К вечеру субботы герцог Анри впал в бешенство, обуянный той яростью, какая находит порой на молодых людей, когда те понимают, что мир не желает подчиняться их самоуверенным желаниям.

– Прочь с глаз моих! – рявкнул герцог на Пьера. – Ты уволен! Чтобы ноги твоей впредь тут больше не было!

Впервые за все время знакомства Пьер испугался гнева Анри – по-настоящему, так, как когда-то боялся гнева его отца Меченого. В животе внезапно родилась тупая боль.

– Ваша светлость, я все понимаю…

Пьер сознавал, что с мечтами и со службой будет покончено, если он не сумеет уболтать герцога и не докажет свою полезность.

– Ты предрекал мятеж! – прорычал Анри. – И где твои мятежники, скажи на милость?

Пьер беспомощно развел руками.

– Королева-мать вмешалась. Если бы не она…

Разговор проходил в особняке де Гизов на улице Вьей-дю-Тампль, в той самой маленькой зале с роскошной обстановкой, где Пьер много лет назад впервые беседовал с герцогом Франсуа и кардиналом Шарлем. Сегодня, как и четырнадцать лет назад, Пьера унижали. Но тогда он был простым студентом, уличенным в том, что своевольно прикрывался именем де Гизов. А теперь ему грозило лишиться всего, чего он добился с тех пор. Вообразив злорадные ухмылки и лживое сочувствие на лицах своих многочисленных врагов, Пьер едва не разрыдался.

Жаль, что тут нет кардинала Шарля. Де Гизам сейчас пригодились бы его жестокость и изворотливость. Но Шарль убыл в Рим по церковным делам, и Пьер остался один.

– Ты пытался убить Колиньи, но не сумел! – бушевал Анри. – Какой от тебя прок?

Пьер скривился.

– Я советовал Бирону взять мушкет, а не аркебузу, но он сказал, что мушкет будет слишком тяжелым.

– Потом ты уверял меня, что гугеноты все равно восстанут, пускай Колиньи только ранен!

– Кто знал, что король навестит Колиньи в постели? Это погасило страсти.

– Все твои задумки провалились! Скоро гугеноты разъедутся из Парижа, и мы не сможем их примерно наказать – а все потому, что я послушал тебя! Больше я такой глупости не сделаю!

Под напором ярости герцога Пьер пытался мыслить здраво. Он твердо знал, что именно нужно предпринять. Но согласится ли Анри его выслушать?

– Ваша светлость, я спрашивал себя, как бы поступил ваш дядюшка, кардинал Шарль…

Анри от этих слов заметно растерялся. Его лицо, искаженное яростью, слегка разгладилось, во взгляде появилось любопытство.

– Ну, и до чего же ты додумался?

– Мне кажется, он предложил бы действовать так, будто мятеж протестантов начался на самом деле.

Герцог отказывался понимать.

– Что ты имеешь в виду?

– Давайте ударим в колокол церкви Сен-Жермен-Л’Оксерруа. – Пьер достал из кармана свою книгу в черном переплете, куда исправно заносил имена протестантов и назначенных для каждого из них убийц-католиков. – Верные вам люди решат, что гугеноты восстали, и начнут резать виновников, дабы спасти короля.

Анри явно опешил от чудовищной дерзости этого плана, но не стал его отвергать, и Пьер приободрился.

– Гугеноты будут защищаться, – проговорил герцог, размышляя.

– Надо вооружить ополчение.

– Это может сделать лишь старшина купцов. – В Париже так именовали градоначальника. – А меня он не послушает, даже если я прикажу.

– Оставьте его мне. – Пьер весьма смутно представлял себе, как справится с этим делом, но главное было в том, что он снова завладел расположением Анри; с подробностями будем разбираться потом.

– Ты уверен, что ополчение одолеет гугенотов? – осведомился герцог. – В предместьях тысячи еретиков. Что, если они двинутся в город защищать своих братьев? Поди разбери, чья возьмет.

– Мы закроем городские ворота. – Париж был обнесен крепостной стеной, вдоль которой, на большем ее протяжении, тянулся ров с водой. От каждых ворот в стене через ров был переброшен мост. При запертых воротах войти в город или покинуть его было затруднительно.

– С этим опять к старшине купцов.

– Как я уже сказал, его оставьте мне. – Сейчас Пьер был готов пообещать что угодно, лишь бы снова войти в милость к герцогу. – Вы велите своим людям, чтобы те приготовились ворваться в дом Колиньи и прикончить адмирала, когда я подам сигнал.

– Колиньи охраняет Коссен с пятью десятками королевских стражников. И там еще телохранители адмирала.

– Коссен – человек короля.

– Что, король его вдруг отзовет?

Пьер ответил первое, что пришло на ум:

– Коссен подумает, что король его отзывает.

Герцог пристально поглядел Пьеру в глаза.

– Ты уверен, что сможешь все это провернуть?

– Да, – солгал Пьер, твердо решивший не упускать благоприятный случай. – Вы сами ничем не рискуете, ваша светлость. Если у меня ничего не выйдет, получится просто, что вы зря собрали своих людей, только и всего.

Это убедило молодого герцога.

– Сколько времени тебе нужно?

Пьер встал.

– Вернусь до полуночи.

Очередное обещание, насчет которого он не имел понятия, удастся ли его сдержать.

Пьер вышел из залы, не забыв забрать свою драгоценную книгу.

Снаружи поджидал Жорж Бирон.

– Седлай двух лошадей, – распорядился Пьер. – У нас много дел.

Через главные ворота выезжать было нельзя, у них толпились гугеноты, осыпавшие де Гизов проклятиями. Протестанты – как и едва ли не все парижане – винили герцога Анри в покушении на своего предводителя и жаждали крови, но пока не предпринимали ничего такого, что побудило бы охрану особняка открыть по ним огонь. По счастью, особняк был весьма велик, занимал целый квартал, и ворот в нем имелось множество. Через одни из боковых Пьер с Бироном и выехали.

Они двинулись на Гревскую площадь, где проживал старшина купцов. Узкие и извилистые парижские улочки, по которым пролегал их путь, словно воспроизводили наяву течение мыслей в разуме Пьера. Он давно дожидался подходящего случая, но все обернулось совсем не так, как он предполагал, и приходилось придумывать, что называется, на ходу. Пьер дышал глубоко, стараясь успокоиться. Пожалуй, игры азартнее он еще в жизни не вел. Многое, очень многое могло пойти не так. Если выпадет хотя бы одно звено в плане, все окажется насмарку. И тогда уже будет не отговориться, не спастись от гнева герцога. Жизни в достатке и при власти, положению доверенного советника при де Гизах придет постыдный конец.

Лучше об этом не думать.

Должность старшины занимал богатый печатник по имени Жан ле Шаррон. Пьер оторвал его от ужина в кругу семьи и сообщил, что король желает его видеть.

Это была откровенная ложь. Поверит ли Шаррон?

Печатник до сего дня пробыл городским старшиной всего неделю, а потому его потрясло появление у дверей знаменитого Пьера Омана де Гиза. Услышав же о королевском приглашении, он и вовсе забыл думать о чем-либо еще, чересчур взволнованный и обрадованный, чтобы усомниться. Словом, он тут же стал собираться. Первый камешек лег в основание кучи, которую предстояло сложить.

Ле Шаррон оседлал лошадь, и трое мужчин в сумерках поскакали к Лувру.

Бирон остался ждать на квадратном дворе, а Пьер повел Шаррона внутрь. Положение Пьера было достаточно высоким для того, чтобы попасть в гардеробную, то есть в залу непосредственно перед королевскими покоями.

Очередное препятствие. Король Карл не вызывал к себе ни Пьера, ни тем более Шаррона. А сам Пьер не принадлежал к высокородным – совсем наоборот – и потому не мог рассчитывать, что его незамедлительно пропустят к королю.

Оставив ле Шаррона маяться у стены, Пьер заговорил с мажордомом.

– Будьте любезны, – произнес он спокойным, уверенным тоном, не допускавшим и намека на возражение, – передайте его величеству, что я доставил послание от герцога Анри де Гиза.

Король не разговаривал с герцогом и не посылал за ним с самого неудавшегося покушения на Колиньи. Пьер готов был поспорить на что угодно, что Карлу захочется узнать, какие оправдания для себя отыскал молодой де Гиз.

Ожидание затянулось, но в конце концов Пьеру позволили пройти.

Ле Шаррону он велел ждать в гардеробной, пока не позовут, а затем вошел в залу для приемов.

Король Карл и королева-мать Екатерина сидели за столом и ужинали. Пьер огорчился присутствию Екатерины. Карла бы он одурачил легко, но вот королева-мать куда умнее – и куда подозрительнее.

– Мой благородный господин герцог де Гиз смиренно просит прощения у вашего величества за то, что не смог явиться ко двору лично.

Карл снисходительно кивнул, прощая герцогу эту дерзость, но Екатерина, сидевшая напротив сына, пожелала узнать больше.

– И по какой же причине? – осведомилась она язвительно. – Муки совести затерзали?

Пьер ожидал подобного вопроса и заранее приготовил ответ.

– Герцог опасается за свою жизнь, ваше величество. У ворот его особняка собралась толпа вооруженных гугенотов, стерегут выход днем и ночью. Если он попробует покинуть особняк, ему грозит смерть. Гугеноты жаждут отомстить. В городе и в предместьях их тысячи, вооруженных и кровожадных…

– Вы ошибаетесь, – перебила королева-мать. – Его величество король сумел развеять их страхи. Он распорядился провести расследование этого прискорбного происшествия со стрельбой и пообещал справедливо покарать виновников. Даже навестил раненого адмирала. Возможно, у вас на улице Вьей-дю-Тампль и вправду обосновались какие-то горячие головы, но вожаки протестантов удовлетворены, уж поверьте.

– Именно так я и сказал герцогу Анри, ваше величество. Но он все равно думает, что гугеноты вот-вот восстанут, и полагает, что единственный способ избежать этого – нанести удар первым и лишить их возможности ему угрожать.

– Передайте ему, – изрек король, – что я, Карл Девятый, обещаю ему полную безопасность.

– Благодарю, ваше величество. Я непременно передам его светлости ваши слова. – В действительности, насколько Пьер понимал, эти слова мало что значили. По-настоящему сильный государь, внушающий страх вельможам и баронам, мог бы и вправду защитить Колиньи и де Гиза, но Карл был слаб, физически и душевно. Екатерина наверняка это понимала, сколь бы ее сын ни тешил себя фантазиями об обратном, и потому Пьер намеренно задал следующий вопрос, рассчитывая, что королева-мать правильно воспримет его дерзость. – Но герцог де Гиз просил уточнить, не соблаговолит ли его величество выслушать некое предложение.

Пьер затаил дыхание. Это было чрезвычайной наглостью с его стороны – король мог прислушаться к советам сановников, но не к предложению, переданному через низкородного посланца.

Наступила тишина. Пьер испугался, что вот сейчас его попросту выкинут из залы.

Екатерина с прищуром смотрела на него. Она догадывалась, должно быть, что упомянутое предложение – истинная причина появления Пьера в Лувре. Однако не стала его бранить, и это само по себе свидетельствовало о том, сколь велико беспокойство монарших особ и сколь близок город к беспорядкам.

Наконец король справился:

– Что вам нужно?

– Герцог просит принять меры предосторожности от насилия с обеих сторон.

– Например? – с подозрением спросила Екатерина.

– Запереть городские ворота, чтобы никто не мог проникнуть в город извне, – ни гугеноты из предместий, ни подкрепления католиков.

Пьер умолк. Пресловутые подкрепления он только что выдумал. Отличный повод удержать гугенотов в предместьях. Клюнет ли Екатерина?

– Неплохая мысль, – одобрительно произнес король.

Екатерина промолчала.

Пьер продолжил, как бы допустив, что получил соизволение:

– Еще следовало бы вытащить на берег лодки и натянуть железные цепи поперек реки, дабы враждебные корабли не смогли приблизиться. Таким образом по воде неприятности в Париж не поникнут.

А треклятые гугеноты не смогут удрать.

– И это разумно, – согласился король.

Чувствуя, что добивается своего, Пьер поспешил закрепить достигнутое:

– Также стоило бы велеть городскому старшине вооружить ополчение и поставить стражу на каждом крупном перекрестке – с приказом разгонять любые многочисленные компании, какой бы веры те ни придерживались.

Екатерина сразу поняла, что здесь все не так просто.

– В ополчении сплошные католики.

– Разумеется, ваше величество. – Пьер учтиво поклонился. – Однако это единственная сила в городе, способная обеспечить порядок.

Пожалуй, достаточно. Не нужно затевать спор о том, кому на пользу то или иное предложение. Он-то знал, на чью именно, но для королевы-матери порядок в городе намного важнее всего прочего.

Карл сказал матери:

– Не вижу ничего предосудительного в этих мерах.

– Возможно. – Екатерина издавна недолюбливала де Гизов, но не могла не признать, что предложения, озвученные Пьером, диктуются здравым смыслом.

– Герцог хотел бы посоветовать кое-что еще. – Сам герцог Анри даже не подозревал о якобы своих советах, однако правила хорошего тона требовали, чтобы Пьер ссылался на своего господина-вельможу. – Он предлагает выкатить пушки. Если расположить их на Гревской площади, эти пушки защитят ратушу. Или можно поставить их где-нибудь в другом месте.

Или направить на орду протестантов, мысленно добавил Пьер.

Король кивнул.

– Так и сделаем. Герцог де Гиз – достойный военачальник и прекрасно разбирается в правилах войны. Передайте ему мою благодарность.

Пьер низко поклонился.

Екатерина сказала Карлу:

– Нужно позвать городского старшину.

Несомненно, она полагала, что эта задержка позволит ей спокойно обдумать услышанное и обнаружить возможный подвох.

Но Пьер отнюдь не намеревался дарить ей такую возможность.

– Ваше величество, я осмелился заблаговременно привести старшину во дворец. Он ждет ваших распоряжений снаружи.

– Молодец! – похвалил Карл. – Пусть зайдет.

Ввели ле Шаррона, который тут же согнулся в глубоком поклоне, заробев в монаршем присутствии.

Пьер с молчаливого согласия короля изложил старшине все обстоятельства дела и распорядился принять необходимые меры. Он отчасти опасался, что Карл – а скорее Екатерина – может передумать, но король и его мать лишь благосклонно кивали. По виду Екатерины можно было подумать, что она не совсем уверена в бескорыстии побуждений герцога де Гиза, будто бы обеспокоенного исключительно стремлением защитить себя и не допустить мятежа, но, похоже, королева-мать пока не отыскала никакой двуличности в предложениях Пьера – и потому не возражала.

Ле Шаррон велеречиво поблагодарил короля за оказанную высокую честь и поклялся выполнить распоряжения его величества в наиполнейшей мере. После чего их с Пьером отпустили. Кланяясь и пятясь к выходу, Пьер едва верил успеху собственной сумасбродной затеи и ждал, что Екатерина вот-вот спохватится и велит ему вернуться. Но он очутился снаружи, двери приемной залы закрылись, и стало понятно, что сделан еще один шаг к победе.

Вместе с ле Шарроном Пьер прошел через гардеробную и сторожевую и спустился по лестнице.

Выйдя во двор, где их поджидал Бирон с лошадьми, они увидели, что на улице окончательно стемнело.

Прежде чем расстаться с ле Шарроном, следовало скормить тому очередную ложь.

– Король забыл кое о чем упомянуть, – сказал Пьер.

У бывалого придворного эта фраза мгновенно вызвала бы подозрение, но ле Шаррон был настолько поражен очевидной близостью Пьера к его величеству, что выказал горячее желание услужить государю чем только возможно.

– Если жизни короля будет угрожать опасность, колокол на церкви Сен-Жермен-Л’Оксерруа станет звонить непрерывно. Другие церкви, где служат заслуживающие доверия католики, подхватят этот набат по всему Парижу. Для вас это будет знак, что гугеноты восстали против короля, и вы должны напасть на них.

– Неужто такое и вправду может быть? – опешил ле Шаррон.

– Более того, это может случиться уже сегодня, так что будьте наготове.

Старшине попросту не пришло в голову усомниться в словах Пьера. Он принял это предупреждение за чистую монету.

– Клянусь, мсье.

Пьер достал из своего седельного мешка книгу в черном переплете и вырвал из нее страницы с именами высокородных гугенотов и их предполагаемых убийц. На остальных страницах перечислялись имена гугенотов-простолюдинов.

Он протянул книгу ле Шаррону.

– Вот список всех известных протестантов в Париже.

Ле Шаррон изумился.

– Я и думать не думал, что такой список существует!

– Я готовился к этому дню многие годы, – объяснил Пьер с самодовольной улыбкой. – Сегодня мои усилия, возможно, окупятся.

Ле Шаррон почтительно взял книгу в руки.

– Если услышите колокола, ваш святой долг – прикончить всех, чьи имена занесены в эту книгу, – торжественно произнес Пьер.

Старшина сглотнул. До этого мгновения он и не подозревал, что ему, быть может, суждено стать зачинщиком резни. Но Пьер подвел его к этому решению столь искусно, столь коварно и умело, что ле Шаррону оставалось лишь утвердительно кивнуть. Он даже предложил кое-что от себя.

– Если начнется схватка, я прикажу ополченцам надеть опознавательный знак – скажем, повязать на руку белую тряпку, чтобы они могли опознать друг друга.

– Очень хорошо! – одобрил Пьер. – Непременно доложу его величеству о вашем предложении.

Старшина, сам не свой от счастья, пролепетал:

– Это для меня великая честь.

– Ступайте же. У вас много дел.

– Верно. – Шаррон взобрался на лошадь, прижимая к груди книгу в черном переплете. Прежде чем уехать, он поделился сокровенной надеждой: – Давайте молить Господа, чтобы все предосторожности оказались напрасными.

– Аминь, – ответил Пьер.

Старшина уехал.

Бирон вскочил в седло.

Пьер помешкал, разглядывая дворец в итальянском стиле, из стен которого только что вышел. Ему до сих пор не верилось, что он так просто облапошил коронованных особ. Но когда правители охвачены страхом, их снедает потребность действовать, а потому они обыкновенно соглашаются на любой план, который кажется им убедительным.

Ладно, дело еще не сделано. За минувшие несколько дней все его усилия шли прахом, так что и сегодняшний замысел, куда более хитроумный, вполне может провалиться.

Он сел в седло.

– Едем на рю де Бетизи.

До пристанища Колиньи было недалеко. У ворот несли дозор королевские стражники. Одни бдительно сжимали в руках аркебузы и пики, другие, видимо отдыхавшие, сидели на земле, держа оружие поблизости. Через такую преграду было не прорваться.

Пьер натянул поводья и сказал одному из стражников:

– Сообщение от его величества короля вашему командиру!

– Я ему передам, – отозвался стражник.

– Нет. Приведите его, и поскорее.

– Он спит.

– Я что, должен вернуться в Лувр и сказать, что ваш командир не пожелал встать с постели, чтобы выслушать повеление короля?

– Конечно же, нет, мсье. Прошу прощения, мсье. – Стражник убежал и вскоре вернулся вместе с Коссеном, который, судя по его виду, спал прямо в одежде.

– Планы изменились, – поведал Пьер Коссену. – Гугеноты замышляют взять короля в заложники и править от его имени. Благодаря верным людям этот заговор удалось раскрыть, но король хочет арестовать Колиньи.

Коссен был далеко не так наивен, как ле Шаррон. Он недоверчиво посмотрел на Пьера, гадая, должно быть, почему король выбрал своим посланцем доверенного советника герцога де Гиза.

– Подтверждение имеется? – хрипло спросил он.

– Вам не придется арестовывать адмирала самому. Король кого-нибудь пришлет.

Коссен пожал плечами. Нет прямого приказа – и ладно.

– Хорошо, – сказал он.

– Просто будьте наготове, – попросил Пьер и поехал прочь.

Что ж, он сделал все, что было в его силах. Нагромоздив одну мелкую, вроде бы невинную ложь на другую, расчистил путь для грядущего конца света. Теперь оставалось лишь надеяться, что все те, кого он втянул в свои тенета, от короля до звонаря церкви Сен-Жермен-Л’Оксерруа, поведут себя именно так, как он предполагал.

С наступлением ночи толпа перед воротами особняка на улице Вьей-дю-Тампль слегка сократилась в численности, но все равно там было в избытке недовольных гугенотов, и Пьер с Бироном опять воспользовались боковым входом.

Надо было выяснить, насколько готов герцог Анри. Вообще-то молодой герцог всегда выказывал желание действовать, но за последнюю неделю он разочаровался в Пьере, а потому мог передумать и не стал собирать своих людей.

С немалым облегчением, близким к восторгу, Пьер узрел на внутреннем дворе пять десятков вооруженных мужчин; конюхи держали под уздцы оседланных лошадей. Пьер углядел безносого Расто, рядом с которым отирался его давний приятель Брокар. Пламя факелов отражалось на грудных пластинах и шлемах. Это были опытные, закаленные в схватках воины; они терпеливо ждали и переговаривались негромко, воплощая собой зловещую силу.

Пьер протолкался сквозь солдат и разыскал герцога де Гиза. Завидев Пьера, тот спросил:

– Ну, что?

– Все готово. Король согласился на все наши пожелания. Старшина вооружает ополчение и выкатывает городские пушки, как мы и договаривались.

Надеюсь, мысленно прибавил Пьер.

– А Коссен?

– Я сказал ему, что король пришлет кого-нибудь арестовать Колиньи. Если он мне все-таки не поверит, придется пробиваться силой.

– Так тому и быть. – Герцог повернулся к солдатам и возвысил голос: – Выезжаем через главные ворота! Убивайте всех, кто заступит дорогу!

Мужчины повскакивали в седла. Конюх вручил Пьеру меч в ножнах. Пьер прицепил ножны к поясу и тоже вскочил на коня. Надо постараться не влезать в драку самому, если получится; а если нет, он теперь вооружен.

Двое слуг на глазах Пьера принялись разводить в стороны створки больших железных ворот. Толпа снаружи откровенно растерялась. Они не ожидали ничего подобного, не предполагали, что главные ворота распахнутся. Герцог де Гиз пришпорил своего коня, и отряд устремился вперед. Земля задрожала от топота копыт. Гугеноты бросились врассыпную, но не все из них оказались достаточно проворными. Под истошные вопли перепуганных людей лошади ворвались в толпу. Всадники размахивали мечами, и гугеноты десятками валились наземь, ранеными или убитыми.

Резня началась.

Отряд помчался по улицам, не сдерживая лошадей. Немногочисленные гуляки, отважившиеся выйти наружу в столь поздний час, отпрыгивали кто куда, чтобы их не затоптали. Пьер испытывал одновременно страх и сладкое предвкушение. Вот и настал миг, ради которого он трудился с тех самых пор, как король Карл подписал позорный Сен-Жерменский мир. Сегодня все узнают, что Франция не намерена терпеть еретиков – и что семейством де Гизов никому не следует пренебрегать. Да, Пьеру было страшно, однако кровь в жилах бурлила.

Его беспокоил Коссен. Жаль, что не удалось заручиться сотрудничеством этого человека, но надо отдать ему должное, он далеко не глупец. Если он решит сопротивляться, схватка будет жаркой и кровопролитной, а Колиньи, быть может, выпадет случай ускользнуть. И от такой малости зависит успех всего плана!

Особняк де Гизов находился в восточной части города, а пристанище Колиньи располагалось в части западной, но расстояние между двумя этими домами было невелико, улицы в ночную пору почти пустовали, и потому потребовалось всего несколько минут, чтобы доскакать до рю де Бетизи.

Стражники Коссена, похоже, заслышали топот копыт издалека. Со спины своего коня Пьер увидел, что они выстроились перед домом Колиньи. Никто из них не бездельничал, как полчаса назад; они стояли ровными рядами, выставив перед собой пики и аркебузы.

Герцог Анри натянул поводья и крикнул:

– Я приехал арестовать Гаспара де Колиньи! Откройте ворота, именем короля!

Коссен шагнул вперед. Его лицо в свете факелов, которые держали люди де Гизов, казалось звериной мордой с чудовищным оскалом.

– У меня нет такого приказа.

Герцог не спешил командовать атаку.

– Коссен, вы добрый католик и верный слуга его величества короля Карла, но я не приму вашего отказа. У меня есть поручение, данное королем, и я выполню его, даже если мне придется вас убить.

Коссен помедлил. Незавидное у тебя положение, приятель, мысленно посочувствовал ему Пьер. Его поставили охранять Колиньи, но казалось вполне правдоподобным, что король мог передумать и приказать арестовать адмирала. Если Коссен попытается остановить Анри де Гиза, если две группы вооруженных людей сойдутся в рукопашной, прольется много крови – в том числе, возможно, и крови самого Коссена.

Как Пьер и рассчитывал, Коссен решил, что собственная шкура ему дороже, а о последствиях можно подумать позже.

– Открыть ворота!

Створки распахнулись, и люди де Гиза ворвались во двор.

Главный вход в дом перекрывала толстая деревянная дверь с железными вставками. Въезжая во двор следом за солдатами, Пьер услышал, как лязгнули засовы. С той стороны двери расположились, видимо, телохранители Колиньи. Люди де Гиза стали рубить дверь мечами; кто-то выстрелил в замок. Идиоты, раздраженно подумал Пьер, нужно было прихватить с собой пару молотов. Снова задержка, снова Колиньи предоставляется возможность сбежать. Ведь никто как будто не удосужился проверить черный ход.

Но в следующий миг дверь поддалась и рухнула. Завязалась отчаянная схватка на лестнице: с полдюжины телохранителей адмирала пытались задержать вражеских солдат, но их значительно превосходили числом, и очень скоро все они полегли, убитые или тяжело раненные.

Пьер спрыгнул с коня и побежал вверх по лестнице. Солдаты между тем распахивали двери комнат, одну за другой.

– Сюда! – крикнул кто-то, и Пьер кинулся на этот крик.

В просторной спальне Колиньи, в ночной сорочке, стоял на коленях у кровати. Его седые волосы прятались под колпаком, рука висела на перевязи. Адмирал громко молился.

Солдаты замерли, не желая убивать молящегося.

Но им приходилось совершать и куда более жестокие поступки.

Пьер рявкнул:

– Чего встали? Убейте его, черт вас дери!

Солдат по имени Беме вонзил меч в грудь Колиньи. Когда он выдернул оружие, из раны хлынула алая кровь. Адмирал упал на пол.

Пьер подскочил к окну, распахнул его настежь, отыскал взглядом герцога де Гиза, по-прежнему сидевшего верхом.

– Ваша светлость! С радостью докладываю, что Колиньи мертв!

– Покажи! – крикнул в ответ герцог Анри.

Пьер обернулся к солдатам.

– Беме, тащи сюда тело!

Тот подхватил адмирала под мышки и поволок по полу.

– Давай, поднимай его на подоконник, – велел Пьер.

Беме подчинился.

– Лица не видно! – крикнул снизу герцог Анри.

Пьер в нетерпении схватил тело адмирала за бедра и перевернул. Труп словно вырвался у него из рук, выпал из окна – и рухнул на двор, лицом вниз.

Герцог спешился, приблизился и движением ноги, исполненным презрения, перевернул мертвое тело на спину.

– Это он, – проговорил Анри. – Человек, убивший моего отца.

Солдаты вокруг радостно загалдели.

– Дело сделано, – добавил герцог. – Пора звонить в колокола.

Сильви страшно жалела, что у нее нет лошади.

Бегая из дома в дом, разговаривая с членами общины, что собиралась на чердаке над конюшнями, она все больше и больше злилась и чувствовала, что готова удариться в истерику. Всякий раз приходилось отыскивать нужный дом, растолковывать, что к чему, убеждать, что она вовсе не выдумывает, а затем мчаться к следующему протестантскому семейству, где все повторялось сызнова. Да, Сильви перемещалась по заранее составленному плану, с юга на севере по рю Сен-Мартен, главной улице этой части города, время от времени сворачивая в проулки, чтобы сократить путь. Но и так ей удавалось обойти за час от силы три или четыре дома. С лошадью все было бы вдвое быстрее.

Вдобавок она чувствовала бы себя менее уязвимой. Какому-нибудь пьянчуге нелегко стянуть с лошади крепкую женщину, а вот пешая и одинокая на темных парижских улочках она опасалась, что на нее того и гляди кто-то да набросится.

Подходя к дому маркиза де Ланьи, стоявшему неподалеку от ее потайного склада, близ городской стены, Сильви услышала колокольный звон. Она нахмурилась. Что бы это могло означать? Перезвон в неурочный час обычно сулил какие-то неприятности. Звук между тем становился все громче, и она сообразила, что церкви по всему городу подхватывают этот перезвон. Общегородской набат свидетельствовал лишь об одном: те дурные предчувствия, которые они с Недом испытали, узнав, что книга Пьера пропала, начали сбываться.

Несколько минут спустя она подошла к дому маркиза и постучала в дверь. Маркиз открыл ей сам – должно быть, он проснулся, а слуги крепко спали. Сильви вдруг подумала, что впервые видит маркиза без его расшитой самоцветами шапки. Как выяснилось, под шапкой Ланьи скрывал лысину, обрамленную венчиком волос.

– Почему звонят в колокола?

– Потому что всех нас хотят убить! – ответила Сильви, входя внутрь.

Маркиз провел ее в рабочую комнату. Он давно овдовел, дети выросли и жили отдельно, а значит, он был, скорее всего, один в доме, не считая слуг. Судя по зажженным свечам в железном подсвечнике, маркиз читал, когда она пришла, – Сильви узнала книгу, которую сама продала де Ланьи. Рядом, на столике, стоял кувшин с вином. Маркиз любезно налил ей стакан. Она внезапно поняла, что проголодалась и измучена жаждой, – не удивительно, ведь ее скитания длились уже несколько часов. Сильви залпом опустошила стакан, но от второго отказалась.

Она объяснила: мол, истовые католики готовятся напасть на протестантов, потому-то она и бегает по всему городу, предупреждая тех, до кого может добраться; но теперь, увы, предупреждать поздно, ибо, как ей кажется, самое страшное все-таки началось.

– Мне пора домой.

– Вы уверены? Может, лучше переждать у меня?

– Я должна убедиться, что с мамой все в порядке.

Маркиз проводил ее до двери. Едва он коснулся ручки, кто-то забарабанил в дверь снаружи.

– Не открывайте! – взмолилась Сильви. Но она опоздала.

Из-за плеча де Ланьи она увидела мужчину на пороге; за его спиной проступали из темноты еще несколько плечистых фигур.

Ланьи узнал гостя.

– Виконт Вильнев! – изумленно вскричал он.

На виконте был дорогой красный плащ, а в руке, как с испугом отметила про себя Сильви, он сжимал меч.

Маркиз как будто ничуть не испугался.

– Что привело вас к моим дверям в столь поздний час, виконт?

– Дело Божье. – С этими словами Вильнев быстрым движением вогнал меч в грудь маркизу по самую рукоять.

Сильви завизжала.

Ланьи издал короткий вопль и опустился на колени.

Вильнев замешкался, пытаясь вытащить меч из груди маркиза, а Сильви бросилась бежать, догадываясь, что где-то в глубине дома должен быть черный ход. Она распахнула первую попавшуюся дверь и обнаружила, что находится в просторной кухне.

В Париже, как и повсюду, слугам не полагалось такой роскоши, как собственные кровати. Прислуга обычно спала на матрасах на полу кухни. Вот и здесь Сильви наткнулась на десяток сонных, перепуганных людей, что терли глаза и недоуменно расспрашивали друг друга о причинах переполоха.

Сильви пробежала через кухню, ловко огибая этих мужчин и женщин, и добралась до дальней двери. Та была закрыта, ключ в замке не торчал.

Тут ей бросилось в глаза открытое окно – сквозь него внутрь шел свежий воздух, что было весьма кстати для ночевки летней ночью в переполненном помещении. Не раздумывая, Сильви кинулась к окну и выбралась наружу.

Она очутилась во внутреннем дворике с курятником и голубятней. Чуть поодаль виднелась высокая каменная ограда с калиткой. Сильви подергала ручку. Снова заперто! От страха и обиды на глаза навернулись слезы.

Из окна, с кузни, донеслись крики. Должно быть, Вильнев и его люди наткнулись на слуг маркиза и решили, что все эти слуги – протестанты, как и их хозяин, а потому решили всех убить. Когда прикончат последнего, они погонятся за нею.

Сильви забралась на крышу курятника, заставив кур внутри суматошно расквохтаться. Между крышей и наружной оградой была щель шириною приблизительно в ярд. Сильви перепрыгнула ее, встала на узкий верх ограды, зашаталась и упала на колени, больно ударившись о камень. Стиснув зубы, она осторожно спустилась вниз, на провонявшую отбросами улочку.

Побежала вперед, несмотря на боль в коленях. Улочка вывела на рю де Мюр. Опрометью Сильви бросилась к своему складу. По счастью, вокруг не было ни души. Она отперла дверь, проскользнула внутрь, заперлась и задвинула засов.

Спасена! Она прижалась спиной к двери, уперлась локтем в доску. Спасена, снова подумала она, ощутив вдруг некое диковинное воодушевление. А потом пришла мысль, поразившая ее саму до глубины души: «Я встретила Неда Уилларда и больше не хочу умереть».

Уолсингем мгновенно сообразил, что может означать пропажа заветной книги Пьера Омана, и отправил Неда и еще нескольких человек обходить дома видных английских протестантов, проживавших в Париже, с наказом убедить этих людей укрыться у посланника. Лошадей на всех не хватило, поэтому Нед пошел пешком. Ночь выдалась теплой, однако он надел высокие ездовые сапоги и кожаную куртку и вооружился мечом и кинжалом – тем самым, с обоюдоострым двухфутовым лезвием.

Он исполнил поручение и уже возвращался от последнего дома из тех, какие должен был посетить, когда зазвонили колокола.

Он беспокоился за Сильви. План Пьера, насколько можно было судить, подразумевал расправу лишь над знатными протестантами, но когда резня начнется, убийц будет не остановить. Две недели назад Сильви могла чувствовать себя в безопасности, ибо мало кто ведал о ее тайной жизни продавца запрещенных книг, но за последние дни Нед, сам того не желая, навел Пьера на ее лавку и дом. Пьер почти наверняка внес бывшую жену в свой список. Нужно доставить ее саму и ее мать в дом посланника.

Нед направился на рю де ла Серпан и постучал в дверь лавки.

Открылось окно наверху, показалось чье-то лицо.

– Кто там?

Голос принадлежал Изабель Пало.

– Это Нед Уиллард.

– Подождите, я сейчас спущусь.

Окно закрылось, зато мгновение-другое спустя распахнулась входная дверь.

– Прошу, – сказала Изабель.

Нед вошел и плотно закрыл за собой дверь. Одинокая свеча выхватывала из темноты полки с учетными книгами и чернильницами.

– Где Сильви?

– Ушла предупреждать других.

– Уже слишком поздно предупреждать.

– Ей хватит ума спрятаться.

Нед не разделял уверенности мадам Пало.

– Как думаете, куда она могла пойти?

– Она решила двигаться на север по рю Сен-Мартен и закончить домом маркиза де Ланьи. Наверное, она там. Или… – Изабель вдруг запнулась.

– Или где? – настойчиво спросил Нед. – Ну же! Она в опасности!

– Есть одно тайное место… Поклянитесь никому не рассказывать.

– Клянусь.

– На рю де Мюр, в двух сотнях ярдов от угла с рю Сен-Дени, стоит старый кирпичный сарай. Одна дверь, окон нет.

– Понятно. – Он помедлил. – А вы тут как?

Изабель молча выдвинула ящик стола и показала Неду пару однозарядных карманных пистолетов с колесцовым замком; рядом лежала дюжина пуль и пороховница.

– Я держу их на случай, когда пьяницам из таверны вдруг взбредает в голову, что им проще простого ограбить лавку, где торгуют две женщины.

– Вы уже в кого-нибудь стреляли?

– Нет. Бывает достаточно просто показать оружие.

Нед положил ладонь на дверную ручку.

– Запритесь на засов.

– Разумеется.

– Закройте ставнями все окна и тоже заприте на щеколды.

– Хорошо.

– И свечу погасите. Никому не открывайте. Если кто-то постучит, не откликайтесь. Пусть думают, что в доме никого нет.

– Хорошо, – повторила Изабель.

– Я вернусь с Сильви, а потом мы, все трое, укроемся в доме английского посланника.

Нед приоткрыл дверь, но Изабель вдруг схватила его за руку.

– Позаботьтесь о ней, – попросила она дрогнувшим голосом. – Что бы ни случилось, позаботьтесь о моей дочурке.

– Именно этим я и собираюсь заняться, – честно ответил Нед и поспешил уйти.

Колокола продолжали трезвонить. Улицы левого берега были почти пустынными, но на мосту Нотр-Дам с его дорогими лавками Нед ужаснулся, увидев два мертвых тела. Мужчину и женщину в ночных сорочках зарезали, и от обыденности этого зрелища к горлу подкатил ком: муж и жена лежали рядом, словно в супружеской постели, вот только их ночные сорочки пропитались кровью.

Дверь соседней ювелирной лавки была распахнута настежь, и Нед разглядел двух мужчин с мешками за плечами – похоже, они выносили награбленное. Мужчины многозначительно поглядели на Неда, и тот заторопился прочь. Вовсе ни к чему сейчас ввязываться в уличные ссоры, да и эти двое как будто считают так же – во всяком случае, в погоню за ним они не пустились.

На правом берегу он увидел компанию, что ломилась в чью-то дверь. На рукавах у них были белые повязки, и Нед предположил, что по этому знаку они опознают друг друга. Большинство было вооружено кинжалами и дубинками, но один, одетый лучше прочих, щеголял мечом. И кричал – громко, звучно, повелительно: «Открывайте, богохульники!»

Значит, это католики, целый отряд во главе с командиром. Наверное, из состава городского ополчения. Со слов Херонимы Руис выходило, что готовится избиение высокородных парижских протестантов, однако дом, в который ломились эти люди, нисколько не походил на особняк аристократа – здесь почти наверняка проживал какой-нибудь ремесленник или торговец. Как и опасался Нед, волна кровопролития начала выплескиваться за ранее намеченный круг жертв. Итоги могут оказаться поистине ужасающими.

Ощущая себя трусом и молясь, чтобы типы с белыми повязками его не заметили, Нед прошмыгнул мимо дома. Любой другой поступок не имел смысла. В одиночку он не сумел бы спасти обитателей этого дома от шести нападавших. Его попросту убьют, а потом продолжат ломать двери. Нет, ему нужно отыскать Сильви.

Широкая улица Сен-Мартен уводила на север, и Нед шагал по ней, настороженно поглядывая по сторонам, всматриваясь в проулки и надеясь в глубине души увидеть маленькую женщину с гордо выпрямленной спиной и деловитой походкой, идущую ему навстречу и радостно улыбающуюся. В одном из проулков он заметил очередную компанию с белыми повязками: трое мужчин, грозные на вид, но без оружия. Нед хотел было двинуться дальше, но что-то побудило его остановиться.

Мужчины стояли к нему спиной, изучая что-то на земле. Нед присмотрелся – и вздрогнул, различив очертания стройной женской ноги.

Или ему почудилось? Было темно, однако один из мужчин держал в руках фонарь. При свете этого фонаря Нед разглядел, что мужчин на самом деле четверо, просто четвертый стоит на коленях между бедер лежащей на земле женщины. Та громко стонала, и мгновение спустя Нед разобрал, что она повторяет, как заклинание: «Нет, нет, нет…»

Подмывало убежать, но он не мог так поступить. Похоже, насильники только-только повалили свою жертву. Если он вмешается, то еще сумеет спасти женщину.

Или его убьют.

Мужчины целиком сосредоточились на жертве и пока его не замечали, но в любой миг кто-то из них может обернуться. Раздумывать времени не было.

Нед поставил на землю фонарь и обнажил меч.

Он подкрался к насильникам со спины и, прежде чем кто-то успел спохватиться, проткнул острием ляжку ближайшего из четверки.

Тот завопил от боли.

Нед выдернул меч. Следующий противник начал оборачиваться к нему, и Нед сделал выпад. Получилось удачно: лезвие рассекло насильнику лицо, от подбородка до левого глаза. Раненый с криком схватился за лицо ладонями, между пальцами потекла кровь.

Третий поглядел на двух изувеченных подельников, перепугался и бросился бежать.

Мгновение спустя те двое, которых Нед ранил, последовали примеру своего товарища.

Мужчина, стоявший на коленях, вскочил и тоже побежал, придерживая штаны обеими руками.

Нед вложил в ножны окровавленный меч, опустился рядом с лежавшей на земле женщиной и потянул вниз задранный подол платья, прикрывая ее наготу.

Лишь затем он взглянул ей в лицо – и узнал Афродиту де Болье.

Она же не протестантка! Интересно, что она делала на улице посреди ночи? Вряд ли родители позволяют ей бродить по городу в одиночестве даже днем. Наверное, бегала на свидание. Неду вдруг вспомнилось, как радостно Афродита улыбалась Бернару Уссу в Лувре. Пожалуй, никто бы ее ни в чем не заподозрил, не вздумайся кому-то именно в эту ночь спустить со шлейки псов войны.

Афродита приоткрыла глаза.

– Нед Уиллард?! – проговорила она. – Хвала небесам! Но как?..

Он взял ее за руку и помог подняться.

– Некогда объяснять. – Насколько он помнил, особняк Болье располагался недалеко отсюда, на рю Сен-Дени. – Позвольте, я отведу вас домой.

Он подобрал с земли фонарь и взял девушку под руку.

Афродита, потрясенная случившимся, молчала, даже не плакала.

Нед бдительно поглядывал по сторонам, но никто не показывался.

Они почти добрались до дома Болье, когда из боковой улочки вынырнули четверо мужчин с белыми повязками.

– Бежите, протестанты? – осклабился один из них.

Нед замер. Он подумал было выхватить меч, но эти мужчины тоже носили мечи, и их было четверо против одного. Ту шайку в проулке он сумел застать врасплох и напугал, но эти стояли к нему лицом, положив руки на рукояти, и явно готовы были действовать. У него ничего не выйдет.

Значит, нужно работать не руками, а языком. Конечно, эти негодяи видят врага в каждом иноземце. Его выговор вполне может сойти за французский – ему говорили, что на слух парижан он говорит, как житель Кале, – но порой он делает детские ошибки в грамматике. Нед мысленно помолился, чтобы такого не произошло сейчас, чтобы он не ляпнул le maison вместо la maison.

Он скривил губы в надменной усмешке.

– Дурачье! Это мадемуазель де Болье! Она добрая католичка и живет в доме своего отца – вон он, прямо перед вами. Дотронетесь до нее хоть пальцем, и я подниму весь особняк. – Угроза была вовсе не пустой: они находились достаточно близко, кто-нибудь крик да услышит. Правда, Афродита вдруг крепче стиснула его локоть – видимо, ей не хотелось, чтобы родители узнали о ее ночных похождениях.

Вожак компании скривился.

– Что доброй католичке из благородной семьи делать на улице в такое время?

– Спросим ее отца, идет? – Нед старался говорить заносчиво, но спесь давалась ему с трудом. – А потом он пожелает узнать у вас, кто вы такие, что смеете домогаться до его дочери!

Он сделал глубокий вдох и вскинул подбородок, как бы собираясь закричать.

– Ладно, ладно! – буркнул вожак. – Учтите, гугеноты восстали против нашего короля, ополчению велено их разыскать и убить, всех до единого. Так что лучше идите в свой дом и запритесь там.

Нед сдержал вздох облегчения.

– А вы смотрите, на кого набрасываетесь, – ответил он и повел Афродиту к дверям. Мужчины проводили их суровыми взглядами.

Когда они отошли достаточно далеко и подслушать их уже не могли, Афродита сказала:

– Мне надо вернуться через черный ход.

Нед кивнул. Почему-то он в этом не сомневался.

– Там открыто?

– Служанка должна ждать.

Ну да, история, древнейшая как мир. Служанка помогает своей госпоже тайно навещать возлюбленного. Лично ему, Неду, нет до этого ни малейшего дела.

Он обвел Афродиту вокруг особняка, и та постучала в высокую деревянную калитку. Та сразу распахнулась. За калиткой стояла юная девчушка.

Афродита сильно сжала пальцы Неда, поднесла к губам, поцеловала.

– Я обязана вам своей жизнью.

Потом проскользнула внутрь, и калитка закрылась.

Нед двинулся в сторону дома де Ланьи еще осторожнее, чем раньше. Теперь он остался один и потому вызывал больше подозрений. Его рука то и дело стискивала рукоять меча.

Во многих домах на улице горел свет. Должно быть, люди, разбуженные колокольным звоном, зажигали свечи. Бледные лица таращились из окон на улицу.

По счастью, до дома де Ланьи было подать рукой. Нед поднялся на крыльцо и отметил про себя, что в доме темно и тихо. Возможно, маркиз и его домочадцы притворяются, что дом пустует, – в точности так, как сам Нед предлагал поступить Изабель Пало.

Нед постучал, и дверь вдруг приоткрылась. Почему-то никто не задвинул засов. За дверью располагалась темная передняя. Нед внезапно унюхал отвратительный запах. Он поднял фонарь повыше – и содрогнулся.

Повсюду лежали тела, кровь залила пол и забрызгала стенные панели. Нед узнал маркиза – тот лежал на спине, в его груди и в животе зияли раны, нанесенные мечом. Сердце Неда пропустило удар. Он посветил фонарем в лица остальным погибшим, страшась обнаружить среди них Сильви. Нет, ни одного знакомого; судя по одежде, это были слуги.

Он прошел на кухню, где наткнулся на новые трупы. Увидел открытое окно, ведущее на внутренний двор, и понадеялся, что кому-то из домочадцев посчастливилось сбежать.

Обыскал дом, вглядываясь при свете фонаря в каждое мертвое лицо. К его несказанному облегчению, Сильви тут не было.

Придется искать ее потайное укрытие. Если она не там, значит, случилось худшее.

Прежде чем покинуть дом, он сорвал с сорочки кружевной ворот и повязал себе на левую руку, чтобы походить на ополченца. Конечно, существовала опасность, что его остановят, примутся расспрашивать и выяснят, что он самозванец, но Неду подумалось, что уж лучше так, чем шарахаться от каждого встречного.

На душе становилось все тоскливее. За те несколько недель, которые прошли после знакомства с Сильви, он изрядно привязался к этой отважной женщине. Я уже потерял Марджери, твердил он себе, и не могу потерять еще и Сильви. Что же делать?

Нед направился на рю де Мюр и с первого взгляда опознал кирпичный сарай без окон. Подошел к двери, постучал. Тишина.

– Это я! – проговорил он вполголоса. – Сильви, это Нед! Вы там?

Ответа не было, и он ощутил, как замедляется биение сердца в груди. Потом вдруг заскрежетал засов, повернулся в замке ключ. Дверь отворилась, и Нед ступил внутрь. Сильви заперла дверь, задвинула засов и повернулась к нему. Он приподнял фонарь, вгляделся в ее лицо. Она выглядела несчастной, перепуганной, в глазах стояли слезы, но главное – она была жива и, по всей видимости, не пострадала.

– Я люблю тебя, – просто сказал Нед.

Она упала в его объятия.

Пьер сам пребывал в изумлении от последствий своих выкрутасов. Парижское ополчение вовсю резало протестантов, куда охотнее и ретивее, чем он смел надеяться.

Он сознавал, конечно, что истинной причиной резни явилось вовсе не его хитроумие. Парижане негодовали на королевское бракосочетание, а уличные проповедники внушали им, что они в полном праве злиться и выплескивать свою ярость. Город полнился ненавистью и злобой и ждал того, кто поднесет спичку к бочонку с порохом. Таким вот человеком и оказался Пьер Оман.

На рассвете воскресенья, в День святого Варфоломея, улицы Парижа заполнили сотни тел – тел мертвых, искалеченных и умирающих протестантов. Вполне возможно, что озверевшие парижане прикончили всех гугенотов, местных и заезжих, до единого. Пьер изумлялся – и гордился собой, полагая, что уж теперь-то они точно расправились с гнусной ересью.

Он собрал подле себя немногочисленную шайку головорезов, пообещав, что те могут присвоить себе любые пожитки своих жертв. Среди присных Пьера оказались и Расто с Брокаром, а также его главный лазутчик Бирон и горстка уличных громил и оборванцев, которых Бирон привлекал к слежке за подозрительными личностями.

Свою черную книгу Пьер отдал старшине ле Шаррону, но многие имена протестантов он помнил на память. Недаром он приглядывал за этими еретиками долгие четырнадцать лет.

Прежде всего отправились к Рене Дюбефу, портному с улицы Сен-Мартен.

– Не убивайте ни его, ни жену, пока я не разрешу, – велел Пьер.

Выломали дверь, ворвались в дом, несколько человек кинулись наверх.

Пьер выдвинул ящик буфета и вытащил книгу, в которую портной записывал имена своих клиентов. Он давно мечтал наложить лапу на эту книжицу. Сегодня она ему очень даже пригодится.

Чету Дюбефов сволокли вниз, не позволив одеться.

Рене, крошечный человечек лет пятидесяти, уже лысел, когда Пьер познакомился с ним тринадцать лет назад. А женушка его была тогда молода и пригожа. Свою миловидность она сохранила, надо признать, пусть и выглядела перепуганной.

Пьер улыбнулся.

– Вы Франсуаза, насколько я помню. – Он повернулся к Расто. – Отрежь-ка ей палец.

Расто визгливо захихикал.

Женщина зарыдала, портной стал молить о пощаде, а головорезы прижали руку Франсуазы к столу, и Расто отрубил ей мизинец и часть безымянного пальца. По столешнице потекла кровь, запачкав моток серой шерсти. Франсуаза вскрикнула и лишилась чувств.

– Где твои деньги? – спросил Пьер у портного.

– В шкафу за ночной вазой, – признался тот. – Прошу, не мучайте ее!

Пьер кинул Бирону, и тот ушел наверх.

Франсуаза приоткрыла глаза.

– Поднимите ее, – распорядился Пьер.

Бирон спустился, держа в руках кожаный мешочек. Он высыпал содержимое этого мешочка на стол, прямо в лужу крови Франсуазы. Монеты покатились по столешнице.

– У него должно быть больше денег, – задумчиво сказал Пьер. – Сорвите с нее рубашку.

Франсуаза была моложе своего мужа и могла похвастаться ладной фигурой. Мужчины попритихли.

– Где остальные деньги? – спросил Пьер у портного.

Дюбеф помедлил с ответом.

– Можно я отрежу ей титьки? – весело справился Расто.

– В очаге! – воскликнул Дюбеф. – В трубе над очагом! Пожалуйста, не трогайте ее!

Бирон сунул руку в трубу – в августе никто огня в очаге не разводил – и извлек запертую деревянную шкатулку. Он подцепил замок кончиком клинка и вывалил на столешницу немалую горку золотых монет.

– Перережьте им горло, а деньги поделите, – сказал Пьер и вышел наружу, не дожидаясь, пока его приказ выполнят.

Сильнее всего ему хотелось добраться до маркиза Нимского и его супруги. Он воображал, как убивает маркиза на глазах гордячки Луизы. О, сколь сладка была бы эта месть! Увы, эти двое проживали вне городских стен, в предместье Сен-Жак, а все крепостные ворота были закрыты, так что месть откладывалась – ненадолго.

Следующим в мысленном списке Пьера значилось семейство Пало.

Изабель Пало не просто оскорбила его и унизила, когда он зашел в их лавку несколько дней назад. Нет, она его напугала. А наблюдательная Сильви это заметила. Что ж, настала пора воздать обеим по заслугам.

Головорезы что-то задерживались. Должно быть, захотели попользоваться Франсуазой, прежде чем ее убивать. В гражданской войне часто так бывает – когда мужчины принимаются убивать, они заодно и насильничают. Как будто с падением одного запрета исчезают и все прочие.

Наконец шайка вывалилась из лавки портного. Пьер повел на их юг по рю Сен-Мартен и дальше, через остров Ситэ. Ему припомнились все те оскорбления, которыми осыпала его Изабель: ублюдок, отродье, сын подзаборной шлюхи… Ничего, он забьет все эти слова обратно ей в глотку.

А Сильви нашла надежное укрытие для книг, мысленно похвалил Нед. Всякий, кому случится зайти с улицы, увидит лишь бочки, загромождающие склад от пола до потолка. В большинстве этих бочек хранился песок, но Сильви объяснила, что некоторые пусты и легко отодвигаются, открывая укромный уголок, где прятались ящики с книгами. До сих пор, с гордостью поведала она, никто ее не разоблачил.

На всякий случай они притушили Недов фонарь, чтобы никто снаружи не углядел невзначай этого слабого мерцания, и сидели в темноте, держась за руки. Колокола трезвонили без перерыва. Порой с улицы доносились другие звуки – истошные вопли, хриплые возгласы, редкие выстрелы. Сильви беспокоилась о матери, но Нед сумел убедить ее в том, что Изабель надежно укрылась в доме, а им двоим сейчас выбираться со склада нельзя.

Так они провели несколько часов, выжидая и прислушиваясь. К тому времени, когда из-под двери начал сочиться робкий утренний свет, шум на улице поутих. Дверной проем в лучах рассветного солнца словно превратился в раму для картины.

– Мы не можем сидеть тут вечно, – сказала Сильви.

Нед осторожно приоткрыл дверь, высунул голову наружу и осмотрелся. Рю де Мюр выглядела пустынной.

– Никого, – известил он и вышел со склада.

Сильви последовала за ним и заперла дверь.

– Надеюсь, все кончилось, – пробормотала она.

– С них станется продолжить резню при свете дня.

В ответ Сильви повторила слова апостола Иоанна:

– Люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы.

Рука об руку они спешным шагом двинулись по улице. Нед не стал срывать с рукава белую повязку, подумав, что от той еще может быть толк. Впрочем, куда больше он уповал на собственный меч и потому не отнимал пальцев от рукояти.

Они шли на юг, к реке. За первым же углом наткнулись на двух мертвецов, лежавших на пороге лавки шорника. Нед подивился тому, что мертвые оказались полураздетыми. Над трупами склонилась седовласая старуха в грязном плаще. Мгновение спустя Нед сообразил, что это она раздевает мертвецов.

Поношенная одежда ценилась высоко, ибо лишь богачи могли себе позволить новые одеяния. Даже рваное и грязное исподнее продавали на тряпки производителям бумаги. Эта зловещая старуха, должно быть, собиралась торговать одеждой погибших. Вот она стянула штаны с ног второго мертвеца, а потом побрела прочь с узлом тряпья под мышкой. Нагота мертвых в утреннем свете выглядела еще более отталкивающей. Нед заметил, что Сильви брезгливо отвернулась.

Они старались избегать широких, хорошо просматривавшихся улиц и сворачивали в узкие и извилистые переулки, которых хватало в этом квартале, носившем название Л’Аль. Но и на этих задворках время от времени им попадались мертвые тела, в основном без одежды; иногда обнаруживались трупы, сваленные в кучу, как если бы их стащили вместе, чтобы они не преграждали путь. Убийцы не щадили никого: Нед замечал загорелые лица поденщиков, белую кожу рук богатых дам, тонкие и хрупкие на вид детские ручки… Он попытался было вести подсчет, но вскоре бросил. Ему чудилось, будто они с Сильви внезапно очутились в картине из католического собора, изображающей преисподнюю, вот только все происходило наяву, и они брели по улицам одного из величайших городов мира. От изумления и ужаса к горлу подкатывала тошнота, и он мрачно радовался тому, что его желудок пуст. Сильви побледнела, но на ее лице застыла суровая решимость.

Худшее ожидало впереди.

На берегу реки городское ополчение избавлялось от тел. Мертвых, а заодно и тех раненых, кому особенно не повезло, швыряли в Сену столь же бесцеремонно, как обычно избавлялись от нажравшихся отравы крыс. Некоторые тела тонули или уплывали прочь, а другие оставались у берега, и потому прибрежное мелководье очень быстро переполнилось трупами. Какой-то человек с длинным шестом распихивал тела, норовя вытолкнуть их на стремнину, но мертвецы словно упирались и не желали отплывать.

Ополченцы были слишком заняты своим делом, и Сильви с Недом прошмыгнули мимо незамеченными и поспешили к мосту.

Чем ближе они подходили к лавке на рю де ла Серпан, тем больше Пьер воодушевлялся.

Стоит ли позволить парням потешиться с Изабель? Это, пожалуй, будет для нее достойным наказанием. Но тут ему в голову пришла мысль получше: нет, он отдаст им Сильви, пусть порезвятся с нею на глазах у матери. Людям ведь больнее, когда страдают их дети, это Пьер хорошо усвоил от собственной жены Одетты. Быть может, и самому отодрать Сильви? Нет, командир должен вести себя иначе, грязные делишки – для подручных.

Пьер не стал стучать в дверь. За минувшую ночь парижане осознали, что на стук откликаться рискованно. Вдобавок стук мог предупредить домочадцев, и те принимались вооружаться. Поэтому люди Пьера попросту выломали дверь, на что ушло всего несколько секунд, с парой-то молотов, и устремились внутрь.

Входя следом за ними, Пьер услышал выстрел. Он на мгновение опешил. Его люди не имели при себе огнестрельного оружия: из-за дороговизны такое оружие в личном пользовании было разве что у аристократов. Потом он увидел Изабель, стоявшую в дверном проеме в глубине дома. Один из головорезов Пьера лежал у ее ног и не шевелился. Изабель подняла руку и навела пистолет на Пьера. Прежде чем он успел пошевелиться, другой головорез кинулся на Изабель с мечом. Женщина упала, не выстрелив.

Пьер выругался. Он замышлял куда более изощренную расправу. Правда, есть еще Сильви…

– Должна быть вторая! – крикнул он. – Обыщите дом!

Обыск не отнял много времени. Бирон взлетел наверх и вскоре вернулся.

– Никого, – коротко оповестил он.

Пьер посмотрел на Изабель. В полумраке, что царил внутри, было не разобрать, жива она или мертва.

– На улицу ее! – распорядился он.

При утреннем свете стало видно, что Изабель ранена в плечо и кровь обильно течет из глубокой раны.

Пьер наклонился к ней и рявкнул:

– Где Сильви? Отвечай, сучка!

Женщине наверняка было мучительно больно, однако она сумела одарить его кривой усмешкой.

– Дьявол! – прошептала она. – Отправляйся в ад, где тебе самое место!

Пьер зарычал от ярости. Вскочил, пнул Изабель в раненое плечо. Поздно. Она уже не дышала. Ее глаза закатились и невидяще уставились на него.

Сбежала, стерва!

Пьер вернулся в дом. Его люди перерывали хозяйское добро в поисках денег. В лавке оказалось полным-полно бумаги и прочих товаров для письма. Пьер забегал по помещению, сваливая на пол учетные книги, принялся опустошать полки и ящики, громоздить кучу на полу. Потом выхватил у Брокара фонарь, открыл дверцу и поднес фонарь к груде бумаги. Пламя занялось немедленно.

Нед про себя возблагодарил небеса за то, что им с Сильви удалось перебраться на левый берег без каких-либо помех. Судя по всему, ополченцы нападали вовсе не на каждого встречного; нет, они явно располагали списком имен, полученным, логично предположить, от Пьера Омана. Впрочем, когда Нед помогал Афродите де Болье, его уже пытались допросить, и подобное могло случиться снова, причем исход допроса предсказать было невозможно. Поэтому на рю де ла Серпан он свернул с немалым облегчением. Сильви, шедшая рядом, ускорила шаг.

Нед издалека увидел тело на мостовой – и сразу догадался, кто эта очередная жертва католиков. Сильви тоже догадалась, всхлипнула и побежала вперед. Мгновение спустя они оба склонились над неподвижным телом на холодных камнях мостовой. Неду не понадобилось проверять жилку на шее – с первого взгляда было понятно, что Изабель мертва. Он все же дотронулся до ее лица. Еще теплое; значит, умерла недавно. Вот почему ее одежду не украли – просто пока не успели.

– Понесешь ее? – спросила Сильви вытирая слезы.

– Конечно, – ответил Нед. – Только помоги мне, ладно?

Слава богу, до дома посланника не так уж далеко. Со стороны, подумалось вдруг Неду, он с телом Изабель на плече будет выглядеть как ополченец, избавляющийся от очередного трупа. Что ж, чем меньше подозрений, тем лучше.

Он просунул было руки под недвижное тело, но замешкался, уловив запах дыма. Поглядел на лавку и заметил какое-то движение внутри. Там что, огонь? Язык пламени вдруг взметнулся к потолку, озарил помещение лавки, и Нед разглядел нескольких мужчин, что сновали по дому с деловитым видом, роясь в вещах.

– Они тут! – прошипел он, косясь на Сильви.

В следующий миг двое незваных гостей выбежали наружу. Один был безносым – на месте ноздрей у него красовался жуткий шрам. Второй щеголял густыми светлыми волосами и бородкой клинышком.

Нед узнал Пьера Омана.

– Придется ее оставить! Бежим!

Сильви, оплакивавшая мать, замешкалась всего на миг, затем побежала. Нед рванулся за ней, но их успели заметить. В спину ударил крик Пьера:

– Вон она! За ней, Расто!

Нед и Сильви добежали до конца рю де ла Серпан. Пробегая мимо церкви Святого Северина с ее высокими окнами, Нед бросил взгляд через плечо и увидел, что безносый – видимо, это и был Расто – топочет следом, вскинув меч над головой.

Они пересекли широкую улицу Сен-Жак и очутились на кладбище церкви Святого Жюльена-Бедняка. Сильви начала задыхаться, а Расто неумолимо нагонял. Нед спешно прикидывал, как быть. Безносый выглядел лет на тридцать с хвостиком, но был крепок и явно силен, а нос ему наверняка отрубили в какой-нибудь стычке, до которых этот малый, очевидно, не дурак. Не исключено, что за ними гонится бывалый мечник, сражавшийся во многих битвах. С таким противником он, Нед, вряд ли совладает. Если бой продлится дольше нескольких секунд, этот Расто его одолеет. Единственная надежда – застать врага врасплох и прикончить одним ударом.

Нед хорошо знал окрестности кладбища. Именно здесь он подловил того оборванца, который его преследовал. Свернув к восточной оконечности церкви, он на миг оказался вне поля зрения Расто. Резко остановился и затолкал Сильви в глубокий и темный дверной проем.

Они попытались отдышаться, а тяжелые шаги преследователя раздавались все ближе. Нед стиснул меч в правой руке, а левой взялся за кинжал. Нужно все правильно рассчитать, нельзя, чтобы безносый увернулся. Ах, было бы у него чуть больше времени! Когда ему показалось, что Расто совсем рядом, Нед выпрыгнул из темноты.

Он немного ошибся в расчетах. Мгновением ранее Расто замедлил свой бег, заподозрив, быть может, западню, и теперь находился от Неда на расстоянии дальше вытянутой руки. Поэтому безносый сумел вильнуть в сторону и избежать Недова клинка, нацеленного ему в грудь.

Нед не растерялся, сделал выпад, и меч вонзился Расто в бок. Безносый пробежал дальше, лезвие выскользнуло из раны, а Расто, пытаясь развернуться, споткнулся и упал как подкошенный. Нед напал на него, нанося удары вслепую. Расто отмахнулся клинком, и меч внезапно вырвался из руки Неда.

Расто вскочил. Для такого верзилы он двигался очень быстро. Нед краем глаза заметил, что Сильви выходит на свет, и завопил во все горло: «Беги, Сильви! Беги!» Затем Расто обрушился на него, то рубя, то пытаясь уколоть. Нед попятился, отбил очередной выпад кинжалом; он понимал, что долго ему не продержаться. А потом Расто притворился, будто рубит, ловко вывернул свой меч одним быстрым движением – и клинок скользнул к груди Неда.

Но не дотянулся до цели. В следующий миг Расто замер, а из его живота высунулось острие меча. Нед отпрыгнул, но необходимости уклоняться уже не было: рука Расто дрогнула, пальцы разжались. Безносый вскрикнул и повалился наземь. За его спиной Нед увидел Сильви – женщина держала в руках тот самый меч, который Нед выронил, а лезвие меча погрузилось в спину Расто.

Они не стали дожидаться, пока Расто испустит дух. Нед взял Сильви за руку, и вдвоем они перебежали площадь Мобер с пустующими прилавками и кинулись к воротам дома посланника.

У ворот стояли двое вооруженных стражников. Этих двоих Нед не знал, хотя был уверен, что знаком со всей охраной.

Один из стражников заступил дорогу.

– Вам сюда нельзя!

– Я помощник посланника! – крикнул Нед. – А это моя жена! С дороги!

Из окна сверху донесся повелительный голос Уолсингема:

– Они под защитой короля! Немедленно пропустите!

Стражник отодвинулся. Нед и Сильви взбежали по ступеням. Дверь открылась прежде, чем они успели ее толкнуть.

Они были в безопасности.

Но такова была ее судьба.