Ролло стоял на палубе грузового судна «Пти флер» и смотрел, как приближается английский берег. Наступал самый ответственный миг путешествия.

Судно, вышедшее из Шербура, направлялось в Кум с грузом яблочного бренди и сыра в больших круглых головках, а еще на борту были восемь священников, окончивших Английский коллеж в Дуэ.

Ролло надел сутану и повесил на грудь крест. Его волосы поредели, но он отрастил длинную бороду. На плечи он накинул белый плащ. Конечно, с обликом священника такой плащ не очень-то вязался, однако таков был заранее условленный сигнал.

Приготовления велись весьма тщательно, но опыт подсказывал, что пойти не так способно буквально что угодно. Ролло, к примеру, понятия не имел, заслуживает ли доверия шкипер этой посудины. Ему щедро заплатили за то, чтобы судно добралось до Кума, но кто-то другой – скажем, Нед Уиллард или кто еще из людей королевы Елизаветы – мог предложить шкиперу сумму вдвое больше, чтобы он предал католиков.

Жаль, что приходится в такой степени полагаться на сестру. Да, она умная, толковая и бесстрашная, но ведь она – женщина, и этим все сказано. Впрочем, поскольку сам Ролло пока не собирался ступать на английскую почву, иного выбора попросту не оставалось.

В сумерках судно бросило якорь в безымянной бухточке в трех милях по побережью от Кума. Море, по счастью, было спокойным. В бухточке, недалеко от берега, качалась на ряби рыбацкая лодка с мачтой и веслами. Ролло помнил эту лодку с тех самых пор, как его отец, сэр Реджинальд, следил за пошлинами в гавани Кума; прежде лодка именовалась «Святой Авой», но со временем стала просто «Авой». А на берегу, в неглубокой расщелине, прятался дом из светлого камня. Из печной трубы валил дым.

Ролло изнывал от нетерпения, поглядывая на дом в ожидании сигнала. Нетерпение было столь велико, что тело сводило судорогой, и он даже начал опасаться, как бы не свалиться без чувств прямо за борт. Вот оно, начало конца. Молодые люди, которых он сопровождал, были тайными орудиями Господа. Это лишь первая партия, за ними последуют другие. Очень скоро, в один прекрасный день, тьма ереси над Англией развеется. Страна отринет глупые призывы к веротерпимости, и толпа невежественных крестьян и батраков вновь с радостью склонится перед могуществом и величием истинной церкви. Семейство Фицджеральдов вернет себе прежнее положение – или даже вознесется выше. Сам Ролло может стать епископом, а его зять Барт – герцогом. В Кингсбридже придется провести зачистку, истребить пуритан, как истребили гугенотов в Париже в Варфоломеевскую ночь… Этими мечтаниями Ролло с сестрой не делился, ибо знал, что та откажется ему помогать, случись ей проведать о грядущем насилии.

Наконец-то! С берега просигналили – в верхнем окне дома мелькнула белая простыня.

А если ловушка? Мэл Ропер, истовый католик и рыбак, проживавший в этом доме, вполне мог угодить в руки Неда Уилларда; допустим, из него пытками вырвали нужные сведения и белая простыня – лишь наживка? Но придется рискнуть, ничего другого не остается. Ролло и его спутники знали, что могут погибнуть, однако все равно вызвались плыть в Англию.

Стемнело, и священники собрались на палубе. У каждого была сумка с личными вещами – и с тем, что необходимо для причащения страждущих английских семей: облатками, освященным вином и святой водой.

– Полная тишина, пока не доберетесь до дома! – шепотом предупредил Ролло. – Над водой звуки разносятся очень далеко. Обычно в эту бухту никто не заглядывает, но лучше сохранять бдительность, не то ваше задание завершится прежде, чем вы окажетесь в Англии.

Один из священников, Ленни Прайс, был тем самым, кого Ролло первым встретил в Дуэ. Среди восьмерых он был самым старшим.

– Ленни, на суше ты главный.

Шкипер спустил на воду лодку. Священники один за другим стали спускаться по веревочной лесенке. Ролло шел последним. Двое матросов взялись за весла, и лодка двинулась к берегу. Ролло разглядел у кромки воды невысокую женскую фигуру, рядом с которой прыгала собака. Марджери, дражайшая сестрица!

Лодка выползла на песок. Священники попрыгали за борт. Марджери молча поздоровалась с каждым за руку. Ее пес был хорошо обучен и тоже не издавал ни звука.

Ролло остался в лодке. Марджери посмотрела на брата, поймала его взгляд, усмехнулась и погладила подбородок, словно намекая на бороду. Ну да, прежде она Ролло с бородой не видела. Вот дурак, обругал он себя и поспешно отвернулся. Священникам ни к чему знать, что Ролло и Марджери родня, – они-то до сих пор считали его Жаном Ланглэ.

Моряки отпихнули лодку от берега и снова взялись за весла. Ролло, сидевший на корме, обернулся. Марджери повела восьмерых священников по усыпанному галькой берегу к дому. Вот они прошли через дверной проем и скрылись из виду.

Мэл Ропер, его жена Пег и трое крепких сыновей стояли на коленях на каменном полу единственной комнаты на первом этаже дома, а Ленни Прайс служил мессу. Марджери едва не расплакалась от радости: столь искренним было счастье этих простых людей, когда они принимали причастие! Доведись ей отдать жизнь за этот миг, подумала она, это было бы не напрасно.

Она часто вспоминала свою давно умершую тетку, сестру Джоан. Вспоминала, как шестнадцатилетняя егоза Марджери поднималась на верхний этаж отцовского дома, где старушка Джоан переделала две маленьких комнаты в монашескую келью и часовню. Там Джоан поведала ей, что Господь предназначил ее к свершениям, нужно лишь дождаться, когда Его замысел станет явным. Что ж, Джоан оказалась права: Марджери дождалась, и Господь явил ей Свою милость.

Католические священники в Англии были нарасхват. Марджери беседовала с родовитыми и богатыми католиками в Лондоне всякий раз, когда Барт ездил на заседание парламента. Она исподволь, что называется, прощупывала этих людей и быстро узнала, что многие из них жаждут причастия. В Лондоне Марджери сознательно избегала появляться рядом с домами французского и испанского посланников, дабы ее не заподозрили в заговоре против короны, и Барта убедила вести себя не менее осторожно. Муж ей помогал – по-своему, конечно. Он ненавидел протестантов, но с годами становился все ленивее и безвольнее, а потому ей самой приходилось заниматься всеми делами; он же ощущал себя героем и борцом за правое дело. Марджери не возражала.

После службы Пег Ропер разлила по деревянным мискам густую рыбную похлебку и подала каждому гостю кусок грубого хлеба домашней выпечки. Марджери порадовало то, с какой жадностью священники накинулись на еду: до рассвета им предстояло проделать долгий путь.

Роперы отнюдь не роскошествовали, но от денег Мэл отказался.

– Благодарствую, миледи, – сказал он, – но за Божью волю плату брать грешно.

Марджери отметила про себя, с какой гордостью он это произнес, и не стала спорить.

Ушли около полуночи.

У Марджери было два фонаря. Она шагала первой, с фонарем в руках, а Ленни замыкал, светя другим фонарем. Двигались вдоль берега на север, знакомой дорогой. Марджери шикала на своих спутников всякий раз, когда приближались к деревне или к одинокой ферме, ибо нисколько не хотела, чтобы их увидели или хотя бы услышали. Девять человек, бредущие неведомо куда в ночи, – этакая компания способна переполошить кого угодно. В особенности Марджери осторожничала близ новых господских домов, где вполне могли остановиться на постой солдаты; еще не хватало, чтобы те выбежали с факелами на поимку ночных бродяг.

Ночь выдалась теплой, а дорога была сухой, но все равно Марджери скоро устала. После рождения второго сына, Роджера, у нее стала побаливать спина, особенно когда случалось долго ходить пешком. Но она лишь стиснула зубы и продолжала идти.

Каждые два-три часа делали краткую остановку в месте, заранее выбранном Марджери, подальше от людских жилищ. Отдыхали, утоляли жажду из протекавшего поблизости ручья, съедали по куску хлеба, который дала им в дорогу Пег Ропер, а затем, облегчившись, возобновляли движение.

Марджери настороженно прислушивалась, не зазвучат ли в ночи чужие голоса. В городе непременно нашлись бы люди, которым зачем-то понадобилось шататься по закоулкам по неким тайным, почти наверняка преступным делам, но здесь, в сельской местности, красть было почти нечего, и преступники встречались гораздо реже. Тем не менее она не теряла бдительности.

Узнав о резне в Париже в Варфоломеевскую ночь, Марджери проплакала целый день. Всех этих людей убили католики! Это было куда хуже, чем сражение, в котором одни солдаты убивают других. В Париже горожане тысячами истребляли беззащитных, ни в чем не повинных женщин и детей. Как Господь допустил подобное? А папа, вместо того чтобы обрушиться на убийц, прислал королю Франции поздравительное письмо! Разве возможно, что эта бойня произошла по Божьей воле? Нет, как ни тяжело это признавать, но папа наверняка ошибся.

Марджери знала, что Нед в те дни находился в Париже, и она опасалась за его жизнь; но потом объявили, что все, кто укрывался в доме английского посланника, уцелели. А сразу после пришла весть, что Нед женился на какой-то француженке. Марджери опечалилась – и сама укорила себя за неразумие. У нее была когда-то возможность сбежать вместе с Недом, однако она отказалась. Так с какой стати требовать от него, чтобы он всю жизнь тосковал по ней? Ему нужна жена, нужна семья. Нет чтобы порадоваться за него, наконец-то нашедшего счастье без нее! Но заставить себя радоваться не получалось.

Интересно, какова эта новоиспеченная миссис Уиллард? Говорят, француженки – дамы весьма утонченные. Небось красиво одевается, вся в шелках и драгоценностях. Внезапно Марджери подловила себя на желании, чтобы жена Неда оказалась пустоголовой вертихвосткой, которая очень скоро наскучит своему мужу. Что за недостойная мысль! Лучше пожелай Неду счастья, глупышка.

Небо на востоке заалело, когда они добрались до Нового замка, и Марджери различила впереди очертания укреплений. Облегчение мешалось с усталостью – путь и вправду оказался неимоверно долгим.

Дорога вела прямо к воротам. Со стен, как обычно, пялились грачи.

Марджери постучала. В узком оконце над воротами мелькнуло чье-то лицо, а вскоре заспанный часовой отворил тяжелую деревянную створку. Путники вошли внутрь, и часовой задвинул засов. Впервые за всю ночь Марджери ощутила себя в безопасности.

Она провела своих подопечных через двор и направила в часовню.

– Скоро слуги принесут вам завтрак и постели. Отдыхайте сколько нужно, хоть до завтрашнего утра. Но помните об осторожности. Здесь все католики, но не спрашивайте, как кого зовут, и своих имен не называйте. Не задавайте вопросов насчет того, куда вас привели и кто владеет замком. Того, чего не ведаете, вы не сможете рассказать, даже под пытками.

Наверняка Ролло втолковывал им все это раньше, и не раз, но в подобных делах повторение никому не вредило.

Завтра, подумала Марджери, она попарно выведет их из замка и отправит в самостоятельный путь. Двое пойдут в Эксетер, двое других направятся в Уэллс, третьи двинутся на северо-восток, в Солсбери, а оставшиеся пойдут на восток, в Арундел. Да, когда она с ними попрощается, они окажутся предоставленными самим себе.

Марджери вышла из часовни и вернулась в дом. Прибытие священников вызвало некоторую суматоху, прислуга проснулась и деловито сновала по кухне. Графиня поднялась наверх, в спальню сыновей. Те крепко спали в стоявших бок о бок кроватях. Она наклонилась к семилетнему Бартлету, выглядевшему старше своего возраста, и поцеловала мальчика в лоб. Затем перешла к светловолосому Роджеру, которому еще не исполнилось двух, и прикоснулась губами к его щеке.

Роджер открыл глаза – золотисто-карие, как у Неда.

Сильви с нетерпением ожидала первого посещения Кингсбриджа. Ведь в этом городе родился и вырос человек, ставший ее мужем. Они были женаты меньше года. И Сильви догадывалась, что ей еще предстоит многое узнать о Неде. Она знала, что Нед – храбрый, добрый, умный и заботливый; знала и любила каждый дюйм его тела; когда они любили друг друга, ей казалось, что она словно проникает ему в голову и способна прочитать все его мысли. Но это ее знание изобиловало прорехами, ибо о многом Нед предпочитал умалчивать и не спешил делиться подробностями кое о каких годах своей жизни. Впрочем, о Кингсбридже он заговаривал часто, и Сильви рвалась увидеть этот город своими глазами. Больше всего ей хотелось познакомиться с людьми, которые столько значили для ее супруга, с людьми, которых он любил или ненавидел, а особенно – с той женщиной с портрета, что стоял рядом с зеркалом в его покоях в Париже.

Повод для поездки обеспечило письмо Барни, брата Неда. Тот возвратился в Кингсбридж и привез сына.

– Не знал, что у Барни есть сын, – озадаченно произнес Нед, читая письмо в гостиной домика, который они снимали, под сенью собора Святого Павла.

– А жену его ты знал? – спросила Сильви.

– Нет. Но он должен был жениться, иначе откуда взяться ребенку? Странно, что он ни словом о ней не упоминает.

– Уолсингем разрешит тебе уехать из Лондона? – Сильви знала, что Нед и Уолсингем очень заняты расширением тайной службы королевы Елизаветы и составляют списки тех, кто может злоумышлять против королевы и желать посадить вместо нее на английский трон Марию Стюарт.

– Думаю, да. Он как раз просил меня разузнать по-тихому, как ведут себя католики в графстве Ширинг, прежде всего граф Барт. Это будет несложно.

Из Лондона в Кингсбридж они отправились верхом, выделив себе на неспешную дорогу целых пять дней. Сильви пока не забеременела, так что никакой опасности для ее здоровья в поездке на лошади не было. Она грустила оттого, что так долго не могла понести, но Нед, к счастью, нисколько не печалился и не злился.

Сильви привыкла к большим городам, к столицам: сызмальства она жила в Париже, потом вышла замуж за Неда, а после переезда в Англию обосновалась в Лондоне. Малые городки казались ей безопаснее, честнее, что ли, и гораздо спокойнее. И в Кингсбридж она влюбилась с первого взгляда.

Ее поразил каменный ангел, венчавший шпиль собора. Нед рассказал, что, если верить преданию, у этого ангела лицо Керис, монахини, основавшей городской госпиталь. Сильви осуждающе покачала головой и спросила, почему же тогда статую не обезглавили, когда крушили прочие идопоклоннические изваяния и картины.

– Просто не смогли добраться, – объяснил Нед. – Чтобы туда влезть, нужны подпорки и строительные леса. – Его самого все это как будто забавляло. – Надо будет отвести тебя на колокольню. Вид оттуда открывается чудесный.

Кингсбридж напомнил Сильви Руан – тот же речной порт, тот же огромный собор в центре города, тот же дух преуспеяния и бурления жизни. Воспоминание о Руане потянуло за собой другое – о ее желании и дальше поставлять в Париж запрещенные книги. Через английского посланника в Париже она получила письмо от Нат с весьма утешительными новостями: торговля шла бойко, запасов пока хватало, а когда те начнут иссякать, она, мол, сразу сообщит.

Между тем сама Сильви нашла себе другое занятие. В Лондоне нашли пристанище тысячи бежавших из Франции гугенотов, многие из них испытывали трудности с изучением английского, и она решила попробовать продавать им книги на французском. Нед указал, что иноземцам запрещено открывать в Лондоне книжные лавки, поэтому следовало искать место за пределами города. Сильви приглянулось предместье Саутворк, где поселилось немало беженцев.

Барни ей понравился сразу – Нед с усмешкой заметил, что в этом она ничем не отличается от большинства женщин. Барни носил мешковатые моряцкие штаны и меховую шляпу и ходил в туго зашнурованных башмаках. Его великолепная рыжая борода наполовину скрывала обветренное, загорелое лицо. А улыбался он так зазывно, что у многих девушек и женщин, верно, коленки подкашивались. Когда Уилларды вошли в дом напротив собора, Барни радостно облапил Неда, а Сильви расцеловал чуть, пожалуй, более страстно, чем подобало деверю.

Нед и Сильви ожидали, что сын Барни окажется младенцем, но тому было уже девять лет. Он носил детский вариант наряда отца, вплоть до меховой шляпы. Кожа у него была смуглая, с золотистым отливом, рыжие волосы курчавились, а зеленые глаза он точно позаимствовал у Барни. Не подлежало сомнению, что в жилах этого мальчика течет африканская кровь и что он – сын Барни.

Сильви присела на корточки и заговорила с ним:

– Как тебя зовут?

– Барнардо Альфонсо Уиллард.

– Мы зовем его Альфо, – вставил Барни.

– Здравствуй, Альфо. Я твоя тетя Сильви.

– Очень приятно познакомиться, – вежливо ответил мальчик. Должно быть, кто-то учил его хорошим манерам.

– А где его мать? – спросил Нед у Барни.

На глаза Барни навернулись слезы.

– Женщины красивее я в жизни не встречал.

– Так где же она?

– На кладбище на Испаньоле. В Новом Свете.

– Прости, брат.

– За мной приглядывает Эйлин, – сказал Альфо.

Сильви уже знала, что за домом в отсутствие хозяев присматривает пожилая чета Файфоф и их дочь Эйлин, девушка чуть старше двадцати.

Нед усмехнулся.

– Скоро ты пойдешь в грамматическую школу. Мы с твоим отцом тоже туда ходили. Тебя научат писать на латыни и считать деньги.

– Не хочу в школу! – воскликнул Альфо. – Хочу стать моряком, как шкипер.

– Там поглядим, – обронил Барни и пояснил для Неда: – Он знает, что я его отец, но от команды на борту заимел обыкновение звать меня шкипером, как все остальные.

На следующий день после приезда Нед повел Сильви в гости к Форнеронам, наиболее важному гугенотскому семейству Кингсбриджа. Все сразу заговорили по-французски. Сильви уже довольно неплохо освоила английский, но до чего же было приятно просто болтать, не задумываясь в поисках нужного слова! Строгая десятилетняя дочка Форнеронов, Валери, взялась учить Сильви полезным английским фразам и выражениям, что изрядно всех позабавило.

Форнероны, конечно же, расспрашивали Сильви о Варфоломеевской ночи, ибо об этой жуткой резне до сих пор с ужасом говорили по всей Европе. Всякий, кто узнавал, что Сильви из Франции, обязательно заводил разговор об этом.

На третий день пребывания в Кингсбридже Сильви получила дорогой подарок – отрез замечательной антверпенской ткани на платье. Отрез ей подарил Дэн Кобли, самый богатый горожанин. Сильви доводилось слышать его имя раньше – из Парижа в Лондон они с Недом плыли на одном из кораблей Дэна.

– Хочет обязать меня этим подарком, – сказал Нед, – чтобы как-нибудь попросить об ответной услуге.

Дэн заглянул к ним на следующий день, и Сильви пригласила его в гостиную, из окна которой открывался вид на собор, и угостила вином и печеньем. Дэн оказался тучным и спесивым, а Нед почему-то общался с ним непривычно сдержанно. Когда гость ушел, Сильви спросила мужа, почему он не любит Кобли, и Нед ответил:

– Он двуличный пуританин. Носит черное и осуждает невинные поцелуи на сцене, в пьесах, а сам обманывает других в делах.

Куда более важная прореха в познаниях Сильви о предыдущей жизни Неда заполнилась, когда их пригласили на обед в дом леди Сюзанны Твайфорд, миловидной дамы лет пятидесяти. Сильви понадобилось совсем немного времени, чтобы сообразить, что Сюзанна и Нед были когда-то любовниками. Леди разговаривала с ее мужем с той милой непосредственностью, какая возникает между мужчиной и женщиной лишь после плотской близости. Нед явно наслаждался ее обществом, а вот Сильви немного растерялась и даже разозлилась. Она знала, разумеется, что Нед не хранил целомудрие до их свадьбы, но было не слишком приятно видеть, как он счастливо улыбается бывшей даме сердца.

Сюзанна, должно быть, ощутила настроение Сильви, потому что вдруг подсела к ней и взяла за руки.

– Неду очень хорошо с вами, Сильви, – сказала она, – и я понимаю, почему. Я всегда надеялась, что он встретит подходящую женщину, умную, смелую и красивую. Он особый человек и заслуживает особенной жены.

– Он к вам сильно привязан.

– Верно, – охотно признала Сюзанна. – А я к нему. Но любит он вас, и это главное. Надеюсь, мы с вами станем подругами.

– Конечно, – откликнулась Сильви. – Я встретила Неда, когда ему было тридцать два. Глупо было бы думать, что я первая, кто ему приглянулся.

– Забавно, правда? Все мы склонны придумывать всякие глупости, когда влюбляемся.

Сильви поняла, что эта женщина мудра и добра. Отчасти ей стало легче.

В собор она первый раз вошла на Духов день, в праздник Пятидесятницы.

– Как красиво! – проговорила она, идя по нефу.

– Собор и вправду великолепен, – ответил Нед. – Я не устаю им любоваться.

– Ты прав, но я имела в виду другое. Тут нет ни статуй, ни развратных картин, ни ларцов с древними мощами.

– Ваши гугенотские церкви такие же.

Сильви перешла на французский, чтобы объяснить понятнее:

– Но это же собор! Он большой, красивый, возведен сотни лет назад, как положено храмам, и все-таки протестантский! Во Франции гугеноты вынуждены проводить службы в укромных уголках, по сути, где придется, и оттого кажется, что наши службы простоваты. От мысли, что протестанты могут молиться в храме, где Господу поклонялись столетиями, на душе сразу светлее становится.

– Рад это слышать, – ответил Нед. – На твою долю уже выпало столько горестей, сколько иному человеку за всю жизнь не испытать. Самое время от них отдохнуть.

К ним приблизился высокий мужчина, на вид ровесник Сильви, в дорогом желтом камзоле; привлекательное лицо портил нос, красный от пристрастия к спиртному.

– Сильви, это Барт, граф Ширинг. В Англии вместо «граф» иногда говорят «эрл».

Сильви вспомнилось, что Неду поручили проверить настроения местных католиков и первым в списке стоял именно Барт. Она сделала реверанс.

Барт усмехнулся, дернул подбородком, изображая ответный поклон, и одарил ее оценивающим взглядом.

– А ты смельчак, Нед, коли не побоялся привезти домой красотку француженку.

Сильви показалось, что слово «красотка» прозвучало как-то двусмысленно, но она решила не уточнять. Рядом с графом стоял нарядно одетый мальчик, и она спросила:

– А кто этот молодой человек?

– Мой сын, виконт Бартлет, – ответил граф. – Только что встретил свой девятый день рождения. Подай руку даме, Бартлет, и поздоровайся.

Мальчик послушался. Несмотря на юный возраст, в нем уже угадывалось жизнелюбие, столь присущее его отцу. Сильви улыбнулась, заметив у него на поясе деревянный меч.

– А это графиня Марджери, – сказал Нед.

Сильви выпрямилась, потрясенная до глубины души. Перед нею стояла та самая женщина с портрета! Вторым потрясением стало осознание того, что в жизни графиня куда привлекательнее, чем на картине. Она, конечно, была старше своего портрета – в уголках глаз и губ виднелись морщинки, и Сильви навскидку дала ей лет тридцать, – но эта женщина, несомненно, обладала неподдельным очарованием и притягательностью, заставлявшими почему-то думать о приближающейся грозе. У нее были роскошные волнистые волосы, уложенные с небрежным тщанием, а венчала прическу заломленная под углом алая шляпка. Да уж, сразу понятно, почему он в тебя влюбился, подумала Сильви.

Марджери кивнула в ответ на приветствие Сильви и оглядела ту с нескрываемым интересом, потом посмотрела на Неда – и Сильви прочла любовь в ее взгляде. Здороваясь с Недом, Марджери словно светилась. Ты его не забыла, мысленно проговорила Сильви. И никогда не забудешь. Он – любовь всей твоей жизни.

Сильви покосилась на Неда. Тот тоже будто светился. Сомнений не осталось – в его сердце для Марджери отведено особое место.

Сильви захотелось затопать ногами. Встреча с Сюзанной Твайфорд была испытанием, но та хотя бы больше не притязает на Неда. А эта Марджери вон как смотрит, впору идти топиться.

Значит, тебе нужен мой муж, милочка? Смею уверить, ты его не получишь!

Тут Сильви заметила другого мальчика, не старше двух лет, неуверенно стоявшего на крохотных ножках. Он прятался за юбками Марджери. Графиня проследила взгляд Сильви.

– Это мой второй сын, Роджер. – Она наклонилась и подхватила мальчугана с пола. – Роджер, это сэр Нед Уиллард. Он очень важный человек и служит нашей королеве.

Роджер показал пальцем на Сильви.

– Она королева?

Все засмеялись.

– Моя королева, – подтвердил Нед.

Спасибо, Нед, мысленно поблагодарила Сильви.

– Твой брат тоже здесь? – спросил Нед у Марджери.

– Мы с Ролло теперь редко видимся, – ответила графиня.

– И где же он пропадает?

– Он стал советником графа Тайна.

– Уверен, он будет полезен графу, с его-то познаниями и опытом. Живет в замке Тайн?

– Вообще да, но у графа владения по всему северу Англии. Насколько я поняла, Ролло приходится много ездить.

Нед продолжал расспрашивать, интересуясь местными католиками, а Сильви не сводила глаз с маленького Роджера. Что-то во внешности мальчика ее смущало. Вдруг она поняла, в чем причина, – у мальчика был знакомый взгляд.

Он походил на Неда.

Сильви покосилась на мужа и увидела, что тот, чуть хмурясь, тоже разглядывает Роджера. Значит, заметил. Или нет? Сильви научилась читать мысли своего супруга по его лицу и сейчас могла с уверенностью сказать, что он пока не понял, чем мальчишка его смущает. Мужчины, в отличие от женщин, замечают сходство далеко не сразу. Тут Сильви поймала взгляд Марджери, и двум женщинам не понадобилось ничего объяснять друг другу. Нед же все хмурился, а графу Барту было, похоже, все равно.

Служба началась с гимна, и все разговоры мгновенно прекратились. Потом пришлось принимать гостей и заниматься прочими повседневными делами, так что Сильви осталась наедине с Недом, лишь когда пришла пора ложиться спать.

Стояла весна, и потому они легли в постель обнаженными.

Сильви коснулась завитков на груди мужа.

– Марджери любит тебя, – сказала она.

– Она замужем за графом.

– Это ее не останавливает.

– Откуда ты знаешь?

– Она тебе отдавалась.

Нед насупился, но промолчал.

– Случилось это, думаю, года три назад, еще до твоего отъезда в Париж.

– Откуда ты знаешь? – повторил он.

– Роджеру два года.

– А! Ты тоже заметила?

– У него твои глаза. – Сильви посмотрела Неду в лицо. – Такие же золотисто-карие.

– Сердишься?

– Выходя за тебя, я знала, что я не первая, кого ты полюбил. Но…

– Продолжай.

– Но я не думала, что ты по-прежнему любишь ее. И что у нее ребенок от тебя.

Нед взял ее ладони в свои руки.

– Не стану уверять, будто она мне безразлична, что я смотрю на нее равнодушно. Но поверь – ты единственная, кто мне нужен.

Он произносил правильные слова, но Сильви почему-то сомневалась, что им стоит верить. Она знала, что любит Неда и никому не позволит отнять его у нее.

– Люби меня, – прошептала она.

Он поцеловал ее.

– Ну и задачки ты задаешь.

Поцеловал снова.

Этого ей было недостаточно. Она хотела чего-то такого, чего он никогда не делал – ни с Сюзанной Твайфорд, ни с Марджери Ширинг.

– Подожди. – Сильви задумалась. – А есть что-то такое, что ты всегда мечтал сотворить с женщиной? – Никогда прежде она не осмеливалась заводить подобных разговоров – ни с Недом, ни с кем-либо еще. – Что-то, от чего ты сразу возбуждаешься, но чего никогда не делал?

Она затаила дыхание в ожидании его ответа.

Нед погрузился в раздумья и, кажется, слегка смутился.

– Ага! – воскликнула она с усмешкой. – Признавайся! – Какое счастье, что она научилась читать по его лицу! – Ну же!

– Мне неловко.

Точно смутился. Как мило! Сильви плотнее прижалась к мужу, прильнула всем телом.

– Скажи шепотом, – произнесла она, понизив голос.

Он прошептал ей на ухо.

Сильви широко улыбнулась, ощутив прилив возбуждения.

– Правда?

Он покачал головой.

– Давай забудем, хорошо? Не надо было тебе говорить.

Возбуждение становилось все сильнее, и Сильви ощущала, что Нед разделяет ее чувства.

– Ну, не знаю… – протянула она. – Хотя почему бы не попробовать?

И они попробовали.