Убедиться в том, что предостережения Крылова имеют под собой самые реальные основания, полковник смог в первый же рабочий день на следующей неделе.

Выйдя из кабинета Орлова после традиционного утреннего совещания, он заметил в коридоре Кирилина, явно кого-то поджидавшего.

– Здорово, Иваныч! – встрепенулся тот, заметив Гурова. – А я по твою душу.

– Что стряслось?

– Да в целом оно, возможно, и ничего, но дело такое… В общем, я решил сначала тебе сказать. Тут Стеклов этот звонил. Помнишь, с которым недоразумение у тебя вышло из-за подследственных? Не поделили вы там кого-то.

– Такое не забудешь, – усмехнулся Гуров. – Тебе спасибо, выручил. А то и до сих пор, наверное, не удалось бы поговорить с этим Лиманским. А что, Стеклов старые счеты вспомнил? Претензии предъявляет?

– Да нет, претензий он не предъявляет, но про счеты, кажется, не забыл. Просит Чепракова на допрос. Говорит, по какому-то делу он там у него пересекся. Мол, я вам навстречу пошел, теперь и вы окажите любезность.

– Вот оно как, – нахмурился Гуров, – любезности, значит, просит. И что ты ему ответил?

– Да говорю же, не отвечал пока. Сказал, подумаю. А сам к тебе пошел, чтобы предупредить. Мало ли. Я же не знаю, что там у тебя по этому Тимашову. Может, нехорошее что. Может, этот Чепраков как-то здесь замешан. В общем, решил сначала тебе сказать. Торкнулся в кабинет, там закрыто. Потом вспомнил, что ты на планерке. Пришел сюда. Так что скажешь? Отпускать, что ли, его?

– Послушай, Иван Демидович, – все так же хмуря брови, проговорил Лев. – А давай-ка я тоже подумаю. Не будем торопиться.

– Да? – пытливо взглянул на него Кирилин. – Что ж, значит, действительно там неладное что-то с этим Чепраковым? Не хочешь поделиться, чего накопал? Мы все-таки тоже его разрабатываем в каком-то смысле.

– Да нет, насчет самого Чепракова у меня ничего особенного нет, – поспешил заверить Гуров, уловив в голосе коллеги обиду. – Так вообще… Сама ситуация требует осмысления. В целом. Не будем торопиться. Ты ему когда обещал ответ дать?

– Да я точного времени не назначал, – ответил Кирилин. – Сказал, что он у нас тоже на допросах периодически задействуется, так что нужно подходящее время выбрать. А как выберем, я ему перезвоню.

– Вот и отлично! – улыбнулся Гуров. – Ты, Иван Демидович, просто настоящий стратег. Дай мне полчасика, чтобы сориентироваться, а тогда уж и будем решать, как нам поступить. Идет?

– Ладно, как скажешь. А как там у тебя продвигается с Тимашовым-то с этим? Что-то в последнее время тебя почти не видно. Есть что-нибудь реальное? Мотивы, версии? Хотя бы ориентировочно?

– Все есть, Иван Демидович, и версии, и мотивы. С доказательствами только пока не густо. Поэтому ты меня пока не пытай. Не требуй результатов раньше времени. Расследование еще только на середине, а не в конце.

– Да я не требую. Просто узнать хотел, нет ли чего нового. Глядишь, и нам в копилку нашел бы чего добавить. Я слышал, ты тут такую деятельность широкую развернул. Чуть ли не весь личный состав МВД уже успел опросить, – лукаво улыбнулся Кирилин.

Но Гурову после этих слов стало совсем не до смеха. Он понял, что, как ни старался проводить свои негласные опросы по возможности тихо и, так сказать, келейно, незамеченными они не остались. Правда, к Кирилину он иногда обращался за помощью, когда собственные связи не позволяли ему выйти на нужного человека. Но о том, что эти встречи происходят в рамках некой «широкой деятельности», полковник, конечно, не докладывал.

И вот Кирилин как ни в чем не бывало заявляет, что про эту деятельность он, видите ли, «слышал». Что это может означать? Только одно – что об этом уже «говорят».

«Конспиратор хренов, – досадуя на свою неосмотрительность, думал Лев. – «Насветил», наверное, везде, где только можно было. Если уж Ваня об этом «слышал», андросовские «шестерки» знают наизусть».

Тут ему пришла мысль, что, возможно, этот неожиданный вызов на допрос Чепракова как-то связан с той активной «корреспондентской» деятельностью, которую проводил он на прошлой неделе.

– Нет, Иван Демидович, – поспешил ответить он немного удивленному этой продолжительной паузой Кирилину. – По вашей части я ничего не накопал. Со своей бы разобраться. А насчет Чепракова мне подумать надо. Через полчасика к тебе зайду.

По дороге в кабинет мысль о связи неожиданного хода Стеклова с активизацией проводимых им расспросов не покидала полковника.

«Первое предупреждение уже было, зубки мне тоже показывали. – Не иначе, этот вызов на допрос – третья часть «марлезонского балета». Что они задумали?»

Учитывая все то, что он узнал в ходе своих опросов, задумка эта могла состоять в чем угодно. Методы Андросова и его приспешников были разнообразны, смелы, нередко оригинальны и самобытны. Поэтому предугадать заранее, как они поступят в том или ином случае, не представлялось возможным.

Но на новый вызов необходимо было ответить, и, поразмыслив, Гуров решил разить врага его же оружием.

Достав телефонную трубку, он набрал номер Заруцкого.

– Павел Егорович? Добрый день. Гуров беспокоит.

– Лев Иванович! Здравствуйте! Очень рад вас слышать, – с неувядающим оптимизмом отозвался адвокат. – Есть какие-то новости?

– Не совсем. То есть новости есть, но сейчас я хотел бы поговорить с вами не о новостях. Вы сможете подъехать ко мне в Управление?

– Если это необходимо в интересах дела, конечно. Я готов оказать любую помощь, какая может потребоваться.

– Отлично. Когда вас ждать?

– А когда нужно?

– Чем скорее, тем лучше, разумеется.

– Что ж, если так, я готов выехать прямо сейчас.

– Это было бы великолепно. С нетерпением вас жду.

– Ну что там, как? – тревожно и с любопытством глядя в лицо полковника, начал с расспросов адвокат, войдя в кабинет. – Вы сказали, что есть новости. Не томите, мы все как на иголках. Валерий Алексеевич звонит мне чуть ли не каждый день, думает, что вы не хотите с ним общаться, общаетесь только со мной. Но вы, кажется, ни с кем из нас не желаете делиться новостями. Это очень печально. Все волнуются. Пожалейте хотя бы Ирину.

– Не стоит делать из меня монстра, – улыбнулся Гуров. – Дело оказалось сложным. Я не делюсь информацией потому, что ничего конкретного, собственно, пока нет. Понятно, что все произошедшее с Андреем Тимашовым – хорошо продуманное и заранее организованное убийство, но…

– Все-таки убийство! – воскликнул Заруцкий. – Вот, значит, как. Сбываются худшие предположения. И кто же этот негодяй?

– Я как раз об этом хотел сказать. Преступник пока не установлен, у нас нет доказательств. Поэтому окончательные выводы делать рано. Как только у меня на руках окажутся конкретные факты, я сразу же поставлю вас в известность.

– Что ж, будем ждать, – немного разочарованно проговорил Заруцкий. – А чем я могу быть вам полезен? Вы сказали, что хотите о чем-то поговорить?

– Да, у меня будет к вам просьба. Она косвенно связана с моим расследованием, и я предположил, что вы не откажетесь ее выполнить.

– Что именно я должен сделать? – деловито поинтересовался адвокат.

– Речь пойдет о Сергее Чепракове, том самом человеке, по поводу которого высказывалось подозрение, что он дал взятку Тимашову.

– А, это та самая запутанная история с участком?

– Да, именно. История, как вы точно подметили, очень запутанная, и у меня есть подозрения, что ее собираются запутать еще больше.

– А чем же я могу вам помочь?

– Тем, что станете адвокатом Чепракова.

– Я?! Но… простите… Боюсь, я не понимаю, о чем речь. – На лице Заруцкого действительно отражалось неподдельное изумление.

– Я объясню. Сегодня Чепракова вызывают на допрос в смежное ведомство. Контролировать этот процесс нам, разумеется, будет сложно. И причин уважительных нет, да и профессиональная этика не позволяет. Но адвокат может присутствовать при допросе. Поэтому я предлагаю вам принять Чепракова под свою юридическую защиту. На время этого допроса, а возможно, и на более продолжительный период. Как сами решите.

– Вот еще! – презрительно фыркнул Заруцкий. – Очень надо. Была охота заступаться за человека, который пытался всучить Андрею взятку.

– Это пока не доказано, не забывайте, – примирительно напомнил Гуров. – В любом случае брать Чепракова под постоянную опеку вас никто не заставляет. Я прошу только сходить с ним на этот допрос. Это связано с тем, что там могут возникнуть нежелательные двусмысленности. При расследовании дела Тимашова появилось очень много различных «параллельных» обстоятельств, которые сейчас, пока четких ответов на вопросы не найдено, можно трактовать и так, и этак. Все это, как вы, наверное, понимаете, может внести еще большую путаницу в и без того довольно запутанное дело. Поэтому мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что за процессом наблюдает опытный юрист, который сразу заметит нарушения, если таковые окажутся. Итак – ваше решение. Согласны вы сопровождать Чепракова?

Заруцкий, с некоторым недоумением слушавший эту довольно туманную речь, прежде чем ответить, несколько минут сосредоточенно о чем-то думал. Потом произнес:

– Но, насколько мне известно, адвокат не может просто так явиться защищать любого подследственного. Существует определенная процедура.

– Да, разумеется. Но речь пока не идет об официальной защите. Ваша функция – наблюдение за законностью. Вы должны будете удостовериться сами и, соответственно, убедить нас в том, что в ходе допроса не нарушались права подследственного и прочие нормы, установленные законодательством. Если у кого-то из наших коллег возникнут к вам какие-то вопросы, можете сказать, что вы назначены по указанию руководителя следственной группы. Это автоматически переадресовывает все вопросы к нам и освобождает вас от каких бы то ни было претензий. Сумел я вас убедить?

– Нет, отчего же… я с удовольствием… Убеждать меня не нужно, – собравшись с мыслями, проговорил Заруцкий. – Я ведь с самого начала сказал, что готов помочь. Просто мне хотелось уточнить детали. Значит, если я правильно вас понял, моя задача – проследить, чтобы ваши коллеги не пытались как-то воздействовать на этого Чепракова, чтобы заставить его давать показания в определенном ключе?

– Совершенно верно, – кивнул Лев.

– А если они все-таки попытаются? Какие в этом случае будут инструкции?

– Вы можете возразить и заявить протест, либо просто напомнить, что вы готовы засвидетельствовать перед компетентными органами факт нарушения. На ваш выбор.

– Что ж, хорошо. Я согласен, – проворил Заруцкий. – Когда он должен состояться, этот допрос?

– В любое удобное для вас время, – улыбнулся Гуров.

– Для меня?! Надо же, какой комфорт. Тогда, если вам не трудно, хотелось бы, чтобы это произошло в период с двенадцати до двух. Это обеденное время, обычно я на него ничего не планирую. Нельзя держать клиентов впроголодь. А Чепраков этот не такой уж барин, потерпит.

– Разумеется. Что ж, если мы договорились, тогда встречаемся у изолятора. В час я буду там и, если вы сможете подъехать к этому времени, лично представлю вас охране и вашему новому подзащитному.

– Договорились. В час я буду на месте.

Условившись с Заруцким, Гуров отправился к Кирилину.

– Ну, что надумал? – с улыбкой встретил его тот. – Долго размышлял. Неужели такая проблема с этим допросом?

– Такая или не такая, это время покажет. Но то, что от друга нашего, следователя Стеклова, в любой момент сюрприза ожидать можно, это известно. Помнишь, как он Лиманского прислал?

– Помню. Во всеоружии юридической защиты и классического ябедничества. Даже «жучок» под лацкан ставить не пришлось, собственной персоной шпион явился.

– Вот-вот. А для чего ему сейчас Чепраков понадобился – это тоже вопрос очень интересный. Но и мы не лыком шиты. Если его подследственные на допросы только с адвокатами ходят, то и наши не хуже.

– Хочешь Чепракова с сопровождением отправить? – хитро прищурился Кирилин.

– Угадал.

– Одобряю. Только получится ли? Этот Шмидт, он у него, похоже, в «своих» ходит. Нам-то где такого взять? Любой с улицы для подобного дела не годится.

– И у нас «свой» будет, – заверил Гуров. – Есть у меня один кадровый резерв. Я уже с ним переговорил, морально подготовил. К часу он подъедет в изолятор. Так что время товарищу Стеклову можешь уже назначать.

– Смотри-ка, все успел, – снова улыбнулся Кирилин. – Значит, в час? Ладно, назначу.

– Вот и прекрасно. А заодно и сам подготовься.

– В смысле?

– В прямом. Долг платежом красен. Если уж мы оказываем такую любезность, что своего подследственного коллегам из другого ведомства на допрос отправляем, почему бы и им не проявить ответную любезность?

– Ты к чему клонишь, Гуров? – проницательно взглянул на него Кирилин. – Опять что-то задумал?

– Да ничего я не задумал. Открыто, прямым тестом говорю – Чепракова мы прислать к ним, конечно же, готовы, но только в обмен на Семенова. У них же возникли дополнительные вопросы. Вот, у нас к Семенову могут также возникнуть. – Говоря это, Гуров сделал очень простодушное лицо и округлил наивные глаза не хуже самого Семенова.

– Шутник ты, Лева, – рассмеялся Кирилин. – Ладно, я ему скажу. Только и ты мне скажи – что мы с этим Семеновым делать-то будем, когда его вызовем? У меня лично никаких дополнительных вопросов к нему нет. Тогда уж сам с ним и беседуй. Инициатива твоя.

– Найдутся вопросы, Иван Демидович, – улыбнулся Лев. – Ты начни с того, кто именно надоумил Семенова, что помочь «надавить» на Тимашова ему может именно Лиманский. Уже это одно – тема неисчерпаемая. А попозже и я подключусь, может, и другие вопросы найдутся.

– Ладно, как скажешь, – согласился Кирилин. – Доверюсь твоей интуиции. Мысль с обменом, конечно, занятная. Тут я на твоей стороне. Ну а уж дальше… посмотрим.

Выходя от коллеги, Гуров думал о том, что и у самого Стеклова, наверное, не так уж много найдется «дополнительных вопросов» к Чепракову. Кирилин, не имевший той информации, которую полковнику удалось собрать за последнюю неделю, не мог знать, что этот допрос – очередной контрудар «невидимого врага», и поэтому не понимал всей серьезности момента.

Но сам Гуров инстинктивно чувствовал, что маневр с Чепраковым задуман не просто так. Опыт с Семеновым со всей наглядностью показал, что для очередной провокации достаточно малейшей зацепки.

«Ведь они этот донос сочинили из-за пустячка одного, всего лишь из-за того, что Семенов мельком упомянул фамилию Крапивина. Так же и с Чепраковым может оказаться. Начнут наводящие вопросы задавать, он и ляпнет что-нибудь, не подумав. А уж состряпать из этого всемирный скандал – дело техники. Ну, ничего. «Наблюдателя» мы им обеспечили, авось поскромнее будут. А мы со своей стороны и сами об ответной любезности похлопочем. Им Чепраков показания даст, а нам – Семенов. Ему тоже есть что рассказать».

Лев понимал, для того чтобы этот «рассказ» шел на нужную тему, ему придется явиться на допрос самому. Кирилин, не вполне представлявший себе ситуацию, не сможет действовать в нужном ключе. А с учетом того, что Семенов уже писал жалобу, попытка допрашивать его вторично связана с определенным риском. Малейшая оплошность Гурова могла оказаться козырем в руках врага. Еще одно обращение подследственного добрый следователь Стеклов, конечно, уже не сможет оставить без внимания и скрепя сердце вынужден будет дать официальный ход делу.

Чувствуя, что все идет к развязке, Лев решил рискнуть.

«Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – решительно подумал он. – Как бы там ни повернулось, в этот раз все показания будут фиксироваться на протокол. Уж об этом я позабочусь. А когда у нас в руках будут реальные факты, тогда пускай они хоть десять доносов выдумывают. Мы найдем чем ответить».

Переговоры Кирилина со Стекловым прошли успешно. Через полчаса он позвонил Гурову и сообщил, что коллега из «смежного ведомства» на предложенные условия согласился.

– Про адвоката ты заранее не предупреждал, я надеюсь? – посчитал нелишним уточнить Гуров.

– Обижаешь. Я что, похож на идиота?

Заверив друга, что на идиота тот ни капельки не похож, полковник поспешил в изолятор, чтобы встретить Заруцкого и, как обещал, лично представить его охране и самому Чепракову.

Возле здания СИЗО он застал большое оживление. Одновременно оттуда выводили сразу двух заключенных. Узнав в одном из них старого знакомого, Гуров с удовлетворением констатировал, что пока все идет по плану.

Объяснив охране второго заключенного, Чепракова, кто такой Павел Заруцкий и почему он должен ехать с ними, Гуров снова поехал в Управление.

Припарковавшись возле Главка, он поспешил в кабинет Кирилина.

Там шло унылое переливание из пустого в порожнее. Следователь, толком не знавший, о чем спрашивать, формулировал до крайности размытые и неконкретные вопросы, а подследственный, не понимавший этих вопросов, толком не знал, что отвечать.

Однако с появлением Гурова дело пошло веселее.

– Привет, Коля, давно не виделись, – дружески приветствовал он Семенова.

При виде полковника тот весь напрягся, насупился и съежился на стуле, как будто ожидая, что его вот-вот ударят.

– Что, совесть мучит? – подлил масла в огонь Лев. – Не чаял, что еще раз встретимся, думал, что мерзкие твои делишки втихую, безнаказанно пройдут? А? Чего молчишь? Тебе вообще известно, что бывает за ложные доносы? Это ведь не шутки, Коля. Это уголовная ответственность. А у тебя, кажется, и своего хватает. С чего это ты решил новый срок себе добавить? Понравилось в изоляторе?

Попытки расшевелить молчаливого собеседника ни к чему не вели. Нахмурившись, Семенов смотрел в пол, и на лице его не отражалось никаких эмоций. Слова, обращенные к нему, будто разбивались о непроницаемую стену, и у Гурова создавалось ощущение, что он разговаривает с глухонемым.

Поняв, что здесь требуются более сильные средства, полковник пустил в ход тяжелую артиллерию.

– Послушай, Коля. Если ты хочешь сделать вид, что язык проглотил, это, конечно, твое право. Только должен тебя предупредить – отмалчиваться не в твоих интересах. Иногда бывает полезно сказать что-то в свое оправдание. Оступился, мол, ошибся нечаянно. Больше не буду. Глядишь, и смягчатся сердца строгих следователей. Сердце, оно ведь не камень. Тем более мое. Я обиды быстро забываю. Особенно если вижу, что человек раскаивается. Ты в курсе, что в комнате для допросов, в которой мы с тобой в прошлый раз разговаривали, видеонаблюдение установлено? И звук, и изображение фиксируются. Так что все эти страшные угрозы и вымогательства, про которые ты написал в своем докладе, подтвердить, к сожалению, нечем. Даже наоборот. Если я сейчас захочу просмотреть эту запись, подтвердит она, скорее всего, обратное. Чуешь, к чему я клоню? Твой ложный донос – не просто безобидная шутка, это – уголовное преступление, которое можно доказать. А к каким печальным итогам это приведет, я тебе только что озвучил. Избежать этих итогов ты можешь только в одном случае, если постараешься объяснить свое непонятное поведение. Кто знает, может быть, у тебя какие-нибудь смягчающие обстоятельства были. Может, тебя подговорил кто-то, с правильного пути сбил. Тогда он и должен отвечать. Зачем все на тебя одного сваливать? Несправедливо.

Семенов в продолжение этого монолога все так же сосредоточенно смотрел в пол и, хотя на лице его появились некоторые признаки колебаний, все еще продолжал молчать.

Зато Кирилин смотрел на Гурова во все глаза.

Сообщение о том, что в комнате для допросов следственного изолятора установлено какое-то «видеонаблюдение», явилось для него полнейшей неожиданностью. И теперь, с изумлением глядя на полковника, он терялся в догадках, что значит этот новый «сюрприз». Обычный блеф или Гуров, с его склонностью к рискованным авантюрам, действительно перед допросом Семенова «зарядил» «жучки»?

Тем временем сам Семенов, по-видимому, взвесив в уме все «за» и «против», наконец обрел дар речи и угрюмо произнес:

– А почему я должен вам верить? Все разное говорят. Одни так, другие этак. Не разберешь.

– Эх, Коля, Коля! – отечески-снисходительно сказал Гуров. – Совсем ты, я вижу, запутался. Все тебе «говорят», всех ты слушаешь. А в итоге с каждым разом все хуже становится. И заметь – тебе хуже. Тебе, а не кому-то. Ты пойми, твое дело – не слушать, что говорят, а самому говорить. Правду, и ничего кроме правды. Вот ты на меня бумажку эту написал, разве правда там была? А? Ответь?

Семенов ничего не ответил. Лишь громко сопел, уставившись в пол.

– Вот видишь? Молчание – знак согласия. Почему, ты думаешь, бумажке твоей не дали ходу? Потому что и сам ты, и следователь твой прекрасно знали, что все это, от первого до последнего слова, – вранье. Галиматья, не выдерживающая никакой критики. И какую-то официальную процедуру из всего этого он даже затевать не стал, твой Стеклов. Позориться не захотел. Вот теперь и думай, что ты имеешь в результате. Хотел напакостить, ножку мне подставить. Надеялся, что я больше на допросы тебя вызывать не смогу. А что вышло? Вышло, что теперь я тебя не только по делу Тимашова допрашивать имею право, но и по своему собственному.

– Да не надеялся я! – в сердцах воскликнул Семенов. – Просто… мне следователь сказал. Сказал, что, поскольку реальных доказательств у меня нет, выходит, что я в разговоре с вами невинных людей оговорил. И единственный способ снять с себя вину за это – сказать, что я сделал это под давлением. И зря вы про «официальную процедуру». Он и не собирался бумажку эту в ход пускать. Пускай, говорит, у меня до поры до времени полежит, а если, говорит, у тех людей какие-то неприятности будут, тогда, мол, я твое заявление и представлю.

«Вот оно, значит, как, – слушая его, подумал Гуров. – «В ход пускать» он, значит, ничего не собирался. Ну что за добряк этот Стеклов! Аж слеза наворачивается».

– Даже не знаю, откуда вы узнали, – между тем продолжал Семенов. – Он говорил, что никому показывать не будет. А теперь вот вы говорите… Не разберешь.

– По поводу этой неразберихи, Коля, я тебе уже сказал, – назидательно произнес Лев. – Единственный приемлемый для тебя способ во всем этом разобраться – дать честные и откровенные показания, ни на миллиметр не отклоняясь от истины. Доказывать – не твоя задача. Доказывать будем мы. А ты должен просто повторить то, что видел и слышал. Ведь это Крапивин подсказал тебе, что именно Лиманский может надавить на Тимашова и помочь решить твой вопрос? Так?

– Ну… так, – слегка замявшись, неохотно проговорил Семенов.

– А на самого Крапивина кто тебя вывел?

– Меня? – удивленно взглянул Семенов. – Да никто меня не выводил. Это вообще… Он вообще нечаянно произошел, разговор этот. Собрание какое-то было. Общее. И наши там были, и обэповцы. И из экономической безопасности тоже. Они докладывали в основном. Пришли мы с Лехой, сели. Ждем начала. В актовом зале дело было. Посидели немного, поговорили. Потом подошел какой-то мужик, рядом со мной сел. Незнакомый. Ну, пока там все собирались, я с Лехой горем делюсь. Дескать, куда ни тыкался, никак у меня Виталю выручить не получается. Даже свои не хотят помогать.

– Леха, это кто? – уточнил Гуров.

– Леха-то? Ну как же. Товарищ мой. Друг, можно сказать. Работали вместе. Я и в УСБ следом за ним пошел. Только у него, похоже, удачнее получилось. Ну да ладно. Сидим, значит, мы с Лехой, разговариваем. Рассказываю ему про Тимашова этого, что как баран он уперся, просто ни в какую. Тут уже собрание началось, стал какой-то докладчик выступать. И вдруг этот мужик, что рядом-то сидел, мне и говорит – ты вон к нему обратись. Он твоего Тимашова в бараний рог скрутить может. И кивает на этого докладчика. Я, конечно, сначала засомневался. Ему-то какое дело? Я ж у него не спрашивал. Но фамилию докладчика на всякий случай запомнил.

– Это Лиманский был?

– Он самый. Потом, когда собрание-то закончилось, я у Лехи и спрашиваю – кто, мол, это такой с нами сидел? А он даже удивился. Его, говорит, все знают, только ты один, похоже, не в курсе. Крапивин, говорит, это. Из УБЭП. Вот так мы и познакомились. Да какое там познакомились, всего два раза и виделись. Какое это знакомство?

– Два раза? – насторожился Гуров. – А второй раз когда?

– А второй раз – это уже когда я про Лиманского выяснил и стал к нему подходы искать. Тоже упертый, не хуже Тимашова оказался. Он в экономической безопасности работал и, в общем-то, напрямую начальником Тимашова не был. Но по некоторым вопросам они пересекались, и замолвить словечко он, конечно, мог. Да мне и не нужно было много. Только чтобы дело смягчили, переквалифицировали на другую статью. Не понимаю, чего все так упрямились? Я ведь не освободить его просил.

– Действительно странно, – саркастически усмехнулся Лев. – Так как же произошла вторая встреча?

– А тоже случайно. Я как раз от этого самого Лиманского выходил. Уже, наверное, в третий раз был у него на приеме по личному вопросу, и все никак решить этот вопрос не удавалось. Вышел и смотрю – этот самый Крапивин по коридору идет. Что, говорит, решил свой вопрос? Нет, отвечаю, все никак, не хотят со мной сотрудничать. А ты, говорит, колеса-то подмазал, чтобы оно поехало? Да как же, говорю, это сделать? Я уж и намекал, и так, и этак на мысль навести пытался, а он – ни в какую. Как будто не слышит. Эх ты, говорит мне Крапивин. На мысль он навести пытался. Не на мысль надо наводить, а дело делать. Ты, мол, что же думаешь? Думаешь, он так-таки и скажет тебе: «Давай». Нет, брат. Таких дураков сейчас днем с огнем не найдешь. Ты лучше документы принеси. Какие такие, спрашиваю, документы? А те самые, мол. Принеси да как бы невзначай на стол и положи. И иди себе спокойно. Посмотришь, как он в следующий раз с тобой разговаривать будет. И не узнаешь, как человек переменится.

Слушая эту незатейливую историю, Гуров представлял себе всю ее подоплеку, как на картине.

Андросов, имевший везде глаза и уши, проведал про неуклюжие попытки горе-уэсбэшника Семенова «помочь» своему другу Прокудину «смягчить дело». Увидев в этом шанс обеспечить себе не только ожидаемое повышение в должности, но и присвоение следующего звания, он инструктирует верного Крапивина, и тот «нечаянно» оказывается рядом с Семеновым на общем собрании. Крючок заброшен, и, скорее всего, с этого момента за Семеновым начинают наблюдать. Ведь нельзя пропустить время «Ч». Тогда все труды насмарку.

Некоторое время спустя Андросов, не видя желаемых результатов, решает форсировать события. Вновь подсылает на «нечаянную» встречу Крапивина, и тот учит Семенова уму-разуму, популярно объяснив ему, как следует «делать дело».

А Семенов тем временем продолжал:

– Только «в следующий раз» поговорить нам уже не удалось. Пришел я к нему, принес конверт. Крапивин этот, правда, говорил, чтобы я в какие-нибудь документы спрятал, но я уж решил в конверте передать. Чтоб понятнее было. А то мало ли что он там подумает. Может, «документы» эти и смотреть не захочет. А там… Ну, в общем, зашел я, говорю – вот, мол, это вам гостинец. Просили, мол, передать. И не успел на стол положить, как в дверь целая орава ворвалась. Вот такая история.

– Да, невесело. Только если это самому тебе не понравилось, зачем же ты других под такую же «историю» подвел? Зачем на Тимашова наговорил? Со зла, что ли?

– А чего я наговорил? – исподлобья глянул Семенов. – Ничего я не наговорил. Правду сказал. Вы же сами говорите, что нужно правду. Вот я и сказал.

– А, вот так, значит. Ладно. Значит, так и запишем. Любит у нас гражданин Семенов говорить правду. А раз уж ты такой правдолюбец, Коля, будь так любезен, повтори нам вкратце свою историю на протокол, не сочти за труд. Оно и тебе полезнее будет. По крайней мере, официальный документ будешь иметь с подтверждением, как оно все действительно было.

Довольный, что так относительно легко удалось получить столь ценные показания, где фигурировала фамилия Крапивина – одного из главных «помощников» и «подельников» Бориса Андросова, Гуров обратился к Кирилину, прося его подготовить все необходимое для составления протокола.

– Да я уже все приготовил, – откликнулся тот. – Осталось только показания записать. Ты, парень, говори, пожалуйста, помедленнее, а то я ведь не стенографистка, со слов записывать.

В это же время в кабинете следователя Стеклова шел другой разговор.

Увидев, как вместе с Чепраковым к нему заходит какой-то посторонний мужчина, следователь сразу догадался, что ему «алаверды» вернули его же «монету».

Понимая, что осуществить задуманный план, задавая «контрольные» вопросы напрямую, уже не получится, он ходил вокруг да около, пытаясь навести Чепракова на нужную мысль окольными путями.

– При проведении допросов следователь Кирилин оказывал на вас давление? – спрашивал Стеклов.

– Да вроде нет, – недоуменно глядя ему в лицо, отвечал Чепраков.

– Вам не делали каких-то намеков, предложений? Не бойтесь, здесь вы можете говорить совершенно откровенно.

– Да я не боюсь. Каких намеков?

– Ну, например, на то, что за определенные показания вам могут скостить срок или изменить наказание. Или, например, на то, что вы можете получить все это, заплатив кое-кому определенное вознаграждение? Вам не делали таких предложений?

– Нет, не делали, – еще больше удивлялся подследственный.

Заруцкий, очень внимательно и терпеливо слушавший эти словесные экивоки, наконец не выдержал и вежливо проговорил:

– Простите, что вмешиваюсь, но, на мой взгляд, ваша беседа с моим подзащитным несколько, как бы это сказать, беспредметна. Я до сих пор не смог составить для себя четкого представления о том, для чего его вызвали сюда, да и сам господин Чепраков, по-видимому, тоже. Необоснованный вызов на допрос в каком-то смысле тоже является нарушением прав заключенного. Согласитесь, постоянное перемещение туда-сюда нервирует человека, а уж если в этом перемещении нет никакого смысла, то и подавно. С этой точки зрения необоснованный вызов на допрос может являться…

– Да, я вас понял, – раздраженно прервал его Стеклов. – Не нужно двадцать раз повторять одно и то же. Вы действительно продали Андрею Тимашову земельный участок в Пушкино? – резко проговорил он, обращаясь уже к Чепракову.

– Да, я продавал. Но не ему, а его жене, – ответил тот. – И это было очень давно. Задолго до того, как он стал проводить в отношении меня проверку.

– То есть утверждение о том, что вы дали взятку за прекращение этой проверки, якобы подарив участок, ложно? – сразу ухватившись за новую ниточку, спросил Стеклов.

– Разумеется.

– Почему же тогда в материалах следствия утверждается обратное? Вас вынудили свидетельствовать против себя?

Пустопорожняя беседа в таком ключе продолжалась довольно долго. Гуров и Кирилин давно уже закончили писать протокол и отправили восвояси «мученика за правду» Семенова, а Стеклов все тянул и тянул бесконечную жвачку, зная, что его ждет, если он явится к Андросову с известием о том, что поручение его выполнить не удалось.

Лишь к концу рабочего дня, измучив всех и измучившись сам, он прекратил пытку.

– Уведите! – выглянув в коридор, приказал он охране.

Взмокший Заруцкий буквально выполз из кабинета следом за бедным Чепраковым, находившимся не в лучшем состоянии, чем он.

– Если хотите, я могу и дальше представлять ваши интересы, – сказал адвокат, идя вместе с подследственным по коридорам. – Подобные эксперименты, это… это просто настоящее издевательство. Мы имеем все основания подать жалобу.

– Спасибо, я подумаю об этом, – ответил Чепраков. – Поразмыслю на досуге. Его теперь у меня много.

Около семи часов вечера Заруцкий вновь сидел в кабинете Гурова, делясь впечатлениями от своего неожиданного «приключения».

– И я еще надеялся уложиться за обеденные два часа! – патетически восклицал он. – Наивный!

– Да, кажется, график ваш пришлось немного нарушить. Извиняюсь. Моя вина, – слегка улыбнувшись, ответил Лев.

– Ну что вы! Какая здесь может быть ваша вина! Разве кто-то мог предвидеть подобное? И ладно бы, он его мучил по делу, а то ведь – ни одного конкретного вопроса. Пшик! Фикция! Завитки вокруг пустоты. Напрасно только время потратил.

Но полковник, выслушав его рассказ, зря потраченным это время не считал. Теперь для него была совершенно очевидна причина, по которой Стеклов вызывал Чепракова.

Он был основным подозреваемым по делу, которым в качестве руководителя следственной группы занимался Кирилин и к которому, в виде «усиления», был подключен сам Гуров. Если бы удалось доказать, что следственные действия по этому делу ведутся с нарушениями, вполне вероятным могло оказаться отстранение кого-то из них, или даже обоих, от расследования.

Это автоматически лишало всякой возможности продолжить и довести до конца «подпольное дознание», которое на свой страх и риск проводил Гуров.

Не было никаких сомнений, что именно с этой целью Стеклов, наверняка с подачи своего остроумного патрона, и вызвал Чепракова на допрос.

Уже имея опыт подобного «взаимодействия» с Семеновым, Стеклов, по-видимому, намеревался предложить Чепракову аналогичную сделку. Заявление о неправомерных действиях следователей в обмен на обещание послаблений или переквалификации дела – вот тема разговора, которая, скорее всего, ожидала Чепракова.

Но, увидев, что он явился «с сопровождением», Стеклов вынужден был на ходу менять планы и перестраиваться. И если верить тому, что говорил Заруцкий, добиться своей главной цели ему так и не удалось.

– Так и сошло все это на нет, – сокрушенно сетовал адвокат. – Зачем человека вызывал? Для чего морочил полдня? Непонятно.

– Но нарушений законности в ходе этого допроса допущено не было? – уточнил Гуров.

– Нет, нарушений не было. Если, конечно, не принимать во внимание, что сам по себе этот допрос – одно сплошное нарушение.

Поблагодарив адвоката за столь самоотверженное служение общему делу, Лев заверил его, что в самое ближайшее время постарается сообщить что-то конкретное относительно обстоятельств смерти Тимашова.

– Многое там уже понятно, – сказал он. – Но некоторые обстоятельства требуют дополнительной проверки. И ваша сегодняшняя неоценимая помощь внесла существенный вклад в эту процедуру. Как только мне удастся все прояснить, я немедленно сообщу вам. А сейчас могу только еще раз искренне поблагодарить за содействие.

Попрощавшись с Заруцким, Гуров и сам стал собираться домой. Сегодняшний день оказался длинным.

А в кабинете Бориса Андросова неприятный разговор затянулся до темноты.

– Да просто выпроводил бы его и все, этого адвоката! – раздраженно орал он на притихшего Стеклова. – Тоже мне, проблему нашел. С адвокатом не мог разобраться.

– Как бы я его выгнал? – слабо отбивался проштрафившийся соратник. – Они бы тогда сразу поняли.

– Чего бы они поняли?! Ничего бы они не поняли. А и поняли бы, невелика беда. Бумажка уже была бы написана и представлена куда надо. А уж при каких обстоятельствах, это… это вопрос другой. Сомневаетесь – проверяйте. В соответствии с законом и предписанными процедурами. А пока проверка эта идет, следователей, превысивших полномочия, извольте от расследования отстранить. Вот чего ты должен был добиться. А ты? Мямля!

Понимая, что маневр Гурова с адвокатом не позволил осуществить четкий и очень надежный, с его точки зрения, план, Андросов рвал и метал. Но, осыпая укоризнами и потчуя обидными кличками несчастного Стеклова, он еще не знал, что эти вечерние новости – только начало.

То, что ему сообщили утром, привело Бориса Андросова в настоящую ярость.

Какой-то там Семенов, которого он и за человека-то не считал, фактически прямо в руки дал Гурову нить, ведущую не только к Крапивину, но и к нему самому.

Безответный Коля всегда воспринимался Андросовым, ни разу не удостоившим его личной встречи, как покорная марионетка, которую в любой момент можно дернуть за нужную веревочку. Он просто передавал через Крапивина или Стеклова, что Коля должен сделать то-то и то-то, и Коля делал, не только не пытаясь возражать, но и особо не интересуясь зачем. Ему обещали призрачные «бонусы» при проведении расследования, и он считал это вполне достаточной мотивацией.

И вдруг этот никем не знаемый Коля вырастает до уровня вселенского монстра, готового смять и опрокинуть его, Бориса Андросова, любимое детище – до мельчайших деталей продуманную и безупречно организованную систему материальных и карьерных поощрений.

Допустить этого было нельзя ни в коем случае. И Андросов решил начать наступление по всем фронтам.