Глава 3
Парень был невелик ростом, с тонкой шеей, торчавшей из воротника застиранной рубахи под поношенным серым пиджаком. Кепка с большим козырьком сидела на нем с блатным шиком. Широкие штаны заправлены в хромовые сапоги с голенищами, собранными гармошкой у самых щиколоток. Оглядываясь по сторонам, он торопливо шел по битому кирпичу, стараясь держаться ближе к стенам разрушенных домов, хотя это и было опасно: мог кирпич свалиться на голову, мог рухнуть целый участок стены, а можно было потревожить неразорвавшуюся мину или снаряд.
Эта часть города была еще не до конца расчищена. Почерневшие от пожаров руины торчали в небо острыми уступами, как корни гнилых зубов, большая часть пространства между домами была завалена битым кирпичом, обломками мебели, вывороченными с корнем деревьями. Проезжую часть кое-где уже расчистили: машины могли двигаться напрямик, не делая длинных объездов.
Но большая часть этих развалин пока еще осталась нетронутой. Сюда почти никто не ходил. Лишь иногда старики бродили там, где когда-то были их квартиры, находили остатки своего имущества, обгоревшие портреты, разбитые шкафы, этажерки или стулья. Частенько бегали пацаны, выискивая патроны или оружие, которое, говорят, еще можно было найти под завалами. Но это скорее страшилки, которые детвора рассказывала друг другу, когда наступала темнота и подростки собирались стайками во дворах.
Парень шел быстро, то и дело ныряя в разбитый дверной пролом или пролом в стене, проходил внутри разрушенного дома, выглядывал и снова шел какое-то время по улице, хрустя подошвами сапог по битому кирпичу. В какой-то момент он не успел прыгнуть в пролом стены – из-за угла появился военный патруль.
– Стой! – крикнул молодцеватый лейтенант в тесной шинели и фуражке с черным околышем.
Двое его патрульных, на бегу срывая с плеч «ППШ», кинулись в сторону подозрительного парня, но тот все-таки исчез в проломе. Лейтенант чертыхнулся и, дергая застрявший в кобуре «ТТ», побежал догонять своих подчиненных.
Черная «эмка» с мятыми передними крыльями остановилась на углу. Приоткрыв дверь машины, с переднего сиденья на бегущих патрульных смотрел молодой мужчина с золотой фиксой во рту.
– Смотри, Ворон, – обернувшись к соседу в фетровой шляпе, сидевшему на заднем сиденье, проговорил «фиксатый», – опять комендантский патруль какого-то бегунка арканит. Не нашли бы нашу хавку…
Закончить он не успел, поперхнулся и вытаращил глаза. Парень в кепке, которому приказывал остановиться патруль, отпрыгнул в пролом разрушенной стены. За ним с автоматами на изготовку бросились патрульные. Второй даже не успел забежать в пролом стены, когда в разрушенном здании раздалась короткая автоматная очередь. Сержант на миг замер, поднимая автомат и решая, стрелять или отбегать в сторону. Эта заминка стоила ему жизни. Еще одна короткая очередь ударила из здания, стена за спиной патрульного взорвалась осколками кирпича и облаком пыли. Тело сержанта осело и завалилось на бок.
Лейтенант тут же отпрыгнул в сторону, прижавшись спиной к стене. Но и ему, как видно, не хватило боевого опыта, хоть и было не занимать храбрости. Молодой офицер опустился на одно колено и приложил пальцы к шее убитого. И поплатился за эти секунды бездействия. Парень в блатной кепке выпрыгнул из пролома с автоматом в руке и дал новую очередь. И снова клубы кирпичной пыли и осколков взлетели вверх, заволакивая тела.
– Лихо, а, Ворон? Вот это он их валит! – восхищенно оскалился сидящий на переднем сиденье.
Парень в кепке уже поднялся на ноги и глядел по сторонам. Заметил он черную запыленную «эмку» за ближайшим углом или нет, непонятно. Действовал он быстро, но без суеты. Бросив автомат в пролом, он первым делом втянул внутрь за ноги убитого сержанта. Потом утащил и тело начальника патруля. Вот парень снова появился на улице, посмотрел по сторонам и, перебежав дорогу, скрылся в соседнем разрушенном здании.
– Козырь, – приказал с заднего сиденья мужчина в шляпе. – Давай-ка метнись за этим фраерком. Поможешь ему с хвоста ментов сбросить. Укроешь до утра. А завтра к вечеру приведешь ко мне. Хочу посмотреть на него поближе.
– Понял, Ворон, – послушно выскочил из машины блатной. – Я только на секундочку, гляну на жмуриков.
– Только бегом, Козырь. Близко не подходи, а то тебя легавые быстро по подметкам выследят.
Водитель завел мотор, и «эмка» медленно поехала по пустынной улице. Козырь взобрался на груду кирпича и заглянул в пролом стены. Повернувшись к машине, он характерным жестом приложил руку к горлу и высунул язык, изображая мертвеца. Затем он перебежал дорогу и скрылся в том же проломе, где недавно скрылся парень, расстрелявший военный патруль.
– Давай на хазу, – проворчал Ворон. Водитель прибавил скорость, и машина, поднимая клубы пыли, скрылась за поворотом.
Когда-то на Северном рынке в Ровно был хороший ресторан. Здесь часто отмечали удачные сделки крупные торговцы. В гостинице над рестораном останавливались только государственные чиновники, приезжающие по делам торговли и потребкооперации. Это была теневая сторона торгового города. Она не имела никакого отношения к основной массе торгующих и покупающих на Северном рынке: мелким ремесленникам, приезжим колхозникам, перекупщикам и просто людям, которые пришли продать что-то ненужное из своего добра.
Как и любой рынок, Северный был очень неоднородным. Здесь всегда можно было встретить переодетых в гражданскую одежду работников уголовного розыска и НКВД. Их клиенты тоже были завсегдатаями рынка. Кто пытался сбыть краденое, кто лазил по карманам, кто занимался более сложными схемами обмана простаков.
Здание ресторана чудом не сгорело во время боев 1941 года, и потом, когда немцы уходили в 1944-м, здание тоже не пострадало. Многое было разграблено, внутри остались только пробитые пулями ободранные стены, полуобвалившиеся потолки и выщербленный паркет.
Но нашлись люди, которые сумели в одном крыле нижнего этажа открыть закусочную. Уже через месяц после оккупации на Северном рынке появилось хорошее пиво, часто из-под полы можно было получить и немецкое трофейное. Меню предлагалось на любой вкус и, главное, на любой кошелек.
Ворон сидел за столиком у окна, ковыряя спичкой в зубах. К большой рюмке водки он так и не притронулся. Официантка уже убрала тарелки, принесла кружку свежего пива, а Ворон все смотрел стеклянными глазами в окно и гонял во рту измусоленную спичку.
Наконец, он увидел Козыря, который, размахивая руками, что-то объяснял тому самому ухарю, положившему вчера в одиночку военный патруль. Козырь завел парня в закусочную, посадил у дальней стены спиной к залу, а сам двинулся к Ворону.
– Привел! – жизнерадостно сообщил Козырь, плюхаясь на стул.
– Как он? – хмуро осведомился Ворон, разглядывая спину незнакомца, который не делал попыток оглянуться и осмотреть зал. Парень смирно сидел, положив кепку на стол, и только поглаживал коротко стриженную голову.
– Хрен его знает, честно скажу! Мало он говорит, понимаешь, не вытянешь из него ничего. Вчера я его у ментов из-под носа увел, на хате одной спрятал. Он потом, когда шмон на улице под утро кончился, сказал, что мой должник. А кликухи своей не назвал. Ну, я ему: если сам должником себя посчитал, тогда сходим вечерком в одно местечко. Совместим полезное с приятным. Он согласился. И все это время проспал. Гадом буду, Ворон, он в натуре спал.
– Поверил тебе? Понял, что ты не из уголовки? – хмыкнул Ворон. – Хотя это по тебе за версту видно. Ладно, самое главное скажи: он из деловых или приблатненный?
– Ворон, ты че? – осклабился золотой фиксой Козырь. – Я-то в развалины глянул, в отличие от тебя. Он их чисто положил. Я туда бегал днем, в эти развалины, там кровищи знаешь сколько! Я тебе зуб даю, по нему вышак плачет!
Ворон неторопливо поднялся, выплюнул спичку на застиранную скатерть, взял шляпу и пошел к столу, где сидел незнакомец. Подойдя, он спихнул кепку парня на стул, а на это место положил свою фетровую шляпу. Это должно было сразу обозначить, кто есть кто. Парень никак не отреагировал, лишь смерил взглядом подошедшего да внимательно посмотрел на его шляпу.
– Ну что? – тихо, с неприязнью в голосе осведомился Ворон. – Побазарим?
– Ты тут банкуешь, – с усмешкой дернул плечом парень.
– Назовись. Откуда ты, такой ухарь, в наши места заехал и зачем?
– Много вопросов сразу, могу и не запомнить, – скривился в блатной усмешке незнакомец. – Обижаться потом будешь, скажешь, не уважаю.
– Не запомнишь сам, так мы напомним. А я не обидчивый. Некогда мне обижаться. Не успеваю. Раз, а обижаться уже и не на кого. Понимаешь?
– Ты тут банкуешь, – снова усмехнулся парень. – Ладно, я Костя Пономарь. Здесь меня уголовка еще не знает, а по сводкам я проходил давно и в разных местах. Да у них и без меня сейчас голова кругом идет. Я на «Вологодском пятаке» чалился до 43-го. Потом очередная амнистия тем, кто добровольцами на фронт подпишется.
– Что, и повоевать успел?
– Я как-то даже и не мечтал о таком счастье. Нас на железке под Полтавой самолеты накрыли. Там такое месиво было, что много кого не досчитались. Мне повезло, а двум корешам моим – кому кишки наружу, кому ноги поотрывало.
– И где ж ты все это время жировал?
– Жировать не приходилось, – уже серьезно ответил Пономарь. – Кто в тылах отсидеться решил, тех в первые два месяца выловил СМЕРШ. Эти не церемонились, никого даже в штрафбат не отправили. Всех к стенке. А я умный, я за наступающими войсками пошел. В прифронтовой полосе всегда легче затеряться. И прокормиться. А по зиме, когда немцев погнали, я осел под Харьковом. Собрал ребят покрепче. Взяли несколько магазинов, сберкассу, а потом нас одна сука сдала. Не знаю, какому богу молиться, что ушел. Чудом, такое раз в жизни бывает.
– Ловкий ты, Костя Пономарь, – разглядывая парня, проговорил Ворон. – Видел вчера, как ты с троими управился. Считай визитную карточку свою ты мне предъявил.
– Да вот только ты мне не назвался. Сижу и гадаю, с кем я тут за жизнь базарю.
– Вороном меня хорошие люди кличут. Слыхал?
– Не знаю. Может, о тебе, а может, о другом каком Вороне. Я не из здешних мест, я с Урала. После первой ходки понял, что не в масть в глубинке шерстить, подался в Москву, там и повязала меня уголовка во второй раз.
– А что же на зоне у вас кольщика хорошего не было или впадлу на себе знак верный оставить?
– Спокойно, Ворон, – усмехнулся Пономарь, – ты человек опытный, не первый день на свете живешь, людей разных видел. Я по малинам не сижу, на цырлах перед паханами не хожу. Мне перед уголовкой твои знаки ни к чему, они меня узнавать не должны, иначе хана мне. Я, может, и живой до сих пор потому, что не ношу «перстней», не звоню «колоколами». И не я к тебе пришел, ты меня сам позвал. Не нравлюсь, тогда бывай, Ворон! Увидимся на пересылке, если доживем.
– Не кипишись, Пономарь, – Ворон снова сунул в рот спичку и посмотрел на собеседника с ухмылкой. – На слово я бы тебе не поверил. Никому я не верю, но вчера ты лихость свою показал. Иди ко мне, будешь сытым, будешь всегда с наваром. У меня кореша без дела не сидят. Дела большие делаю, лихие парни мне нужны, чтобы и с головой были, и юшку пустить могли.
– А мне какая разница, – дернул плечом Пономарь. – Ты тут хозяин, у тебя тут все дорожки накатаны. А со своим фартом я в любом деле при козырях буду. Только предупредить хочу, Ворон, что в «шестерках» отродясь не ходил. Кореш нужен для большого дела? Я с тобой. А помыкать начнешь, в темную играть – уйду.
– Козырь, – Ворон махнул рукой, – скажи, пусть водки принесут и на зуб чего-нибудь.
Несколько участковых милиционеров и оперативники из Ровенского УНКВД во главе с Шаровым четвертый день обследовали и досконально изучали три населенных пункта в районе лесного массива. Участковые проверяли домовые книги, присматривались к каждому дому, нет ли в нем чужака, нет ли недавно прибывшего родственника. Таких сразу вызывали в отдел, допрашивали самым серьезным образом, делали запросы на прежнее место жительства или службы. Со многими вели доверительные беседы прямо во время обходов.
Работать было тяжело. И если такое «сито» легко было бы использовать где-нибудь под Воронежем или Псковом, то в Ровенском районе, который каких-то пять лет назад не был даже советским, разговаривать с представителями власти почти никто не хотел. Большинство местных жителей молчали, опустив глаза, угрюмо и прочно. Или отделывались односложными ответами: никого не знаю, никого не видел, ни о чем таком не слышал.
Капитан Бессонов хорошо понимал этих людей, по судьбам которых война прошла, как асфальтовый каток. Пять лет назад они жили в Польше, в Волынском воеводстве. Жили в атмосфере страха и ненависти: с одной стороны, ко всему немецкому, с другой – ко всему советскому. Панская Польша, особенно правые силы активно нагнетали антисоветскую истерию. И многие в декабре 1939 года восприняли присоединение нескольких польских областей к СССР не как спасение от фашизма, а как акт агрессии, хотя вплоть до 1941 года жизнь здесь усиленно налаживалась, области стали жить сытно, развивалось сельское хозяйство, промышленность. Но забитое крестьянство, боявшееся всех и вся, продолжало верить в любые рассказы и любые угрозы.
Бессонов ходил по поселкам и смотрел на людей. Кто-то не верил, кто-то открыто ненавидел. И как было приятно пообщаться, наконец, с настоящими людьми, которым важно было сохранение советской власти, мирной жизни. И все же работу надо было делать, и ее делали лучшие чекисты вот уже четверо суток. Но никаких пособников, затаившихся врагов советской власти найти так и не удалось. Те, кто числились врагами народа, давно были в бегах. Никто по чердакам и подполам не прятался. Но кто-то же был связным?
– Таким образом, на сегодняшний день мы отработали все улицы, – подводил итоги дня начальник Загорского поселкового отдела милиции майор Коваленко, – за исключением двух на окраине Загоры и хуторочка в Уездах, на отшибе. Завтра мы добьем эти участки, и у нас будет полная картина.
– Полная? – переспросил Бессонов. – Картина у нас безрадостная. Несколько дней мы работали фактически впустую.
– Ну, не впустую, – пожал майор плечами. – Теперь мы, по крайней мере, знаем, что в этих населенных пунктах помощника бандитов нет.
– Кавалерийский наскок это, а не проверка, – махнул рукой недовольный Бессонов. – Пособник, если он и был в одном из этих селений, давно все понял и скрылся или затаился. А можем ли мы верить всем опрошенным, верить, что каждый говорил нам правду, а сам за спиной нож не держал?
– Это вы, товарищ капитан, бросьте, – нахмурился Коваленко. – Я понимаю, что существует субординация, что вы из самого наркомата, но я за своих людей ручаюсь. Я с ними в партизанах воевал, я этот народ знаю. И если человек сказал, что он друг, значит, так и есть!
Бессонов внимательно посмотрел на майора милиции, но от комментариев воздержался. Что он мелет? Как можно вот так огульно ручаться за всех сразу? За сотни и тысячи людей, живущих вокруг этого лесного массива?
Поднявшись со стула, Бессонов повернулся к присутствующим:
– Работать продолжаем. Закончить завтра с оставшимися улицами и перейти к активной фазе агентурной работы. Это касается и оперативников уголовного розыска, и участковых, и сотрудников Управления НКВД. В мое отсутствие координирует действия всех ведомств и руководит операцией старший лейтенант госбезопасности Шаров. Вопросы есть?
Воротников ждал Бессонова у машины и курил. Предыдущая ночь без сна давала о себе знать: майор то и дело тер покрасневшие глаза.
– Слушай, Глеб Иванович, – Бессонов облокотился на крыло машины и стал смотреть на поля, где вышагивали аисты. – А что этот майор Коваленко, он всегда так выслуживается перед начальством, показывает свою независимость?
– Ну, ты зря так о нем, – поморщился Воротников. – Он мужик хороший, бывший партизан. А людей в своем районе он и в самом деле знает лучше нас. Есть, конечно, у него кое-какие странности, но его можно понять. Он ведь из всего отряда один в живых остался. Понятное дело, его бы на работу попроще перевести, поспокойнее. Но у нас кадровый голод. Сам понимаешь.
– Ну-ну, – усмехнулся Бессонов. – Вам виднее.
К тому времени, когда заплаканная девчонка выбралась к дороге, одежда ее превратилась в грязные лохмотья. Пошатываясь, она какое-то время шла навстречу машинам, потом упала лицом вниз.
Лейтенант, командир взвода саперов, приказал остановиться и выскочил на дорогу. Солдаты, сидящие в кузовах двух «студебекеров», с любопытством смотрели на своего командира.
– Девочка, ты кто? – лейтенант присел на корточки и взял ребенка за руку, пытаясь нащупать пульс.
– Что с ней, товарищ лейтенант? – подошедший водитель головной машины присел рядом с командиром.
– Это по каким же кустам она лазила, что вся так изодралась, – покачал лейтенант головой, – ну-ка, давай перевернем ее на спину. И грязная вся…
– Дяденьки, – неожиданно простонала девочка и открыла глаза.
Взгляд ее был мутным и до такой степени измученным, что у бывалых фронтовиков сжалось все внутри. Девочке на вид было лет 12–14, но глаза были взрослые, даже слишком взрослые.
– Дяденьки, – девочка тихо заплакала без слез, – там в лесу… маму мою… убили.
– Кто убил? Когда? – нахмурился лейтенант и быстро осмотрелся по сторонам. – Что случилось? Рассказывай!
Один из сержантов принес скатку. Шинель расправили и положили на нее девочку. Нашлась и фляжка с водой, и кусок сахара. Девочка жадно припала тонкими губами к горлышку. Пила она взахлеб, вода лилась по подбородку и шее. Вдруг она уронила фляжку, зарыдала и стала рассказывать.
Сквозь слезы саперам удалось понять, что они с матерью отправились в соседнюю деревню и пошли напрямик, через лесок. Они всегда так ходили. Девочка не удержалась и, несмотря на запрет матери, отбежала с тропы набрать ландышей. Она присела возле муравейника и не слышала, как из леса вышли двое мужчин. Они не видели женщину, дожидавшуюся дочь, и только когда та вскрикнула от неожиданности, бросились на нее.
На глазах девочки двое бородатых в грязной гражданской одежде мужиков зарезали мать, оттащили тело в низинку и забросали валежником. Девочка, побелевшая от ужаса, сидела за кустами и не могла пошевелиться. И только когда страшные люди ушли, обезумевшая, она бросилась в сторону шоссе, к людям.
– Макаров-старший, – лейтенант действовал быстро и уверенно. – Берешь два отделения и на второй машине выдвигаешься в район поселка Оржев.
– А если они не пойдут на Оржев? – с сомнением спросил старший сержант, склоняясь над картой. – Если двинут на Александрию или Любомирку?
– Думай, Макаров, думай! Оборванные, грязные, бородатые, первым делом убили свидетеля, который их видел. Куда им идти, какая Александрия, если там наш гарнизон стоит. Они на запад пойдут, а через Оржев – как раз самыми лесами и безлюдными местами. Мы отсюда с двумя отделениями будем гнать их на северо-запад. С шумом. Не проворонь там, выставь охранение, секреты на случай, если их не двое, а больше. Акимов, ты на нашей машине дуй сейчас же в Хотин. Там на почте есть телефон. Сообщи коменданту района об окруженцах или оуновцах, которые убили местную жительницу и скрытно уходят лесами на запад. И девчонку сдай там медикам. Все. Выполнять!
Через три часа саперы во главе со своим лихим лейтенантом нагнали незнакомцев на лесной поляне. Их и правда оказалось только двое, и они вполне соответствовали описанию, которое дала девочка. Незнакомцы пытались бежать, но, видимо, были очень истощены. На приказ остановиться и бросить оружие, они ответили огнем из «Шмайсеров»…
Васильев на «эмке» Управления Ровенского НКВД выехал сразу, как только сообщили о нападении на местную жительницу севернее Ровно. Бессонов находился в здолбуновских лесах, связи с ним не было, пришлось оставить для него сообщение у дежурного по управлению.
Два десятка километров Васильев с водителем, немолодым сержантом, пролетели за сорок минут. Сержант хорошо знал пригороды и гнал по самой подходящей дороге чрез Грабов. Капитан обратил внимание на железнодорожное полотно, которое им пришлось переезжать, и насчет окруженцев у него сразу же появились сомнения.
– Лейтенант Задорожный, – представился молодой офицер в полевой форме. – Командир первого взвода третьей роты 113-го отдельного инженерно-саперного батальона.
– Показывай, что вы тут навоевали, – пожимая лейтенанту руку, выдохнул Васильев. После того, как он узнал, что оба неизвестных убиты в перестрелке, настроение у него упало окончательно. Никто и никогда за нас нашу работу делать не будет. Так когда-то говорил ему первый его командир во время войны. Армия должна воевать, сражаться с армией врага, а наша работа – ловить диверсантов, шпионов и предателей. И нельзя требовать от армейских выполнения наших правил так же неукоснительно, как соблюдаем их мы. Не их это работа, они привыкли убивать, когда в них стреляют. Через четыре года войны от этого отучить очень сложно, думал Васильев, идя на поляну, где лежали тела. А может, и невозможно.
– Я понимаю, товарищ капитан, что нужно было их взять живыми, – бубнил рядом сконфуженный лейтенант-сапер, – но ведь каждому солдату в прицел не глянешь. Все божились, что стреляли по ногам.
– Ладно тебе, – махнул Васильев рукой. – Спасибо, что хоть сумел организовать преследование, не упустил гадов. Ты и так большое дело сделал. Буду ходатайствовать о награждении.
– Ну, что вы, дело-то обычное… – смутился от удовольствия лейтенант.
– Убери всех с поляны! – сменил тон Васильев, указывая на курящих на месте боя саперов. – Черт, все следы затоптали!
Он не стал сразу подходить к трупам, начал с осмотра поляны и окружающей местности. «Молодцы саперы. Не пехота, не разведка, а воевать научились. Эти двое, кем бы они ни были, попали в засаду, которую им тут грамотно устроили. Сработано на пять баллов. Значит, шли они отсюда, – Васильев присел на корточки на краю поляны, где саперы не успели затоптать след. – Шли уставшие, один точно хромал. Вон, след носком утопает в земле. Бодрый шаг, он больше на пятку. А сапоги на них немецкие. Даже по следу видно. – Капитан направился к телам, осматривая траву вокруг. – Перед смертью эти двое могли что-то важное выронить или выбросить. Ладно, потом прикажу поляну на карачках облазить, каждую травинку осмотреть. А сейчас – тела и личные вещи. Кто они такие? Сами трупы уже ничего не расскажут, устанавливать придется самому».
Так, высокий, рыжий и широкоплечий со шрамом на щеке. Шрам осколочный, рваный, залечен хорошо. Наверняка в госпитале. И не застарелый, прошлогодний, примерно. Автоматы «МП-40», грязные. Значит, или они их нашли, наспех оттерли и взяли с собой, или идут с ними уже много дней и ни разу не чистили. Из стволов – ярко выраженный пороховой запах. Действительно, недавно стреляли. Магазин пустой, а у этого… три патрона осталось. И при себе запасных магазинов не видно, потом проверю».
Васильев взялся за привычное дело. Повернув одного из убитых на спину, он расстегнул на нем рубаху до самого пупка. И первое же, что попалось ему на глаза – немецкий идентификационный медальон, который в обиходе называют «посмертным».
Васильев расстегнул рубаху у второго, медальон был и у него. Немцы-окруженцы, которые пробиваются к своим? Не обязательно. Васильев хорошо знал, что немецкие солдаты и офицеры редко носили медальоны на шее, как это полагалось по уставу. Чаще держали их в левом нагрудном кармане мундира или в портмоне. Хотя, если они сняли форму, то вполне могли повесить медальоны на шею, чтобы не потерять. Логично, надежда, что весть о гибели дойдет до родных, если даже их убьют русские в окружении.
«А не фальшивка ли? Так, жетон размером 5 на 4 сантиметра. Длина каждой из трех просечек примерно 15 миллиметров. Соответствует. Материал – алюминий. Тоже нормально. Шнурок длиной примерно 80 сантиметров продет через два отверстия в верхней части жетона. Стандартно. И есть нижнее отверстие для сбора жетонов. Немецкие похоронные команды так надевают жетоны убитых на проволоку. Так, группа крови, номер воинской части, личный номер».
Васильев стал осматривать карманы. В наружных карманах одного из убитых оказался кисет с махоркой деревенского приготовления. «Наверняка забрал у местных. Спички немецкие. А у второго зажигалка. Складной нож, остатки хлеба в тряпице. А вот и документы!».
Капитан с довольным видом извлек солдатскую книжку. Обер-лейтенант Карл Виннер. Фото примерно соответствует внешности убитого. Такой же рыжий. А этот? Васильев извлек второй документ. Обер-лейтенант Йохан Виго. На фото он изображен в черной танкистской форме, и шрама нет на щеке. Вполне возможно, что документ выдавался до получения ранения.
«Итак, что мы имеем? – Васильев уселся на траву, сдвинул фуражку на затылок и вытер потный лоб. – Видимо, это настоящие окруженцы. Не диверсанты, потому что действуют нелепо, одеты в старое ворованное или снятое с убитых. Ну, и наличие документов тоже говорит не в пользу парашютистов. Но процедуру нужно доводить до конца».
Васильев вытряхнул из тряпицы остатки хлеба и стал складывать в нее, как в узелок, личные вещи и документы убитых.
– Лейтенант Задорожный! – крикнул он, не оборачиваясь. – Прикажи своим солдатам прочесать эту полянку всю по сантиметру. Эти могли что-то важное обронить или выбросить специально, когда поняли, что им каюк. Скажи солдатам, что это возможные диверсанты в нашем тылу, а то, я смотрю, они у тебя расслабились. Потом погрузите тела в свою машину и под охраной за мной в Ровно в Управление НКВД.
Пономарь приехал на опушку леса на велосипеде, когда еще только начало светать. Пока прятал свой транспорт в кустах, чуть не наступил на мирно спящего на расстеленной плащ-палатке Козыря. Судя по пустой бутылке, валявшейся рядом, тот вчера прилично принял на грудь. Пономарь присел на корточки и покатал бутылку в траве. Водка. И на этикетке штамп треста по обслуживанию вагонов-ресторанов станции «Ковель-товарная». «Довоенная», – подумал Пономарь и уселся рядом со спящим, покусывая травинку.
Солнце поднялось над кромкой леса, и сразу же в воздухе запарило. Луч солнца, пробившийся через заросли кустарника, упал на лицо спящего. Тот замычал, завозился, выругался матерно и тут же сел, протирая глаза.
– Пономарь, е-мое. Ты откуда здесь?
– Из города, – равнодушно ответил Пономарь, не выпуская травинку изо рта. – Ворон прислал нас на эту опушку ждать его. Сейчас хлопцы подъедут.
– Я не знал, что ты с нами, – почесался Козырь. – Ну раз Ворон велел, значит, так надо. А ты как умудрился так тихо подойти? У меня слух, знаешь, как у волка.
Пономарь, не поворачиваясь, молча ткнул пальцем за спину, где, едва различимый в кустарнике, стоял велосипед. Козырь поднялся на ноги, с сожалением пнул пустую бутылку, подошел к велосипеду.
– Хороший агрегат, – Козырь потрогал велосипед, покатал его по траве, оценил, что тот совсем не издает скрипа. – Где стянул?
– Там уже нет, – хмыкнул Пономарь. – Лошадь кормить надо, а трамваи сюда не ходят. Ты бы не нарывался, Козырь, а то Ворон со вчерашнего вечера не в духе. Там, я слышу, ручеек неподалеку. Возьми бутылку, сполосни. Пусть Ворон видит, что у тебя вода, а не водяра!
– Это да, – засуетился Козырь, больше обрадовавшись тому, что рядом есть вода. Бутылку бы он все равно забросил в дальние кусты.
– Слышь, Козырь, – окликнул его Пономарь, улегшись на траву и подложив руки под голову. – А Ворон тебя зачем прислал на ночное бдение? Не за тем ли, чтобы ты последил, не будет ли ментовской засады здесь, когда хлопцы с грузом подъедут? Даешь зуб, что ментов поблизости нет?
Козырь насторожился. Пожевал пересохшими губами, толком не зная, что ответить. Пономарь спокойно лежал и смотрел в небо. Травинка в его губах тихо покачивалась. Фраер на пикнике и только. Козырь еще в ту, первую ночь, когда у него ночевал Пономарь, заметил, что нервы у парня железные. Стальные канаты, а не нервы. А про Ворона он напомнил не зря.
– Ты, это… Пономарь, – Козырь подошел вплотную к подельнику. – Ты Ворону не говори. Свои люди, сочтемся. Глядишь, когда и я тебе помогу.
– Козырь, – голос Пономаря стал железным, и травинка в его губах замерла. – А ты меня ни с кем не спутал? Я когда своих закладывал? Ты велик мой видел? Я, пока ты спал, проехал вокруг, посмотрел. Нет тут никого, кроме нас с тобой.
– Ладно. Ты ежели чего, помни, Козырь в должниках ходить не любит.
Машина показалась на проселке через час. Пономарь и Козырь вышли на опушку навстречу черной «эмке». Двое парней, явно блатного вида, выбрались из машины и отошли в сторону, пропуская Ворона. Вор в неизменной фетровой шляпе и хорошем костюме шагнул в траву, осмотрелся, сняв шляпу, вытер лысеющую голову носовым платком.
– Как тут, тихо? – спросил он.
Козырь в замешательстве посмотрел на Пономаря, но тот толкнул его локтем – давай, к тебе вопрос-то.
– Нормально все, Ворон, – заверил Козырь. – Ментов нет, местные не шлялись. Под утро вот Пономарь на велике, как пан, приехал. Он подтвердит.
– Как пан, говоришь, – повторил Ворон с ленцой в голосе и стал обмахиваться шляпой. – Значит, так. Полуторка следом идет, ей сюда ходу – пятнадцать минут. Водила наш человек, он в курсе.
Пономарь удивился, что никто не переспрашивал и не удивлялся. Значит, то, что сейчас должно произойти, – дело привычное. Вот паскуда Ворон. Мог бы и предупредить.
– Вот он, – Ворон ткнул пальцем в одного из приехавших с ним парней, высокого костлявого с большим кадыком, – знает, что снимать и куда нести. Первым делом все за кусты скинете, а потом на место перетащите. Ты, Пономарь, останешься здесь, на дороге. Тебе сегодня на шухере стоять. Волына при себе?
Пономарь нехотя распахнул старенький невзрачный пиджак – за поясом торчали два немецких «Парабеллума». Все посмотрели на его оружие молча. И только Козырь не удержался:
– Зря ты ихние игрушки берешь. К ним и маслин не достать, а если заметут, так еще и «116 пополам» припаяют. А это верная стенка.
– «ТТ» ненадежен, – спокойно ответил Пономарь. – У него подгонка деталей с такими зазорами, что мышь пролезет. И магазин может выскочить в самый неподходящий момент, и патрон в стволе перекосить из-за люфта. А у «нагана» спуск тугой. Точность стрельбы страдает. Я просто так ничего не делаю. Себе дороже потом выходит.
– Ладно вам, – махнул рукой Ворон. – Время идет. Давайте в лес, приготовьте место, чтобы потом не мешкать. Машину держать долго нельзя, у водилы есть начальство, оно тоже за часами следит. И нам тут торчать нечего, на лишние вопросы нарываться. Пономарь, останься со мной.
Когда все уголовники ушли в лес, видимо, для того, чтобы открыть тайник, Ворон закурил и посмотрел на Пономаря внимательно.
– Слышь, а чего это Козырь жмется, как будто у него штаны мокрые? Ты его тут не с бабой застал?
– Нет, – засмеялся Пономарь. – Бабы не было. Все тихо и скрытно. Да и я еще тут покатался, осмотрелся. Не бывает засад без следов. Вы все курите, нюх потеряли, а я не курил никогда. Я не только запах дыма учую издалека, я даже дыхание курящего человека чувствую. Пару раз мой нюх мне жизнь спасал. Чуть-чуть не нарвался на ментовскую засаду. А ты что, не веришь Козырю?
– А я никому не верю, – прищурился Ворон и снова пристально посмотрел в глаза Пономарю. – Я и тебе не верю. Просто одним я не верю меньше, другим больше. Козырь дурак, хоть и преданный. Чаще дуракам веры больше. Умный всегда о своей выгоде думает.
– Мне сейчас выгодно с тобой дружить, Ворон, – ответил Пономарь, спокойно выдержав взгляд вора. – Я тут никого не знаю, а у тебя все козыри на руках.
– Правильно, потому я тебе пока и доверяю. Знаю, что сейчас тебе мои козыри нужнее. Не боись, Пономарь, свой куш ты получишь. И побольше, чем некоторые. Главное, будь на моей стороне.
– А я на твоей строне, – пожал Пономарь плечами и тут же посмотрел вдаль, на опушку леса.
Полуторка с расшатанными выщербленными бортами имела гражданские номера. Водитель в затертой до дыр кожаной летной куртке выскочил из машины и стал деловито открывать задний борт. Из леса уже спешили уголовники Ворона. Несколько ящиков с консервами, сухарями и концентратами оказались на земле. Водитель еще закрывал борт, а первые ящики уже понесли в лес.
Пономарь, как ему было велено, зорко смотрел по сторонам. Номер машины он запомнил. Откуда продукты, узнать не проблема. Это не с военных складов, скорее всего со складов медицинских или общепитовских. Не слабо Ворон прикормил кого-то. И дело у них поставлено, с накладными, наверное, порядок полный. Ладно, пахан, запомним мы этот твой канальчик. И местечко это тоже запомним. Не веришь, говоришь, никому? И правильно делаешь. В наше время верить никому нельзя.
– Ну, все, поехали, – отряхивая шляпу от паутины, сказал Ворон.
– А хлопцы? – Пономарь оглянулся на деревья.
– Поехали, поехали. Не твоя это забота. Велосипедик свой завтра заберешь. В городе.
