Глава 11

Отправив старшину на хутор, Сергей еще почти час потратил, перестраивая колонну в боевой порядок в соответствии со своими замыслами и обговаривая условные сигналы для связи. Наконец тронулись.

Впереди, оправдывая свое предназначение разведывательной машины, месил грязь вездеходными колесами в головном дозоре немецкий пушечный броневик Sd.Kfz.222. В соответствии с инструкциями Сергея, его экипаж, выдвинувшись вперед примерно на километр-полтора, останавливался, и командир машины, высунувшись из башни с открытыми и закрепленными вертикально по бокам бронестворками, в бинокль внимательно осматривал окрестности, в том числе наличие следов на дороге. Башенный наводчик-стрелок пребывал в готовности к открытию огня по команде. Круговой осмотр обеспечивался вращением башни. За это время основная колонна неспешно сокращала дистанцию примерно до полукилометра, и головной дозор снова отрывался вперед. Поскольку рации на этом конкретном немецком броневике не было (массово на эти машины их стали устанавливать позже), связь с основной колонной осуществлялась флажками с использованием обусловленных сигналов.

Остальную бронетехнику, а именно пять пушечных бронемашин из взвода Гаврилова, Сергей разделил на три огневые группы: в авангард, в середину и в арьергард колонны.

Впереди шли два пушечных БА-10М с башнями, повернутыми чуть под углом в стороны от курса движения, держа в секторах обстрела каждый свою сторону дороги и обочины. За ними шли три грузовика ЗИС-6 с запасами продовольствия, боеприпасов, горючего, а также с запчастями, узлами и агрегатами для быстрого ремонта найденной авто- и бронетехники в полевых условиях, но без бойцов.

В центре колонны двигалась бронемашина самого старшего сержанта Гаврилова, командирский бронетранспортер и так вовремя найденная зенитная установка. Следом шли еще три ЗИС-6, теперь уже с бойцами и снаряжением отряда в кузовах, а за ними кургузый бескапотный «шнауцер» с курсовым пулеметом, кормовым минометом, их расчетами и боезапасом в кузове. Замыкали колонну два БА-10М с орудийными башнями, развернутыми назад по ходу движения и тоже чуть наискось, по своим секторам наблюдения и обстрела.

Фланговые дозоры Сергей решил пока не выставлять, посчитав это сейчас ненужным – руководствуясь тем, что в густых лесах, почти везде окаймлявших дорогу, и именно в настоящее время, делать немцам было нечего. К тому же на роль фланговых дозоров в лесистой и частично заболоченной местности техника годилась не очень – тут гораздо больше подошла бы кавалерия, но ее, увы, пока не было.

Колонна без особой спешки снова двинулась по уже слегка просохшей дороге, чуть прибавив скорость и держа ее на уровне примерно пятнадцать – двадцать километров в час. Техника размеренно месила дорожную грязь, а сам Сергей с относительным комфортом, несравнимым с теснотой на водительском месте в кабине «Ханомага», опираясь на сложенный брезентовый тент, устроился в его десантном отделении у заднего борта, с намерениями немного передохнуть после суматошного ночного аврала, а заодно упорядочить мысли, обдумать текущую ситуацию и насущные задачи.

Вчера вечером, когда от пленного гауптмана поступила информация о советских пленных и о том, что со дня на день их могут погнать дальше в немецкий тыл, события сразу понеслись вскачь, надо было срочно бежать организовывать рейд на выручку, раздумывать времени особо не было. Так, крупными мазками ситуацию с их освобождением в разговоре с Трофимовым набросали, и ладно, а дальше снова бегом, готовиться к выходу в немецкий тыл. Но сейчас вот время есть, можно продумать ситуацию более конкретно и более тщательно рассмотреть детали.

Итак, пленные и их освобождение. Это сейчас основная и самая важная задача, ради этого всю ночь суматошно готовились и выскочили под утро, без особого планирования и тщательной подготовки.

Освободить их, вероятнее всего, получится достаточно легко и без особых потерь – лагерь временный, поэтому вряд ли хорошо оборудован и укреплен, да и немец сейчас еще не пуганый, сомнительно, что много охраны выделено будет. Опять же, вооружение у той охраны – винтовки да пулеметы на вышках, тоже винтовочного калибра. А у нас броня, которой все эти винтовочные калибры нипочем. Возможное наличие в обороне лагеря противотанковых ружей, не говоря уже о более серьезном вооружении, – нет, как говаривал товарищ Станиславский: «Не верю!» Так что освобождение пленных – это не вопрос и не проблема. Что с этими пленными делать потом, после их освобождения – вот это вопрос и это проблема. Точнее, сразу несколько проблем.

Примерно две с половиной тысячи человек, а скорее уже даже больше, среди которых наверняка изрядно раненых и больных. К тому же наверняка все голодные и многие в рваном обмундировании, а с обувью ситуация еще хуже. Ну не может такого быть, чтобы немцы, с их рационализмом и прижимистостью, оставили пленным добротную обувку – обязательно отнимут, сволочи. И это теперь лишняя головная боль – искать, во что обуть такую прорву народа после освобождения. А помимо этого – накормить, некоторых хоть во что-нибудь переодеть, обеспечить медицинскую помощь и противоэпидемические мероприятия.

Ну, накормить-то накормим – продовольствия, в том числе пищевых концентратов, с собой взяли с запасом. Они же легкие и много места не занимают, а кипятком их развести – и готово жидкое горячее питание, причем много. Да и старшина Авдеев, уверен, выделенный ему «Опель-Блиц» набьет продуктами с хутора в перегруз. С одеждой и обувью, конечно, сложнее будет, с собой совсем немного взяли…

Потом всех раненых и больных, неспособных самостоятельно передвигаться, нужно будет как-то транспортировать в наш тыл. А учитывая, что один лежачий требует для его транспортировки отвлечения от боевых действий двух здоровых бойцов, уже сейчас нужно думать, где раздобыть дополнительный транспорт, чтобы отвлекать боеспособных солдат по минимуму…

Потом всех боеспособных пленных надо будет вооружить, организовать в подразделения и продумать, где и как использовать…

Впрочем, по обмундированию, экипировке, вооружению и даже по транспорту есть одна идея, только ее надо очень серьезно обдумать. А еще, очень желательно, чтобы наш куратор раньше времени об этой идее не узнал, а то крику и эмоций будет…

Будто услышав последнюю мысль Сергея, его размышления прервал тот самый куратор отряда – бригадный комиссар Трофимов, который до привала успел вздремнуть и сейчас снова испытывал жажду новых знаний. Пользуясь тем, что радисты расположились впереди десантного отсека, у кабины, а пулеметчик занял место за передним курсовым пулеметом и все они за шумом двигателя не смогут услышать тихий разговор у заднего борта, Трофимов пристроился рядом с Сергеем. С удобством облокотившись на коробки с пулеметными лентами, вооружившись карандашом и пристроив на коленях свой неизменный блокнот, Трофимов занялся ставшим для него в последнее время привычным и явно увлекательным делом – принялся донимать Сергея тихими вопросами. И начал с немецкого флага, край которого от легкого ветерка при движении все время норовил зацепить фуражку особиста.

– Поясни, лейтенант, – Трофимов слегка толкнул локтем Сергея, который, заметив приготовления особиста, попытался притвориться уже крепко спящим. – Зачем мы тащим с собой это огромное полотнище с немецким флагом на нем?

Сергей открыл глаза, взглянул на Трофимова и, оценив решительность его приготовлений к беседе, понял, что вздремнуть уже не удастся, после чего со вздохом сменил полулежачее положение на сидячее.

– Дело в том, товарищ бригадный комиссар, что немцы в ходе боев первых дней войны захватили очень много нашей техники, в том числе танков и бронемашин, причем значительную часть всего этого – в исправном состоянии. И сразу же начали использовать ее в своих целях, даже не перекрашивая, потому что техники, повторюсь, было захвачено очень много, перекрашивать ее всю та еще морока и большие затраты времени. А чтобы немецкая авиация не бомбила эту технику, воюющую уже за немцев, те придумали использовать для обозначения ее принадлежности к вермахту такие вот полотнища, закрепляемые на башне или на моторном отделении. Вот и мы заготовили такое полотнище, но сделали его съемным, чтобы на марше не попасть под удар случайно уцелевшей советской авиации, и в то же время быстро натягиваемым, чтобы не огрести неприятностей от немецкой.

Трофимов еще раз покосился на полотнище с вражеским флагом, недовольно посопел, но больше на эту тему ничего говорить не стал.

– А почему ты головной дозор так далеко выдвинул? Ведь на максимальном удалении, случись что, колонна его огнем поддержать не сможет – и в результате можем потерять броневик. Я понимаю, что броневик трофейный и тебе его, наверное, не очень жалко. Но ведь экипаж-то в нем наш? И еще, почему он не идет все время на одной дистанции впереди от колонны, а останавливается и нас ждет?

– Он не нас ждет, товарищ бригадный комиссар. Его экипаж во время остановок ведет усиленное наблюдение за окрестностями и ищет следы на дороге.

И, видя, что Трофимова, нацелившегося записывать, такой короткий ответ явно не удовлетворил, продолжил, стараясь говорить помедленней и делать более длинные паузы:

– Видите ли, в чем дело, товарищ бригадный комиссар, вы правы в том, что на такой дистанции, в случае внезапной атаки немцев, мы броневик поддержать огнем не сможем. Но немцев здесь, по моим прикидкам, сейчас быть никак не должно. Мы их, вероятнее всего, ближе к Суховоле встретить можем, а до нее еще примерно сорок – сорок пять километров, и это если по проселочным дорогам петлять, как мы. А головной дозор отрывается так далеко и потом останавливается на «посмотреть и послушать» потому, что на ходу, при тряске и болтанке на этой основательно разбитой грунтовой «типа дороге», вести качественное наблюдение местности и следов на дороге очень сложно, если вообще возможно.

И еще. По окрестностям сейчас бродит много разбитых и дезорганизованных в результате боев и отступления частей Красной армии. Внимательным наблюдением на остановках их следы обнаружить будет гораздо легче, чем во время движения. Опять же, одинокая немецкая машина, экипаж которой внимательно изучает окрестности, может спровоцировать прячущихся в лесах красноармейцев на атаку или попытку обстрела. И в этом случае возможный винтовочно-пулеметный огонь примет на себя броневик с его противопульным бронированием и защищенными от пуль и осколков гусматиковыми шинами, а не следующая за ним основная колонна, в которой идут небронированные грузовики, в том числе с людьми в кузовах. Конечно, существует риск, что у прячущихся в лесу бойцов может оказаться с собой тяжелое вооружение, например противотанковая пушка. Но шанс этот исчезающе мал, да и, опять-таки, обнаружить ту же пушку на рубеже открытия огня при внимательном наблюдении на остановках гораздо легче. Ну и, наконец, чтобы свести к минимуму риск того, что отступающие советские войска наш передовой броневик из пушки или гранатами поприветствуют, его экипаж с собой красный флаг везет. И при обнаружении следов будет этот флаг из башни показывать – для облегчения взаимной идентификации.

А вот насчет того, что броневик трофейный и потому мне его потерять не жалко будет, тут вы, товарищ бригадный комиссар, ошибаетесь. Потерять немецкий броневик мне будет не просто жалко, а очень и очень жалко, ибо сама по себе эта боевая машина у немцев получилась очень удачная. Посудите сами. По классу этот пушечный броневик соответствует нашим БА-10, что идут сейчас в колонне. Но при этом лобовое бронирование примерно в полтора раза толще, двигатель мощнее, отсюда скорость тоже примерно в полтора раза выше (по шоссе до восьмидесяти километров в час против пятидесяти двух), запас хода тоже больше, и все это при боевой массе 4,8 тонн против 5,1 тонны у БА-10. А все почему? Да потому, что наши пушечные броневики, как, впрочем, и пулеметные, создавались путем установки бронекорпусов на стандартные шасси существующих грузовых автомобилей с минимальными переделками последних. Немцы на первых порах тоже так делали, но быстро поняли, что в этом случае ходовые характеристики бронемашин получаются еще хуже, чем у их грузовых прототипов (из-за дополнительного солидного веса брони и особых условий эксплуатации). Поэтому уже в середине тридцатых годов при разработках новых моделей немецких броневиков использовались специализированные шасси с повышенными характеристиками, сконструированные с учетом требований технических заданий, определенных их министерством вооружений. В частности, все семейство разведывательных бронеавтомобилей Sd.Kfz. 221, 222 и 223 было построено на специально разработанном, с учетом требований военных, шасси фирмы «Хорьх», и без этого изрядно знаменитой качеством и техническими характеристиками своих автомобилей. Поэтому наш «222-й», идущий в голове колонны, имеет не только все ведущие, но и все управляемые колеса, что сильно повышает и проходимость, и маневренность машины. А еще – независимую подвеску, специальные широкие и пулестойкие внедорожные шины, отсюда малое удельное давление на грунт, что также способствует повышению проходимости.

Немного спорным, на мой взгляд, выглядит конструктивное решение оснастить верх и крышу башни проволочной сеткой вместо обычной брони – вероятнее всего, для улучшения обзора при ведении разведки. Для разведки и наблюдения это оказалось хорошо, а для боя, особенно с применением артиллерии и минометов, как совсем недавно показала практика, недостаточная защищенность сетчатой башни приводит к смерти экипажа и переходу права собственности на броневик к противнику. Ну, так мы этот изыск немецкой инженерной мысли в процессе подготовки к рейду поправили. Теперь что касается вооружения: оно у этой относительно небольшой боевой машины очень приличное: уже знакомый вам скорострельный пулемет МГ-34 в башне и башенная же автоматическая малокалиберная двадцатимиллиметровая пушка с приличным ассортиментом снарядов, включая бронебойные подкалиберные, что позволяет ей эффективно бороться практически со всеми видами нашей легкой бронетехники. Так что, сами видите, товарищ бригадный комиссар, я не только не хочу терять наш трофей, но и был бы очень рад заиметь еще несколько таких машинок, причем, чем больше, тем лучше…

– Вот-вот, я как раз об этом и собирался я с тобой поговорить, – перехватил нить разговора Трофимов. – О немецких трофеях и о том, с каким ярко выраженным хотением ты их используешь.

Бригадный комиссар слегка демонстративно закрыл свой блокнот, показывая Сергею, что записи по ходу предстоящего разговора вести не будет. Потом немного помолчал, не столько собираясь с мыслями, сколько подбирая слова, – разговор Трофимову предстоял нелегкий и непростой. По его насупленному и в то же время непреклонному выражению лица было ясно видно, что предстоящий разговор куратора весьма тяготит, но обсудить этот вопрос он все же твердо намерен. Наконец, слегка поморщившись, словно от зубной боли, и еще более понизив голос, Трофимов приступил к неприятному, но неизбежному:

– Я смотрю, ты в выборе вооружения и оснащения отряда предпочтение все больше немецким трофеям отдаешь. Ну, с пулеметами, допустим, все понятно – эти их МГ-34 действительно хороши и в условиях недостаточности в войсках наших пулеметов, в том числе легких, очень полезны будут, это признаю. Более того, по результатам эффективности боевого применения трофейных пулеметов, которыми ты с лейтенантом Ковалевым в Сокулке поделился, я даже директиву в подразделения дивизии направил, о необходимости сбора и использования трофейного вооружения, причем в первую очередь именно пулеметов. С бронебойными ружьями тоже ясно – такого вооружения у нас в войсках сейчас вообще нет, так что и от них, думаю, польза немалая может быть. Про трофейный броневик ты сейчас очень красноречиво выступил, превознося его достоинства относительно наших бронемашин. Но вот немецкие пистолеты и автоматы… Ты что, этого добра на всех бойцов отряда не мог на наших дивизионных складах набрать? Если не выдавали сверх штатной положенности, так сказал бы мне, я бы все устроил. Или советские образцы настолько хуже, что ты так явно демонстрируешь бойцам свои предпочтения в отношении трофейного оружия?! Можно даже сказать, активно пропагандируешь, что немецкое оружие лучше нашего! Опасное это дело, лейтенант, ох, опасное, очень плохо может закончиться… Ты объясни свою позицию, а то даже я, зная о тебе гораздо больше всех остальных здесь, сейчас твои мотивы не понимаю.

Сергей, слушая Трофимова, в глубине души досадливо поморщился – он за всей суматохой последних дней как-то подзабыл, что попал в другое время, и время это сейчас очень непростое. Здесь не только в каждом поступке, но даже в каждом слове «компетентные органы» прежде всего политический подтекст ищут, а понятия простой целесообразности для них на десятом месте. И в такой формулировке бригадного комиссара реально проглядывают признаки 58-й статьи местного УК, в которой широко и весьма произвольно трактуются нюансы действий, бездействий, а также слов и даже просто мыслей, составляющих состав преступных деяний под общим понятием «измена Родине». Но пока Трофимов, судя по его тону и построению фраз, «врага народа» в лейтенанте Иванове не ищет. Вот чтобы и дальше не искал, надо ему подробно и убедительно все объяснить.

– Нет, товарищ бригадный комиссар, вопрос о том, что немецкое оружие и техника лучше наших образцов, так ставить нельзя, и я его так ни в коем случае не ставлю. Наше вооружение вовсе не плохое. Об этом говорит хотя бы тот факт, что немцы, – а уж они-то понимают толк в хорошем оружии и имеют богатый выбор из образцов вооружений уже покоренных в этой войне стран, – в моей истории очень охотно использовали наши трофейные винтовки СВТ и автоматы ППШ (их в войсках еще нет, но скоро появятся) и даже полностью вооружали ими отдельные подразделения, в том числе такую элиту, как войска СС. Или возьмем другой пример – танки. Наши Т-34 и КВ сейчас превосходят все существующие немецкие, а Т-34 более поздних модификаций по совокупности характеристик многими экспертами в моей реальности вообще признается лучшим танком Второй мировой войны. Поэтому, если уж сравнивать, то можно говорить только о том, что отдельные образцы немецкого оружия в чем-то превосходят аналогичные образцы нашего, и наоборот. Вот такая трактовка будет более объективной и соответствующей реальному положению вещей. И в рамках такой трактовки давайте рассмотрим, в чем разница между отдельными образцами нашего и трофейного стрелкового оружия.

Ну, про пулеметы и противотанковые ружья вы все сами сказали, товарищ бригадный комиссар, тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Теперь давайте рассмотрим наши и немецкие автоматы. Точнее будет сказать, пистолеты-пулеметы, ибо они при стрельбе используют пистолетные патроны, но для простоты пусть будут автоматы, поскольку имеют автоматический режим стрельбы. Сравним наш ППД-40 и немецкий МП-38/40. Тут нюанс в том, что немецкий автомат изначально разрабатывался в качестве оружия экипажей боевой техники, а значит, более компактен, ухватист и более приспособлен для ведения боя в ограниченном пространстве. К тому же это отнюдь не первый образец автоматического оружия под пистолетный патрон в немецкой армии, так что у их оружейных конструкторов было время и разные образцы испытать да сравнить, и выявленные огрехи доработать. А наш ППД – это первый автомат под пистолетный патрон, принятый на вооружение Красной армии, к тому же он и разрабатывался как автоматическое оружие «общевойскового» назначения. Поэтому ППД не так ухватист в тесноте помещений и в уличных боях, к тому же тяжеловат, ибо имеет емкий дисковый магазин. Вот и вся разница, на мой взгляд, так что особого или принципиального превосходства немецкого автомата тоже нет. Сравнивать достоинства немецкого люгера, он же парабеллум, и недостатки нашего ТТ я не буду – как выдастся время, сами опробуйте и сравните, товарищ бригадный комиссар. Скажу только, что пистолет этот, созданный Георгом Люгером более сорока лет назад, еще в 1900 году, является легендой оружейного дела и уникален как по конструкции, так и по своим боевым характеристикам, а также по удобству использования. А наш ТТ – это, так сказать, первый опыт нашей отечественной пистолетной школы, поэтому сравнивать их… несколько некорректно. И тут пока ничего не поделаешь – ни конструкторская школа, ни технологическая культура производства не возникают на пустом месте за один день, и даже за один год.

Но это все не особо существенные обстоятельства, товарищ бригадный комиссар, и я стараюсь, как можно более широко, использовать трофейные технику, транспорт и вооружение совсем не потому, что они в чем-то лучше. Основная причина заключается в другом. В том, что, как бы ни были велики наши ресурсы, брошенные и оставленные здесь, на Белостокском выступе, при отступлении, они все-таки конечны. Те же патроны, снаряды, минометные мины и прочие боеприпасы в ходе ведения боевых действий будут неизбежно расходоваться, а восполнить их в условиях отрыва от основной массы советских войск будет сложно и проблематично. Да, на нашей технической базе мы сможем организовать что-то, но далеко не все. А немецкая техника, транспорт, вооружение и боеприпасы – это, можно сказать, ресурс не только качественный, но и постоянно возобновляемый, то есть такой, который сами немцы нам будут поставлять – надо только будет эти ресурсы у них грамотно отнимать в ходе боестолкновений, после чего как следует осваивать и эффективно использовать. Ну, а попутно и немецкое обмундирование, снаряжение, да и все остальное, что в качестве трофеев нам достанется, лишними не будут. Тем более что все это у противника – вот тут надо признать – и более продумано, и качеством получше будет. Для примера возьмите хоть немецкие пехотные сапоги, их же пехотные ранцы и полевые бинокли…

– Отнимать… – хмыкнул Трофимов, прерывая это не очень нравящееся ему перечисление достоинств немецкого снаряжения, и перелистнул страницу своего блокнота. – Ну и словечки у тебя, лейтенант. Ладно, будем считать, вопрос с твоим подозрительным увлечением немецким вооружением и всем остальным мы прояснили. И мотивы твои я признаю обоснованными. А вот скажи-ка мне… – Но что еще бригадный комиссар хотел услышать от Сергея, он высказать не успел – колонна начала притормаживать, а один из радистов у кабины завозился, что-то переспросил в свой микрофон, потом оглянулся и приглашающее замахал Сергею рукой. Тот вскочил и в пару быстрых шагов оказался возле радиста. Выслушал быстрые и немного сбивчивые от этой быстроты пояснения радиста, отдал тому несколько команд для передачи по радийным бронеавтомобилям колонны, а сам с широкой улыбкой вернулся обратно к Трофимову.

– Ну вот, товарищ бригадный комиссар, говоря рыбацким языком, и первая поклевка. Как я и надеялся, нашлась кавалерия…

Командир сабельного эскадрона 152-го кавалерийского полка капитан Сотников вот уже несколько суток был сильно не в настроении. Настолько сильно не в настроении, что его бойцы, хорошо зная и так нелегкий характер своего командира, старались как можно меньше попадаться ему на глаза, во избежание опасности спровоцировать выплеск эмоций.

Да и откуда у Сотникова было взяться хорошему настроению, если эта нелепая и ошеломительная война началась и идет совсем не так, как им вдалбливали при обучении и на маневрах. Ведь к чему тогда готовились, какие лозунги были?! «Война малой кровью, на чужой территории»… «Мгновенный и сокрушительный контратакующий ответ на агрессию любого врага, с переходом на его территорию и быстрым разгромом»…

А что теперь?! Теперь, вместо лихих контратак, сокрушительных конно-механизированных прорывов и смертоносных кавалерийских рейдов по тылам растерянного, дезорганизованного противника, к которым он готовился сам и готовил своих бойцов, его эскадрон вот уже третий день отступает по глухим лесным просекам, прячась от немцев и старательно маскируясь от обнаружения. И это не от трусости, тому есть причины – они обеспечивают сопровождение и охрану в пути сводного обоза с имуществом и ранеными разгромленного кавалерийского полка, выполняя последний перед его гибелью приказ командира полка – вывести обоз с ранеными и оставшимся имуществом полка под Белосток, к своим. Вот и пробирается его эскадрон по глухим лесным дорогам ночами, а днем прячется, вместе с обозом и примкнувшими по пути бойцами из других разбитых частей, от авиации и моторизованной разведки немцев.

Хотя, эскадрон – это громко сказано. Не так уж много и осталось от его эскадрона после поспешного, крайне плохо организованного и безрезультатного рейда частей 6-й кавдивизии под Гродно для организации попытки контрудара в составе конно-механизированной группы заместителя командующего Западным фронтом Болдина. Рейда, именно и в худшем смысле слова кавалерийского, то есть шального, нахрапистого, спешащего к своей цели прямо под бомбами и почти без средств ПВО, имея только немного пулеметных зенитных установок. Рейда налегке – без приданного кавалерийской дивизии тяжелого вооружения, которое оставили в местах дислокации, потому что его было нечем тащить. И без бронетехники механизированного полка, которая частично была уничтожена при движении в ходе постоянных авианалетов, а частично отстала в пути, после выработки горючего в баках и в условиях отсутствия топливозаправщиков с их запасами. Также где-то в пути отстали дивизионная походная ремонтная мастерская и ремонтно-восстановительный батальон. Даже полковые средства усиления в виде противотанковой батареи 45-миллиметровых пушек и батареи 76-миллиметровых полковых пушек дошли не все.

Как следствие – в бои с полнокровными и отлично оснащенными механизированными соединениями вермахта части 6-й кавдивизии в составе эффектно названной «конно-механизированной группы» вступили, уже имея потери до трети личного состава и до половины артиллерии. А уж после жестоких и кровопролитных боев в районе Гродно…

Вот там да, там действительно имели место лихие кавалерийские атаки. Атаки на заранее подготовленную, насыщенную артиллерией и пулеметами оборону немецких войск, словно ждавших этого контрудара. Атаки, проводившиеся под прикрытием весьма небольшого количества танков из состава 6-го мехкорпуса, почти без артиллерийской поддержки, совсем без поддержки своей авиации и под постоянными налетами немецкой, которая, в условиях практически полного отсутствия в небе советских истребителей, спокойно, как на учениях, тренировалась в бомбометании и штурмовке по беззащитным наземным целям. От кавалерийского полка осталась хорошо, если треть личного состава и пара полковых пушек, да несколько тачанок со станковыми пулеметами. Эскадрону капитана Сотникова «повезло» чуть больше – от него осталась примерно половина бойцов. Вот только в эту половину оставшихся не вошел политрук эскадрона – настоящий коммунист и очень душевный человек, близкий друг Сотникова, который, выполняя очередной идиотский приказ «высшего командования» об еще одной бессмысленной атаке с шашками на пулеметы, лично пошел в атаку впереди эскадрона и погиб в том бою. Только политрук, очень хорошо зная нелегкий характер своего друга, мог мягко, ненавязчиво сдерживать и сглаживать излишнюю эмоциональность Сотникова.

И вот теперь его не стало. А Сотников, переполненный яростью, ненавистью и злобой к врагу, с остатками своего эскадрона собирался остаться под Гродно, для перехода к ведению боевых действий и диверсий в немецком тылу и втайне очень желая отомстить за смерть друга. И полез с этой просьбой остаться к командиру полка после получения приказа на отход. После повторения командиром полка приказа на отход попытался настаивать, вспылил, в результате вместо передовой был отправлен сопровождать и охранять обоз. Последнее обстоятельство понизило уровень настроения комэска до озверения с тенденцией к переходу в бешенство, и это настроение Сотников вот уже несколько суток подряд пытался всеми силами сдерживать в себе, чтобы не сорваться по какому-нибудь пустяку на подчиненных.

Тут еще неожиданный ночной ливень, короткий, но весьма сильный, который застал их походную колонну на марше во второй половине ночи, вымочил все, что можно было вымочить, резко ухудшил видимость да еще и основательно размыл проселочную грунтовую дорогу, сильно снизив общую скорость движения обоза. В результате запланированное на ночной переход расстояние колонна пройти не успела и поэтому перед рассветом остановилась на дневную стоянку не там, где планировали, а там, где удалось найти место хотя бы для того, чтобы просто убраться с дороги. Здесь уже не до особых изысков было. Уставшие бойцы в мокром обмундировании вяло копошились по хозяйству, обихаживая сначала раненых, потом лошадей, а уж потом себя. А капитан Сотников чувствовал, что сдерживает бурлящие в нем негативные эмоции из последних сил.

Поэтому, когда через пару часов на место стоянки в сопровождении одного из дозорных вышли незнакомые военные в маскировочных халатах без знаков различия и с разномастным вооружением, с самоуверенным и даже слегка самодовольным выражением на лицах, которые ему – капитану и командиру эскадрона! – отказались отвечать на вопросы до подхода своего командира, всего лишь какого-то лейтенанта, комэска наконец прорвало…