Книга: Уникальный экземпляр: Истории о том о сём

Особенные выходные

Дело было ранней весной 1970 года. Кенни Стэлл получил разрешение не ходить в школу, потому что у него близился день рождения, и еще потому, что в свои без полутора недель десять лет он по-прежнему считался малышом. Ровно в двенадцать дня за ним должна была приехать мама, чтобы забрать его к себе на особенные выходные, так что к завтраку он вышел в домашней одежде. Старшие брат и сестра, Керк и Карен, сидели за столом в форме учеников католической школы Святого Филиппа Нери, переживая из-за такой несправедливости. Им тоже хотелось уехать с мамой из этого дома и вернуться в Сакраменто или просто поселиться в любом месте, где не окажется других детей, а у них самих отпадет надобность лавировать между тяжелым сумрачным отцовским нравом и неизменно лучезарной суетливостью его второй жены.

У Кенни было три сводные сестры, семнадцати, пятнадцати и четырнадцати лет, и сводный брат, на два года его старше. Их ничуть не волновало, заслужена или нет эта именинная привилегия. Они безвылазно жили в городке Айрон-Бенд, ходили в местную школу, где формы не требовалось, и не считали, что предстоящие выходные обещают быть интересными, памятными или хоть чем-то особенными.

Семья жила в небольшом окраинном доме на Вебстер-роуд, ближе к Молинасу, чем к Айрон-Бенду, окружному центру, где отец работал шеф-поваром в ресторане «Голубой эвкалипт». Шаровидные, или голубые, эвкалипты тянулись по обеим сторонам Вебстер-роуд на протяжении почти всего пути между двумя городами, засыпая проезжую часть и обочины листвой и ребристыми стручками. Несколько десятилетий назад этот неряшливый импорт из Австралии высадили в качестве лесозащитной полосы для миндальных плантаций, а заодно, по незнанию, и в качестве сырья для производства железнодорожных шпал. В ту пору производство шпал давало хорошую прибыль, если, конечно, изготавливали их из чего угодно, только не из эвкалипта. Целые состояния пошли прахом из-за скрюченных, облезлых, кривых деревьев; три из них росли перед домом Кенни, и бесконечный дождь древесного мусора пресекал любые попытки разбить сколько-нибудь приличный газон. Некое подобие лужайки зеленело только на заднем дворе, где время от времени дети из-под палки выкашивали пятачок бурьяна. Через дорогу раскинулись миндальные рощи. Миндаль некогда был основной статьей дохода, как, впрочем, и сейчас.

В Айрон-Бенде отец Кенни нашел новую работу, новый дом, новую школу и, как выяснилось, новую семью. Уехав из Сакраменто, он перевез всех троих детей в этот тесный дом. Мальчики спали на крытой террасе. Девочки — в общей спальне, на двухъярусных кроватях.

После того как отъехали оба школьных автобуса, Кенни все утро слонялся по дому, отец спал, а мачеха на цыпочках убирала со стола. Впервые оставшись дома в отсутствие братьев и сестер, Кенни воспрял духом: сейчас ему принадлежала вся территория. А требовалось от него только одно — не шуметь. Он немного посмотрел телевизор, практически без звука, но единственный подключенный канал, двенадцатый из Чико, в учебное время не показывал ничего интересного. Поиграл со сборными моделями кораблей и самолетов, вообразив журнальный столик в гостиной безбрежным морем. В поисках секретов порылся в ящиках комода, но, как видно, у родного и сводного братьев где-то имелись другие тайники. На заднем дворе побросал мяч — хотел даже перекинуть его через миндальное дерево, да опасался, как бы мячик не застрял среди ветвей. Привязал старую простыню к длинной тонкой палке, некогда служившей опорой для стеблей фасоли, и побегал с флагом, воображая себя полководцем на Гражданской войне. Когда он пытался воткнуть древко в землю, окно кухни распахнулось и раздался голос мачехи:

— Кенни! Мама приехала!

Звука мотора он не слышал.

На кухне Кенни был застигнут врасплох зрелищем, которое увидел впервые за свою почти десятилетнюю жизнь. Отец уже проснулся и сидел за столом с кружкой кофе. Мама — родная мама Кенни — держала кофейную чашку на весу. Приемная мать пила кофе стоя, прислонившись к кухонной столешнице. Трое властителей его мира впервые сошлись в одно время в одном месте.

— А вот и медвежонок Кенни! — просияла мама.

В деловом костюме, на каблуках, с аккуратно уложенными черными волосами и ярко-красными губами, оставлявшими следы помады на чашке, она походила на ассистентку ведущего какой-нибудь телеигры. Объятие, аромат духов, поцелуй в макушку.

— Бери пожитки — и в путь!

Кенни даже не понял, о чем идет речь, но оказалось, что мачеха уже сложила его вещи в маленький розовый чемодан своей дочери. Все было готово. Подошел отец и взъерошил ему волосы.

— Я — в душ, а ты испытай мамин «хот-вилс».

— Ты привезла мне «хот-вилс»?! — воскликнул Кенни, рассчитывая получить на день рождения масштабную машинку из литого металла.

Но нет. На подъездной дорожке стоял настоящий спортивный автомобиль, красный, двухместный, со спицевыми дисками. Съемный верх был усеян четырехгранными коробочками эвкалипта. До сих пор Кенни видел родстеры только по телевизору — у полицейских и молодых врачей.

— Это твоя машина?

— Знакомый дал прокатиться.

Кенни заглянул внутрь через окно:

— Можно в ней посидеть?

— Вперед!

Он сообразил, как открыть дверцу, и сел за руль. Индикаторы и переключатели подошли бы для реактивного самолета. Деревянная приборная панель смахивала на какой-то роскошный предмет мебели. От сидений веяло запахом кожи, как от бейсбольных перчаток. На красном круге в центре руля читалось: «FIAT». Мама убрала чемодан в багажник и попросила Кенни помочь ей опустить верх.

— Пусть ветер треплет нам волосы, пока не выедем на шоссе, согласен?

Отстегнув защелки, они свернули крышу в рулон, а целлулоидные окна сложили в салоне. Мама завела двигатель (который кашлянул, будто дракон, прочищающий горло) и выехала задним ходом, скинув туфли на шпильках, чтобы удобнее было нажимать на педали, а потом водрузила на переносицу солнечные очки, вроде как у горнолыжников. Мать, сын и «фиат» мчались по Вебстер-роуд, вспышки солнечных лучей били Кенни в глаза сквозь тени голубых эвкалиптов, ветер гудел в ушах и трепал волосы. Самая классная, самая крутая поездка в жизни. Такое счастье захлестывало Кенни только в раннем детстве.

Заправщик на бензоколонке «Шелл» был в полном восторге и от машины, и от женщины за рулем. Протер лобовое стекло, залил полный бак, проверил уровень масла и восхитился движком «итальяшки». Предложил Кенни бесплатный лимонад из автомата и, пока тот доставал из холодильника свою любимую мускатную шипучку, вместе с путешественницей поднял верх автомобиля и щелкнул застежками. Он улыбался и тараторил, засыпая маму вопросами: на север она направляется или на юг, планирует ли в скором времени вернуться в Айрон-Бенд. Когда «фиат» продолжил движение по шоссе (в южную сторону), мама сказала, что у заправщика «щенячьи глазки», и сама рассмеялась.

— Милый, найди какую-нибудь музыку. — Она указала на крошечный радиоприемник, встроенный в приборную доску. — Включаешь и крутишь вот эту ручку, чтобы поймать радиостанцию.

Кенни, как радист в бомбардировщике, двигал красную полоску вдоль шкалы с цифрами. По местному радио шла реклама городского магазина «Обувь для всей семьи от Стэна Нейтана». Радиопомехи и обрывки голосов появлялись и исчезали, пока Кенни не поймал волну с громким и чистым звуком. Какой-то мужчина пел о каплях дождя, падающих ему на голову. Мама знала слова, она подпевала, рылась в сумочке и одновременно вела машину. Достала маленький кожаный футляр, щелкнула замком: внутри лежали длинные сигареты. Гораздо длиннее тех, что курил папа. Зажала одну губами (красная помада отпечаталась на белом фильтре), надавила на какую-то автомобильную пимпочку. Через несколько мгновений раздался щелчок, и мама вытянула устройство целиком. На конце светилась раскаленная докрасна спираль прикуривателя. Вернув пимпочку на место, мама перехватила руль и открыла маленькое треугольное оконце. Раздался свистящий скрежет, и дым от сигареты, как по волшебству, вытянуло в окно.

— Малыш, как дела в школе? Тебе нравится?

Кенни ответил, что школа Святого Филиппа Нери не похожа на школу Святого Иосифа, которую он посещал в Сакраменто. Помещение тесное, учеников мало, и кое-кто из монахинь носит мирскую одежду. Потягивая шипучку маленькими, воздушными глотками, он рассказывал, как ездит на школьном автобусе, и что форма здесь не в синюю клетку, а в красную и в определенные дни можно даже без формы приходить, и что в классе есть один парень, Мансон, который тоже увлекается авиамоделированием и живет в доме с круглым бассейном, причем не выкопанным в земле, как в городском парке, а как бы стоящим возле дома. Отвечая на один-единственный вопрос, Кенни проговорил всю дорогу от Айрон-Бенда до Бьютта; мама курила. Когда сигнал радиостанции ослабевал, Кенни находил новую частоту, потом следующую. Мама разрешила ему сигналить водителям обгоняемых ими грузовиков. Взмах руки вверх, вниз, удар по клаксону. Если шоферы видели мальчика, то почти всегда гудели в ответ. Один раз Кенни заметил, что дальнобойщик смотрит на них в боковое зеркало, и нажал на клаксон, не поднимая руки. В ответ прилетел воздушный поцелуй, адресованный, скорее всего, маме, а не Кенни.

На обед остановились в Максвелле, в придорожном ресторанчике «У Кэти», который облюбовали туристы и сезонные охотники на уток. На стоянке красный «фиат» оказался единственным спортивным автомобилем. Похоже, официантке понравилось общаться с мамой, они болтали, как старые подружки или сестры. Кенни заметил, что у официантки губы тоже ярко-красные. Отвечая на ее вопрос, что принести молодому человеку, он попросил гамбургер.

— Так не пойдет, милый, — возразила мама. — Гамбургеры можно есть на ходу. А в ресторане нужно заказывать блюда из меню.

— Ну почему, мам? Папа ничего такого не говорит. И Нэнси не запрещает. — (Так звали приемную мать Кенни.)

— Давай это будет особенным правилом, — сказала мама. — Только для нас двоих.

Как-то странно было с бухты-барахты вводить такое правило. Никто и никогда не диктовал Кенни, что можно заказывать, а что нет.

— Думаю, тебе понравится горячий сэндвич с индейкой, — сказала мама. — Можем его поделить.

Кенни подумал, что горячим сэндвичем недолго обжечься, и усомнился, что ему такое понравится.

— Можно хотя бы заказать молочный коктейль?

— Хорошо, — улыбнулась мама. — Меня легко уговорить.

Но если честно, сэндвич — даже не сэндвич, а бутерброд с мясной подливкой — принесли не горячим, а просто теплым. Пропитанный соусом белый хлеб оказался ничуть не хуже индюшатины, а картофельное пюре так и вообще было его самой любимой едой на все времена. Мама заказала ломтики помидора с горками мягкого домашнего сыра в форме эскимосских иглу, но не удержалась и отрезала для себя пару кусочков индейки. Ванильный молочный коктейль подали прямо в холоднющем стальном кувшине, в котором и сбивали, — хватило дважды наполнить красивый бокал. Кенни наливал коктейль сам, постукивая по кувшину, чтобы пена лилась быстрее. Порция была такая огромная, что он даже не смог допить.

Когда мама пошла в дамскую комнату, все дядьки, по наблюдениям Кенни, провожали ее взглядами — чуть шеи не свернули. Один такой, в коричневом костюме и ослабленном галстуке, поднялся со своего места, чтобы расплатиться у кассы, но остановился возле столика за перегородкой, где сидел Кенни, и спросил:

— Это твоя мамочка, чемпион?

У него были очки с откидными солнцезащитными фильтрами, которые торчали, как козырьки.

— Ммм, — ответил Кенни.

Дядька заулыбался:

— У меня дома такой же мальчуган, как ты. А вот мамочки такой нету. — Хохотнул и зашагал к кассе.

Мама вернулась с подкрашенными губами. Сделала глоток молочного коктейля и оставила красный отпечаток на бумажной соломинке.

До Сакраменто по автомагистрали было больше часа пути. Кенни не возвращался в родной город с того дня, когда папа, уложив сумки в багажник универсала, забрал детей к себе в Айрон-Бенд. От вида знакомых домов на душе становилось спокойнее, но мама свернула с шоссе на улицу, где Кенни оказался впервые. Углядев стрелку с названием отеля «Лимингтон», Кенни не сдержал улыбку: раньше папа с мамой работали там вместе, а нынче — одна мама. В прежние времена, пока родители не расстались, Кенни с братом и сестрой частенько увязывались за ними в выходные. Играли в просторном конференц-зале, если он пустовал, подкармливались, когда не было наплыва посетителей, в кафе за стойкой. Папа платил им по пять центов за каждую форму с картофелем, которую они оборачивали фольгой для запекания. Если хорошенько попросить, можно было даже налить себе из автомата шоколадное молоко, только, разумеется, маленький стаканчик. Давно все это было; здоровенный кусок жизни Кенни минул с тех пор.

Мама припарковала «фиат» около служебного входа, поэтому в отель они зашли через кухню, как раньше, когда приезжали на папином универсале или маминой «королле». С мамой все здоровались, и она отвечала, называя каждого по имени. Какая-то важная дама и один из поваров долго удивлялись, что Кенни с прошлого раза так вырос, но он не знал этих людей, хотя смутно припоминал женские очки «кошачий глаз» с толстыми линзами. Да и кухня стала как-то меньше.

Когда Кенни был маленьким, мама работала официанткой в кафе отеля «Лимингтон», а отец — поваром. Тогда мама ходила в униформе, теперь в деловом костюме. У нее и кабинет свой появился — в холле. На письменном столе — кипы бумаг, во всю стену — стенд с аккуратными столбцами прикрепленных карточек, исписанных разноцветными чернилами.

— Кенни, медвежонок, у меня есть кое-какие дела, а потом расскажу тебе про сюрприз ко дню рождения, договорились? — Мама складывала какие-то листы бумаги в кожаную папку. — Посидишь тут немного?

— Можно это понарошку будет мой кабинет и как будто я здесь работаю?

— Конечно, — улыбнулась мама. — Вот блокноты, смотри, электрическая точилка. — И показала, как вставлять карандаш в отверстие, чтобы раздался скрежет и грифель стал острым, как булавка.

— Если зазвонит телефон, трубку не снимай.

В кабинет зашла какая-то мисс Эбботт:

— Это и есть ваш юноша?

Она была старше мамы и носила очки, но сейчас они болтались на цепочке у нее на шее. Мисс Эбботт согласилась присмотреть за Кенни, а еще она знала, где в случае чего найти маму.

— Кенни денек у нас поработает.

— Чудесно, — сказала мисс Эбботт. — Я принесу тебе штемпели и подушечку, чтобы все было в ажуре. Согласен?

Захватив кожаную папку, мама ушла. Кенни занял ее кресло. Мисс Эбботт принесла штемпели и объяснила, что на оттисках, уже с датой, будут читаться слова «СЧЕТ НА ОПЛАТУ» и «ПОЛУЧЕНО». В прямоугольной коробке темнела синяя чернильная подушечка.

— Знаешь, — сказала мисс Эбботт, — у меня племянник есть — твой одногодок.

Кенни проштамповал блокноты, а потом заскучал и полез в ящики стола. В самом верхнем, разделенном на секции, хранились скрепки, степлеры, цветные круглые резинки, карандаши и несколько ручек с надписью «Отель „Лимингтон“» на боку. В следующем ящике лежали конверты и бумага, причем на каждом листе, сверху, была картинка с отелем и названием.

Кенни встал из-за стола, подошел к двери в приемную и увидел, что мисс Эбботт сидит за столом и что-то печатает — вроде как письмо.

— Мисс Эбботт, — позвал Кенни. — А можно мне взять несколько листочков с надписью «Отель „Лимингтон“»?

— Что? — Она продолжала печатать, не поднимая глаз.

— Можно брать бумагу, на которой написано «Отель „Лимингтон“»?

— Бери.

Кенни проштамповал чистый бланк, фирменной ручкой провел несколько линий, а возле каждой печати написал свое имя. И кое-что придумал.

Снял чехол с пишущей машинки, стоявшей на отдельном столике рядом с маминым. Голубого цвета, с буквами «IBM» на корпусе, довольно громоздкая, она занимала почти всю столешницу. Кенни вставил лист бумаги, понажимал на клавиши — бесполезно. Ни ответа ни привета. Только он собрался спросить у мисс Эбботт, почему машинка не печатает, как заметил переключатель «Вкл./Выкл.», оставленный в положении «Выкл.». Кенни надавил на другую половину переключателя — машина загудела и задрожала. Какой-то механический шарик с буквами дернулся назад-вперед и остановился слева. Каретка с бумагой не двигалась, поэтому Кенни подумал, что пишущая машинка, скорее всего, подсоединена к электронно-вычислительной машине или к такому устройству, которое называют «телетайп».

Он попробовал напечатать свое имя, но выходило только «кккккккккккккк». Тогда до него дошло: если удерживать клавишу, то буква повторяется, да еще раздается треск, похожий на пулеметную очередь: «кккк кккккк кккк кееее еееенн нннннннн н н н ииии иии». Больше всего смущало отсутствие ручки, по которой хлопают, чтобы вернуть лист назад. Ручка отсутствовала. Зато имелась большущая кнопка «Обратно». Нажал — шарик, лязгнув, занял исходную позицию, и Кенни начал печатать с новой строки. Такой поразительной машинки он еще не видывал и даже не догадывался, что такие бывают.

Печатать по-взрослому, как мама или мисс Эбботт, он не умел, а потому просто находил нужные буквы и тыкал одним пальцем, но временами попадал не туда: «кеннистэллкл кйенни стэнлл кенн сэтл». В конце концов медленно, изрядно потрудившись, он все же напечатал без ошибок свое имя — «кенни стэлл» — и вытащил бланк из машинки. Рядом с именем поставил печать «СЧЕТ НА ОПЛАТУ», чтобы все было в ажуре.

— Давай сделаем перерыв и пойдем кофейку попить? — На пороге стояла мисс Эбботт.

— Я кофе не пью, — ответил Кенни.

Мисс Эбботт кивнула:

— Ну, тогда посмотрим — может, что-нибудь другое найдем.

В холле Кенни увидел маму, стоящую с группой мужчин. У них наверняка шли деловые переговоры, но он все-таки решился ее окликнуть.

— Мама! — Кенни помахал. — У меня перерыв, иду кофейку попить!

Она обернулась, с улыбкой помахала в ответ и вернулась к разговору с бизнесменами.

На кухне Кенни спросил у мисс Эбботт, нельзя ли ему налить себе, как раньше, шоколадного молока, но оказалось, автомат больше его не выдает. Только простое молоко и какое-то «обезжиренное». Но мисс Эбботт подошла к серебристому холодильнику, достала картонную упаковку шоколадного молока, взяла высокий стакан для коктейлей и налила до краев. Так много шоколадного молока Кенни еще не давали, и он подумал: вот повезло так повезло! Мисс Эбботт налила себе кофе из стеклянного кувшина, стоявшего на кофеварке «Банн». Расхаживать с напитками по вестибюлю не разрешалось, поэтому они устроились в кафе, где ничего не изменилось и даже пахло так же, как в те времена, когда Кенни был еще маленьким. Только расположились они за свободным столиком, а не за стойкой.

— Ты меня не помнишь? Я работала с твоим папой. Еще до того, как мама сюда устроилась.

Мисс Эбботт задала еще кучу вопросов — хотела узнать, совпадают ли интересы у него и у ее племянника: бейсбол, секция карате, телепередачи. Кенни объяснил, что у них показывает только двенадцатый канал из Чико.

Вернувшись в мамин кабинет, он решил написать ей письмо. Заправил в машинку новый фирменный бланк и начал очень медленно:

Доррогая мамочка!

Как ты живешь я живу хорошо.

Спортивный автомобиль твоего знакомово похож на гоночный. Мне понравилось как работает мотор и играет радио.

Я тебя увидел и теперь думаю какой сюприз меня ждет???????

Письмо спрячу пускай для тебя тоже СЮПРЕИЗ будет. Когда найдешь напши мне ответ на этойже машинке это так крууууууто и лгко.

Досвиданья.

Кенни Стэлл «ПОЛУЧЕНО» «ПОЛУЧЕНО» «СЧЕТ НА ОПЛАТУ»

Кенни аккуратно сложил письмо, поместил его в фирменный конверт с логотипом и лизнул клеевую полоску, стараясь не порезать язык о край клапана. На конверте фирменной ручкой написал «МАМЕ» и рассудил, что спрятать лучше всего во втором ящике, среди бланков.

Когда он взялся играть с круглыми резинками, вернулась мама. Вместе с ней зашел смуглый мужчина с черными-черными волосами.

— Кенни, это мистер Гарсиа. Это он дал мне машину для сегодняшней поездки.

— Здравствуйте! — сказал Кенни. — Это ваш автомобиль? Спортивный?

— Да, — ответил мистер Гарсиа. — Рад тебя видеть. Давай-ка поздороваемся по всем правилам. Вставай!

Кенни повиновался.

— Сначала пожмем руки, — продолжал мистер Гарсиа. — Да покрепче!

Кенни изо всех сил стиснул протянутую руку.

— Ой, покалечишь, — усмехнулся мистер Гарсиа; мама широко улыбалась, глядя на мужчин. — Теперь смотри мне в глаза, вот так. Молодец! Скажи: «Очень приятно!»

— Очень приятно! — повторил Кенни.

— Переходим к самой важной части. Задаем друг другу вопросы, чтобы начать мужской разговор. Понял? Я, к примеру, тебя спрошу: знаешь ли ты, что означает слово «фиат»?

Кенни помотал головой: сбитый с толку этим вопросом, он вообще перестал понимать, что происходит. Ему никто еще не объяснял, как правильно пожимать руку.

— «Фред, Исправь Автомобиль: Тарахтит!» — рассмеялся мистер Гарсиа. — Теперь ты давай. Смелее!

— Ну…

Кенни с ходу не придумал, что бы такое спросить. Его вниманием завладела шевелюра мистера Гарсиа, густая, волосок к волоску, черная как смоль и очень блестящая. И вдруг ему вспомнилось, что он уже видел этого человека, когда играл в отеле с братом и сестрой. Тот не работал с папой, но, одетый в строгий костюм, частенько заходил в вестибюль.

— Вы ведь тоже здесь работаете, да? Как моя мама?

Переглянувшись, взрослые заулыбались.

— Это было раньше. Теперь я в «Сенаторе».

— Вы — сенатор? — Из новостей двенадцатого канала Кенни знал, кто такие сенаторы.

— Мистер Гарсиа работает в отеле «Сенатор», — объяснила мама. — И у него для тебя большой сюрприз.

— Ты еще не сказала?

— Не стала лишать тебя удовольствия.

— Ну что ж. — Мистер Гарсиа посмотрел на Кенни. — Говорят, у тебя скоро день рождения?

Кенни подтвердил:

— Мне будет десять лет.

— Ты когда-нибудь летал?

— На самолете?

— Так летал или нет?

Кенни посмотрел на мать. Может, и летал, когда был еще в пеленках, да разве это вспомнишь?

— Мам, я летал?

— Хосе — пилот. У него собственный самолет, и он хочет тебя прокатить. Представляешь?

Никогда еще Кенни не видел настоящего пилота, да еще с собственным самолетом. Но почему тогда мистер Гарсиа не в форме? Он же военный летчик или нет?

— Итак, какие планы на завтра? — спросил Хосе. Мистер Гарсиа. — Хочешь подняться в небо?

Кенни перевел взгляд на маму:

— Можно?

— Да, — сказала мама. — Меня легко уговорить.

Кенни с мамой пообедали в ресторане «Роузмаунт». Она знала всех, кто здесь работал. Официант унес два лишних прибора — мама объяснила, что у нее «конфиденциальная встреча с этим молодым человеком», имея в виду Кенни. Меню было объемистым, как газета. Кенни выбрал спагетти, а на десерт официант принес ему огромный, с ботинок, треугольный кусок шоколадного торта. Кенни его не осилил. Мама курила свои длинные сигареты и пила кофе. В зал вышел один из поваров — этого Кенни тоже помнил по «Лимингтону». Звали его Брюс. Он подсел за столик и, смеясь, перекинулся с мамой парой слов.

— Кого я вижу: Кенни! — воскликнул повар. — Растешь как на дрожжах.

Брюс умел показывать потрясающий фокус: он мог метнуть соломинку для коктейля так, чтобы она, как стрела, впилась в сырую картофелину. Выходили они через кухню — мама припарковала «фиат» у задней двери, — и Брюс вновь показал этот фокус. Оп! И соломинка пробила картофелину почти насквозь. Фантастика!

Мама жила в двухэтажном доме, разделенном посредине лестницей на две квартиры. В гостиной пряталась так называемая шкаф-кровать, которая складывалась и исчезала в стене. Мама опустила уже застеленную койку и развернула к ней маленький цветной телевизор, но для начала отправила Кенни принимать ванну.

Ванная комната оказалась тесной, а ванна — и вовсе крошечной, так что вода набралась быстро. На полке лежало несколько кусочков мыла и всякие девчоночьи флакончики разных оттенков и тюбики с цветочным рисунком. На другой полке — крем для бритья «Жилетт» и мужской бритвенный станок «Уилкинсон суорд». Кенни долго плескался в ванне и вылез лишь после того, как подушечки пальцев сморщились, а вода совсем остыла. Пижама нашлась в его розовом чемодане. Одеваясь, Кенни учуял запах попкорна. Стоя у маленькой кухонной плиты, мама встряхивала котелок.

— Милый, выбери, что будем смотреть, — крикнула она, растапливая в кастрюльке масло.

Стоило Кенни нажать на кнопку, как телевизор сразу ожил, — дома телик подолгу разогревался. Приятно было обнаружить старые каналы, которые он смотрел до того, как мама от них ушла, а папа женился. Передачи шли на третьем, шестом, десятом и тринадцатом каналах. Был еще тумблер, который нужно было поворачивать вручную, если кто хотел смотреть сороковой канал. Все программы шли в цвете, и только по сороковому показывали старый черно-белый фильм. Кенни выбрал подходящий для обоих телесериал «Название игры».

Устроившись вдвоем на откидной койке, они ели попкорн. Мама скинула тапки, обняла сына за плечи и перебирала его волосы. В какой-то момент она села и попросила:

— Будь другом, помассируй мне шею.

Кенни встал на колени, сдвинул мамины волосы в сторону и как мог начал делать массаж, стараясь не задевать тонкую цепочку. Через несколько минут мама поблагодарила, добавив, что любит малыша Кенни. Они легли поудобнее. Следующий сериал назывался «Мир Брэкена»: в нем только и было что бесконечные взрослые разговоры — не разбери поймешь. Еще до первой рекламы Кенни провалился в сон.

Утром, когда он проснулся, по радио играла музыка. Мама хлопотала на кухне, прозрачный кофейник со свежесваренным кофе уже стоял на плите. С койки пришлось спрыгивать — для Кенни она была высоковата.

— Эй! Привет, соня-медвежонок! — Мама чмокнула его в макушку. — У нас серьезная проблема.

— Что случилось? — Кенни тер глаза, сидя за двухместным кухонным столиком.

— Забыла вчера купить молоко.

У нее нашлось какое-то «концентрированное», для кофе, в банке с мультяшной коровой на этикетке.

— Может, сбегаешь в магазинчик «У Луи», купишь два литра молока? А то я тебя даже хлопьями накормить не смогу.

— Давай.

Где находится магазин, Кенни не знал. Мама объяснила, что нужно, выйдя из дома, повернуть сначала направо, затем налево. Три минуты ходу. Деньги — в спальне, на комоде. Она разрешила взять два доллара и на сдачу купить что-нибудь вкусненькое, на потом.

Кенни надел вчерашнюю одежду и зашел в крошечную мамину спальню. Взял с комода два доллара. Дверь гардероба была открыта, внутри горел свет. На дне Кенни разглядел всю мамину обувь, на вешалках — платья и юбки. Там же висели мужской пиджак, брюки и несколько галстуков на маленьких крючках. Рядом с мамиными туфельками на шпильках стояла пара мужских ботинок.

Вдоль соседних с домом улиц росли большие деревья, но не эвкалипты, как на Вебстер-роуд. У здешних ветви были толстые и длинные, а листья зеленые, широкие. Могучие корни вспучили асфальт — по ухабам идти приходилось с осторожностью. Сжимая в кулаке два доллара, Кенни свернул направо, затем налево и меньше чем через три минуты оказался в магазине «У Луи».

В окружении батончиков и шоколадок за кассой сидел японец. Кенни нашел витрину с молочными продуктами, взял два литра молока и пошел платить. Пробивая чек, японец спросил:

— Ты чей будешь? Что-то я тебя раньше не видел.

Кенни рассказал, что его мама живет неподалеку и забыла купить молоко.

— А кто твоя мама? — полюбопытствовал продавец.

Кенни объяснил, и японец воскликнул:

— О! Такая милая леди. А уж какая красавица. Значит, ты ее сын? Сколько тебе лет?

— Через девять дней исполнится десять, — ответил Кенни.

— У меня дочка — твоя ровесница, — сообщил продавец.

На сдачу Кенни выбрал двойную упаковку «Хостесс» — шоколадных кексов с белым завитком глазури наверху. Двадцать семь центов — Кенни прикинул, что это недорого. Он вернулся домой с молоком, но мама ничего не сказала. Подрумянила ему тосты, приготовила хлопья «Райс Криспис» и нарезала дольками апельсин без косточек.

Когда Кенни смотрел сороковой канал — целое утро мультиков и рекламы игрушек, — в кухне зазвонил настенный телефон. Мама поздоровалась и что-то добавила.

— Que paso, mi amour? Что? О нет! Он так ждет. Точно? — Кенни из комнаты смотрел на маму, она — на него, а сама слушала ответ. — Да, можно попробовать. Одним ударом — двух зайцев. Мне нравится. Договорились. — Послушала еще немного, захихикала и повесила трубку.

— Медвежонок… — Мама вошла к нему в комнату. — Планы меняются. Хосе, мистер Гарсиа, сегодня очень занят и не сможет покатать тебя на самолете. Но… — Она тряхнула головой, словно появилась еще более захватывающая перспектива, например космическое путешествие. — Завтра он на самолете отвезет тебя домой! И нам не придется ехать на машине.

Кенни не понял: разве к дому возможно подлететь на самолете? Уж не приземлятся ли они прямо на Вебстер-роуд? А ну как врежутся в эвкалипты?

Раз уж образовался свободный день, Кенни с мамой провели утро в детском парке «Изумрудный город». Маленькие домишки, можно подумать, были выстроены из соломы, веток и камня; между ними вилась дорога, как бы вымощенная желтым кирпичом; вплоть до трех часов дня каждый час давали кукольный спектакль. Когда Кенни был младше, они всей семьей с удовольствием приходили в город-сказку, и только папа всегда оставался дома спать. Но теперь Кенни, почти десятилетний, перерос «Изумрудный город». Даже качели здесь были рассчитаны на малышню.

Поблизости находился зоопарк. Как прежде, обезьяны в клетках упражняли руки-ноги, раскачиваясь на кольцах; слоны все еще содержались в загоне по другую стороны ограды, которая стала намного ниже; посетители, как раньше, могли кормить жирафов морковкой из больших ведер, приготовленных смотрителями. Кенни с мамой пробыли в зоопарке дольше, чем в «Изумрудном городе», потому что задержались в террариуме. Огромный питон обвился вокруг обрубка древесного ствола, и змеиная голова размером с футбольный мяч оказалась прямо у застекленной стены.

Пообедали они за столиком с клетчатой скатертью, вынесенным на тротуар перед каким-то магазином. Кенни заказал сэндвич с тунцом — без латука, без помидоров, просто с тунцом; мама взяла маленькую порцию макаронного салата. Вместо колы принесли бутылочки в форме яблок, а в них — золотистый сок. Поначалу Кенни расстроился, но яблочный сок оказался таким сладким, таким густым, что прямо радовал все тело, когда скользил из горла в живот. Кенни задумался: не вызывает ли вино похожих ощущений — иначе с чего бы взрослые распинались насчет «тонких вин»? На десерт еще оставались кексики «Хостесс».

— Куда теперь, медвежонок Кенни? — спросила мама. — Попробуем свои силы в мини-гольфе?

Красный «фиат» двигался по автостраде на запад, в сторону предгорий. За рекой Кенни заметил съезд на Сансет-авеню, который вел к их бывшему дому. Узнал зеленый указатель с белой стрелкой и надписью «Сансет-ав.», увидел бензоколонку «Шеврон» с одной стороны и «Филлипс 66» — с другой. Но мама не перестроилась, чтобы съехать с магистрали. Проехала прямо. Впереди показался разноцветный городок с крошечными мельницами и замками — «Центр семейного отдыха и мини-гольфа». С виду новехонький и действительно волшебный.

Поскольку была суббота, в парк стеклось полно народу: сюда приезжали на машинах целыми семьями, дети гоняли на великах или слонялись просто так; у многих карманы оттопыривались от денег, чтобы хватило на целый День Развлечений с большой буквы. В круг выстроились тренировочные кабинки с бейсбольными «пушками» для отработки удара битой по мячу; длинными рядами тянулись игровые автоматы с пинболом и стрелялками. В буфете продавались корн-доги на палочках, большие крендели и пепси-кола. Кенни с мамой отстояли в очереди за мячами и клюшками подходящего размера, которыми ведал молодой парень, улыбавшийся маме с тем же «щенячьим» взглядом, что и заправщик в Айрон-Бенде. Игрокам предлагалось выбрать один из двух маршрутов, и парень не только порекомендовал «Волшебную страну» с зáмком, но и вышел из павильона, чтобы проводить их к первой лунке, настойчиво растолковывая, как вести счет на специальной карточке. А потом добавил: кто с первого удара попадет в восемнадцатую лунку, тот получит бесплатную игру.

— Думаю, мы уловили суть, — сказала мама, надеясь избавиться от провожатого.

Но тот все торчал рядом, пока оба не сделали по первому удару. Тогда он пожелал им удачной игры и вернулся за стойку раздавать клюшки и разноцветные шары.

Вести счет они с мамой даже не пытались. Кенни ударил по лиловому мячу, заботясь не о точности, а о дальности, и бил до тех пор, пока не попал в лунку. Мама играла точнее. Самой увлекательной оказалась лунка в виде яркого пятнистого мухомора: Кенни загнал туда мяч, который через пару секунд выкатился по одному из трех желобов на уровень ниже. Оттуда нужно было закатить шар в рот гигантской лягушки, который открывался и закрывался, как подъемный мост. И снова шар исчез, чтобы оказаться еще ниже, почти в лунке. А дальше уже дело техники: щелкнуть по лиловому мячу короткой клюшкой. Мама целую вечность примеривалась для удара в лягушачий рот.

— Интересная игра — детский гольф, — заключил Кенни по дороге к «фиату».

Мама купила корн-дог, но его пришлось съесть до посадки в спортивный автомобиль.

— У тебя здорово получается. — Мама переключила скорость, они выехали с парковки развлекательного центра и направились в город, в сторону съезда на Сансет-авеню.

— Мам? — начал Кенни. Мама прикуривала длинную сигарету от зажигалки «фиата». — Может, съездим к нашему старому дому?

Выдохнув сигаретный дым, мама посмотрела, как его уносит ветер. У нее не возникло ни малейшего желания видеть тот дом. Туда через два дня после родов она привезла Кенни. Его брат и сестра родились в Беркли, но почти не помнили тамошнюю квартиру. Присматривая за старшими детьми, когда те играли на заднем дворе, она носила малыша на изгибе бедра. Пока Кенни не научился ходить, он ползал в гостиной на вязаном коврике, старом коврике ее матери, а потом на нем же учился ходить. Тот дом хранил воспоминания: рождественские праздники, Хеллоуины, дни рождения с соседскими детьми — самые светлые воспоминания о замужестве и материнстве.

Но в углах дома таилось несчастье, и в воздухе наверняка до сих пор носилось эхо скандалов, сменяемое ночным одиночеством, которое накатывало, когда засыпали дети, и одиночеством дневным, когда от детских криков и беготни можно было свихнуться. Чтобы сбежать — от этого дома, от детей, от невыносимый скуки, маячившей в тени неудовлетворенности, — она устроилась на работу в отель «Лимингтон». Там открылась вакансия официантки. Приезжала она раньше мужа, который выходил только в дневную или вечернюю смену, а детей оставляла на девочку-подростка из соседской семьи мормонов. Заработок — дело хорошее, но еще больше она жаждала активной жизни: куда-то пойти, выполнить работу, пообщаться с людьми. Пока еще она оставалась женой шеф-повара, миссис Карл Шталь, но все, включая Хосе Гарсиа, знали ее под девичьей фамилией. Оказалось, она в ладу с цифрами, и управляющий перевел ее из кафе в бухгалтерию. Потом она доросла до отдела продаж, но уже после развода с отцом Кенни, перестав зваться миссис Шталь.

Из старого дома она ушла целую жизнь назад. И не хотела туда возвращаться.

— Конечно, — ответила она сыну. — Меня легко уговорить.

Съехала с магистрали, повернула направо к автозаправочной станции «Филлипс 66», промчалась по Сансет-авеню до Палметто-стрит. С Палметто — налево, на Дерби-стрит, сбросила скорость перед правым поворотом, пересекла Виста-стрит и Буш-стрит, прижалась к тротуару и затормозила у номера 4114.

У Кенни было два дома, этот — первый. Он смотрел во все глаза. Тот же почтовый ящик около подъездной дорожки, те же крест-накрест прибитые дощечки перил крыльца, но деревья на переднем плане, как ни странно, уменьшились в размерах. Газон аккуратнейший, такого он еще не видел, вдоль дома цветочные клумбы, тоже в образцовом порядке. Раньше здесь цветника не было. На большом окне висели не белые, как в его раннем детстве, а голубые занавески. Дверь гаража была закрыта, хотя прежде всегда стояла настежь, открывая путь к велосипедам, игрушкам и задним комнатам. Вместо старенького отцовского универсала и маминой «короллы» на дорожке обосновался новый «додж-дарт».

В соседнем доме раньше жили Энхалтеры. Кенни высматривал их белый пикап, но все напрасно. На доме через дорогу висело объявление о продаже.

— Кэллендеры дом продают, — заметил Кенни.

— Как видно, уже съехали, — ответила мама.

Действительно, дом опустел. Дети Кэллендеров, Брэнда и Стив, были похожи, как близнецы. Они гоняли на велосипедах «Швинн», играли с собакой по кличке Бисквит, входили в сборную школы по плаванью, а теперь вот перебрались неизвестно куда.

Несколько минут Кенни сидел вместе с мамой в «фиате». Разглядывал окно своей бывшей спальни. Ставни-жалюзи на месте, но выкрашены голубой краской под цвет штор в гостиной. Когда в этой комнате спали Кенни и его брат, ставни были из натуральных деревянных реек. Новый цвет смотрелся как-то неправильно.

— Мам, я здесь родился?

Она смотрела не на дом с голубыми занавесками, а куда-то вдаль.

— В больнице.

— Ну да, это самой собой. Но здесь я лежал в пеленках, да?

Мама повернула ключ зажигания, включила передачу.

— Да, — ответила она, перекрывая рокот двигателя.

В ту ночь, когда она ушла из дома 4114, дети спали в своих кроватках, а муж безмолвно стоял на кухне. Месяц с лишним она никого из них не видела. Кенни было пять лет.

По дороге домой мама выкурила в машине с открытым верхом три длинные сигареты, и дым уносился прочь вместе с ветром.

Вечером они с мамой поехали в отель «Сенатор», который стоял в центре города, как и «Лимингтон», но выглядел не в пример шикарней; его явно облюбовали мужчины в костюмах с бейджами. Ужинали в кафе. Хосе Гарсиа зашел только повидаться, причем в тот момент, когда Кенни приступил к десерту — здоровенному куску вишневого пирога с шариком мороженого, à la mode, как выразилась официантка. Не проявив особого интереса к вишням, мороженое он смел подчистую.

— Как насчет вылета завтра в полдень? Что скажешь? — спросил мистер Гарсиа. — Посмотрим на дельту реки, оттуда рванем на север. Кенни, ты когда-нибудь летал?

Он уже спрашивал, но Кенни вежливо ответил:

— Нет, никогда.

— Думаю, ты полюбишь небо, — заметил мистер Гарсиа.

Перед уходом он поцеловал маму в щеку. Впервые Кенни увидел, как мужчина взаправду целует женщину в щеку. Отец никогда не целовал мачеху, выходя из дома. Поцелуй в щеку — это было нечто из жизни мужчин и женщин в телевизоре.

На следующее утро Хосе Гарсиа повез их завтракать в «Пэнкейк парейд» — кафе, оформленное как цирк. Мужчины заказали вафли, мама Кенни снова взяла пирамидки из мягкого домашнего сыра. Ко входу одна за другой прибывали машины с нарядно одетыми семьями; кафе заполнялось. Посетители принарядились для воскресной службы: отцы в костюмах, матери и дочки в красивых платьях. Некоторые мальчики, ровесники Кенни, даже повязали галстуки. Все переговаривались, делали заказы, и в кафе стоял гомон, как в настоящем цирке.

Когда мама и Хосе вволю напились кофе — официантка много раз подходила к ним с кофейником и предлагала налить еще, — мама подкрасила губы, и все трое вернулись в «фиат». Мистер Гарсиа сел за руль, глядя перед собой через зеркальные линзы в золоченой металлической оправе с круглыми заушниками. Мама надела горнолыжные солнцезащитные очки. Сидя на заднем сиденье, Кенни выбрал такой уголок, где от ветра прямо закладывало уши, и не мог уследить за разговором взрослых.

Впрочем, ему и так было очень даже неплохо: сидел себе бочком и махал руками в воздушном потоке. Мимо проносились добротные кирпичные особняки с широкими газонами, необъятный зеленый парк, поле для гольфа. Их путь лежал на так называемое Административное поле, которое на поверку оказалось аэродромом, но Хосе не свернул на парковку. Он подъехал к воротам, которые тотчас же открылись, и остановился у каких-то маленьких самолетиков, стоящих крылом к крылу.

— Готов испытать судьбу, Кен? — осведомился мистер Гарсиа.

— Мы на таком полетим? — Кенни ткнул пальцем в сторону самолетиков.

Они не имели ничего общего с хранившимися у него дома моделями самолетов военного времени — истребителями и бомбардировщиком Б-17. А у этих даже пулеметов не было и скорость наверняка подводила, хотя некоторые оказались двухмоторными.

— «Команчи», — сказал мистер Гарсиа.

Он шел к белому с красной полосой самолету, одномоторному.

Дверцы открывались почти как у автомобиля, и мистер Гарсиа оставил их отрытыми, чтобы охладить кабину. Кенни забрался на крыло и заглянул внутрь, на приборы, круговые шкалы, и штурвал, и педали. Все оборудование было парным, плюс какие-то единичные переключатели и ручки, с виду чудеса техники. Несколько раз обойдя вокруг самолета, мистер Гарсиа просмотрел какие-то бумаги, а потом сложил их и рассовал по карманам на одной из дверей.

Мама Кенни вышла из машины с розовым чемоданчиком.

— Ты, наверное, захочешь сесть впереди? — спросила она, а потом сложила одно переднее сиденье и устроилась сзади, поставив чемоданчик рядом с собой.

— Вот здесь? — То есть за штурвалом, как второй пилот, хотел сказать Кенни.

— Мне нужен второй пилот, — опередил его мистер Гарсиа. — А твоя мамуля трусовата. — Хохотнув, он показал Кенни, как застегивать пряжки системы фиксации, но предварительно затянул их потуже. Потом достал из кармана небольшие темные очки и передал их Кенни. — Там солнце слепит.

Очки были в золоченой металлической оправе, точно такой же, как у мистера Гарсиа, но подешевле. У этих тоже были круглые заушники. Очки были чересчур велики для без малого десятилетней головы Кенни, но он этого не знал. Повернувшись к маме, он покрасовался и поднял вверх два больших пальца. Все посмеялись.

Запуск двигателя показался очень шумным делом, и не только из-за открытых дверей «Команча». Корпус самолета лихорадило, а пропеллер словно трескался от каждого оборота. Мистер Гарсиа переключал рубильники и кнопки; двигатель несколько раз отзывался ревом. Надев наушники, мистер Гарсиа каким-то образом привел самолет в движение, хотя и с открытыми дверцами. Мимо проплывали другие самолеты, широкие полосы травы, воткнутые в землю таблички с буквами и цифрами. В начале длинной взлетно-посадочной полосы самолет остановился. Мистер Гарсиа перегнулся через Кенни и запер дверь с его стороны, а потом и со своей. Мотор по-прежнему ревел, но вибрация уменьшилась.

— Готовы? — прокричал мистер Гарсиа.

Кенни кивнул. Мама вскинула кулак с поднятым большим пальцем. Если она что-то и сказала, Кенни не услышал, а только заметил ее широкую усмешку.

Во время разбега шум становился все громче, а у Кенни внутри зрело новое ощущение. Они мчались все быстрее и быстрее, оторвались от земли, и живот его ухнул вниз, а макушка будто приподнималась. Все, что осталось на земле, становилось все мельче: улицы, дома и машины уже выглядели как игрушечные. Кенни повернулся и посмотрел в иллюминатор. Из-за крыла ничего не было видно, тогда он наклонился, чтобы увидеть впереди землю и небо.

Разглядывая дома в центре города, он узнавал свой прежний мир: театр «Тауэр», сеть улиц, старый Саттерс-Форт, получивший такое имя в начале Золотой лихорадки, отель «Лимингтон». Даже название еще читалось.

Первый полет на самолете стал самым захватывающим событием в жизни Кенни. Его голова, казалось, наполнилась воздухом, дыхание стало отрывистым. Солнце светило нестерпимо ярко, и Кенни порадовался своим солнцезащитным очкам. Мистер Гарсиа повернул самолет, нырнув крылом влево, — и взору открылся вид на обширную дельту реки. Острова внизу разделялись петлями притоков и каналами. Сразу за родным городом Кенни тянулись фермы, но добраться туда можно только на лодке. А он и не знал.

— Прямо как Меконг! — прокричал мистер Гарсиа. И показал в окно; Кенни по привычке кивнул, не зная, ждут ли от него ответа. — Ты заключаешь сделку с дядей Сэмом! Тебя учат летать, а потом отправляют рыскать по Вьетнаму!

Кенни знал про Вьетнам, потому что о войне говорили на двенадцатом канале из Чико. Но что такое Меконг, не имел ни малейшего понятия.

Они летели навстречу горе Дьябло, поднявшись так высоко, что легковушки и грузовики на скоростном шоссе, казалось, еле плелись. Река становилась шире и меняла цвет, встречаясь с солеными водами залива Сан-Франциско. Далеко внизу, на полноводной реке, большие пароходы выглядели игрушечными моделями, с которыми Кенни играл на журнальном столике. Когда мистер Гарсиа вновь нырнул крыльями, в животе у Кенни всколыхнулось, но всего на мгновение.

Теперь они летели на север. Мистер Гарсиа наполовину сдвинул один из наушников.

— Кенни, мне нужна твоя помощь, прими ненадолго управление, — громко сказал он.

— Я не умею! — Кенни смотрел на мистера Гарсиа как на сумасшедшего.

— Можешь представить, что ведешь машину?

— Да.

— Бери штурвал, — начал объяснять мистер Гарсиа.

Штурвал был похож одновременно на руль автомобиля и велосипеда. Кенни пришлось сесть прямо, чтобы до него дотянуться.

— Куда ты его наклонишь, туда полетит самолет. Прими чуть назад, чтобы почувствовать управление.

Кенни показалось, что он напряг больше мускулов, чем у него было, и действительно, штурвал сдвинулся в его сторону. Тотчас небо заполнило все ветровое стекло, и мотор замедлился.

— Понял? — спросил мистер Гарсиа. — Теперь так же аккуратно выравнивай.

Взрослый мужчина держал руку на управлении, но позволил Кенни самостоятельно опустить нос самолета до прежнего уровня. Земля снова закрыла часть иллюминатора.

— Можно повернуть? — прокричал Кенни.

— Ты — пилот, решай, — ответил мистер Гарсиа.

С величайшей осторожностью Кенни повернул руль-штурвал вправо, и самолет слегка накренился. Кенни смог уловить изменение направления. Он потянул в другую сторону и почувствовал, что самолет возвращается на прежний курс.

— Был бы ты чуть повыше, — сказал мистер Гарсиа, — я бы дал тебе порулить, но ты до педалей не достанешь. Может, через годик, а? На будущий год?

Кенни представил себя, одиннадцатилетнего, за штурвалом «Команча» и маму на заднем сиденье.

— Вот что от тебя требуется: видишь впереди гору Шаста?

Шаста — огромный, покрытый снегом вулкан, нависал над долиной с севера. В ясные дни со стороны Айрон-Бенда он выглядел гигантской картиной. Из кресла пилота гора походила на белый треугольник, возвышающийся на горизонте.

— Держи курс прямо туда, ясно?

— Ясно!

Кенни смотрел на гору и старался направлять нос самолета прямо на цель, в это время мистер Гарсиа достал из-за кресла какие-то бумаги и вытащил из кармана ручку. Что-то черкнул и стал изучать карту. Кенни не знал, сколь долго летел строго по прямой: не то пару минут, не то большую часть пути до дома, но ни разу не отклонился от курса. Когда мистер Гарсиа свернул карту и со щелчком закрыл ручку, гора Шаста выросла еще больше.

— Молодчина, Кенни! — Он снова принял управление. — У тебя есть задатки пилота.

— Отлично, милый! — добавила мама с заднего сиденья.

Кенни обернулся и увидел у нее на лице отражение собственной широкой улыбки. Выглянув в иллюминатор, он узнал автомагистраль, которая вела прямо в долину через города Орланд и Уиллоус, к Айрон-Бенду и дальше. Всего два дня назад они с мамой ехали там по шоссе. Но сейчас оказались в вышине.

Передав управление, Кенни почувствовал, что у него заложены уши; пришлось широко зевать и выдыхать через нос с открытым ртом. Ничего, терпимо. Самолет шел на снижение, мотор ревел все громче, земля приближалась, показались ориентиры Айрон-Бенда. Лесоразработки к югу от города, два мотеля рядом с автострадой, старое зернохранилище без зерна, стоянка возле «Плазы» — торгового центра с отделом «Монтгомери уорд». Кенни никогда не слышал, что в Айрон-Бенде есть аэропорт, а оказалось — вот он, за школьным стадионом.

Самолет качало и трясло, когда мистер Гарсиа зашел на посадку. Что-то переключил — и двигатель заработал тихо, почти бесшумно, а там уже и шасси задребезжали на бетонной полосе. Он рулил самолетом, как машиной, и остановился на расстоянии вытянутой руки от других самолетов. Выключил двигатель, но пропеллер сделал еще несколько оборотов, прежде чем замереть с резким толчком. После рева мотора тишина казалась непривычной, а ремень отстегнулся с резким щелчком, как в кино.

— Снова перехитрили смерть. — Мистеру Гарсиа больше не приходилось повышать голос.

— Скажи честно, — обратилась к нему мама. — Других выражений ты никак не мог подобрать?

Мистер Гарсиа расхохотался, отклонился назад и поцеловал ее в щеку.

При аэродроме было крошечное кафе. Посетителей не наблюдалось, как, похоже, и официантов. Кенни, по-прежнему в солнцезащитных летных очках, сидел за столом, на полу стоял розовый чемодан, а мама опускала монеты в настенный телефон-автомат. Набрала номер, выждала, повесила трубку и опустила в щель те же монеты. Набрала другой номер и наконец заговорила.

— Потому что там занято было, — объяснила она кому-то на другом конце. — Можешь за ним приехать? Просто мы очень спешим. В котором часу? Хорошо. — Повесив трубку, она подошла к столику. — Скоро за тобой приедет папа. Давай-ка узнаем, есть ли тут для нас кофе и какао.

Через стеклянную дверь кафе Кенни видел контору. Мистер Гарсиа, тоже в солнцезащитных очках, разговаривал с сидящим за столом мужчиной. Кенни услышал громкое жужжанье — автомат готовил горячий шоколад. Мама принесла напиток в одноразовой чашке, и с первого же глотка стало ясно, что это почти одна вода. Кенни не стал допивать.

Приехал папа на универсале. Не заглушив двигатель, он выбрался из машины в поварских штанах и тяжелых ботинках. Пожал руку мистеру Гарсиа, сказал несколько слов маме, подхватил маленький розовый чемодан и отнес в машину.

Кенни сидел на переднем сиденье, совсем как в самолете. Выезжая со стоянки, папа спросил про очки.

— Мне их подарил мистер Гарсиа.

Кенни рассказал, как держал курс на гору Шаста, ходил в зоопарк, играл в мини-гольф и разглядывал старый дом.

— Ага, — сказал отец. И повторил то же самое, когда услышал, что Кэллендеры переехали.

По дороге в город, к ресторану «Голубой эвкалипт», Кенни смотрел в окно, вглядываясь в небо темно-синими — из-за солнцезащитных очков в металлической оправе — глазами. Должно быть, мистер Гарсиа только что взлетел, и Кенни надеялся увидеть самолет. А мама, наверное, заняла место второго пилота.

Но так ничего и не увидел. Вообще ничего.

Назад: Кто есть кто

Дальше: Здесь думы сердца моего