Первым шагом, обусловленным боевым заданием, был выход на связь с партизанским отрядом — советским или польским, смотря по обстановке. В данной ситуации это, конечно, «Батальон хлопски», наверняка имевший исчерпывающие сведения о «Хайделагере» — Полторанин теперь в этом не сомневался. Да и проводник на партизанскую базу Ян Мисюра был под рукой.

Группу приходилось делить: здесь во главе с Братаном оставались радистка и Сарбеев (фактически небоеспособный из-за своей распухшей ноги), они — тоже втроем — уходили на встречу с польским командиром. Без капрала Гжельчика обойтись было нельзя, он превосходно знал польский и немецкий языки, к тому же, будучи в форме пехотного гауптмана на случай непредвиденных обстоятельств, фиктивно возглавлял тройку («обер-ефрейтор» Полторанин играл при нем роль офицерского денщика).

Собирались в сумерках. В боевом приподнятом настроении: радистка Анилья только что приняла вечернюю сводку Совинформбюро — нашими войсками освобожден Минск! А восточнее города — в котле все дивизии четвертой немецкой армии и недобитые остатки девятой армии. Поляки Янек и Гжельчик сияли от радости: это ведь на прямом пути к Варшаве!

Что касается Полторанина, то сообщение Совинформбюро его будто подхлестнуло, даже встревожило. Ведь если советские войска подходят к польской границе, значит, сроки выполнения боевого задания резко сокращаются. Надо спешить!

А спешить нельзя, потому что всякая торопливость разведчику противопоказана. Для него это были не пустые слова: именно из-за спешки и суетливости в августе прошлого года погибла под Золочевым вся его разведгруппа…

«Побеждающий становится неосторожным, притупляет осмотрительность» — надо крепко помнить эти слова полковника Беломесяца и не позволять ребятам расслабляться. Они вон, особенно поляки, чуть ли не в пляс пустились, капрал Гжельчик даже гармошку губную вытянул.

— Можно, командир? Только один такт ради такой победы.

— Нельзя! — хмуро сказал Полторанин, забирая гармонику из рук капрала. — Радоваться будем потом, когда победа придет сюда, в эти места.

Жалко, подпортил он парням настроение — так ведь нельзя иначе!

А вот Анилья удивила. Хлопнула крышкой, закрывая панель радиостанции, и громко сказала:

— Очень правильно! Командир Жорж — умный человек.

Полторанин хотел было и ей ответить резко, резонно: дескать, приказы в одобрении не нуждаются. Но промолчал: девчонка, что с нее возьмешь…

Долго потом — уже в пути, когда гуськом пробирались по темному лесу, — Полторанин вспоминал это придуманное радисткой «командир Жорж». Стало быть, он для нее Жорж — на европейский манер? Чудно…

Что ни говори, а она ему явно симпатизирует. Достаточно проследить их отношения с самого первого дня знакомства (а как познакомились?! Тоже ведь один-ноль в его пользу: она ребят-то так и не предупредила!).

Ему о ней тоже хорошо думалось. Правда, как ни странно, загадывать ни о чем таком серьезном не хотелось. Просто он был уверен, что у лих с Анильей не может быть общего будущего. Один раз даже представил, в самолете, перед прыжком, как бы со стороны вообразил: он, Полторанин, под руку с Анильей входит однажды в родную Черемшу. И аж вспотел от неловкости… Да там ребятня уличная животики надорвет, а старухи староверки плеваться вслед будут, увидав его спутницу: аспидно-черную, глазастую, не по-женски сухопарую.

Нет, конечно, красавицей ее не назовешь… А симпатичная — это точно. И еще есть в глазах у нее необыкновенная какая-то ясность, лучезарная теплота, от которой самому легко делается. И немножко совестливо…

К полночи разведчики вышли к реке. Залегли в прибрежных камышах, прямо на болоте: следовало ждать не меньше часа, пока закатится за горный хребет луна. Волосистая низина и была партизанским «окном», с припрятанной лодкой и легким камышовым шалашом.

Вымокли до нитки. С гор, с верховьев реки тянуло холодом, ребят знобило, и Полторанин разрешил им хлебнуть спирта из своей фляги. Он все это время пытался зафиксировать маршрут по светящейся стрелке компаса, но теперь понял, что окончательно сбился: слишком часто делали в пути крутые повороты, а кое-где, как ему показалось, даже отходили назад. Вел группу Янек, который, конечно, знал свое дело.

Оплавленные лунным светом хребты, речная свежесть и глухой полуночный говор воды вдруг напомнили детство, таежную студеную Выдриху, берега которой усыпаны белолобыми валунами. Вспомнилось, как в такое же полнолуние, надрав короб бересты для факела, лучили они с дедом Липатом спящих хариусов на перекате. Дед азартно и молодо сучил рукава, всякий раз крякал, всаживая острогу в стеклянно-прозрачную воду.

Невесело усмехнулся: а тут тоже будет похоже на ночную рыбалку. Только лучить станут немцы своими осветительными ракетами, ну а вместо остроги — очередь из крупнокалиберного «гувера»… Опасной казалась эта переправа на утлой плоскодонке, и можно лишь представить, каково им придется, если вдруг лодку осветят на середине реки. Сторожевые посты немцев ведь рядом.

Попытаться вплавь — бессмысленно. Ширина за сто метров плюс сильное течение. Нет, надо ждать полной темноты.

К счастью, страхи оказались напрасными: переправа прошла благополучно. Если не считать, что перегруженная лодчонка дала течь и пришлось лихорадочно вычерпывать воду консервными банками. К противоположному берегу приткнулись полузатопленными, но колено в воде.

Янек замысловато свистнул, и сразу из густого ивняка навстречу скользнули две тени. А еще через час они сушились и грелись в бревенчатом домике лесника, прихлебывая из кружек горячий чай, пахнущий смородиновым листом. Встречавшие поляки держались сухо, отчужденно, видимо, их смущала немецкая форма. Янек вытащил из рюкзака туго свернутый парашют, развернул его вдоль стены, демонстрируя переливы добротного шелкового полотнища, дескать, вот какой подарочек преподнесли «радзецки товажиши». Не помогло: хозяева щурились хмуро, поглядывая на парашют, и по-прежнему молчали. И газета «Гвардзиста» не помогла, свежие номера которой раздал полякам капрал Гжельчик.

Тогда Полторанин вынул из кармана губную гармонику, передал ее Гжельчику, кивнул: «Валяй!» Капрал, ухмыляясь, продул гармошку и лихо вывел первое коленце польской песенки «Червона ружа, бялы квят». Это была мелодия-пароль (как и слова эти служили устным паролем).

Тут сразу все встало на место. Появились улыбки, поляки дружно вразнобой заговорили, а на столе уже парило огромное, как таз, деревянное блюдо местных гуральских голубцов.

— Бардзо просим! — С лавки у печи поднялся рослый седоватый, стриженный под ежик партизан. — Я есть командир «Батальона хлопски» Армии Людовой. Витаем вас!

Полторанин с интересом оглядел командира: по правде сказать, он ничем особым не выделялся среди остальных (если не считать поношенного офицерского френча довоенного Войска Польского и конфедератки с пястовским орлом). А ведь Янек успел им многое о нем рассказать: герой Вестерплатте, сполна прошедший ад варшавского «Павяка», один из руководителей подпольной львовской «Народной гвардии». Дважды побывал в лапах гестапо…

Потом в соседней комнате состоялся продолжительный разговор, у стола, над истрепанной оперативной картой. Командир «Батальона» говорил тихо, раздумчиво, будто вспоминая очень давние времена, — Гжельчик переводил.

…Все партизанские отряды и группы Прикарпатского края (и польские, и советские) только что пережили кризисную ситуацию. В начале июня но личному приказу Гиммлера весь район липских, яновских, билгорайских лесов и Сольской пущи был объявлен «особо опасной партизанской зоной», в которой надлежало провести масштабную карательную операцию «Штурмвинд-1» с участием танковой дивизии СC «Викинг», специальных охранных полков, батальонов фельджандармерии, с привлечением крупных сил авиации и артиллерии. Теперь самое трудное позади, но бывали моменты, когда сотни партизан находились на краю гибели… Эсэсовцы трижды замыкали кольцо окружения, и трижды отряды партизан пробивались сквозь заслоны врага, снова уходили на оперативный простор. Но самое главное — партизанские отряды не только не поредели, но выросли количественно за счет нового пополнения из польских граждан и советских военнопленных, освобожденных из плена.

Теперь наступили другие времена: Красная Армия разгромила швабов в Белоруссии и подходит к польской границе, вступила в Прибалтику, нацелилась на Восточную Пруссию. Недалеко тот день, когда советские солдаты плечом к плечу с Первой армией Войска Польского принесут освобождение многострадальной польской земле. Они придут и сюда, в Прикарпатье. Народ ждет своих освободителей, готовится к решающей схватке с нашим общим врагом.

Советских товарищей интересует секретный полигон? К сожалению, о нем до сих пор нет исчерпывающих данных. То есть данных очень много, но все они отрывочные, противоречивы, а порой просто малодостоверны. Из самых разных источников, потому что посланные на полигон разведгруппы, как правило, не возвращаются.

Резерват занимает большую территорию, и пока точно установлена только его западная граница. Она проходит по линии Дембица — Сензишув. Известно также, что свои «летающие торпеды», или «вувы», как их называют поляки, немцы запускают из центральной части полигона в направлении на северо-восток, в сторону Хелма и Люблина. В трехстах километрах отсюда, в болотистых верховьях Буга, а также по берегам реки Вапш, ракеты Фау падают и взрываются. В том районе тоже полно эсэсовцев, которые, очевидно, регистрируют попадания ракет.

Известно, что «летающими торпедами» давно уже интересуются крайовисты. Им удалось отыскать в болотах под Сидельце некоторые сохранившиеся части ракеты, а в районе Сарнаки даже откопать, разобрать и унести всю неразорвавшуюся «вуву» (кроме двигателя). Варшавские подпольщики, которые изучили радиоаппаратуру, установили, что радиоприемник ракеты работает на частоте 21 мегагерц, а передатчик— 40 мегагерц (советую это запомнить!). Из этого следует, что ракета Фау радиоуправляема.

Дошли слухи, что специальной группе АК удалось каким-то образом отправить в Лондон части похищенной в Сарнаках немецкой «вувы». Впрочем, это непроверенные данные…

Внимательно слушая, Полторанин делал по ходу короткие заметки, особенно по цифровым данным. Сразу же прикидывая, что конкретно предстоит закодировать для передачи в центр, Матюхину. Уже сейчас было ясно, что радиограмма получится громоздкой, ее придется делить на несколько сеансов. Это плохо, опасно, потому что на продолжительных передачах «Северок» будет наверняка запеленгован немцами. Но и сокращать нельзя — это же бесценные сведения!

Во время всего рассказа командир прихлебывал из кружки крутой горячий чай (у него, оказывается, болело горло, потому он так тихо и говорил). Но все равно голос начал сдавать, сделался хриплым.

— Вы передохните, — посочувствовал Полторанин. — А мы пока по карте полазим, с вашего разрешения. Тут, я вижу, на территории полигона, много разных объектов обозначено. Они достоверны?

— О да! — кивнул командир. Это самые свежие данные, мы их нанесли только вчера. Вот видите, здесь испытательные стенды, здесь подземные блиндажи, склады с горючим. Туг аэродром, позиции зенитных батарей, а по берегу реки бетонированные доты. Особо обратите внимание на линии шоссе и на две железнодорожные ветки, которые сходятся в центре полигона.

— А где у них штаб?

— Вот в этом лесочке — несколько деревянных бараков. А на опушке кирпичный дом — комендатура полигона. Комендантом там отпетый подонок-изувер — штурмбанфюрер CС по фамилии Ларенц.

— Зафиксируем и его, — сказал Полторанин. — Авось доведется встретиться. Земля-то круглая.

Он быстро перерисовал в свой блокнот схему полигона. Не удержался, похвалил тех неизвестных, кто собрал столь скрупулезные данные, Тут видна была профессиональная сноровка, все как на хорошем разведческом кроке: ориентиры, условные знаки, даже количество солдат на объектах через дробь (предполагаемое и установленное).

— Это вы не меня, а своих соотечественников благодарите!.. Да, да, данные собрали советские военнопленные, потому схема и выглядит по-военному грамотной, — Командир еще раз оглядел карту, покачал головой, вздохнул: — Но какой страшной ценой все это оплачено! Матка бозка…

— Они пробивались к вам?

— Нет… Они уже не в состоянии пробиваться. Они мрут там, в лагере, десятками ежедневно… А схему эту на клочке шелка доставил один из них. Ему чудом удалось вырваться из этого ада — его вывезли под грудой мертвецов. Ночью он вылез из могильной траншеи и пополз в лес. Он добирался к нам двое суток, только ползком, И едва не утонул в реке. Если б не мои разведчики…

— Где он? Покажите его нам… — тихо, сдавленно попросил Полторанин.

— К сожалению, мы его уже отправили. В советский партизанский отряд, что в пятидесяти километрах отсюда. Надеюсь, все мы, партизаны, сообща постараемся помочь несчастным пленным. Парень сказал, что в лагере на полигоне несколько сот бывших советских солдат и офицеров. У них есть подпольная организация и на вооружении — он сказал это с гордостью! — один пистолет. Впрочем, для них он кое-что значит.

— Как фамилия этого пленного, не помните?

— Почему же, я записал. Вот: «Рядовой Иван Зыков из 123-го отдельного батальона связи».

— Я сообщу об этом центру. Обязательно!

Пора было переходить к самому главному, ради которого они с Гжельчиком, собственно говоря, и явились сюда. Конечно, разведданные и общие сведения, почерпнутые из разговора с партизанским командиром, были весьма и весьма важными, крайне необходимыми центру. Но ведь у Полторанинской пятерки свое особое задание. Без помощи польских товарищей они вряд ли смогли бы его выполнить и уж во всяком случае ухлопали бы попусту уйму дорогостоящего сейчас времени. Им надо было выходить на полковника Крюгеля, Причем очень срочно.

Однако едва Полторанин заикнулся об этом, только начал говорить, как дверь распахнулась и в комнату вошла женщина, в вышитой блузке-гуцулке. Поздоровалась, поставила на стол поднос с кружками свежего чая — хрбаты — и непринужденно села на лавку, по-деревенски положив одну руку на грудь, а другой — левой, подперев щеку, Явно приготовилась слушать.

— Может, мы продолжим потом? — неуверенно предложил Полторанин.

— Говорите, не стесняйтесь, — усмехнулся командир, — Тереза моя жена, к тому же, как старая подпольщица, она представитель ППР в батальоне. Это как у вас комиссар. Превосходно знает русский, даже преподавала когда-то в львовской школе. Мы слушаем.

Суть дела Полторанин изложил кратко: необходима личная встреча с одним из немецких полковников из полигонного начальства. Больше всех из присутствующих изумленным оказался капрал Гжельчик: услыхав сказанное, так и застыл с полуоткрытым ртом, уставившись на своего «обер-ефрейтора» (он ведь до сего момента не знал как следует подлинного смысла разведрейса, ему просто не полагалось этого знать раньше!).

Командир отряда рассмеялся, развел руками:

— Это все равно что войти в клетку тигра и пригласить его на прогулку на собачьем поводке.

Полторанин промолчал: сравнение, может быть, и похожее, но от этого не легче. Что конкретно надо делать? Вот вопрос…

Вспомнил, как вместе с майором Матюхиным они именно над этим ломали голову почти всю ночь незадолго перед отлетом. Перебрали с добрый десяток самых различных вариантов. Остановились на основном: подключившись к полигонным линиям связи, изучить маршруты поездок Крюгеля (как шеф-строитель, он наверняка много ездит), а затем под видом патруля фельджандармерии перехватить его машину где-нибудь на глухом маршруте.

Этот план Полторанин и изложил сейчас в общих чертах.

— Абсолютно неприемлемо! — сказал польский командир. — У них между объектами полигона налажена только радиосвязь. Рабочие волны постоянно меняются. Кроме того, десятки контрольных пунктов и специальных зон, а значит, множество различных пропусков, паролей. Вас арестуют сразу же при выходе из леса. У первого шлагбаума. Не забывайте, охрану полигона несут отборные эсэсовцы.

Он походил по комнате, опять отхлебнул чаю, неожиданно обратился к жене:

— Тереза, что ты на это скажешь?

Та мягко, виновато улыбнулась. Пожала плечами:

— Я думаю, только Франц. Больше некому.

— И ты мне сама это предлагаешь? Постой, постой, но он же служит в Жешуве, а мы говорим о полигоне! Понимаешь?

— Понимаю, — снова ласково улыбнулась женщина, — Все дело в том, что Франца на днях перевели в автомастерские полигона, недалеко от Пусткува. Ты же знаешь, я недавно с нашими разведчиками была в Жешуве и заходила к сестре. Кстати, она сейчас не работает, сидит с ребенком. Она и сказала, что мужа откомандировали как опытного шофера-автомеханика. Очевидно, полигон скоро собираются эвакуировать.

— Матка бозка… — вздохнул командир. — В таком случае мы ставим под удар твою Марию с ребенком. Наверняка…

— Наверняка, — согласилась жена. — Но ведь ничего другого нет?

— Пусть будет так! По нашему святому принципу: «Цо муви пани». — Командир подошел к Полторанину, дружески положил руку на плечо: — Вы видите, мы с Терезой пускаем в бой наш последний семейный резерв. Это шутка, а если серьезно: австриец Франц Герлих — прекрасный парень, коммунист, смелый искусный разведчик. Он выполнял прямо-таки невероятные задания. В последнее время мы его поберегли, но сейчас, я полагаю, наступил черед Франца. Да и права Тереза, никто, кроме него, не сможет вам помочь. Запомните пароль: «Одолжите мне двадцать пфеннигов!». С этих слов началось когда-то наше знакомство с ним.

Весь день разведчики отдыхали на гостеприимном лесном кордоне. А ночью, опять в сопровождении Янека, двинулись в обратный путь.

Погода испортилась. Моросил дождь, но он казался им, разгоряченным быстрой ходьбой, теплым, добрым, предрекающим, как гласит об этом народная примета, удачливую дорогу. Да оно и похоже было: в лесу и на берегу держалась густая непроглядная темень, только где-то вдали над рекой, ниже по течению, шипели и тотчас гасли немецкие осветительные ракеты.

Плоскодонку партизаны за минувшие сутки подремонтировали, устранили течь, подсмолили — она легко скользила сквозь рябую пелену летнего дождя. До берега уже оставалось несколько метров, как вдруг справа, с откоса, у которого кончалось луговое болото, упал на воду слепящий свет фары, метнулся и почти сразу же нащупал лодку. Отрывисто, гулко застучал пулемет, одновременно с очередью с лодки упали двое: капрал Гжельчик, сидевший у кормового руля, и проводник Янек — он как-то неохотно выпустил из рук весла и медленно завалился за борт, упал без всплеска, будто нырнул.

Полторанина, наверное, спасла немецкая форма. Когда он выбрался на берег, чуть ниже болота, его окриком остановили у кустов двое эсэсовцев, и, осветив фонариком, на секунду засомневались, увидев гренадера-ефрейтора. Этого Полторанину оказалось достаточно, чтобы прошить обоих автоматной очередью.

«Не будете светить, идиоты!» — сплюнул он и не переводя дыхания нырнул в заросли орешника,