшего партнера Сатурна», очень рассчитывал, прикупив Теслу, утереть тому нос.
К тому же следует учесть, что младшая сестра Луизы Анна Морган была покорена блестящим ученым, и между ними завязалась дружба.
* * *
Январь, 1943 год
Гостиница «Нью-йоркер»
– Да, – подтвердил старик, – мы до сих пор переписываемся. Это была светлая девушка и верный друг, в отличие от ее папаши и брата.
В 1900 году меня пригласили на День благодарения. Это был замечательный праздник, с индейкой, традиционными четырьмя видами пирогов. В конце вечера я получил приглашение и на Черную пятницу. Помнится, я не подкачал – принес с собой чудные разноцветные электрические лампочки, испускающие свет в виде блестящей паутины, а также особое устройство, при подключении которого у человека волосы вставали дыбом, и другие беспроводные штучки. В качестве подарка я преподнес Анне свои фотографии из Колорадо-Спрингс.
После обеда мы душевно поговорили с Морганом.
Он умел быть обходительным – не любезным, а именно обходительным. Этакий мурлыкающий насытившийся тигр.
Просмотрев мои фотографии из Колорадо-Спрингс, Джон поинтересовался – как мне удалось выжить среди этих молний?
Пришлось объяснить, что во время разряда меня там не было. Фотохудожник впечатал меня после.
Морган согласился, что я поступил умно, и тут же перевел разговор на Уайта – мол, тот пришел в восхищение от моей идеи построить башню для беспроводной всемирной связи.
Я попытался объяснить, что для передачи сообщений на любое расстояние без проводов становятся ненужными длинные и дорогие кабели. Экономятся сотни тысяч тонн меди. Мое изобретение мало того что позволяет производить сколь угодно лошадиных сил, оно также дает возможность доставлять их в любую точку земного шара, невзирая на степень удаленности от передатчика.
– Что же будет служить приемником?
– Приборы. Телеграфные ключи, телефоны, часы, дистанционная фотосъемка.
– Вы можете передать изображение? – подняв брови, спросил Морган.
– В телефотографии нет ничего нового. Эдисон работал над ней с тех пор, как на выставке 1893 года был представлен прибор Элиша Грея. Мои патенты просто позволяют обойтись без проводов.
– Не будем забегать вперед, мистер Тесла. Насколько я понял Уайта, вы вели разговор исключительно о передаче телеграфных сообщений. Вот и давайте останемся в рамках этой темы. Я простой человек и хочу найти способ подавать сигналы идущим навстречу судам во время тумана, отправлять сообщения в Европу и, находясь в Англии, узнавать цены на Уолл-стрит. Вам это под силу? Вы в состоянии передавать телеграфные сообщения на такие расстояния?
– Безусловно, мистер Морган.
– А как насчет секретности? Может ли кто-нибудь получить доступ к закрытой информации? Я не собираюсь предоставлять фору своим конкурентам или общественности.
– Я могу гарантировать абсолютную безопасность всех сообщений. У меня есть право монополии в Штатах и в Европе.
– Каковы ваши финансовые требования?
– Для осуществления всего проекта понадобится не менее десятка лет и большие финансовые средства, однако первый этап обойдется значительно дешевле. Мне известно, что имею дело с величайшим филантропом, и поэтому без колебаний предоставляю вам право самому назначить сумму.
– Давайте обойдемся без лести, мистер Тесла. Говорите прямо, сколько это будет стоить?
– Для начала потребуются две передающие башни: одна – для передачи сообщений через Атлантический океан, другая – через Тихий. На строительство первой пойдет примерно сто тысяч долларов, а на вторую около четверти миллиона.
– О каждом океане мы поговорим по отдельности. Где вы собираетесь ее строить?
– Есть одно местечко на Лонг-Айленде. Его мне посоветовал Райт. Там тихо, пустынно и цена за землю приемлемая.
– Почему бы вам не возвести башню вблизи Ниагарской электростанции? Мой секретарь сообщил, в этом случае можно существенно сократить издержки. Во-первых, земля там ничего не стоит; во-вторых, президент Ниагарской компании готов предоставить вам электроэнергию, извлекаемую из водопада, за бесценок или вообще даром.
– К сожалению, Ниагара расположена вдали от океанского побережья.
– А может, от Нью-Йорка? – спросил Морган. – Как мне объяснили, в этом деле две или три сотни миль решающего значения не имеют. Впрочем, выбор за вами. Меня же интересует, что я получу после постройки станции на побережье Атлантики?
– Мощность передающей станции будет равна мощности по крайней мере четырех океанских кабелей, само строительство займет шесть-восемь месяцев.
– А Маркони? Мой секретарь утверждает, его расходы составляют одну седьмую часть от ваших.
– Возможно. Но у него нет ключевых элементов, которые имеются только в моих патентах, а также в приборах, конструкции которых были опубликованы в статьях за 1890 и 1893 годы, когда Маркони еще держался за материнскую юбку.
– Во время прошлогодней регаты на Американский кубок он передал четырнадцать сотен слов с корабля на берег в гавани Нью-Йорка. Я там был, видел его оборудование.
– Детская забава. Он использует аппаратуру, созданную другими, и неподходящую частоту. Малейшие изменения погоды помешают передаче сообщений; кроме того, у него нет оборудования для связи по выделенным каналам. Мистер Морган, я испытал его частоты Герца, и поверьте, они не обладают коммерческими достоинствами.
– Что в них плохого?
– Например, они не задействуют естественные электрические токи Земли. Мои токи – токи Теслы – настроены на частоты нашей планеты. Это незатухающие колебания, а не пульсирующие сигналы. Короче говоря, мой способ лучше всего подходит для передачи независимой информации и обеспечения полной надежности.
– У меня есть статья с фотографиями Маркони, которая противоречит вашим высказываниям. Британский почтамт использует волны Герца, и небезуспешно. Некий адмирал передал мне в Англии газетный репортаж, в котором сообщается, что передатчики Маркони обеспечили надежную связь на расстоянии свыше восьмидесяти миль. «Это настоящий триумф! – утверждал адмирал. – Наши корабли направлялись легко и уверенно, что было бы невозможно без этих удивительных сигналов». У меня также есть статьи, в которых ставится под сомнение, будто вы отправляли сообщения далее стен вашей лаборатории.
Мне стало обидно. Даже этот умнейший человек не смог отличить зерна от плевел. В этом доме мне больше делать было нечего. Я поблагодарил хозяина за гостеприимство, однако мистер Морган остановил меня. Он как-то странно выразился – что-то в том духе, будто мы вполне можем вести дела. Затем он попросил дать ему время обдумать мое предложение.
– Говорят, он два дня раскладывал пасьянсы, изучал мои патенты, заглядывал в мою статью, посвященную увеличению энергии человечества, которую вы разгромили, – выговорил старик грядущей расе. – Неделю он не говорил ни «да» ни «нет». Я решил отправить ему письмо.
«10 декабря 1900 года.
Уважаемый мистер Морган,
Высоко ценя ваше время, в прошлую пятницу я позволил себе уйти пораньше, чтобы набросать несколько сжатых тезисов, которые при небольшом усилии с вашей стороны окунут вас в мир тех сведений, которые я накопил ценой тяжких трудов».
Далее я сослался на немецкого профессора Адольфа Слаби, назвавшего меня «отцом телеграфии». К письму были подверстаны высказывания лорда Кельвина и сэра Уильяма Крукса, которые восторженно отзывались о других моих изобретениях в этой области, в частности об осцилляторе для генерации радиочастот.
«…Прошу простить меня за это отступление. Хочу напомнить – мои патенты в этой еще не до конца исследованной области обеспечат вам более надежные преимущества, чем мои патенты на многофазную систему передачи электроэнергии, если, конечно, вы захотите их получить, Мои изобретения запатентованы в США, Австралии, Южной Африке и Европе…»
Свое письмо я закончил задиристо:
«Позвольте напомнить, что, если бы мир был полон одних малодушных и скупых людей, не было бы великих открытий. Рафаэль не создал бы своих шедевров, Колумб не открыл бы Америки, не был бы проложен атлантический кабель. Вы именно тот человек, который должен заняться моим предприятием, потому что оно принесет неисчерпаемые блага человечеству».
Некоторое время старик смаковал в уме это дорогое для него воспоминание.
Чтобы вернуть его к реальности, психонавты телепатическим образом подвигали по столу пачку с сигаретами.
Хозяин очнулся.
– В ответном письме Морган предложил мне прислать изложенный на бумаге черновик контракта и детали будущего предприятия.
Во время рождественских праздников произошло окончательное объяснение. Морган решительно настаивал на условии, что в будущем предприятии он будет исключительно пассивным партнером. Это условие он почему-то объявил шепотом.
– Вы понимаете, что это значит, мистер Тесла?
– Да, сэр, понимаю.
– Отлично. Буду с вами откровенен. У меня сложилось о вас не очень хорошее впечатление. Вы противоречивы, хвастливы, и, не считая сделки с Вестингаузом, вам еще только предстоит доказать жизнеспособность других ваших изобретений. С другой стороны, я ценю ваш талант, поэтому выложу карты на стол. Если мы станем партнерами, прежде всего мы должны твердо определиться в конечной сумме. Запомните, вам не удастся уговорить меня дать вам еще. Для начала мне нужна передающая станция для установления связи через Атлантику. Только станция! Сколько это будет стоить, мистер Тесла?
Старик надолго замолчал, потом признался:
– Я тогда сморозил откровенную глупость! Я растерялся! Кто бы не растерялся, получив предложение – я имею в виду деловое предложение! – от самого Моргана?!
Пауза.
– Со мной такое случалось… Я неожиданно заявил, что мне не нужны деньги. Мне дорога сама возможность сотрудничества с таким великолепным человеком, как он, мистер Морган. Я заявил, что никто, кроме него, не может определить истинную ценность научного открытия и великого изобретения. Это была несусветная глупость. Не знаю, что со мной случилось, и объяснить эту слепоту иначе, как воздействием чуждых, противоборствующих мне сил, не могу. Я предложил мистеру Моргану самому назначить цену.
Но я не на того напал. Моргана ничем нельзя было сбить с занятых им позиций. К моему предложению он отнесся скептически и, наведя на меня свой артиллерийский нос с крупной бородавкой на боку, потребовал:
– Этого недостаточно. Дайте мне конкретику. Мне нужны цифры.
– Во время нашей первой встречи я уже озвучил цифру – сто тысяч долларов. Этого должно хватить для строительства трансатлантического передатчика высотой девяносто футов (28 метров).
– Вы, наверное, имели в виду сто пятьдесят тысяч на возведение башни и половину капитала компании?
Морган полез за чековой книжкой, выписал чек и передал его изобретателю.
От такой суммы у меня закружилась голова. Я сделал еще одну глупость – предложил мистеру Моргану негласно взять на себя управление предприятием.
Дальше – больше. Меня понесло, и я настоял, чтобы к нему перешел пятьдесят один процент акций. Я был согласен на сорок девять.
Он потер переносицу, затем как-то странно посмотрел на меня и согласился:
– Ладно, по рукам. Как только документы будут подписаны, вы до окончания кредита сможете обращаться в дом Моргана.
* * *
Наступила долгая томительная тишина.
Сколько она может продлиться?
Потомки переглянулись – у нас не было времени. Был полдень 7 января. Приближались сутки, обозначенные в календаре как 8 января 1943 года.
День исчезновения.
Старик потянулся за пачкой, но, уловив смятение потомков, поинтересовался:
– Уже скоро?
– Еще одна сигарета.
Голос у него дрогнул.
– Так мало?! В нашем роду было много долгожителей. Мой дальний родственник прожил сто двадцать девять лет. Я рассчитывал на сто пятьдесят лет, потом снизил этот порог до ста десяти. Оказывается, меня ограничили восьмьюдесятью шестью.
Потомки заволновались, окатили старика волной соболезнований.
Старик задумался.
– Конечно, это сущие дьявольские козни. Вы согласны?
В его вопросе не было и грамма насмешки. Его мысли были заняты другим. Он пытался в деталях вообразить легенду, позволившую убедить грядущую расу в своей неземной проницательности, а для этого лучше способа, чем предупреждение о скрытой угрозе, не бывает. Пусть потомки содрогнутся, столкнувшись с неодолимым могуществом силы, сломавшей жизнь ему и десяткам других мудрецов, попытавшихся проникнуть в сущность зла.
Это был беспроигрышный ход!
Сколько лет жизни ни отпустила бы ему судьба, он бы по-прежнему спасал человечество, измышлял всемирные проекты, давал дерзкие интервью, отрицал очевидное и, возможно, довел бы до внедрения одну из своих самых загадочных и монументальных идей.
А может, как и теперь, все ушло бы в песок, в громы и молнии против конкурентов, в длинные, не без самолюбования и напыщенного философствования статьи, в которых этот отходивший в мир иной старикан начал бы доказывать, что соблюдение личной гигиены есть наипервейшее условие любого, самого крохотного человеческого счастья, пусть даже такие сентенции были слишком мелки для повелителя молний и пророка нового века.
Без всяких кавычек, ведь только он умел воспроизводить шаровые молнии искусственным путем.
Мы до сих пор не научились!
Старик, как видно, сердцем уловил смертную капель ускользающих минут и вернулся к Уорденклифу.
– Морган не был бы Морганом, если бы не попытался наложить лапу на все мои патенты, в том числе и на концерн, обладающий привилегиями на осветительные приборы, о чем и речи не было в предварительном разговоре.
Я сразу почуял опасность, но предотвратить катастрофу не сумел. Друзья отвернулись от меня. Я попытался связаться с Астором, обладавшим правами в этой области, однако Джейкоб уклонился от ответа. Он решил умыть руки. Я остался один на один с носатым тигром и, вместо того чтобы проявить твердость, легкомысленно согласился сыграть по правилам, установленным этим бандитом с большой дороги.
Это безусловно была ошибка. Я успокаивал себя тем, что, имея на руках такую кучу денег, обязательно добьюсь успеха, а победителей не судят! Я был уверен в себе. В идеях у меня никогда недостатка не было.
После паузы старик не постеснялся подкинуть нам сомнительную наживку:
– Если откровенно, у меня всегда были сомнения насчет Пирпонта. Зачаток хобота, выступавший на его лице, не раз наводил меня на мысль, что этот делец не так прост и доброжелателен, каким хочет казаться. Нет ли здесь незримой связи с потусторонней силой, и «кем» могла оказаться эта сила?
Теперь мне известен ответ.
Мои слова должны быть зафиксированы в точности. Я обязательно проверю, что вы там напишете обо мне в своей книге.
Психонавты озабоченно глянули на автора. Такого рода всемогущество произведет впечатление на кого угодно. Что здесь можно ответить? Что нам не привыкать? Что, отправившись в психиатрическое путешествие, надо быть готовым ко всяким неожиданностям?
Старик вызывающе подтвердил:
– Я уверен, устами Моргана мне предложили компромисс. Об этом мне поведала голубка. Она первой предупредила меня насчет Гиблого облака. Как только выкурю последнюю сигарету, я обязательно вернусь к этой истории. Я обязан предупредить грядущую расу об опасностях, исходящих от облаков, туманов и всяких прочих скоплений чуждых людям испарений.
Они порождают микробов!
В неисчислимом количестве!..
Впрочем, с сигаретой можно подождать.
Задумайтесь, с какой стати человечество так настойчиво рвется в космос? Почему наши мечты о лучшей доле, о победе над природой связаны с покорением свободного пространства? Почему лежащие у наших ног водные бездны, как, впрочем, и недра земные, – волнуют нас куда меньше, чем межзвездные дали? Люди видят угрозу в метеоритах, кометах, астероидах, в безумствах Солнца, в нашествии марсиан. Ищут следы инопланетных чудовищ и не замечают, что землетрясения, потопы, воздушные бури губят куда больше людей, чем эти придуманные страшилки.
Сколько можно с легкомысленной беспечностью относиться к опасностям, поджидающим у собственного порога, и пугаться мифических угроз, которые якобы готовит нам звездная бездна?! Звездам нет дела до нас. Они загнали нас в ловушку, и эта ловушка называется «скоростью света». Кое-кто утверждает, что этот предел невозможно превзойти!
Тогда зачем нам космос?
Мы занимаем там такое ничтожное место, что вполне можем увернуться, как мышь уворачивается от гусениц трактора. Но попробуйте укрыться от цунами! Не есть ли такого рода одержимость золотым сном?!
Мы никогда не просыпаемся!
Мы не желаем просыпаться!
Мы предпочитаем воевать с призраками. Задумайтесь, кто их рождает? Уже не самое ли жуткое в мире привидение?
Потомки задумались и устами автора напомнили:
– Давайте вернемся к Уорденклифу.
– Хорошо. 1 марта 1901 года я подписал контракт с Морганом, а тринадцатого марта, в мой любимый день, я вернул Вестингаузу 3045 долларов. Теперь с долгами было покончено, и я мог продолжать свой путь.
