Глава 61
Д'Агоста с Пендергастом вышли на широкую площадь перед железнодорожной станцией Кремоны. Близился полдень, пригревало солнце, и ветер шевелил листья деревьев. Пендергаст направился в лабиринт узких улочек, из которого старый город вырастал, будто праздничный букет средневековых краснокирпичных зданий. Фэбээровец быстро шагал по проспекту Гарибальди, и полы черного пиджака трепетали на ветру, словно крылья.
Покорно вздохнув, д'Агоста поспешил следом. Пендергаст даже не думал сверяться с путеводителем. В поезде он почти всю дорогу рассказывал о мраморных каменоломнях в Карраре: мол, по воле судьбы вышло так, что крупнейшее в мире месторождение белого мрамора находится всего в нескольких десятках миль вниз по реке от родины Ренессанса; флорентийские скульпторы могли выбирать не только между зеленым и черным цветами материала для творчества. Однако стоило д'Агосте заикнуться, почему Пендергаст выбрал именно достопримечательности Кремоны, напарник ловко ушел от ответа.
– Ну а дальше-то что? – пробурчал д'Агоста чуть грубее, чем собирался.
– Выпьем кофе. – Пендергаст подошел к стойке уличного кафе. – Due caffe, per favore.
– С каких пор вы полюбили кофе? Я думал, вы поклонник зеленого чая.
– Обычно – да. Но Рим или Кремона – случай особый...
Подали кофе – в обычных маленьких чашечках для эспрессо. Пендергаст взболтал свою порцию и махом выпил на итальянский манер. Д'Агоста же смаковал напиток, стараясь поймать взгляд напарника.
– Дорогой Винсент, не сочтите, что я навеваю мистический флер. Просто иногда полицейская работа не терпит обсуждения версий. Они могут начать жить собственной жизнью; ты словно надеваешь розовые очки и видишь правду там, где в реальности – ложь. Вот потому-то я не решаюсь обсуждать версии заранее, особенно с теми, чье мнение я глубоко уважаю, например, с вами. Сначала я хочу добыть факты. Видите, я даже не спрашиваю, есть ли версии у вас.
– Так у меня их и нет.
– О, к вечеру их у вас будет хоть отбавляй! – Пендергаст положил на стойку монетку в два евро. – Первая остановка – палаццо Коммунале, блестящий образчик средневековой архитектуры. Там есть замечательные мраморные каминные полки работы Педони.
– Н-да, увидеть полки Педони – и умереть.
Пендергаст улыбнулся.
Через десять минут они вышли на центральную площадь, над которой возвышалась башня огромного собора.
Пендергаст указал на строение:
– Говорят, это высочайшая средневековая башня в Италии. Ее возвели в тринадцатом веке, а высотой она равна тридцатитрехэтажному небоскребу.
– С ума сойти.
– А вот и палаццо Комунале. – Напарники вошли в большой кирпичный дворец без украшений, поднялись по лестнице и попали в пустую маленькую комнату. Яркий, как на киноплощадке, свет давала венецианская люстра невероятных размеров. Прямо под ней покоился стеклянный ящик, у которого дежурил вооруженный охранник.
Под стеклом д'Агоста увидел шесть скрипок.
– Ага, – произнес Пендергаст. – Вот и Салетта-деи-Виолини.
– Скрипки?
– Перед нами история скрипки. А заодно и история музыки в миниатюре.
– Вон оно что, – произнес д'Агоста, и в его голос закралась нотка сарказма. Пендергаст просто не в состоянии сразу перейти к сути дела.
– Первая изготовлена Андреа Амати в тысяча пятьсот шестьдесят шестом году. Кстати, скрипка, на которой играет Констанс, тоже работы Амати, только много хуже по качеству. Те две, что рядом, сделаны сыновьями мастера, а вон та – его внуком. Следующая создана Джузеппе Гварнери в тысяча шестьсот восемьдесят девятом году. – Пендергаст сделал паузу. – А вон та, последняя, изготовлена Антонио Страдивари в тысяча семьсот пятнадцатом году.
– Я про него фильм видел.
– Страдивари – знаменитейший мастер. Он изобрел современную скрипку и за всю жизнь сделал одиннадцать сотен инструментов, из которых уцелело чуть более полутысячи. И хоть шедеврами считаются все скрипки мастера, был период, когда он создавал инструменты исключительные по своему звучанию. Этот период называют золотым.
– Ясно.
– Имя Страдивари окутано тайной. По сей день никто не разгадал секрет его совершенной скрипки. Свои методы и формулы маэстро хранил в уме и никогда не записывал. Бесценные секреты ремесла он передал сыновьям, которым оставил и мастерскую, но когда они умерли, тайна ушла вместе с ними в могилу. С тех пор скрипки Страдивари многократно пытались скопировать, находились ученые, стремившиеся воссоздать тайные формулы... Увы, они так и остались загадкой.
– А скрипки, наверное, стоят кучу бабок.
– Не так давно хорошую скрипку Страдивари можно было купить за пятьдесят – сто тысяч долларов. Однако переобогащение разрушило скрипичный рынок, и теперь за Страдивари высочайшего качества придется выложить десять миллионов, а то и больше.
– Ни хрена себе!
– Лучшие из инструментов Страдивари вообще бесценны, особенно те, что он изготовил в золотой период, на пике мастерства. Нам под силу отправить экспедицию на Марс, построить машину, которая производит триллион вычислений в секунду, мы умеем расщеплять атом, но до сих пор не создали скрипки лучше той, что смастерил человек на обыкновенном верстаке три века назад!
– Ну, Страдивари же был итальянец.
Пендергаст тихонько рассмеялся.
– Есть одна забавная деталь. Чтобы скрипка Страдивари не утратила звучания, на ней надо играть. Лежа в ящике, инструмент умрет.
– А что с этими?
– По меньшей мере раз в неделю их вынимают, чтобы поиграть. Кремона по-прежнему центр скрипичного ремесла, и мастеров, готовых играть, здесь хватает.
Лабиринтом коридоров и лестниц напарники выбрались в боковой переулок позади дворца и на минуту задержались, пока Пендергаст скрупулезно проверял проходы между окрестными зданиями. Затем фэбээровец очень быстро повел д'Агосту улицами, искривленными, как никакие другие. Полдень выдался солнечный, но кирпичные и каменные дома теснились так плотно, что во многих местах было совсем темно. Пендергаст то и дело заглядывал в дверные проемы или промежутки между домами.
– Что происходит? – не выдержал д'Агоста.
– Предосторожности, Винсент. Обычные предосторожности.
Наконец по улице, настолько узкой, что по ней едва можно было проехать на велосипеде, друзья зашли в тупик, в котором расположилось нечто похожее на заброшенный магазин. Листовое стекло, грубо вмонтированное в средневековую арку, покрывали трещины, заклеенные клейкой лентой и забитые грязью, словно эпоксидной смолой. Вход закрывала железная решетка, такая ржавая, что казалось, будто ее не трогали веками.
Просунув руку через решетку, Пендергаст потянул за шнурок. Внутри магазина зазвенел колокольчик.
– Думаю, ваша версия не распадется, – сказал д'Агоста, – если вы объясните, к кому мы пришли.
– Это лаборатория и мастерская il dottor Луиджи Спези – одного из крупнейших в мире специалистов по скрипкам Страдивари. Он сам похож на человека эпохи Возрождения: ученый, инженер и музыкант. Его копии скрипок Страдивари – одни из лучших. Но предупреждаю: доктор слегка со странностями.
Пендергаст еще раз потянул за шнурок, и за дверью прогремел голос:
– Non lo voglio. Va'via!
Агент ФБР позвонил снова – настойчивее.
За стеклом материализовалась смутная фигура: сутулый человек огромного роста в кожаном фартуке с криком размахивал руками:
– Che cazz! Via, ho ditto!
Пендергаст достал визитку, что-то черкнул на обороте и просунул карточку в почтовую щель. Прочтя послание, хозяин мастерской мгновенно притих. Он посмотрел на Пендергаста, потом снова на карточку и принялся открывать дверь и поднимать решетку. На то, чтобы впустить посетителей, у мастера ушла минута.
Д'Агоста с любопытством оглядел мастерскую: повсюду на стенах были развешаны детали скрипок – готовые и только что начатые. В воздухе приятно пахло опилками, лаком, маслом и клеем.
Хозяин уставился на Пендергаста, словно на призрака, потом извлек из кармана фартука присыпанные древесной стружкой очки.
– Итак, Алоизий Пендергаст, доктор философии, – сказал он на почти безупречном английском. – Вы заинтересовали меня. Так чего же вы хотите?
– У вас найдется местечко, где можно поговорить?
Спези отвел гостей в просторную заднюю комнату. Там указал на длинную скамейку, а сам взгромоздился на край стола и, скрестив руки, вперил в д'Агосту и Пендергаста пристальный взгляд.
Доктор не стал впускать их за дверь из нержавеющей стали в дальней стене. Дверь смотрелась совершенно ни к месту; через небольшое оконце в ней д'Агоста разглядел сверкающую белизной лабораторию: полки с компьютерным оборудованием и электронно-лучевые трубки, купавшиеся во флуоресцентном свете.
– Спасибо, что согласились принять нас, доктор Спези, – начал Пендергаст. – Знаю, вы очень занятой человек, и, поверьте, мы не станем попусту тратить ваше время.
Успокоившись, хозяин слегка кивнул.
– Это мой напарник, сержант Винсент д'Агоста из полиции Саутгемптона, штат Нью-Йорк.
– Очень приятно. – Мастер подался вперед и с неожиданной крепостью пожал им руки.
– Предлагаю обмен информацией, – сказал Пендергаст.
– Слушаю вас.
– Вы рассказываете все, что знаете о секретах Страдивари. Я же передаю вам сведения о скрипке, которую упомянул в записке. Вашу информацию я, естественно, сохраню в тайне: я не стану ее записывать или кому бы то ни было передавать. Кроме нас, о ней будет знать только мой напарник, человек исключительно благоразумный.
В глубоких серых глазах доктора отразилось напряженное размышление. Д'Агосте даже показалось, что в его душе идет борьба. Наконец Спези сдержанно кивнул.
– Что ж, прекрасно, – произнес Пендергаст. – Не могли бы вы ответить на некоторые вопросы о вашей работе?
– Сперва – скрипка. Как, откуда...
– Всему свое время. Синьор доктор, скажите, как получается, что скрипки Страдивари звучат столь идеально?
Спези, осознав, что перед ним вовсе не шпион конкурентов, расслабился.
– Это не секрет. Я бы сказал так: их звук очень живой, очень интересный. И более того, в нем сочетаются темное и светлое – баланс между высокой и низкой частотой. Он рождает тон богатый и в то же время чистый. Он сладок, как мед. Конечно, не все инструменты маэстро звучат одинаково: у одних звук полнее, у других – скуднее, а то и резче. Некоторые скрипки звучат совсем слабо. Иные пережили такое количество реставраций, что их уже нельзя назвать подлинными. Только шесть скрипок сохранили родную шейку – ведь если инструмент уронить, ломается именно шейка. Однако десять или двадцать инструментов звучат почти идеально.
– Потому что?..
– Потому что, – улыбнулся Спези, – тут и начинается самое интересное.
Доктор подошел к металлической двери и распахнул ее. В лаборатории оказались две рабочие станции на жестких дисках и полки с цифровыми сэмплерами, уплотнителями и ограничителями, стены и потолок покрывала акустическая пена.
Спези впустил гостей и запер за ними дверь. Включив усилитель, он подтянул рычажки на микшерном пульте. На стенах низко зажужжали базовые колонки.
– Первый настоящий научный тест над скрипкой Страдивари провели пятьдесят лет назад. Ученые подвесили звукогенератор к мосту скрипки и, заставив его вибрировать, замерили амплитуду колебаний. Право, тест абсурден, потому что не в силах заменить живую игру. Но даже такое недалекое испытание показало невероятные результаты: амплитуда составила от двух до четырех тысяч герц, а это ни много ни мало частота, к которой человеческое ухо наиболее восприимчиво. Позднее высокоскоростные компьютеры позволили воспроизвести процесс игры в реальном времени. Сейчас я представлю пример.
На клавиатуре сэмплера доктор выбрал аудиосэмпл и послал его на микшер. Комнату наполнили сладостные звуки скрипки.
– Яша Хейфец, каденция концерта Бетховена для скрипки. Он играет на «Мессии».
На мониторе заплясала сложная последовательность линий.
– Это анализ частоты от тридцати до тридцати тысяч герц. Только посмотрите, какое богатство низкочастотных звуков! Они – темнота, звучность. И взгляните на промежуток между двумя и четырьмя тысячами... Видите, какая живость и сила! Вот что наполняет звучанием концертные залы.
Какое отношение все это имело к Балларду и убийствам, д'Агоста не понял. Не понял он, и что такого написал Пендергаст на обороте визитки (которую Спези по-прежнему сжимал в руке).
– А вот высокие частоты. Видите, как они прыгают, мерцают, будто пламя свечи? Тонкие и мимолетные, эти перепады придают звучанию хрипотцу, трепет.
Пендергаст кивнул.
– И все же в чем секрет, синьор доктор?
Спези выключил музыку.
– Секретов уже не осталось. Их был целый набор; некоторые мы разгадали, другие – нет. Мы знаем, как Страдивари делал инструменты – компьютерная томография позволяет построить трехмерную модель. Нам известны и дизайн деталей, и даже тип древесины. Создать точную копию для нас не проблема.
Спези вновь обернулся к клавиатуре, нажал несколько клавиш, и на экране появилось изображение изящной скрипки.
– Вот. Совершенная копия «Харрисона», до последней трещинки и царапинки. Я смастерил ее за полгода еще в начале восьмидесятых. – Спези грустно улыбнулся. – Но звучит она просто кошмарно. Настоящий секрет, видите ли, заключался в химии. Особенно в составе раствора, в котором Страдивари вымачивал дерево, и в рецепте лака. Их я и пытался разгадать.
– И что?
– Странно, почему-то я вам доверяю... – помедлив, произнес Спези. – Страдивари покупал дерево, которое заготавливали у подножия Апеннин и неочищенным сплавляли по рекам По или Адижа. Дойдя до Венеции, оно хранилось в отстойниках. Поставщики поступали так исключительно ради своего удобства, но тошнотворные грязные воды в корне меняли свойства материала – они раскрывали его поры. Когда дерево попадало в мастерскую, Страдивари не сушил его, а сразу начинал вымачивать в растворе собственного приготовления. Насколько я знаю, это была смесь буры, морской соли, фруктовой смолы, кварца и других минералов, а также цветного венецианского стекла. Проходили месяцы, если не годы, пока дерево впитывало все эти элементы. Как они влияли? Удивительно, сложно, чудесно! Они сохраняли: бура уплотняла древесину, делала ее тверже и жестче. Кварцевая мука и стекло предохраняли ее от древоточцев, а заодно заполняли собой полости, придавая звучанию великолепную чистоту. Фруктовая смола защищала от грибка. Разумеется, настоящий секрет состоял в пропорциях, которые, господин Пендергаст, я вам не открою.
Фэбээровец кивнул.
– Я успел сделать сотни скрипок из дерева, которое заготовил таким образом. Я менял пропорции веществ, менял сроки вымачивания, и звук инструментов получался высокий и чистый. Но он был груб. Чего-то все равно не хватало. Чего-то, что ослабило бы вибрации и обертоны.
Доктор помолчал.
– Вот эту проблему и решил гений Антонио Страдивари. Маэстро изобрел особый лак.
Спези перебрал несколько окон меню на компьютере, и на экране возникла черно-белая картинка – сильно изрезанный ландшафт, похожий на изображение горной гряды.
– Это лак Страдивари под электронным микроскопом, тридцатитысячекратное увеличение. Видите, слой не гладкий, каким его видит невооруженный глаз. Нет, миллиарды микроскопических трещинок поглощают и смягчают грубые вибрации и резонанс во время игры. Вот он – истинный секрет скрипок Страдивари. Проблема в том, что состав лака невероятно сложен: там и вареные насекомые, и органические и неорганические вещества. Анализ провести невозможно – для проб у нас чересчур мало лака. Его нельзя соскрести с поверхности скрипки – инструмент погибнет. Но даже если взять худшую скрипку Страдивари, все равно ничего не выйдет, потому что такие инструменты были экспериментальными, а состав лака постоянно менялся. Убить пришлось бы скрипку именно золотого периода. Еще понадобилось бы проникнуть внутрь самой древесины, чтобы исследовать состав раствора, а потом и область контакта дерева с лаком. Вот потому-то мы и не можем узнать точно, как творил Страдивари.
Доктор отошел от экрана.
– И даже заполучи мы все рецепты, это не гарантировало бы успех. Страдивари, зная то, чего не знаем мы, умудрялся создавать и весьма заурядные скрипки. Были ведь и другие условия, благодаря которым на свет рождались великие инструменты – и эти факторы не подчинялись гению маэстро. Взять хотя бы качество древесины.
Агент ФБР кивнул.
– Ну, господин Пендергаст, я рассказал все, что мог. – Глаза Спези лихорадочно загорелись. – Пришло время для этого. – Раскрыв кулак, он разгладил визитку Пендергаста. И только сейчас д'Агоста сумел прочесть, что написал на ней фэбээровец:
«Грозовая туча».
