Дважды он просыпался, потому что ему казалось, что он слышит шум мотора. Но это лишь тихо жужжал аппарат искусственной вентиляции легких. Да еще завывал ветер в скалах и козлы возились за домом. Наверное, искали корм или пытались найти укрытие от ветра и поспать. Эрхард встал, голышом вышел из дому и умылся у большого умывальника во дворе.

Скоро над островом взойдет солнце. На земле за поленницей валялись трусы и джинсы – их сдуло с веревки ветром. Эрхард оделся и позавтракал ломтиком необжаренного бекона и сухарем. По «Радио Муча» передавали версию Коулмена Хокинса «Из ниоткуда» – запись 1937 года из Парижа. Он перевернул Беатрис, проверил катетер и рассказал ей, что будет делать днем. Сегодня среда. По средам он всегда немного оживленнее.

Ровно в 10:15 он забрал Ааса, который уже ждал его с рюкзаком перед дверью интерната; он молча сел в машину. Эрхард позволил ему опустить стекло и высунуть руку наружу. Рука сопротивляется ветру, как чайка. Его привычка трогала Эрхарда до глубины души; он вел машину медленно и осторожно.

«Ну, Эрхард, как дела?»

– Дерьмово, – ответил Эрхард. Он знал: Аас любит, когда он ругается.

«Только не рассказывай, что ты занят. Я знаю, ты ничего не делаешь, только читаешь свои скучные книги и возишь меня каждую среду».

– Аас, олух ты этакий, знаешь ведь, что я охотно возил бы тебя каждый день.

«У тебя все хорошо?»

– Я занят, – сказал Эрхард, тыча Ааса локтем в бок. – Но не работой. Беатрис ранена. Мне нужно заботиться о ней.

«Подружка Рауля?»

– Была подружкой, Аас. Она была подружкой Рауля. Он сбежал, исчез.

«Должно быть, с ним что-то случилось. Если бы он знал, что Беатрис ранена, он бы вернулся. Он любит ее».

– Аас, тебе предстоит еще многое узнать о любви.

«Но зачем ему ранить Би? Ведь он ее любит. Не может быть, чтобы это сделал он».

– По той же причине мать запихивает ребенка в картонную коробку и бросает его в машине на пляже. Иногда мы скорее погубим все вокруг себя, чем изменимся сами.

«Нет, нет. Так неправильно. Если кого-то любишь, если смотришь другому человеку в глаза, ты уже не можешь причинить ему боль».

– Люди – странные создания. Поверь мне, Аас. Я вожу такси много лет. Я давно живу на свете и видел людей с худшей стороны.

«Мама любит меня. Она так любит меня, что отдала меня в „Дом святой Марисы“, чтобы я лучше жил, хотя ей хотелось оставить меня у себя».

– У тебя необычная мама. И ты тоже необычный.

«Детей не бросают».

– Ты ошибаешься, Аас. Но, если нам повезет, Рауль объявится после интрижки с какой-нибудь певичкой или запоя в Дакаре. Он такой.

Они ехали по городку Лоркес, где есть автозаправка. Аас смотрел на Эрхарда, как будто тишина ему не нравилась.

– Все советуют мне пригласить на свидание дочку парикмахерши. Луису.

«Она для тебя слишком молода. На фотографии в салоне она больше похожа на мою ровесницу». – Аас улыбнулся, но только глазами.

– То, что у нас с ней небольшая разница в возрасте, не значит, что мы не можем встречаться. Она просто поможет мне с компьютером – у меня есть одна проблема.

«Ты все знаешь о фортепиано, но совсем не разбираешься в компьютерах».

– Невозможно разбираться во всем. Скоро тебе придется поехать со мной на пляж.

«Лиана не позволит».

– Знаю. Я уже поговорил с твоей мамой. Она напишет Лиане записку, а я передам. Мы поедем на пляж, посмотрим на кайтеров с огромными воздушными змеями. Ты любуешься на них издали, но погоди, скоро увидишь их над водой! Там, откуда я приехал, дети любят играть в листве, которая осенью опадает с деревьев. Листья падают, как бабочки, а дети стараются их поймать.

«Я могу так ловить воздушных змеев на пляже?»

– Ловить – нет. Зато ты увидишь, как они кружат. Совсем как листья, которые падают с деревьев.

«Здесь листья с деревьев не опадают».

– Верно. Зато у нас есть солнце.

Он вошел в дом следом за Аасом и попросил у Моники разрешения позвонить по телефону из кухни. Он звонил доктору. Слушая, как мать и сын играют на фортепиано в гостиной, он понизил голос. Вышел на порог, глядя на садик Моники – в английском стиле, с розовыми кустами, скамеечкой и двумя канарейками в клетке.

Эрхард понизил голос почти до шепота. Доктор был занят и говорил раздраженно, но пообещал вечером заехать. Вчера его жене звонили из полиции и спрашивали о нем.

– Она не в курсе. Но сегодня я должен перезвонить. Что мне сказать?

– Я говорил, что врач осматривал Беатрис, когда она была еще жива, но сейчас она умерла.

– Она умерла?! – Эрхард услышал треск помех.

– Нет. Но полицейские так считают. Не нужно их разубеждать.

– Ничего не понимаю.

– Не звоните им. Если они еще раз позвонят, скажите, что осматривали ее, когда она была еще жива, но умирала. Вот и все. Вечером поговорим подробнее.

Закончив разговор, Эрхард развернулся и посмотрел на мать и сына. Аас такой высокий, что его мать похожа на маленькую девочку, которая сидит рядом с отцом. До сих пор он все время думал о Монике как о старухе, но вдруг до него дошло, что она ведь его ровесница. Правда, Моника не в его вкусе. Точнее, Эрхард не в ее вкусе. Пусть она разорилась и существует замкнуто в своем маленьком мирке; все же ему кажется, что Моника по-прежнему живет культурной жизнью. Во всяком случае, она – самая утонченная и интересная женщина из всех его местных знакомых. Кажется, она способна видеть всех насквозь. Эрхард думает, что когда-то, давным-давно, Моника растратила все свои силы, и больше ее ни на что не хватает. Ее нельзя было назвать недоброй или циничной; она просто устала. Устала от долгой и тяжелой тоски. Она почти – почти! – такая же, как Эрхард, только чуть счастливее и теплее. Может быть, все дело в том, что Моника – женщина, а женщинам больше, чем мужчинам, свойственно любить и быть любимыми.

На вышитой салфеточке стоял маленький телевизор; как раз начался выпуск местных новостей. Моника прикрутила звук. Показывали сюжет о казино. Судя по всему, отдел охраны окружающей среды почему-то был против. Критики вспоминали разлив нефти, который случился в 2009 году, когда большой круизный лайнер с казино на борту сел на мель в окрестностях Пуэрто-дель-Росарио. Тогда у самого порта в море вылилось пять тысяч литров нефти. Погибло много рыбы и чаек; пришлось чистить весь прилегающий район. Кроме того, остров стал мишенью резкой критики со стороны испанского отделения «Гринписа». Разумеется, с казино, построенным на суше, все будет совершенно по-другому. Однако в начале нулевых работа казино на Канарских островах вызвала ряд судебных исков: персонал и крупье были возмущены ужасными условиями, а защитники природы жаловались на незаконный выброс мусора. По телевизору показали, как губернатор дель Фико и один из крупных предпринимателей гуляют по берегу и вспоминают, что здесь было несколько месяцев назад. Тогда окрестности порта могли похвастать лишь скалами, водорослями и старыми шлюпками. На заднем плане рыбак чинит старую сеть.

Потом показали современное состояние порта: белые яхты у причала; в воде плывет бутылка из-под шампанского.

Эрхард встал, чтобы выключить телевизор. Но Моника его опередила: она переключила на детскую передачу, в которой черепашка и рыбка разговаривают под водой. Конечно, на самом деле они не под водой; это куклы-перчатки, которые разговаривают на фоне разрисованного задника.

– Не хочу, чтобы он смотрел новости. Ему это необязательно, – объяснила она.

Потом она сварила крепкий итальянский кофе. Эрхард молча сел за стол и взял у нее чашку. Руки у нее были морщинистые, но он не мог отвести взгляд от бретельки черного бюстгальтера на загорелом плече. Он покосился на компьютер, стоящий на столе.

– Вы умеете им пользоваться?

– Я его люблю.

Это его удивило.

– Я вот так и не научился.

– Компьютер – как пишущая машинка. Только проще.

– Я и на машинке не умею печатать. Я разбираюсь в фортепиано, но не в компьютерах.

Моника наигранно улыбнулась:

– Какое это имеет значение? Вы прекрасно обходитесь без компьютера.

– Вот сейчас мне без него не обойтись… Есть одна проблема, – сказал Эрхард.

– Извините. – Моника понизила голос – видимо, считая, что для Ааса такой разговор вреден. – Что вы имеете в виду?

– Мне нужно найти в Интернете одну фотографию.

– Вы что же, просите меня о помощи?

– Если бы я мог, я бы сам ее нашел.

– Но сейчас вы просите меня помочь вам?

В ее устах это звучало так, словно он просил о чем-то совершенно другом.

– Да, – ответил он.

– Почему мужчинам так трудно просить о помощи?

Он наблюдал, как она подсаживается к компьютеру и кликает несколько клавиш. Подняла голову и повернулась к нему.

– Так вы мне поможете или нет? – спросил он.

Она хлопнула рукой по сиденью рядом с собой, как будто приглашая его подсесть к пианино. Эрхард послушно сел рядом. Их бедра соприкасались. Он рассказал о снимке, который нашла Алина. Пляж Котильо, снятый какими-то серферами.

Пальцы Моники порхали по клавиатуре. Она довольно быстро нашла папку с фотографиями. Их сотни, тысячи; они мелькали, сменяя друг друга.

– Узнаёте?

– Нет, – признался Эрхард. Он видел снимки туристов, все они были похожи. – Ту фотографию, что мне нужна, сделали вскоре после Нового года… через несколько дней или неделю. – Он отсчитал в уме дни. – Пятого января, наверное.

– Какой наш остров красивый на фотографиях! – восхитилась Моника.

Возможно, она была права. Солнце, волны, молодые люди. Но его интересовал один конкретный снимок.

– Никогда не была в Котильо, – как бы вскользь заметила Моника.

– Вон та, можно посмотреть ту? – показал он.

– Добраться туда непросто. И слишком там жарко.

Но оказалось, что он ошибся. Снимок был сделан даже не в Котильо.

– Как же звали фотографа… – Эрхард морщил лоб, но никак не мог вспомнить кличку: что-то детское.

– Да, имя нам поможет, – сказала она, готовясь набрать то, что он скажет. Эрхард удивился ее уверенности. Как ловко женщины обходятся с компьютерами!

– Где вы учились? На специальных курсах?

– Нет. У меня был друг; мы переписывались по электронной почте. С этого все и началось. А сейчас я пользуюсь компьютером для всего. В основном чтобы слушать музыку или читать о болезни Ааса и суккулентах… Это такие растения, кактусы, – объяснила она, видя замешательство на лице Эрхарда.

Он никак не может вспомнить имя или кличку фотографа. Слово, похожее на «Микс». И что-то связанное с ребенком. Лихорадка…

– «ЛихорадкаМикс», – осенило Эрхарда.

– Что, простите?

– Его зовут «ЛихорадкаМитч»! – воскликнул он.

– Как это пишется?

Он продиктовал по буквам. Теперь он вспомнил. Имя было написано на маленькой полоске на фото. Ребенок с лихорадкой. Моника набрала имя. Картинка изменилась. Теперь фотографий на мониторе меньше. Наверху экрана появилось фото девушки в постели – она без рубашки. Моника нахмурилась и поерзала на скамье. Покосившись на Ааса, она поспешно пролистывала страницы.

– Что мы, собственно, ищем? – шепотом спросила она. – Что-нибудь порочное?

– Нет. – Эрхард был ошеломлен ее вопросом.

– Точно?

– Да. Пожалуйста, продолжайте. А я выберу нужный снимок.

Пляж. Какие-то парни в гидрокостюмах. Ноги в песке. Еще фото той девушки. В кресле, в баре, в шляпе; она целует другую девушку. Моника беспокойно ерзала на месте. Она была более щепетильна в таких вопросах, чем думал Эрхард.

– Вот! Вот она!

Моника кликнула по картинке, и та сразу же увеличилась. Да, тот самый снимок. Только лучше. Ближе. Отчетливее.

– Сайт вашего фотографа называется «Волшебная водоросль». А номер фотографии – 01062011_42. – Моника записала номер на листке, лежащем рядом с компьютером. – Чтобы вы запомнили. Фото находится в папке под названием «Выходные_хизер». – Она показала на экран. – От шестого января. То, что вы искали?

На снимке «фольксваген» стоит на песке. Песок довольно сухой, сероватый. Вокруг передних колес вода. А за окошком крошечный мальчик… с запавшими глазами…

– А можно посмотреть другие снимки так, чтобы этот не пропал?

– Конечно, ведь у нас есть его номер. Теперь мы без труда его найдем. А что вы, собственно, ищете?

– Эту машину.

Моника кликнула на что-то, и на экране появился другой снимок.

Он был сделан под тем же углом. В том месте, где всегда загорают серферы. Судя по дате, он был сделан 5 января. Фото называлось «Новогодний_котильо». Онлайн его переслал кто-то по имени Карлос III Сантьеррес. Пляж пуст.

– Значит, машина есть на том, первом снимке, но не на этом. Можно еще раз посмотреть на тот?

Моника вернула первый снимок. Эрхарду показалось, что он мрачный, как те фото, которые Берналь показывал ему в полицейском управлении. Тонированные стекла излучали мрак. Он постепенно разрастался, густел… Эрхарду казалось: еще чуть-чуть – и ему удастся просунуть руку сквозь плотную, густую тьму и извлечь оттуда целого и невредимого мальчика.

– Что там с этим снимком? С машиной?

– Можно узнать, где живет ЛихорадкаМитч?

– Вряд ли. Скорее всего, это просто кличка, под которой фотограф зарегистрировался на сайте. Так поступают многие. Постят под вымышленным именем. – Она набрала «ЛихорадкаМитч» в поисковой строке; на экране появился список.

В каком-то смысле Эрхард был рад, что ему не нужно выяснять, как все работает. Это потребовало бы слишком много усилий с его стороны, гораздо больше, чем у него уходило, чтобы научиться играть на музыкальных инструментах или понимать музыку. Да и зачем ему? После того как он все выяснит… скорее всего, пройдет еще несколько лет, прежде чем ему понадобится еще что-нибудь искать. И все же, когда он увидел, сколько всего можно сделать с помощью компьютера, как легко искать информацию, снимки и новости, он испытал желание посмотреть, что сейчас происходит в Дании… Может быть, он даже сумел бы отыскать фотографии своих близких, Аннет и девочек.

– По-моему, ЛихорадкаМитч – девушка, – предположила Моника. Она кликнула по какому-то тексту. На новой странице появилась крошечная фотография девушки, похожей на мальчика, с короткими крашеными волосами и в больших очках. – Судя по всему, она живет здесь, на Фуэртевентуре. Где-то возле Марабу. Я не могу найти ее адрес, но многие фотографии сняты именно там.

– А мне как найти ее адрес?

– Поезжайте в Марабу и покажите ее фото кому-нибудь из местных. Там ее наверняка хорошо знают: она умеет привлечь к себе внимание.

– Она совсем ребенок, – заметил Эрхард, глядя на фотографию, которую «ЛихорадкаМитч» сняла в зеркало. Гидрокостюм спущен до талии; одной рукой она прикрывает грудь.

– Запутавшийся ребенок. – Моника покачала головой.

– В таком возрасте девушки еще живут с родителями…

– Да, – согласилась Моника.

– Судя по этим снимкам, нет.

– Смотрите, – сказала Моника. – У всех снимков есть номера. – Она показала на монитор. – Вот этот, например, – 11122010_107. А следующий – 11122010_144.

– И что это значит?

– Значит, какие-то фото она не выложила онлайн. Может быть, кое-что она не хочет показывать родителям – или кому-то другому.

– А те снимки из Котильо?

Моника вернулась к фотографиям из Котильо. Переключилась с одного снимка на другой.

– Да, – сказала она. – Вот снимок номер сорок три. Следующий – номер 01062011_48. Четырех снимков недостает.

Эрхард повез Ааса в «Дом святой Марисы».

Рука Ааса снова торчит из окна. Как и по дороге сюда, Аас счастлив и беспечен. Все время улыбается, оглядывается по сторонам, как будто все чудесно, – а на самом деле он полностью отрезан от мира. Он никогда не был в кинотеатре в Пуэрто; ни разу не бегал на угол, чтобы купить пять шариков мороженого.

Обычно разговор поддерживает Эрхард, но сейчас он был в замешательстве. Ему хотелось сказать: «Твоя мама очень славная»… Но почему он никогда не говорил этого раньше?

Хотя обычно поведение Ааса не беспокоило Эрхарда, он вдруг понял: Аасу как будто совершенно все равно, что он только что попрощался с матерью, которую еще неделю не увидит. И в голову пришла мысль, которая возникала у него всякий раз, когда он пытался понять, зачем он каждую среду бесплатно возит Ааса, хотя мальчик не выказывал ни радости, ни даже признаков узнавания. С одной стороны, Эрхард возил его из чистой любви, но с другой стороны, он эгоистично надеялся на то, что когда-нибудь Аас скажет ему «спасибо». Спасибо, что берете на себя труд возить меня. Спасибо, что разговариваете со мной.

Он был растроган из-за того, что Моника ему помогла; пусть даже она думала, что Эрхарду на самом деле нужна не машина, а, например, девушка-фотограф. Ему даже стало смешно; он чуть не спросил: «Что вы такое говорите?!» Но ему не хотелось казаться неблагодарным. Ему хотелось сказать, что фотограф по возрасту годится ему в дочери. Девушка на вид моложе его младшей, Метте, а ведь Метте сейчас уже за тридцать! Впрочем, так далеко их разговор не зашел. Эрхард вполне понимал, почему Моника могла так подумать. Он слишком долго смотрел на полуобнаженный автопортрет той девушки в зеркале – и, может быть, на фото с пляжа в Морро, где она лежит на одеяле в чем мать родила. Эрхард ни разу не был на нудистском пляже и при виде девушки едва не ахнул, хотя на самом деле почти ничего не видел. Он не виноват. Моника, судя по всему, считает, что ему уже не положено испытывать такие желания. Наверное, ей кажется, что он много лет назад ушел из большого секса. Но, даже если тебе под семьдесят, желание тебя не покидает, и даже наоборот… Из-за долгих лет воздержания он иногда возбуждался при виде самых разных вещей: например, выемки на столе, козьего вымени, или того, что напоминает одно или другое, к чему он когда-то имел доступ. Теперь для него эта область была закрыта; он проникал туда лишь через узкую калитку воспоминаний. Ему стало стыдно. Если он и испытывал вожделение при виде тех фотографий, сейчас все прошло.

Возле «Дома святой Марисы» Эрхард попрощался. Аас молча прошел в широкие ворота. Не обернулся, не помахал рукой.

Врач осматривал Беатрис, встав на ящик.

– Нельзя ее здесь держать, – сказал он, покачав ее, чтобы можно было просунуть руку ей под спину. – Ее нужно доставить к неврологу в Пуэрто. Она обезвожена; у нее сухой стул.

Так вот откуда странный запах, догадался Эрхард. Как в мастерской керамики. Смотреть на нее было невыносимо. Он ушел в кухню.

– Разве вы ничего не можете сделать?

– Нельзя ее здесь держать… – Доктор посмотрел на него с несчастным видом.

– Чудо может случиться не только в больнице, но и здесь.

– Сейчас речь идет не о чудесах. Я говорю об аппаратуре. Внутричерепное кровоизлияние не лечится.

– Либо она останется здесь и будет жить, либо поедет в больницу и умрет, – сказал Эрхард гораздо увереннее, чем было на самом деле.

Врач вынул из чемоданчика пластиковую трубку и снова встал на ящик.

– Вы когда-нибудь выключали аппарат ИВЛ?

– Нет, ни разу.

На самом деле, конечно, выключал, когда переносил ее – и еще в ту ночь, когда ему не удалось залить дизель в генератор. Несколько минут электричества не было, и аппарат свистел. Но он снова его запустил, и она была еще жива. Для того чтобы купить новый генератор, ему все еще не хватает 950 евро.

– Так работать трудновато, – признался доктор. – Извини, Беасита, что я не даю тебе успокоительное, – он сделал прокол ей на шее толстой иглой и вставил в прокол трубку. Зрелище было неприятное. Эрхард отвернулся – ему трудно было смотреть. – Сколько из нее вышло мочи? – спросил доктор, чтобы чем-то занять мозги Эрхарда.

– Точно не знаю. Два или три пакета.

Доктор спрыгнул с ящика и подвесил на крючок большой пакет с какой-то белой смесью. Постучал по нему, и жидкость потекла по трубке в нос Беатрис. Врач постоял на пороге.

– Полицейские вам перезванивали? – спросил Эрхард.

– Нет еще.

– Расскажите им все как было. Что вы нашли ее без сознания, что осмотрели ее, но сразу поняли, что полученные ею травмы слишком серьезны. Она умерла при вас, а я дал вам слово, что вызову полицию, потому что я оказался в квартире.

– Я не имею права так поступать. Я обязан сообщать о несчастных случаях со смертельным исходом.

– Вы приехали как друг, чтобы оказать мне услугу.

– За такие фокусы меня могут лишить лицензии.

– Не лишат.

– Меня обвинят в халатности.

– А вы скажите, что я вам угрожал.

– Как?

– Пригрозил, что во всем обвиню вас, если Рауль выйдет сухим из воды.

– На что вы намекаете?

– Вы сразу поняли, что произошел несчастный случай, но я был вне себя и уверял, что во всем виноват Рауль.

– Но разве вы не говорили, что произошел несчастный случай?

– Да, но если полицейские захотят узнать, почему вы их не известили…

– Не знаю, не знаю, – сказал доктор.

– А может, они вам и не позвонят. Вчера ее похоронили.

– Что?! Как?

Эрхарду не хотелось ничего объяснять.

– Скажем так: они убеждены, что Беатрис Колини умерла.

– А как же она? – Врач ткнул пальцем в сторону кладовки.

– Ее не существует. Она свободна.

Врач смотрел на него. Сначала он досадливо хмурился, но вскоре его лицо смягчилось, расслабилось.

– Кажется, я понимаю. Но вам нужно… Ей нужна глюкоза. – Он показал на белый пакет. – А вам придется ее переворачивать. Сейчас она на правом боку. Завтра переверните ее на спину, а послезавтра – на левый бок. Если нам повезет, нам удастся помочь ей здесь так же хорошо, как в Пуэрто.

– Мне нетрудно ее переворачивать.

– Я привезу еще глюкозы. Не привлекая лишнего внимания. И еще пакетов-мочеприемников.

Для врачей такая ситуация обыденна…

– Спасибо, – сказал Эрхард. Ему трудно далось это слово, но он должник доктора за все, что тот сделал.

Вместо ответа, доктор просто кивнул, складывая свое оборудование в чемоданчик.

– А вы… Вы когда-нибудь слышали, чтобы мертвые говорили? Слышали их голоса после смерти?

– Лично? Нет.

Врач пристально смотрел на Эрхарда.

– А не лично?

– Я слышал о супругах, которые уверяли, что слышали, как их муж или жена говорят после смерти.

– Вы им верите?

– Я верю, что они что-то слышали… да. Но не в то, что они на самом деле слышали голос.

Слова врача раздражали Эрхарда.

– Что же они тогда, по-вашему, слышали?

– Не знаю. Все дело в игре их воображения. Они надеются. Разговаривают с призраками, так сказать. Им больно из-за чего-то недосказанного. Беатрис что-нибудь вам говорила?

– Она что-то сказала, когда была еще в сознании. До того, как вы приехали. Она просила меня помочь ей.

– Вы и помогли.

– Да.

– Я по-прежнему не понимаю, почему полицейские считают, что она умерла.

– Это моя тайна.

– Ну а когда Рауль вернется? Его ведь обвинят в убийстве.

«Да», – подумал Эрхард, а вслух произнес:

– Он не вернется. А если вернется, ему же хуже. Не думаю, что он причинил ей боль нарочно; просто он так себя ведет, такой у него образ жизни. Ему придется объяснить, что произошло.

– А если его признают виновным?

– Вы сами когда-то говорили, что ему придется понести наказание. А мне придется рассказать властям о том, что мне известно. Буду разбираться с проблемами по мере их поступления.

Врач вернулся к началу:

– Я могу лишиться лицензии.

– Нет, если вы скажете правду; вы солжете только насчет того, что произошло после того, как я перевез ее сюда.

– Моя жена беспокоится. Она боится «Трех пап».

Последние слова врача удивили Эрхарда.

– «Три папы» – просто мальчишки в слишком больших куртках. С подбитыми плечами.

– Раньше я считал, что вы работаете на них… Что вы тоже кто-то вроде гангстера.

Эрхард засмеялся, хотя ему совсем не смешно.

– Мы с женой боялись, что вы будете угрожать мне или убьете меня.

– Тогда какого черта вы сюда приехали?

– Жена тоже не хотела, чтобы я ехал. А какой у меня выход? Покинуть остров я не могу. От своих проблем не убежать…

Впервые доктор предстал не бюрократом, а живым человеком, хотя Эрхарду по-прежнему не нравились его галстук песочного цвета, рубашка песочного цвета, легкие брюки песочного цвета и его лицо песочного цвета.

– Почему вы так про меня подумали?

– Никакого секрета здесь нет. Всем известно…

– Что известно?

Врачу не хотелось продолжать. Он закрыл свой чемоданчик.

– Увидимся через несколько дней. Я приеду и снова осмотрю ее. Если в ближайшем будущем ее состояние не улучшится, считайте, что она все равно что умерла. Так что ложь в конце концов окажется правдой.

Он направился к выходу. Эрхард заметил на коробке рядом с дверью мобильник Алины.

– И все же… что всем известно?

– Что Рауль Палабрас работает на «Трех пап».

Еще не конец рабочего дня; Эрхард испытывал потребность постараться немного подзаработать. Он сказал диспетчеру, что ему можно передавать заказы. Вскоре поступил заказ; надо было ехать на юг. Он ехал по трассам 101 и FV-2. Совершил поездку в один конец из Пуэрто в Пахару. Во всем остальном – был обычный вечер среды, теплый и довольно скучный. Монотонность нарушали лишь объявления диктора о футбольных матчах в Испании. Исторически Фуэртевентура болеет за мадридский «Реал», но последние несколько лет молодые люди начали переходить на сторону «Барселоны», что стало очевидно по радостным крикам, обрывкам песни и ругательствам, слышным по радио. Эрхард был безразличен к обеим командам. Он смеялся над ними. Он никогда не играл в футбол. Даже в школе. Ему сказали, что у него кривые ноги; много лет он считал, что его состояние ухудшится, если он будет слишком много бегать. Может быть, что-то такое говорил отец. Его отец считал, что футбол для неотесанных деревенских парней. Иногда он называл футбол «игрой для неудачников»:

– Посмотри на этих грязных, потных парней; они гоняют мяч, потому что не умеют работать ни головой, ни руками. Они не хотят учиться никакому разумному ремеслу.

Он подъехал к городку Риско-дель-Гато, Кошачий утес. Дорога вела строго на запад; домов практически не видно из-за палящего солнца. Увидев указатель на Морро, он свернул на FV-2, но предпочел объехать Риско-дель-Гато по пыльной северной проселочной дороге. Слева долго тянулась оливковая роща Зенона, гордость острова. Оливковые рощи давали работу нескольким сотням человек – по крайней мере, так было до последнего времени. Сегодня в роще никого нет. Пусто и в усадьбе, на главном дворе, видном сквозь ограду, и между двумя гигантскими зданиями, стоящими фасадами к дороге.

Эрхард пытался вспомнить, как выглядит та девушка-фотограф. Выходя из дома, он не думал, что ему будет так трудно вспомнить ее лицо. Но чем дальше он ехал, тем больше ему казалось, что ее лицо вытесняют другие лица и события: женщины с сумками из магазина, маленького мальчика, который качается на качелях на окраине Риско-дель-Гато, рисунок на стене, оливковые деревья с их мягкими листьями. Теперь он помнил только слова «невысокая», «блондинка», «очки». Он надеялся, что этого хватит; надеялся, что все само собой образуется, как только он приедет в Марабу.

Но потом он посмотрел на часы на приборной панели; табло с зелеными цифрами. Когда цифры показали 19:02, он вспомнил, что договорился о встрече с Луисой, дочерью парикмахерши. На то, чтобы добраться до нее на машине, уйдет пятьдесят минут. Телефона у Эрхарда нет. И даже если бы был, он не знал ее номера. Теперь уже ничего не поделаешь. Он даже не убрал ногу с педали газа. Как говорят французы, се ля ви. Кстати, и помощь с компьютером ему больше не требуется; он решил задачу без Луисы. Он осуждал себя за излишнюю суровость. Конечно, он был смущен. Ведь Луиса наверняка позвонит придурку, который сам напросился к ней, и удивится, почему он не отвечает. Жаль, что нельзя позвонить Петре и объяснить ей ситуацию. Она все передала бы дочери, как только у нее появилась возможность. В его воображении на Луисе красная блузка в обтяжку; он представил аромат ее волос и звук ее хрипловатого голоса, когда она объясняет ему, как работает компьютер.

К черту! Наверное, не случайно он совершенно забыл о Луисе и о том, что условился с ней о встрече. Он был занят с Беатрис, Аасом, доктором, мальчиком. Он должен извиниться перед Луисой; наверное, стоит в качестве извинения подарить ей коробку конфет. На обратном пути он будет проезжать мимо супермаркета; если останется время, он завтра утром завезет конфеты Петре.

Он приблизился к побережью.

Пляж здесь темный и маленький; волн почти нет, несмотря на довольно сильный ветер. На горизонте маячили фигуры серферов и кайтеров. Время от времени они проносились на фоне солнца как птицы. В днище летели камешки. Он ехал, пока не нашел свободное место на пляже. Несколько человек сидели под зонтиком в тени небольшого деревянного киоска – в нем можно взять напрокат экипировку для кайтинга и купить мороженое. Эрхард вышел из машины и побрел по раскаленному песку. Внимательно вглядывался в лица. Хотя на пляже можно встретить представителей всех возрастов, среди них много молодых парней и девушек, ровесников ЛихорадкиМитч. Эрхард зашел в киоск и увидел женщину примерно своего возраста; она предложила кофе и мороженое. Эрхард взял чашку кофе, отдающего хлоркой, и стал пить его, наблюдая за молодыми людьми, которые загорали на одеялах и полотенцах. Руки и ноги у них переплелись. Рядом с ними валялись серфы и гидрокостюмы. Где-то вдали играла музыка.

Владелица киоска спросила, выйдет ли он сегодня. Под «вый дет» она имела в виду «выйдет на волны». Эрхард покачал головой.

– Я ищу девушку с короткими светлыми волосами, похожую на мальчика.

Женщина засмеялась.

– Все они похожи на мальчиков, – заметила она.

– Она с группой парней и одной девушкой-испанкой с длинными черными волосами.

Владелица киоска снова засмеялась: такие приметы соответствуют здесь почти всем. Осмотритесь, посоветовала она. Когда Эрхард уже собирался повторить вопрос, ему вдруг пришло в голову, что она просто не хочет ему помочь. Не хочет ни во что вмешиваться. Здесь, на пляже, ее покупатели; не в ее интересах сокращать их количество.

– Я не полицейский, если вы так подумали. Я просто… таксист.

Владелица киоска широко улыбнулась и протерла стойку тряпкой. Эрхард посмотрел на пляж. Поблагодарил ее за кофе и направился к группе юнцов. Почти все они спали, кроме одного парня – тот сидел и неотрывно смотрел на волны. Эрхард заговорил с ним. Парень был застенчив, но приветлив. Судя по всему, он не доверял взрослым; не любил даже разговаривать с ними. Нет, он не знает девушку с короткими светлыми волосами. Правда, он добавил: судя по кличке, ЛихорадкаМитч может быть американкой, которая часто катается на серфе с парнями постарше – вон там. Эрхард попросил его показать, где катается компания, которая ему нужна, и отошел.

– Эй, – окликнул его парень, – туда пешком не дойти! Они любят кататься по другую сторону Марабу, ближе к Морро-Хабле.

Эрхард вернулся к машине.