Сильви была занята – весьма опасным делом.

Париж полнился гугенотами, которые прибывали полюбоваться королевской свадьбой – и дружно скупали бумаги и чернила в лавке на рю де ла Серпан. Еще они, как правило, желали приобрести запрещенные книги, не просто Библию на французском, но и яростные обличительные памфлеты Жана Кальвина и Мартина Лютера с нападками на католическую церковь. Сильви сбилась с ног, день за днем навещая склад на рю де Мюр и доставляя книги в дома протестантов и на постоялые дворы по всему Парижу.

Причем все это следовало делать в строжайшей тайне. Конечно, она привыкла соблюдать осторожность, но теперь ее буквально завалили заказами. В итоге арест грозил ей ныне трижды в день вместо обычных трех раз в неделю. И это изрядно утомляло.

Поэтому встречи с Недом Уиллардом казались ей блаженством, ибо они позволяли хоть на короткий срок ощутить себя в безопасности. Нед был заботлив и хладнокровен, не выказывал и намека на страх, а ее саму высокопарно именовал героиней. Сильви льстило его уважение, пускай она отдавала себе отчет в том, что по сути она – обыкновенная перепуганная женщина.

Когда Нед пришел в их лавку в третий раз, матушка Сильви открыла ему их настоящие имена и пригласила остаться на обед.

Сильви это приглашение застало врасплох. Матушка не стала с нею советоваться, ни о чем не предупредила. Нед охотно согласился. Сильви несколько растерялась, но призналась себе, что рада его согласию.

Они заперли лавку изнутри и собрались в комнате за торговым помещением. Изабель приготовила свежую речную форель, пойманную этим утром, и подала рыбу с горохом и фенхелем. Нед ел и нахваливал. Потом матушка поставила на стол миску со сливами, желтыми в красную крапинку, и бутыль золотистого крепленого вина. Вообще-то в доме такого не держали – сами хозяйки пили разве что вино, и то разбавленное. По всей видимости, Изабель готовилась к этому званому обеду заранее.

Нед поведал о скверных новостях из Нидерландов.

– Анже ослушался приказов Колиньи, угодил в засаду и потерпел чувствительное поражение. Теперь он в плену.

Но Изабель интересовал не Анже, а Нед.

– Как долго вы намерены пробыть в Париже? – спросила она.

– Пока этого желает королева Елизавета.

– А потом вернетесь, наверное, домой, в Англию?

– Думаю, я поеду туда, куда направит меня королева.

– Похвальная преданность.

– Мне выпало счастье служить ее величеству.

Изабель сменила тему.

– Английские дома отличаются от французских? Вот ваш дом каков?

– Я родился в большом доме напротив кингсбриджского собора. Ныне этот дом принадлежит моему старшему брату, но я останавливаюсь там, когда бываю в Кингсбридже.

– Напротив собора, говорите? Это же самый центр получается.

– Да, расположение неплохое. Бывало, я любил сиживать у окна и смотреть на храм.

– А кто был ваш отец?

– Мама! – возмутилась Сильви. – Мы же не на допросе в инквизиции!

– Ничего страшного. – Нед улыбнулся. – Мой отец был купцом и владел складом в Кале. После его смерти делами занялась матушка. Так продолжалось десять лет. – На губах англичанина промелькнула кривая усмешка. – Она потеряла все, когда вы, французы, захватили Кале.

– А в Кингсбридже французы есть?

– Гонимые гугеноты ищут убежища по всей Англии. У нас в предместье, в Лаверсфилде, живет некий Гийом Форнерон, хозяин мастерской по производству батиста и портной. Все хотят заполучить сорочку от Форнерона.

– А ваш брат чем занимается?

– Плавает в море. У него свой корабль, «Элис».

– Собственный корабль?

– Да.

– Но Сильви, кажется, упоминала какое-то поместье…

– Королева Елизавета подарила мне деревню Уигли, поблизости от Кингсбриджа. Деревня небольшая, но там есть господский дом, и я бываю в нем два-три раза в год.

– Во Франции вас бы звали сьером д’Уигли.

– Думаю, да. – Неда явно позабавило, как француженка выговорила последнее слово.

– Выходит, вы с братом сумели оправиться от бед, постигших вашу семью. Вы служите королеве, а брат владеет кораблем.

Нед давно должен был догадаться, подумалось Сильви, что ее матушка исподволь выясняет его достаток и положение в обществе. Однако англичанин как будто не возражал, наоборот, с готовностью отвечал на все вопросы. А вот сама Сильви смущалась все сильнее. Нед может решить, что она собралась за него замуж.

Желая положить конец материнскому допросу, она сказала:

– Пора открывать лавку.

Изабель встала.

– Я пойду. А вы посидите пока, поболтайте. Сильви, я кликну, если понадобишься.

Матушка вышла, и Сильви поспешила извиниться:

– Прошу прощения за ее любопытство.

– Ерунда. – Нед ухмыльнулся. – Матери положено знать все о мужчине, с которым дружит ее дочь.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Полагаю, я не первый, кого она столь дотошно расспрашивает.

Сильви догадывалась, что ей придется поведать о своем прошлом, рано или поздно.

– Был один мужчина, много лет назад. Только его расспрашивал мой отец.

– Могу я узнать, что случилось?

– Это был Пьер Оман.

– Господи боже! Он что, был протестантом?

– Вовсе нет. Он ловко притворялся, чтобы стать членом нашей общины. Через час после венчания всех арестовали.

Нед протянул руку, накрыл ладонь Сильви.

– Как жестоко!

– Он разбил мне сердце.

– Мне рассказали о его происхождении. Его отец, оказывается, приходской священник, бастард кого-то из де Гизов. А матерью Пьера была экономка этого священника.

– Откуда вы узнали?

– Побеседовал с маркизой Нимской.

– С Луизой? Она состоит в нашей общине. Но почему она мне никогда этого не говорила?

– Возможно, не хотела вас расстраивать разговорами об Омане.

– Пьер столько меня обманывал! Быть может, именно поэтому я с тех пор никому не верю.

Нед вопросительно поглядел на Сильви. Она правильно истолковала этот взгляд: «А что насчет меня?» Пока она не ощущала в себе готовности ответить.

Он подождал мгновение-другое, потом сообразил, что Сильви не намерена продолжать рассказ.

– Было очень вкусно. Благодарю.

Сильви встала, чтобы попрощаться. Нед как-то погрустнел, и она вдруг его пожалела. А затем, поддавшись порыву, обогнула стол и поцеловала.

Она хотела ограничиться этаким дружеским мимолетным прикосновением, но внезапно поняла, что целует англичанина в губы. И поцелуй оказался столь сладок, что ей немедленно захотелось большего. Она завела руку Неду за голову и жадно припала к его губам.

Иного знака ему не потребовалось. Он обвил Сильви обеими руками, крепко прижал к себе. Ее охватили чувства, мнившиеся давно позабытыми, восторг ощущения мужского тела. Но она твердила себе, что способна остановиться в любой миг.

Он положил ладони ей на грудь и легонько сжал, негромко прицокнув языком. Сильви испытала наслаждение от этого прикосновения, однако оно же помогло ей обрести рассудок. Она вырвалась и оттолкнула Неда, а потом проговорила, тяжело дыша:

– Это уже чересчур.

Он промолчал, лишь широко улыбнулся.

Сильви поняла, что, сама того не желая, подарила англичанину надежду. Ну и ладно.

– Думаю, вам лучше уйти, пока я не сделала чего-нибудь такого, о чем непременно пожалею.

Эти слова, похоже, развеселили его пуще прежнего.

– Хорошо, – покладисто согласился он. – Когда я увижу вас снова?

– Скоро. Попрощайтесь с матушкой.

Нед хотел было поцеловать ее, но она уперлась рукой ему в грудь.

– Довольно.

Он не стал спорить, вернулся в лавку и произнес:

– Мадам Пало, огромное спасибо за ваше радушие.

Сильви без сил опустилась на стул. Мгновение спустя хлопнула наружная дверь.

Изабель тут же вбежала в комнатку. Вид у матушки был воодушевленный.

– Он ушел, но наверняка вернется.

– Я его поцеловала.

– Сама догадалась. С чего бы еще мужчине так ухмыляться?!

– Не надо было этого делать.

– Почему? Я бы и сама поцеловала этакого красавчика, будь я лет на двадцать моложе.

– Не кокетничай, мама. Теперь он подумает, что я хочу за него выйти.

– На твоем месте я бы с этим не тянула, не то он достанется кому-нибудь еще.

– Хватит! Тебе прекрасно известно, что я не могу за него пойти.

– Ничего такого не знаю. О чем ты?

– Нам суждено нести миру свет истинной веры.

– Быть может, мы уже сделали достаточно.

Сильви опешила. Никогда прежде мать не говорила ничего подобного.

Изабель заметила растерянность дочери.

– Даже Господь дал Себе отдых в седьмой день, сотворив сей мир!

– Наша работа еще не закончена.

– И вряд ли закончится до дня Страшного суда.

– Тем больше причин ее продолжать.

– Я лишь хочу, доченька, чтобы ты была счастлива.

– Но чего желает Господь? Ты сама меня учила сперва думать об этом.

Изабель вздохнула.

– Верно. В молодости я была глупее и упрямее.

– Не говори чушь! Я не могу идти замуж. У меня есть дело.

– Знаешь, Нед Недом, но, сдается мне, нам все равно придется искать иные способы исполнять волю Божью.

– Я не понимаю.

– Погоди, со временем все станет ясно.

– Ну да. Все ведь в руках Божьих, так?

– Конечно.

– Будем довольствоваться тем, что имеем.

Изабель снова вздохнула.

– Аминь.

Сильви затруднилась бы объяснить, что скрывалось за этим словом.

Выйдя из лавки, Нед заметил на другой стороне улицы молодого оборванца, мнущегося у таверны. Нед свернул на восток, в направлении дома английского посланника. Обернулся через плечо и увидел, что оборванец следует за ним.

Сердце пело. Сильви поцеловала его так, будто ей давно этого хотелось. Он и вправду восхищался этой женщиной. Впервые за много лет он встретил ту, что могла сравниться с Марджери. Сильви была умной, отважной – и чертовски привлекательной. Неду не терпелось увидеться с нею снова.

Он вовсе не забыл Марджери. И никогда не сможет забыть. Но графиня Ширинг отказалась бежать вместе с ним, а значит, ему выпало провести остаток дней вдали от нее. И пора бы полюбить кого-то другого.

Матушка Сильви тоже пришлась ему по душе. Для своего возраста она выглядела очень хорошо: фигура женственная, лицо красивое, морщинки в уголках голубых глаз придавали ей некое особое очарование. И она всячески давала понять, что Нед ей нравится.

История, которая поведала Сильви, насчет Пьера Омана, немало рассердила Неда. Этот негодяй посмел жениться на ней! Неудивительно, что с тех самых пор она попросту боялась снова выходить замуж. Вообразив себе Сильви, преданную в день собственной свадьбы, Нед внезапно ощутил страстное желание задушить Пьера Омана голыми руками.

Впрочем, он не позволил этой мысли себя отвлечь. Ведь вокруг, как ни крути, происходило столько всего хорошего! Быть может, именно Франция станет второй крупной европейской страной, где восторжествует религиозная свобода.

Переходя улицу Сен-Жак, Нед опять обернулся – и снова увидел того оборванца. За ним явно следили.

Пожалуй, надо бы что-то предпринять.

Он постоял на углу, любуясь великолепной церковью Святого Северина. Оборванец прошмыгнул мимо, воровато пряча взгляд, и свернул в первый же проулок.

Нед направился к маленькой церкви Святого Жюльена-Бедняка, пересек заброшенное кладбище. За восточным углом храма обнаружился глубокий дверной проем, отличное место, чтобы спрятаться. Нед укрылся в тени, обнажил кинжал и взял тот особым хватом; шишка рукояти удобно легла между большим и указательным пальцами.

Едва оборванец, вновь пошедший по следу, поравнялся с дверным проемом, Нед выступил из тени и ударил преследователя по лицу рукоятью кинжала. Оборванец вскрикнул, пошатнулся, из носа и разбитой губы потекла кровь. Но он быстро пришел в себя и резко развернулся, намереваясь удрать. Нед кинулся ему вдогонку, поставил подножку и повалил наземь. Потом сел ему на спину и приставил острие кинжала к шее.

– Кто тебя послал?

Мужчина утер кровь.

– Не знаю, о чем вы говорите! Зачем вы на меня напали?

Нед надавил, и острие кинжала проткнуло грязную кожу на шее оборванца. Царапина тут же заалела.

– Прошу вас, не надо!

– Нас никто не видит. Я убью тебя и просто уйду, если не скажешь, кто велел тебе следить за мной.

– Хорошо, хорошо! Меня послал Жорж Бирон.

– Это еще кто, черт подери?

– Барон де Монтаньи.

Имя звучало знакомо.

– Почему он желает знать, куда я хожу?

– Богом клянусь, не знаю! Нам велено было следить, только и всего!

Нам? Получается, их несколько, а этот Бирон – вожак. И отчего-то решил – или ему приказали – проследить за Недом.

– За кем еще ты следил?

– Раньше за Уолсингемом. А потом нам приказали взяться за вас.

– На кого работает твой Бирон?

– Он нам ничего не говорил, правда!

Разумно, подумал Нед. С какой стати объяснять такому вот отребью причины своих действий?

Он встал, сунул кинжал в ножны и пошел прочь.

Пересек площадь Мобер и вошел в дом посланника. Уолсингем встретил его в рабочей комнате.

– Вам известно что-нибудь по поводу некоего Жоржа Бирона, барона де Монтаньи? – спросил Нед.

– Да уж. – Уолсингем хмыкнул. – Он в списке подручных Пьера Омана де Гиза.

– Что ж, это все объясняет.

– Что именно?

– Почему ему вздумалось следить за нами обоими.

Пьер глядел на маленькую лавку на рю де ла Серпан. Он знал эту улицу, ибо оттоптал здесь, в этом квартале, все углы в бытность студентом, много лет назад, и частенько бывал в таверне напротив. Никакой лавки тогда и в помине не было.

Воспоминания заставили его задуматься о прожитой жизни. Тот юный студиозус желал многого, и отчасти его желания сбылись, чему нельзя было не радоваться. Он стал наиболее доверенным советником благородного семейства де Гизов, носил роскошные наряды и ходил вместе с де Гизами к королю. У него имелись деньги и кое-что поважнее денег – власть.

Но и забот хватало. Гугенотов не просто не добили – они как будто сделались сильнее прежнего. Северные страны Европы и отдельные германские княжества ныне стали целиком протестантскими, подобно крошечному королевству Наварра, а в Шотландии и в Нидерландах до сих пор велись боевые действия.

Впрочем, из Нидерландов поступали хорошие новости: вожак гугенотов Анже потерпел поражение под Монсом и угодил в темницу заодно со своими присными, а кое-кого из еретиков лично запытал до смерти герцог Альба. Торжествующие католики Парижа сочинили даже песенку, которую теперь каждый вечер распевали в тавернах:

Но победа под Монсом не стала окончательной, мятеж продолжался.

Хуже всего было то, что и сама Франция спотыкалась, брела, точно пьяница, что делает шаг вперед, а потом валится назад, к тому омерзительному примирению между католиками и еретиками, каким так гордилась английская королева Елизавета; это примирение означало, что истовых католиков и протестантов больше не останется, а будет некое невразумительное среднее между ними. До королевского бракосочетания оставалось всего несколько дней, и пока не удалось поднять восстание, которое вынудило бы отложить это событие.

Ничего, успеем. А когда это случится, он, Пьер, будет наготове. Его черная книга с именами парижских протестантов постоянно пополнялась новыми записями. Вдобавок недавно они с герцогом Анри придумали еще кое-что – составили списки ревностных католиков из числа знати, тех людей, которые при необходимости не побрезгуют убийством. Когда начнется гугенотское восстание, колокола церкви Сен-Жермен-л’Оксерруа станут звонить беспрерывно, подавая верным католикам сигнал убивать протестантов.

В общих чертах все было согласовано. Пьер понимал, конечно, что далеко не каждый католик справится с таким поручением, но и тех, кто возьмется за оружие, будет вполне достаточно. Они отрубят чудовищу ереси его поганую башку. А об остальном позаботится городское ополчение. Гугенотам нанесут серьезную рану – быть может, смертельную. С гнусной королевской политикой веротерпимости будет покончено. И де Гизы снова станут наиболее могущественным семейством Франции.

Сейчас Пьер смотрел на лавку, которой раньше в его книге не было.

– Англичанин-то влюбился, – сообщил ему на днях Жорж Бирон.

– В кого? Найдем, чем запугать?

– В женщину, торгующую бумагой. У нее лавка на левом берегу.

– Имя?

– Тереза Сен-Кантен. Она торгует в лавке вместе с матерью. Ту зовут Жаклин.

– Наверняка протестантки. Англичанин ни за что не связался бы с католичкой.

– Допросить их?

– Думаю, сначала погляжу сам.

Дом Сен-Кантенов выглядел небогато – лавка и этаж над нею. Проход шириной в ручную тележку вел, должно быть, на задний двор. Фасад был в хорошем состоянии, краску явно подновляли; местные обитатели вряд ли бедствовали. Дверь была распахнута настежь из-за августовского зноя. За окном просматривались товары, очевидно, выставленные для привлечения покупателей: листы бумаги веером, букет гусиных перьев в вазе, чернильницы разного размера.

– Ждите здесь, – велел Пьер своим телохранителям.

Он вошел в лавку – и буквально остолбенел, увидев Сильви Пало.

Это определенно была она. Ей уже тридцать один, прикинул Пьер, но выглядит старше – понятно, если вспомнить, через что ей пришлось пройти. Похудела, кстати, лишилась своей былой юношеской пухлости. На щеках уже появились первые морщинки, но глаза все те же, голубые и смотрят пристально. На Сильви было простое синее платье, под которым угадывались очертания тела, – крепкого и ладного.

На мгновение Пьер будто по мановению волшебной палочки как бы перенесся на четырнадцать лет в прошлое. Рыбный рынок, где он впервые заговорил с Сильви; книжная лавка под сенью собора; молельня протестантов в охотничьем домике; и молодой, не слишком искушенный Пьер, ничего не имевший, но желавший всего…

Сильви была одна. Она стояла у стола, записывая что-то в учетной книге, и не торопилась обслуживать посетителя.

Пьер внимательно ее оглядел. Каким-то образом ей удалось пережить казнь отца и утрату всего семейного имущества. Она взяла чужое имя и открыла собственное дело, которое, по-видимому, приносило доход. Пьера приводил в недоумение тот факт, что Господь позволяет стольким святотатцам-протестантам преуспевать в коммерции и иных занятиях. На полученную прибыль те нанимали пасторов, строили все новые и новые молельни и покупали запрещенные книги. До чего же трудно порой вникнуть в суть Господних намерений!

А Сильви обзавелась ухажером – и не кем-нибудь, а заклятым врагом Пьера.

Помолчав, Пьер сказал:

– Здравствуй, Сильви.

Говорил он дружелюбно, однако женщина испуганно вскрикнула. Похоже, она узнала его голос, после стольких-то лет.

Его позабавил страх на ее лице.

– Зачем ты пришел? – Ее голос дрогнул.

– Случайно завернул. Какая восхитительная неожиданность!

– Я тебя не боюсь. – Пьер сразу понял, что она лжет, и насладился этим пониманием. – Что ты можешь со мною сделать? Ты и так разрушил мою жизнь.

– Могу повторить.

– Нет, не можешь. Сейчас действует Сен-Жерменский мир.

– Торговать запрещенными книгами все равно незаконно.

– Мы не торгуем книгами.

Пьер осмотрелся. Казалось, что в лавке и вправду нет печатных книг на продажу, только пустые учетные, вроде тех, какую Сильви заполняла, когда он зашел, да малых записных книжек, livres de raison. Возможно, ее проповеднический пыл угас с годами, особенно после гибели отца, сожженного заживо. На такой исход церковь всегда и надеялась, прибегая к казням как мере устрашения. Но порой казни имели противоположные последствия, казненных признавали мучениками, и еретики объединялись вокруг них, словно вокруг знамен. Не исключено, что Сильви все-таки посвятила жизнь тому, чтобы продолжать дело своего отца. Быть может, где-то неподалеку у нее целый склад запрещенных книг. Надо бы приказать, чтобы за ней следили днем и ночью; к сожалению, своим приходом он ее спугнул и она теперь будет настороже.

Пьер решил зайти с другой стороны.

– Ты же, помнится, любила меня.

Она побледнела.

– Господь простит мне этот грех.

– Да ладно! Тебе нравилось целоваться.

– Глупая была.

Он сделал шаг вперед. Не чтобы ему действительно хотелось ее поцеловать – нет, подобного желания не возникало никогда. Пугать ее было куда приятнее.

– Давай, целуй. Тебе хочется, я знаю.

– Я откушу твой поганый нос.

Он предположил, что Сильви и вправду на такое способна, но не унимался.

– Я научил тебя всему, что нужно знать о любви.

– Ты показал мне, что мужчина может быть одновременно христианином и мерзким лжецом.

– Все мы грешны. Вот почему приходится уповать на милость Божью.

– Некоторые грешны более других и потому отправятся в ад.

– Ты целовала своего кавалера-англичанина?

Эти слова и впрямь ее напугали, что вновь доставило Пьеру несказанное удовольствие. По-видимому, ей не приходило в голову, что он знает про сэра Неда.

– Не знаю, о ком ты говоришь, – солгала она.

– Знаешь, милочка, знаешь.

С видимым усилием она овладела собой.

– Ты доволен своей наградой, Пьер? – Сильви указала рукой на его плащ. – Носишь дорогую одежду, ездишь бок о бок с герцогом де Гизом, я сама видела. Получил то, чего добивался. Стоило ли оно всего того зла, какое ты причинил людям?

Он не устоял перед возможностью похвастаться:

– У меня денег и власти гораздо больше, чем я смел мечтать.

– Но мечтал-то ты о другом. Не забывай, я тебя знаю.

Пьер вдруг забеспокоился.

А Сильви продолжала, не ведая жалости:

– Ты ведь хотел стать одним из них, войти в семейство де Гизов, которое отвергло тебя в малолетстве.

– Я и вошел.

– Врешь. Они знают о твоем происхождении, не так ли?

На Пьера внезапно накатила волна страха.

– Ближе меня у герцога советников нет.

– Но ты ему не родич. Они глядят на твои наряды – и вспоминают, что ты бастард бастарда, двойной ублюдок. Они потешаются над твоим тщеславием, верно?

– Кто наплел тебе эту чушь?

– Маркизе Нимской все про тебя известно! Она ведь родом из тех же краев, что и ты. Слышала, ты снова женился?

Пьер моргнул. На что она намекает? Или это вовсе не намек?

– Говорят, неудачно. – Пьер не сумел скрыть своих истинных чувств, и Сильви прочла ответ на его лице. – Твоя жена – отнюдь не благородная дама. Обыкновенная простолюдинка, потому ты ее и ненавидишь.

Она была во всем права. На случай, если он запамятует, каким образом добился причисления к де Гизам, ему навязали в жены отвратительную мымру и наделили вечно ноющим пасынком. Чтобы помнил, какую цену заплатил.

Лицо Пьера исказила гримаса бешенства.

– Бедняжка, – пожалела Сильви. Не его разумеется, а его жену.

Следовало бы обогнуть стол и врезать ей по физиономии, а потом позвать телохранителей с улицы, чтобы те как следует ее отделали. Но Пьер будто лишился сил, ярость нисколько его не воодушевила; наоборот, он весь поник, терзаемый мучительными сомнениями. Она права, она в самом деле хорошо его знает. Нанесла удар в уязвимое место, разбередила рану. Бежать, бежать отсюда!

Он развернулся к двери, и тут в лавку из глубины дома вышла мать Сильви. Изабель сразу его узнала. Ее потрясение было столь велико, что она невольно попятилась, а на ее лице страх мешался с отвращением, как если бы она увидела перед собой большого и грязного пса. Затем стремительно страх сменился гневом.

– Дьявол! – вскричала она. – Ты убил Жиля! Ты разрушил жизнь моей дочери! – Ее голос поднялся до визга, будто женщину вдруг обуяло безумие, и теперь уже Пьер попятился к двери. – Будь у меня нож, я бы выпустила наружу твои потроха! Убирайся, гнусное отродье! Ублюдок подзаборной шлюхи! Исчадие ада, убирайся, не то я тебя придушу!

Пьер выскочил из дома и с силой захлопнул за собой дверь.

С самого начала королевское бракосочетание сопровождали помехи и помарки.

Зеваки стали собираться с раннего утра понедельника, поскольку парижане никогда не упускали случая насладиться этаким зрелищем. На площади перед собором Нотр-Дам возвели из дерева римский амфитеатр, покрыли скамьи расшитой золотом тканью, сделали крытые, приподнятые над землей проходы к собору и к соседнему епископскому дворцу. Будучи особой некоторой значимости, Нед занял свое место за несколько часов до начала церемонии. Стоял безоблачный августовский день, и все изнемогали от палящего солнца. Площадь вокруг деревянного сооружения полнилась потевшими на жаре горожанами. Еще больше людей наблюдало за происходящим из окон и с крыш расположенных поблизости домов. Царила полная, едва ли не зловещая тишина. Парижане, ревностные католики, не желали, чтобы их дражайшая принцесса выходила замуж за короля-протестанта. А каждое воскресенье их гнев умело раздували уличные проповедники, твердившие на всех углах, что этот брак – не благословение Божье, а наказание.

Нед до сих пор с трудом верил в то, что свадьба состоится. В конце концов, толпа может разъяриться и напасть на брачующихся. Да и поговаривали, что сама принцесса Марго готова в последнюю минуту отказаться от брака.

Зрителей в амфитеатре постепенно прибывало. Около трех пополудни Нед заметил поблизости от себя Херониму Руис. После той памятной беседы в Лувре он занес новый разговор с испанкой в список важных дел, но не ожидал, что возможность побеседовать снова выпадет так скоро.

Он тепло приветствовал Херониму, а та проговорила мечтательно:

– Вы улыбаетесь, как Барни.

– Полагаю, кардинал Ромеро разочарован, – сказал Нед. – Венчание, похоже, состоится.

Херонима понизила голос:

– Он поведал мне кое-что, что может вас заинтересовать.

– Я весь внимание. – Нед надеялся, что сумеет уговорить испанку делиться с ним сведениями из кардинальского дворца, а выяснилось, что ее и уговаривать не пришлось.

– Герцог де Гиз располагает списком имен, где перечислены все видные парижские протестанты. Каждому из них назначили, так сказать, опекуна, надежного католика. Если начнутся беспорядки, все эти гугеноты будут убиты.

– Господи! Неужто они настолько жестоки?

– Семейство де Гизов – совершенно точно.

– Спасибо, что рассказали.

– Я бы убила Ромеро, но не могу – он мне нужен, – призналась Херонима. – Остается раскрывать его секреты.

Нед уставился на нее, потрясенный и отчасти напуганный этим признанием. Пожалуй, жестокость присуща не только де Гизам.

Их разговор прервал многоголосый гул, взметнувшийся и опавший, и они обернулись на звук. Из Лувра двигался жених. С правого берега он по мосту пересек реку и направился к собору. Анри де Бурбон, король Наварры, ради празднества облачился в желтый шелковый наряд, расшитый серебром, жемчугом и драгоценными камнями. Короля сопровождали вельможи-протестанты, в том числе маркиз Нимский и граф де Болье. Парижане встретили их появление угрюмым молчанием.

Нед хотел было продолжить беседу с Херонимой, но та удалилась, а ее место занял сэр Фрэнсис Уоллсингем.

– Я узнал кое-что весьма тревожное. – Нед поспешил пересказать посланнику то, что услышал от испанки.

– Думаю, в этом нет ничего удивительного, – ответил Уолсингем. – Они наверняка строили планы, как же иначе.

– А теперь нам известно об этих планах, благодаря испанской красотке.

Уолсингем скривил губы в улыбке.

– Ваша взяла, Нед.

Король Карл выступил из епископского дворца, ведя под руку свою сестру-невесту. Он надел тот же желтый шелк, что и Анри де Бурбон, в знак братского единения, но бриллиантов на короле было больше, и выглядели они крупнее. Когда Карл и Маргарита приблизились, Уолсингем наклонился к Неду и произнес с негодованием:

– Мне доложили, что королевский наряд обошелся в пятьсот тысяч экю!

Нед обомлел.

– Это же полторы сотни тысяч фунтов!

– Половина ежегодных расходов английской казны.

В кои-то веки Нед был готов разделить презрение Уолсингема к роскоши.

Принцесса Марго была в бархатном платье изысканных оттенков лилового; поверх платья она накинула синий плащ с длинным подолом, который несли три знатных дамы. Спарится, бедняжка, подумалось Неду. Про каждую принцессу, какой бы уродливой та ни была, обязательно говорили, что она прекрасна, но с Марго эти утверждения полностью соответствовали истине. Чувственное лицо, глаза, подчеркнутые высокими темными бровями, алые губы, словно просившие о поцелуе… Почему-то сегодня на этом прелестном личике застыла недовольная гримаса.

– Непохоже, что она счастлива, – сказал Нед, обращаясь к Уолсингему.

Тот пожал плечами.

– Она с детства знала, что ей не позволят выбирать мужа самой. Такова цена, которую приходится платить французской знати за ту разнузданную жизнь, какую они ведут.

Неду припомнилась свадьба Марджери с Бартом Ширингом.

– Я сочувствую Марго, – сказал он негромко.

– Если слухи насчет нее правдивы, никакие брачные клятвы не сумеют обуздать эту дерзкую девицу.

Следом за королем Карлом шли его братья, тоже в желтом шелке. Этот выбор цвета однозначно показывал зрителям – отныне семейства Валуа и Бурбонов будут друг для друга братьями. Невесту сопровождали не меньше сотни благородных дам. Никогда раньше не доводилось видеть такого количества бриллиантов и рубинов; на каждой из дам украшений было больше, чем в шкатулке королевы Елизаветы.

По-прежнему ни единого радостного возгласа.

Процессия медленно двигалась по приподнятому проходу к амфитеатру. Наконец невеста встала рядом с женихом. Впервые в истории королевских браков протестант женился на католичке, и все заранее устроили так, чтобы не оскорбить ненароком ни одну из сторон.

По обычаю венчание вершилось вне стен храма. Церемонию проводил кардинал Бурбонский. Мгновение за мгновением, пока звучали торжественные слова, Нед ощущал величие этого мига: огромная страна медленно и мучительно поворачивала к религиозной свободе. Это была заветная мечта многих людей – и самого Неда. Этого же хотела королева Елизавета – и в этом нуждалась Сильви Пало.

Наконец кардинал спросил у принцессы, согласна ли та взять в мужья короля Наваррского.

Марго молчала, ее губы были крепко сжаты.

Неужели она все-таки решит нарушить данное слово, в этот судьбоносный миг? Говорят, она весьма своевольна…

Жених нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Принцесса и кардинал долго смотрели друг на друга.

Затем король Карл, стоявший рядом с сестрой, подался вперед, положил ладонь на затылок Марго и подтолкнул.

Принцесса дернулась. Со стороны выглядело так, словно она кивнула.

Это вовсе не согласие, подумал Нед, и Господь это видел, как и вся толпа зевак. Но для кардинала такого движения оказалось вполне достаточно, и он торопливо объявил Анри и Маргариту мужем и женой.

Пару повенчали – но если что-то пойдет не так, брак, не подтвержденный брачной ночью, еще возможно будет отменить.

Свадебная процессия двинулась в собор на праздничную мессу. Жених, впрочем, не присоединился к католикам и почти сразу вернулся на площадь перед храмом.

Там он заговорил с мужчиной, в котором Нед узнал Гаспара де Колиньи, предводителя гугенотов. Вряд ли эти двое намеревались кого-то уязвить, однако поневоле сложилось впечатление, что они сознательно отвергли службу в соборе. Во всяком случае, именно так восприняла это толпа. Раздались возмущенные крики, потом кто-то затянул полюбившуюся песенку:

Разумеется, гугенотам не могли понравиться насмешки над их вожаками, которых прямо сейчас пытали в темницах герцога Альбы.

Вельможи в амфитеатре прогуливались среди скамей и вели какие-то беседы, но когда пение сделалось громче, все разговоры прекратились и сановники принялись встревоженно озираться.

Группа гугенотов на крыше соседнего здания попыталась перекрыть католиков, запев псалом, их поддержали другие. В толпе внизу зашевелились крепкие молодые люди, направились к этому зданию.

Налицо были все признаки скорого мятежа. Если стычка все же произойдет, умиротворяющее влияние свадьбы будет сведено на нет.

Нед выглядел приятеля Уолсингема, маркиза де Ланьи, в расшитой бриллиантами шапке, и протолкался к нему.

– Вы не могли бы унять этих поющих гугенотов? – спросил он. – Толпа злится все сильнее. Мы проиграем все, если начнутся беспорядки.

– Я велю им умолкнуть, если католики прекратят распевать свою похабщину, – отрезал маркиз.

Нед стал высматривать какого-нибудь вменяемого католика – и увидел Афродиту де Болье. Он бросился к девушке.

– Может, найдете священника или кого-то еще, кто заставит толпу перестать петь про Анже? Иначе нам всем грозят неприятности.

Афродита сразу поняла, что он имеет в виду.

– Пойду в собор, поговорю с отцом.

Нед покосился на Анри де Бурбона и Гаспара де Колиньи. Вот он, корень всех зол!

Он вернулся к Ланьи.

– А вон тем двоим вы можете объяснить, что им лучше исчезнуть? Уверен, они не нарочно, однако толпа звереет, сами видите.

Ланьи кивнул:

– Конечно. Никто из них не хочет неприятностей.

Несколько минут спустя Анри и Колиньи скрылись в архиепископском дворце. Из собора вышел священник и сказал зевакам, что те своим пением мешают службе. Пение смолкло. Гугеноты на крыше тоже замолчали. Площадь успокоилась.

Хвала небесам, подумал Нед; пока обошлось.

За венчанием последовали три дня буйных празднеств, но мятежа так и не случилось. Пьер испытал горькое разочарование.

Да, на улицах и в тавернах происходили мелкие стычки и пьяные драки, воодушевленные протестанты сцеплялись с разъяренными католиками, однако ни одна стычка не переросла в мятеж, способный охватить весь город.

Королева Екатерина не желала насильственного противостояния. Колиньи, подобно большинству умных и коварных гугенотов, сознавал, что добьется большего, не проливая крови. Вместе они сумели остудить наиболее горячие головы с обеих сторон.

Де Гизы пребывали в растерянности, видя, что власть и влияние ускользают из их рук. А потом Пьер придумал новый план.

Нужно убить Гаспара де Колиньи.

В четверг, когда вся знать отправилась на турнир, завершавший торжества, Пьер встретился с Жоржем Бироном на старой половине Лувра. Полы здесь были земляными, а стены пугали грубой каменной кладкой.

Бирон пододвинул стол к окну. Из длинного чехла, в каких носили картины, он достал оружие с длинным стволом.

– Аркебуза, – узнал Пьер. С двумя стволами, один над другим.

– Если промахнется из одного ствола, сможет попасть из другого.

– Отлично.

Бирон показал на спусковой механизм.

– Колесцовый замок.

– Значит, порох сам воспламенится. Убить-то из нее можно?

– С расстояния до ста ярдов – наверняка.

– Испанский мушкет был бы надежнее. – Мушкеты весили больше и стреляли дальше, а рана, нанесенная мушкетной пулей, чаще всего оказывалась смертельной.

Бирон покачал головой.

– Слишком сложно было бы спрятать. Все бы догадались, что тут затевается. А де Лувье вдобавок немолод. Не уверен, что он сможет управиться с мушкетом. – Требовалась изрядная сила, чтобы поднять мушкет, вот почему в мушкетеры набирали особенно крепких парней.

Пьер привез Шарля де Лувье в Париж. Лувье прекрасно показал себя в Орлеане; Антуан де Бурбон уцелел не по его вине, а из-за приступа, что так не вовремя случился с королем Франциском. Несколько лет назад Лувье прикончил очередного выскочку-протестанта, некоего капитана Лузе, и получил награду в две тысячи экю. Он был дворянином, из чего следовало – как полагал Пьер, – что он будет верен слову, тогда как обычный уличный головорез сменит господина в мгновение ока за бутылку вина. Словом, оставалось надеяться, что Пьер сделал правильный выбор.

– Ладно. Давай посмотрим, где наша жертва будет проходить.

Бирон спрятал аркебузу обратно в чехол, и они вышли во двор. С двух сторон высились старинные крепостные стены, с двух других поднимались стены дворца в итальянском стиле.

– Когда Колиньи ходит сюда и возвращается обратно, его сопровождает охрана, – сказал Бирон. – Два десятка вооруженных солдат.

– Вот незадача!

Пьер прошелся по дороге, которой наверняка пойдет Колиньи, – через старинную арку и на рю де Пули. Дворец семейства Бурбонов стоял прямо напротив Лувра. Рядом располагался особняк брата короля, Эркюля-Франсуа Алансонского.

Пьер посмотрел на улицу.

– Где Колиньи остановился?

– За углом, на рю де Бетизи. Пара шагов.

– Надо бы глянуть.

Мужчины направились на север, прочь от реки.

На улицах до сих пор ощущалось недавнее ожесточение. То и дело попадались на глаза гугеноты; в своих вроде бы неброских, но дорогих нарядах они расхаживали с таким видом, будто, подумалось Пьеру, город принадлежал им. Будь у них хоть капля здравого смысла, они бы прятали свою радость. Впрочем, будь у них хоть толика здравого смысла, они вообще не подались бы в протестанты.

Истовые католики Парижа ненавидели этих чужаков. Терпение истощалось, тонкая соломинка грозила переломиться под весом тележки с железными колесами.

Если появится по-настоящему удачный предлог, обе стороны немедля возьмутся за оружие. А если в стычках погибнет достаточно много людей, гражданская война начнется снова и о Сен-Жерменском мире можно будет забыть, кто бы на ком ни женился.

Пьер собирался обеспечить такой предлог.

Он оглядел улицу, высматривая подходящее укрытие для стрелка, – башню, высокое дерево или окно на чердаке. Помимо всего прочего, стрелку понадобится надежный путь для отхода, ведь телохранители Колиньи сразу кинутся в погоню за убийцей.

Пьер остановился у дома, который узнал с первого взгляда. Этот дом принадлежал матери Анри де Гиза, Анне д’Эсте. Та снова вышла замуж и носила сейчас титул герцогини Намюрской, но всей душой ненавидела Колиньи и считала адмирала виновным в смерти своего первого супруга. Более того, она приложила ничуть не меньше усилий, чем сам Пьер, дабы юный Анри не забыл, из-за кого осиротел. Да, Анна наверняка согласится помочь.

Пьер оглядел фасад. Окна наверху обычно прятались под деревянными решетками для вьющихся растений; в этом милом штрихе к облику дома угадывался почерк герцогини. Но сегодня все решетки были завешаны бельем на просушку, из чего следовало, что герцогиня отсутствует. Так даже лучше.

На стук в дверь открыл слуга. Он мгновенно узнал Пьера, и в его тоне почтение мешалось со страхом.

– Добрый день, мсье де Гиз. Чем могу вам помочь?

Пьеру нравилось, когда ему льстили в глаза, хотя он и притворялся, что не замечает этой лести. Но теперь было не до любезностей. Он отпихнул слугу и молча прошел в дом.

Поднялся по лестнице. Бирон следовал за ним, не выпуская из рук длинный чехол с аркебузой.

На втором этаже обнаружилась просторная гостиная. Пьер распахнул окно. Белье, хлопавшее на ветру, ничуть не мешало видеть обе стороны улицы в направлении Лувра.

– Дай мне аркебузу.

Бирон достал оружие из чехла. Пьер положили аркебузу на подоконник и прицелился. Вдалеке показалась хорошо одетая пара, идущая рука об руку. Пьер навел ствол на мужчину. Присмотрелся и, к своему изумлению, узнал пожилого маркиза Нимского. Пьер повел стволом и стал разглядывать его спутницу в ярко-желтом платье. Все верно, маркиза собственной персоной, та самая стерва, что дважды унизила Пьера – давным-давно, когда отшила его на протестантской службе в охотничьем домике, и всего неделю назад, в лавке на рю де ла Серпан, когда Сильви издевалась над ним, угрожая раскрыть всему свету секреты, которые узнала от Луизы. Можно отомстить прямо сейчас, нажав на рычажок замка. Он прицелился Луизе в грудь. Маркизе перевалило за тридцать, но она сохранила свою выдающуюся стать; более того, ее груди сделались больше прежнего, если такое возможно. Пьеру отчаянно хотелось заляпать желтое платье брызгами крови. Он будто наяву услышал истошный крик…

Однажды я отомщу, подумал он. Но не теперь.

Он покачал головой и выпрямился.

– Хорошее место. – Аркебуза вернулась к Бирону.

Выйдя из гостиной, он увидели слугу, дожидавшегося на лестнице.

– Здесь должен быть черный ход, – сказал Пьер.

– Конечно, мсье. Позвольте вам показать.

Они спустились вниз, миновали кухню и посудомойню и очутились во внутреннем дворике с воротами. Пьер выглянул за ворота и обнаружил, что за ними находится церковь Сен-Жермен-Л’Оксерруа.

– Просто здорово, – вполголоса сказал он Бирону. – Здесь его будет ждать оседланная лошадь, и у Лувье будет добрая минута после выстрела, чтобы сюда добраться.

Бирон согласно кивнул.

– Должно получиться.

Они вернулись в дом, и Пьер сунул слуге золотой экю.

– Меня тут сегодня не было. И моего товарища тоже. Ты никого не видел.

– Благодарю, мсье, – ответил слуга.

Пьер подумал – и сообразил, что денег недостаточно.

– Думаю, тебе не нужно напоминать, как де Гизы мстят за неверность?

Слуга явно перепугался.

– Я все понял, мсье, честное слово!

Пьер кивнул. Лучше пускай боятся, чем любят.

Пройдя по улице, он остановился у маленького кладбища за невысокой стеной, обсаженной деревьями. Пересек улицу, оглянулся; отсюда дом герцогини Намюрской просматривался четко.

– Вот так, – подытожил он.

В пятницу утром Гаспару де Колиньи предстояло явиться в Лувр на королевский совет. Присутствие приглашенных на совет было обязательным, уклонение рассматривалось как неповиновение и оскорбление монаршей особы. Если кто-то заболевал так сильно, что не мог подняться с постели, он присылал извинения, а король, случалось, фыркал и спрашивал – мол, если хворь и вправду столь серьезная, почему заболевший сановник еще жив?

Если Колиньи пойдет обычной дорогой, он должен пройти мимо дома герцогини Намюрской на обратном пути из Лувра.

К середине утра Шарль де Лувье обосновался в доме герцогини у окна на втором этаже. Бирон ждал у задних ворот, с оседланной резвой лошадью. Пьер укрылся на маленьком кладбище за деревьями и смотрел по-над низкой стеной.

Теперь оставалось только ждать.

Анри де Гиз с готовностью согласился на предложенный Пьером план. Единственное, о чем сожалел молодой герцог, – что не ему самому выпадет случай убить человека, виновного в смерти его отца.

В дальнем конце улицы показалась компания – то ли полтора, то ли два десятка мужчин.

Пьер насторожился.

Колиньи, высокородный дворянин лет пятидесяти, выделялся аккуратно подстриженными седыми волосами и такой же бородкой. В его походке сразу ощущался бывалый воин, но сейчас он читал на ходу и потому передвигался медленнее обычного, что облегчало задачу де Лувье. Пьер ждал, ощущая, как бегут мгновения, и терзаясь дурными предчувствиями. Адмирала окружали солдаты и помощники, но никто из них не проявлял, похоже, чрезмерной бдительности. Они переговаривались между собой, с любопытством поглядывали по сторонам и как будто не слишком беспокоились о безопасности своего предводителя. Вот и славно.

Гугеноты дошли до середины улицы. Пока рано, мысленно произнес Пьер; прошу тебя, пожалуйста, не торопись. С такого расстояния Лувье попасть будет затруднительно, слишком много помех; чем ближе компания подойдет к дому герцогини, тем точнее он сможет прицелиться сверху.

Вот! Через несколько мгновений угол будет идеальным. Лувье наверняка уже взял адмирала на прицел.

Пора, пора! Только не затяни с выстрелом…

Колиньи внезапно остановился, повернулся и заговорил с кем-то из спутников. В этот миг прогремел выстрел. Пьер затаил дыхание. Охранники и помощники Колиньи замерли как вкопанные. В наступившей тишине Колиньи прорычал проклятие – и схватился за левое плечо правой рукой. Его всего лишь ранили!

От досады хотелось выть. Эта неожиданная остановка спасла адмиралу жизнь.

Но у аркебузы Лувье было два ствола. Второй выстрел прогремел следом за первым. На сей раз Колиньи упал. Пьер не мог его разглядеть. Мертв или нет?

Спутники сомкнулись вокруг адмирала, началась суматоха. Пьеру требовалось выяснить, что там происходит, но узнать это не было ни малейшей возможности. Ба! В гуще тел мелькнула серебристая голова Колиньи. Они что, подняли его труп? Потом Пьер заметил, что глаза адмирала открыты, а сам Колиньи что-то говорит. Встал… Живуч, гугенотский пес!

Лувье, давай, перезаряди и стреляй снова. Нет, поздно. Часть телохранителей Колиньи наконец-то вспомнила о своих обязанностях и начала озираться. Один указал на распахнутое окно с белой занавеской, колыхавшейся на ветру, в доме герцогини Намюрской, и четверо солдат побежали к дому. Неужто Лувье хватит хладнокровия перезарядить аркебузу? Солдаты ворвались в дом. Пьер застыл за кладбищенской стеной в ожидании следующего выстрела, но пальбы не последовало. Если Лувье все еще в доме, его, должно быть, скрутили.

Пьер перенес внимание на Колиньи. Тот стоял прямо, но спутники его, кажется, поддерживали. Пусть его лишь ранили, он может умереть позднее. Но вскоре адмирал отогнал тех, кто ему помогал, потребовал, по-видимому, немного места, и прихвостни перестали сновать вокруг него. Это позволило Пьеру присмотреться получше, и он убедился, что адмирал держится на ногах самостоятельно. Обе руки прижаты к телу, рукава и дублет в крови, но раны, как ни печально это признавать, явно несерьезные. Едва люди адмирала посторонились, Колиньи двинулся дальше по улице, намереваясь, скорее всего, добраться до дома, а уже потом обращаться к врачу.

Солдаты, ворвавшиеся в дом герцогини, вернулись с двуствольной аркебузой. Пьер не мог разобрать, что они говорят, так что оставалось догадываться по жестам. Кто тряс головой, кто беспомощно пожимал плечами, кто размахивал руками, объясняя, видимо, что стрелок сбежал. Отлично. Молодец Лувье.

Компания приблизилась к тому месту, где укрывался Пьер. Он повернулся и, снедаемый горьким разочарованием, поспешил покинуть кладбище через дальние ворота.

Едва прослышав о случившемся, Уолсингем и Нед Уиллард сразу поняли, что это событие означает крах всех надежд королевы Елизаветы – и их собственных.

Они немедленно отправились на рю де Бетизи. Колиньи лежал в постели, окруженный другими вожаками гугенотов, включая маркиза де Ланьи. Адмирала осматривали несколько докторов, в том числе знаменитый Амбруаз Парэ, королевский хирург, мужчина лет шестидесяти с залысиной надо лбом и длинной черной бородой, что придавала ему задумчивый вид.

Нед знал, что обычно раны обеззараживали, прижигая либо кипящим маслом, либо раскаленным железом. Боль была столь мучительной, что раненый порой не выдерживал и умирал. Парэ предпочитал мази, содержавшие скипидар, и даже опубликовал трактат «Способ излечения ранений, нанесенных аркебузами и стрелами». Впрочем, этих успехов Парэ было недостаточно, медицина не спешила меняться.

Колиньи был бледен и, очевидно, страдал от боли, но как будто сохранял ясность мысли. Одна пуля оторвала ему кончик указательного пальца на правой руке, как объяснил Парэ. Вторая засела в левом локте. Парэ ее извлек – возможно, именно поэтому Колиньи, перенесший эту пытку, был так бледен – и показал всем свинцовый шарик с полдюйма в диаметре.

Как бы то ни было, Парэ уверял, что адмирал будет жить, и это было большим облегчением. Гугеноты, конечно, разъярились из-за покушения на их предводителя, и придется изрядно постараться, чтобы их успокоить.

Среди тех, кто толпился у кровати адмирала, нашлось несколько человек, жаждавших крови. Никто не сомневался в том, что за покушением стоит герцог де Гиз. Требовали идти в Лувр и добиваться приема у короля, а затем настоять на скорейшем аресте Анри де Гиза и пригрозить всеобщим восстанием гугенотов, если король откажется. Звучали даже призывы взять короля в заложники, столь же безрассудные, сколь и глупые.

Сам Колиньи призывал к сдержанности, но голос раненого был слаб, и мало кто к нему прислушивался.

Уолсингем предпринял попытку остудить горячие головы.

– Я располагаю сведениями, которые могут оказаться полезными, – сказал он. Поскольку он представлял в Париже единственную крупную протестантскую страну во всем мире, гугеноты внимательно слушали. – Истовые католики готовы к вашему восстанию. Герцог де Гиз составил планы на случай любого мало-мальски серьезного выступления протестантов после свадьбы Маргариты. – Посланник оглядел собравшихся. – Каждому из присутствующих в этой комнате назначен личный убийца из числа католиков-аристократов.

Новости потрясли гугенотов. Послышались возгласы ужаса и отвращения.

Маркиз де Ланьи стащил с головы свою драгоценную шапку и почесал лысину.

– Простите, посланник Уолсингем, но откуда вам все это известно? – спросил он с недоверием в голосе.

Нед нахмурился. Он надеялся, что Уолсингем не назовет имени Херонимы Руис. Эта испанка из окружения кардинала Ромеро еще могла пригодиться.

По счастью, Уолсингем не стал раскрывать источник сведений.

– У меня есть лазутчик в доме де Гизов. Как же иначе?!

Обычно де Ланьи был довольно миролюбив, но на сей раз он сурово изрек:

– Нужно защищаться, друзья мои.

Кто-то воскликнул:

– Лучшая оборона – напасть самим!

С этим все согласились.

Нед был младшим по возрасту среди собравшихся, но у него нашлось что сказать.

– Герцог де Гиз рассчитывает на то, что протестанты своими насилием побудят короля отказаться от Сен-Жерменского мира. Вы играете ему на руку. Подумайте об этом.

Не помогло. В воздухе все отчетливее пахло кровью.

А потом прибыл король Карл.

Никто подобного не ожидал, не предполагал увидеть его королевское величество. Тот явился без всякого уведомления. С ним была и королева-мать, Екатерина де Медичи, и Нед догадался, что это она подговорила сына навестить адмирала. За монаршими особами следовали старшие придворные, в том числе многие вельможи-католики, ненавидевшие Колиньи. Но герцога де Гиза среди них не было.

Карл правил уже одиннадцать лет, хотя ему самому был всего двадцать один год.

Неду показалось, что сегодня король выглядит как-то по-особенному молодым и ранимым. На его бледном лице с кудрявыми усиками и едва наметившейся бородкой читались искренняя обеспокоенность и раздражение.

Нед слегка приободрился. Прийти вот так – со стороны короля это было неслыханное проявление сострадания. Гугеноты навряд ли смогут от такого отмахнуться.

Первые слова Карла укрепили надежды Неда.

– Боль ваша, а гнев мой, – сказал король, обращаясь к адмиралу.

Он явно вызубрил эти слова заранее, с тем расчетом, чтобы их разнесли по всему Парижу, но оттого они не перестали быть справедливыми и желанными.

Поспешно принесли стул, и король сел, лицом к кровати.

– Клянусь, я отыщу того, кто в этом повинен…

– Анри де Гиза, – пробормотал кто-то.

– …кто бы это ни был, – договорил Карл. – Я уже назначил ответственных, слуг того дома, где прятался убийца, начали допрашивать.

Ерунда какая, фыркнул про себя Нед. Таким способом до истины еще никому дознаться не удавалось. Ни один здравомыслящий государь не позволит посторонним вести расследование, итоги которого могут оказаться весьма нелицеприятными. Значит, это всего-навсего уловка, и король заинтересован не в том, чтобы найти убийцу, а в том, чтобы снизить накал страстей, – впрочем, его можно понять.

– Прошу вас перебраться в Лувр, – продолжал король, – и расположиться в непосредственной близости от нас. Там вам ничто не будет угрожать.

Не слишком удачная мысль, оценил Нед. Колиньи сейчас нигде не будет в безопасности, но ему лучше оставаться здесь, среди друзей и соратников, чем отдавать себя под ненадежное покровительство короля Карла.

На лице адмирала отражались схожие размышления, но он, разумеется, не мог их озвучить из опасения обидеть короля.

Спас положение Амбруаз Парэ, который сказал:

– Ваше величество, больной должен остаться здесь. Всякое перемещение приведет к тому, что раны откроются снова, а новой кровопотери он может не пережить.

Король кивком показал, что услышал врача, и изрек:

– В таком случае пришлю вам Коссена с пятью десятками пикинеров и аркебузиров, чтобы усилить вашу малочисленную охрану.

Нед снова нахмурился. Коссен был человеком короля, а всем известно, что охранники, преданные кому-то еще, представляют собой весьма сомнительную ценность. Что на самом деле кроется за словами Карла? Он попросту наивен и норовит таким вот образом сделать шаг к примирению? Да, он молод и неопытен, но ему следовало бы понимать, что подобное предложение не совсем уместно.

С другой стороны, один королевский дар, одно предложение уже отвергли; посему у Колиньи не осталось выбора.

– Ваше величество очень добры, – произнес адмирал.

Карл поднялся.

– Я отомщу за это нападение, – сказал он с нажимом.

Нед оглядел собравшихся в комнате гугенотов. Судя по выражениям лиц, многие из них были готовы поверить в искренность короля, хотя бы дать ему возможность предотвратить кровопролитие.

Карл вышел. Королева-мать Екатерина, следуя за сыном, перехватила взгляд Неда. Уиллард едва заметно кивнул, благодаря королеву за попытку сохранить мир в стране и за приход короля. На мгновение уголки ее губ изогнулись в намеке на признательную, еле уловимую улыбку.

Большую часть субботы Нед потратил на шифрование длинного письма Уолсингема к королеве Елизавете; в этом письме подробно излагались бурные события последней недели и рассказывалось о попытках королевы-матери Екатерины спасти страну от возобновления религиозных распрей. Покончив наконец с нудной работой, он вышел из дома посланника и направился на рю де ла Серпан.

Вечер выдался теплым, молодые люди повысыпали из таверн на улицу – пили, потешались над попрошайками, свистели вослед девушкам, мало чем отличаясь от своих разгульных сверстников из Кингсбриджа. Были бы деньги в карманах да желание повеселиться… Потасовки начнутся позже, но начнутся обязательно – ни один субботний вечер без них не обходился. А вот гугенотов в черных нарядах нигде видно не было. Возможно, те отсиживались по домам и ужинали за крепко запертыми дверями. Если повезет, сегодняшние драки в мятеж не перерастут. А завтра уже воскресенье, все угомонятся.

В лавке Неда сразу провели в заднюю комнату, и там Изабель и Сильви поведали ему о нежданном появлении Пьера Омана.

– Мы надеялись, что он забыл про нас, – сказала Изабель. – Не знаю даже, как он нас отыскал.

– Зато я знаю. – Нед ощутил укол совести. – Один из его людей следил за мной. Должно быть, я привел его к вам, когда приходил на обед на прошлой неделе. Прошу прощения, я не ведал, что за мной наблюдают. Выяснил, только когда уже ушел.

– Откуда вам известно, что тот человек работал на Пьера? – спросила Сильви.

– Я его поколотил, приставил ему нож к шее и пригрозил перерезать горло. Он во всем признался.

– О!

Женщины довольно долго молчали. Нед понял, что до сих пор они как-то не представляли его себе человеком, способным на насилие.

– Как по-вашему, что затевает Пьер? – справился он, нарушая тишину.

– Не знаю, – ответила Сильви. – Но мне придется какое-то время быть вдвойне осмотрительной.

Нед пересказал женщинам, как король Карл навещал Колиньи. Сильви тут же ухватилась за упоминание о списке протестантов и назначенных убийц для каждого из них.

– Если у герцога де Гиза есть такой список, значит, составил его не кто иной, как Пьер, – сказала она убежденно.

– Не исключено, – согласился Нед. – Судя по всему, этот ваш Оман – главный лазутчик и наушник герцога.

– В таком случае, думаю, я знаю, где список.

Нед вопросительно уставился на Сильви.

– Правда? И где же?

– У него имеется книга для записей. Он хранит ее дома. Считает, что там безопаснее, чем в особняке де Гизов.

– Вы ее сами видели?

Сильви кивнула.

– Много раз. Так я узнавала, кому из протестантов грозит арест.

Нед снова восхитился мужеством этой женщины.

– Но списка убийц я там не встречала.

– А мне можно посмотреть?

– Попробуем.

– И каким образом?

– Обычно в субботу вечером Пьер отсутствует дома. Давайте проверим.

Сильви встала.

– На улицах опасно! – попыталась остановить ее Изабель. – В городе полным-полно сердитых мужчин, и они все сегодня пьянствуют. Не ходи, прошу тебя.

– Матушка, нашим друзьям грозит смерть. Нужно их предупредить.

– Не рискуй понапрасну, ради бога!

Еще не стемнело, когда Нед и Сильви покинули лавку и направились на другой берег реки через остров Ситэ. Огромный собор словно распростер свою тень над встревоженным городом. На правом берегу, миновав скопление прижатых друг к другу домиков Л’Аля, Сильви привела Неда к таверне напротив церкви Святого Этьена.

Она заказала кружку пива и велела отнести ее к задней двери дома за углом.

Должно быть, тайный знак, подумал Нед. В таверне было не протолкнуться, поэтому они вышли обождать на улицу. Нед не находил себе места от волнения. Неужели ему на самом деле выпало увидеть тайную книгу записей Пьера Омана?

Несколько минут спустя их отыскала простоватая на вид худая женщина лет двадцати с небольшим. Сильви назвала ее Нат, служанкой в доме Пьера.

– Она из нашей общины, – пояснила Сильви.

Нед все понял: Сильви сумела поладить со служанкой Омана и так получила доступ к записям Пьера. Умница.

– Это Нед, – продолжила Сильви, обращаясь уже к Нат. – Ему можно доверять.

Служанка усмехнулась.

– Небось собралась за него замуж?

Нед позволил себе вежливую улыбку.

Сильви смутилась, но перевела все в шутку.

– Не сегодня, – ответила она и поспешно сменила тему: – Что творится у вас дома?

– Пьер в дурном настроении. Вчера что-то пошло не так.

– Колиньи не погиб, потому Пьер и злится, – объяснил Нед.

– А вообще его нет дома. Ушел в особняк де Гизов.

– А Одетта? – уточнила Сильви.

– Отправилась к матери и Алэна взяла с собой.

Сильви пояснила для Неда:

– Одетта – жена Пьера, а Алэн – его пасынок.

Нед получил мимолетное удовольствие от возможности заглянуть в личную жизнь человека, успевшего навредить стольким людям.

– Я и не знал, что он женат.

– Долгая история. Расскажу как-нибудь в другой раз. – Сильви повернулась к служанке. – Неду нужно увидеть книгу. Ту самую.

Нат поднялась.

– Идемте. Сейчас самое время.

Они свернули за угол. Дом Пьера ничем не отличался от прочих невзрачных домишек вдоль улицы. Нед, признаться, поразился столь скромному жилью: Пьер Оман всегда корчил из себя человека с достатком, носил дорогую одежду и драгоценности. Впрочем, вельможи вроде герцога де Гиза любят, как говорят, держать своих советников в черном теле, дабы те не слишком заносились, сбивают с них чрезмерную спесь. Вдобавок в таком скромном домике удобно устраивать тайные встречи.

Нат украдкой провела их внутрь через заднюю дверь. На первом этаже было всего две комнаты – гостиная и кухня. Нед едва мог поверить, что очутился под кровом злодея Пьера Омана. Он вдруг ощутил себя Ионой в чреве китовом.

На полу гостиной стоял большой сундук. Нат взяла мешочек для шитья и достала из него булавку, согнутую крючком. С помощью этой булавки она открыла замок сундука.

Просто поразительно, подумал Нед. Раз – и все.

Служанка откинула крышку.

В сундуке было пусто.

– Ой! – прошептала Нат. – Книга пропала!

Все трое изумленно переглянулись.

– Пьер забрал книгу с собой, – проговорила Сильви задумчиво. – Но зачем?

– Он явно собирается ею воспользоваться, – ответил Нед. – Полагаю, он счел, что приспела пора осуществить их план. Знатных протестантов Парижа будут убивать – быть может, прямо сегодня.

Лицо Сильви исказил страх.

– Помоги нам, Господи! – произнесла она одними губами.

– Надо предупредить, кого сможем.

– Да. Они должны покинуть Париж. Если сумеют, конечно.

– Если не сумеют – передайте, пусть приходят в дом английского посланника.

– Их же сотни, особенно если посчитать тех, кто приехал в город на свадьбу! В вашем доме столько народу не поместится.

– Ну, всех вы точно предупредить не успеете. На это уйдет несколько дней.

– Что же делать?

– То, что в наших силах. Мы спасем стольких, скольких сможем.