Войдя в парикмахерскую, он увидел Петру, которая подметала пол.

– К сожалению, дорогой мой, на сегодня мы закрылись. Богоматерь Кармельская зовет.

– Пусть она подождет пять минут…

Петра отставила метлу и посмотрела на Эрхарда:

– Что с вами? От вас воняет, как от бездомного, одежда на вас с чужого плеча… и еще бейсболка.

– Знаю, знаю. Петра, прошу вас, помогите. Пять минут, вот все, что мне нужно.

– Кто сказал, что я хочу или могу вам помочь?

– Я знаю, что вы можете. Пожалуйста, сделайте то же, что и всегда.

Петра вытряхнула накидку и взяла с полки ножницы.

– Что с вами случилось?

Эрхард снял бейсболку.

– Побрейте меня, пожалуйста, наголо. Машинкой.

– Я не брею мужчин старше шестидесяти. Бритые они выглядят как идиоты.

– Тогда сделайте из меня самого милого идиота, – предложил Эрхард, усаживаясь в кресло.

Петра внимательно разглядывала его в зеркало.

– Только один раз. В следующий идите к Хуссейну. Он вас побреет за пять евро.

Эрхард молча смотрел на нее. И она побрила его наголо.

Она начала с затылка, где щекотнее всего, и провела машинкой по черепу Эрхарда. На пол полетели густые седые пряди; Петра повторяла одно и то же движение, затем провела машинкой слева направо. Тщательно выбрила волоски за ушами, но ей не нравилось то, что она делает. Окончив бритье, она включила фен и сдула волосы с его плеч. Эрхард достал из кармана темные очки и вынул из них стекла, чтобы они были похожи на обычные.

Пораженная Петра сделала шаг назад.

– Вы похожи на того агента из фильма «Три дня Кондора».

– На Роберта Редфорда?

– Нет, на плохого парня. Макса фон Сюдов.

– Главное, что я не похож на себя.

– А что плохого в том, чтобы быть похожим на себя? Что вы натворили? Это имеет какое-то отношение к ребенку, которого нашли на пляже?

– Нет.

– Так и знала, что вам не стоит вмешиваться. Вы ведь не полицейский!

– Петра, спасибо за помощь. Я ваш должник.

– Ничего мне не надо за такую дурацкую стрижку. Если кто-нибудь спросит, я тут ни при чем. Куда вы теперь в таком виде?

– В прачечную, – ответил он.

Машины не работали. Прошло несколько часов с тех пор, как здесь стирали в последний раз. Эрхард открыл по очереди шесть больших сушилок. Одежда осталась в четвертой; в основном там было нижнее белье. В шестой – больше того, что ему нужно: футболки, майки, носки. Порывшись в куче, он выбрал зеленую рубашку с надписью «Вива Ла Эволюсьон» – «Да здравствует эволюция». Остальное забросил назад в сушилку и переоделся. Выйдя на улицу, он почувствовал себя новым человеком. Иногда он останавливался и разглядывал свое отражение в витринах. В глаза бросались бейсболка, очки и яркая рубашка. Со стороны и не скажешь, что ему почти семьдесят. Он выглядел как турист, на что и надеялся. Может быть, он даже похож на американского туриста. Ни Чарлз, ни Эммануэль Палабрас его не узнают, даже если он пройдет рядом с ними. Свобода вызывала у него странную радость.

Дом пятнадцать по Лаго-де-Бристоль – длинное, низкое двухэтажное строение. У каждой квартиры есть небольшая терраса или балкон, выходящие на залив с ветряными мельницами. Теплый воздух здесь особенно влажен от близости воды. Здесь всегда слышны шум прибоя и крики чаек. А в общем, вокруг тихо. Все ушли в центр.

Эрхард внушал себе, что у него масса времени. Хуану Паскуалю когда-нибудь надо будет вернуться домой, ведь он наверняка устанет от праздника. Он вернется в обществе одной или двух девиц… Но потом он вспомнил, что Паскуаль – помощник капитана. Значит, может быть, он сейчас в море. Если так, его не будет дома несколько недель. Эрхард подошел к широким воротам и стал читать таблички с фамилиями жильцов. Паскуаля Эрхард нашел в самом низу. Значит ли это, что он живет в последней квартире? И где – на первом или на втором этаже?

Подойдя к высокой кирпичной стене, огораживающей палисадник, он внимательно разглядывал окна последней квартиры на первом этаже. Балконная дверь была закрыта, а на красной плитке стоят стол и три кованых стула. Рядом со столом валялась большая кость с остатками мяса – такие кости любят грызть собаки среднего размера. Если Хуан Паскуаль живет один, вряд ли у него есть собака. А если бы он жил не один, на табличке наверняка были бы две фамилии. Эрхард задрал голову и осмотрел балкон второго этажа. Дверь в квартиру была приоткрыта, легкая занавеска развевалась, как флаг. Он пробрался между деревьями и наткнулся на маленький деревянный ящик у стены. На многих балконах сушились полотенца; кое-где стояли цветочные горшки или небольшие садовые столы под зонтиками. А на последнем балконе второго этажа ничего не было. Жилец не выходит на балкон. Там живет человек, который не хочет любоваться морем. Он не хочет загорать.

Моряк.

Если забраться на стену, наверное, можно дотянуться до балкона второго этажа, ухватившись за балюстраду. Но взобраться на стену можно только в том месте, где он стоит сейчас; значит, ему придется пройти семь или восемь метров по верху узкой стены – и при этом его все время будет видно из других квартир и с улицы. Кроме того, он может упасть. Падать невысоко, но его колени это почувствуют; они уже не такие крепкие, как раньше. Трудно будет снова встать.

Он схватился за нижнюю ветку дерева, задрал ногу и неуклюже подтянулся. Кое-как забравшись на стену, он какое-то время размахивал руками, восстанавливая равновесие. Стоять на стене вроде было не так трудно. Это простая кирпичная стена шириной сантиметров в двадцать пять, полированная и покрашенная. Но кирпичи округлые и довольно скользкие, и Эрхард вдруг понял, насколько он беззащитен. Как медведь в тире в парке Тиволи. Там был аттракцион «Медвежья охота»; медведям надо было стрелять в живот красным светом, отчего они ревели и крутились.

Внезапно поднялся ветер. Осторожно переставляя ноги, Эрхард шел по стене. Совсем близко пролетела чайка. Он слышал крики и аплодисменты; между домами прокатывалось эхо праздника. Хотя он не смел поднять голову, чувствовал, что пройти осталось четыре или пять метров. Постепенно он заставил себя успокоиться. И все же шел медленно, очень медленно. Его прошиб пот. Трудно было сохранять равновесие. Он постоянно должен распределять вес, думать только о следующем шаге, думать о том, куда поставить ногу… Ступать по-вороньи. Балкон впереди, но выше. Он еще не подумал о том, как быть дальше, но, подойдя ближе, понял, что выход у него только один. И он совсем не был уверен, что у него получится. Ему как-то надо было закинуть ноги на балкон, для чего придется подтянуться на руках. Он подпрыгнул и обеими руками ухватился за балюстраду.

Вдали гремела музыка. Ритмы самбы с флейтами и барабанами. Вдруг в нижнем этаже, наискосок через две квартиры, открылась дверь, и на балкон вышел мальчик лет восьми или десяти. Он жевал печенье. В квартире у него за спиной звучали взволнованные женские голоса, но никто не обращался к мальчику и не звал его. Не желая привлекать к себе внимание, Эрхард стоял неподвижно, но вскоре мальчик повернул голову и посмотрел прямо на него. Понимая, что ему придется наклониться вперед, и надеясь, что руки выдержат его вес, Эрхард подпрыгнул, схватился за балюстраду и повис в воздухе.

– Мама! – сказал мальчик.

Эрхард его больше не видел. Он сосредоточил все силы на том, чтобы не упасть.

– Мама!

Эрхард раскачивался из стороны в сторону и задрал ногу на перила балкона. Но она соскользнула и теперь снова болталась в воздухе; к тому же он сильно ударился бедром о стену. Мать что-то ответила мальчику, но слов Эрхард не разобрал. Через какое-то время мальчик снова позвал ее:

– Иди посмотри!

Эрхард сделал вторую попытку; и на этот раз просунул левую ногу под металлическую балюстраду. Подтянулся, перенес вторую ногу и уселся верхом на перила. У него болело все тело. Не привык он так напрягать свои мышцы.

Мальчик в третий раз позвал мать, потом убежал вглубь квартиры, чтобы найти ее. Эрхард перевалился через перила балкона, распахнул дверь и вошел.