Замок Харботл,
Нортумберленд, октябрь 1515
Я отдыхаю и сплю, просыпаюсь и ем. Еда не отличается ни разнообразием, ни вкусом, но здесь хотя бы есть веревочная кровать, а не набитый соломой матрас. Но нет хорошего белья и полога над кроватью, которые могли бы спрятать меня от сквозняков, и мне дали всего одну маленькую подушку. Эта спальня принадлежит старшему в замке, что все равно не делает ее удобной. Матрас на ощупь кажется набитым чем-то, напоминающим камни: ни у одной птицы не бывает таких жестких перьев, и он населен клопами, или вшами, или другой какой-то живностью, которая кусается. Вся моя кожа покрыта красными отметинами. Но главное – я спустилась с лошади, и за пару дней мои боли утихли. Я начинаю думать, что, может быть, мой ребенок все же появится в срок. Да и если он все-таки родится сейчас, то он появится на свет под крышей, как и подобает христианину, а не в берлоге, как зверенок.
Я больше не беспокоюсь об Арчибальде, которому сейчас придется жить в спорных землях между Шотландией и Англией, не имея возможности въехать на территорию одного из них и будучи преследуемым в другом. Я не думаю о своем сыне, Якове, который остался в замке Стерлинг с Дэвидом Линдси и наверняка спрашивает обо мне и на личном опыте познает, что путь к трону часто бывает тернистым. Я не думаю о его младшем брате, Александре, моем малыше, моем любимце. Меня не заботит, что Екатерина снова беременна и надеется, что сможет родить сына, будущего короля Англии. Меня не интересует то, что Мария тоже беременна. Какая, собственно, разница? Даже при самом лучшем исходе она всего лишь родит сына Чарльза Брэндона, наследника долгов своего отца и глупости его матери.
Я – единственная королева, способная произвести на свет жизнеспособного сына, и мне бы следовало ликовать по этому поводу, но я настолько устала, что неожиданно ощущаю, как мы наконец стали истинными сестрами, породненными страданиями и разочарованиями.
Боли не привели к родам, и я впадаю в странное пассивное состояние, как корова, в которой на полпути застрял теленок. Я ничего не могу сделать, чтобы как-то ускорить процесс рождения или чтобы сохранить дитя внутри живым и здоровым. Я боюсь, что не прекращавшаяся несколько дней гонка нанесла ребенку непоправимый вред. Я боюсь, что, если ребенок умрет в моей утробе, лекарям придется меня резать, и тогда я точно умру. Мне кажется, что я достигла собственного Флоддена, моей личной битвы с врагом, и я почти наверняка проиграю. Я знаю, что должна набраться отчаянной храбрости и не забывать о том, что сюда меня привел мой долг. Да и в любом случае мне отсюда уже не сбежать.
Попытавшись в очередной раз встать с кровати, я обнаруживаю, что меня парализовало. Те боли, которые я испытывала, не имели никакого отношения к родам. Это болели кости, глубоко пораженные неизвестной болезнью. Мне нужен лекарь, а не повитуха. Я заявляю лорду Дакру, что должна встретиться с французским послом немедленно, что у меня нет выбора. Я должна примириться с герцогом Олбани, потому что я, судя по всему, скоро умру. Он должен прислать мне лекарей из Эдинбурга.
– Отправьте за французским послом, – говорю я. – Он может встретиться с нами здесь. Дайте ему охранную грамоту.
– Я не знаю, где он. Он вполне может все еще находиться в Берике.
– Он был в Берике?
Лорд Дакр сообразил, что сказал лишнего.
– Да, мы с ним немного разминулись, – признает он.
– Так вы знали о том, что он был неподалеку?
– Если вы помните, нам было необходимо уехать как можно скорее. Что, если бы его люди арестовали вашего мужа? Вы же не были готовы пожертвовать жизнью вашего супруга?
Разумеется, безопасность Арда стояла на первом месте, но если бы я просто увиделась с послом и мы смогли бы с ним договориться, то мне не пришлось бы мчаться сюда, в этот жалкий форт, чтобы страдать от мучительной боли без помощи лекаря, или опытной повитухи, или хотя бы травника, которому я могла бы доверять.
– Пошлите за ним! – приказываю я. – Если мы с ним сумеем прийти к соглашению, то он пришлет мне лекаря из Эдинбурга.
– Нет, пока рано, ваше величество, – осторожно отвечает лорд Дакр. – Мы же можем подвергнуть опасности вашего храброго мужа.
– О чем вы говорите? Чем он занимается? – спрашиваю я.
В ответ лорд Дакр улыбается, поблескивая старческими глазами.
– Мне думается, вскоре вы узнаете, что бравый молодой лорд способен и на что-то большее.
– Он спасает моих сыновей, – говорю я, не сомневаясь ни секунды, и лорд хитро подмигивает мне.
– Так и есть, помоги ему Господь, – говорит он. – Представьте, как будет хорошо, когда все вы, вместе с вашими детьми, окажетесь в безопасности, под защитой каменных стен замка Морпет.
– Он собирается привезти их в Англию?
– Больше некуда. И тогда вы сможете снова быть вместе.
Я качаю головой. По какой-то причине мне не хочется думать о том, что мои сыновья будут расти в Лондоне. Жаль, я не помню, что мне говорил Яков о принцах в Тауэре.
– Возможно, мы не поедем в Лондон, – осторожно предполагаю я.
– Вам придется это сделать, ваше величество. Какой еще у вас есть выбор?
Я не отвечаю на его вопрос. Он прав. Каждый шаг, который я делала, каждое принятое мной решение приводили меня туда, где я не хотела находиться, заставляя принимать все более и более сложные и неприятные решения.
– Посмотрим, – говорю я. Я снова вспоминаю свою бабушку, которая никогда не говорила никому о том, что было у нее на уме или что она собиралась делать. – Я решу это после родов.
– Я уже послал за лекарями в Берик, – говорит лорд. – А если бы мы смогли добраться до Морпета, я бы смог устроить вас с гораздо большим комфортом. Там находится моя жена со своими фрейлинами, они бы заботились о вас, и вы бы выбрали себе любые комнаты, которые бы вам понравились.
– Я знаю, – отвечаю я. – Но это невозможно. Я не могу даже ходить, не то что ехать.
Внезапная боль пронизывает мое нутро, и я корчусь и вскрикиваю.
Дакр вскакивает на ноги.
– Уже?
Я киваю.
– Сейчас. Да, я правда думаю, что все начнется сейчас.
У меня уходит три дня на то, чтобы родить. Два дня и три долгих ночи, полных боли, эля, который меня усыплял, и пробуждений к новой боли. А потом мне протянули пищащий сверток и сказали: «Это девочка, ваше величество. Девочка». Я настолько устала, что мне все равно, кто именно у меня родился. Я просто рада, что все закончилось и что в результате таких мук у меня родился живой младенец. Я поднимаю залитое слезами лицо и вижу крохотного ребенка, прекрасного, как бутон розы, как маленький марципановый ангел. Я не могу говорить от боли и изнеможения. Мне кажется, что я умру, давая ей жизнь. Хорошо, что я хотя бы успела ее увидеть и что у Арчибальда останется на память обо мне ребенок.
– Как вы ее назовете? – кто-то спрашивает меня.
– Маргарита. Маргарита Дуглас. Она родилась и останется маленькой шотландской леди, даже если это будет стоить жизни ее матери.
Я правда готова умереть. У меня продолжаются схватки, хотя роды уже остались позади, и не прекращается кровотечение. Что бы ни делали повитухи, мне не становится легче. Все очень напуганы. Меня окружают бедные невежественные женщины, которые зарабатывают какие-то гроши, помогая при родах своим соседкам. Чаще всего с ними расплачиваются яйцами. Они впервые оказались внутри замка, и им ни разу не доводилось заворачивать младенца в целые чистые простыни. Они делают все, что могут, но этого недостаточно, чтобы не дать мне погрузиться в жар и лихорадочное состояние. Я не понимаю, где нахожусь, и начинаю звать Якова, моего дорогого погибшего мужа, и упрашивать его не ходить на войну, не дарить мне жемчугов плакальщицы. Мне снится, что он где-то рядом со мной и что Екатерина захватила не его тело. Мне снится, что он живет как дикий зверь где-то в этих лесах и что сейчас, в момент моей смерти, он обязательно придет ко мне.
Проходят долгие, полные боли дни, которые я почти не помню из-за постоянного опьянения, потому что меня поят крепким элем, смешанным с виски. То теряю сознание, то возвращаюсь в него, то вижу дневной свет в окнах, то мерцающие свечи, то холодный рассветный свет. Откуда-то издалека до меня доносится тоненький плач, а потом чьи-то шаги и шепот.
Дочка меня почти не радует. Арчибальд не прибудет сюда, рискуя жизнью, чтобы на нее посмотреть. Дугласам не нужны девочки, им нужен следующий глава клана. Но я рада, что она выжила. Я очень боялась, что долгие поездки верхом прямо перед родами могли ее убить. А еще я рада, что жива сама, правда, я все еще не могу сидеть или стоять от боли и меня все еще не слушается нога.
Я поднимаю голову.
– Напишите моему брату, – говорю я. – Скажите ему, что я только что родила еще одного здорового ребенка, дочь, и надеюсь, что он согласится стать ее крестным отцом. Скажите ему, что она нуждается в защите своего дяди.
После этих слов я снова откидываюсь на подушку и понемногу засыпаю, наблюдая за тем, как ее пеленают. Мне не смогли найти кормилицу в ближайших селах, а отъезжать далеко сейчас очень опасно из-за скрывающихся в лесах мародерских банд и одиночных разбойников. Девочку пытаются кормить хлебом, обмакнутым в разведенное молоко, выдавливая получившийся бульон ей в рот.
– Хватит, я сама покормлю ее, – с раздражением говорю я, а затем не могу сдержать стона от боли, когда девочку прикладывают мне к груди.
После того как она немного поела, ее уносят и говорят, что я наконец могу немного отдохнуть. Я лежу на тонкой подушке, мокрой от моего пота, но у них нет чистого белья на смену. Меня перевязывают мхом, и наконец все затихают. Я слышу только качание люльки, и все остальные шумы уходят куда-то далеко. Наверное, все остальные уходят поесть или поспать.
Свечи мерцают и понемногу гаснут, затухает огонь в камине. Я никак не могу поверить в то, что я, принцесса Тюдор, могла оказаться запертой здесь, в какой-то приграничной сторожке, и теперь мне остается только наблюдать за тем, как тени ползут по потолку, и слушать, как скребутся мыши. Я закрываю глаза. Нет, совершенно непонятно, как я могла пасть настолько низко с заоблачной высоты?
От окон тянет сквозняком, из-за которого мерцают свечи. В окнах нет стекла, поэтому холодный воздух беспрепятственно попадает в комнату. Я слышу ночную жизнь вокруг замка: настойчивое уханье совы, короткий лай лис, и откуда-то издалека доносится волчий вой.
