Глава 4
Когда Васильев вернулся в Управление НКВД в Ровно, его там ждала телефонограмма от Бессонова с приказом срочно выехать в Загору с личным оружием и сухим пайком на трое суток. Нашли они там что или Владимир Сергеевич просто почуял след? Нюх у него на врага, это Васильев знал хорошо, был феноменальный. Неужели прочесывание лесного массива что-то дало?
До самого вечера по разбитым дорогам, объезжая незасыпанные воронки и ныряя в глубокие промоины, служебная машина из управления везла капитана Васильева на юг от города. Когда уже смеркалось, она остановилась возле здания отдела НКВД на транспорте на узловой станции Глинск-Загура.
Бессонов сидел в прокуренной комнате оперативного отдела с каким-то лейтенантом, который на разложенной карте объяснял ему схему охраны силами патрулей НКВД путей, стрелок и перегонов.
– Здравия желаю. – Васильев бросил на стул свой характерно звякнувший вещмешок и поставил рядом автомат.
– Ага. – Бессонов выразительно посмотрел на вещмешок. – Ну, ты вовремя. Знакомьтесь: это капитан Васильев, мой напарник из Москвы, а это лейтенант Санько из местных. Мы закончили свои дела, пошли, Алексей, нам тут комнатушку выделили для ночлега с раскладушками и горячим чайником.
Васильев понял, что командир не хочет говорить о делах при лейтенанте. Правильно, свой-не свой, а лишнего знать не положено никому.
Окно жилища, куда их привел Санько, выходило на служебный двор. Посередине комнаты стоял большой стол. Несколько расшатанных стульев сиротливо жались у стены, там же были разложены две вылинявшие немецкие раскладушки с продавленным брезентом. Большой алюминиевый чайник приветливо шумел на керосинке.
Через несколько минут был накрыт стол. Две банки мясных консервов, вскрытые ножом, буханка черного хлеба, душистое сало, соль на газетке, зеленый лук с чьего-то раннего огорода.
Бессонов расплескал из фляжки по мятым, видавшим виды кружкам водку.
– Ну, Леша, давай за победу! Пока наши ребята там на фронте жизни свои не жалеют, гонят фрицев с нашей земли, нам с тобой здесь ох как потрудиться надо. Так потрудиться, чтобы немцам здесь жарче, чем на фронте, было!
– Давай, – кивнул Васильев, поднимая свою кружку. – За победу, за тех наших ребят, что не дожили, пали от предательских пуль и ножей.
Они выпили и смачно захрустели луком, потом принялись за хлеб с салом, попутно поддевая кончиками армейских финок консервированное мясо.
Васильев молчал. Владимир Сергеевич сам знает, когда начать разговор. Бессонов снова взялся за фляжку, плеснул в кружки и решительно завинтил крышку.
– Ну, давай еще по маленькой для прочистки мозгов и чтобы спалось хорошо.
Они закусили. Только когда Васильев заскреб кончиком ножа по днищу пустой банки, Бессонов, наконец, заговорил о деле.
– Давай коротко, что у тебя там за два трупа в Оржеве?
– Судя по всему, два окруженца. Переоделись в гражданское давно, чтобы внимание не привлекать, но при себе и медальоны были, и документы. Женщина их увидела, они ее убили, как свидетеля. Девчонку не заметили, она потом на дорогу выбежала и машину с саперами остановила. Живыми их взять саперы не сумели. Тела и вещи в управлении у криминалистов. Вряд ли у них были связи с местным националистическим подпольем. Я посмотрел карту передвижения их частей за последние месяцы. Они уже дней сорок по нашим тылам топают.
– Ладно, хрен с ними, с окруженцами, – Бессонов поковырял в зубах спичкой и, откинувшись на спинку стула, вытянул уставшие ноги под столом. – Значит, смотри, что у нас здесь делается. Мы прочесали район всеми силами, которые сумел для нас собрать Воротников. Естественно, никакого подполья не обнаружили, пособников не вскрыли. Да я и не особенно надеялся на такой результат. Но нашумели мы там прилично. И это очень хорошо.
– Народ здесь в общении тяжелый, – подтвердил Васильев, вымакивая хлебом из пустой банки мясной жир. – Треть нас ненавидит, как и немцев. Треть боится и нас, и немцев, и националистов. А оставшаяся треть – это люди, которым все равно, какая власть и как она называется. Они при любой власти устроятся или просто забитые до такой степени, что даже не задумываются об этом. День прожили, никто не умер, и слава богу.
– «Западники» – одно слово, – вздохнул Бессонов. – Представляешь, Леш, мы прочесали чуть ли не весь путь, что прошла банда. Их командир нес при себе письмо, которое получил от их подрайонного вожака в Остроге. При себе держал. Значит, не время было отдавать, не дошли еще до места. А вот под Здолбицами в лесном массиве они остановились. По всему, пришло время кого-то ждать. А при себе у них ни взрывчатки, ни агитационной литературы – ничего. Значит, цель перемещения банды – доставка письма «почтальону» и передача его по каналу за линию фронта. А шли целой бандой потому, что письмо важное, охранять его надо было.
– А может, письмо – цель второстепенная? – предположил Васильев. – То, что при себе у них не было ничего, кроме стрелкового оружия, еще ни о чем не говорит. Тут схронов столько, что полк вооружить можно.
– Возможно, они шли к железной дороге с целью проведения диверсии, а взрывчатка спрятана в районе станции. Но это уже не важно, важно, что они остановились в лесу и чего-то ждали. Знали, что по следам идет НКВД, но все равно ждали. Так какое задание было первостепенным, а какое второстепенным?
– Я так понял, Владимир Сергеевич, что ты что-то придумал, – хмыкнул Васильев.
– Ну, тебя не проведешь. Смотри, Леш. – Бессонов взял со стола планшет и вытащил оттуда карту района. – Вот лесной массив, вот тут, в этой его части, накрыли банду. Мы с тобой уже решили для себя, что остановка банды именно в северной части массива отношения к расположению населенных пунктов не имеет. Родник, самая густая часть леса, близость дороги и тому подобное.
– Хорошо, ты спугнул за эти дни пособника или связного, который где-то здесь. – Васильев обвел район на карте рукой. – Что дальше?
– Я его не спугнул, а заставил спрятать голову под крыло и замереть. Завтра мы дружно колонной оперативников, участковых и военных с развернутыми знаменами, примкнутыми багинетами, начищенными киверами с барабанным боем покинем эти места. Некто переведет дух и облегченно вздохнет. И вот этот облегченный вздох нам бы не пропустить. Обязательно кто-то кинется докладывать или полетит за дальнейшими инструкциями. С момента самого боя все было фактически оцеплено. Любая машина, подвода или пеший были бы проверены и осмотрены досконально. И самое главное, записаны были бы данные документов этого человека. Нет, Леша, он сидел тихо, как мышка. А теперь зашевелится. А когда он зашевелится, его будут караулить несколько засад на самых вероятных направлениях движения.
– Слушай, там тысячи жителей. Мало ли кто куда ездит, по какой надобности.
– Не-не-не. – Бессонов закрутил головой на мощной шее. – Чтобы половина села знала, что Иван Иванович после того, как уехал НКВД, подался в райцентр? Ой, тайком на рассвете и через лес. Или в полночь. Все от характера зависит.
Это был даже не лесок, а залесенная балка, по которой прокатилась война. На краю ржавел остов подбитой еще в 41-м «тридцатьчетверки» без башни, дальше – колеса с обгоревшей резиной от полковой пушки и разбитый снарядный передок. Деревья тут росли скрученные и больные. Часть берез росла лежа, осиновый подрост начал подниматься только в этом году, закрывая уродливые шрамы войны.
Засада, устроенная Шаровым в этой балке, имела несколько задач. Именно потому, что обзор отсюда открывался на все четыре стороны, вторые сутки здесь дежурили четверо солдат из полка НКВД во главе с сержантом-фронтовиком. Солдаты несли службу терпеливо. Шевелиться было нельзя, тем более – вставать в полный рост.
Пришли сюда в сумерках, расстелили плащ-палатки и залегли. И так вторые сутки меняли друг друга: кому спать, кому по сторонам в бинокль смотреть. Если кто из взрослых двинется от поселка в сторону леса – задерживать.
Когда около полудня неподалеку в балочке раздался еле слышный скрип, первым насторожился дозорный сержант. Он молча сжал плечо напарника и стал крутить головой, пытаясь определить направление, откуда раздался этот странный звук. Что-то тихо стукнуло. Чуть дальше по склону балки зашевелились кусты. Это мог быть и заяц, и еж, и лисица. Сержант покачал головой, поднял руку и показал на склон выше их лежки.
Один за другим оба дозорных перебрались через край балки и тихо стали отходить в сторону шевелящихся кустов. Прикрываясь верхней частью склона, они могли подойти к неизвестному с противоположной стороны.
Сержант увидел его первым. Мужчина в сером костюме, в шляпе, с плащом, переброшенным через руку, выглядел солидно. В какой-то момент наблюдателей даже охватили сомнения: а вдруг это кто из районных властей или из областного управления в Ровно?
Но сомнения тут же улетучились, как только путник пригнулся, воровато огляделся по сторонам и на полусогнутых двинулся в сторону леса. Сержант шепотом приказал солдатам скрытно переместиться вправо и отсекать неизвестного от леса, пока они будут для него невидимыми. Сам он подхватил свой «ППШ» и, низко пригибаясь, быстро побежал в сторону объекта. Только так можно было сблизиться, пока тот не видит преследователей. Хорошо бы сойтись на расстоянии метров в пятьдесят.
Но не прошло и нескольких секунд, как мужчина увидел бегущего к нему человека с автоматом и в фуражке с василькового цвета тульей и краповым околышем. Видимо, он хорошо знал форму и знаки различия войск НКВД, потому что тут же выхватил из-под плаща пистолет и дважды выстрелил.
Сержант упал одновременно с выстрелами, успев нажать на спусковой крючок и дать очередь чуть правее незнакомца. В последний момент он испугался, что заденет того пулей. Мужчина тоже упал в траву, и его долго не было видно. Ругаясь на свою нерасторопность, сержант извлек из кобуры на ремне ракетницу. Только теперь он увидел, что на правом боку по гимнастерке расплывается кровавое пятно. Зацепил все-таки.
– Бросай оружие, ты окружен! – закричал сержант, взводя курок ракетницы и поднимая ее вверх. – Не окажешь сопротивления, мы гарантируем тебе жизнь!
Ракета с шипением ушла в небо, оставляя за собой белесый дымный след. Ярко-зеленой звездой она полыхнула над лесом и, тускнея, провалилась вниз. Одновременно с ракетницей снова дважды выстрелил пистолет незнакомца. Но теперь, судя по всему, он стрелял в кого-то из солдат, которых сержант отправил отсекать незнакомца от леса.
Васильев услышал стрельбу, когда ехал на машине по проселку. Он сразу выдернул из планшета карту и развернул ее на коленях.
– Давай вон туда! – приказал он водителю.
Сомнений не было, стрельба слышалась со стороны одного из секретов, выставленных Бессоновым в районе лесного массива под Здолбицами.
Потом он увидел зеленую ракету – сигнал, что идет задержание и группа просит помощи. Откуда-то с запада уже пылила полуторка с сидевшими в кузове людьми. Не разрешив водителю подъезжать к самой кромке балки, Васильев выскочил на землю и побежал на голоса. Кто-то грозно требовал сложить оружие и выходить с поднятыми руками.
Упав на краю балки, Васильев осмотрелся. Ага, вон сержант с автоматом, фуражку сбросил с головы, молодец: она слишком заметна в траве, снимет ее враг из пистолета вместе с головой. А вон и объект задержания. Лежит на спине, перезаряжает немецкий «Вальтер». Рядом в траве шляпа и плащ. Одет по-городскому. А со стороны леса уже подъехала машина, из которой выскакивали бойцы полка НКВД с винтовками и рассыпались цепью, надежно блокируя незнакомцу путь к лесу.
Васильев примерился. До ближайшей относительно толстой березы, за которой он сможет укрыться, было метров восемь. Вполне можно успеть. Сняв с плеча ремешок планшета, он бросил его в траву, потом спустил на подбородок ремешок фуражки. Ему, в отличие от сержанта, надлежит сейчас быть одетым строго по уставу. Он тут сейчас самый главный.
Вскочив на ноги, капитан бросился к березе, но неизвестный заметил его и выстрелил.
«Вот это реакция!» – восхитился Васильев, ощутив, как пуля прошла всего в нескольких сантиметрах от его головы. Он успел нырнуть за дерево, больно ударившись о него локтем, когда вторая пуля угодила точно в ствол.
– Прекратить огонь! – крикнул Васильев. – Всем прекратить огонь! Говорит капитан госбезопасности Васильев. Я уполномочен вести с вами переговоры. У меня достаточно полномочий, потому что я офицер Главного Управления НКВД и прибыл сюда из Москвы.
Неизвестный не стрелял, и это обнадеживало. Бойцы полка НКВД тоже не стреляли, прекрасно слыша голос капитана. Хорошо, ситуация в какой-то мере под контролем. Осталось только уговорить сдаться этого типа. Откуда он только тут взялся в таком цивильном виде. Неужели наши где-то машину проворонили. Они проворонили, а шеф в Москве будет нам с Сергееичем плешь проедать за невнимательность и головотяпство.
– Итак, я предлагаю еще раз! – крикнул Васильев из-за дерева, пытаясь разглядеть незнакомца, который уже сместился за куст и был почти не виден. – Положите оружие на землю. Медленно встаньте и поднимите руки. Я гарантирую вам жизнь, в противном случае вы будете уничтожены. Я имею приказ из Москвы, в связи с особыми условиями, сложившимися в тылу фронта Красной Армии, живыми бандитов, оуновцев и попавших в окружение немцев не брать. Особенно если они оказывают вооруженное сопротивление.
Васильев специально говорил долго. Он прикидывал вариант броска на врага с дальнейшим обезоруживанием. «Далековато, – подумал Васильев. – Он в меня две-три пули выпустит, пока я добегу. А если продырявить ему руку или ногу? Тоже вариант, только и этот тип не дурак. Отполз так, что я его почти не вижу. Что это серое виднеется? Рукав его пиджака или штанина? Или пола пиджака, под которой ничего нет. А если я выстрелю, то переговорам конец, и контакт будет утерян. Вот работенка!»
– Я предлагаю вам жизнь! – снова закричал Васильев и уже смелее высунулся из-за дерева. – Сдавайтесь!
«Зря я тут разорался. Надо было кого-нибудь заставить отвлекать его такими вот речами, а самому на кошачьих лапах…»
Выстрел грянул неожиданно. Васильев интуитивно бросился не укрываться за деревом, а к незнакомцу. И в первую же секунду своего отчаянного прыжка увидел, как на траву безжизненно упала рука с зажатым в ней пистолетом.
– Этого еще не хватало! – зарычал капитан.
Снова труп, снова некого допрашивать и не от кого получать сведения. Что же за невезение такое! Снова, как пацану, оправдываться перед начальством.
Он шел и ругался на себя, на бандитов, на войну, на весь белый свет. Сейчас для капитана Васильева не было большей неприятности, чем застрелившийся диверсант или бандит.
Мужчина лежал на спине с вытаращенными глазами. Глаза почти вышли из орбит, потому что стрелял он под подбородок, и пуля разбила череп в верхней части. Трава и кусты были забрызганы кровью и мозговым веществом. Труп полусидел, и кровь начала заливать рубашку и пиджак. Васильев стянул тело за ноги и уложил на траву. Надо начинать работать.
К нему уже бежали бойцы из полка НКВД. Надо найти их командира и поручить осмотреть местность и определить, откуда этот человек шел.
– Куда вы, товарищ сержант? – строгий женский голос заставил Васильева обернуться. – Вы потеряли много крови, вам срочно нужно в госпиталь.
– Да, погодите вы, товарищ военврач, – отмахивался крупный сержант и все пытался обойти маленького, но упрямого лейтенанта медицинской службы.
– Пропустите его, – приказал Васильев. – Что вы хотите, сержант?
– Товарищ капитан, пока меня не увезли, я рассказать хочу. Я здесь был старшим секрета.
– Ну-ну, – поощрительно кивнул Васильев. – Откуда этот человек шел?
– В том-то и дело, что он откуда-то вылез. Он не пришел со стороны. Он откуда-то взялся прямо в низинке метрах в пятидесяти от нас.
– Где, покажите. – Васильев вскочил на ноги.
Держась за раненый бок, сержант повел его вдоль склона балки. Потом он замедлил шаг и стал крутить головой по сторонам. Васильев остановился и ждал. Трава, кусты, небольшие деревья, старая береза – все выглядело натурально.
Сержант сильно волновался, боясь потерять сознание.
– Где-то тут, – сказал он и стал ногой шевелить слежавшуюся годами сухую траву. Васильев тут же подбежал к нему:
– Стоп, вот этого делать не стоит! Вы уверены, что человек появился в этом месте?
– Да, примерно здесь, – кивнул побледневший сержант.
– Так, все! – Васильев взял сержанта за локоть. – Товарищ военврач, заберите раненого.
Сколько различных сюрпризов, оставленных фашистами и их прихвостнями, капитан Васильев повидал за годы войны, трудно сосчитать. Если тот человек в костюме неожиданно средь бела дня объявился в балке, значит, он был тут давно. Как минимум с ночи, когда оставленный Бессоновым секрет его мог запросто проморгать. Но и в кустах он все это время не сидел. Это очевидно. Его бы заметили по движениям, потому что много часов сидеть без малейшего движения человек не способен. Значит, здесь есть схрон. А схроны очень часто минируют. Сержант напрасно только что так легкомысленно начал шуровать в траве сапогом.
Приказав всем оставаться на своих местах, Васильев попросил шомпол от винтовки. С шомполом в руках он присел на корточки и стал осторожно тыкать землю. Люк замаскировать можно очень хорошо, но всегда остаются признаки, которые не скрыть, хоть ты тресни. Замаскированный люк незаметен, если идешь мимо и не думаешь о нем. Он не бросится в глаза, если о нем не знать. И даже, если ты о нем знаешь, найти его не так просто на участке в несколько сотен квадратных метров.
Васильев, передвигаясь на корточках, прощупал полосу длиной с десяток метров.
«Так, хватит, – решил он, – я удаляюсь от места, указанного сержантом. Он мог и ошибиться, но пока приходится ориентироваться на его наблюдения».
Вернувшись на исходную точку, Васильев стал прощупывать землю и двигаться в обратном направлении. И почти сразу же шомпол вошел в рыхлую листву, скопившуюся в нижней части склона, и с характерным стуком уперся во что-то твердое. «Древесина», – определил по звуку Васильев. Воткнув шомпол в землю рядом, он начал осторожно разгребать листву.
Обычная деревянная крышка, сколоченная из досок, имела несколько горизонтальных планок, на которых естественным образом скапливалась палая листва и сухая трава. А заодно и рыхлая земля, осыпающаяся с верхней части склона. Иногда делают специальные приспособления, вроде накопителей, которые при закрывании люка изнутри высыпают на него снаружи ворох листьев.
Очистив люк, Васильев стал прощупывать его края. Если люки и минируют, то только от посторонних. Но всегда таким образом, чтобы знающий человек мог разминировать устройство без особых проблем. Это означает, что люк возможно без вреда приподнять настолько, чтобы можно было просунуть туда руку.
Васильев очень осторожно приподнял люк и просунул под него руку. Тонкую стальную проволоку он нащупал почти сразу. Теперь вопрос, где мина или, что бывает чаще, обычная граната? Как правило, их устанавливают на самой крышке. Чтобы нанести максимальный урон тем, кто полезет открывать. Но бывало, ставили и внизу. Тогда жертв почти не было, зато сам схрон уничтожался практически полностью.
– Вот ты, голубушка, – прошептал Васильев, нащупав ребристую поверхность гранаты «Ф-1». Он лег на бок, занял удобное положение и стал пытаться согнуть усики предохранительной чеки. Когда ему удалось это сделать, он попросил принести ему из машины кусачки. Теперь оставалось самое опасное. Разминировать гранату или иное устройство, которое расположено внизу, он не мог. Если проволока от гранаты на крышке люка шла к другой гранате внизу, то, ослабив или перекусив ее, он неизбежно спровоцирует взрыв. Тут применяется единственный принцип – принцип выдергивания чеки из гранаты. Мину натяжного действия здесь не установишь чисто технически.
Махнув всем рукой, чтобы легли на землю, Васильев просунул руку с кусачками под люк. Щелчок, проволока ослабла и упала вниз. Используя три секунды, которые горит запал гранаты, Васильев откатился в сторону и прикрыл голову руками. Но взрыва не последовало.
Бессонов приехал, когда люк схрона был уже открыт, а Васильев осматривал его содержимое, спустившись вниз.
– Ну что там? – спросил Владимир Сергеевич, наклонившись над люком. – Отсюда он вылез?
– Больше неоткуда, – отозвался Васильев. – Он тут сидел два дня, не меньше. Я так думаю, что мы его спугнули, когда началось боестолкновение в лесу. И он залег здесь. Похоже, это и есть тот самый курьер, что приезжал за письмом, которое мы нашли у главаря в подкладке.
– Много выводов, Леша, – хмыкнул Бессонов, хотя недоверия к напарнику у него не было. Васильев опытный и талантливый криминалист. За годы совместной работы Бессонов уже привык ему верить. – Поясни.
– Видите ли, Владимир Сергеевич, – засмеялся Васильев, – Каждый человек, если он, конечно, не страдает хроническими заболеваниями, а этот явно не страдал, иначе его не послали бы с таким ответственным заданием, так вот, каждый человек обычно справляет нужду «по-большому» раз в сутки, а «по-малому» в среднем три-пять раз в день. Питался он тут нормально. Есть запасы и спиртного, и воды, и пищи. А свой кал он прикапывал у стены, хотя запах все равно улавливается. Ну, еще и количество съеденных консервов. Вот они, пустые баночки. Примерно двухдневный рацион взрослого мужчины.
Бессонов спустился по деревянной, грубо сколоченной лестнице в схрон и огляделся. Двухъярусные нары справа и у дальней стены. Значит, рассчитан он на четверых. Стол в центре, грубо сбитая лавка, фонарь «летучая мышь» на опорном столбе, поддерживающем крышу всего строения.
– Давай заканчивай здесь, я осмотрю тело и личные вещи, – приказал Бессонов и полез наверх.
Когда Васильев, закончив осмотр схрона, с бумажным пакетом выбрался наверх, Бессонов сидел с задумчивым видом возле тела убитого. Васильев опустился рядом, разглядывая разложенные на плащ-палатке вещи.
– Схрон можно взрывать, я там закончил, – сказал он. – Ничего существенного, кроме немецкого происхождения некоторых консервированных продуктов, да окурки советского производства, в том числе, судя по номерам на мундштуках, довоенные. А это что такое?
Васильев взял с брезента половинку немецкого идентификационного медальона и повертел в руках. Этот обломок находился в портмоне убитого вместе с паспортом на имя Станислава Адамовича Шевчука, несколькими советскими купюрами разного достоинства и различной мужской мелочью – расческой, носовым платком, перочинным ножиком, связкой из трех дверных ключей.
– Это было у него? Интересно, зачем он носит в кармане половинку немецкого посмертного медальона?
– Единственное, что мне пришло в голову, – ответил Бессонов, – это медальон кого-то из его родственников, кто служил в вермахте и погиб в этих местах. Одна половинка, соответственно, с телом, вторая у него.
– Да, но тогда вопрос: зачем ему половинка посмертного медальона, даже если он принадлежит его убитому родственнику? Странная сентиментальность, учитывая, что он не немец.
– Паспорт может быть поддельным, – напомнил Бессонов.
– Я даже уверен, что паспорт поддельный. По лицу видно, что он славянин. Так зачем он немецкий медальон с собой носил? – Васильев повертел в руках обломок.
Работа по установлению личности убитого возле схрона заняла два дня. Проверяли по приметам, сличали фотографии, которые были в разыскных и следственных делах предателей и пособников. Шаров все это время сочинял и отправлял запросы и уведомления. Запросы отсылались в отделы контрразведки соединений, в территориальные органы НКВД Украины и Белоруссии. На вторые сутки стали приходить ответы. Чаще всего сведения были неинтересными. В убитом опознавали погибшего раньше или того, кто находится за линией фронта. И по разведданным, там в настоящий момент и должен находиться. Такие ответы рождали новый ворох справок и сообщений по уточнению, перепроверке, рассмотрению возможности нахождения того или иного лица в Ровенском районе в мае текущего года.
Поручив всю работу по переписке и сверке учета местным органам, Бессонов стал разыскивать тех, кто совсем недавно, в годы оккупации, активно работал в советском подполье. Майор Воротников подготовил ему список партийных и советских активистов, кто остался в живых и сейчас работал на местах. Неожиданно повезло: в Ровно прибыл по делам руководитель партийной организации Механического завода из Тернополя.
Невысокий, жилистый мужик с глубоко впавшими щеками и быстрыми глазами ждал в кабинете Воротникова. Когда Бессонов и Васильев вошли, он поднялся и уверенно протянул им свою руку. Чувствовалось, что это сильный и непоколебимый человек. Звали его Глеб Иванович Морозов. Он держался и разговаривал, как хозяин дома, как человек, который чувствует за собой право отвечать за все, что происходит на его земле.
– Фотографии? – попросил Морозов. – Дайте фотографии. Только лучше все же в морг съездить. Не переживайте, я не красная девица, повидал за годы работы в подполье и в партизанских отрядах всякого. Брезгливостью страдать до самой смерти теперь не буду.
Васильев стал рыться в папке, как будто выискивал нужные фотографии для предъявления. На самом деле он давал напарнику возможность расспросить гостя о его подпольной работе в годы оккупации.
Морозов отвечал охотно. Он мало говорил о себе, больше уделял внимания обстановке, работе других людей. Назывались фамилии, позывные отрядов и подпольных ячеек. Чувствовалось, что Глеб Иванович знает об этом не понаслышке.
– Ну, давай, – Бессонов взял у Васильева несколько фотографий убитого, сделанных на поляне возле схрона.
Морозов прищурился, чуть отстранил руку со снимками и стал разглядывать человека. Наконец он хмуро бросил фото на стол и посмотрел на оперативников.
– Я его узнал. Смерть, конечно, не красит, но узнать можно. Это Нечипоренко. Игнат Нечипоренко – предатель и провокатор. Много крови на его руках, очень много. Значит, достала и его смерть? Жаль, что так! Его судить надо было всенародным судом. А потом публично повесить.
– Он из ровенских?
– Нет, – Морозов покачал головой. – Сказывал, что окруженец, пробивался к своим. Вроде бы даже капитан Красной Армии. У нас его никто до этого не знал. Горел желанием сражаться в партизанском отряде, а у нас тут голод был на умеющих воевать, имеющих военное образование. А тут сразу красный командир.
– Он говорил о себе что-нибудь? Из какой части, откуда родом, в каком бою попал в окружение?
– Да, говорил, что родом из-под Краснодара, а насчет остального я не особенно помню. Я только потом, когда стало ясно, что Нечипоренко предатель, догадался, что говор у него не краснодарский. Думаю, он вырос где-то здесь, на Западной Украине.
– А как вы узнали, что Нечипоренко предатель? – с интересом спросил Васильев.
– Сначала несколько провалов в городах. Сомнения были насчет многих, кто был на связи с этими подпольными группами. Он тоже там фигурировал. А потом его кто-то из наших видел с немцами. Тогда сомнения стали серьезнее. Мы стали проверять многих, в том числе и Нечипоренко, но он исчез. Кто-то сказал, что видели его здесь, под Ровно, в Белорусском Полесье. Один из красноармейцев, которому удалось бежать из лагеря, сказал, что видел там похожего по описанию провокатора.
После опознания в убитом Нечипоренко дело пошло быстрее. Через два часа в кабинете Воротникова появилось разыскное дело на гражданина Нечипоренко Игната Олеговича, 1903 года рождения, уроженца Брянской области, из служащих, бывшего старшего лейтенанта инженерно-саперных частей Красной Армии. Дело было заведено еще несколько месяцев назад на основе данных, полученных в Белоруссии, а также на основании захваченных архивов гестапо. Оттуда и появились фотографии Нечипоренко. И в фас, и в профиль, и даже на фоне виселицы в обнимку с эсэсовским офицером.
– Нечипоренко Игнатий Олегович, он же Нечитайло Охрим, он же Селиверстов Алексей Николаевич. Попал в окружение или перешел на сторону врага при невыясненных обстоятельствах. Завербован гестапо в октябре 1941 года. Проходил по немецким документам под псевдонимами Левченко, Инженер, Садовник. По непроверенным данным до февраля 1942 года проходил обучение в разведывательно-диверсионной школе в районе Люблина. С лета 1942 года активно использовался гестапо для засылки в партизанские отряды на территории Украины и Белоруссии, внедрялся в подпольные ячейки, а также для выявления подполья в лагерях военнопленных.
– Крепкий кадр, – констатировал Бессонов. – Он ведь наверняка оставлен здесь немцами для работы в нашем тылу.
– Намек понял, – недовольно пробурчал Васильев. – Но я и так сделал все, что мог. Разве что за руку его не успел поймать.
– Ладно тебе, – отмахнулся Бессонов и обратился к Воротникову. – А ведь интересно, что этот Нечипоренко объявился именно здесь, хотя наследил на большой территории. Значит, если его оставили немцы, тут что-то готовится. Кстати, с финалом его карьеры что связано?
– По нашим данным, Нечипоренко засылался в партизанский отряд «Мирон», действовавший в районе Ковель – Пинск. Отряд создавался перед отступлением наших частей из работников партийного и советского аппарата и инструкторов ОСОАВИАХИМа и до 1943 года вел активную борьбу с фашистами. Отряд был разгромлен осенью 1943 года после засылки в него Нечипоренко под видом советского офицера, бежавшего из концлагеря. Нечипоренко действительно провел три месяца в указанном им лагере и знал расположение бараков, фамилии и прозвища надзирателей, особенности содержания пленных и многое другое. Именно эти сведения и способствовали тому, что ему в отряде поверили.
– Кто-то выжил из отряда «Мирон»?
– Нет, погибли все. Выжившие есть из числа отправленных на Большую землю раненых, но это было еще до прихода в отряд Нечипоренко. Те свидетели показаний против него дать не смогут.
– Свидетелей он не оставлял, – проворчал Васильев.
– Это еще не все, – продолжал Воротников. – «Мирон» имел хорошую связь с другим отрядом – «Мститель». У них на счету несколько совместных успешных операций. Летом 43-го они даже базировались рядом, в Пинских лесах. Отряд «Мститель» также почти полностью погиб зимой прошлого года.
– Опять ни одного свидетеля? – спросил Васильев. – И снова след Нечипоренко?
– Мы проверяли, у нас есть все основания полагать, что расположение отряда было выдано немцам предателем. А если учесть, что «Мирон» погиб по вине Нечипоренко, то следом за ним та же участь могла постигнуть и второй отряд. Кстати, я сказал «почти» весь отряд…
– Почти? – чуть не подскочил на стуле Васильев. – Кто же выжил?
– Да, кто? – спросил Бессонов. – Это может быть важно для определения связей Нечипоренко.
– Вы его знаете. Это начальник Загорского отдела милиции майор Коваленко. Он чудом остался жив и то только потому, что в ту ночь находился на задании.
– И он был знаком с Нечипоренко? – тут же спросил Бессонов.
– Нет, на этот счет мы его уже допрашивали. Да и Нечипоренко к отряду «Мститель» отношения не имел. Мы полагали, что он его сдал гитлеровцам вместе с «Мироном», так сказать, в одной связке.
– А Коваленко местный?
– Да, он еще до войны был участковым милиционером в Житомирской области. Кстати, на хорошем счету, принципиальный. Ну а после освобождения этих районов его здесь и оставили. Потому что и людей знает, и местность ему знакома. Да и сотрудников не хватало, вот его и оставили в кадрах, хоть и без руки он. Оперативником трудно работать калеке, а он – руководитель, головой больше работать должен.
