Разговором с подругой навеяло… разговор, естественно, слюноотделительный. В общем, вспомнили мы УДН и макароны. Точнее, макароны вспомнили оба, а УДН только я. Ибо с тех самых пор для меня это блюдо в молдавском стиле – самое вкусное, вот, честно, фигушки оторвешься, самое заводное, зажигательное и эротичное (сказала бы я, если бы в свои 17 лет в Патрисии Лумумбии знала слово «эротичный»).

И с тех же самых пор, да простят меня все наши русские красотули, я считаю самыми красивыми женщин, точнее, юных дев из Молдавии. Эти огромные оленьи глаза, как в мультике про олененка Бэмби, эти фантастически тонкие талии при очень узких плечах и относительно аппетитной филейной части… Я не мужчина, поэтому никогда не разглядывала всякие там бюсты. Просто отчаянно завидовала изящным лодыжкам и гривам шелковистых и густых, как у лошади, волос коричнево-черного цвета, струящимся ниже поп.

И вот представьте…

Ты, вся такая русская отличница, завариваешь ароматнейший чай из травок в самоваре, подсушиваешь сухарики из бородинского хлеба, красишь рыжие реснички – ну, а как же? Мальчики же придут!

А она, твоя соседка по комнате с таинственным именем Аннунциата, ланью проскальзывает на кухню, где начинает колдовать над ужином…

Она тонко-тонко, полукольцами, режет пару головок лука и бросает снежную россыпь злющего овоща на раскаленную сковороду, нежно разминая пластинки пальчиками… Масла было совсем чуточку ибо стипуха не позволяла.

Потом она же, лань, споро вскрывает банку с томатами в собственном соку – самые дешевые консервы того времени, разминает их вилкой и отправляет через две минутки к подобревшему луку. Он еще сырой почти, но уже не злой! Щепоть соли, ложка сахара, закипело, и сковородка выключается.

Точнее, на ее место ставится кастрюля с кипятком, в котором начнут вариться макароны. Еще семь минут ожидания, и вода с макаронами сливается в дуршлаг, а сами макароны отправляются в томатную заправку, побухтеть на огне еще пару минут.

Но и это не все! Макароны с подливкой по-молдавски, в принципе, готовы. Если Аннунциата будет в настроении или если будут деньги, она добавит к соусу несколько зубчиков чеснока, покрошенного абы как, и чайную ложку молотого перца.

А вот кастрюлю она мыть не будет… Она плеснет в нее чуток воды или молока, если сразу после стипендии, и натрет в кипящую жидкость 200 граммов кондового российского сыра.

А потом она появится в нашей комнате. Где ты сидишь в чистой и накрахмаленной блузке, сторожишь свой полезный чай и бородинские сухарики и развлекаешь мальчиков чтением стихов Гумилева. На Аннунциате только шорты и майка. В руках у нее чугунная некрасивая сковорода и алюминиевая кастрюлька с расплавленным сыром…

Но вот она выкладывает все это томатно-луково-макаронное блаженство на блюдо. Потом в общаговскую глубокую тарелку кладет твои сухарики и заливает их подтаявшим сыром. Потом она улыбается и накладывает себе такую огроменную порцию и того, и другого – макарон с луком и помидоринами и гренок с сыром, – что ты решаешь, что у девушки случится заворот кишок! А вот и нет! Через три минуты жеманничанья и паясничанья ты делаешь ровно то же самое… Мальчишки не отстают, и уже через двадцать минут кто-нибудь обязательно просит: «Инка! А давай теперь Гумилева! А то подохнем от счастья…» И ты, отползая под теплый плед, протирая распухшие, как от поцелуев, губы, начинаешь читать стихи, нагло выдавая свои вирши за великого поэта…

Вот такие вам мои макароны!