Заправляя генератор топливом, он услышал, как в доме звонит телефон. Редкий случай! Поскольку он не залил и половины бака, не спешил снять трубку. Телефон умолк. Эрхард зашел в чулан, поменял Беатрис мочеприемник. Снова зазвонил телефон. Он не мог бросить мешочек, который держал в руках. Глядя на Беатрис, он невольно подумал о том, что и ее подвел. Прошло несколько дней с тех пор, как он стоял у ее постели и разговаривал с ней. Он не знал, что ей сказать, поэтому просто стоял и слушал, как она дышит с помощью аппарата.

Телефон зазвонил в третий раз. Он мрачно посмотрел на зеленую пластмассовую трубку и, наконец, снял ее.

– Где вы были? – кричал Эммануэль Палабрас.

– На юге.

– Я поговорил с Марселисом.

– Вы его уволили?

– Полегче, друг мой! Атмосфера прояснилась, и теперь можно привести дела в порядок.

– Я ведь еще не принял вашего предложения.

– Но примете.

Уверенность Палабраса раздражала Эрхарда. У него было странное чувство, что все подстроено: папаша Палабрас будет им командовать. Но он не имел права злиться.

– Да, – ответил он.

– Вот и хорошо, друг мой. Вот и хорошо.

Эрхарду хотелось больше узнать о таксомоторной компании и ее финансах. Он сказал, что должен взглянуть в бухгалтерские книги. Палабрас не понимал, зачем ему это. Рауля такие скучные материи вообще не интересовали; Эммануэль считал, что Эрхард лишь напрасно потратит время. Рауля нет уже больше десяти дней, да и раньше он халатно относился к своим обязанностям, поэтому Эрхарду нужно как можно скорее приступать к делу.

– Чего именно вы от меня ждете? Что я должен делать?

– Присматривайте за нерадивыми водителями, подписывайте хорошие контракты. Постепенно поймете.

– У меня есть кое-какой опыт в бухгалтерии… с прежних времен.

– Настройщик, вы не перестаете меня удивлять, – заявил Палабрас после паузы.

– Если вы хотите, чтобы я работал в связке с Марселисом, я должен подробно изучить финансы.

– Не сомневаюсь, Марселис выкроит несколько часов, чтобы ввести вас в курс дела. Во время хорошего обеда, – добавил Эммануэль и сменил тему. – И пожалуйста, поживите в квартире Рауля. Платить за нее буду я. Поживите несколько месяцев; мы ее продадим, когда спрос вырастет. К тому времени вы успеете немного отложить и сможете купить себе квартиру. Говорят, скоро недвижимость вырастет в цене.

Эрхард не знал, что и думать.

– А как же Рауль? Что, если он вернется?

– Больше не произносите при мне его имени.

– Палабрас, он ваш сын!

– Он умер.

– Никто ничего не знает наверняка. Полицейские утверждают, что он покинул остров, но вы ведь его знаете. Он может быть в Дакаре… или даже в Мадриде! Прошло ведь всего… кажется, одиннадцать дней? Раньше он, бывало, отсутствовал и по месяцу.

– Он умер. Квартиру нужно очистить и выкинуть все его барахло. – Эрхард не понимал, доподлинно ли известно Палабрасу о том, что Рауль умер, или он просто привык настаивать на своем.

– Разве нельзя просто упаковать его вещи и сохранить?

– Почему вы его защищаете?

Эрхард покосился на дверь чулана.

– Как он умер?

– Покончил с собой после того, как опозорил своего отца.

Эрхард подумал: «Самоубийство совершенно не в духе Рауля. Он не только не покончил бы с собой, но и не стал бы жалеть о том, что пошел против воли отца».

– Откуда вы знаете?

– Настройщик, зачем вы лезете в то, что вас совершенно не касается? Повторяю, больше не желаю слышать о нем!

– Я не могу переехать в его квартиру, где стоят все его вещи; это слишком странно. А как же его бумаги и поваренные книги? А его коллекции пластинок восьмидесятых годов, фотографий и вин?

– Повторяю, не желаю больше о нем слышать! Вино можете выпить, а остальное выбросьте. Наймите кого-нибудь, пусть вынесут весь хлам. Делайте что хотите. Въезжайте туда, если хотите. Если предпочитаете свою лачугу в Маханичо, дело ваше. Мне нужно одно: чтобы вы выглядели прилично и не опаздывали на работу. Да, и не вздумайте жадничать, когда будете угощать клиентов обедом.

– Я подумаю, – сказал Эрхард. Он не сказал Палабрасу, что ключ от квартиры Рауля у него. Он не сказал, что с радостью променял бы пещеру на квартиру. Если он переедет к Раулю, многое станет проще. Там есть вещи Беатрис. Она будет лежать на хорошей кровати, а ему не придется постоянно следить за генератором и заправлять его топливом. Если Рауль в ближайшем будущем не вернется или в самом деле умер, никому не будет хуже, если Эрхард поживет несколько месяцев в роскошных условиях. Он останется там до тех пор, пока Беатрис не станет лучше, а у него не появятся деньги, чтобы купить себе жилье. Жилье, достойное директора.

– Пользуйтесь случаем, Настройщик! Я договорюсь о встрече с Марселисом. Если у вас будут с ним проблемы, звоните мне.

Палабрас нажал отбой.

Эрхард налил себе вина, достал из стиральной машины брюки, трусы и полотенца. Мокрые вещи слишком долго пролежали в барабане, и от них плохо пахло. Он развесил белье на веревке. Лорел что-то жевал – Эрхард опознал рукав одной из своих рубашек. Такое время от времени случалось. Одежда падала с веревок, пропадала, а потом в козлином дерьме обнаруживались молния или пуговицы. Он рассыпал по земле сухой корм из миски; козел нехотя отвернулся от бельевой веревки. Эрхард надеялся, что корм привлечет и Харди, – но его не было видно; возможно, он бродит за большой скалой.

Вдруг он вспомнил Билла Хаджи и диких собак.

Что, если они еще больше оголодали? Интересно, способны ли они завалить и сожрать козла? Да, наверное – если, например, козел сломал ногу или застрял между утесами. Он посмотрел на сухую землю. Кто-то недавно ее рыл – козлы? Все в нашем мире не случайно. За всем есть своя история. Есть она и у машины на пляже, картонной коробки, газеты. За ними кроется ряд поступков, какими бы непонятными они пока ни казались.

Мать не бросает своего ребенка без причины. На нее давило какое-то бремя… Она не воплощение зла, не эгоистка. А может, именно потому, что она хорошая, но понимала, что ее ждет, она и хотела избавить своего ребенка от мук взросления. Да, она преступница, но совершила преступление из любви, из альтруистической заботы о благополучии ребенка. Скорее всего, ребенок был оставлен в коробке потому, что его мать утопилась, а машину бросила на пляже. Может быть, она заходила в кафе «Рустика», схватила первые попавшиеся газеты и запихнула их в сумочку… Эрхард пока не понимал, при чем здесь газета, но был уверен, что какая-то связь все же есть.

Несколько часов он возил пассажиров, а ровно в восемь приехал за Аасом. Моника упорно молчала. Эрхарду показалось, что она все время украдкой поглядывает на него, поэтому он не смотрел ей в глаза.

– Она думает, что я идиот, да? – спросил он Ааса.

«Ты опоздал, только и всего».

– Она не считает меня плохим человеком?

«Она слишком порядочная и никогда никого не обижает».

– В том-то и трудность. Твоя мама слишком порядочная. Есть у нее какие-нибудь недостатки или привычки, которые тебя раздражают?

«Она любит влажные поцелуи».

– Так поступают все матери, когда целуют своих детей.

«Еще она плохо готовит. Санкочадо у нее все время выкипает, и рыба просто ужасная».

Эрхард засмеялся.

– А я вообще не умею готовить санкочадо. Ни разу не пробовал.

«И я тоже».

– Ну а что она любит делать?

«Любит ухаживать за своими странными растениями – суккулентами, олеандрами, райскими птицами. Она разговаривает с ними и поливает их из маленькой зеленой лейки, похожей на жестянку из-под масла. Она умеет оживлять засохшие растения. Я видел это собственными глазами. Сухой стебель превращается в большой красный цветок. Как в Библии у монахинь. Она умеет оживлять мертвых».

– Твоя мама – настоящее чудо… Как и сестра Лиана. Смотри, она нас уже ждет!

Сестра Лиана молча повела Ааса в ворота, как отбившегося от стада козленка.

Он взял с собой лучшую одежду; порывшись в нижнем белье, нашел целые трусы. Захватил компакт-диски и шесть книг, которые еще не прочел. Потом выберет. К вещам прибавил коробку из-под сигар с фотографиями. Вынул продукты из холодильника. Постоял на пороге, посмотрел на гору, выпил за здоровье Лорела. Завывал ветер, хлопала крыша. Потом он уложил в багажник капельницу, катетер, аппарат ИВЛ и поспешил к Беатрис, чтобы поскорее отнести ее в машину. Уложил ее на заднее сиденье, укрыл одеялом. Потом выключил электричество и вырубил генератор в сарае. Стало темно и тихо. Бывшей пастушьей хижины не видно в темноте. Семья хозяина, фермера, живет за перевалом; его стадо пасется на вольном выпасе. Так как козы часто приходили на эту сторону горы, где меньше ветра, фермер построил хижину для сына, который пас коз. В начале восьмидесятых цена на скот упала, и большую ферму продали с аукциона. Ее приобрела компания по продаже недвижимости. Новые владельцы решили сдавать пастушью хижину; аренда оказалась доступной самым малообеспеченным. В придачу к хижине арендатору достались два козла – новые владельцы не знали, что с ними делать. Эрхард не разбирался в животноводстве, но привязался к Лорелу и Харди; он считал себя обязанным заботиться о них даже после того, как переедет в центр города.

Он разбросал вокруг дома несколько пригоршней корма, чтобы им не пришлось долго искать. Несколько раз позвал их, но они никогда не приходят на зов.

Он уложил Беатрис в постель, а сам лег на диван и укрылся одеялом. Спал он урывками, часто просыпался с чувством, будто забыл что-то важное. Всматриваясь в серый сумрак, прислушивался к новым звукам: грохочет лифт, сипят водопроводные трубы, слышатся голоса с улицы. Утром выпил остатки растворимого кофе дорогой марки, «Себреса», с пенкой. Видно, что квартиру недавно убирали. Тем не менее он протер тряпкой полки, столы и двери. Выдвигая ящики, вымыл их, разложил свои вещи. Выстирал одеяла и постельное белье Рауля. В том, что касается уборки, он чувствовал себя неорганизованным и никчемным дилетантом. С тех пор как он поселился на Фуэртевентуре, он ни разу не наводил порядок в своем жилище и ни разу не видел, как при нем прибирали другие. Он выбросил все содержимое кухонных шкафчиков и набил их запасами, купленными в «Гипердино».

Он обедал, сидя напротив Беатрис. Ее лицо больше не возбуждало, оно лишилось выразительности; стало напоминать маску светло-бежевого цвета. Она настолько хрупка, что кажется, вот-вот рассыплется. Эрхард снял с нее маску аппарата ИВЛ и провел по ее губам пальцем, смоченным водой. Он больше не слышал тех слов, но помнил, как слышал их, когда сидел рядом с ней, забыв о тихом посвистывании аппарата и дыша в унисон с ней. Ему очень нужно было снова услышать те слова. Очень нужно было понять, что он делает и почему. Если он это поймет, не будет чувствовать себя таким одиноким. Он провел пальцами по ее губам, ощущая каждую трещинку. Палец замер на краю губ, за которыми приоткрылась темная пещера рта. Стоит ему чуть надавить, и его палец уйдет туда – в самую красивую женскую пропасть, единственное место, где содержание способно посоперничать с формой. У Аннет рот был ничем не примечательным; он понял это не сразу, много лет удивляясь, почему она кажется ему такой заурядной. Аннет по многим приметам можно было назвать привлекательной. У нее были длинные прямые волосы, которые постепенно становились серебристыми. Многие друзья завидовали Эрхарду, потому что со стороны казалось, будто у нее большая грудь. Но губы, рот… за много лет он привык к ним. И все же очень трудно было рассмешить ее или заставить улыбаться. День за днем, терпя поражение, он понимал, что с годами ее губы будут все тверже. И только когда он ее оставил, начал обвинять ее мать, ее семью, ее социальное положение. Обстановка в ее семье была такой трудной и суровой, что четыре дочери – Аннет была младшей – редко улыбались. Как будто у них отсутствовали необходимые для улыбки лицевые мышцы.

Зато у Беатрис улыбка лучезарная. Она из тех женщин, которые способны всего добиться одной улыбкой. Маленькая девочка, которая сидит впереди отца на мотороллере, большая девочка, которая получает свою первую работу, взрослая женщина, которая решает, кого из мужчин она сведет с ума…

«Помоги мне… Отпусти меня». То, что он иногда слышит, пожалуй, не назовешь словами. Она подает ему сигналы, еле слышные из-за свиста аппарата. Он зовет ее, наклоняется к ней, разговаривает с ней шепотом, чувствует тепло у нее за ушами. «Что мне сделать, Беатрис? Чего ты хочешь?» Ему кажется, что она отвечает. Грудь поднимается и опускается, ею завладевает какая-то сила, лицо подрагивает. Но вот журчит катетер, и в мочеприемник стекает зеленоватая жидкость. Эрхарда поражает, насколько она беззащитна. Он осторожно накладывает маску на место и переворачивает ее на другой бок. Она передает сигналы, но слышит ее только он, и только он сейчас способен ей помочь. Обычно он не любит взваливать на себя дополнительную ответственность или играть такую роль, но, кроме него, никто не в силах ей помочь. Только он. Только его настойчивый голос.

Он с новыми силами взялся за уборку. Настроил красивый приемник Рауля на канал «Радио Муча» и пропылесосил квартиру под громкую музыку. Выйдя в прихожую, он заметил письмо, прислоненное к вазе на комоде. Кто-то побывал в квартире в его отсутствие. Письмо от Эммануэля Палабраса:

«Кабинет Марселиса. Понедельник, 13:00».

Эрхард был поражен; до него только что дошло, насколько влиятелен Эммануэль Палабрас. Эммануэль все-таки заставил Марселиса встретиться с ним! Эрхарда переполняла радость, которую не в состоянии было погасить даже нежелание встречаться с Марселисом, тем более о чем-то его спрашивать, чему-то у него учиться. Марселис не отличался ни особым дружелюбием, ни открытостью; скорее всего, он постарается отмахнуться от Эрхарда. Он заранее решил, что Эрхард ничего не понимает ни в экономике, ни в руководстве. Таксист – что с него взять?

Сам Марселис никогда не работал водителем и, скорее всего, ни разу в жизни не сидел за рулем такси. До прихода в «Таксинарию» он работал в службе доставки «Сервисио Канариас», печально известной высокими ценами и ненадежными курьерами. Эрхард не знал, чем конкретно там занимался Марселис.

Стоя у двери в прихожей, он вдруг задался вопросом: у кого еще есть ключи от этой квартиры? Сейчас, если он хочет, чтобы все шло так, как он наметил, он должен быстро соображать, никому не доверять и ожидать худшего. Он выдвинул ящики комода, достал оттуда все ключи, положил рядом связку ключей от квартиры и машины Рауля. Всего есть два ключа от квартиры, три ключа непонятно от чего и один комплект ключей от машины. Попробовав оба ключа и убедившись, что они отпирают входную дверь, он перешел в кабинет и стал рыться на полке. Он искал тонкую голубую с белым телефонную книжку. Пролистал ее до буквы «С» и нашел единственную слесарную мастерскую в городе. Фамилия слесаря – Сараго. Эрхард позвонил в мастерскую и вызвал слесаря на пятницу, на восемь вечера.

Он изучил ключи от машины Рауля. Почему-то ему казалось, что ездить в машине Рауля даже хуже, чем поселиться в его квартире. Машина была одной из любимых игрушек Рауля. Он обожал нажимать на кнопки, гордился белым кожаным салоном, со свистом рассекал по шоссе FV-1. Взяв эту машину, Эрхард как будто отпихнет Рауля в сторону. Он понимал, в чем тут дело. С детства ему внушали, что хорошее в жизни надо заслужить. Он же видел, что хорошего никто не заслуживал. Он рано понял, что счастье не просто капризно, оно нелепо. Хотя его отец всю жизнь трудился, тянул лямку, не прося ни у кого помощи, под конец он впал в старческий маразм и, сам ничего не понимая, злобно утверждал: ему никогда ничего не давали. А что, собственно, плохого происходит, если тебе что-то дают? Что плохого в том, чтобы подбирать крохи, которые тебе подбрасывает жизнь? Почему не взять что-то хорошее, не принять дар как своего рода подаяние пьяному уличному музыканту, независимо от того, заработал ты это хорошее или нет? Теперь настала очередь Эрхарда наслаждаться радостями жизни, пусть даже он их и не заслужил.

Во второй половине дня он поехал в диспетчерскую. Он никогда не умел хорошо расставаться, плавно переходить от одного к другому или постепенно менять передачи. Он не был в восторге от грядущих перемен, но чему быть, того не миновать. Нет причины скрывать, что он уходит с радостью. Нет причины для дружеских жестов и добрых слов. Прощаться – значит прощаться.

Но от этого ему не было легче. Не было менее больно. Бросив Аннет и девочек, он чувствовал себя ужасно. Но тогда он пережил простой, резкий, недвусмысленный разрыв. Тогда он не ходил вокруг да около, увиливая от прямого ответа, выдумывая разные предлоги; он не звонил по ночам, не просил понять и простить его. Он помнил, как отвел Метте в школу и остановился на лестнице, глядя, как она идет по коридору. На следующий день он ушел. Так что, хотя он много лет проработал в «Такси Вентуре», все закончится здесь, сейчас, сегодня. Остается бумажная работа; нужно оформить возврат «мерседеса», который он официально арендовал у компании. Но никакого желания объясняться, произносить речи, устраивать спектакль у него нет. Он подъехал к зданию автосервиса; все как-то странно смотрели на него. Наверное, все уже всё знают. Ему было наплевать. Он пропылесосил салон, выбил коврики о решетку, вымыл и просушил панели, промыл фары и стекла, протер порожки. Опустошил бардачок и выкинул содержимое в мусорный бак; снял с зеркала заднего вида цепочку. Ключи от машины он положил на стол механика Анфила. Только потом он вошел внутрь. Фелиа, единственная женщина-водитель в компании, очень серьезная, стояла у своего шкафчика и раскладывала квитанции. Эрхард переложил из шкафчика в целлофановый пакет свои немногочисленные пожитки. Собрав все, он ушел.

Диспетчерская находилась на окраине Корралехо; пешком пришлось долго добираться туда по длинной, мрачной дороге. В конце ее он перешел канаву и пересек заброшенную стройку. На ржавых бочках сидели кошки.

Он много раз, наверное больше тысячи, ездил по этой дороге, но никогда не обращал внимания на контейнеры. А теперь обратил. Как и на Тенерифе, они стоят на асфальтированной площадке, обнесенной ржавой сетчатой оградой. Сквозь трещины в асфальте проросли сорняки. Он протиснулся сквозь дыру в ограде и осмотрел первый ряд контейнеров.

Кто-то доставил их сюда. Когда их привозят – непонятно; они просто стоят здесь. Одни заперты, другие открыты. По ночам они прибывают в порт на синих супертанкерах в потеках ржавчины. Утром их доставляют на сушу и привозят сюда, на эту асфальтированную площадку. Извлекают содержимое, развозят по адресам. Работает невидимый механизм потребления, хорошо смазанный, безотказный и неодушевленный. Неожиданно Эрхард вспомнил, что он видел на Тенерифе контейнер со старым «фольксвагеном». Конечно, он разглядел только часть машины и узнал марку по характерным фарам. Интересно, откуда поступают машины? И как их переправляют на Фуэртевентуру? Эрхард этого не знал. Он никогда не задумывался над тем, откуда на остров попадают машины. Может, из Барселоны? Он провел рукой по шершавой двери контейнера, заглянул внутрь – там было темно. Темнее темноты. В таком контейнере без труда поместится машина.

С той машиной что-то было не так. Резонно предположить, что кто-то приехал на ней из Пуэрто и бросил на пляже. От Пуэрто до Котильо примерно пятьдесят километров, если ехать через Корралехо. Но по документам машина должна была находиться в Лиссабоне! И номерные знаки отсутствуют…

Итак, вот факты:

Неизвестная мать.

Мертвый младенец.

Газетные обрывки с Тенерифе.

Машина угнана из Амстердама?

Пляж в Котильо. Отлив.

Скорее всего, мать с младенцем прибыла на Фуэртевентуру с Тенерифе. Они переправились на рыболовецком траулере, на круизном лайнере или на частной яхте. Что-то произошло, ребенок умирает, и мать заворачивает его в газету, которую прихватила в случайном кафе. Попав в Пуэрто, она угоняет машину, снимает номерные знаки и пытается заехать в воду со своим уже мертвым ребенком. Но машина вязнет в песке… Мать тонет в море, бросив мертвого мальчика в коробке на заднем сиденье.

Вроде бы все сходится с результатами полицейского расследования. В пользу их версии говорит и то, что Эрхард обнаружил газету на Тенерифе, и то, что машина стояла на пляже во время прилива, как показано на фотографиях Лихорадки-Митч, сделанных на пляже. Он посмотрел на кошку, которая пробежала между контейнерами и скрылась под кустом, подумал: нет, тут что-то другое. Что-то совершенно другое. Он стоял и разглядывал дверцы контейнера и замок. Замок устанавливают на вертикальную штангу длиной в руку; штанга с двумя планками, наверху и внизу. Эрхард несколько раз открыл и закрыл дверцы. Запорный механизм выглядел простым, но довольно прочным. У них в «Такси Вентуре» был старый трейлер, который запирался примерно так же. Только приходилось тянуть штангу вверх; если не задвинуть ее до конца, дверца иногда откидывалась сама по себе. Здесь же штанга опускается вниз; благодаря силе тяжести контейнер не откроется самопроизвольно, даже если не заперт на замок. Он перешел к другому открытому контейнеру, потом к третьему. Запорные механизмы везде были разные.

Эрхард не понимал, что это значит. Он бродил между контейнерами и в конце концов вышел на просторную площадку, где были сложены листы фанеры. Время – почти пять вечера. Встреча с Марселисом у него назначена через три дня; до тех пор ему нечего делать. Впервые за пятнадцать лет он был свободен от вызовов диспетчера. Он в центре города, а в карманах пусто, если не считать обещаний Эммануэля Палабраса.

Местные помидоры были похожи на сжатые кулаки. Шкурка как у яблок, сок похож на яичный белок. Он выбирал их по одному. В нижнем левом углу коробки нашел три хороших помидора и один слегка перезрелый, хотя пахнул он неприятно, чем-то соленым. Ничего, с него хватит и трех. Потом он выудил из ведерка с уксусом квадратный кусок африканского козьего сыра. Расплатился чаевыми со вчерашнего дня – тогда он вез последнего пассажира, какого-то адвоката. Поездка оказалась ничем не примечательной. Тогда Эрхарда гораздо больше волновало, успеет ли он вовремя забрать Ааса.

И тут он увидел Кормака. Поскольку сейчас было время сиесты, ирландец сидел на крыльце, курил и с любопытством смотрел на Эрхарда, который приближался к нему со своими покупками.

– Поднимаешься? – поинтересовался Кормак.

– В некотором смысле. Мне только нужно кое-что докупить.

– Я имею в виду – поднимаешься по пищевой цепочке.

Кормак улыбался во весь рот, и Эрхард увидел, что у него недостает одного зуба.

– Под конец жизни и старому псу перепала косточка. – Эрхард нарочно преувеличивал.

– Хорошие водители говорят, что ты это заслужил.

– Правда? – Эрхард был удивлен гораздо больше, чем хотел показать. – А что говорят плохие водители?

Кормак посмотрел на него и затянулся своей тонкой сигареткой. Дым шел как будто из его волос.

– Пондюэль, хитрюга такая, уверяет, что ты добился своего места подхалимажем, хорошо лизал кому надо.

Иными словами, поцеловал богача в зад, подумал Эрхард.

– Он просто не знает, как я плохо целуюсь.

Кормак расхохотался:

– Другие говорят, что ты вечно что-то вынюхиваешь, помогаешь полиции. В магазине электроники слышишь много всякого.

– Кто так говорит? – Эрхард хотел скрыть свою заинтересованность, но ему это не совсем удалось.

– Моя женушка слышала в порту, как переговаривались тамошние шлюхи. Мол, ты разыскиваешь мать мертвого младенца.

Эрхард наигранно усмехнулся и впервые отвернулся. Он не знал, как ему реагировать на слухи. Все отрицать, прекрасно понимая, что его отрицание лишь возбудит любопытство Кормака? Или подыграть ему и подтвердить: да, все так и есть? Возможно, у него есть единственный выход: изображать беззаботность, свести все к шутке. Но, прежде чем он успел что-то сказать, Кормак сменил тему:

– Так ты встречался с дочкой парикмахерши или нет? С той, что разбирается в компьютерах?

– Уже не важно.

– Ты вроде искал какую-то фотографию…

– Я ее другим способом нашел.

– Ну ясно. – На первый взгляд любопытство Кормака было удовлетворено.

Неожиданно Эрхард задал ему вопрос:

– Что тебе известно о моем новом коллеге, Марселисе Осасуне?

Кормак неторопливо свернул еще одну сигарету.

– О борце с профсоюзами? – уточнил он, не поднимая головы. – Если ты с ним не дружишь, я бы на твоем месте вел себя осторожно.

– Насчет его борьбы с профсоюзами я ничего не знаю.

– Помнишь забастовку в «Сервисио Канариас»?

Эрхард покачал головой.

– Водители грузовиков одиннадцать дней отказывались работать – они заступались за уволенного коллегу. Твой Осасуна заставил их прервать забастовку, хотя уволенного парня так и не вернул.

– Значит, он не был директором?

– Скорее заместителем. Да, еще история со свалкой…

Ту историю Эрхард помнил. Местные жители восстали против планов «Таксинарии» устроить на стройплощадке неподалеку от диспетчерской резервный склад шин и запчастей. Какая-то женщина, жившая неподалеку, много лет боролась за то, чтобы оттуда вывезли все стройматериалы и разбили там детскую площадку. Власти долго тянули с решением. А потом ей вдруг отказали.

– При чем тут Марселис?

– Птички принесли на хвосте, что именно сеньор Осасуна вынудил муниципальные власти поддержать предпринимателей. Понимаешь, о чем я?

Эрхарда нередко раздражало обилие слухов и сплетен на острове, но иногда из них можно было узнать что-то полезное.

– А птички ничего не говорили о жене Осасуны?

– Может, и говорили… самую малость.

Сразу стало ясно, что о жене Осасуны Кормаку ничего не известно.

Эрхард решил внести свою лепту:

– Говорят, его жена настолько не любит Фуэртевентуру, что они видятся только по выходным. И у него близкие отношения с секретаршей, которая даже переехала жить в контору.

– Что-то вроде этого я слышал.

– Он всего лишь человек, – заметил Эрхард.

– Как и мы все.

Эрхард взял свои пакеты.

– Ну, мне пора домой. Буэнас…

– Буэнас.

Он порезал помидоры и сыр на маленькие ломтики и съел, сидя рядом с постелью Беатрис.

Утром в субботу пришел слесарь. Он ругался, возился два часа, но все-таки ему удалось поменять замок на более надежный, трехточечный. Слесарь вручил Эрхарду три комплекта ключей, с которых невозможно сделать дубликат. Один комплект Эрхард взял себе, второй спрятал в холодильник, в банку с сардинами. Третий комплект ключей он приклеил скотчем под лестницей в коридоре – на тот случай, если доктору или еще кому-нибудь понадобится осмотреть Беатрис.

Он открыл бутылку шампанского – пробка перелетела через перила балкона. Все выходные он переходил от телевизора на террасу, а оттуда – к постели Беатрис. Ходил он босиком; голова гудела не переставая. Он побрился в ванной, где горит яркий свет.

В субботу он потратил много времени на поиски футбольного канала на большом плоскоэкранном телевизоре. Под телевизором есть ресивер; его нужно было настроить на 23-й канал. Эрхард оставил телевизор включенным и слушал ссору комментаторов, пока готовил еду и расставлял диски из коллекции Рауля. Он ничего не выбрасывал, то, что ему не нравится, складывал в шкафчик под стереосистему. Во время сиесты он спал полчаса на кровати рядом с Беатрис; ночью в субботу он тоже лег под одеяло рядом с ней и заснул под бульканье катетера.

Доктор пришел в воскресенье. Он осмотрел Беатрис и покачал головой. Вряд ли Эрхарду удастся заботиться о ней как следует. Они вышли на балкон; доктор протер свои темные очки и сказал, понизив голос: из-за того что ее не моют как положено, у нее образовался пролежень на левом боку. Может быть, Эрхард хотя бы возьмет кого-нибудь в помощь? Эрхард отказался. Он не хотел больше никого посвящать. После короткой встречи с Кормаком он знал, как быстро здесь распространяются слухи. Он уверен, что врач будет молчать, но только из чувства долга.

Доктор настоятельно рекомендовал перевести Беатрис в больницу. Вряд ли она придет в сознание. По всем признакам у нее внутричерепная гематома; отек спал, но не совсем. Он не произнес слов «смерть мозга», но Эрхард понимал, что именно это доктор имел в виду. Мы ведь не знаем, как она страдает, продолжал Мичель. Но Эрхарду кажется, что врач просто трусит.

– Я беру на себя полную ответственность за нее, – заявил Эрхард. – Она никуда не поедет. Она должна остаться здесь. Если мозг у нее умер… ну, значит, умер. В больнице ничего не изменится. Если она страдает, я буду давать ей обезболивающие. Достаньте, пожалуйста, нужные лекарства! Если она очнется, если когда-нибудь выйдет из такого состояния, она очнется здесь.

Похоже, врач в виде исключения согласился с Эрхардом. Он будет и дальше осматривать ее, но ничего не гарантирует. Эрхард показал второй комплект ключей, приклеенный под лестницей. Потом они пили пиво перед телевизором: смотрели, как играют в гольф на каком-то роскошном поле в Испании. Доктор любит гольф.