– Не успею я домой к девяти тридцати, – вот первые слова, которые услышал Эрхард. Не сразу он понял, что Пондюэль спас ему жизнь. В одной руке у Пондюэля была пластиковая удавка, в другой – складной нож. – По-моему, тот марикон больной на всю голову… Почему он хотел тебя убить? – спросил Пондюэль.

Эрхард жадно ловил ртом воздух; что-то мокрое катилось по его лбу. Он ощупал горло, свободное от удавки.

– Т-твоя машина, – с трудом хрипел он.

– Ты мой должник, старый псих. Кстати, там остались восемьсот семьдесят пять евро, которые ты мне заплатил.

– Где ты был?

Пондюэль объяснил. Ему надоело ждать, и он собирался уехать, но потом увидел, как Хуан Паскуаль несется прямо на Эрхарда. Он специально гудел, чтобы предупредить Эрхарда. Он не понимал, что происходит, но ему стало не по себе. Он решил подняться наверх, чтобы посмотреть, что там, но заплутал и вышел не в том месте. Правда, вовремя – увидел, как Паскуаль, которого Пондюэль назвал «бешеным придурком», волочит Эрхарда вниз по склону. Сначала Пондюэль решил, что Паскуаль собирается уехать вместе с Эрхардом; он поспешил вниз, собираясь перегородить путь фургону. Потом он увидел, что Паскуаль направился к его «лексусу». Взбешенный Пондюэль подобрал большой камень и обежал машину с другой стороны, собираясь ударить придурка по голове. Но Паскуаль его опередил: он включил передачу и толкнул машину вниз. Пондюэль ударил его камнем, но Паскуаль бросился на него, как разъяренный бык. Ему удалось дважды сбить Пондюэля с ног. В конце концов Пондюэль столкнул Паскуаля с утеса. Тот ударился головой и сразу отключился. Тогда Пондюэль побежал за машиной, надеясь спасти ее… То есть, конечно, спасти Эрхарда.

– Успел в последнюю секунду, – заключил Пондюэль. – У тебя кровь на шее, потому что пришлось подсунуть под пластик швейцарский армейский нож, иначе не получалось снять с тебя удавку… Да, еще пришлось разок ударить тебя в грудь, чтобы ты снова задышал. Уж извини.

– Где он?

– Там, наверху. Я обыскал его, нашел еще одну такую удавку и связал его. Теперь он никуда не денется. Я бы вызвал полицию, но мой мобильник остался в машине. И у тебя тоже нет телефона.

– Я видел, как он разговаривал по мобильнику. – Эрхард постепенно восстанавливался; дышать было уже не больно.

– Может быть, телефон есть в фургоне. Я не проверял. Зато ключи у меня здесь.

Эрхард какое-то время сидел без движения. Потом он приподнялся на локте и посмотрел на Пондюэля, качая головой.

– Не надо полиции. Пока не надо!

Пондюэль молча вскинул руки вверх.

Эрхард пытался встать. Ему казалось, что он весь разбит на мелкие кусочки, которые кое-как соединили проволокой и склеили… Он сделал несколько осторожных шажков и остановился.

– Сейчас подгоню фургон, – сказал Пондюэль и быстро зашагал к дороге.

Эрхард не представлял, что Пондюэль способен так быстро двигаться. Через несколько минут синий фургон тронулся с места и подъехал к Эрхарду. Поравнявшись с ним, Пондюэль остановился и спрыгнул на землю. Он усадил Эрхарда на пассажирское сиденье и показал ему черный мобильный телефон, найденный в кабине. Развернувшись, он отъехал немного назад. Эрхард заметил Паскуаля, который лежал в канаве у подножия невысокого утеса. Он был связан по рукам и ногам и все еще без сознания.

– Что с ним сделать? – спросил Пондюэль.

– Придется отвезти его в Корралехо.

Пондюэлю снова пришлось вылезти из фургона. Он выволок Паскуаля из канавы на дорогу, потом с трудом затащил в кузов. Эрхард не мог обернуться, но слышал, как Паскуаль гневно мычит. Они уезжали прочь от вулкана Кальдерон-Ондо. Эрхард полулежал на сиденье; у него жестоко ныло все тело. Он смотрел, как солнце впереди скрывается за горизонтом. Чем ближе они подбирались к городу, тем больше жалел Пондюэль свою разбитую машину. Он не знал, что скажет жене, не знал, как будет зарабатывать в следующие несколько дней.

Эрхард велел ему заявить о происшествии в полицию, как только он попадет домой. Пусть расскажет, как сумасшедший Отшельник взял его в заложники и угнал его машину. Полицейские ему поверят.

Пондюэль ни в чем не был уверен. Сказал, что у его жены, как у всех махореро, шестое чувство на подобную ложь.

– Такой навык есть у всех женщин, – заметил Эрхард, но Пондюэлю было не смешно; он с мрачным видом заметил, что Эрхард с бритой головой похож на грязного бомжа, на нищего.

Они подъехали к недостроенному отелю «Олимп». Пондюэль вышел, хлопнув дверцей. Скоро он растворился во мраке. Скорее всего, он свернул на тропинку, которая ведет мимо роскошных вилл в многоквартирный дом, где он живет с молодой женой. Эрхард не знал, как поступить с фургоном и с Хуаном Паскуалем. Тот как раз очнулся и заворочался.

– Эй, кто здесь?

Эрхард понял: Паскуаль не видел, кто его вырубил, а потом затащил в фургон. Они поменялись ролями. Он с трудом завел мотор, потом прижал к губам ворот футболки и рявкнул, подражая голосу Палабраса:

– Вопи сколько хочешь, друг мой! Тебя никто не услышит.

– Я сделал все, о чем вы меня просили! Все! Я позаботился о старике. Осталась только женщина. Позвольте мне доделать дело! Дайте мне шанс! Я должен принять лекарство, иначе мне будет плохо.

Эрхард размышлял.

– Я ничего тебе не дам, пока не буду уверен, что ты не пойдешь в полицию.

– Клянусь Пресвятой Девой Марией! Можете мне доверять.

– Что, если… что, если старик с кем-то поговорил? – решился спросить Эрхард, сильнее давя на газ, чтобы заглушить собственный голос.

– Что? – спросил Паскуаль.

– Что, если старик заговорил? – крикнул Эрхард и подумал: наверное, у Паскуаля сломался слуховой аппарат. А может, он вообще потерял его в схватке.

– Я о нем позабочусь!

– Тебя видели, дурак ты этакий!

– Кто? Когда меня видели?

– А ты сам как думаешь?

– Что?

– В квартире. В тот день, когда избили Беатрис Колини. Тебя видела соседка из дома напротив.

Молчание, а потом:

– Я же говорил вам, что это не я! Наверх поднимался Рауль; сказал, что ему нужно позвонить. После того как он… разобрался со шлюхой, мы поехали к нему домой. Он велел мне подождать снаружи, а сам вошел и стал ссориться с Колини. Я звал его, но он не впускал меня, пока не стало слишком поздно. Я предложил заняться стариком, который спал наверху, на террасе. Но Рауль мне запретил.

У Эрхарда закружилась голова.

– Что ты сделал со шлюхой?

– Что?

– Что ты сделал со шлюхой?

– Я ведь все вам рассказал. Вы знаете, что я сделал.

– А ты напомни.

Пауза. Потом Паскуаль сильнее забился, ударил пятками в пол.

– Мать твою! Кто там? Палабрас, это вы?

– Ты убил ее.

– Какого хрена? Вы же знаете, что…

Эрхард завел мотор и тут же выскочил из фургона. Его ужасно мутило; сейчас его вывернет наизнанку; он вспомнил съеденную днем креветку. Но, ловя ртом воздух, он чувствовал запах морской соли и холодного бетона. Запахи его успокоили. Приступ тошноты прошел.

Еще несколько кусочков головоломки встали на место.

Конечно, Алина не сама спрыгнула с крыши, конечно, ее столкнули. Почему он раньше не подумал о такой возможности? С чего взял, что никто не знает, где она? Он ведь сам рассказал о ней Раулю! Он испытывал облегчение и в то же время гнев. Она не спрыгнула с крыши, боясь его, Эрхарда. Ее столкнули Рауль или его дружок Песке. Они заставили ее повеситься. Преднамеренно. Зверски убили запутавшуюся, глупую девицу, а потом решили, что вину возложат на Эрхарда…

Бросив фургон, он пошел через недостроенный отель. Во многих отношениях отель можно назвать островом в миниатюре. Недострой – отражение больших амбиций, распространенной коррупции, отвратительного управления и планирования. Но кроме того, отель можно назвать довольно поэтичным: куча мусора, похожая на отрыжку какого-нибудь бедного архитектора, план, кое-как намалеванный на чертежной доске и размазанный рукавом. В свете фар он увидел то, что должно было стать рестораном или кафетерием с лестницей, площадку и стену с окнами, выходящими на океан. Немецкие домохозяйки и самодовольные русские могли расхаживать вокруг шведского стола, в то время как двадцать или тридцать уроженцев Западной Африки и молодых испанцев носились бы по залу и наполняли опустевшие подносы свежим инжиром, дымящимися тортильями и местными моллюсками. Гости сидели бы в плюшевых креслах, пили шампанское и любовались видом на океан и на город. Правда, океана почти не видно из-за живой изгороди и гигантских скал, но часть скал после постройки отеля наверняка взорвали бы динамитом. В изменчивом мире приятно ощущать нечто постоянное. Например, долгострой, который, скорее всего, никогда не будет завершен. Когда-нибудь все здесь сровняют с землей.

Он топтал смятый целлофановый пакет из «Гипердино», с логотипом в виде глупого зеленого динозавра с ярко-красным языком. Больше всего на свете ему хотелось вытащить неумелого дурня Паскуаля из фургона и избить до полусмерти. Найти старую трубу и размозжить ему башку. Правда, ни к чему хорошему это не приведет. Моряк всего лишь выполнял приказы, которые отдавал ему Эммануэль Палабрас. Иначе и быть не могло. Паскуаль сказал: «Осталась только женщина». Кого он имел в виду? Неужели Монику?! Наверное, они думают, что Монике что-то известно.

Эрхард схватил мешок и нахлобучил себе на голову, пробуя вдохнуть. Мешок пах плесенью. Стащив мешок с головы, он открыл дверцу и с трудом забрался в кузов фургона. В одном углу виднелась темная куча – это Паскуаль. Моряк дергался, когда в кузов залезал Эрхард. Он ругался, когда Эрхард схватил его за горло и натянул мешок ему на голову.

– Зачем ты столкнул за борт помощника капитана?

– Ты кто, мать твою?

Эрхард изо всех сил ударил его ногой по почкам. Целлофановый пакет шуршал; он то надувался, то опадал вместе с дыханием Паскуаля.

– Почему ты убил его? Скажи, и я сниму пакет. – Эрхард больше не видел его лица.

Паскуаль дышал со свистом.

– Он наврал, что он помощник капитана… наркоман долбаный! Сними, сними его! – Пакет прилип к его губам.

– Он не хотел, чтобы вы перегружали контейнеры.

– От него не было никакого толку, и он все время что-то вопил про какого-то ребенка. Все так смешалось, а у нас была работа.

Эрхард снова ударил его ногой:

– Женщина… что ты с ней сделаешь?

– О чем ты?

Эрхард продолжал вымещать свою ярость на Паскуале.

– Что ты сделаешь с женщиной?

Наконец, Паскуаль затих. Одна из пластиковых полос, которыми он душил Эрхарда, валялась на полу фургона. Эрхард поднял ее и задумался. Не отплатить ли ему тем же? Но вместо этого он засунул полоску в задний карман, сорвал мешок с головы Паскуаля и выбрался из фургона.

Только один человек способен все прекратить – не допустить самое страшное.

Мобильник Паскуаля лежал за ручником. Эрхард открыл его со щелчком и посмотрел на кнопки. Вбил номер Эммануэля Палабраса, но ничего не произошло. Тогда он нажал большую зеленую кнопку, на которой изображен телефон, и услышал гудки. Шесть, семь, восемь. Наконец, кто-то ответил:

– Да.

Все просто и ясно. Это Палабрас. Он сдержан; он ждет.

– Подонок, мать твою, – выкрикнул Эрхард. Он не мог придумать более подходящих слов для начала разговора.

– Почему ты не мог просто оставить все как есть? Зачем тебе понадобилось изображать героя?

– Мне хотелось показать, какой ты на самом деле. Вывести тебя на чистую воду…

– Что ж, я рад, что ты позвонил. А я все думал, когда получу от тебя весточку.

– Заткнись, ханжа. Рядом со мной твой приспешник.

Палабрас довольно долго молчал и наконец произнес:

– Понятия не имею, кого ты имеешь в виду.

– Он сообщил мне массу интересных подробностей.

– Поверь мне, я правда не знаю, кого ты имеешь в виду.

– Заткни свою…

– Настройщик, очень советую тебе помолчать и послушать. Наша маленькая… как бы ее получше назвать… подружка здесь, у меня. Я все знаю, очень трогательная история.

Эрхард оцепенел.

– Ты лучше…

– Я ничего ей не сделаю. Но если ты не начнешь вести себя разумно, мне придется положить конец ее жалкому существованию.

– Дай мне поговорить с ней!

Палабрас засмеялся:

– Ты такой хороший, что просто не верится. Она не слишком разговорчива и, даже если бы могла говорить, несомненно, скучала бы по твоему обществу. А пока, прошу тебя, делай то, что я говорю.

– Сделаю все, о чем ты попросишь. Только не причиняй ей вреда.

– Приезжай сюда. Сейчас же. Порт в Корралехо. И на сей раз сядь на ту посудину, которую я тебе назвал. Она привезет тебя сюда. И мы поговорим.

– Куда «сюда»? – переспросил Эрхард, но Палабрас уже отключился.

Он побрел по пляжу. Туфли он сбросил; песок приятно холодил босые ступни. Город и порт украшены разноцветными фонариками; к небу поднимались обрывки самой разной музыки. Каждый следующий шаг давался ему все труднее. На него наваливалась усталость. Он не представлял, как вернется к прежней жизни, как снова станет собой. Все равно что вести машину с течью в бензобаке и с проколотыми шинами. Если он приедет вовремя, то только потому, что не перестает думать о Монике. По какой-то причине он все время вспоминал ее белый живот и разбитые цветочные горшки. Этот образ как будто подталкивал его вперед, и он ковылял и ковылял по песку.

Паскуаля он бросил в фургоне; вряд ли тот сумеет убежать. Его необходимо держать про запас, как козырную карту, которую можно выложить в случае необходимости. Палабрас отказался признать знакомство с Паскуалем; Эрхард снова думал о том, что ему нужны доказательства. Он взял бы фургон, но нечего было и думать проехать через весь город в праздник Богоматери Кармельской. Почти весь город перекрыт для движения транспорта, а порт кишит людьми.

На пляже соорудили павильоны, где гости некоторых прибрежных отелей могли ужинать, наслаждаясь великолепным видом; счастливчики взволнованно и громко переговаривались. Все ждали кульминации праздника: последнего путешествия Богоматери Кармельской на флотилии, сопровождаемое мощным салютом, который будет видно даже в Маханичо. Эрхард подумал: сейчас он, наверное, похож на какого-нибудь местного жулика, который делает скульптуры из песка. Несколько туристов, пребывающих в эйфории, поздоровались с ним и крикнули: «Святая Кармен!»

Он подошел к переполненному, запруженному толпой променаду. Взрослые поднимали винные бокалы, целовались над пустыми тарелками, с шумом выхлебывая остатки своих дайкири. Дети ползали под столами вместе с собаками и кошками;

уличные торговцы ловили зазевавшихся туристов и повязывали им на запястья браслеты. Здесь больше шума, но также и светлее; Эрхард даже боялся, что его заметит полицейский, который отдыхал у входа в ювелирный магазин. Но вскоре он слился с толпой и понял, что заметить его трудно, почти невозможно. Проходя мимо кафе «Адзура», он увидел внучку Билла Хаджи за барной стойкой. Он ускорил шаг и зигзагами двинулся к порту.