9

Едва мы проходим через турникет, как меня охватывает паника. Двигаться в уличной толпе, где каждый торопится по своим делам, – это одно. Но здесь-то в своем роде пропускной пункт, где пассажиры платят за билет. Я стараюсь податься назад, но обитая войлоком перекладина турникета упирается мне в бедра.

– Одностороннее движение, – говорит Ларк, хватая меня за руку. И повышает голос, чтобы было слышно сзади, где уже нарастает недовольный ропот. – Не беспокойся, туалет тут, рядом.

– Что, если… – начинаю было я, но, сдавливая руку, она заставляет меня замолчать.

– Все будет в порядке. Я расплачусь своим чипом. Просто веди себя нормально.

Бамс! Деньги! А я и не подумала об этом. Так много всяких мелочей, на которых легко попасться. Средств у меня, конечно, никаких нет, да и не знаю я, как расплачиваться и что сколько стоит.

Ларк идет впереди, чтобы показать мне, как это делается. Все просто. Имеется нечто похожее на зеркало при входе на платформу автолупа. Она поднимает на лоб очки, улыбается в это «зеркало», кокетливо поправляет свою цветочную прическу и весело объявляет:

– Два, пожалуйста!

«Зеркало» мгновенно затемняется и снова вспыхивает, считывая ее глазные импланты. Деньги переводятся по назначению, и из прорези под «зеркалом» выползают два клочка бумаги. Она шагает по коридору, ведущему на станционную платформу. Повсюду люди в форменной одежде. Среди них зеленорубашечник только один, он стоит, лениво прислонившись к стене и кусая ногти, в дальнем конце платформы. Но меня нервируют даже станционные смотрители в своих выглаженных форменных костюмах. На лацканах у них бычий глаз – знак Центра, – и пусть они лишь низшие служащие, все равно представляют власть, являющуюся моим естественным противником… в чье логово я стараюсь проникнуть.

Эш заблуждался на мой счет. Мне таки страшно.

Но я держу себя в руках, и даже искоса игриво улыбаюсь, вернее, вымучиваю улыбку, адресованную контролеру. Улыбку, долженствующую продемонстрировать непринужденность, но на самом деле скрывающую глаза на тот случай, если он вдруг ненароком что-нибудь заметит за стеклами моих очков. Он берет билет и пропускает меня.

Этот маленький успех приводит меня в восторг. Было страшно, но я справилась. Возможно, думаю я, вот это и значит быть храброй. Возможно, Эш был все же прав насчет меня.

Высоко, на манер любого первородного, вскинув голову, я прохожу за Ларк на платформу. Через несколько минут подходит автолуп, и мы садимся в вагон. Двери автоматически закрываются, и я непроизвольно вздрагиваю. Я в ловушке! Если что-нибудь пойдет не так, тут мне никакая резвость и ловкость не помогут. Но Ларк удобно устраивается на лимонного цвета сиденье, так что колени ее упираются в противоположное, цвета фуксии. Я усаживаюсь рядом, в точности копируя ее позу. Автолуп трогается, быстро набирает скорость, несется по монорельсу, ведущему от Центра к внешним кругам и свивающемуся в кольцо вокруг всего Эдема.

– Куда?.. – снова было пытаюсь я добиться ответа, но она не дает мне договорить.

– Просто смотри по сторонам. Ведь это твоя первая поездка по Эдему. Любопытно будет узнать, как он тебе. – Она поднимается и уступает мне свое место у окна.

Я гляжу в него, и мне открывается пейзаж более яркий, чем в блоке данных, проносящийся мимо меня так стремительно, что предметы почти сливаются один с другим. Замечая что-то любопытное – здание необычной формы, колыхающуюся зеленую массу водорослей, – я вынуждена изо всех сил вертеть головой, чтобы хоть что-то уловить и запомнить. Все проносится мимо. Мое тело, вся моя жизнь мчится со скоростью, о которой я и мечтать не решалась.

Виды за окном мелькают с неуловимой скоростью. На моих глазах слепящие огни внутренних кругов сменяются мягкими пастельными тонами, модные вечерние костюмы – неброской уличной одеждой, и я понимаю, что мы быстро приближаемся к внешним кругам.

Через некоторое – показавшееся долгим – время поезд замедляет свой безудержный полет и спускается на уровень земли. Силуэты вновь превращаются в человеческие фигуры, перестают сливаться.

Оказавшись в круге развлечений, ближайшем к моему дому, я заметила, что люди в основном ходят парами или порой случайно образовавшимися, беспорядочными группами. По виду все друг с другом знакомы и, независимо от возраста, принадлежат одному и тому же кругу. Люди перетекают из одной группы в другую. И все без исключения улыбаются, смеются – счастливые люди.

Здесь, в этом тусклом внешнем круге, люди либо идут по улице тесными рядами, либо совершенно поодиночке. Ряды выглядят как строй, сплоченный и дисциплинированный. Не то чтобы на людях была совершенно одинаковая одежда, но однообразие внутри каждого отряда явно угадывается. В одном – все в черной обтягивающей глянцевой одежде, поверх которой что-то вспыхивает металлическим блеском, трудно сказать что – то ли застежки-кнопки, то ли звенья кольчуги, то ли даже какое-то оружие. Другая группа как будто составлена из людей, похожих на фантастического человека-змею, которого я видела в клубе «Тропический лес». Подобно жителям какого-то мирного (хоть и дикого, первобытного) царства, здешний люд сбивается в удивительные стаи: птицы с кошками, волки с овцами.

А между ними бредут одиночки. Большинство из них идет, ссутулившись, полностью погрузившись в себя, тщательно избегая общения с другими.

Имеются, однако же, и редкие исключения. По мере приближения автолупа к конечной остановке я начинаю замечать отдельных мужчин (а в одном случае и женщину), которые по виду своему вполне могли принадлежать даже к группе тех, одетых в черное. У них прямая осанка, уверенный шаг, во всем облике угадывается вызывающее высокомерие. Они шествуют, как хозяева Земли.

Автолуп уже почти остановился, когда я увидела его – молодого человека, ненамного старше меня, с блестящими каштановыми волосами и резкими, твердыми чертами лица. Телосложением он не так силен, как другие одиночки, но, судя по виду, это его совершенно не волнует, он совершенно уверен в себе и готов ответить на любой вызов, какой мир бросит ему. На миг он поворачивается ко мне лицом, и я вижу, что от уголка его левого глаза через всю скулу тянется шрам в форме полумесяца. Я откидываюсь назад, чтобы он меня не заметил. Но он смотрит только на поезд. Через мгновенье мы въезжаем под дебаркадер и останавливаемся у крытого перрона.

Ларк вскакивает на ноги, вид у нее явно возбужденный.

– Пошли! – говорит она и тянет меня к двери. Вместе с нами поднимается еще только одна пара. Несколько пассажиров, направляющихся во внутренний круг, походят на туристов.

– Уверена, что это отряд «Смертоносная ночь», – манерно говорит одна дама своей роскошно одетой подруге. – Видишь вон тот шикарный образец? Это самка Ягуара. Говорят, однажды она убила за одну ночь пятерых мужчин.

– Я слышала, что там было четверо мужчин, женщина и ребенок, – возражает ее спутница, плотоядно вздрагивая. Обе негромко хихикают, прикрывая ладонью рот.

Одно дело хоть и бурная, но цивилизованная жизнь внутренних кругов, но Ларк, похоже, хочет втянуть меня в водоворот опасностей и мир странных людей?

– Ты мне доверяешь? – спрашивает Ларк, видя мои явные колебания.

Я на секунду задумываюсь, и в этот миг в сознании у меня возникает образ мамы.

– Не доверяй никому, кроме членов семьи, – сказала бы она. – На кону – твоя жизнь.

– На все сто процентов, – твердо отвечаю я.

Ларк улыбается и ведет меня в путешествие по внешним кругам.

Что сказать об этой ночи? Сказать, что ничего подобного раньше мне переживать не приходилось, не имеет никакого смысла. Мне ведь вообще ничего не приходилось переживать. Сказать, что я даже вообразить себе такое не могла? Но я слишком мало знала про мир, про людей, про то, что такое удовольствие, чтобы вообще что-то себе представлять.

– Благоразумной девушке здесь ничто не грозит, – говорит Ларк, шагая рядом со мной по тускло освещенным улицам. – Люди здесь неплохие. Просто живут бедно. Большинству и в голову не придет обидеть кого-то. То есть, пока ты не начинаешь совершать ошибки.

А я наверняка могу наделать кучу ошибок. Например, члены одного отряда, по словам Ларк, набросятся на меня, если я сплюну в их присутствии. Ну, тут мне беспокоиться не о чем. Пусть даже воспитана я не безупречно, но во рту у меня всегда сухо, даже слишком. Члены другого отряда требуют, чтобы при их виде прохожие немедленно останавливались и поворачивались спиной.

– У них считается, что смотреть им в глаза – значит не доверять, а это тяжкое оскорбление. А поворачиваясь спиной, ты тем самым выражаешь им доверие. И никто тебя не тронет.

Без нее я бы пропала. Как и в прошлый раз.

Она ведет меня в клуб – место одновременно тихое и дикое. Никто не танцует. Имеются кабинки и столы, укромные, задернутые шторами ниши. Люди пьют горький черный кофе (или, насколько можно судить, синтетический кофеин, разведенный в какой-то жидкости) и слушают оратора, произносящего с возвышения замысловатые, глубокомысленные и, на слух, подстрекательские речи. Я не вполне его понимаю, но говорит он о свободе и независимости, о бескрайних открытых пространствах так, что у меня сердце заходится. Мы садимся в кабинке и вслушиваемся в разговоры присутствующих. У каждого свое мнение. Голоса становятся громче. Напряжение нарастает. Кто-то швыряет в кого-то стулом с воплем:

– Лучше быть убитым, чем обманутым!

Мгновенно возникает потасовка, которую пресекают двое здоровенных вышибал, сплошь покрытых татуировкой в виде листьев папоротника. Они вытаскивают драчунов из клуба. И все возвращаются к спорам обо всем на свете.

Все это удивительно.

У меня по коже мурашки бегают от возбуждения, а может, от кофеина, когда Ларк расплачивается и выводит меня наружу.

– Погоди, мне здесь так нравится! – протестую я. Это как раз по мне – захватывающий спектакль, которым можно наслаждаться, не участвуя в нем напрямую. Никому нет дела до того, что я ни на кого не смотрю и не ввязываюсь в споры. Все слишком поглощены ходом собственных мыслей, слишком влюблены в звучание собственных голосов, чтобы еще и на меня обращать внимание. Для меня это как занятия в школе – урок по поведению в обществе.

– Тут много таких мест, есть и получше. Теперь, когда мы достаточно подзарядились, пора потратить энергию.

Я не понимаю, о чем она говорит, но вскоре, когда мы оказываемся в каком-то складском помещении, оформленном под джунгли, все становится ясно. Тут почти все не так, как в клубе «Тропический лес». Различия бросаются в глаза. Там – исключительно декор и стиль, производящий определенное впечатление. Здесь все настолько приближено к реальности, насколько это вообще возможно на нашей мертвой планете. Кажется, будто оформители разбили лес, где растут подлинные, до Гибели Природы существовавшие, первобытные деревья, лес, пропитанный терпкими почвенными мшистыми запахами, оплетенный лозами с острыми ядовитыми шипами, полный визжащих диких существ, хватающих тебя за щиколотки. Все это кажется захватывающе опасным – и совершенно подлинным.

Внутри темно, в небе покачивается искусственная луна во второй четверти, но я вижу людей, мечущихся в открытом пространстве, ищущих укрытия.

– Где мы? – спрашиваю я.

Ларк смотрит на меня горящими глазами.

– В первобытном мире, – говорит она и протягивает мне бутафорское ружье.

Весь следующий час мы действуем как напарники, которые, продираясь, словно семейство обезумевших обезьян, через заросли, обстреливают лазерными лучами своих противников. Это битва человека с человеком, но также человека с природой. Джунгли сохраняют нейтралитет. Искусственные змеи впиваются нам в щиколотки, бьют электричеством, на несколько минут выводят из строя наше оружие. Лишь только мы собираемся записать очко в свою пользу, как нас швыряют на землю роботы-ягуары.

Под конец Ларк выходит из игры, да и почти все остальные тоже. Я остаюсь одна против трех явно опытных игроков в одинаковой форме. Лишившись Ларк, прикрывающей меня с тыла, я взбираюсь на высокое дерево и вырубаю их огнем с расстояния в тридцать футов.

Я тяжело дышу, обливаюсь потом, выбилась из сил… и я совершенно счастлива.

– О, Ларк, – говорю я, кубарем скатившись со своего искусственного дерева, – это замечательно, просто замечательно! Спасибо тебе большое!

Она на мгновение приникает ко мне, потом отстраняется.

– Ночь еще длинная, – говорит она со своей обычной лукавой ухмылкой. А я даже вообразить не могу, что еще меня ожидает. Танцы? Скачки? Единоборства?

Все оказывается совершенно не так. Гораздо лучше.

Заброшенная башня, сплетенная из морских водорослей.

– Сюда уже много лет никто не заглядывал, – говорит Ларк. – Мой папа ремонтировал насосную систему, но закончить не успел – ремонтные работы остановили. А я стащила его электронный ключ. – Раздается щелчок, и она открывает скрипнувшую на проржавевших петлях дверь.

Внутри царит кромешная темнота. Я инстинктивно пячусь назад, но Ларк тянет меня за собой, во тьму и закрывает за собой дверь.

– Электричество давно отключили, – говорит она, – но дорогу я знаю. – Голос ее – как маяк в ночи. Я пытаюсь нашарить ее руку, но не могу дотянуться.

– Ты где? – окликаю я, и ее голос доносится откуда-то издалека.

– Иди прямо вперед, – командует Ларк. Голос отдаляется еще больше. Я не имею представления ни о размерах помещения, ни о его форме, ни о том, что здесь может находиться.

– Ты где? – повторяю я. Чувствую себя беспомощной, заблудившейся. – Подожди меня!

Она смеется, негромко, от души.

– Все в порядке, тебе не о чем волноваться. Просто иди вперед.

– Но я ничего не вижу! – А что, если споткнусь обо что-то или в расселину угожу, или зеленорубашечник в темноте затаился? Я не могу двинуться с места.

– Ты мне доверяешь? – задает Ларк старый вопрос.

Ну да, да, доверяю. Пусть людей я почти не знаю, но сердце подсказывает, что Ларк никогда не сделает мне ничего дурного. Я набираю в грудь побольше воздуха и ступаю в непроглядную тьму.

Шагаю осторожно, неуверенно, но в конце концов нащупываю вытянутыми руками пальцы Ларк, они сплетаются с моими, как виноградные лозы. Ни зги не видно, но я почти ощущаю, что она улыбается.

– А теперь наверх! – говорит она и помогает мне нащупать ступеньки какой-то лестницы.

Мы поднимаемся бесконечно долго, на сотни и сотни футов. Есть в этом подъеме что-то сюрреалистическое. Мы не говорим ни слова, но я чувствую прямо над собой ее дыхание, слышу, как скользят по металлическим ступеням ее подошвы. Когда не видишь вокруг себя решительно ничего, кажется, будто все происходит во сне. А Ларк, паря где-то наверху, увлекает меня дальше и дальше, бог весть куда.

Наконец, вечность спустя, подъем прекращается, я слышу скрежет металлического замка, и откуда-то сверху на Ларк вдруг падает слабый отблеск света. Она поднимается на последнюю ступеньку лестницы, переходит на площадку, я следую за ней, и передо мной открывается весь Эдем. Бледно-зеленые концентрические круги расходятся от мерцающего ока Центра за пределы видимости. Я ощущаю себя самим Экопаном, взирающим на то, что осталось от человечества.

– Как ты разыскала это место? – спрашиваю я и, не дождавшись ответа, добавляю: – И вообще что могло понадобиться девушке из внутреннего круга в этих трущобах?

Мы далеко от нашего домашнего круга, и хотя темнота, а особенно высота придают разбегающимся прямо под нами улицам некоторую таинственность, все равно можно различить и убожество, и захудалость строений, и оглядчивую робость в движениях пешеходов.

– Когда-то я здесь жила.

У меня челюсть отваливается от изумления. Да, я знала, что примерно в десятилетнем возрасте Ларк переехала в другой район. Когда она поступила в школу «Калахари», «поводырем» ей на новом месте назначили Эша. Он мне рассказал про нее в тот же вечер, а потом продолжал рассказ изо дня в день. Но я думала, что она просто перебралась из одного внутреннего кольца в другое, поглубже. В этом не было ничего особенно необычного. Но переезд из внешних кругов вовнутрь, да еще так глубоко, – дело неслыханное.

Вспоминаю, что ее появление в нашем элитном круге вызвало некоторое волнение. Эш говорил мне, что иные из его одноклассников не хотят приглашать ее на празднование своих дней рождения, а родителей ее всячески сторонятся. Даже мой собственный папа однажды за ужином во всеуслышание выразил сомнение, стоит ли Эшу поддерживать дружеские отношения с девушкой столь низкого, как он выразился, происхождения.

Это был не самый отдаленный внешний круг, но близкий к тому – может быть, находящийся в двух кольцах от трущоб пограничного. Я и представить себе не могла, что Ларк жила здесь.

Она бегло пересказала мне свою историю. Не знаю уж, удалось ли мне – я честно пыталась – вполне скрыть удивление, или, Боже упаси, отвращение. Она происходила из трудовой, работящей семьи, жившей в одном из многоэтажных домов этого района. Кое-как на пропитание ее родители наскребали и были счастливы. Проблемы, конечно, возникали. Порой вырубалось электричество, или вода приобретала ржавый оттенок. Бывало, зеленорубашечники уволокут кого-нибудь из соседей. Однажды Ларк даже обнаружила у своего подъезда труп.

– Но в общем ничего страшного. Знаешь, кто тебе друг, а кто нет. И все умеют хранить секреты.

Еще она рассказала мне, как однажды ее отец, ремонтируя трубопровод, пролегающий глубоко под башней, на что-то наткнулся.

– По профессии он был ремонтный рабочий, трубы укладывал, клапаны чинил. И вот в один прекрасный день он… на что-то наткнулся.

– На что? – естественно, полюбопытствовала я.

Ларк пожала плечами.

– Не хотел говорить. Никому, даже своему начальнику. Но ему удалось пробиться к кому-то из начальства в Центре, и вот там он рассказал о своей находке, и почти сразу получил работу в городском управлении по планированию, и мы переехали во внутренний круг.

– Ну и что же такого он все-таки нашел?

– Понятия не имею. Сказал ровно столько, чтобы понять, отчего наша судьба столь внезапно переломилась. И при этом ясно дал понять, что его жизнь будет зависеть от того, насколько он умеет держать язык за зубами. А потом… – Она сдвинула брови. – Года два спустя я заговорила на эту тему, и мне показалось, что он вообще начисто все забыл. Утверждал, будто получил повышение, потому что придумал какой-то новый тип клапана-автомата и на людей в Центре это произвело такое впечатление, что статус его разом переменился.

– Может, ему и впрямь хотелось в это верить, – предполагаю я. – А может, он просто защищал вас.

– Может быть, – говорит она, встряхивает головой, и ее сиреневые волосы рассыпаются по щекам. – Но хватит об этом. Я привела тебя сюда ради этого вида. Посмотри наверх.

Я настолько увлеклась расположенным внизу городом, который мечтала увидеть всю свою жизнь, что даже не взглянула на небо. Теперь я подняла голову следом за Ларк и застыла от изумления. Башня из водорослей спиралью взмывает вверх, заканчиваясь острым шпилем, а там, дальше… вселенная!

Я нащупываю в кармане принесенную с собою старинную фотографию. Звезды здесь, во внешнем круге, кажутся намного ярче. Из своего двора я вижу только неясно светящиеся на небе шляпки гвоздей. Быть может, так кажется оттого, что город сияет огнями. Пронзительный земной свет – слишком тяжелое испытание для этих далеких небесных огней.

– Фантастика, – ошеломленно выдыхаю я. Звезды образуют узоры, прежде мною не виденные. В книгах по древней истории я читала про то, что люди некогда дали созвездиям имена: Медведица, Дракон, Рак. Мне даже кажется, что я едва ли не улавливаю форму наугад разбросанных мерцающих точек.

– Это Орион, охотник, – поясняет Ларк, указывая на линию из трех, действительно образующих охотничий пояс звезд, затем кивает на его звездный меч. – А это Большая Медведица. – Она опускается на прохладную, мягкую землю и, закинув руки за голову, глядит в небо. Кажется только естественным прилечь рядом с ней, что я и делаю, чувствуя тепло ее тела.

– Мой папа любит звезды, – говорит она. – Он мне все про них рассказал – названия, формы, орбиты. Их мне больше всего не хватало, когда мы переехали во внутренний круг. Из нашего дома виден только краешек неба. Вот я и прихожу сюда при любой возможности – посмотреть на звезды, подумать, помечтать.

– И о чем же ты мечтаешь? – спрашиваю я. Ощущение такое, будто я плыву по волнам счастья. Жизнь не может быть прекраснее.

– Да мало ли о чем. О том, как выбраться из Эдема. Погулять по настоящему лесу. Жить при власти, которая не врет постоянно…

Я поворачиваюсь, и мое дыхание касается ее щеки.

– Ладно, про последние слова забудь. Об этом завтра можно поговорить. – При слове «завтра» я чувствую некоторое головокружение. Хочется, чтобы этих «завтра» была тысяча. Десять тысяч «завтра». – В этом круге я делаю кое-что вместе кое с кем. То, что позволяет обустроить местечко вроде этого, где можно укрыться. Но ты об этом сейчас не беспокойся.

Сейчас я вообще ни о чем не склонна беспокоиться.

– А ты о чем мечтаешь? – спрашивает Ларк.

– О том, чтобы найти кого-нибудь, – немедленно откликаюсь я. – Кого-нибудь, кому я смогу верить, кто до конца сделает меня самой собою. – Я прикусываю губу и вспыхиваю до корней волос. – Глупости, конечно, понимаю. Просто у меня никогда никого не было. Ни того, кого выбрала я, ни того, кто выбрал меня.

Ларк перекатывается ко мне, приподнимается на локте, глядит мне прямо в глаза и торжественно произносит:

– Я тебя выбрала.

Затем медленно наклоняется и касается меня губами. Ее сиреневые волосы рассыпаются по нашим лицам, и сквозь них я вижу сияющие звезды. О Боже, они вращаются! Они танцуют…

Дома той ночью – тем утром – я лежу в постели без сна и покоя. Не знаю, что и чувствовать, а в голове роятся сотни самых противоречивых мыслей. От восторга я перехожу к тревоге, от нее к страху и вновь – к восторгу. Перед тем как распрощаться, я отдала Ларк свое сокровище, старинное изображение звездного неба над огромной пропастью, фотографию, сделанную непосредственно перед Гибелью Природы. Вспоминаю, что, взглянув на нее, она слегка нахмурилась.

– Что-нибудь не так? – спросила ее я.

– Не знаю. Она напоминает мне… что-то. Не могу понять, что именно. Подумаю и завтра скажу.

Завтра.

Наконец я засыпаю.

Должно быть, и часа не прошло, как мама будит меня, трясет за плечи, громко шепчет прямо в ухо:

– Вставай! Надо уходить! Живо!