Путешествие внушало тревогу. Ему странно было покидать остров, песчаную почву под ногами. Если не считать короткой поездки на остров Лобос – в 2008 году он ездил туда с Раулем и Беатрис смотреть на рифы, – он покидал Фуэртевентуру всего лишь в третий раз. Дважды он побывал на соседнем острове Лансароте, причем один раз ездил туда забирать свой «мерседес». Это было еще раньше, в 1999 году.

Эрхард долго сидел на верхней палубе под палящим солнцем. Целых десять часов ему было нечего делать. Боясь уснуть, он не пил спиртного. Вытряхивал орешки из липкого пакетика и не спеша забрасывал их в рот.

Капитан был вовсе не так приветлив, как на фото. Он сварлив и нескладен. Курил одну сигарету за другой у фальшборта и смотрел на воду с таким видом, как будто собирался прыгнуть за борт. Эрхард несколько раз заговаривал с ним, но их постоянно перебивали: все туристы хотели сфотографироваться с капитаном. Тот охотно отдавал честь и позировал для фото. Разумеется, он не настоящий капитан, а просто один из стюардов, чья задача – излучать капитанскую уверенность, в чем он, правда, не вполне преуспевал. Такого рода вещи всегда забавляли Рауля. Большие шишки в упадке. Побежденные. Рауль обожал доводить до белого каления политиков, полицейских и государственных служащих, унижая их идиотским паясничаньем, наблюдая, как те краснеют, когда барменша предлагает им текилу в стопке, зажатой между грудями. Он любил воровать у них шляпы и дергать их за галстуки, как кокетливая стриптизерша, засовывать купюры в их тесно сидящие брюки или посылать им двойную водку с зонтиками. Однажды он схватил такого типа за воротник просто потому, что тот одел своего сына в матросский костюмчик. Только поэтому…

Как Рауль посмел поднять руку на Беатрис?! Вполне логично предположить, что так все и было, и все же Эрхард не мог в это поверить. Он не хотел верить в то, что его друг способен на такое. Неужели он настолько неверно о нем судил? И как быть с теми словами, которые каким-то образом произнесла Беатрис? «Помоги мне… Отпусти меня».

Его раздражало, что он испытывает по отношению к Раулю смешанные чувства. Не чистую любовь или злость. Наверное, то же самое отец испытывает по отношению к сыну-повесе: порицает, проклинает, горюет.

Он пошел в маленький бар на верхней палубе, где тип в капитанской фуражке позировал для рекламного плаката. Купил последний пакетик орешков. Прошел день, наступил вечер; морские птицы – длинные черные создания с прямоугольными клювами – парили на ветру, который свистел над судном. Корабль приближался к суше.

Эрхард стоял на корме.

Вон он – остров Тенерифе.

Прошло много лет с тех пор, как Эрхард побывал там в последний раз. Когда он только прилетел на Канарские острова и искал, где бы остановиться, он провел несколько дней в дешевом отеле у пляжа. Пока корабль скользил по волнам к белой бухте, он смотрел на Тенерифе новыми глазами. Берег выше, а скалы краснее, чем на Фуэртевентуре; в целом Тенерифе выглядит внушительнее и намного привлекательнее того острова, где он предпочел жить. Эрхард думал о своей матери – она любила Копенгаген, когда они ездили в окрестностях парка развлечений «Тиволи», но боялась и ненавидела город, когда кто-нибудь из детей задерживался всего на две минуты. А как она переживала в тот раз, когда они ждали на Центральном вокзале отца и какой-то бездомный спросил у Торкильда, брата Эрхарда, не найдется ли у него огоньку… Очень мучительно жить, разрываясь между разрушительной ненавистью и глубоко угнездившейся любовью.

Он смотрел на остров. До него осталось совсем немного. Всякий раз, когда корабль нырял в волну, остров казался больше и прочнее.

У улицы Сентауро был жалкий вид. Она находится в деловом квартале. Но кафе белое и большое; скорее даже дискотека, чем кафе. Зал просторный, посередине небольшой атриум с пальмами, которые тянутся в дыру в крыше. Эрхард сел за столик возле одной из пальм и стал изучать меню, написанное от руки. Такое сейчас можно увидеть нечасто. Даже в самых грязных и дешевых распивочных в Корралехо обзавелись яркими, красочными меню с фламинго и заголовками, напечатанными разными шрифтами. Это меню серо-коричневое, нацарапанное курсивом с жирными точками над «i».

Должно быть, хозяйка кафе – женщина. На столах цветы в вазочках; такого он на Фуэртевентуре не видел. Интерьер приятный; здесь чисто и, судя по всему, недавно сделали ремонт. Официантки деловитые и веселые. Одна из них, довольно плотная девушка в тесной белой крестьянской блузке, зажгла свечу – подсвечник вставлен в старомодное тележное колесо. Потом она подошла к Эрхарду и чересчур льстиво осведомилась, приехал ли он сюда в отпуск. Он кивнул, и она достала блокнотик.

Пока он думал, официантка рассказала ему о ближайших достопримечательностях, которые ему следует посетить.

– Правда, лучше не в субботу, потому что по субботам здесь слишком много народу, и не ночью, потому что там тунисцы, и не около полудня, когда самое жаркое солнце.

Эрхард спросил, не из Калифорнии ли она, – оказалось, он угадал. Девушка засмеялась, сказала, что он произвел на нее сильное впечатление; потом спросила, откуда он приехал. Эрхард ответил. Девушка сообщила: несколько здешних официанток тоже с Фуэртевентуры. Потом она поведала, что живет над рестораном, в квартире, которую можно снимать первое время – лишь бы заработков хватало на квартплату. Когда-нибудь ей хотелось бы стать управляющей, только бы научиться. Эрхард заказал «Май-Тай» и покосился поверх меню в вырез блузки официантки. Прежде чем она отошла, он спросил, знает ли она Сёрена Холлисена. Девушка замялась. Вроде бы имя знакомое, но такого человека она не знает. Она зашла за стойку и обратилась к своей напарнице – сурового вида де вице с тугим «конским хвостом». Тараторя, калифорнийка не сводила с Эрхарда преданного взгляда, как будто он – ее богатый дедушка, который, возможно, подкинет ей деньжат на карманные расходы. Девица с «конским хвостом» равнодушно пила из бутылки.

Посчитав мелочь, Эрхард понял, что ему хватит всего на пару коктейлей и какую-нибудь закуску, но не на номер в отеле. Придется спать на пляже – что ж, ему не привыкать. Тут самое главное – напиться. Может быть, напиться понадобится в последний раз.

Не похоже, что фортуна готова повернуться к нему лицом; она уходит от него, утекая сквозь пальцы, как песок. Он запретил себе мрачные мысли. Почти двадцать лет его преследовали неудачи; он принимал неверные решения, жил неправильно и встречал не тех людей не в то время.

Обычно Эрхард чувствовал и даже говорил вслух, что опоздал на десять лет. Первые десять лет было слишком рано. Он женился еще совсем юнцом – этим все сказано. Ну, а последние двадцать лет он на десять лет опаздывает. Слишком поздно делать карьеру музыканта, слишком поздно знакомиться с милой женщиной, отдыхать и наслаждаться жизнью, как поступают многие его ровесники в Дании и его соотечественники, которые приезжают сюда в отпуск. И вот, посреди всего, что вокруг него происходит – с Раулем, Беатрис и мертвым мальчиком, – ему предоставили шанс, за который нужно хвататься. Каким бы трудным или глупым все ни оказалось. У него появилась возможность стать кем-то еще, стать кем-то. Может быть, ему удастся купить особняк на горе… Дом с садом. А на работе он будет сидеть и читать в кондиционированном кабинете, или спустится в автосервис и побеседует с Анфилом, или созовет совещание и будет угощать своих партнеров «капелькой виски».

Он еще не дал ответа Эммануэлю Палабрасу.

Утром, прежде чем выйти из дому, он позвонил Палабрасу и рассказал о разговоре с Баруки и о звонке Марселиса. Он не стал повторять все, что наговорил ему Марселис, хотя и сказал: Марселис не в восторге от потенциальной роли Эрхарда.

Эммануэль ответил:

– Бодливой корове бог рог не дает. Рауль тоже не раз вступал в стычки с Марселисом. Добро пожаловать в компанию, – добавил он.

Последними его словами были: «Скажите „да“, и я назначу вам жалованье, достойное директора». Утром Эрхарда ничто не смущало, но сейчас он сомневался в своих способностях. Чем именно Рауль занимался в компании? Если Эрхард возьмет на себя обязанности Рауля, не означает ли это, что ему придется сидеть тихо и держаться подальше от повседневных операций? Ему хотелось как-то заявить о себе; в конце концов, если ничего не выйдет, он всегда может подать в отставку. Кроме того, очень соблазнительны мысли о том, чтобы на время забыть о генераторе, иметь возможность перевести Беатрис в частную клинику в Пуэрто; может быть, пригласить Ааса с матерью к себе на кофе.

«Май-Тай» ему принесла девица с хвостом; коктейль стоял на блюдце. Он заплатил шестнадцать евро и еще четыре положил ей в ладонь. Это щедрые чаевые, и все же она смотрела на монеты так же равнодушно. Эрхард спросил, знает ли она Сёрена. Она ответила ему пронзительным взглядом. Может быть, она просто предпочитает девушек. Она смотрела на него так, словно думала, что мужчины – в основном напрасная трата времени.

– Что именно вас интересует?

– Сёрен Холлисен… Вы его знаете? Может быть, он ваш постоянный клиент?

– Я его знаю. Его здесь все знают.

– Откуда вы его знаете?

– То есть я не знаю его по-настоящему. По-настоящему его не знает никто.

– Но вы с ним знакомы.

– Знакома. – Она изобразила пальцами кавычки.

– Вы отсюда родом?

– С Фуэртевентуры.

– А! – протянул Эрхард. Но светский разговор с этой девицей его не интересовал. – Может быть, кто-нибудь знает его лучше, чем вы?

– Эллен.

– Кто такая Эллен?

– Владелица. Она англичанка. Сейчас Эллен в подсобке, но скоро уедет.

Эрхард поблагодарил ее и попробовал коктейль. Слишком сладкий. Слишком много сиропа и мало лайма. Зато хорошего, темного рома не пожалели. Он съел украшение – ананас и апельсин. Пока он жевал ананас, к его столику подсела женщина в голубой рубашке и черном брючном костюме. Она была похожа на мужчину с длинными волосами, собранными в пучок. Губы у нее такие узкие и сжаты так плотно, что напоминали линию, нарисованную тушью.

– Друг или враг? – спросила она с заметным ирландским акцентом.

Эрхард молча смотрел на нее.

– Вы ищете Сёрена Холлисона. – Она произнесла «Сорен». – Вы друг или враг?

– Ни то ни другое.

– Что он натворил?

– Насколько мне известно, ничего.

– Тогда почему вы его разыскиваете? Уж наверняка не потому, что он вам нравится?

Она держалась агрессивно. Эрхард сразу вспомнил допрос, который учинил ему Хассиб.

– Позвольте мне сказать ему об этом лично.

– Пожалуйста, только, чтобы встретиться с ним, вам придется поехать в Дакар. Ваше дело как-то связано с деньгами?

– Возможно, – уклончиво ответил Эрхард, чтобы отделаться от нее.

– К нам он уже не имеет никакого отношения. Мы сделали все от нас зависящее, чтобы снова встать на ноги после того хаоса, который он после себя оставил. И больше мы не хотим ни во что впутываться.

– Полегче, полегче, мисс…

– Блайд-Патрик. Эллен.

– Ясно, Эллен. Видите ли, я вообще не знаком с Сёреном.

– Вы из датской полиции?

– Нет. Что я из Дании, это верно, но я не был там много лет. Я живу на Фуэртевентуре.

– Ну, а я не видела его уже несколько месяцев – может, целый год. Но слышала, что он в Дакаре.

– Возможно, мне даже не придется с ним разговаривать. Надеюсь, вы сумеете мне помочь.

Его собеседница выпрямилась и огляделась, как будто боялась, что их могут подслушать. Но рядом с ними никого не было. На диване в дальнем углу сидела парочка; оба совершенно пьяные.

– Не желаю впутываться в очередное дерьмо Сёрена.

– Я ни во что вас не впутываю, – возразил Эрхард, доставая из кармана пакетик с клочком газеты внутри. – Вы не помните, на адрес кафе когда-нибудь приходила датская газета? Подписка была оформлена приблизительно в прошлом году…

Эллен посмотрела на обрывок и широко улыбнулась:

– Конечно, помню. Помню, потому что ее никто никогда не читал. Она называлась «Политикен». Просто валялась здесь. Как выяснилось, датчане к нам не заходят. А норвежцы и шведы, судя по всему, не интересуются датскими газетами.

– Когда вы на нее подписались?

– Не помню. С год назад… А потом она перестала приходить, и все. Подписку оформил Сёрен, но никто не знал, как ее отменить, поэтому мы просто выкидывали все газеты, которые приходили на наш адрес, в мусорный бак.

– Не исчез ли внезапно кто-то из ваших коллег за последние три месяца?

– Чтобы исчезали – такого не было. Некоторые уехали домой. В Англию, Испанию, Голландию – в общем, на ро дину.

– Не помните ли вы, чтобы ваша официантки беременели и делали аборт?

– Вы, датчане, так боитесь наступать на чьи-то мозоли! – Она засмеялась. – Но мне это нравится, лишь бы вы моих девушек не распугивали.

– Я пытаюсь кое-кому помочь. Пытаюсь разыскать подружку моего знакомого. В последний раз ее видели здесь с этой газетой.

Эллен наклонилась к нему и понизила голос:

– Если вы ищете девушек от восемнадцати до тридцати, которые не требуют от партнеров надевать презервативы, вы попали по адресу! Здесь полно таких девиц на всех стадиях беременности. Попадаются такие тощие – про них и не подумаешь, что они беременны, пока их не вывернет наизнанку на пол перед барной стойкой. Хотя местные жители, как говорят, добрые католики, их дочери – вовсе не монашки. Клиника в Санта-Крус неплохо зарабатывает на абортах. У нас здесь остров развлечений. Мужчинам все равно, а девицы слишком тупы. Все очень просто. Ваша знакомая – датчанка?

Эрхарду казалось, что мать – датчанка, потому что ребенка завернули в датскую газету, но теперь он ни в чем не был уверен. Он вспомнил фотографии мальчика.

– Возможно. Во всяком случае, кожа у нее светлая.

– Подружка вашего знакомого, говорите? Не очень-то много вам о ней известно!

– Кто-нибудь уносил газету домой? Может быть, какая-нибудь датчанка-посетительница?

– Знаете, каждый день, кроме воскресений, здесь тусуется полторы тысячи человек до самого восхода. Мог ли кто-то из них забрать газету домой? Трудно сказать. Я знаю, что мы их в основном выбрасывали. Они нам надоели.

– А когда вы перестали получать газеты?

– В октябре. Может, в ноябре.

– Что вы с ними делали? Куда вы их выкидывали?

Эллен пытливо посмотрела на Эрхарда, как будто он чего-то не понимает.

– Конечно, в мусорный бак.

– Можно взглянуть?

– Конечно. Баки с той стороны. Желаю приятно провести время!

Эрхард встал и пристально посмотрел на нее.

– В вашем коктейле «Май-Тай» слишком много сиропа. Не лейте так много или добавляйте больше сока лайма.