– Давным-давно богиня Леспа, та, что посылает нам драгоценные сны из своего мерцающего звездного дворца, была простой смертной, – нараспев произнесла Оккула. – Никто не знает, откуда она родом, все говорят по-разному: уроженцы Кебина рассказывают, что она там родилась, жители Икета настаивают, что Леспа жила в Йельдашее, но я всегда считала, что богиня начала свой путь в одной из деревень Субы, там, где Вальдерра впадает в Жерген.

– Твоя правда! – воскликнула одна из девушек. – Моя матушка оттуда родом, она мне всегда говорила…

– Вранье! – перебила ее другая. – Леспа в Саркиде родилась, все знают. Мне матушка сказывала…

– Вот видите, – примирительно улыбнулась Оккула. – Ну, я-то точно знаю, что Леспа не в моей земле уродилась. Вы пока между собой разберитесь, а я подожду.

– Нет-нет, Оккула, рассказывай! – попросила Чийя и прикрикнула на девушек: – А вы заткнитесь и слушайте.

– Так вот, жителям деревни, считай, повезло, будто радуга в землю концом уперлась, потому что таких красавиц, как Леспа, свет прежде не видывал. Вот исполнилось ей лет четырнадцать или пятнадцать. Всякий раз, как она в поле отцу обед несла, все вокруг свои дела бросали, каждому хотелось с ней словом перемолвиться, а потом домой проводить. Чуть до драки не доходило.

Жил в той деревне паренек по имени Балтис. Так ему Леспа в сердце запала, что он ни есть, ни пить не мог, ночами не спал, все терзался. Он ладный юноша был – высокий, крепкий. Подмастерьем в кузне работал. Да вы и сами знаете, по всей империи кузнецов обычно Балтисами кличут – как встретишь Балтиса, так наверняка кузнец.

Балтис с Леспы глаз не сводил, парней от нее отгонял, даже поколачивал иногда, да все впустую – он их бьет, а они знай за ней увиваются, будто мотыльки вокруг свечи. Балтис хороший работник был, только его чуть из кузни не выгнали: он как увидит, что Леспа из дому выходит, так молот бросит – и за ней.

Сам Балтис хорошо знал, что ему от Леспы надобно, а вот Леспа… Понимаете, она про любовь ничего не ведала, наивная была, словно бабочка, что непросохшие крылышки только-только расправила. Нет, она догадывалась, что хорошенькая, потому что как на улицу выйдет, так откуда ни возьмись парни выскакивают и все ее красавицей величают. Вскоре Леспа даже на реку без матери не ходила – пока девушка купалась, мать любопытных отгоняла. Ну, хоть и не понимала Леспа, чего парни от нее добиваются, внимание ей нравилось – кому ж неприятно, когда тебя нахваливают? С самого детства славилась она учтивым и ласковым обхождением, умела с людьми разговаривать и возле себя их удерживать – так всякая корова или там куропатка знает, кого к себе подпускать, а кого отваживать.

Ну, куда пчелиная матка полетит, туда и рой следом. Только матка летает высоко, за ней не всякий поспеет, а кто поспеет – дорого за это платит. В те времена, сказывают, Балтис от любви голову совсем потерял, каждый мельд на Леспу тратил, каждую свободную минутку ей уделял. В конце концов Леспа, даром что не знала, чего ей от Балтиса надобно, поняла, что не прочь с ним наедине остаться, в его объятиях понежиться да неведомой науке у него выучиться.

Как ни старалась Леспа удобную минутку улучить, ничего у нее не выходило. Отец ее, человек зажиточный, хозяйство вел справно, держал долю в рыбачьей лодке на Жергене, а потому считал Балтиса неподходящим ухажером для своей красавицы-дочери, отвадить его хотел. Вскоре Балтис перестал у дома Леспы околачиваться – никто его там не привечал, а как Леспа ему украдкой улыбалась, то родители ее ругали строго. Ну, вы сами знаете, что запретный плод слаще сладкого. Леспе стало любопытно, чего же Балтис так отчаянно добивается, да и тело ее тоже изнывало от тайных желаний, вот только раскрыть эту тайну Леспа никак не могла, хотя чувствовала, что ответ где-то рядом, как полузабытый сон, – впрочем, в то время снов на свете еще не было.

– Снов на свете не было? – ахнула Чийя.

– Конечно, – серьезно кивнула Оккула. – Откуда ж снам взяться, когда звездного дворца Леспы еще не построили?

– Ох, наверное, когда снов не было, тяжело на свете жилось, – вздохнула одна из девушек.

– Так вот, в деревне, где Леспа жила, – продолжила Оккула, – поклонялись богу Шаккарну. Вы тут из разных краев собрались, не знаю, известно вам или нет, но я вам скажу, что мне рассказывали: бог Шаккарн куда древнее Крэна и Аэрты. Над здешними землями он с давних времен властвовал, еще прежде того, как ортельгийцы своего медведя в Беклу привели, а их вот уже пять сотен лет как прогнали отсюда на остров посреди Тельтеарны. Говорят, древность народа в империи до сих пор определяют по тому, чтут люди Шаккарна или нет. Шаккарн над землей властвует, оттого в деревнях его и помнят. А еще говорят, что если Шаккарн империю оставит, то империя разрушится и никакой Крэн ее не спасет. Шаккарн – бог простых людей; роскошных храмов он не требует, ему скромных святилищ хватает, не то что богам жадных жрецов и богатых владык.

– Ш-ш-ш! – испуганно воскликнула Чийя, зажмурилась и схватила рассказчицу за руку.

– Да не пугайся ты так! – невозмутимо сказала Оккула. – И глазом не коси почем зря. Я слишком дорогой товар, здесь меня никто не тронет. Были б мы в верхнем городе – другое дело. Ну, как бы то ни было, в честь Шаккарна великий праздник устраивают в начале осени, и в какой деревне святилище есть, его украшают цветами и особыми покровами – женщины их годами ткут да вышивают. А в день праздника мужчины несут плоды своих трудов: крестьяне – овец, коз или коров, кузнецы – изделия железные, кожемяки – шкуры выделанные и так далее. Всю эту живность и предметы называют жертвоприношением Шаккарну. Незамужние девушки, как им тринадцать лет исполняется, весь год волосы растят, а в день праздника обрезают и тоже Шаккарну отдают – такое вот девичье жертвоприношение. Правда, что потом с этими волосами делают, мне неведомо.

– Как что? – удивилась Чийя. – Набивают ими подушки да тюфяки, одеяла стеганые. А как свадьбу играют, невеста с женихом на этих подушках в святилище ночь проводят – мягко, тепло, да и детей помогает зачинать.

– Спасибо, что рассказала, теперь буду знать, – улыбнулась Оккула. – Может, при случае сама попробую. А еще говорят, что у Шаккарна жрецов нет; в каждой деревне ему поклоняются по-своему, a древние ритуалы передают из поколения в поколения… Так вот, той осенью в деревне Леспы готовились к чествованию Шаккарна: святилище украсили сверху донизу, как положено. Гирлянд из трепсиса наплели для яркости; охапок планеллы нарвали, чтобы благоухало кругом. Красоту наводили две местные старухи – они много лет этим занимались и к святилищу больше никого не подпускали.

– У нас в деревне тоже такие есть, – вспомнила Майя.

– Таких везде хватает, – согласилась Оккула. – Так вот, утром перед праздником две кумушки взялись за работу: венки вязали, гирлянды развешивали, окна зелеными ветвями украшали. Наконец дошло дело до алтаря.

На алтаре лежал великолепный покров с бахромой, что свешивалась до самого пола, – его лет за двадцать до того местные женщины соткали и расшили богатыми узорами. Красивее покрова во всей округе не было, из дальних деревень на него приходили любоваться. Короче говоря, стали старухи алтарь украшать, да и пригорюнились, заметив, что покров прохудился: бахрому в нескольких местах мыши погрызли, кое-где ткань поползла, прорехи образовались.

«Ох, беда-то какая! – запричитала одна. – Некрасиво ведь! Как же все это к завтрему починить?»

«Да, некогда шитьем заниматься, еще сколько дел надо переделать!»

«А просить никого не хочется, – вздохнула первая кумушка. – Все знают, что мы всегда сами святилище украшаем. Вдруг решат, что мы не справились, засмеют и прогонят?»

Сели они на порог и стали горькую думу думать.

«По-моему, покров с алтаря снимать не стоит, – начала вторая старуха. – Он тяжелый, нам с тобой его не утащить. Вот если бы кто согласился его заштопать, сидя или лежа на полу…»

«Ну, это для молоденькой работа. Слушай, а ведь девчонку попросить легче – она и не засмеет нас с тобой, и никому не расскажет, что нам помощь понадобилась. Кто у нас в деревне есть из скромных и работящих?»

«Леспа! – припомнила вторая старуха. – Она и скромная, и работящая, и обходительная. Вдобавок дом их тут неподалеку, семья живет в достатке, наверняка и нитки цветные для штопки найдутся, все нам в расход не входить».

И вот старые сплетницы поплелись домой к Леспе, в дверь постучали.

А Балтис наш с дома красавицы по-прежнему глаз не спускал, даже когда работал – гвозди ковал или там решетки мастерил, – вот и увидел, как старухи к дому подошли, а матушка Леспы им дверь открыла. Поговорили, покивали, Леспу позвали. Ну, та вышла, улыбкой засияла, тоже кивнула, в дом вернулась, принесла рабочую шкатулку, где нитки цветные да иголки хранят. Старухи загалдели, закаркали, чисто вороны по весне.

Балтису ума хватило догадаться, что Леспа в святилище собралась, помочь старым сплетницам. А еще он сообразил, что случай представился наедине с ней побыть. От радости у него сердце так и зашлось. По счастью, кузнец в соседнюю деревню ушел договариваться с кем-то о цене на новый засов, так что Балтис инструмент побросал и бегом в святилище помчался.

Заскочил внутрь, огляделся – а там цветов полно. Он, конечно, не растерялся, быстренько букетик собрал – и сильвон, и дженнет, и белые колокольчики, – чтобы Леспе вручить, как она появится. Балтис-то воображал, что Леспа одна придет, а когда чего-то очень хочется, то верится, что так оно и будет. Вот сидел он в святилище, вздыхал, придумывал, как она придет, что он ей скажет, как цветы отдаст… И тут услышал снаружи голоса двух старух – они вместе с Леспой пришли.

Балтис знал, что старухи сразу догадаются, зачем он явился, и при Леспе на смех его поднимут. Понятное дело, вынести этого бедняга не мог, а потому решил спрятаться, только негде было: святилище крошечное, темных углов не найти. Единственное подходящее место – под алтарем. Вот туда наш Балтис и шмыгнул.

Алтарем служил большой крепкий стол, под ним Балтис и спрятался, покров его со всех сторон прикрывал. Старухи с Леспой вошли и остановились шагах в трех от алтаря.

«Как по-твоему, голубушка, сможешь заштопать покров, не снимая?» – спрашивает одна кумушка.

«Да, сайет, – отвечает Леспа. – И бахрому подошью, и прорехи заштопаю так, что незаметно будет. У меня и нитки подходящие есть».

Ну, они еще немного поговорили, а потом старухи в другой конец святилища ушли, гирлянды плести.

Леспа встала на одно колено, надела на палец наперсток и приподняла край покрова, чтобы получше прорехи разглядеть. Потом иглу к свету поднесла, стала нитку вдевать, как вдруг почувствовала, как ей ногу что-то щекочет. Посмотрела вниз – желтая кассия. Леспа подумала, что цветок с алтаря упал, и в сторону его отложила. Только нитку вдела – ногу опять защекотало, но на этот раз Леспа успела заметить и цветок, и руку со знакомым шрамом. Наша красавица тихонечко покров приподняла – а там Балтис сидит, улыбается, палец к губам подносит. А потом – хвать! – под стол ее утянул и ну целовать, да так, что Леспа даже вздохнуть не могла.

Целовал он ее, целовал, и тут одна из старух с другого конца святилища спрашивает:

«Леспа, как там дела? Ты не притомилась?»

Балтис нашу красавицу выпустил, она голову из-под покрова высунула и говорит:

«Нет, сайет, нисколечко! Я тут изнутри смотрю, нет ли где дырочек. Сейчас быстро все подлатаю».

Стала она из-под алтаря вылезать, а Балтис ее за щиколотки схватил и не выпускает.

«Балтис, отпусти!» – шепотом взмолилась Леспа, а потом вдруг поняла, что не хочет из его рук вырываться. Ее к Балтису так и тянуло, хотя родители Леспы его к ней не подпускали, держали дочь в строгости. А он тут как тут – страстью так и пышет, как пожар в лесу. Красавица Леспа сыздетства баловницей была, шалости любила – и сейчас любит, вы же знаете, – вот и решила подшутить над старухами.

«Сайет, с вашего позволения, я на пол лягу, так у меня дело быстрее пойдет, – крикнула она кумушкам. – Покров тяжелый, его на весу держать сил нет».

«Конечно, голубушка, устраивайся поудобнее, лишь бы тебе хорошо было».

– Ох, я знаю, знаю, что дальше будет! – воскликнула Чийя.

– Раз знаешь, так молчи, – с улыбкой остерегла ее Майя. – Мы-то еще не догадались. А ты дальше сказывай, Оккула.

– Так вот, Леспа накидку свою свернула, под голову подложила, улеглась на пол – голова и плечи на виду, а ноги до пояса под алтарем – и давай бахрому подшивать. Долго ли, коротко ли, поняла она, что вот-вот застонет от… ну, наверное, от удовольствия, – не знаю, что там Балтис с ней вытворял. Она и рада бы встать, да не может, потому что старухи уже поближе подошли, заметили бы, что у Леспы… одежда в беспорядке, так сказать. Вдобавок Леспа пребывала в некоторой растерянности. Как известно, Суба – край рыбацкий, Балтис форель ловил с малых лет и знал, что рыб надо подманивать, вроде как ублажать, чтоб им удовольствие доставить.

И тут Леспа не сдержалась и застонала – громко, протяжно. Старухи так и подскочили от неожиданности.

«Ах, голубушка, что с тобой? – спрашивает одна. – Ты поранилась?»

«Нет, что вы, сайет, – пролепетала Леспа, содрогаясь от неведомого прежде наслаждения. – Я тут… палец иголкой уколола».

«Ох, бедняжка! – отвечает старуха. – Больно тебе? Ничего, не бойся, скоро пройдет. А крови много?»

«Нет, чуть-чуть кровит, не страшно, – вымолвила Леспа, задыхаясь. – Мне уже гораздо лучше».

Рассказчица умолкла и с напускной суровостью оглядела своих слушательниц, которые корчились от смеха.

– Вот так всегда, – прошептала она хохочущей Майе и холодно обратилась к остальным: – Ну что, дальше сказывать?

Все дружно потребовали продолжения.

– Ну, на рынке я бы сейчас плошку по кругу пустила, за рассказ плата полагается. Вы свое задаром получаете, совсем как Балтис. Так что молчите и слушайте.

Ну вот, у красавицы Леспы в глазах помутилось, не понять, то ли она покров латает, то ли ее саму латают; такого ей прежде испытать не доводилось, голова кругом пошла. По правде сказать, боги наверняка послали Балтису силу чудесную, потому что только по волшебству парень может одновременно и клубничины есть, и рыбку ловить и при этом ни звука не издавать, – как есть божий промысел. Да и сама Леспа почувствовала, что на нее божественная благодать снизошла. Зажала наша красавица край покрова – и ну иглой сновать по-всякому, но все больше туда-сюда. Так увлеклась, что даже губу прикусила чуть не до крови. А потом как вскрикнула, забилась под алтарем, задергалась, точно сама не своя.

В это время старухи гирлянды плюща под самый потолок святилища пристраивали, от одного столба к другому. Одна залезла на стремянку, другая ее придерживала да советы давала. Тут Леспа и вскрикнула. Старухи оглянулись – а она вертится, как змея под мотыгой.

«О великий Шаккарн! – завизжали кумушки. – У бедняжки припадок! Что делать?»

«Помоги мне спуститься, – воскликнула та, что на лестницу вскарабкалась. – Держи стремянку, не выпускай, а то я упаду! Погоди, я мигом…»

Припадок их так напугал, что они замешкались за пустой суетой и только через минуту подошли к алтарю, под которым лежала утомленная, но чрезвычайно довольная Леспа.

«Что случилось, голубушка? Тебе плохо? Где болит?»

«Ах, простите, сайет, – вздохнула Леспа, торопливо прикрываясь алтарным покровом. – Судорогой ногу свело».

«Ох, бедняжка! Ничего, мы тебе сейчас поможем», – предложила одна старуха и взяла Леспу за руку.

Обе кумушки поднатужились, да только Леспу поднять не смогли – Балтис ее за ноги под столом держал, все старался платье поправить.

«Схожу-ка я за кузнецом, – вызвалась вторая старуха. – Или подмастерье его, Балтиса, позову. Он парень крепкий, быстро управится».

Как только она ушла, Леспа и говорит ее товарке:

«Ах, сайет, дайте мне водицы испить. Глядишь, мне и полегчает».

Старая сплетница поспешно ушла к ручью за водой, потом вернулась и видит, что Леспа покойно сидит у алтаря.

«Мне уже полегчало, – сказала красавица. – Только давайте мы с вами, сайет, у святилища по лужайке пройдемся, чтобы у меня в голове прояснилось».

Пока они с Леспой гуляли, Балтис незамеченным выскользнул из святилища и в кузню прибежал. Никто его отсутствия не заметил, потому как сам кузнец еще не вернулся.

Леспа в себя пришла, алтарный покров за полчаса заштопала, а вечером дома волосы остригла, в жертву Шаккарну, и большой пирог с дичью к празднику испекла.

Все ее пирог ели и нахваливали, мол, вкуснее не бывает, да только из рук красавицы Леспы съели бы и камни. А как праздник подошел к концу, прежде чем танцы начались, Леспа родителям сказала, что бабушку пойдет навестить, – старухе нездоровилось, она дома сидела, слушала, как народ веселится.

«Ну что, внученька, – прошамкала бабуся, – принесла ты жертву Шаккарну?»

«Да, бабушка, самую что ни на есть лучшую девичью жертву», – ответила Леспа.

«А пирог твой понравился?»

«Еще как понравился! Я теперь так наловчилась со скалкой управляться, что из рук ее больше не выпущу».

– Девушки, спать давно пора, – заявила Варту, появляясь в дверях комнаты. – А кто меня ночью потревожит, тому не поздоровится. Чийя, огонь в очаге погаси.

Как только толстуха заперла дверь на замок, Оккула обняла Майю за плечи:

– Ох, банзи, койка узкая, как сточная канава, но мы с тобой поместимся, правда?

– Как, при всех? – смутилась Майя.

– А что такого? – удивилась подруга. – Не мы одни друг друга утешаем, сама видишь. Вдобавок, кто знает, где завтра ночевать придется.