Майя улеглась на свою койку и крепко уснула. Проснулась она часа через два после восхода солнца. В очаге уже горел огонь, девушки завтрак готовили. Оккула еще спала. Майя принесла еду и разбудила подругу, но та вставать не торопилась.

– Нам с тобой спешить некуда, банзи, – сказала Оккула, лениво жуя ломоть свежего хлеба с медом. – За нами пришлют, только рано еще.

– Откуда ты знаешь? – спросила Майя.

– Да знаю уж. Сходи-ка ты в купальню, посмотри, что там делается.

Майя недоуменно пожала плечами, но сделала, как велено. Во дворе ее остановила Варту и приказала возвращаться в комнату, убрать со стола и подмести пол. Час спустя Майю с Оккулой позвали в купальню.

Громадную каменную лохань в полу наполнили чистой водой с ароматными травами. Майя ногой потрогала воду – теплая, приятная! Вкусная обильная еда, мягкая постель и сладкий сон заставили Майю забыть о недавних бедах. К ней вернулось счастливое расположение духа. Она торопливо сняла повязку со щиколотки, разделась и с наслаждением бросилась в воду. Отмокнув и наплескавшись, девушки принялись увлеченно пробовать друг на друге всевозможные щетки, гребни, ароматные масла и притирания.

Наконец в купальню пришла Варту и велела им вылезать из воды и одеваться.

– Вас Лаллок все утро дожидается! – проворчала толстуха. – Похоже, вы не торопитесь хозяина ублажать.

– Так мы его и ублажали, – с лукавой улыбкой заметила Оккула.

– Язычок-то попридержи, – оборвала ее Варту. – Делай что велено, а то как бы жалеть не пришлось.

Майя, неторопливо расчесывая золотые кудри, совсем забыла о том, что должна предстать перед Лаллоком. Руки ее задрожали, к глазам подступили слезы. Оккула подошла к подруге, опустилась на колени и обхватила ладонями Майин подбородок:

– Успокойся, банзи, тебя никто не обидит. И вообще, лучше уж к Лаллоку, чем зубная боль, правда?

– Но он же нас раздеваться заставит… – всхлипнула Майя.

– Вот глупышка! – воскликнула Оккула. – Да он уж насмотрелся, не сомневайся.

– Когда это?

– Да в купальне же! Угол кисейной занавеской выгородили, помнишь? Ах, ты же в домах утех не бывала, не знаешь, что там такое всегда устраивают. Некоторым нравится за другими подглядывать. Я, как кисейную занавеску приметила, сразу все поняла.

– А ты его видела?

– Нет, конечно. Для этого кисею и повесили. Но я уж постаралась, чтобы он меня хорошенько разглядел. Хорошо, что я тебя не предупредила, а то б ты от смущения не знала, куда себя девать. Воду ароматную и притирания не для уртайских коров косоглазых приготовили, а для нас, красавиц. Так что не бойся, раздеваться тебя никто не заставит – до поры до времени. Вдобавок мы же вместе к Лаллоку пойдем.

В комнате толстухи Майя встретилась с еще одной неожиданностью. Лаллок представлялся ей дородным старцем с темной бородой и в просторном одеянии, однако у стола сидел крепкий тридцатилетний мужчина – чисто выбритый и светловолосый. По простодушному убеждению Майи, одет он был с невероятной роскошью, на дильгайский манер – ярко, как цыган или как ярмарочный зазывала. В ушах блестели золотые серьги, шею обвивал алый шарф в синюю полоску, на желтой безрукавке переливалась огромная брошь с тельтеарнскими аквамаринами, а ноги обтягивали лосины из тончайшей багряной кожи. На столе перед Лаллоком лежала гора бумаг, включая послание госпожи Домриды. Когда девушки вошли, он отложил очередной лист и велел им присесть на скамью у стола. Зуно, стоявший за спиной хозяина, холодно кивнул Оккуле и что-то прошептал на ухо Варту.

– А, вот и чернокожая девушка от госпожи Домриды, – удовлетворенно произнес Лаллок с сильным дильгайским выговором. – Она тебя очень хвалила! – Он благосклонно улыбнулся Оккуле.

– Благодарю вас, мой господин, – учтиво ответила она.

– Так, ты у Домриды несколько лет провела, постельным утехам обучена… А за столом прислуживать умеешь? Про это она ничего не пишет. – Он побарабанил пальцами по столешнице.

– Да, мой господин, умею.

– Значит, в услужение к знатным господам просишься, в верхний город?

– Да, мой господин.

– Гм, знатным господам прислуживать непросто, – сказал Лаллок, хитро поглядывая на Оккулу. – Ох как непросто. Если тебе такое не по нраву, ты сразу скажи, я тебя к другому пристрою, Домрида внакладе не останется.

– Благодарю вас, мой господин. Я совсем не прочь служить знатному господину из верхнего города. Обучена я хорошо, соображаю быстро, вас не ославлю, не сомневайтесь.

Лаллок еще раз перечитал письмо.

– Что ж, если покупателю ты не подойдешь, он мне тебя вернет. Будем надеяться, что этого не случится. Похоже, Домрида в твоих способностях уверена, иначе бы не продала.

Он отложил послание, взял счеты и начал быстро перебирать костяшки.

– Прошу прощения, мой господин, – почтительно произнесла Оккула, – мне бы хотелось узнать о деньгах.

– О деньгах? – переспросил ее Лаллок.

– Да, мой господин. Госпожа Домрида обещала мне пятьсот мельдов от продажной цены.

– Ну, это если за тебя назначенную цену заплатят, – напомнил Лаллок.

– Мой господин, умоляю, войдите в мое положение, – начала Оккула. – Я упросила госпожу Домриду меня вам продать, чтобы и вам славу принести, и себя не обидеть. Денег мне нужно немного, и я их с умом употреблю, к вашей же выгоде.

– Что ж, ради Домриды мы что-нибудь придумаем, – нетерпеливо ответил Лаллок. – А что твоя подруга? – Он повернулся к зардевшейся Майе. – Нам о ней ничего не известно. Случайное приобретение, а, Зуно? Сверх положенного в Тонильде оброка?

– Да, мой господин. Мегдон… – начал Зуно.

– Прекрасно, прекрасно, – пробормотал Лаллок, разглядывая Майю, и восторженно потер руки. – И где ее Мегдон приобрел?

– Как мне объяснили, мой господин, – протянул Зуно, – Мегдон или Парден, в общем, наши люди в Тонильде, проезжая через Мирзат, встретили женщину, которая вознамерилась продать девчонку. Разумеется, они товар осмотрели и незамедлительно заключили сделку. Ничего удивительного, сами видите.

– И как дорого она им обошлась?

– Счет за нее я вчера Варту отдал, вон он, на столе лежит.

– Нет, ты мне сам скажи, что, по-твоему, Мегдон за нее заплатил. Ты ему веришь?

– В нашем деле я никому, кроме вас, не верю, мой господин, – ответил Зуно. – Мегдон девчонку приобрел у невежественной крестьянки. В счете сумма указана. Сами понимаете, что такую девушку за пустячные деньги нигде не купишь. Ну, в конце месяца Мегдон свои расходы нам представит, там и посмотрим.

Наступило молчание.

– Кто тебя продал? – спросил Лаллок у Майи.

– Матушка, – еле слышно прошептала бедняжка.

– Мачеха? – уточнил Лаллок.

– Нет, мой господин.

– Тебя родная мать продала? С чего бы это?

– Не знаю, мой господин.

Лаллок потянулся через стол, ухватил Майю за подбородок и, приподняв ей голову, пристально посмотрел в глаза:

– Ты распутничала? Забрюхатела? Или убить ее хотела? Ну-ка, признавайся!

Майя отшатнулась и, закрыв лицо ладонями, зарыдала взахлеб. Оккула начала ее успокаивать, Варту досадливо прищелкнула языком, а Лаллок снова забарабанил пальцами по столешнице.

– Приструнить ее, мой господин? – спросила толстуха.

– Нет, пусть себе плачет. Главное, чтобы была здорова и не в тягости. Мы ее сразу продадим, хорошую цену выручим.

– Мой господин, а вы не хотите продать ее вместе со мной? – предложила Оккула.

– И не надейся, дурочка. За тебя одну четырнадцать тысяч обещано, а может, и на пятнадцати сторгуемся, – возразил Лаллок. – Вдвоем вы покупателю в целое состояние обойдетесь.

Майя ахнула, вцепилась в Оккулу и заплакала еще горше. Варту подбежала к девушкам, встряхнула Майю и закрыла ей рот рукой.

– Уведи ее отсюда и успокой, – велел Лаллок толстухе. – Только чтоб следов не осталось. Смотри мне, товар не попорть! Зубы не выбей, как в прошлый раз. Лучше узнай, здорова она или нет.

Как только Варту вывела Майю из комнаты, Оккула заговорила:

– Мой господин, я вам сейчас расскажу все, что мне доподлинно известно. Майя мне все сама выложила, как на духу: ее отчим соблазнил, больше у нее никого не было. Семья бедная, живут впроголодь, мать на сносях, а дочь продала из ревности, когда отчим по делам уехал. Так что девушка вполне здорова и не беременна.

– А почему ты хочешь, чтобы я вас вдвоем продал? – уточнил Лаллок.

– Видите ли, мой господин, мы друг с дружкой поладили, – призналась Оккула. – Кроме того, я о вашей выгоде пекусь. Майя – девчонка молодая и неопытная. Я ее лучше всех нужной науке обучу, потому что она мне доверяет и меня не боится. Вдобавок мы друг дружку оттеняем – я чернокожая, она беленькая. Это многим по нраву придется, а вам славы прибавит. Вот я за ней и пригляжу, она свое смущение переборет, пугаться будет меньше. – Оккула мельком взглянула на Зуно. – Помните, мой господин, как она в Хесике испугалась? Ну, на постоялом дворе.

– Гм, не время сейчас об этом вспоминать… – Зуно помолчал и добавил: – Впрочем, ты дело говоришь. По здравом размышлении, мой господин, девушек и впрямь выгоднее продавать вдвоем. Если, конечно, разумную цену назначить.

Лаллок задумался. Домрида предупреждала его, что чернокожая невольница не только обладает необычной внешностью, но и отличается острым умом, а потому наверняка далеко пойдет, особенно в Бекле. Может, станет наложницей какого-нибудь важного барона или шерной, умело удовлетворяющей прихоти пресыщенных богатеев-сластолюбцев. Кто знает? Доходы от торговли наложницами выражались не только в звонкой монете, хотя за хорошо обученных молоденьких рабынь и впрямь платили немалые деньги. Нет, искусную наложницу не стоило настраивать против себя – впоследствии она может занять высокое положение в обществе и стать источником важных сведений. Вдобавок Лаллок припомнил, что один из его приятелей, работорговец Хосейн, лет шесть или семь назад успел укрыться от гнева Леопардов по своевременному совету одной из своих бывших рабынь.

– Ну что ж, – вздохнул Лаллок. – Попробуем продать вас обеих. Только ты особо не надейся, Оккула. Покупатель – человек богатый, но неизвестно, согласится ли он на нашу цену. Так что без обид, ладно?

– Конечно, мой господин.

– Твою долю денег я тебе сейчас отдам, пока никто не видит. Тебе есть где их спрятать?

– Да, мой господин.

– В верхний город мы сегодня же поедем. У тебя есть что надеть?

– Да, мой господин, мои наряды при мне. Надеюсь, вам понравится. Только вот подруге моей хорошо бы платье подобрать.

– Подберем, не волнуйся. И причешут ее, как полагается. А ты иди пока, успокой ее. Негоже к покупателю зареванную девчонку вести.

– Не беспокойтесь, мой господин, я обо всем позабочусь.

Час спустя Майя, причесанная и надушенная, в новом облегающем зеленом платье с белой оторочкой и низким вырезом, вместе с Оккулой сидела в занавешенном паланкине, направляясь по улице Оружейников к Павлиньим воротам – единственному входу в верхний город. Лаллока, девушек и рабов-носильщиков провели в крохотное помещение в толще стены, известное как Лунный притвор. Там их обыскали и подтвердили личности входящих. Даже Лаллок, известный работорговец, вынужден был подвергнуться суровому досмотру – Леопарды весьма заботились о своей безопасности. Обыскали даже паланкин. Наконец привратник налег на рукоять подъемного механизма, и тяжелая створка ворот скользнула вверх, открыв дорогу в верхний город. Лаллок и его спутники проследовали к домам богачей на восточном берегу озера Крюк, точнее, в особняк Сенчо-бе-Л’вандора, верховного советника Бекланской империи.