37

К северу от Нью-Фронтира бульвар теряет немалую часть своего лоска, но Кёртис все же предпочитает пешую прогулку — так ему лучше думается.

Перед ним один из кварталов старого Вегаса: неоновые цирковые клоуны, жутковатое грибовидное облако «Стардаста», сверкающие зонтики (или взбивалки для яиц) «Вестворд-Хо». Это излюбленные места морпехов, хорошо знакомые Кёртису по прошлым поездкам. Половина заведений уже не функционирует, ожидая сноса. Выполненный в виде огромной буквы «А» собор Ангела-Хранителя бесстрастно взирает на шумную магистраль; синяя мозаика его западного фасада слабо подсвечена снизу; стройный шпиль рядом с ним визуально перекликается с далекой башней «Стратосферы».

Вечер прохладен: градусов десять по Цельсию. Порывы ветра ворошат кроны пальм, подхватывают клубы выхлопных газов. Кёртис идет по восточной стороне Стрипа вдоль самого края тротуара, так чтобы слева от него не было пешеходов — только восемь полос дорожного движения. Он продвигается быстро, хотя причин для спешки нет: до назначенного Кагами времени встречи еще далеко. Однако он все ускоряет шаг, словно пытаясь догнать какую-то ускользающую мысль. Он очень зол — в первую очередь на самого себя — и уже готов отказаться от этой затеи.

Все немногое, что Кёртис знает о блэкджеке, он усвоил в этих самых местах, после нескольких лет бесплодных наставлений, которыми пичкали его отец и Стэнли. «Распорядители не верят в то, что черные способны считать карты, и они никогда тебя не раскусят. Я вручаю тебе ключи от рая, малыш. Тебе не придется работать ни единого дня в своей жизни». Но осваивать премудрости блэкджека под руководством отца было все равно что учиться вождению автомобиля с Ричардом Петти в качестве инструктора: даже стартовый уровень был слишком высок для Кёртиса. А про Стэнли и говорить нечего — уже в ту пору его понимание игры было загадкой для всех.

В конечном счете вышло так, что базовую стратегию блэкджека он изучил с помощью Деймона: в похмельные утра за двухдолларовыми столами в «Слотсе». И до того времени, как его перевели обратно в Кэмп-Лежен, Кёртис успел посетить все казино Норт-Стрипа, научившись часами держаться на плаву даже при обилии бесплатной выпивки. Более того, он зачастую умудрялся оставаться в плюсе, хотя сумма его выигрышей и недотягивала даже до прожиточного минимума. Так или иначе, в Северную Каролину он вернулся с уже более четким представлением о том, что делали его отец и Стэнли, хотя по-прежнему плохо понимал, как они это делали. Уже за одно это он должен быть благодарен Деймону. Разве не так?

Сегодня исполняется ровно две недели со времени его последней встречи с Деймоном. В тот день — пока он ехал по Брод-стрит на юг до Маркони-Плаза, а потом шагал полмили мимо бочче-кортов и старого квартирмейстерского склада до кафе «Пенроуз» — в голове Кёртиса роились вопросы, которые он страшился задать даже самому себе. Вопросы, наверняка понятные Деймону, который мог бы дать ответ хотя бы на часть из них. Что ему делать дальше? Вернуться к учебе, овладевать гражданскими профессиями? Конечно, статус ветерана с тридцатипроцентным нарушением функций давал ему право на бесплатное обучение и даже на адресную соцпомощь, но стоила ли эта овчинка выделки? Что, если он сглупил, поторопившись жениться и выйти в отставку, вместо того чтобы как следует долечиться и продолжить службу? Сейчас, когда морпехи вновь отправились в Пустыню, не подумать ли о заключении повторного контракта?

Тогда он так и не задал эти вопросы Деймону. И видимо, уже никогда не задаст. Истории Деймона он не поверил ни на секунду. Но при этом нельзя сказать, чтобы Кёртис ему совсем не доверял. За прошедшие годы Деймон не раз втягивал его во всякие сомнительные дела, но никогда Кёртис не чувствовал себя обманутым или цинично использованным. Никогда, вплоть до этого случая.

Позади остались кипящий огнями фасад «Ривьеры» и подсвеченные розовым параболы «Ла-Кончи». Он минует заправки и пункты фастфуда — все в мигающем неоне — и новые жилые комплексы на месте прежних казино. Вывески наползают друг на друга: «СУВЕНИРЫ МАЙКИ ПОДАРКИ ИНДИЙСКИЕ ЮВЕЛИРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ МОКАСИНЫ НАПИТКИ». Вот старый аквапарк — там темно и тихо; причудливые силуэты аттракционов проступают на фоне освещенной «Сахары». В луковичном куполе, венчающем это казино, египетского меньше, чем персидского, а персидского меньше, чем византийского. Вдоль западной стороны бульвара тянутся в основном пустые участки, погруженные в спячку до следующего строительного бума. Уже достаточно стемнело, чтобы можно было разглядеть звезды, а также Юпитер высоко на юго-востоке. Кёртис чувствует себя уязвимым без револьвера под курткой. И ему очень не нравится как само это чувство, так и причина его появления.

Немногочисленные пешеходы на тротуаре держатся группами и ведут себя не вполне адекватно; Кёртис следит за ними краем глаза, прислушивается к обрывкам разговоров. Приторно-обаятельные, саентологического типа субъекты пытаются раскрутить простаков на таймшер. А вот подгулявшая компания кооператоров в одинаковых кепи — возможно, те же самые, которых он видел в отеле. «Какого хрена этот говнюк прикупал на твердых двенадцати против шестерки? Из-за него я пролетел на сотню баксов!» Обвешенный плакатами уличный проповедник горячится, предвещая скорый конец света двум пустоглазым копам-мотоциклистам. Тут же свадьба в стандартном виде: друзья жениха с прическами «рыбий хвост»; пухлые подружки невесты в платьях из пенистой органзы; невеста с гроздью воздушных шаров, тянущих вверх ее локоть и отражающих круглыми боками огни транспортного потока; выпученные глаза для группового фото. Четверо юных розоволосых японок-хохотушек в аляповатых очках, похожие на шкодливых детишек, вымогающих конфеты в Хеллоуин. Загорелый попрошайка с тростью для слепых в одной руке и монетным ведерком в другой; его стильные загнутые очки дадут фору очкам Кёртиса. «ЕСЛИ У ВАС ХВАТИТ ПОДЛОСТИ ОБОКРАСТЬ СЛЕПОГО, ВОТ ОН Я», — написано на его плакате. Смуглый пацан лет тринадцати навязывает прохожим рекламки эскорт-услуг, лопоча на смеси испанского с английским. Пьянчуга в мятом льняном костюме, только что отливший на пальму и позабывший застегнуть ширинку, кружит невидимую партнершу среди припаркованных авто, распевая «Бумажную луну» звучным, недурно поставленным голосом.

На перекрестке у «Хоули Кау» Кёртис переходит на другую сторону бульвара и продолжает движение на север. Переменчивый ветер время от времени доносит до него истошные вопли ездоков с высотных аттракционов «Стратосферы». Теперь он уже слишком приблизился к этой башне, чтобы охватить ее одним взглядом: от верхнего яруса в форме перевернутого абажура до трехногого основания. Он автоматически пытается идентифицировать государственные флаги, отображенные в неоновом исполнении над вывеской, но потом вспоминает, что все эти флаги ненастоящие. Воображаемые страны. «Вообще все страны — это лишь плод воображения», — сказал бы по такому случаю Стэнли. Это напоминает Кёртису что-то еще, что-то, недавно сказанное Вероникой… Ах да: о причине, по которой Стэнли так и не побывал в Италии. «У него никогда не было паспорта». Почему она выразилась именно так: «никогда не было»? Почему не сказала просто: «У него нет паспорта»?

По тротуару навстречу ему бежит классическая труженица панели (рыжий парик, черные чулки в сеточку, ростом далеко за шесть футов при четырехдюймовых каблуках — возможно, трансвестит), одной рукой пытаясь запахнуть пальто, а другой голосуя таксистам. При этом она все время оглядывается на мотель «Ацтек», словно опасаясь погони, — может, взбесила клиента каким-то неудачным трюком, или стащила его бумажник, или тот загнулся от разрыва сердца на пике отсоса, так что сейчас ей нужно побыстрее смыться отсюда и залечь на дно. По выражению ее лица можно догадаться, что дальше все будет только хуже. Кёртис уступает дорогу бегущей, стараясь не встречаться с ней взглядом.

Под навесом у входа в казино непрерывный поток такси высаживает и подбирает пассажиров, большей частью студентов на двойных свиданиях и работяг со Среднего Запада в ветровках и спортивной обуви. Все отъезжающие такси сворачивают на юг по Стрипу. Войдя внутрь, Кёртис снимает кепи и засовывает его за поясной ремень сзади — туда, где в последние дни носил револьвер. Козырек привычно упирается ему в копчик, и это несколько нивелирует ощущение уязвимости.

Билет на лифты до обзорной площадки обходится ему в десять баксов. Несколько секунд он выбирает, в какую из очередей встать, но после сделанного выбора ожидание не затягивается. Первым делом надо пройти через раму новенького металлодетектора, о чем его заранее предупредил Кагами. Сотрудники службы безопасности обыскивают сумки, включая поясные, но даже этот процесс не так тормозит движение очереди, как фотограф с цифровой камерой, который делает снимок каждого проходящего к лифтам. Впереди Кёртиса стоит, покачиваясь, пьяный усач в майке с надписью «BUCK FUSH», сопровождаемый раболепной супругой и парочкой молчаливых детей. Он без умолку ворчит, недовольный задержкой.

— Типичный Вегас, браток, — обращается он к Кёртису. — Вечно они норовят продать тебе какую-нибудь фигню.

— Им нужны фотки всех, кто поднимается на башню, — поясняет Кёртис. — Если кто-то протащит туда пластит и взорвет все к чертям, наши трупы потом будет легче опознать. Но если они смогут зашибить несколько лишних баксов, продавая эти снимки как сувениры, почему бы нет?

Усач хохочет, глядя на Кёртиса, но Кёртис ему не вторит, даже не улыбается, и тот, притихнув, отводит взгляд.

Обзорная площадка расположена на сто восьмом этаже, в восьмистах футах от земли. Скоростной лифт добирается туда примерно за минуту. Кагами здесь нет — еще слишком рано, — и Кёртис делает два круга по площадке, один по часовой стрелке, другой против. При этом он усиленно зевает, прочищая уши, заложенные из-за перепада высот. Долина во всех направлениях до самых гор сверкает огнями, от жарко-оранжевых до холодновато-голубых, как россыпь самоцветов на дне шурфа.

Он находит свободную скамейку между двумя платными телескопами, садится и пытается обмозговать ситуацию. Уже по привычке задается вопросом, где сейчас может быть Стэнли, хотя знает, что это неправильный вопрос — и он был неправильным с самого начала. Лучше спросить: почему его так трудно найти? Или еще лучше: почему Деймон так сильно хочет его найти? Если Вероника сказала правду — а Кёртис склонен ей верить, — то число возможных ответов на последний вопрос относительно невелико, и ни один из этих ответов не нравится Кёртису.

От размышлений его периодически отвлекает панорама города внизу, где в уличной сети выделяются знакомые вкрапления. С этой высоты ровный участок, оставшийся после сноса «Дезерт инн», напоминает дырку на месте выбитого зуба. Он находит свой отель на изгибе Стрипа — его колокольня, как поднятый вверх бледный палец, рассекает сияющую световую панель «Цезаря». Утром в пятницу, когда его самолет шел на посадку, Кёртис смог разглядеть «Луксор», «Нью-Йорк», «Мандалай», но мало что успел увидеть в северной части города — снижение было слишком быстрым.

Кёртис в первый раз оказался в самолете с того времени, как транспортно-санитарный борт доставил его из Германии полтора года назад; но тогда он был накачан демеролом и почти ничего не соображал. Для полета в Вегас Деймон купил ему билет на место слева от прохода в «Боинге-757», но Кёртис прибыл на регистрацию достаточно рано, чтобы поменяться на место у окна с правой стороны. Когда самолет по большому кругу набирал высоту, под ним раскинулись акры клюквенных болот среди лесов к востоку от Ившема, подобные лужицам ртути, от которых рикошетил восход солнца, создавая ощущение гигантского пожара в недрах земли. Соседей слева у Кёртиса не оказалось, и в ходе полета он без помех созерцал проплывающий внизу континент, ощущая нервное напряжение наряду с умиротворенностью, какой не знал уже много лет, — и эта необычная комбинация чувств не исчезла после посадки в Вегасе. Все то время, что он провел здесь с момента прибытия, Кёртис продолжал чувствовать себя так же: напряженный, сосредоточенный и при всем том отрешенный, словно он не был по-настоящему вовлечен в эти дела или к ним причастен, а лишь следил за происходящим на экране монитора откуда-то из очень далекого далека. Совсем неплохое чувство, надо признать, — вот только с некоторых пор он все меньше и меньше ему доверяет.

Ночное небо бороздят вертолеты — в основном это чартерные рейсы, курсирующие в воздушном коридоре между центром города и аэропортом. К юго-востоку от башни Кёртис замечает полицейский вертолет, который направил вниз прожектор, зависнув над жилыми кварталами в районе Сахара-авеню, где уже сбились в кучу красно-синие проблесковые маячки патрульных машин. Отражаясь в окнах ближайших домов, эти мигающие огни переносятся на зеркальные фасады других зданий, и все это кружится, как в калейдоскопе, притом что вой сирен не слышен из-за большого расстояния и толстого стекла галереи. Взглянув на свои часы, Кёртис спускается с площадки в бар, заказывает кофе по-ирландски и, пока бармен доливает в его чашку «Бушмилс», оглядывает плавно вращающийся ресторан еще одним ярусом ниже. На маленькой сцене джазовое трио исполняет для безразличной публики «Ненужный пейзаж» Жобима; чистый холодный голос певицы ближе к версии Жилберту, чем к Ванде Са. С пианистом и басистом она поддерживает контакт легкими движениями тела и рук. Все трое, похоже, привыкли к тому, что посетители башни их игнорируют.

Кёртис садится за столик у южного окна бара и, ожидая Кагами, смотрит на Стрип, изредка фокусируя взгляд на собственном отражении в стекле. Он припоминает разные случаи с Деймоном — те, о которых слышал от других, и те, в которых сам был участником или свидетелем. Отмечает в них детали, которым доселе не придавал значения. Как Деймон конфисковал новенький спортивный «БМВ» у какого-то тюфяка из Сими-Вэлли — просто взял ключи у него из руки, — чтобы прокатиться с девчонкой, которую перед тем подцепил в «Мандалае». Или как он подбил Кёртиса отвлечь охрану на КПП базы, а сам под это дело вывез из Туэнтинайн-Палмс в самоволку нескольких мудозвонов, спрятав их под грязным бельем в фургоне прачечной. Или как он напугал до усрачки с полдюжины горе-ковбоев на парковке перед баром в Уэйнсвилле: вдавил ствол «беретты» в тощую ковбойскую щеку с такой силой, что потом на ней остался круглый отпечаток. При этом Деймон был трезв как стеклышко…

У Кёртиса такое чувство, будто он много дней подряд мучительно пытался разгадать кроссворд и только сейчас вдруг обнаружил, что самые первые, исходные слова в клеточках были вписаны неправильно. Еще больше подходит сравнение с популярными десяток лет назад «магическими» 3D-картинками, которые можно было увидеть, только правильно сфокусировав глаза, а иначе ты видел лишь скопление точек и черточек. И в данном случае он никак не может поймать правильный фокус. Помнится, у него и прежде не получалось разглядеть проклятые картинки. А сейчас ему не справиться с этим и подавно.

В оконном стекле возникает отражение Кагами: темный силуэт, исполненный звезд в той части, где он перекрывает свет зала. Линзы его очков похожи на две луны в последней четверти, подвешенные во тьме. Кёртис разворачивается и протягивает ему руку.

— Спасибо, что согласились встретиться, Уолтер, — говорит он.

— Без проблем, малыш. Меня это не затруднило. Я здесь внизу решал кое-какие вопросы и только что освободился. Надеюсь, тебе не пришлось ждать слишком долго.

— Да нет. Я любовался видами.

Кагами опускается в кресло. Он кажется несколько смущенным и растерянным — такое впечатление, что он предпочел бы избежать этой встречи. В первый момент Кёртис его еле узнал: на смену костюму с галстуком пришел свитер пурпурно-синей расцветки, а с пальцев исчезли все перстни, кроме золотого обручального кольца. Вспомнив о своем кольце в сейфе отеля, Кёртис перемещает левую руку со стола на колено.

— Вы занимались делами субботним вечером? — говорит Кёртис. — Должна быть, это очень важная сделка.

Кагами улыбается.

— Это была не деловая встреча, — говорит он. — Скорее, обмен мнениями. Строили планы на следующий уик-энд.

— И что вы запланировали?

— Шествие по Фримонту, из конца в конец улицы. Пару часов будем размахивать самодельными плакатами. Кричать: «Не проливайте кровь ради нефти!» Ну и так далее. Если хочешь, можешь к нам присоединиться. Прихвати пять-шесть десятков друзей. Мы будем рады видеть в своих рядах как можно больше отставных вояк.

Кёртис подозревает, что Кагами опять пытается вывести его из равновесия, как в прошлый раз с вопросами о Гитмо. Он убеждает себя сохранять спокойствие, но потом вдруг обнаруживает, что этот выпад его нисколько не трогает, и еще секунду спустя спрашивает себя: а почему, собственно, это должно его трогать?

— В следующий уик-энд я буду уже в Филли, — говорит он. — Тем не менее спасибо за приглашение. Полагаю, вы соберете большую толпу?

Кагами пожимает плечами:

— В январе мы прошли маршем от «Белладжо» до «Тропа». Собрали пару сотен человек. Надеюсь, в этот раз соберем как минимум столько же.

— Для Вегаса это совсем не плохо.

— Здесь есть сплоченная группа противников ядерного оружия. Это понятно, имея по соседству старый Невадский полигон, а теперь еще и Юкка-Маунтин. К протестам также подключаются студенты местного университета, а временами и профсоюзы. Один профсоюз кулинаров чего стоит — в девяносто девятом, когда открывался твой отель, они собрали перед ним больше тысячи пикетчиков. Тебе следует хоть иногда удаляться от Стрипа, малыш. В городе происходит много интересных событий, о которых ты не имеешь понятия.

— Ну, чтобы это заметить, мне совсем не обязательно покидать Стрип.

Кагами ухмыляется:

— Ты все еще гоняешься за Стэнли?

— Теперь даже не пытаюсь, — говорит Кёртис, глядя на Кагами в надежде уловить какой-то намек в его мимике или позе, хотя прекрасно понимает, что это бесполезно. — Уолтер, вам знакомо имя Грэм Аргос?

И вновь ни малейшей видимой реакции.

— Кто это?

— Он был в команде счетчиков, прочесавших Атлантик перед Марди-Гра. Сейчас он здесь, в городе. Звонил мне прошлой ночью.

— Он дал тебе какие-то зацепки?

— Нет. Похоже, он сам разыскивает Стэнли.

Кагами хмыкает и качает головой.

— Хочу надеяться, что Стэнли ловит кайф от всей этой суматохи вокруг него, — говорит он. — За многие годы Стэнли сделался частью местного ландшафта. К нему настолько привыкли, что перестали его замечать. А сейчас он вдруг всем нужен позарез, все его ищут, и никто не может найти.

— Я думаю, вы знаете, где он, Уолтер.

Улыбка Кагами все та же, выражение лица не меняется.

— Я думаю, — продолжает Кёртис, — что Стэнли провел четкую грань, отделяя тех, кто знает его местоположение, от тех, кто знает, что на самом деле произошло в Атлантик-Сити. А вы, как мне кажется, не знаете всей правды про Атлантик.

Кагами остается недвижим как статуя, но его взгляд медленно перемещается с лица Кёртиса на его грудь и руки. Охватывает его целиком. Кёртис чувствует себя так, будто его препарируют, разделывают на мелкие ломтики.

— Должен признаться, — говорит Кагами, — мне очень хотелось бы узнать эту самую правду.

— И мне тоже.

Кагами меняет позу, закидывает ногу на ногу.

— Ты еще не в курсе последней информации оттуда? — спрашивает он. — С прошлой ночи расследованием в «Спектакуляре» занимается уже не местное бюро по мошенничеству, а ребята из полиции штата.

Кёртис удивленно моргает.

— Что еще там случилось? — спрашивает он.

— Насколько мне известно, пару дней назад один старый хрыч проверял крабовые ловушки в бухте Абсекон. И когда он поднял в лодку одну из ловушек… — Кагами расставляет ладони так, будто держит в них футбольный мяч. — В ней сидел здоровенный голубой краб. Настоящий монстр. И этот краб пожирал кусок человеческой ноги. Эксперты установили, что нога принадлежала мужчине-азиату в возрасте около тридцати. Пропавший дилер из «Точки» — кореец двадцати восьми лет. И вот убойный отдел уже тут как тут.

Кёртис явственно ощущает свой пульс: нетерпеливые толчки в области висков и шеи. Он смотрит в окно. До твердой земли отсюда ох как далеко.

— Дело дрянь, Уолтер, — говорит он.

— Это чуть больше того, на что ты подписывался, верно, малыш?

Кёртис переводит взгляд на стол, вертит в пальцах пустую кофейную чашку. Вспоминает Деймона в кафе «Пемроуз». Его налитые кровью глаза. Порванный рукав его рубашки. Пожалуй, зря он заказал кофе по-ирландски. Ему кажется, что башня раскачивается на ветру, хотя никакого ветра нет.

— Уолтер, — говорит он, — я не буду спрашивать, где сейчас Стэнли. Я спрошу вас о другом. Скажите честно: это вы натравили на меня Грэма Аргоса? Это вы дали ему мой номер?

— У тебя есть причины так думать?

— Он пытался меня убедить, что добыл номер у бармена или еще кого-то из служащих казино. Но я думаю, что номер дали ему вы. Ему было известно, что я приехал сюда по поручению Деймона. А об этом знали только вы и Вероника.

— Что конкретно тебе не нравится, малыш?

— Я бы не назвал этот сюрприз приятным, Уолтер. Гаденыш меня нервирует.

— Вот как? — говорит Кагами. — Представь себе, Кёртис, меня он нервирует тоже. Я рассчитывал, сведя вас накоротке, отделаться от обоих.

— Могли бы хоть предупредить. Почему вы мне не позвонили?

— Потому что ты мне не нравишься, малыш. У меня есть нехорошее предчувствие на твой счет.

Кагами произносит эти слова мягко, словно извиняясь. Потом, скрестив руки, устремляет взгляд вниз на Стрип.

Несколько секунд Кёртис переваривает услышанное.

— Вы же меня совсем не знаете, — говорит он.

— Скажу так: то немногое, что я знаю, не располагает меня в твою пользу.

Возникает пауза. Кёртис стискивает зубы; Кагами устало развалился в кресле. Кёртис разозлен, однако он не может отделаться от ощущения, что Кагами не совсем не прав. Он уже наклоняется вперед, готовясь встать, когда Кагами останавливает проходящую официантку и заказывает коньяк.

— Что ты пьешь, Кёртис? — спрашивает он. — Заказать тебе еще один кофе?

— Нет, спасибо. Мне хватит.

— Ладно тебе дуться, малыш. Расслабься хоть на пару минут.

— Имбирный эль, — говорит Кёртис и вновь откидывается на спинку.

Полицейские маячки уже не мигают в жилом квартале; только «скорая помощь» катит на запад по Сахара-авеню. Они оба провожают ее глазами до автострады, где «скорая» исчезает в транспортном потоке. Затем они вновь переводят взгляды на Стрип, полоса огней которого становится все ярче с продвижением на юг — как трассирующая очередь, выпущенная в сторону Лос-Анджелеса.

— Попробуй поставить себя на мое место, малыш, — говорит Кагами. — Я не понимал, что вообще происходит. Я и сейчас не понимаю. Как бы ты поступил в этом случае?

— То есть вы просто прикрываете Стэнли.

— Я просто хочу быть добрым и в меру сил порядочным гражданином Народной республики округа Кларк, штат Невада. Это все, чего я хочу. И потому я буду отстаивать неотъемлемое право Стэнли исчезнуть по собственному желанию и оставаться вне досягаемости столько времени, сколько он сочтет нужным. Я очень серьезно отношусь к таким вещам, Кёртис.

Официантка приносит напитки. Кёртис прихлебывает имбирный эль. Кагами легонько раскручивает бокал с коньяком, глядя на город за окном.

— Ты часто здесь бываешь, малыш? — спрашивает он.

— В Вегасе? Не так чтобы очень. В последний раз приезжал сюда года три назад.

— Ты слышал новый здешний слоган? Он уже стал практически официальным.

— «Что происходит в Вегасе, то здесь и остается»? — Кёртис улыбается. — Да, я его слышал.

— Отлично сказано, — говорит Кагами. — Кратко и емко. Люди называют Лас-Вегас «оазисом в пустыне». Но это не так. Он сам по себе и есть пустыня. В том-то и весь фокус. Взгляни на эту долину. Ты знаешь, что было здесь сто лет назад? Ничего. Кучка мормонов. Дюжина-другая ковбоев. Остатки затравленных и обозленных пайютов. В год моего рождения здесь было десять тысяч жителей. Сейчас полтора миллиона. И это всего за шестьдесят лет. Для истории шестьдесят лет — лишь мгновение. Что же влечет сюда всех этих людей? Как по-твоему? Ничто. Пустота. Это место похоже на огромную классную доску. Или маркерную, как их сейчас называют. Протри ее начисто и потом рисуй или пиши что вздумается. Изучай историю, малыш, это тебе пригодится. Если ты хочешь что-то спрятать, сделать невидимым — вези это сюда. Здешняя пустыня — черная дыра в нашей национальной памяти. «Манхэттенский проект»? Мы сроду о нем не слыхали. Индейцы? Понятия не имеем, куда они все подевались. Азартные игры. Шлюхи. Ядерные отходы. Полагаю, ты уже видел «Дезерт инн».

— Да, я заметил, что он исчез.

— Стив Уинн взорвал его пару лет назад, в октябре две тысячи первого. К тому времени снос зданий уже перестал восприниматься как веселое действо, и операцию провернули без обычного в таких случаях ажиотажа. Но ты помнишь, какую грандиозную гулянку он закатил в девяносто третьем, когда взрывали «Дюнз»? Или то шоу с подрывом «Гасиенды» в канун Нового года? Назови мне еще один город в мире, где так же запросто взрывают свои исторические здания. Лас-Вегас — это место для забывания всего и вся.

Кагами ставит бокал на столик.

— Хочу выкурить сигару, — говорит он, запуская руку в карман. — Будешь?

— Нет, спасибо.

Кагами достает коричневый кожаный портсигар, извлекает оттуда темную панателлу и обрезает ее золотым каттером-пулькой.

— Ты много где побывал, Кёртис, — говорит он. — Ты повидал мир. Европа. Азия. Ближний Восток. Мы с женой тоже стараемся как можно больше путешествовать. Год назад мы отметили десятилетие свадьбы поездкой в Италию на две недели. В Северную Италию, где мы в свое время провели медовый месяц. И знаешь, что мы там учудили? Мы решили всюду пользоваться своими старыми, десятилетней давности, путеводителями. Просто для проверки, на что они сгодятся в этот раз. И все прошло без единой задоринки. Те же самые рестораны, те же гостиницы. Помнится, мы обедали в одной остерии — так у них называются небольшие таверны, — которая была основана еще в тысяча четыреста шестьдесят втором году. С ума можно сойти!

Кагами убирает портсигар и каттер, достает из другого кармана массивную бензиновую зажигалку, открывает ее и чиркает колесиком. Сноп искр. Двухдюймовый язык пламени. Прикурив и выпустив пару клубов дыма, он защелкивает крышку со звуком, напоминающим тонкий звон подброшенной и крутящейся в воздухе монеты.

— О’кей, — говорит он. — А теперь представь себе, что ты со своей лучшей половиной гуляешь по Вегасу, пользуясь путеводителем от девяносто третьего года. Каково тебе придется? «Милая, давай-ка заглянем в „Сэндз“. Упс! Извини, дорогуша». А как насчет «Лэндмарка»? Теперь на этом месте парковка. «Эль-Ранчо»? «Гасиенда»? Ты никогда уже не увидишь «Гасиенду», ее больше не существует. Город постоянно меняется. Причем меняется ни за что ни про что, ради самих изменений. И как раз поэтому он неизменен. Улавливаешь? Такова его природа, его сущность. Невидимый. Стерильный. Бесформенный. Неразрушимый. Что тебе известно о Родосе?

— О ком?

— Родос — это остров. В Эгейском море. Там когда-то стоял колосс — громадная статуя, — слышал о ней? Ладно, проехали. Как насчет Александрии? Этот город славился великолепной библиотекой. А Нью-Йорк чем славен? Парой бывших небоскребов? Я сейчас говорю об исчезнувших городах. О рухнувших империях. О местах, ставших знаменитыми благодаря тому, чего они лишились. Когда что-то исчезает, оно уходит в вечность. Все, что ты здесь видишь, — абсолютно все! — обречено. Все саморазрушается. К черту Рим! Вот это по-настоящему вечный город! Идея в чистом виде.

Официантка снова возникает из ниоткуда с пепельницей и еще одной бутылкой лимонада, пить который Кёртису совсем не хочется. Кагами придвигает пепельницу на несколько дюймов ближе к себе и отпивает глоток коньяка. Джазовое трио исполняет грустную французскую песню, угадать которую у Кёртиса не получается:

— Les musées, les églises, ouvrent en vain leurs portes. Inutile beauté devant nos yeux déçus.

Кагами подносит сигару к пепельнице и, медленно ее вращая, оставляет на хрустале аккуратный серый холмик.

— Я люблю этот глупый и нелепый город, — говорит он. — Пустыня у меня в крови. Я ведь родом из этих мест. Ты в курсе?

Кёртис отрицательно мотает головой:

— Отец рассказывал мне, что вы со Стэнли познакомились в Калифорнии. Я думал, вы родились там.

— Моя семья жила в Лос-Анджелесе. И там я вырос. Но родился я в полутора сотнях миль отсюда, по ту сторону гор.

Кагами указывает коротким пальцем в сторону горы Чарльстон, затерянной во тьме где-то за правым плечом Кёртиса. Зная, что все равно ее не увидит, Кёртис не оборачивается.

— Ты знаешь, где находится долина Оуэнс-Вэлли? — спрашивает Кагами.

— Только приблизительно. Где-то западнее Неллиса, уже за границей штата.

— Она всего в пятнадцати милях от Долины Смерти. Так что можешь себе представить, какой там климат. Я родился там, в месте под названием Манзанар. Ты когда-нибудь слышал о Манзанаре, Кёртис?

Кёртис натянуто улыбается с понимающим видом, но в этот момент Кагами на него не смотрит.

— Да, — говорит Кёртис, — я о нем слышал.

— Я родился там в сорок третьем. Почти ничего не помню об этом месте, только какие-то детали. Запах армейских одеял. Коричневая пыль повсюду. Набрав кувшин воды, человек не успевал донести его до стола, как на поверхности уже появлялась пыль. Крутилась такими спиральками. Это я помню. Впоследствии мама не хотела об этом говорить, а отец погиб в Италии, но я, как только подрос, начал наводить справки, где только мог. Это привело меня к другим вещам. Насколько я помню, Кёртис, твой отец в конце шестидесятых — начале семидесятых отсиживался в игорных притонах Монреаля. А он рассказывал тебе о том, что делал я во время вьетнамской войны?

— Нет, сэр. Не рассказывал.

— Я добровольно отправился в тюрьму. Я вошел в зал суда со своим призывным свидетельством, чиркнул зажигалкой — и следующие двадцать два месяца провел в Терминал-Айленд. Поверь, я вовсе не пытаюсь на тебя наехать, малыш. И не собираюсь читать мораль о том, как тебе следует прожить свою жизнь. Но если меня начинает подташнивать от одной только мысли о военной полиции, на то есть свои причины. Такие вот дела.

Кагами берет в рот сигару. Облако серого дыма поднимается к потолку. Две женщины тридцати с чем-то лет за соседним столиком — кричаще-яркие туфли, дорогущие прически, монограммы повсюду — поднимаются и переходят в противоположный конец зала, помахивая ладонями, как веером, перед своими брезгливо сморщенными носами. Кёртис делает несколько глубоких вдохов, считая их, чтобы успокоиться.

— Я двадцать лет прослужил в военной полиции, — говорит он. — И даже если бы я пытался, я не смог бы себя заставить стыдиться или сожалеть об этом. Быть может, когда-нибудь — когда я буду в лучшем настроении, чем сейчас, — мы с вами в уютной обстановке подискутируем на эту тему. Буду только рад. Но сейчас я скажу вот что: я больше не являюсь военным полицейским, Уолтер, но я по-прежнему являюсь сыном Бадрудина Хассана, сыном Дональда Стоуна. И я по-прежнему друг Стэнли Гласса. Мы с вами можем в чем-то не сходиться, но в данном вопросе мы оба хотим одного и того же. А именно: уберечь Стэнли от неприятностей.

— Оно, может быть, и так, малыш. Однако хотим мы этого по совершенно разным причинам.

— Не думаю, что это так уж важно.

— Знаю, что не думаешь, — хмыкает Кагами. — В том-то и проблема. В данном случае, Кёртис, как раз только это и важно.

Кёртис ощущает давление в висках и затылке: это начало головной боли. Ее привкус уже чувствуется во рту. Он на девяносто восемь процентов уверен, что зря теряет здесь время, но оставшиеся два процента продолжают ему подмигивать, принимая завлекательные позы. Джазовое трио берет перерыв, а работники ресторана забывают включить какую-нибудь попсу для музыкального фона, и в зале становится до странности тихо.

— Мне это уже осточертело, — говорит Кёртис. — Похоже, тут все, кому не лень, норовят поразвлечься, водя меня за нос. Я давно готов вернуться домой, и только одна мысль удерживает меня от того, чтобы рвануть в аэропорт: если я сейчас уеду и потом выяснится, что мое появление здесь каким-то образом нанесло Стэнли вред, который я мог бы предотвратить, мне будет больно об этом вспоминать. Вот почему я хочу услышать от вас честный ответ: вы уверены, что со Стэнли все будет в порядке?

Кагами бросает на него скептический взгляд.

— Нет, — говорит он. — Нет, Стэнли не будет в порядке. Этот человек умирает, Кёртис. Ты понимаешь? И уже не важно, что ты здесь делаешь или чего ты не делаешь.

— Для меня это важно, — говорит Кёртис.

Кагами не отвечает. Он смотрит в ночь и кажется очень печальным и очень уставшим. Плотная прямая струйка дыма тянется от кончика его сигары, как призрачный хоботок бабочки, пока ее не сминает поток воздуха из кондиционера. Кёртис провожает взглядом змеящийся к потолку дым, когда его ушей достигает звук турбореактивных двигателей снаружи. Он поворачивается к окну, высматривая огни в небе.

— Узнаешь тип самолета? — спрашивает Кагами.

Кёртис прислушивается и отрицательно качает головой.

— Новый стелс-истребитель, скорее всего. Пока что я эти машины вживую не видел.

Звук двигателей угасает вдали.

— Что слышно о войне? — спрашивает Кёртис.

Кагами наклоняется вперед, упираясь локтями в колени. Как понимает Кёртис, в этой позе ему удобнее собраться с мыслями и, перетасовав в голове факты, выдать развернутый анализ. Заметно, что процесс пошел — и вдруг он прерывается, словно срабатывает предохранительный клапан, выпуская накопленный пар.

— Кёртис, — спрашивает он, — когда ты в последний раз говорил с Деймоном?

— Этим утром получил от него факс. А голос его я не слышал ни разу с момента приезда сюда. Он не отвечает на мои звонки.

Мимо проходит официантка, и Кагами жестом просит счет, изображая сигарой запись на невидимой бумажке. Потом делает несколько быстрых затяжек и давит окурок в хрустальной пепельнице.

— Слушай меня, малыш, — говорит он. — Стэнли уже нет в Вегасе. Он улетел этим утром, еще до рассвета. Я лично отвез его в Маккарран. Он не сказал, куда направляется, а я его не спрашивал, но, по моим догадкам, он вернулся в Атлантик, чтобы уладить дела с Деймоном. Думаю, он уже сыт по горло этой игрой в прятки.

— Вероника все еще здесь. Я недавно с ней виделся.

— Так и должно быть, разве нет? Если они оба, Стэнли и Вероника, имеют компромат на Деймона, им нужно разделиться. Тогда каждый из них будет страховкой для другого.

— А я думал, они будут держаться вместе, чтобы прикрывать друг друга.

Кагами качает головой.

— Ты все неправильно понял, — говорит он. — Ты все еще рассуждаешь о Стэнли и Веронике, как будто они обычные люди. А они не такие. Другой набор правил, другие приоритеты. Прилетев сюда, ты сразу же сел в лужу и продолжаешь в ней сидеть. Ты хочешь убедить меня в том, что ты честный парень, а не какой-то гангстер? О’кей. Будь честным парнем. Отправляйся домой к жене. Ты ничем не сможешь помочь Стэнли, малыш. У тебя нет ни авторитета, ни связей. Ни здесь, ни где-либо еще. И этого не нужно стыдиться, поверь мне. Лучшее, что ты можешь для него сделать, — это забыть обо всей этой истории. Речь больше не идет о твоем дяде Стэнли с его чудесными фокусами. Ты вышел из этой игры. Я мог бы рассказать о нем много интересного. Но не буду. Потому что Стэнли этого не одобрил бы.

Появляется счет. Кагами выкладывает на пластиковый поднос новенькую хрустящую купюру.

— Хотя одну историю я все же тебе расскажу, — говорит он. — Я услышал ее еще за год-два до знакомства со Стэнли. Дело было в Пасадене, где он — тогда еще совсем юный — играл в покер…

— Но Стэнли не играет в покер.

— В ту пору играл, но потом бросил. Он никогда не был силен в покере. Для успеха в этой игре надо понимать людей. Стэнли их не понимает. Но ему потребовалось время, чтобы в этом убедиться… Итак, он играет в покер в Пасадене. Подпольное казино, с ограниченным доступом. И дела у него идут неважно. Ставки выше, чем он рассчитывал. Он просит денег в долг под расписку. Его поднимают на смех. «Катись туда, где игра тебе по карману, сопляк». О’кей. Стэнли встает из-за покерного стола и переходит к рулетке. Тут никакого умения не нужно. Рулетка — это просто игра наудачу, верно? Он покупает четыре зеленых фишки — сотня баксов — это немалые деньги для юнца по тем временам — и, как только шарик вброшен в колесо, быстро ставит их на четыре номера в разных концах сетки. Бац-бац-бац-бац. Так быстро, что едва можно разглядеть мелькание рук. Как ты знаешь, на рулеточном столе номера расположены по порядку, а на колесе они идут вразнобой. Все четыре номера Стэнли оказываются рядом на колесе. И один из его номеров выигрывает. Теперь у него есть уже восемь черных фишек. Он в том же стиле — через миг после броска крупье — ставит на четыре соседних номера. И снова выигрыш приходится на один из них. Семь тысяч долларов. Стэнли просит удвоить максимальную ставку. Вызывают босса. Босс говорит: «О’кей, но мы поменяем крупье». Появляется новый крупье, бросает шарик — и Стэнли опять выигрывает. Теперь у него двадцать одна тысяча, и он просит поднять ставку еще раз. «Разве вы не хотите вернуть свои деньги?» — спрашивает он. Конечно, они хотят. И еще через минуту перед Стэнли вырастает куча фишек на пятьдесят с лишним кусков. К тому времени заведение уже закрыто. Не играет никто, кроме Стэнли. Все, кто есть в казино, включая барменов и музыкантов, толпятся вокруг рулеточного стола. Стэнли просит о новом повышении лимита, чтобы поставить двадцать штук. Босс, подумав, соглашается, но с переносом игры на другой стол. Новый стол, новый крупье. Колесо запущено, шарик вброшен. Стэнли делает ставки, еле удерживая в руках высоченные столбики фишек. Все замирают, как на богослужении в церкви. Тишина стоит полная, не считая стука шарика в колесе. А потом тишина взрывается. Стэнли Гласс только что на их глазах сорвал куш в двести с лишним тысяч долларов всего за пять вращений колеса. Дилеры испуганно переглядываются: этак они могут с завтрашнего дня стать безработными. Все понимают, что, если Стэнли продолжит в том же духе, он закончит игру владельцем этого заведения. А Стэнли собирает свой выигрыш, глядит снизу вверх на босса и спрашивает: «Вы все еще хотите отыграться в рулетку или, может быть, допустите меня к вашему долбаному покеру?» Случилось это, если не ошибаюсь, в шестьдесят первом. Стэнли тогда было девятнадцать лет.

Возвращается официантка, Кагами жестом оставляет ей сдачу. Потом кладет локти на стол и смотрит в окно.

— Как он это сделал? — спрашивает Кёртис.

— В смысле?

— Я о выигрыше: в чем был фокус?

Кагами снисходительно улыбается и, наклонившись к нему через стол, понижает голос.

— А фокус в том, — говорит он, — что не было никакого фокуса. Стэнли просто видел, куда должен прикатиться шарик.

Кёртис растерянно моргает.

— Как такое возможно? — бормочет он.

Кагами откидывается на спинку стула и разводит руками.

— Стэнли, объясняя мне это, несет какую-то мистическую ахинею, — говорит он. — Раньше я считал, что он просто заговаривает зубы, чтоб от него отстали. Потом я начал подозревать, что тут не обошлось без настоящей магии, с помощью которой он пытается сотворить невероятное. Но сейчас мне кажется, что это нечто иное. Невероятные вещи происходят в мире Стэнли сплошь и рядом. Для него это рутина. Я думаю, что магия Стэнли — это попытка найти смысл в его особом мире, который очень сильно отличается от мира, известного нам с тобой. Возможно, его мир слишком пустынен и безлюден для одинокого больного старика.

Кёртис, кивнув, допивает имбирный эль. Трио вернулось на сцену: звучит вещь Сони Джона Эстеса, с трудом узнаваемая в этом исполнении:

Фортепиано и бас поддерживают пение лишь скупыми аккордами и нотами, плывущими над болтовней и посудным звоном зала.

Огромные окна дрожат от форсажного рева далеких двигателей.

— Уже поздно, — говорит Кагами. — Я подвезу тебя до отеля.