Они смеялись, ползая между осколками цветочных горшков и сломанных досок; он устало положил голову на ее округлый живот. Она не оттолкнула его.

– У тебя дьявольский язык, – прошептала она.

Они снова засмеялись. Измотанный, он не мог ни о чем думать. Оба умолкли. В комнате по-прежнему громко орал телевизор. Сколько прошло времени после того, как он говорил по телефону? Солнце почти скрылось за горизонтом, и маленькая каменная ограда отбрасывала тень на крохотный садик размером с человека. Наверное, жара немного спала.

Он ничего не понимал. Не понимал, за что ему такое счастье. Он готов был полностью подчиниться ей. Она так много ему отдала, хотя он совершенно этого не заслужил.

Кроме того, непонятно, откуда взялось горькое чувство вины по отношению к Беатрис. Все было слишком странно и запутанно, он испытывал отвращение к себе. Что он наделал? Может, все дело в том, что он был с другой женщиной? А может, он чувствовал себя виноватым просто потому, что какое-то время не думал о Беатрис – что для него в новинку. Поры закрываются; он остывает. Он как будто смотрел в витрину на то, как в магазине устраивают распродажу перед закрытием: все цены снижены, все разложено по корзинам. Ужасное зрелище! Он не знал, что делать – и нужно ли ему сейчас что-то делать. Влюбиться в женщину, с которой он только что занимался любовью? Неужели ему мало любить женщину, которую он прячет и за которой упорно ухаживает, невзирая на ее состояние?

Он встал и вошел в дом, не сняв даже футболки. Она осталась в одном нижнем белье. По его одежде не было заметно, чем он только что занимался, если не считать пятна на брюках. Он даже не знал точно, что это. Может быть, просто моча.

– Мне пора идти, – сказал Эрхард.

Войдя в гостиную, он понял: что-то не так. Единственный источник света в комнате – мерцающий экран. На нем идет та же самая детская передача. Аас сидел в кресле, но в телевизор не смотрел. Он смотрел на дверь, не отводя взгляда. Он смотрел на Эрхарда в упор, но трудно сказать, о чем он думает. Он хотел что-то сказать, но с его губ не слетело ни звука. Эрхард не был уверен в том, что они смотрят друг на друга в упор в темноте, но ему казалось, что это именно так. Аас медленно развернулся в кресле. Телевизор его больше не интересовал.

Эрхард вспомнил, что должен отвезти Ааса в «Дом святой Марисы». Поездки с Аасом его всегда радовали, но сейчас перспектива остаться с мальчиком-мужчиной один на один его пугала. Впервые Аас казался ему непредсказуемым, как горилла. Он бросил взгляд в сад; увидел, как Моника встает.

Когда он дрожащими руками отпер свою квартиру, услышал, как соседка внизу дергает дверь. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он уехал из дому, а ему казалось, что прошло несколько минут.

Он стоял в дверях спальни и смотрел на крошечный мерцающий аппарат на столе, штатив для капельницы, катетер – они соединены с бесформенной массой под одеялом. Что она тогда произнесла? Даже ее слова вспоминались с трудом, хотя он довольно отчетливо помнил все, что тогда происходило. Ее слова выдавали ее беззащитность – как будто их нельзя произнести, не разломившись пополам. Чем меньше он старался вспомнить ее слова, тем отчетливее слышал их. Он верил, что все так и было… но, может быть, он слышит только то, что хочет слышать? Может быть, он сам хотел бы, чтобы она поговорила с ним?

Повинуясь внезапному порыву, он включил свет и сдернул с Беатрис одеяло. Она лежала на матрасе в спортивном костюме с блестками. Он лег рядом и осторожно оттянул пальцем ее веко. Зрачок пополз в сторону, как оторвавшаяся пуговица.

Ему хотелось позвать ее: «Где ты, Беатрис? Ты здесь?» – но его охватило отчаяние. Неожиданно до него дошел смысл происходящего.

До сих пор ему казалось, что он совершает добрый, альтруистический поступок – спасает ее от смерти, заботится о ней, ждет, когда к ней вернется жизнь. До последнего мгновения он мечтал, как разбудит ее поцелуем, разрушит чары. Но на самом деле то, что он делает, добрым поступком назвать нельзя; он заботился о ней вовсе не ради нее, и счастливого конца не будет. Он поступал так ради себя самого; он готов был многим пожертвовать ради Беатрис, чтобы позже, когда он потребует что-то у нее взамен, она его не отвергла. Он отчаянно стремился подсластить свое существование женщиной, которая в обычных условиях на него бы и не посмотрела. Кроме того, его до сих пор одолевало любопытство. Что означали те слова? И что она скажет ему, когда очнется? Только Беатрис знала, что на самом деле произошло в ту ночь, когда исчез Рауль. И пусть Рауль никогда не вернется, Эрхарду нужно было знать, он ее ударил или произошел несчастный случай. Бежал ли Рауль, чтобы его не обвинили в преступлении, или совершил глупую ошибку, от которой никто не застрахован? Он должен знать. Ему хочется понять человека, которого он считал своим другом, но которого, оказывается, совсем не знал. Кроме того, ему нужно было восстановить уверенность в своей способности судить о людях.

Глядя на ее глаз, он чувствовал себя невероятным эгоистом. Скольким страданиям он ее подверг! Находясь в коме, она каждый день словно расчеловечивается; она все больше и больше отдаляется от той личности, какой когда-то была и какой никогда уже не станет. Близкие и друзья уже попрощались с ней. Только он у нее и остался: жалкий старик, который решил, что она должна жить – ради него, ради его самолюбия, ради его любопытства.

– Прости меня, – повторял он снова и снова. Потом лег на кровать и заснул. Впервые, оказавшись рядом с ней, он не думал о сексе.

Эрхард знал, где работает Аритца. Его контора располагается в Пуэрто, к востоку от района Селос, в так называемом «Парке Оксиденте». Несколько лет назад там никто не хотел ни жить, ни работать, а сейчас все наоборот. Район оккупировали молодые люди с деньгами. Эрхард понятия не имел, чем все они зарабатывают себе на жизнь, но на той улице открылся один из самых дорогих ресторанов в городе, и весь район был заставлен большими, дорогими машинами – многие взяты напрокат. По его мнению, единственной причиной такого расцвета «Парке Оксиденте» может служить великолепный вид. Селос совсем рядом с портом; он окружен автомастерскими, промышленными строениями и складами. Такие же строения окружают с трех сторон и «Парке Оксиденте», зато четвертая сторона выходит на океан. Эрхард направился к комплексу из трех оливковых зданий в форме подковы. Их превратили в роскошные офисы с общей приемной, внутренним фонтаном и залом ожидания, где пахнет свежесмолотым кофе. В кабине панорамного лифта он нажал кнопку пятого этажа; лифт поднялся бесшумно. Эрхард посмотрел сквозь прозрачную стенку на порт и на море.

Дверцы раздвинулись, и он оказался в просторном зале, где стоят письменные столы, диваны, горшки с растениями. За красной перегородкой – переговорные кабинки, компьютеры. Много мониторов. Люди – среди них много индусов – окружили два длинных стола и двух молодых людей в шляпах. Выйдя из лифта, он обнаружил табличку с перечислением контор, находящихся на этом этаже, в том числе «Ивейз», компании Аритца. Дверь направо. Идя по коридору, он увидел Аритца через прозрачную перегородку. Андре стоял, повернувшись к нему спиной. Он смотрел на море и разговаривал по телефону. Эрхард ждал у двери. Наконец Аритца заметил Эрхарда и жестом пригласил его войти, закончив разговор словом «Пока».

– Доброе утро, – сказал Аритца, косясь на свой мобильник. Эрхард сел в красное мягкое кресло в форме шара. Аритца тоже сел и долго смотрел на Эрхарда.

– Что бы вы ни думали, вы ошибаетесь. Ничего нет, ничего не было. Вы ничего не видели.

– Надеюсь. Ради вашей жены. И ради вашей племянницы.

– Моей жене наплевать. Она только посмеется над вами, если вы придете к ней с этим рассказом.

– Тогда почему мы с вами здесь встретились?

– Чего вы от меня хотите?

Эрхард пристально посмотрел на него.

– Откровенно говоря, я пришел к вам потому, что не знаю больше ни одного человека со связями в судоходных и логистических компаниях. Насколько я понимаю, для того чтобы раздобыть некоторые щекотливые сведения, необходимо обладать нужными знакомствами.

– Вы могли просто вежливо меня попросить.

– А я сейчас именно этим и занимаюсь.

Аритца развалился в кресле поудобнее.

– Вам нужно поговорить с моим другом Робби, Робертом Джеймисоном.

– Мне нужно найти членов экипажа одного конкретного судна.

– Ясно. Кстати, предварительно я уже поговорил с Робертом. Он сказал, что корабль, который вы ищете, «Морскую Гестию», угнали.

– Это я знаю. Потому-то и ищу членов экипажа.

– По словам Робби, власти тоже хотели бы их найти.

– Ну да, – кивнул Эрхард. – Так и должно быть.

– А вам-то они зачем?

– Уверяю вас, ничего криминального.

– Криминала там хватает. Корабль угнали. Убили человека. Экипаж и груз пропали.

– Но я не прошу вас помочь совершить какое-либо преступление.

– Вы ищете кого-то конкретного?

– Мне нужен человек, способный объяснить, что там случилось.

– Судя по всему, такого человека нет. Все члены экипажа пропали. Что вы собираетесь делать?

– Не знаю.

– Значит, если я помогу вам, вы не станете…

– Я вовсе не собирался ничего говорить. Если вы разведетесь и женитесь на племяннице.

– Я… – Андре Аритца потрясенно уставился на Эрхарда.

– Успокойтесь, я шучу. Помогите мне, и все. А в личной жизни можете делать что хотите.

– И вы обещаете, что не подведете моего друга, не втянете его в неприятности? Мы позвоним ему вместе.

– Я хотел бы сам поговорить с ним.

Аритца кивнул и набрал нужный номер. Выражение его лица изменилось.

– Привет, Робби, это Андре. Да, я с ним поговорил. Да, все в порядке. Да. Нет, он не собирается… Да. Хорошо. Сейчас…

Аритца передал телефон Эрхарду.

– Доброе утро, – сказал Эрхард. На том конце линии слышался треск помех. Ему ответил голос с британским акцентом:

– Доброе утро. Андре говорит, вы ищете экипаж какого-то судна.

– Да. Но не из-за того, что вы, возможно, подумали.

– Ясно.

– Здесь, на острове, погиб мальчик. Я считаю, что его гибель как-то связана с тем кораблем.

– Мальчик?! Вы имеете в виду судового механика?

– Нет. Ребенка трех месяцев от роду.

– Какое это имеет отношение к угону судна?

– Пока не знаю.

Андре Аритца бросил на Эрхарда озадаченный взгляд.

– Ясно, – сказал Робби. – Ни о каком трехмесячном мальчике я не знаю. Андре попросил меня найти сведения о корабле, который вы разыскиваете. «Морская Гестия».

– Мне нужен кто-нибудь из членов экипажа; человек, которому я, например, мог бы позвонить.

– Вы разбираетесь в морском праве и управлении торговым флотом?

– Нет, – ответил Эрхард. – В таких вещах я совершенно не разбираюсь.

– По морскому праву, любой человек, который поступает на корабль, должен быть внесен в судовую роль. В Англии процесс более-менее оцифрован, но система еще не стандартизована. Многие другие страны представляют просто фотокопию листов бумаги с именами, записанными от руки, причем часто неразборчивым почерком. В Испании бывает и так, и так. В Валенсии и Альхесирасе, двух крупнейших портах, система работает более-менее хорошо. В портах Лас-Пальмас и Санта-Крус дела обстоят в целом тоже нормально, однако корабли из этих портов часто ходят под флагами Дакара или Абиджана, где не требуют, чтобы все документы у человека были в полном порядке. Во всяком случае, не всегда.

– И что же это означает применительно к «Морской Гестии»?

– Вплоть до октября 2008 года за составление судовой роли отвечала голландская судоходная компания, которой принадлежит «Морская Гестия». Но в 2009 году судно прибыло в Испанию; его неоднократно сдавали в аренду испанским компаниям, в которых не такие строгие требования. Так как пираты нечасто нападают на суда по нашу сторону Африканского континента, за строгим соблюдением правил никто не следил.

– Значит, список членов экипажа имеется в компании, которая арендовала судно?

– У них есть только предварительный список, составленный за пять дней до того, как судно вышло в рейс. Как выяснилось, нескольких человек из судовой роли, по так называемому формуляру ИМО ФАЛ номер пять, на борту не оказалось.

– Капитан-то хоть был?

– Да, он и трое из восьми членов экипажа в списке были, а остальных не оказалось. Судовая роль устарела к моменту отплытия. Но даже если бы список был полным, вы не смогли бы найти никого из них. И капитан, и еще три человека, чьи имена известны, тоже пропали. Остальные же ничего не знают о судьбе «Морской Гестии». Кроме одного, механика по имени Крис Джонс.

Эрхард прищурился: имя показалось ему знакомым.

– Что с ним случилось? – спросил он.

– Крис Джонс должен был выйти в рейс на «Морской Гестии», но в последний момент его заменили другим механиком, которого он не знает. Позже, когда обнаружили труп с документами, конечно, решили, что это он и есть.

– А это был не он?

– Нет. Крис Джонс узнал о нападении пиратов в пабе, когда увидел в газете свое имя.

– Значит, неизвестно, кто на самом деле находился на борту судна?

– Полное безобразие и безответственность, но произошедшее доказывает, что правила еще не разработаны до конца.

– Или кто-то намеренно перепутал документы, – заметил Эрхард, думая об угнанной машине, которую в последний раз видели в Голландии.

– Полиции Канарских островов в настоящий момент известно больше, чем нам. Несколько недель назад они допросили довольно много местных жителей в порту Санта-Крус, в том числе одну мою сослуживицу. Именно от нее мне известно почти все из того, что я сообщил вам сейчас. Кстати, мои слова не предназначены для передачи кому бы то ни было. Так что никакого списка, никаких имен.

– Конечно, – заверил Эрхард.

– К сожалению.

– Ясно.

– Пожалуйста, передайте трубку снова Андре, – попросил англичанин.

– Минутку. Как мне найти Криса Джонса? Можно узнать его телефон?

– Но ведь его не было на борту!

– Я бы хотел с ним поговорить.

Робби некоторое время молчал.

– Андре говорит, что вы очень давите на него. Мне все равно, в чем там дело, но, если я найду для вас сведения о Крисе Джонсе, вы должны забыть все, что, как вы считаете, вам известно об Андре Аритца. Вы меня понимаете?

– Его телефон нужен мне сегодня.

– Я найду телефон и передам его Андре сегодня.

– Спасибо. – Эрхард вернул телефон Андре и не без труда встал с кресла. – Держите вашего англичанина. Он обещал сегодня добыть мне номер телефона. Перезвоните мне вот по этому номеру. – Эрхард положил на стол свою визитную карточку. Аритца отвернулся и прижал трубку к уху.

На вторую половину дня у него была запланирована встреча с директором аквапарка, но мысль о предстоящих переговорах для него сделалась невыносима. Так как дверь в кабинет Осасуны по-прежнему была закрыта, он попросил Ану перенести встречу на следующую неделю. Она сделала несколько кликов по клавиатуре. Эрхард предупредил: ему может позвонить человек по имени Андре. Его необходимо сразу же переключить на него. Он сомневался в том, что Ане можно доверять.

– Звонил Эммануэль Палабрас; он искал вас, – сообщила Ана.

– Что вы ему сказали?

– Что вас нет на месте.

– Вот и хорошо.

– Перезвонить и сказать, что вы пришли?

– Нет. Я сам ему позвоню. – Эрхард подозревал, что она докладывает о его деятельности Палабрасу или, как минимум, Осасуне. – Я скоро сам ему позвоню.

– Не забудьте включить телефон в сеть – ваш новый телефон.

– Хорошо, – кивнул он и пошел к себе в кабинет. Теперь ему казалось, что он меньше, чем салон его старого «мерседеса». С трудом опустившись на колени, Эрхард включил телефон в старую розетку. Послушал гудок, потом взял книгу и начал читать, косясь на темно-зеленый аппарат.

Около половины четвертого телефон ожил. Звонил Аритца. Он продиктовал Эрхарду адрес на Тенерифе.

– Больше нам с вами говорить не о чем, – заключил он.

– Я просил номер телефона.

– Ну и гад же вы! Робби потратил несколько часов, чтобы найти для вас этот адрес. Телефона нет. Очевидно, тот человек болен.

Эрхард помолчал, он не знал, что сказать.

– Но я надеюсь, вы узнаете, что случилось с тем мальчиком. Дети – цветы жизни.

Странно было слышать такие слова от Аритца.

– Не для всех, – возразил Эрхард.