После полудня тяжелый влажный воздух неподвижно застыл над темной водой, под нависшими ветвями деревьев, между высокими камышами. В вязкой тишине раздавался только негромкий плеск весел – прямоугольная плоскодонка медленно пробиралась по мелководью, через плети водорослей, иногда заплывая на глубину. По звуку, с которым весло погружалось в воду, можно было судить о глубине протоки. Майя решила, что это очень похоже на бой барабанов жуа: у бортиков удары глухие, а ближе к центру – гулкие. Интересно, что сказал бы об этом Фордиль? Непрерывный плеск складывался в странную мелодию. Может быть, Майя с Фордилем вместе придумали бы какой-нибудь танец про то, что случилось на бесконечных пустынных болотах. Должны же у субанцев быть какие-то сказки и легенды? Нет, глупости все это! Да и с Фордилем она больше никогда не увидится…

Майя то и дело утирала разгоряченное, вспотевшее лицо влажным лоскутом, но вода в протоке была теплой. От пота все тело чесалось, хотелось искупаться. Майя чувствовала себя замарашкой. Ох, как бы посмеялись сейчас в Бекле, увидев любимую наложницу верховного советника чумазой, нечесаной, с грязными, обломанными ногтями и заросшими подмышками. «О великий Крэн! – в отчаянии думала Майя. – Как же я в таком виде в этой самой Мельвде появлюсь? А вдруг там еще и король будет… Нет, нищенку в лохмотьях к нему вряд ли допустят…»

Утром У-Нассенда, Тескон, Майя и Лума отплыли из деревни на лодке-кайлете. Субанцы легко управлялись с неуклюжим суденышком – прежде Майя таких не видела. Тескон объяснил ей, что у жителей болот есть несколько разновидностей лодок. Для рыбалки использовали плоты или юркие плетеные челны-дорды, обтянутые кожей, в которых при необходимости можно было перевозить утварь на небольшие расстояния; для длительных путешествий по болотам и топям между деревнями лучше всего подходили плоскодонные кайлеты, пятнадцать локтей длиной и с осадкой в ладонь, не больше, – в них можно было даже ночевать. Юркий кайлет легко пробирался между камышами и осокой, а через трясину или по кочкам его можно было протащить.

Деревня, в которой ночевала Майя, стояла на узком мысу, отделявшем Вальдерру от бескрайних западных болот, через которые им сейчас и пришлось плыть. Впрочем, Майя так и не поняла, по каким приметам ее спутники определяли дорогу. Они петляли по унылым топям, проплывали мимо деревьев, с которых свисали длинные бороды мха и цепкие плети лиан; переправлялись через илистые мелководья, где лодка замедляла ход, а днище скребло о камни; пересекали озера и пруды, пробиваясь через непроходимые заросли камышей; скользили по узким речным протокам в затопленных рощицах, откуда испуганно выпархивали стаи длинноклювых куликов. Майя попробовала предложить свою помощь, но по чрезмерно вежливым отказам субанцев поняла, что ей лучше не вмешиваться, – все равно толку от нее, что от портняжки в кузнице.

К тревоге о неведомом будущем теперь добавились сожаления несколько иного рода. Во-первых, Майе очень недоставало роскоши и удобств, к которым она успела привыкнуть в особняке верховного советника. Если раньше она воспринимала побег из Беклы как увлекательное приключение, по завершении которого маршал осыплет ее щедрыми дарами, то сейчас стало ясно, что из Майиной жизни навсегда исчезли вкусные яства и лакомства, мягкие перины, прелестные наряды и драгоценные украшения, предупредительные слуги, восторженные поклонники и восхищенные зрители… А хуже всего то, что ее разлучили с Оккулой! «О Канза-Мерада, покарай эти проклятые болота и вонючих лягушатников!» – шепотом взмолилась Майя.

А во-вторых – и это ощущение было проще и глубже, – ей нужен был мужчина. После того как она отдалась Таррину, Майя редко когда проводила день без постельных утех. Однажды она заявила Оккуле, что похотливые козлы в верхнем городе без этого жить не могут, и рассердилась на подругу, когда та строго отчитала ее: «Банзи, по-твоему, мужчины похотливые, а женщины – нет? Просто женщины иначе к этому относятся. Мужчины хвастаются и обсуждают свои победы, а мы молчим, все в себе держим. А ты, глупенькая, пустым словам веришь. Мужчины бахвалятся своей удалью и храбростью, любят гордо заявлять, что при необходимости могут обойтись и без еды, и без сна, и без постельных утех. Так ведь и мы можем без всего этого обойтись, только не похваляемся во всеуслышание. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы женщина хвастливо рассказывала, что без чего-то обходится? Те, кому бастанья недостает, не гордятся, а плачутся. Ничего, придет время, и ты поймешь, что я тебе правду сказала».

Похоже, пришло то время. Майя с отчаянной тоской желала – нет, не какого-то определенного мужчину, не Кембри с его жадной неутомимостью, не Эльвер-ка-Вирриона с его учтивым обхождением, не Сенчо с его безудержным сладострастием – обычного удовлетворения плоти. Ей постоянно хотелось вновь ощутить плотские утехи (так голодающего не отпускают мысли о еде), а воспоминания о перенесенных в пути тяготах – переправа через реку, ушибленная лодыжка, пиявки – только усиливали желание. Ей вспомнились слова Сенчо о том, что выпоротые невольницы становятся покладистее… «Ох, мне бы сейчас хоть какого мужчину, пусть даже самого завалящего!» – подумала Майя.

Она растянулась на корме и, решив отвлечься от унылых размышлений, попыталась осмыслить свое странное приключение и оценить новых знакомых. Особенно занимал ее Нассенда – и не потому, что он, как Зуно или Саргет, не пылал к ней страстью. Вообще-то, Майя не обижалась, когда мужчины не проявляли к ней интереса. Ее неприязнь к Байуб-Оталю вспыхнула из-за того, что он прямо отверг ее предложение и с презрением отозвался о развратном образе жизни верховного советника. Нассенда очень понравился Майе, она сразу прониклась к нему необычайным доверием и очень хотела произвести на него благоприятное впечатление – и оттого, что лекарь пришел ее проведать, и оттого, что в нем чувствовалось какое-то непонятное достоинство и мудрость. С ним Майя ощущала себя в безопасности, ей хотелось поближе познакомиться с ним, побеседовать, рассказать о себе, расспросить хорошенько и внимательно выслушать ответы – иначе говоря, подружиться. Он не кичился своей мудростью и не выказывал Майе снисходительного пренебрежения; с ним она ощущала себя личностью, а не просто дорогостоящей красавицей-рабыней. Нет, она не собиралась разделить с ним ложе – ах, это бы только все испортило! – и не надеялась, что он поможет ей сбежать из Субы, однако недавний разговор с Нассендой воодушевил Майю, и теперь она с надеждой смотрела в будущее. Не будь среди ее спутников лекаря, она наверняка совершила бы какой-нибудь опрометчивый поступок.

Ее размышления прервал возглас Тескона:

– Хвала Шаккарну, добрались! У-Нассенда, вот Темный проход.

Они уже долго плыли по затопленной роще, между исполинскими деревьями, длинные толстые корни которых, сплетенные в узлы под водой, могли пропороть днище кайлета не хуже скал или валунов. Тескон дважды ловко плеснул веслом, и лодка, скользнув под низко нависшими ветвями, выплыла на открытое пространство. Майя с удивлением заметила медленное течение за бортом – до этого их путь лежал по стоячим водам. До противоположного берега – еще одной стены деревьев и камышей – было локтей пятьдесят. Тескон, умело работая веслом, повернул кайлет направо, в лениво струящийся поток, и перед Майиными глазами возник длинный канал, извилистый, как тропинка в лесу.

– Это Нордеш, – объяснил Тескон. – Теперь нам прямиком до самой Мельвды.

Майя с улыбкой кивнула. Кайлет неторопливо поплыл по течению. Тескон облегченно вздохнул и уселся позади Лумы, которая чуть слышно тянула все тот же заунывный мотив. «Ну и весельчаки! – усмехнулась про себя Майя. – Интересно, а где мы заночуем?» Она вгляделась в зеленый сумрак, заметила огромную черную черепаху, застывшую на низкой толстой ветви над самой водой, и лениво представила, как эти существа спариваются. Доставляет ли им это удовольствие?

Весь день кайлет плыл по Нордешу со скоростью пешехода. Влажный воздух, гнетущее однообразие пейзажа, темные густые кроны, сомкнутые над головами путников, погрузили Майю в странную отрешенность. Субанцы, как птицы на болоте, не замечали царящего вокруг уныния. Похоже, скука была им неведома, но для Майи ничто в Субе не представляло интереса, и она особо не торопилась перебраться с одного болота на другое. Лума, будто ленивый зверек, сидела, опустив голову, изредка кивала или бормотала «шагре», когда к ней обращались. «Уж лучше спать, чем так вот сидеть», – с досадой решила Майя.

В сумерках лодка подошла к широкой излучине, где у правого берега протоки стоял еще один кайлет, чуть меньше того, в котором плыли путники. Двое парней, дремавшие в лодке, вскочили, услышав оклик Тескона.

– У-Нассенда? – спросил один.

Лекарь поздоровался, и юноши поспешно отвязали свой кайлет от пристани и схватили весла.

– Мы из Лакрайта, – объяснил один, почтительно приложив ладонь ко лбу. – Старейшина нас вам навстречу послал.

Тескон уверенно направил к ним лодку.

– У вас У-Мекрон в старейшинах? – спросил Нассенда.

Юноша кивнул.

– Я в Лакрайте вот уж года два не был, – продолжил лекарь.

– Два года два месяца и три дня, – с улыбкой уточнил юноша. – Вы меня не помните, наверное.

Старик наморщил лоб и с притворным недоумением вгляделся в юношу:

– Ах, это ты! Как тебя там – Ломоть, Кусок?

– Крох, – напомнил парень.

– Верно, Крох. Я тебе прививку делал, помнишь? Руку оцарапал. Как оно, сработало?

– Да, У-Нассенда. Вы как уехали, мне три дня плохо было. Все боялись, что вы меня отравили…

– Я и отравил.

– Матушка сильно осерчала, убить вас грозилась. А потом мне полегчало, и с тех пор лихорадки не было.

– Так я и думал, – кивнул лекарь. – Хорошо, что мое лечение тебе подошло. Оно ведь не на всех действует.

– Значит, у меня теперь никогда лихорадки не будет?

– Ну, этого я обещать не могу. Вот года через три я тебе снова прививку сделаю, тогда хворь долго не пристанет.

В сгущающихся сумерках путники последовали за кайлетом Кроха по узкому каналу среди топей.

– Значит, Анда-Нокомис к вам заглядывал? – спросил Тескон. – Это он вас о нашем приезде предупредил?

– Они с У-Ленкритом вчера ночью приезжали. Уж не знаю, как в темноте до нас добрались. У-Мекрон с ними встречался, а на рассвете они уехали. – Осторожно обогнув широкую илистую отмель, поросшую осокой, юноша добавил: – А завтра мы с вами в Мельвду отправимся – и еще кое-кто из наших.

– А не рановато тебе? – поинтересовался Нассенда.

– Мы все готовы встать на защиту Субы, – вмешался второй юноша. – Анда-Нокомис пообещал наградить каждого, кто с ним в бой пойдет. – Он счастливо рассмеялся. – Нет, мы своего не упустим!

Лодки выплыли из затененной деревьями протоки. Впереди показалась деревня – на взгляд Майи, точно такая же, из которой они вышли утром. У берега покачивались лодки, сушились сети и высилась хлипкая сторожевая башня. Сплетенные из ивняка щиты огораживали два рыбных садка. Узкая тропка вела от берега в саму деревню, на пологий пригорок в пятистах шагах от воды.

Нассенда велел Кроху устроить девушек на ночлег, а сам пошел поздороваться с Мекроном. Майя с Лумой отправились по тропе вслед за юношей. Деревня была большая и – по субанским понятиям – зажиточная; ее обитатели были одеты чище и выглядели лучше, а дети весело сновали между хижинами. Какая-то малышка лет девяти, осмелев, подбежала к Майе и с улыбкой спросила:

– Ты кто?

Майя улыбнулась и промолчала, оставив объясняться Луму.

Хижина, в которой девушек устроили на ночлег, тоже была просторнее и чище, вдобавок ее окурили какой-то ароматной травой, и в комнате приятно пахло свежестью. В хижину вела новая прочная лесенка, а пол устилали камыши. Пожилая женщина, сидевшая у окна, что-то спросила у Кроха и дружелюбно поздоровалась с девушками. Похоже, ради гостей она принарядилась – вместо бесформенного балахона на ней было выцветшее платье из синей шерсти, чуть великоватое, но явно сшитое не в Субе. Она держала себя с уверенностью, свидетельствующей о ее влиятельном положении. Впрочем, Майе было не до разговоров – она устала и хотела поскорее умыться, поесть и поспать.

– Милая моя, – начала хозяйка, взяв Майю за руки, – Анда-Нокомис нас предупредил, и мы с нетерпением вас ждали… – Внезапно она ахнула и изумленно уставилась на Майю. – Ох, Анда-Нокомис говорил, но я не представляла себе… ведь шестнадцать лет прошло…

– Простите, сайет, – перебил ее Тескон, который поднялся в хижину вслед за девушками. – У-Нассенда попросил меня объяснить, что Майе еще ничего не рассказали. Он сам с ней чуть позже поговорит…

– Да, конечно, – ответила хозяйка, по-прежнему с удивлением глядя на Майю. – Мы очень рады вашему приезду. – Она с улыбкой кивнула Луме, которая почтительно поднесла ладонь ко лбу. – Вам сейчас принесут горячей воды, умоетесь с дороги…

«Даже не верится!» – ошеломленно подумала Майя.

– А потом накормят ужином, – продолжила хозяйка. – Меня зовут Пиньянида, я – жена У-Мекрона. Надеюсь, ваше путешествие было не очень утомительным.

Хотя Пиньянида и выговаривала слова на субанский манер, ясно было, что какое-то время она прожила в одном из имперских городов. Майя понимала ее гораздо лучше, чем Луму, но с трудом представляла, как поддерживать почтительный разговор с важной госпожой, и с нетерпением ждала, когда же принесут горячую воду. Впрочем, Пиньянида, не сводившая с Майи изумленного взора, не особо прислушивалась к словам гостьи и вскоре пожелала девушкам спокойной ночи.

Час спустя к Майе вернулось привычное благодушие – впервые после побега из Беклы она была всем довольна, даже ушибленная лодыжка больше не болела. Майя вымылась с мылом, причесалась и почистила зубы размочаленным прутиком. Расторопная служанка Пиньяниды принесла ужин – рыбу, яйца, фрукты и кувшин вина. К Майиному удивлению, вино оказалось великолепным – йельдашейское, хорошего урожая (Сенчо бы оценил). Она поблагодарила служанку, наполнила кубок и подошла к окну, глядя в ночь. На дворе горели костры, в хижинах светились окна. В прохладном, пахнущем тиной воздухе раздавалось лягушачье кваканье. Откуда-то из камышей выпорхнула длинноногая цапля, запрокинув голову на тонкой гибкой шее, и полетела, медленно взмахивая крыльями. «Лети, лети к Серрелинде! – напутствовала ее Майя. – Скажи Келси, что сестра в беду попала, ей помощь нужна!» Ах, если бы сейчас на тропинке показалась босоногая сестренка!

Тут на тропинку вышел Нассенда со спутником – глубоким стариком, опиравшимся на посох. Майя окликнула лекаря.

Тот прервал разговор, поглядел на нее и махнул рукой:

– Мы к тебе сейчас зайдем.

– Лума, помоги У-Нассенде подняться, – велела Майя.

– Шагре.

Старики вошли в хижину. Нассенда что-то сказал Луме, и она поспешно удалилась. Лекарь окинул Майю взглядом и одобрительно закивал:

– Что ж, ты будто и не проплыла семь лиг по Нордешу – тебя словно из верхнего города в паланкине принесли.

Майя смущенно поклонилась и откинула с плеча локон:

– Благодарю вас, У-Нассенда, слышать вашу похвалу вдвойне приятно.

– Ты в верхнем городе бывал, Мекрон? – спросил лекарь своего спутника. – Похоже, чудесное это место, если там такие девушки по улицам ходят.

– Нет, я прежде в Бекле не бывал, – ответил старик, – а теперь и вовсе ни к чему, раз я своими глазами эту красавицу увидел.

– Ох, и что же это мы трещим, как две старые сороки, – улыбнулся Нассенда. – Познакомьтесь лучше: это У-Мекрон, старейшина Лакрайта, а это Майя с озера Серрелинда.

Майя снова поклонилась и приложила ладонь ко лбу:

– Спасибо за прекрасное вино, У-Мекрон.

– Я рад, что тебе понравилось. Мне король Карнат его прислал в подарок, но среди нас особых ценителей нет. А ты в Бекле наверняка и получше пробовала.

– Нет, мой господин, – улыбнулась Майя, предложила гостям присесть и, ополоснув два кубка, налила вина.

Старейшина расспросил Майю о побеге из Беклы и о переправе через Вальдерру, сочувственно осведомился, не трудно ли ей в туманной и болотистой Субе. Майя старалась отвечать обстоятельно и неторопливо, с достоинством.

– Так ты и правда родом из Тонильды? – наконец спросил он. – С озера Серрелинда? Это недалеко от Теттита, верно? И ты там всю жизнь прожила?

– Почти все мои шестнадцать лет, У-Мекрон, – ответила Майя.

– Значит, тебе шестнадцать исполнилось… – задумчиво произнес старейшина и пригубил вина. – Сам я Нокомису не видел, а вот жена моя ее знала, говорит, сходство необыкновенное. Я очень рад, что мы с тобой встретились. А сейчас мне пора – надо поговорить с ребятами, которые с вами завтра в Мельвду пойдут. Для меня большая честь с тобой познакомиться, Майя с озера Серрелинда. – Он подошел к ней и взял ее за руки. – Мы еще увидимся. Спасибо тебе, ты добрые вести нам принесла.

– Спокойной ночи, У-Мекрон, – учтиво ответила Майя и подумала: «Знал бы ты, как я в Бекле жила, по-другому бы заговорил».

Мекрон вышел из хижины.

Нассенда взял один из светильников и переставил его поближе к постели Майи.

– Приляг, отдохни, – сказал лекарь. – День сегодня был трудный, ты устала.

Майя повиновалась.

– Одиноко тебе без мужчины? – неожиданно спросил Нассенда.

Она хотела было рассердиться, но вопрос прозвучал без издевки, очень буднично, поэтому Майя просто ответила:

– Да.

– Что ж, это вполне естественно, – заметил лекарь. – Ты здесь одна, места незнакомые, ночь на дворе, темно и страшно. Хочется человеческого тепла.

– Ох, У-Нассенда, я про это даже не думала… Мне… понимаете, мне бастанье нравится.

– О великий Шаккарн! И что в этом плохого? – улыбнулся он. – Бастанье всем нравится, иначе мы бы на свет не родились, правда?

– Ну да, конечно… Вот только, У-Нассенда… – Майя замялась.

– Что только? – Лекарь присел на краешек постели.

Майя погрузилась в размышления, сообразив, что Нассенда уходить не торопится.

– Вот я думаю, – неуверенно начала она, – что в Бекле со мной обращались… ну, как с охотничьей собакой или там с соколом, ради развлечения. Приятно, конечно, когда тобой все восхищаются и обладать хотят. Все лучше, чем полы мыть или посуду. Только некоторые меня презирают за то, что я – рабыня, наложница. Но я же не сама такую участь выбрала, просто так получилось. И вот это меня больше всего бесит, У-Нассенда. Мне должно это нравиться, потому что мне вроде как удовольствие доставили, а если я это признаю, то ко мне относятся с презрением, вот как Ленкрит, когда я нагишом в реку сиганула.

– Послушай, я тебя нисколько не презираю, – ответил лекарь. – Наоборот, я восхищаюсь твоей жизнерадостностью и умением всегда сохранять бодрость духа. А Ленкрит… Вот кстати, хорошо, что ты о нем заговорила. Помнишь, что он сказал, когда в первый раз тебя увидел?

– Ох, я тогда очень испугалась… Байуб-Оталь спросил тогда, не потерял ли Ленкрит память, и велел ему на меня хорошенько посмотреть. Ну, Ленкрит поглядел и удивился, как же он раньше не заметил, а потом что-то про сумерки.

– И больше ничего?

– Ну, я больше ничего не помню… Ой нет, он еще спросил Байуб-Оталя, не сестра ли я ему.

– Но вы же с ним совсем не похожи, верно?

– Если б я на него была похожа, Сенчо бы за меня пятнадцать тысяч мельдов не выложил, – рассмеялась Майя.

– А ты своей ценой гордишься?

Майя кивнула.

– И правильно делаешь, – заметил Нассенда. – А помнишь, что Байуб-Оталь Ленкриту ответил?

– Он ему велел замолчать… Нет, я больше ничего не помню, мне страшно было и вообще… когда к горлу нож приставят, не до того, чтобы разговоры запоминать.

– А что тебе про Байуб-Оталя известно? Кто его родители, где он рос…

– Он мне про все рассказал – что мать его была танцовщицей, что ее в Урту продали, а король или там верховный барон в нее влюбился и отвез в Субу, чтобы его жена любовницу не убила. А еще рассказал про пожар и… Ох, У-Нассенда, что с вами?

По морщинистым щекам старика катились слезы.

– Майя, ты совсем еще ребенок… Юности страдания неведомы. Понимаешь, все это не так давно случилось. Нокомиса была прекрасна, как лунный свет над водой. А танцевала как! Кто видел, на всю жизнь запомнил. В Субе ее все боготворили, даже те, кто никогда не встречал. А как она умерла, так вся удача из Субы и вытекла, как песок из часов. Вот ты Нокомису не видала…

– Нет, конечно! Я ведь тогда еще даже не родилась!

– А по-моему, ты родилась точно тогда, когда она умерла, – в десятую ночь месяца саллек, верно?

– Откуда вы знаете? – удивленно воскликнула Майя. – И что в этом такого?

Нассенда допил вино и поставил кубок на стол:

– Помнишь, я вчера спросил, родной ли тебе отец? Если родной, то, значит, свершилась воля богов, верно?

– А при чем тут боги? Ох, У-Нассенда, я ничегошеньки не понимаю!

– И Сенчо за тебя пятнадцать тысяч мельдов заплатил, – вздохнул старик. – Ровно столько, сколько Нор-Заван, барон южной Субы, заплатил родителям Астары, которую потом прозвали Нокомисой.

Как ни странно, Майю только сейчас осенило, к чему клонит лекарь, – так часто не понимаешь или не желаешь понимать сон, смысл которого очевиден для всех остальных.

– У-Нассенда, по-вашему, я похожа на Нокомису?

– Тем, кто ее хорошо помнит, – помолчав, начал он, осторожно подбирая слова, – вот как я, – такое сходство кажется невероятным.

– А почему это не все замечают? Ведь ни Тескон, ни Лума не…

– Они слишком молоды. Нокомиса погибла шестнадцать лет назад. Вдобавок Суба – это не Бекла. Дорог здесь нет, одни болота, люди редко куда уезжают. Да, слава Нокомисы гремела по всему краю, но видели ее немногие. Вот и в деревушке, откуда мы утром вышли, никто ее не видел. Пиньянида, жена Мекрона, хорошо ее знала. Как она тебя встретила?

– Ох, она очень удивилась и потом как в тумане была, сама не своя.

– А Мекрон… Ты не задумывалась, почему они тебя к себе на ужин не пригласили?

– Нет, – призналась Майя.

– Анда-Нокомис их предупредил. Понимаешь, у них есть слуги, которые Нокомису помнят… Вот ему и не хотелось, чтобы поползли слухи о колдовстве или еще о чем…

– А почему Байуб-Оталь мне об этом ни словом не обмолвился?! Ни в Бекле, ни еще где! – сердито воскликнула Майя. – Почему? Ни сам Байуб-Оталь, ни Эвд-Экахлон! О Крэн и Аэрта! Я же Эвд-Экахлона ублажала…

– По-моему, Эвд-Экахлон Нокомису ни разу не видел. Мальчиков в Урте воспитывают в строгости, на пиры не приглашают. Когда Нокомиса из Кендрон-Урты в Субу тайком уехала, ему лет девять было. А Байуб-Оталь… вот о нем я и хотел с тобой поговорить. Что ты о нем думаешь?

Она отвела глаза и промолчала.

– Майя, не бойся, скажи мне честно.

– Если честно, то ничего я о нем не думаю, – буркнула она.

– Я догадываюсь почему, – вздохнул лекарь и взял ее за руку. – Но мне хочется от тебя это услышать.

– Непонятный он какой-то, – сказала Майя. – Странный, и все тут. От постельных утех наотрез отказался, а сам ни на шаг от меня не отходил, только всякие гадости говорил – презрительно так, брезгливо, что, мол, как это… а, что наложницей быть… унизительно, вот как! – Внезапно она разрыдалась, и слова перемежались всхлипами. – Будто я сама в этом виновата! А еще он попрекал меня, что я рабыня Сенчо и что лиголи брать нельзя и все такое… Можно подумать, больше никто лиголей не берет! Поэтому я и стеснялась сказать, что мне бастанье нравится. А он всегда вроде как с издевкой со мной разговаривал, а потом сам же мне и приказал сенгуэлу танцевать на пиршестве во дворце Баронов – строго так. А я же невольница… ну, пришлось танцевать. Только всем очень понравилось, и я хотела его отблагодарить, так ему и сказала, что готова его ублажить, потому что… А он… он… – Тут Майя зарылась лицом в подушку и замолотила кулаками по тюфяку, задыхаясь от воспоминаний о своем унижении.

– Да, натура у тебя горячая, сердце доброе… – вздохнул Нассенда. – Конечно, тебе все это – сплошное разочарование и обида. И Анда-Нокомис тоже хорош! Очень глупо себя повел. Но ты же теперь понимаешь, что у него были на то причины?

Тут Майя испуганно подумала, что он вот-вот спросит, почему после всего этого она бросилась за помощью к Байуб-Оталю.

– У Анда-Нокомиса разочарований и обид хватает, – продолжил Нассенда. – Красавица-мать – прославленная на всю империю танцовщица, отец – верховный барон Урты. Потом мать погибла, ее убили, а его, десятилетнего мальчика, на всю жизнь изувечили, так что отважным воином ему стать было не суждено. Однако отец публично объявил его своим законным наследником и завещал власть над Субой. У Анда-Нокомиса уже тогда были все задатки справедливого правителя, он осваивал государственную премудрость, изучал родной край и надеялся не посрамить честь отца и память матери. Вот только Форнида без всякого на то права отдала провинцию королю Карнату, а сама устроила переворот в Бекле.

– И при чем тут я? – всхлипнула Майя.

– Что ж, несчастного калеку нет смысла убивать, – невозмутимо продолжил Нассенда. – Не стоит портить отношения с его престарелым отцом, да и в Урте Леопардам неспокойно. Так что пусть лучше увечный наследник болтается без дела между Уртой и Беклой, глядишь, сопьется с горя, вот тогда его можно будет выставить на посмешище, мол, поглядите на правителя Субы, вон он, в канаве валяется!

– А мне-то какое дело, У-Нассенда?

– Только он, назло врагам, в загул не пускается, притворяется бездельником, а сам тем временем начинает тайные переговоры с королем Карнатом. И тут в один прекрасный день боги посылают ему знак. Он встречает девушку, как две капли воды похожую на его прославленную мать. И девушка эта в невольницах у самого отъявленного распутника во всей империи. За деньги ей велят ублажать любого, кто этого пожелает. Разумеется, Байуб-Оталю это… противно, скажем так. После всего, что ему пришлось пережить, он ведет себя осторожно, чужих людей опасается, но с этой девушкой ему хочется познакомиться поближе – он робко и неуверенно заговаривает с ней, но не может объяснить своих намерений, а потому его понимают не совсем так, как он того бы желал. Девушка мечтает накопить денег и выкупить себе вольную, но Байуб-Оталю хочется большего. Что делать? Подойти к девушке и заявить: «Знаешь, ты очень похожа на мою мать»? Что бы ты на это ответила?

Майя невольно расхохоталась.

– Более того, невероятное сходство заставляет Байуб-Оталя предположить, что девушка – его родственница. Он еще больше укрепляется во мнении, что ее надо увезти из Беклы и вернуть ей свободу. – Нассенда встал, разлил остатки вина по кубкам, снова уселся у стола и выпил. – Ох, от разговоров жажда замучила!

– У-Нассенда, по-вашему выходит, что Байуб-Оталь меня любит? – нерешительно спросила Майя.

– Нет, я этого не говорил. Такое тебе может сказать только он сам.

– Но вы же должны знать, питает ли он ко мне какие-то чувства! Может, он вам обмолвился?

– Нет, ничего подобного он не рассказывал. Понимаешь, Майя, он человек скрытный и замкнутый, на то есть причины.

– Тогда откуда вы все это знаете?

– Во-первых, кое-что он мне сам рассказал, а во-вторых, я хорошо знаком с ним и с субанскими нравами. И не забывай, что я старик, прожил долгую жизнь и многие вещи знаю просто потому, что испытал это на себе.

Майя задумалась, потом недоуменно поглядела на него.

– Я не о любви сейчас говорю, – продолжил он. – Как сложатся ваши отношения, мне неизвестно, и посоветовать я ничего не могу. Я просто хотел объяснить тебе, почему тебя привели в Субу и чем вызвано странное поведение Анда-Нокомиса.

– Ох, я все равно ничего не понимаю…

– Да я и сам ничего не понимаю, когда на тебя смотрю.

– А куда мы завтра отправимся? – чуть помолчав, спросила Майя.

– В Мельвда-Райн. На языке субанцев «райн» означает «место встречи».

– А зачем нам туда?

– Там сейчас король Карнат со своей терекенальтской армией. Анда-Нокомис обещал ему, что вместе с Ленкритом возглавит трехтысячное субанское войско.

– И что будет дальше?

– Не знаю, – вздохнул лекарь. – Наверное, армия переправится через Вальдерру и нападет на бекланцев.

– Но почему вам со мной надо в Мельвда-Райн идти?

– Я лекарь, мне положено. А твою роль я только что объяснил. Видишь ли, Анда-Нокомис считает, что субанцы воспрянут духом, если увидят тебя в Мельвде.

– Решат, что я – возрожденная Нокомиса?

– Может быть… Они люди простые, подумают, что тут без колдовства не обошлось. Ну или без волшбы, не знаю.

– Ой, меня тоже на войну пошлют?

– Нет, что ты! Тебя, как волшебный талисман на удачу, оставят в Мельвде.

Майя ничего не ответила, но сердце у нее забилось от восхищения и страха.

– Король Карнат и Анда-Нокомис договорились, что если терекенальтцы с помощью субанцев завоюют Беклу, то власть над Субой перейдет к Анда-Нокомису, – добавил Нассенда. – Впрочем, меня это уже не касается.

– А что вас касается, У-Нассенда?

– После боя всегда остаются раненые, и это – моя забота.

– Ох, это как тогда, на берегу… – Майя застонала и закрыла лицо руками.

– На каком берегу? Когда вы через Вальдерру переправлялись?

– Да, – всхлипнула Майя. – Там один солдат был, совсем молоденький, из Тонильды. Ленкрит его убил! А он матушку звал, жалобно так! И столько крови было! Ах, это ужасно, ужасно! – Она снова зарыдала.

Нассенда ласково погладил ей щеку:

– Я тоже не люблю войну и насилие, но тут уж ничего не поделаешь. Ложись-ка ты спать, Серрелинда. Все будет хорошо, вот увидишь. Сделать тебе сонного питья?

– Да, пожалуйста, – сказала Майя и чуть погодя спросила: – У-Нассенда, а из чего здесь одежду шьют? Очень странная ткань…

– А, это выделанная кожа рыбы эприт. Довольно удобная, только привыкнуть надо.

– Так вот почему она тиной пахнет!

– Верно, – рассмеялся он. – Когда я в Субе, я всегда одеваюсь, как все вокруг, чтобы простые люди меня не сторонились. В конце концов, я сам субанец. Но для тебя, как видишь, я переоделся и даже искупался. Вот, возьми питье. Я сейчас Луму позову, а ты пока успокойся.

– Если вы говорите, что все будет хорошо, У-Нассенда, то я вам верю.