Споры относительно роли икон были широко известны, упорно продолжались и переходили из поколения в поколение в основном потому, что в Византии существовало умное развитое общество, в котором высоко ценилась грамотность. В деревенских и епископальных школах детей учили читать. Тем же самым занимались священники, монахи и индивидуальные учителя. Образование было доступным и помимо основных навыков (чтения и письма), а в столице имелась возможность его существенно повысить. Там готовили грамотных, квалифицированных людей для гражданской администрации, армии и церкви. И поскольку ведущие позиции во всех сферах деятельности были открыты талантам, образование стало средством социальной мобильности, ключом к получению высокой должности и социальной значимости. Образование детей в конечном счете позволяло повысить благосостояние семьи, что оказывалось выгодным для всех ее членов. Статус ученых людей в Византии неуклонно повышался. Уважение и восхищение ученостью – определяющая черта культуры империи.

В отличие от Западной Римской империи, где высшее образование оказывалось доступным лишь для тех, кому предстояла карьера клирика, в Византии его мог получить любой талантливый юноша. Для повседневного общения использовался язык улицы, с собственным словарным запасом и произношением, а для лиц с высшим образованием был характерен классический, аттический, греческий язык, связывавший гомеровские эпосы с языком средневековой Византии. Византийские ученые писали свои труды на древнегреческом языке и могли даже говорить на нем. В Северной Европе их западные коллеги изучали латынь или греческий язык как иностранные, очень далекие от германских, англосаксонских и романских языков, которые постепенно развивались во французский, испанский и итальянский. Хотя они, безусловно, изучали классиков – Цицерона, Вергилия и Овидия – со страстью, сравнимой с византийской преданностью греческому языку, им все же не хватало непрерывности, преемственности. Только китайский язык имеет более долгую лингвистическую историю, чем греческий.

Византийская система образования всегда оставалась классической, основанной на семи свободных искусствах Античности: слова (грамматика и риторика), мышления (логика) и числа (арифметика, геометрия, астрономия, гармония). Философская дискуссия оставалась определяющей во всей программе, хотя только «продвинутые» студенты изучали тексты Платона и Аристотеля. Дети начинали с букв и учились писать алфавит на восковых табличках или грифельных досках. От басен Эзопа они переходили к упражнениям, основанным на «Искусстве грамматики» Дионисия Фракийского (грамматик II в. до н. э.). Они учили наизусть поэтические произведения, по большей части эпос Гомера. В среднем они могли запомнить и понять 30 строк в день, так что их прогресс в Илиаде, где больше 15 тыс. строк, вероятно, считался медленным. После поэзии и грамматики подросток был готов приступить к риторике. Он учился говорить и делать свои речи убедительными, используя короткие модели текстов (progymnasmata) Афтония Антиохийского и более поздние труды. Студенты читали речи Демосфена и Либания и практиковались в произнесении речей по особым случаям, таким как императорская свадьба. Все это предшествовало изучению математических наук и философии, проходившему обычно в столице.

Эта программа обладала большой силой. Ей следовали без существенных изменений в V–XV вв. Она обеспечивала воспитание образованных византийцев, имевших надежную базу знаний, основанную на греческих принципах, с добавлением христианских учений и теологии. Как объяснял своим сыновьям Кекавмен, военный-самоучка XI в., Библия полна полезных историй и нравоучений. Кекавмен, как и большинство высокопоставленных чиновников, понимал важность совмещения светского образования с глубоким уважением к христианской вере. Служители церкви отвечали тем же и уделяли повышенное внимание получению хорошего мирского образования, необходимого для обсуждения теологических проблем. Документы VI Вселенского собора 680–681 гг., к примеру, показывают изощренную процедуру сличения оригиналов христианских источников с авторизованными копиями в библиотеке патриархии. Высокий уровень грамотности и интеллектуальных достижений священнослужителей позволял Византии эффективно отстаивать свои теологические принципы.

В Восточной Римской империи считалась само собой разумеющейся необходимость высокого уровня развития системы ведения документации, не имевшей себе равных в период Средних веков. Например, судебные решения записывались в трех экземплярах, так чтобы копия оставалась в имперской канцелярии и у обеих сторон конфликта. Например, в споре относительно земли, который рассматривался в суде патриархии в 1315 г., женщина и ее родственница предъявили шесть документов, относившихся к одному и тому же участку земли, два из них оказались поддельными. Так же методично записывался ход дипломатических переговоров. Это нам известно по угрозе императора Никифора Фоки представить копию соглашения, заключенного в 967 г., если бы Западное посольство 968 г. попыталось его нарушить. Налоговые архивы содержали подробности сборов с предыдущих поколений землевладельцев, а также данные о лицах, ответственных за платежи. Личные контракты, составленные нотариусами, также содержали аналогичные личные данные. Деятельность императора обеспечивали тысячи чиновников и опытных писцов.

Кроме того, в Византии признавали незаписанные договоренности бедняков и неграмотных, а также поощряли развитие устной культуры, которая существовала в непосредственной связи с письменной. Устная культура характеризовалась четкостью, внятностью речи и была представлена в песнях, рассказах и воспоминаниях, которые передавались из поколения в поколение, как и в большинстве средневековых обществ. Письменные свидетельства этой устной разговорной культуры невелики – что следует из ее природы. Но во многих случаях очевидно, что родители и родственники старшего возраста обучали своих детей пословицам, взятым из древней греческой драмы и поэзии. Молодому поколению рассказывали о древних богах и богинях, преподавали уроки моральных ценностей. Технические навыки, основы земледелия или ведения домашнего хозяйства, равно как и многое другое, вероятно, тоже передавались в семьях. Отцы учили сыновей ремеслу строителей и кузнецов, а матери обучали дочерей готовить и ткать. Что же касается медицины, то местная акушерка являлась в самом буквальном смысле слова мудрой женщиной, чьи знания и опыт могли спасти жизнь. Те, кто ухаживали за эпилептиками и прокаженными, по большей части полагались на опыт, переданный им в устной форме. Таким образом, помимо манускриптов, посредством которых передавались медицинские знания на основе трудов Галена и других экспертов, византийские медики имели доступ к уникальным знаниям – в форме устных инструкций по уходу за больными.

Параллельно с классической системой образования монастыри с древнейших времен предоставляли неграмотным мужчинам и женщинам, посвятившим себя христианской жизни, более простую форму устного обучения: заучивание псалмов и евангельских историй. Правда, в некоторых монастырях умение читать считалось обязательным – чтобы люди могли участвовать в литургии осознанно. Такое элементарное христианское образование упоминается в жизнеописаниях византийских святых, которые часто начинали свой путь к святости с большой скорости и легкости запоминания длинных отрывков священных писаний. Дети, как правило, получали основы христианского образования в семьях. Многие учились читать, потом писать, что требовало долгих лет практики. Жизнеописания святых были написаны на простом греческом языке, который также использовался для сборников чудес и рассказов, «полезных для души». Некоторые женщины тоже учились грамоте и могли написать завещание, передать собственность и полноценно участвовать в монастырской жизни, хотя немногие достигали таких высот, как Кассия, монахиня IX в., которая сочиняла гимны, эпиграммы и поэмы. Изучение более поздних документов позволяет сделать вывод, что умение женщин если не писать, то хотя бы читать было больше распространено в Византии, чем в средневековой Европе.

Неизбежно возникало некоторое напряжение между языческим в своей основе содержанием образования и христианской культурой империи. Текст VIII в., например, проливает свет на проблемы, с которыми столкнулась группа самопровозглашенных местных философов, которые вознамерились записать надписи на постаментах статуй в Константинополе и дать комментарии о древних памятниках. Их «Краткие исторические записки» включают описания групп классических статуй и их достоинств, ссылки на портреты императоров и идентификацию построек, языческих и христианских. Исследование авторов направлено на понимание языческого окружения «Царьграда». Они предупреждают о злой силе древних статуй, которые могут упасть и убить исследователя, как это случилось с Гимерием во время правления Филиппика (711–713) на Кинегионе, древней арене для показа диких животных на византийском акрополе. Эти исследователи дают часто нелепую этимологию некоторых имен, которые они сумели идентифицировать, и цитируют неизвестных авторов в поддержку своей трактовки. Чтение древнегреческих надписей для них было почти таким же трудным, как и для нас сегодня. Тем не менее они демонстрируют очевидное свидетельство интереса к классическому прошлому, который также документирован в таких тесно связанных областях, как астрономия и астрология.

При Константине V, то есть до 775 г., была выполнена копия «Подручных таблиц» Птолемея, полезного инструмента для расчета положений светил – Солнца, Луны, планет и, следовательно, затмений. В конце века византийский двор нанял астролога, который использовал «Таблицы» для предсказания событий. Эта же научная традиция высоко ценилась в Багдаде, где христианский монах Феофил служил главным астрологом у аль-Махди (775–785) и перевел некоторые древние греческие труды на сирийский и арабский языки. Его работы также были хорошо известны в Византии и, возможно, пробудили больший интерес к трудам по астрологии, которые церковь считала неподобающими. Переработка научных текстов в Византии еще более удивительна, чем литературная культура, представленная в «Жизнеописаниях» некоторых патриархов VIII–IX вв. и святых, таких как Тарасий (784–806), Никифор (806–815) и св. Феодор (Феодор Студит), аббат Студийского монастыря (ум. 826), который получил некоторые знания о классических стихотворных размерах и писал эпиграммы в правильном стиле.

Такие навыки также поддерживались в палестинских монастырях при мусульманском правлении. В первой половине VIII в. св. Иоанн Дамаскин и его приемный брат Косма получили очень хорошее образование по классической программе, в том числе по математическим наукам. Мар Саба, монастырь Саввы Освященного возле Иерусалима, имел богатую библиотеку, которую собирали многие ученые и писцы до периода Крестовых походов. Но в 790-х гг., когда мусульманское правление стало менее терпимым, многие палестинские монахи перебрались в Константинополь, принеся с собой и свою ученость. Одним из них был Георгий Синкелл, прозванный так, потому что был synkellos (буквально – «товарищ по келье, помощник») иерусалимского патриарха. Он прибыл в столицу со своим масштабным трудом – исторической хроникой, охватывавшей первые шесть тысячелетий, от Сотворения мира до правления Диоклетиана. Традиция вести записи о человечестве начиная с первого года мира, anno mundi, сохранилась за границами империи и привнесла свежую кровь в исторические труды Византии. Ее влияние прослеживается в «Хронике», приписываемой Феофану Исповеднику, который продолжил работу Георгия Синкелла от anno mundi 5777 (284–285) до 6305 (812–813), вероятно используя собранные им материалы. Патриарх Никифор также написал более короткий вариант исторической хроники, без последовательного изложения событий. Интересно его сравнение с трудом Феофано в период 602–769 гг.

Письма Феодора Студита выражают стремление оживить особую риторическую форму, которой предстояло в Византии большое будущее. В своих письмах из ссылки Феодор тщательно защищает анонимность сторонников иконофилов, но в них ясно видна его поддержка противников иконоборчества. По ним мы можем проследить виртуальное сообщество почитателей икон, разбросанных, но объединенных поддержкой лидера. А в письмах преподавателя X в. содержатся подробные жалобы: на студентов, которые не посещали занятий, и на родителей, за их обучение не заплативших. Этот учитель, оставшийся анонимным, написал и о том, какое удовольствие ему доставила покупка копии труда Софокла. Он просит друзей позаимствовать древний текст, который хочет скопировать. Многочисленные ученые или их ученики собирали коллекции собственных писем, скорее ради стиля, чем содержания. Главным образом, в них описываются черты византийской жизни – продукты питания, климат, дружба, система патронажа, выражение сочувствия в случае болезней или смерти, поздравления по случаю вступления в брак или рождения детей. Письмо, как правило, было риторическим упражнением, в котором старались не называть имен и ни о чем не писать просто. Иногда корреспонденты не могли понять, о чем, собственно, идет речь. Нередко тот, кто доставлял письмо, получал задание доставить настоящее послание устно. Тем не менее тот факт, что так много собраний писем дошло до наших дней, свидетельствует о том, что переписка являлась широко распространенной практикой среди византийских интеллектуалов – и служителей церкви, и мирян, которые достигли в этом литературном методе общения больших высот.

В IX в. технический прогресс ускорил литературные старания: стало быстро развиваться письмо строчными буквами – минускулами, которое, вероятнее всего, возникло в императорской канцелярии. Аналогичный «прорыв» в письменной латыни имел место приблизительно в то же время. Можно предположить, что писцы обеих культур посчитали письмо заглавными буквами медленным и неудобным. В Византии такая перемена была связана со сменой материала – переходом от папируса к пергаменту. В процессе писцы не только использовали новый и более быстрый способ письма, но также вносили редакторскую правку, вставляли заголовки глав, исправляли пунктуацию и оставляли заметки на полях. Таким образом, важная часть древнегреческой учености была сохранена для потомков. Примером может служить труд Архимеда «О плавающих телах», недавно найденный на пергаменте, который был отчищен, чтобы в XIII в. скопировать молитвенник.

Обучение математике и научным предметам стало развиваться после того, как скопировали с папируса на пергамент тексты Эвклида и Птолемея. Ключевыми фигурами в этом процессе были Иоанн Грамматик, позже патриарх-иконоборец, и Лев, получивший прозвище Математик и Философ, – он еще сочинял эпиграммы в классическом стиле. При императоре Феофиле (829–842) Иоанн дважды отправлялся с посольством к арабам и возвращался с новостями об активно проводившейся ими научной работе. Слава о Льве предположительно достигла Багдада, где одного из его учеников взяли в плен Аббасиды. Узнав от этого студента, что византийский эксперт может доказать теоремы Эвклида, халиф позвал его к себе на службу. Но Феофил отказался отпустить Льва и стал использовать его в столице, где он выполнил много копий разных древнегреческих научных и литературных текстов. В 863 г., когда шурин Феофила Варда создал новую школу, Лев был назначен «главой философов» и с помощью четырех помощников начал преподавать все аспекты математического квадривиума.

Хотя рассказ об ученике Льва представляется мифом, он отражает быстрое интеллектуальное развитие и в Багдаде, и Византии. В IX в. халифы Аббасидов аль-Мамун, аль-Мутасим и аль-Мутаваккиль были приданы «Дому мудрости», и в обсерваториях, построенных арабскими астрономами аль-Мамуна, совершенствовали точность наблюдений Птолемея. В столь стимулирующем окружении аль-Хорезми (790–850) развил новую область математики – алгебру – первое систематическое решение линейных и квадратных уравнений. Он также использовал индийские/арабские цифры, концепцию нуля и точку в десятичной дроби, а также создал ряд трудов по географии, астрономии и астрологии. Такие шаги вперед были облегчены переводами древних научных работ с греческого и сирийского языков на арабский. Из 13 книг теорем Диофанта (александрийский математик III в.) 10 сохранились на арабском языке, шесть на греческом и три утрачены. Предположительно мусульманские ученые начала IX в. перевели известную в то время самую полную версию трудов математика. Культурный обмен между Константинополем и Багдадом шел в обоих направлениях, но научные знания продвинулись в арабском мире быстрее и дальше. В последующие века арабские тексты перевели на греческий язык – наследие греков, изрядно расширенное, вернулось в античный мир, описав полный цикл.

И в мусульманском, и в христианском центре большое значение для развития науки имел патронаж, имперский и частный. В Константинополе часть дворца – Магнавра (от лат. magna aula, «большой зал») – использовалась как класс для обучения императорских детей. До XV в. императоры и патриархи продолжали поддерживать высшее образование в столице. В их библиотеках копировались манускрипты и хранились ортодоксальные тексты, которые могли использоваться учащимися. В большинстве провинциальных городов епископы организовывали школы, чтобы учить мальчиков, которым предстояла служба в городской администрации, в армии или церкви. Отшельники и монахи обеспечивали преподавание, а в монастырях (например, Св. Иоанна Студита), создавались специальные скриптории, где монахи копировали и иллюстрировали манускрипты. Общины на горе Афон располагали богатыми хранилищами светских и христианских текстов. Часто это были дары богатых людей, решивших уйти от мира и захвативших с собой книги. В 1354 г., когда император Иоанн VI Кантакузин отрекся от престола, он ушел в монастырь под именем Иоасаф и там писал мемуары. Регулярное привлечение грамотных людей повышало интеллектуальный уровень общества.

Один из видных интеллектуалов ранней средневековой Византии – Фотий, достижения которого являются символом веков книжной культуры и научных усилий. Хотя он считается исключительной фигурой, его занятиям древней культурой была свойственна чисто византийская комбинация сдержанности и вдохновения. Он записывал свои мысли – по теологическим, философским, литературным и художественным вопросам – на прекрасном греческом языке.

Фотий был выходцем из семьи иконопоклонников, которая подверглась преследованиям во время второй фазы иконоборчества (815–843). Как и ранее его дядя Тарасий, он поднялся по карьерной лестнице, став главой гражданской администрации. Дальше Фотий тоже пошел по стопам дяди – и в 858 г. он уже глава византийской церкви вместо смещенного с этой должности Игнатия. Будучи патриархом, Фотий написал много проповедей, писем и трактат о Святом Духе, который стал фундаментальным для всех более поздних анализов данного вопроса. Его быстрое продвижение от мирского статуса до главы церкви, однако, оказалось проблемой в Византии, где его предшественник Игнатий имел много сторонников. Они обратились к папе Николаю I – иными словами, ссора расширилась и включила западную церковь (см. гл. 12). Пребывание Фотия в должности патриарха (858–867) закончилось восшествием на престол императора Василия I, который восстановил Игнатия. После смерти последнего Фотий вернулся и оставался патриархом в 877–886 гг., после чего был смещен с должности Львом IV Мудрым (886–912). Между тем во время своего первого изгнания Фотий являлся наставником императорских отпрысков, что считалось показателем его высокой репутации как педагога и значения императорского дворца как центра обучения. Пребывая в этом качестве, Фотий вполне мог вдохновить юного Льва, одного из сыновей Василия, который впоследствии стал автором превосходных проповедей, а также активным сторонником правовой реформы, экономической реорганизации и преобразований в области военной тактики. Если так, то Лев оказался неблагодарным учеником: одним из его первых решений после восшествия на престол было смещение Фотия, который умер при неизвестных обстоятельствах.

Карьера Фотия не считалась необычной. Она поддерживалась его исключительной и несгибаемой преданностью интеллектуальным ценностям. Сейчас почти все историки согласны с тем, что он написал введение к «Эпанагоге» – пересмотренному византийскому кодексу законов, изданному Василием I, – здесь определялись идеальные отношения между церковью и государством. Подчеркивалось, что император тоже должен подчиняться законам, несмотря на то что создает их, поскольку является единственным представителем Бога на земле. Письмо Фотия хану булгар, являющееся образцом риторики Исократа о правильной практике хорошего правителя, описывает обязанности христианского монарха. Патриарх желал, чтобы его духовный сын стал новым Константином, ведущим булгарский народ в христианскую oikoumene. В ответ на вопросы, поставленные его другом Амфилохием из Кизика, Фотий продемонстрировал обширные знания по самым разным проблемам. Но ярче всего его блестящую ученость показывает написанная им «Библиотека». Благодаря этому труду Фотия можно считать создателем жанра книжного обозрения. В нем автор перечисляет 279 книг, которые рекомендует своему брату Тарасию, при этом он анализирует их содержание и дает характерные комментарии. Труд содержит смесь светских и духовных писаний еретических и ортодоксальных, хороших и плохих стилистов, что позволяет Фотию показать свой безупречный вкус. Большое число книг, которые обсуждаются в «Библиотеке», являются теологическими, но были в ней и заметки о пьесах Эсхила, которые теперь утрачены. Сохранились комментарии автора и относительно сложной энциклопедии – Иоанна Стобея.

Его заметки по отдельным книгам легко воспринимаются: «Я читаю Антония Диогена „Невероятные приключения по ту сторону Туле“ в двадцати четырех частях. Это роман… Его содержание доставляет большое удовольствие, хотя повествование находится на грани мифа и нереальности, материал является очень приятным чтением».

Затем он дает пересказ истории, которая не имеет ничего общего с Туле (Крайний Север), но описывает волнующее путешествие среди неизвестных народов с самыми необычными традициями, чудесами и приключениями. В заключение он пишет: «Книга, судя по всему, является источником „Правдивой истории“ Лукиана… В ней, как и в других художественных сказках такого типа, есть две очень полезные черты. Одна – в том, что автор показывает, как несправедливого человека всегда настигает наказание, даже если ему много раз удается его избежать. Вторая – в том, что автор изображает много невинных людей, которые подвергаются большой опасности и спасаются вопреки всем ожиданиям».

Это можно сравнить с другим отрывком: «Я читаю солидный, можно сказать, огромный труд в пятнадцати частях и пяти томах. Это сборник свидетельств и цитат целых книг, не только греческих, но и персидских, фракийских, египетских, вавилонских, халдейских и римских, написанных авторами, высоко чтимыми каждым народом. Составитель пытается показать, что они в согласии с чистой, сверхъестественной и Божественной религией христиан, что они возвещают и провозглашают сверхъестественную Троицу в одном лице… Автор не погнушался аналогичным использованием трудов по алхимии Зосима, фиванца из Панаполиса (Зосим Панаполит). Здесь он разъясняет значения еврейских слов и обсуждает, где каждый из Апостолов провозгласил доктрину спасения и завершил свои земные труды. В конце работы он предлагает личное поучение, составленное и усиленное языческими максимами и цитатами из Писания. Здесь в особенности мы узнаем набожность человека и его безупречное благочестие… Пока еще я не сумел открыть имя составителя этих томов… Но он жил в Константинополе с женой и детьми и был в активном возрасте после правления Ираклия».

Этот труд теперь утрачен. Рассказ Фотия заставляет нас задуматься, как мало мы знаем о VII в. и как много литературы было уничтожено.

В «Библиотеке» Фотий комментирует то, что сам читал по просьбе брата, и обещает новые заметки. Попытки дать краткое содержание редких книг после него делали и другие авторы, которые составляли сборники конспектов полезной информации. К примеру, это император Константин VII (см. гл. 16). Также группа авторов, собравшихся вокруг Фотия, чтобы обсудить некоторые малоизвестные труды, доступные в IX в., приняла его рукописи как образец. Он не обсуждал все тексты, имевшие хождение в его время. Возможно, это объясняет, почему в его «Библиотеке» отсутствуют Платон и Аристотель. Встречи, где авторы читали свои только что написанные произведения, были обычной чертой византийской интеллектуальной жизни. Литературные дебаты и комментарии продолжались до самого конца империи. Литературные салоны хорошо образованных женщин, таких как Анна Комнина в XII в. и Мария Аланская, иностранка, пожелавшая больше узнать о Византии, в XI в., посещали философы, риторы, поэты и историки – в них все было построено по той же модели.

Фотий являлся не только блестящим и высокообразованным человеком, но и типичным представителем своего общества – писал для читателей с теми же вкусами и способностями. В его письмах Амфилохию ощущается знание классических греческих текстов, которые многократно копировали, потом из них сделали выдержки и собрали в сборник – флорилегий древней мудрости. Большое внимание уделялось Библии, которую изучали и церковники, и миряне как источник знаний. Это правда, что византийские ученые следовали довольно жесткой программе обучения, но они включали в нее все, что могли прочитать по-гречески. Они дисциплинированно и с искренним любопытством читали древние тексты и тщательно их переписывали. Именно они сохранили для потомков многие труды древнегреческих авторов, которые иначе вряд ли дошли бы до нас. Фотий, бесконечно увлеченный и преданный всем аспектам греческого наследия, языческого и христианского, классического и средневекового, научно-правового и литературного, являлся воплощением стремлений византийцев. Он вышел за границы установившейся культуры и создал проповеди, трактаты и письма, представляющие большой интерес. Он облегчил понимание важности древнегреческого прошлого для средневековой Византии, которое поддерживало ее в течение многих веков политической нестабильности.