Глава 10
Совещание, начавшееся ранним утром 28 июня 1941 года в кабинете командующего Западным фронтом, неожиданно для приглашенных участников затянулось почти до полудня, а его ход и, особенно, результаты все присутствующие, без всякого сомнения, запомнили очень надолго.
Нет, начиналось все вполне спокойно – ну, насколько спокойным может быть очередное совещание старшего комсостава в городе, на подступах к которому идут тяжелые оборонительные бои с перспективой скорого прорыва обороны. Собрались к шести, как и было назначено руководством, ждали командующего фронтом, который под утро куда-то выехал и еще не вернулся. Общее состояние собравшихся – плохо скрываемая растерянность, меланхолия, невеселые переглядывания, полное отсутствие даже тени оптимизма. Да и какой тут оптимизм – немцы на подступах к Минску, все армии первого эшелона беспорядочно отступают от границы, связь и управление ими потеряны, где сейчас находятся командармы вместе со своими штабами, никто в штабе фронта не знает.
Пока ждали, немного посудачили на тему неожиданного ночного вызова, ничего хорошего от него не ждали, как, впрочем, не ждали и ничего особо плохого – куда уж хуже-то? Сошлись на том, что, скорее всего, сейчас от Павлова последуют приказы по срочному оставлению города и отводу войск на новые рубежи для предотвращения вероятного окружения. Собственно, из предложений по улучшению обстановки у них всех и было только это – причем одно на всех – предложение о немедленном отводе войск и оставлении Минска.
Начальник штаба Западного фронта генерал-майор Климовских, скупо поддерживая общий разговор, при этом вообще не понимал, чего опять совещаться. Буквально несколько часов назад он, прибыв по вызову Павлова, уже докладывал тому, что обстановка по-прежнему неясная, связь и управления войсками первого эшелона фронта так и не восстановлены, перспективы улучшения обстановки маловероятны. Минск, скорее всего, удержать не получится, и город придется оставить. Тогда Павлов хорошенько наорал и отпустил – ну, так ведь за эти несколько часов ничего и не изменилось – в смысле, ничего к лучшему не изменилось. Чего опять управление фронта собирать-то? Или, может, действительно, командующий после того разговора все взвесил и принял решение немедленно отводить войска? Тогда понятна ночная срочность…
Но в том, что ничего с момента последнего доклада не изменилось, генерал-майор ошибался. Точнее, он думал, что ничего не изменилось – вполне простительная и даже весьма распространенная ошибка в условиях недостатка информации. А вот Павлов, благодаря пакету от Хацкилевича, за эти несколько часов новой информации почерпнул, как говорится, от души и полной ложкой…
Когда командующий фронтом вместе с корпусным комиссаром Фоминых и еще двумя незнакомцами, один из которых был в форме госбезопасности, наконец появился, собравшиеся в приемной сначала даже немного опешили – настолько ярким был контраст его состояния сейчас и еще вчера вечером. Куда только делись потухший взгляд и осунувшийся вид, опущенные плечи, ясно видимые признаки неуверенности, беспомощности и происходившей от этого озлобленности? Нет, в приемную быстро вошел, практически ворвался, словно другой человек – и все офицеры штаба Западного фронта увидели перед собой энергичного, собранного и деловитого начальника, излучавшего спокойную уверенность в своих силах.
Павлов, будучи в хорошем настроении и явно чем-то воодушевленный, поздоровался с легкой улыбкой. Окинул взглядом собравшихся в приемной, получил от секретаря доклад о том, что собрались все, кроме командующего войсками на Минском направлении генерал-лейтенанта Филатова, который находится на командном пункте 44-го стрелкового корпуса под Минском, свое участие в совещании подтвердил, но задерживается, решил начинать без него и пригласил всех в кабинет. Там представил подчиненным своих спутников: один оказался помощником главы Компартии Белоруссии Пономаренко, второй – порученцем наркома госбезопасности Белоруссии Цанавы, ответственным за весь перечень вопросов по линиям НКВД и НКГБ (предвоенное недолгое разделение этих наркоматов было во многом формальным и вовсе не мешало совместной работе на местах). Оба были прикомандированы к штабу Западного фронта для координации действий и обеспечения оперативности выполнения принятых решений. Затем, раскладывая на столе документы из сейфа и своего портфеля, Павлов предложил своим подчиненным докладывать в порядке очередности.
Здесь, увы, чуда не произошло. Доклады начальника штаба фронта и его помощников в очередной раз ни полнотой, ни достоверностью не отличались. Все та же старая песня – управление войсками первого эшелона так и не восстановлено ввиду практически полного отсутствия связи, оперативная обстановка неизвестна, намерения противника в масштабе фронта туманны. Имеющиеся скудные данные свидетельствуют о продолжающемся беспорядочном отступлении от границы, в воздухе господствует немецкая авиация, своей авиации в распоряжении командования фронта почти не осталось. В районе Минска немецкие танковые и механизированные части с разных сторон пытаются прорвать оборону, частично организованную с использованием рубежей Минского укрепрайона (составная часть оборонительной «Линии Сталина»). Пока безуспешно, но обстановка осложняется с каждым часом. Во избежание очередного окружения после неизбежного и скорого прорыва обороны фронта уже сейчас нужно готовиться к «активному отводу войск» за Минск, сиречь к оставлению города и отступлению в глубь Белоруссии, в район Могилева, а может и дальше. Туда же уже сегодня, а лучше бы еще вчера, нужно начинать передислокацию штаба фронта, отмененную Павловым накануне вместе с отменой приказа об отводе войск с Белостокского выступа. Причем отступать предполагалось кое-как, точнее, «как получится», бросая по пути «все лишнее и ненужное при отступлении», то есть технику и тяжелое вооружение, сковывающие скорость «отвода войск».
Павлов, постепенно мрачнея и с каждой минутой теряя свое приподнятое настроение, выслушивал доклады и предложения своего штаба. Только что, менее часа назад, он, в компании члена Военного совета Западного фронта корпусного комиссара Фоминых, провел очень плодотворную встречу с руководителями партийных и хозяйственных органов Белоруссии, где довел до присутствующих текущую обстановку и возможные перспективы ее изменения. Были рассмотрены несколько вариантов развития ситуации, намечены мероприятия реагирования и достигнуто понимание необходимости помочь войскам Западного фронта всем, чем только возможно. Был также решен вопрос с эвакуацией материальных ресурсов и населения Минска в рамках озвученной Павловым подготовки города к уличным боям. Причем, к огромному облегчению самого Павлова, решение этого вопроса со Сталиным, как и последующую организацию процесса эвакуации, взял на себя первый секретарь ЦК Коммунистической партии республики товарищ Пономаренко. Также были рассмотрены вопросы организации партизанского движения на захваченной противником территории республики, и здесь Пономаренко – вот же настоящий коммунист и матерый человечище – тоже принял ответственность на себя. Еще, чем был очень доволен Павлов, так это тем, что Пономаренко, взявшись организовывать взаимодействие, легко и непринужденно пристегнул ко всем мероприятиям председателя Совнаркома Белоруссии, а также руководство НКВД и НКГБ республики, причем «под личную ответственность». А для оперативного взаимодействия и всемерной помощи на местах командующему фронтом даже были выделены представители от партии и госбезопасности, с весьма широкими полномочиями. Полностью удовлетворенный итогами встречи и с хорошим, позитивным настроем на предстоящие свершения, Павлов вернулся сюда, на совещание своего штаба, чтобы здесь выслушивать: все плохо, везде плохо, все пропало – надо все бросать и бежать…
Павлов слушал все эти пораженческие предложения и мысленно костерил себя последними словами. Ведь всего чуть более суток назад и он никаких вариантов, кроме отступления, – ну, может быть, не столь радикального, но, тем не менее, отступления, – тоже не рассматривал. Растерянность первых дней войны, неудачные контрудары под Брест 23-го и под Гродно 24 и 25 июня, катастрофа советской авиации прямо на аэродромах, крушение системы связи – все это и многое другое, обрушившись, словно гигантская лавина, и с ним сыграли злую шутку, лишив инициативы, затуманив мозги и нашептывая только один выход – отступать. А для того, чтобы он смог очнуться, взбодриться и начать конструктивно мыслить, понадобился всего лишь «животворящий пинок» в виде сведений Хацкилевича об оперативной обстановке и планах немецкого командования, а также его интересных предложений по организации обороны.
«Ну что же, сейчас и он, командующий Западным фронтом, в свою очередь организует подчиненным такой вот «животворящий пинок» пониже спины», – с мрачным удовлетворением подумал Павлов, пролистывая свой блокнот, куда он выписал к совещанию мысли и тезисы из материалов пакета Хацкилевича, сейчас спрятанного от нескромных взглядов широкой общественности в сейфе.
– Гм… гм… – прервал Павлов очередного радетеля отступления. – В общем, так, «отступанцы» и «все-по-пути-бросанцы» вы мои дорогие… Дорогие – в том смысле, что ваши идеи все «лишнее» по пути бросить, то есть оставить наступающему противнику, слишком дорого могут обойтись и мне, и всему Западному фронту, и лично вам, кстати, в конечном счете, когда за все брошенное отвечать придется. Так вот, слушайте меня внимательно и не говорите потом, что не слышали. Все эти ваши пораженческие мысли и настроения немедленно прекратить! Да, ни наступления, ни контрнаступления в качестве ответа на агрессию врага, как это планировалось до войны, у нас не получилось. Почему не получилось – этот вопрос сейчас уже не так важен, и к нему мы вернемся значительно позже. А сейчас, раз уж наступать не получилось, нам нужно как можно скорее переходить к обороне. Повторяю для особо непонятливых и излишне торопливых – не к отступлению, не к отводу войск, не к передислокации штаба фронта, а именно и только к обороне! Или вы все забыли, что именно через нас, через Белоруссию и конкретно через Минск, идет самый короткий и удобный для противника путь на Москву?! Забыли, для чего в свое время строилась «Линия Сталина» вообще и Минский укрепрайон в частности?! Или вы приказ наркома обороны Тимошенко о том, чтобы Минск ни в коем случае не сдавать, не читали?! И в том, что с приказом ознакомлены и приняли его к исполнению, не расписывались?!. Ах, и читали, и расписывались?! Тогда что же вы мне тут упорно одно только отступление предлагаете?!! И ничего другого, кроме отступления!..
Павлова, прервавшегося на секунду, чтобы набрать воздуха и продолжить воспитание своих штабных, прервал стук в дверь и последовавшее за этим появление в кабинете генерал-лейтенанта Филатова. Осунувшийся, с красными от недосыпа глазами и землистым от сильной усталости лицом, генерал-лейтенант, тем не менее, старался держаться бодро. Извинившись за задержку – по пути на совещание его машину заметили пролетавшие поблизости немецкие истребители и устроили охоту, но все обошлось, – Филатов занял место за столом для совещаний. И сразу же, что называется, попал под софиты.
– Вот как раз очень хорошо, что вы так вовремя появились, товарищ генерал-лейтенант, – переключился на него Павлов. – Доложите обстановку в окрестностях Минска и действия вверенных вам войск.
Видя, что Филатов, который только-только устроился на стуле, снова собирается вставать для доклада, махнул рукой.
– Докладывайте сидя – вижу же, что сильно устали.
Генерал лейтенант Филатов, ранее командующий 13-й армией и только вчера утром принявший командование над всеми войсками на Минском направлении, тем не менее, в обстановку вникнуть успел и доложил четко.
– Товарищ генерал армии, в настоящее время оборона на подступах к Минску организована силами и средствами четырех стрелковых дивизий. Из них 64-я и 108-я дивизии 44-го стрелкового корпуса удерживают оборону по линии Дзержинск – Заславль – Стайки с использованием оборонительных сооружений Минского укрепрайона, а 100-я и 161-я стрелковые дивизии 2-го стрелкового корпуса занимают полосу обороны восточнее и северо-восточнее Минска. Мой штаб сейчас развернут на командном пункте 44-го корпуса, в Ждановичах. Конкретно в районе Минска наши четыре стрелковые дивизии атакуют: с северо-запада, со стороны Молодечно, три танковые и одна моторизованная дивизия 39-го моторизованного корпуса 3-й танковой группы Гота; с юга, со стороны Дзержинска, еще две моторизованные дивизии 47-го моторизованного корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Всего примерно семьсот танков, но – и это для нас очень хорошо – танки большей частью легкие.
Встретив заинтересованно-вопрошающий взгляд Павлова – ему данные по составу и численности немецких войск под Минском переслал Хацкилевич, а у Филатова-то они откуда? – генерал-лейтенант с загадочной и немного гордой полуулыбкой достал из своего планшета карту и передал ее командующему фронтом.
– Вот, товарищ генерал армии. Накануне сводная боевая группа разведчиков 64-й и 108-й стрелковых дивизий атаковала одно из оперативных подразделений штаба 39-го моторизованного корпуса немцев. В результате ночного боя немецкие штабисты были частично уничтожены, а разведчики захватили карту боевого развертывания группы армий «Центр».
Павлов, натурально опешивший от таких новостей и таких подарков, быстро просмотрел немецкую карту. Сомнений не было – оперативная обстановка и расположение немецких частей на ней, в том числе планируемое в ближайшей перспективе, полностью совпадали с данными на карте, присланной Хацкилевичем. А он-то все голову ломал, как ту карту для своих штабистов залегендировать – на пальцах ведь все не объяснишь… И тут Филатов, с подлинной немецкой картой, на которой вся необходимая информация указана – прямо как по заказу!
Павлов аккуратно свернул карту и передал ее своему начальнику штаба с коротким указанием «в работу», а сам снова повернулся к Филатову.
– Ну что сказать, генерал-лейтенант, молодчина ты, и разведчики твои тоже большие молодцы, – оторвавшись от изучения карты, позволил себе некоторую фамильярность Павлов. – На всех, кто участвовал в атаке и добыче карты, готовь представления к наградам и не мелочись – я подпишу. Еще есть, что сказать?
– Есть, товарищ генерал армии. К сожалению, дальше все не так хорошо, как хотелось бы, и больше порадовать особо нечем. Обстановка по всей линии обороны крайне тяжелая. Там, где наши части успели занять оборону в сооружениях Минского укрепрайона – пусть не полностью и не все, но хотя бы половину от общего числа оборонительных сооружений, – там войска оборону держат уверенно и немцам дают хороший отпор. К сожалению, таких мест мало, а остальные районы обороны укрепрайонов занять не успели… Из-за недостаточности сил и средств дивизиям приходится занимать довольно протяжённые линии обороны. В частности, 108-я дивизия обороняет сорокакилометровый участок фронта, а 64-я дивизия – участок протяженностью пятьдесят два километра. При этом у указанных дивизий практически полностью отсутствует артиллерия дивизионного звена, в том числе гаубицы, а также буксируемые средства противовоздушной обороны.
Вновь встретившись взглядом с Павловым, на этот раз недоумевающим, Филатов грустно пояснил:
– Дивизии дислоцировались в Смоленске и Вязьме, при переброске под Минск тяжелую артиллерию буксировать было нечем, а сами дивизии эшелонами шли только до Минска, оттуда направлялись занимать рубежи обороны в пешем строю – какая уж тут артиллерия, и все остальное, что на себе не унесешь…
– Продолжайте, – угрюмо бросил Павлов, при этом многозначительно посмотрев на своего начштаба, генерал-майора Климовских, а потом и на начальника артиллерии фронта, генерал-лейтенанта Клича.
– То небольшое количество артиллерии, что дивизиям все-таки удалось захватить с собой при переброске под Минск – в основном полковые 76- и 45-миллиметровые противотанковые пушки, которые можно перемещать силами пехоты, а также артиллерия, размещенная на рубежах обороны Минского укрепрайона и в окрестностях города, – не может использоваться с достаточной эффективностью, поскольку имеет место острый недостаток снарядов, а подвоза их из тылов совершенно нет. Более того, собранные командиром 64-й стрелковой дивизии с миру по нитке и направленные в Минск за снарядами грузовики не только не привезли снаряды, но даже и сами не вернулись обратно, в результате чего транспорта в 64-й дивизии больше вообще нет…
Павлов жестом прервал доклад Филатова и снова нашел взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, своего начальника артиллерии, генерал-лейтенанта Клича.
– Где снаряды?!
Потом повернулся к заместителю начальника штаба по тылу полковнику Виноградову:
– И где грузовики, посланные за снарядами с передовой?!! Вы что – под трибунал захотели, товарищи красные командиры?! Так это сейчас быстро можно организовать – у нас здесь как раз и начальник особого отдела, и представитель наркомата госбезопасности присутствуют…
Наливаясь яростью и взмахом руки отметая попытки обоих что-то сказать в свое оправдание, Павлов вскочил со своего места и прорычал:
– Разрешаю обоим покинуть совещание, и чтобы не позднее, чем через час, вы мне доложили о том, что грузовики нашлись и процесс погрузки снарядов для отправки на передовую уже идет! Причем не только в 64-ю дивизию! А начальник особого отдела вас проводит, поможет, чем сможет, и заодно сразу расследование начнет, кто это у нас тут такой хозяйственный, что транспорт из боевых частей забирает. Не иначе, на этих грузовиках тоже отступать собрался. Или это твое указание, полковник Виноградов?! Нет? Ну, тогда выполняйте, жду доклада.
И когда Клич в компании Виноградова, как ошпаренные, выскочили из кабинета, а за ними заторопился особист, Павлов снова повернулся к Филатову:
– Продолжайте, Петр Михайлович.
– Слушаюсь, товарищ генерал армии. Накануне немецкие войска нанесли мощный удар в стык 30-го и 118-го стрелковых полков 64-й дивизии. Бои продолжались несколько суток, некоторые населённые пункты – Заславль, Рогово, Ломшино, Ошнарово – по нескольку раз переходили из рук в руки. Наши войска, неся большие потери, смогли сдержать наступление превосходящих сил врага, при этом уничтожив значительное количество танков, бронетранспортёров и автомобилей наступавших немцев. Так и не сумев прорваться на этом участке, немцы двинулись в обход Минска на Острошицкий городок. Там их встретили 100-я и 161-я стрелковые дивизии, которые сейчас ведут тяжелые бои, отбивая многочисленные атаки и даже местами переходя в контратаки. К сожалению, и там тоже наблюдается острая нехватка артиллерии и противотанковых средств. Однако командир 100-й стрелковой дивизии, генерал-майор Руссиянов, нашел оригинальный и эффективный способ борьбы с немецкими танками в условиях недостатка артиллерии и ПТО. Опираясь на свой испанский боевой опыт, он раздобыл на Минском стеклозаводе бутылки – вывез чуть ли не десять грузовиков, потом отыскал где-то несколько тонн горючего и обеспечил своих бойцов бутылками с зажигательной смесью в большом количестве. В результате, вчера, в ходе проведения контратаки, без артиллерии и вообще без противотанковых средств, только бутылками с зажигательной смесью, бойцы его дивизии уничтожили более десяти танков противника! А всего за время оборонительных боев под Минском дивизия Руссиянова уничтожила около ста танков, до пятнадцати бронемашин, более шестидесяти мотоциклов и более двадцати противотанковых орудий противника – вот боевые донесения Руссиянова по результатам боев. – Филатов достал из планшета и передал Павлову несколько листов донесений с описанием хода боевых действий, а также точными данными по потерям советских и немецких войск.
Командующий фронтом, бегло просматривая боевые донесения, с трудом сдерживал довольную улыбку. Он-то все ломал голову над тем, как новые идеи по организации обороны и новые тактические приемы ведения боевых действий своему штабу и управлению фронта объяснить, в том числе идею массированного применения бутылок с зажигательной смесью. А тут на тебе, как по заказу – передовой опыт борьбы пехоты с немецкой бронетехникой, про который и выдумывать ничего не надо, отличные результаты применения, и даже письменные боевые донесения непосредственных исполнителей как основа для широкого внедрения в войска. С учетом рекомендаций от Хацкилевича по тактике применения и химическому составу зажигательной смеси, конечно. Теперь и про остальное объяснять никому ничего особо не надо: мол, сверху материалы с обобщением боевого опыта первых дней войны из разных источников поступили, а как и от кого – им знать не так уж и важно, важно как можно быстрее начать выполнять все эти новые рекомендации в рамках своих компетенций.
«Положительно, и день сегодня очень удачный, богатый на хорошие сюрпризы, и идея пригласить на штабное совещание боевого генерала, причем толкового и со свежей информацией об обстановке вокруг Минска, тоже очень удачной оказалась, – похвалил сам себя мысленно Павлов. – И карта, что Филатов привез, и донесения по результатам применения бутылок с зажигательной смесью – они как нельзя кстати. Вот с этого, пожалуй, «воспитание» своих штабных и начну».
– Вот видите, товарищи, как оно получается… Пока вы тут ничего, кроме как все бросить и бежать, предложить не можете… пока свои обязанности штаба и управления фронта не выполняете… боевые командиры на передовой и без вас справляются, сами инициативу проявляют, да еще вон с какими замечательными результатами. Под огнем и бомбами противника они новые средства и приемы ведения боя придумывают, а потом их эффективно используют и добиваются победы даже в неравных схватках с превосходящими силами. Кстати, в этом деле не только генерал-майор Руссиянов отличился, и не только на нашем фронте – мне буквально вчера с оказией прислали сверху материалы с обобщением передового опыта первых дней войны в целом, по всем фронтам, для изучения и внедрения в войсках. А вы сидите тут, как… мыши под веником, только к отступлению и готовитесь… Генерал-майор Климовских! Вы что, не знали, что еще перед войной на вооружение Красной армии были приняты несколько загущенных горючих смесей различного химического состава?
– Знал, товарищ генерал армии…
– А вы знали, что во время советско-финской войны до четверти всех наших потерь в танках пришлись на сожженную такими вот бутылками с зажигательной смесью технику?
– Знал, товарищ генерал армии…
– Так какого же х… какого дьявола вы не позаботились организовать оснащение войск округа этим дешевым, простым в изготовлении, несложным в применении подручным средством противотанковой обороны?! Ведь сейчас, в условиях катастрофической нехватки артиллерии, и особенно противотанковых пушек, эти бутылки с зажигательной смесью очень пригодилось бы всем нашим пехотным частям!
– Приказа не было, товарищ генерал армии…
– Приказа, значит, не было… Тут ты прав, генерал-майор, приказа не было… А когда несколько часов назад приказ был, чтобы вы все предложения и придумки свои представили, как немца остановить и бить его эффективнее, ты этот приказ выполнил? Может, мысли какие интересные готов высказать или предложения по улучшению боеспособности войск – вот как тот же генерал-майор Руссиянов? Нет? Не готов? Нет никаких полезных мыслей?! А приказ-то был…
Переполняясь злостью на такое вот «приказа не было…», Павлов набрал было воздуха, чтобы в пух и прах разнести своего начштаба за безынициативность, но вдруг увидел перед собой не только виновного подчиненного, но и человека – немолодого, рано поседевшего от забот и тревог, устало сгорбившегося за столом человека, сейчас с поникшей головой и виноватым выражением лица выслушивающего упреки своего начальника.
«А ведь он большая умница и хороший специалист, – вспомнил Павлов некоторые факты биографии своего подчиненного. – В армии уже почти тридцать лет, служить начал еще при царе, перед германской закончил полный курс третьего по престижности в Российской империи Алексеевского военного училища, потом хорошо повоевал, дослужился до капитана и командира батальона. Потом больше пятнадцати лет на штабной работе, так что, помимо способностей, имеет еще и огромный практический опыт. А еще высокий уровень интеллекта – вон, даже в Военной академии Генштаба преподавал. Опять же, в местных делах не новичок – с сентября 1939-го заместителем начальника штаба и вот уже без малого год начальником штаба округа служил… И в этой катастрофе Западного фронта, по большому счету, не его вина. Точнее, не только его – все хороши, в том числе и он сам, командующий фронтом, виноват как минимум не меньше своего начальника штаба. Да и осознал он уже свои промахи – вон, сидит красный, как рак».
– Вы все приказа ждете, а когда приказ получаете – все равно еще чего-то ждете… Ладно, генерал-майор, об этом мы с тобой поговорим позже и отдельно, – проворчал Павлов, успокаиваясь, и снова обратился к генерал-лейтенанту Филатову:
– У вас все, Петр Михайлович?
– По оперативной обстановке все, товарищ генерал армии. В заключение только хочу добавить, что обороняющие окрестности Минска войска дерутся отчаянно и бесстрашно, по линии политотдела поступает информация о многочисленных фактах проявления героизма и самоотверженности в ходе боев. Особенно, кстати, отличаются белорусы – эти вообще дерутся как черти, а немцев ненавидят исступленно, заражая своей ненавистью остальных и поднимая, таким образом, общий боевой дух и стойкость подразделений. Вот, я тут с собой привез представления к награждению особо отличившихся бойцов и командиров, в том числе вашими правами. Случаи трусости, паники и самовольного оставления позиций, к сожалению, имеют место, но они не носят массового характера и пресекаются сразу на местах, командирами и политработниками низового звена, а зачастую трусов и паникеров вразумляют их же боевые товарищи, причем в ряде случаев довольно радикальными методами, вплоть до ощутимых физических повреждений организма. Нам бы только резервов, уж хоть каких, и средств усиления…
– Благодарю за полный и содержательный доклад, Петр Михайлович. А о резервах и средствах усиления для обороны Минска мы как раз сейчас и поговорим…
– Начштаба, что у нас с резервами и средствами усиления обороны под Минском?
Генерал-майор Климовских печально вздохнул:
– Сейчас, товарищ генерал армии, и в качестве резервов, и в качестве средств усиления обороны в окрестностях Минска, имеющихся в распоряжении штаба Западного фронта, можно рассматривать только отдельные части 17-го и 20-го мехкорпусов, да и то… весьма условно. Все дело в том, что эти соединения начали формироваться только весной сорок первого года, сейчас находятся в состоянии «второй очереди, сокращенного состава» и по плану боевого использования должны были быть задействованы в качестве противотанкового резерва после их укомплектования во втором полугодии артиллерией и орудиями ПТО. Соответственно сейчас количество артиллерии всех систем и калибров в каждом из этих мехкорпусов не намного выше, чем положено по штатам всего лишь на стрелковую дивизию, а что касается танков…
– По танкам подождите, Владимир Ефимович, – прервал начальника штаба фронта Павлов, пролистывая свой блокнот. – По танкам и остальной бронетехнике нам доложит специально назначенный для руководства этими войсками специалист, а именно начальник автобронетанковых войск Западного фронта полковник Иванин.
Полковник, с отрешенно-задумчивым видом слушавший доклад генерал-майора Климовских и явно не ожидавший столь пристального внимания к своей персоне, тем не менее, быстро сориентировался, проворно вскочил и затараторил:
– Слушаюсь, товарищ генерал армии. Состояние автобронетанковых войск фронта следующее. Практически вся бронетехника, а это танки и бронеавтомобили, была сведена в механизированные корпуса, в том числе путем частичного изъятия из стрелковых дивизий. При этом укомплектованность мехкорпусов личным составом и техникой, а также боевая слаженность соединений перед войной находились на совершенно различных уровнях. Так, 6-й мехкорпус – полностью отмобилизованное и подготовленное в боевом отношении соединение; 11-й и 13-й механизированные корпуса имели по одной полностью укомплектованной и боеспособной танковой дивизии; 14-й мехкорпус имел две условно боеспособные танковые дивизии, при этом боеспособность мотострелковых дивизий была неудовлетворительна…
– Так, стоп, полковник, – поднял руку Павлов. – Так издалека заходить не надо – ты бы еще от сотворения мира докладывать начал. И историю состояния автобронетанковых сил Западного округа перед войной мне тоже рассказывать не надо – я ее отлично знаю. Мне надо знать текущее состояние автобронетанковых войск фронта. Вот, к примеру, ты знаешь, где и в каком состоянии сейчас находится и что делает «полностью оснащенный и боеготовый» 6-й механизированный корпус? Не знаешь? А состояние остальных механизированных корпусов первого эшелона? Тоже не знаешь? Тогда доложи хотя бы о текущем состоянии и укомплектованности бронетехникой 17-го и 20-го мехкорпусов.
– Слушаюсь, товарищ генерал армии, – Иванин ощутимо приуныл, предчувствуя скорый и неминуемый разнос за незнание обстановки по своему профилю и к тому же не понимая, к чему клонит командующий фронтом, – вроде ситуация с этими двумя мехкорпусами, перед войной существующими только на бумаге, ни для кого не была секретом. – Что касается 17-го и 20-го мехкорпусов, то они перед войной находились в стадии формирования и имели весьма малое количество танковой техники, в основном легкие танки в учебно-боевых парках…
– Весьма малое количество – это чего и сколько конкретно? – выждав паузу, но так и не услышав точных цифр, переспросил Павлов.
– По 17-му мехкорпусу сейчас точно доложить не могу, товарищ генерал армии, – помявшись, ответил Иванин. – Переданные в этот мехкорпус танки и бронемашины числились как учебные, поэтому учитывались отдельно… но, в любом случае и танков, и броневиков там не более нескольких десятков, и учитывать 17-й мехкорпус как механизированное соединение сейчас нецелесообразно. По оснащенности 20-го механизированного корпуса, части которого сейчас разворачиваются в районе Минск – Слуцк, могу доложить следующее. В 26-й танковой дивизии имеется всего сорок четыре танка, все легкие, из них тринадцать БТ и тридцать один Т-26; в 38-й танковой дивизии – сорок три танка, все легкие Т-26; в 210-й моторизованной дивизии в наличии всего шесть танков, тоже легкие Т-26. Итого, на корпус имеем всего девяносто три легких танка. Ни средних, ни тяжелых танков нет вообще. Плюс к этому, тоже на весь мехкорпус – восемь средних пушечных БА-10 и три легких пулеметных БА-20, всего одиннадцать бронемашин. Как видите, товарищ генерал армии, бронетехники очень мало, по ее количеству и составу 20-й мехкорпус не тянет даже на одну танковую дивизию, да что там, на дивизию – на танковый полк не хватит.
– Бронетехники в 20-м механизированном корпусе очень мало… не хватит даже на танковый полк… средних и тяжелых танков нет вообще… – как бы в раздумьях и как бы осмысливая последние слова своего начальника автобронетанковых войск, протянул Павлов. Немного помолчал, а потом снова перевел взгляд на ожидающего разрешения закончить доклад и сесть Иванина и неожиданно для него стал задавать странные, непонятные и вроде бы не связанные между собой вопросы: – И что, никаких резервов пополнения бронетехники у нас больше нет? Совсем нет? Ладно… А вот скажи-ка нам, полковник, ты знаешь, где находится 105-й окружной автобронетанковый склад? Это ведь твоя зона ответственности?
– Конечно, знаю, товарищ генерал армии, этот склад находится здесь, в окрестностях Минска, в бывшем военном городке 21-й тяжелой танковой бригады резерва главного командования, и действительно находится в ведении Автобронетанкового управления фронта.
– Это хорошо, что знаешь… А ты знаешь, полковник… и начальник всех автобронетанковых войск Западного фронта, что там сейчас находятся на хранении шестьдесят три танка Т-28?! – начал Павлов вроде бы спокойно, но к концу фразы уже громко орал: – Шестьдесят три средних трехбашенных танка прорыва! Ты слышишь, полковник, душу твою… кувалдой по копчику!.. Шестьдесят три танка прорыва!!! У нас в мехкорпусах средних и тяжелых танков кот наплакал! У нас в 20-м мехкорпусе, который должен защищать и подступы к Минску тоже, всего девяносто три танка, легких танка, и ни одного среднего, не говоря уже о тяжелых!! У нас противотанковых средств катастрофически не хватает, люди на вражескую броню практически с голыми руками бросаются, жизни свои разменивают!.. А у тебя под носом – здесь, в Минске – стоят без дела и всякой пользы шестьдесят три танка, которые, хоть и считаются устаревшими, но по своим тактико-техническим характеристикам всё ещё превосходят практически все образцы танков, имеющихся сейчас в распоряжений немцев!!! Ты понимаешь, полковник, сколько жизней наших бойцов, уже погибших при отражении немецких танковых атак, могли сохранить эти танки, если бы они были задействованы с первых дней оборонительных боев под Минском?!! Да ты… твою… тебя… и… об тебя!!!
Пока Павлов орал, не сдерживая себя в определениях столь вопиющего проявления безалаберности и головотяпства, полковник Иванин, молча стоя навытяжку, в душе вторил командующему примерно такими же словами. Ну как! Как он, ворона старая, мог забыть об этих танках?! Ну и что, что они перед войной были выведены из штатов боевых частей (в связи с расформированием тяжелых танковых бригад), числились на хранении, ожидая распределения в танковые дивизии вновь создаваемых механизированных корпусов, и поэтому в ведомостях наличия боевой техники учитывались отдельно, как бы выпадая из общего реестра? Ну и что, что эти танки сейчас считаются уже морально устаревшими, если со своей 76-миллиметровой пушкой они до сих пор превосходят по вооружению все немецкие танки, а по броне лишь немного уступают только их самому лучшему и самому мощному на сегодня Т-4 (да и то, в экранированной версии Т-28Э кроет этот самый Т-4 как тот котик кошку). Да сейчас эти танки если и не спасение в масштабе фронта – все-таки их не так много, то здесь, под Минском, они реальная боевая сила, способная, как волнолом на море, разрезать, нарушить целостность и силу волн легких и средних танков противника, накатывающих на наши оборонительные позиции и особенно в их слабые места, в стыки участков обороны наших пехотных частей. Тем более что, по своему качественному состоянию, из 63 машин, хранящихся на складе под Минском – сколько там, дай бог памяти – 19 боевых машин идут по 2-й категории, то есть как техника, бывшая или находящаяся в эксплуатации, вполне исправная и годная к использованию по прямому назначению. Так что хоть сейчас загружай боекомплект, сажай экипаж – и в бой. Еще 30 машин идут по 3-й категории, то есть требуют среднего ремонта, который можно быстро провести прямо на месте, силами Минской гарнизонной автобронетанковой мастерской. Остаются 14 танков 4-й категории, требующих капитального ремонта в заводских условиях, но их можно частью собрать из двух-трех один, а частью пустить на запчасти для ремонта остальных. То есть, как минимум, 50 мощных боевых машин, так нужных сейчас на передовой, стоят без дела в тылу, у него на складе… Да за такое сейчас, по законам военного времени… это трибунал, однозначно…
Пока начальник автобронетанковых войск фронта с посеревшим лицом осмысливал очень даже реальный приговор военного трибунала и связанные с ним возможные изменения в судьбе, командующий фронтом проорался и немного успокоился. Обвел взглядом своих подчиненных, оценил динамику изменения внешнего вида Иванина в процессе осознания вины, а также виновато-растерянно-радостный вид начальника штаба, тоже чувствующего себя виноватым, что недосмотрел, но наряду с этим и радующегося такому неожиданному прибытку мощной боевой техники. Оценил задумчивые, а в ряде случаев и отчетливо побледневшие лица остальных своих подчиненных, и решил, что планируемый им воспитательный эффект от «животворящего пинка» достигнут, люди взбодрились и заодно прочувствовали, примерили на себя вероятную тяжесть последствий дальнейшей расхлябанности и раздолбайства. Пора подводить итоги, распределять задачи и обнародовать те новые идеи, ради которых совещание и затевалось.
Павлов разрешил Иванину сесть, выдержал намеренно долгую паузу, специально давая накопиться напряжению у присутствующих, а потом нарочито неторопливо и размеренно заговорил:
– Итак, подвожу итоги совещания… Бойцы на оборонительных рубежах героически сражаются с превосходящими силами врага. Их командиры в боевых порядках не только стойко бьются в обороне, подавая пример бойцам, но и проявляют инициативу, боевую смекалку, изобретая новые способы борьбы с противником. А штаб и управление фронта не только не могут им в этом помочь, изыскивая новые пути и способы организации обороны, а также стараясь найти резервы и ресурсы для ее укрепления, но даже те ресурсы, что буквально лежат под ногами без всякой пользы, вы, товарищи, умудряетесь прое… забываете про них. Отсюда делаю выводы – штаб и управление фронта до сегодняшнего дня не выполняли своих функций по организации и обеспечению противодействия немецко-фашистским захватчикам, вторгшимся на территорию Белоруссии… Чего же тогда ждать от руководства армий и корпусов первого эшелона обороны фронта? С них тогда какой спрос?.. Хотя, тут я не совсем точен – не все в руководстве войск приграничного эшелона поддались панике и бросились отступать…
Вот тут совсем недавно полковник Иванин про 6-й механизированный корпус докладывать начал… про его оснащенность и боеготовность. А кто-нибудь из присутствующих знает, где сейчас находится этот мехкорпус и в каком состоянии? Никто не знает? Начштаба тоже не знает? Тогда довожу диспозицию. Командир 6-го механизированного корпуса генерал-майор Хацкилевич, несмотря на неудачу контрудара под Гродно, повлекшую за собой значительные потери его корпуса в живой силе и боевой технике, не поддался панике, не потерял боевой дух и не бросился очертя голову отступать, как вы все сегодня, а я еще вчера, тоже собирались поступить. Вместо этого Хацкилевич отвел механизированный корпус под Белосток, к месту его предвоенной дислокации и базам снабжения, где сейчас, используя все доступные ресурсы, в том числе отступающие мимо него от границы войска, начал создавать круговой оборонительный укрепрайон, способный при необходимости вести бои с противником в условиях полного окружения. И все это Хацкилевич сделал самостоятельно, – согласовал со мной свои действия, конечно, – но при этом обошелся без всякой помощи со стороны штаба и руководства фронта… Получается, вы, товарищи, нашим боевым командирам и не нужны совсем, они без вас справляются…
В общем, так, товарищи военачальники… Работу штаба и управления фронта с момента начала боевых действий я в целом оцениваю как неудовлетворительную… Крайнего или особо виноватого я сейчас ни искать, ни назначать не буду, хотя кое-кого… – косой взгляд на Иванина, – может, и следовало бы. Но не буду, так как понимаю, что это все не по злому умыслу и не от недостатка профессионализма – тому виной скорее сложившаяся оперативная обстановка и сопутствующие причины, а вместе с ними растерянность и чувство беспомощности. Все понимаю, сам точно такой же был совсем недавно. Но вот смог встряхнуться и вас сегодня собрал именно для того, чтобы встряхнуть, пока не поздно, иначе нас всех уже совсем скоро трибунал встряхнет. Поймите, время промахов, безалаберности, распи… недисциплинированности и расхлябанности прошло, больше у нас с вами в запасе повторных попыток нет! И поверьте, трибуналом я вас не пугаю – под трибунал мы все вместе пойдем, со мной во главе, если катастрофическую ситуацию с развалом Западного фронта взять под контроль не сможем и Минск немецким войскам оставим. Поэтому в последний раз повторяю вам то, что уже сказал в начале совещания – никакого отступления от Минска не будет, и город противнику мы просто так не сдадим, будем обороняться на его подступах до последней возможности! А если немцы все-таки прорвут нашу оборону на подступах и ворвутся в город, мы будем драться с ними в городе, за каждую улицу, за каждый дом!..
Павлов, чувствуя, что в процессе накачки подчиненных и сам начинает заводиться, прервался и глубоко вздохнул.
– Ладно, товарищи, надеюсь, все присутствующие меня поняли правильно, а теперь перехожу к изложению конкретных мероприятий по укреплению обороны на подступах к Минску и постановке индивидуальных задач…
