Дом был совершенно темным. Дэйв посмотрел на свои часы. Еще нет двенадцати. И «феррари» находился и своем «стойле». Странно. Он запер дверь гаража, прошел к черному входу, поднялся на несколько ступенек, повернул выключатель и осветил кухню. На плите поблескивала кофеварка, рядом стояла сковородка с едой. В раковине валялись ножи и вилки.

Дэйв повернулся к свободно вращающейся на петлях двери и заметил квадратик бумаги, прикрепленный к телефону. Почерком Дуга на нем было написано: «Кэмпос», а под ним эльмолинский номер телефона. Он отцепил записку от аппарата, сунул себе в карман и толкнул дверь. Пока ее створки порхали за ним, осмотрел помещение. На столе стояли два прибора, пустые чашки и бокалы, опустошенная бутылка из-под вина. Уж не привез ли Дут к ужину свою мать? Едва ли. Миссис Сойер не оставила бы после себя немытой посуды.

В общей комнате тоже никого не было.

Через спинку кушетки была переброшена спортивная куртка из блестящего орлона пурпурного цвета. Нахмурившись, он взял ее в руки. На спине зелеными буквами было написано: «Европейские моторы». Он знал эту фирму. Выключив свет, он вернулся в кухню и набрал номер телефона, указанный в записке.

На запястье тоненькими синими линиями были вытатуированы слова «Рожден, чтобы умереть». Чуть выше, менее артистическая — непристойная — картинка была выполнена погрубее. Парень упорно тер это место. Потом Дэйв сообразил, что таким образом он старался избавиться от следа совсем другой иглы. На парне была рубашка, жокейские брюки и дешевые носки. Он сидел на металлическом стуле в старой комнатушке, стены которой были недавно выкрашены. На столе перед ним лежала его форменная роба из зеленого хлопка, на нагрудном кармане которой белыми нитками было вышито «Больница Эль Молино». Глазами цвета грязной воды он смотрел поочередно то на Кзмпоса, сидящего напротив, то на Дэйва, прислонившегося к дверному косяку и курившего сигарету. Парень не замечал, что трет себе руку.

— Получил инфекцию в этом месте? — спросил Кэмпос.

Парень непристойно выругался.

— Прекрати, это тебе не поможет.

Кзмпос был высоким, худым человеком с совершенно лысой головой, черные волосы остались лишь сзади в виде забавного венчика. Зато усы у него были, как у настоящего мексиканского бандита, и бакенбарды, как у английского детектива.

— У тебя не было бы воспаления, если бы ты пользовался больничными иглами.

— Я сдавал кровь, — заявил парень, — в Красный Крест. Иглы у них не в порядке, это верно.

Кэмпос покачал головой.

— Кровь сдается раз в три месяца. Слишком много следов.

— У меня слишком маленькие вены. А медсестры у них в основном практикантки. Знаете, сколько раз они проткнут тебе руку, прежде чем попасть в вену?

— Да, и как это ты только стерпел?

Перед Кэмпосом на столе лежала карточка с двумя фотографиями, отпечатками пальцев, анкетными сведениями и всем прочим, заведенным на этого парня. Кэмпос повернул карточку лицевой стороной вниз. Здесь шариковой ручкой было написано несколько строчек.

— Припоминаешь, что после того, как тебя доставили сюда и зарегистрировали, тебя осматривал врач. По его просьбе ты пописал в колбу. Лаборатория сделала анализ мочи. В ней обнаружен морфий. И морфий в больших количествах пропадает в аптеке при больнице.

— Это же снотворное.

Парень, очевидно, задумал завести дружбу с часами, висевшими на стене над головой Дэйва. Он упорно смотрел на них. Но казалось, это его не удовлетворяло.

— Я страдаю от бессонницы.

— Так оно и будет, — пообещал Кэмпос, — но тебе от этого станет тошно.

Голос парня приобрел пронзительные ноты:

— Больничная аптека! Да в ней любой человек берет то, что ему нужно. Но вы их не хватаете. Вы схватили меня.

— «Рожден, чтобы умереть»? — сказал Кэмпос. — Правильно.

— Поверьте мне, что я не выдумываю. Многие врачи в этой больнице наркоманы. Но если бы доктор пописал в эту бутылку, ваша лаборатория нашла бы, что там полно тропических рыбок.

— Один закон для богатых, другой для бедных? — спросил Кэмпос. — Мне знакома эта песенка. Ты вырос в этом городе и выучил, где и что надо петь. Но если ты хочешь, чтобы к тебе закон отнесся справедливо, ты неудачно стартовал Толстый коричневый конверт размером девять на двенадцать лежал под карточкой с фотографиями и отпечатками пальцев. Кэмпос вытащил из него дешевый бумажник.

Он высыпал из него какую-то мелочь, помятый спичечный коробок и сигарету, маленькие ножницы и цепочку с тремя ключами на колечке. Кэмпос выбрал один из ключей и стал подбрасывать его на ладони. Парень смотрел на него такими глазами, как будто это был единственный предмет во всем помещении.

Бледный, как покойник, он облизал пересохшие губы и снова спрятал язык.

Кэмпос сказал:

— Это ключ от аптеки. Такого ключа у тебя не должно быть.

— Вы сказали «в больших количествах», — завопил парень. — Но даже если бы я и кололся морфием, как я мог употреблять его в большом количестве?

Кэмпос уронил ключи в бумажник.

— Ты мог его продавать.

Парень замер. Теперь можно было предположить, что он был вылеплен из желтого воска.

— Господи! — пробормотал он.

— Я бы не стал тратить на тебя и десяти секунд, — Кэмпос аккуратно прятал в коричневый конверт бумажник, ключи, карточку и все остальное, — если бы ты губил одного себя.

— Вы помешались! — заорал парень. — Если бы я торговал наркотиками, стал бы я день и ночь ворочать грязь в этой больнице. За доллар шестьдесят пять пенсов в час!

— Здесь твой источник и твое прикрытие.

Парень расхохотался, но в смехе слышалось отчаяние.

— Вы видели подвал, в котором я живу? Или машину, в которой езжу? Это же гроб на колесах!

— Он доставлял тебя в Арену Бланка к Джону Оутсу. Неоднократно, начиная с того момента, как тот выписался из больницы, и примерно до Рождества.

— Куда, куда? — завопил парень. — В какую такую Арену?

Кэмпос вздохнул.

— Одевайся.

Он слегка повернул голову. Видимо, он настолько устал, что даже шевелиться ему было трудно. Ровно настолько, чтобы Дэйв понял, что последняя фраза адресована ему:

— Привезете ее сюда, хорошо?

В свете ярких трубок, расположенных на потолке, сидели за столом четыре человека, держась подальше один от другого. Лысый чернокожий мужчина наклонился вперед, его большие руки свисали ниже колен, глаза уставились на грязные ботинки. Через толстенные колени бабушки-мексиканки перевесился кудрявый смуглый мальчонка, плаксиво требуя по-испански идти домой. Эйприл Стэннард сидела неподвижно, бледная и сосредоточенная, ее красивые руки лежали на коленях. Увидев Дэйва, она нахмурилась и встала с места. На этот раз на ней была надета собственная куртка.

— Вы здесь, — сказала она, — значит, нельзя ждать хороших новостей.

— Не знаю, какие это новости. Возможно, вообще не новости. Вам все расскажет капитан Кэмпос.

Она пошла вместе с ним по коридору. Кэмпос ждал за закрытой дверью маленькой комнатушки. В одной руке у него была карточка того парня и коричневый конверт, вторая рука держалась за ручку двери. Он устало улыбнулся ей.

— Очень сожалею, что был вынужден заставить вас так долго ждать. Я хочу, чтобы вы на кое-кого посмотрели. Он находится в этой комнате. От вас требуется только одно: чтобы вы хорошенько посмотрели на него. Потом мы пройдем в мой кабинет и обо всем потолкуем. Так?

Эйприл хотела что-то сказать. О мелодрахме? Но она передумала и кивнула головой. Кэмпос повернул ручку и отворил дверь внутрь. Парень успел надеть на себя зеленую робу, она была ему сильно велика. Он стоял, снова растирая воспалившуюся руку уставившись на металлическую решетку прутья которой были очень толстыми. При звуке открываемой двери он обернулся, увидел Эйприл и непроизвольно отступил назад.

Кэмпос закрыл дверь и рявкнул:

— Джонсон!

Тут же появился молодой офицер с так коротко подстриженными волосами, что сквозь них просвечивала кожа. Он был большим и солидным. Кэмпос кивнул головой на дверь.

— Сидите здесь, вместе с ним. Не давайте ему сигарет. Не давайте воды. Вообще ничего не давайте.

Он двинулся через холл в свой кабинет, где на двух столах было несколько телефонов, а вдоль стен тянулись шкафы с бумагами. Вращающееся кресло было обито некрасивым рыжеватым материалом. Кэмпос уселся в него, пригласил Эйприл и Дэйва занять одинаковые стулья с прямыми спинками и сразу же обратился к девушке:

— Вы раньше его видели?

— Конечно, — ответила она, — в больнице. Он работает санитаром. Дежурил по ночам. Иной раз я заставала его у постели Джона, ко как только он видел меня, то сразу удирал.

Она брезгливо пожала плечами.

— Он всегда напоминал мне змею. Не могла понять, как его выносит Джон? Наверное, потому, что чувствовал себя одиноким. Ведь я не могла все время находиться с ним.

— Он когда-нибудь делал мистеру Оутсу уколы?

— Ну что вы, нет! Только медсестра.

Она замолчала, нахмурилась и подняла глаза.

— Ох, это в отношении морфия, да?

— Вот именно.

Заговорил Дэйв:

— Вы говорили мне, что никто не навещал Джона в вашем доме. Никто, кроме доктора де Калба и Джея Мак-Фейла. Теперь вы хотите изменить свое заявление?

— Вы спрашивали о друзьях. Я не думала об этом типе. Мне очень хотелось его забыть, и я забыла. Да, он заходил. По-моему, через два дня после того, как Джон вернулся из больницы, появился этот парень. Приехал в старом разбитом «фольксвагене». Мне полагалось считать это проявлением внимания, сердечности с его стороны, но я не могла. Понимаю, что это было несправедливо, но у меня при виде его к горлу подступила тошнота. Я сказала ему, что Джона нет дома, однако Джон вышел из спальни посмотреть, с кем это я разговариваю. И пригласил его в дом. Я принесла им кофе. Однако остаться в этой же комнате было выше моих сил, я вернулась на кухню. А когда услышала, что он уходит, пошла следом за ним. Мне было стыдно, но это был мой дом, мне не хотелось, чтобы он болтался по нему. Позднее я сказала Джону, что не хочу, чтобы парень этот приходил сюда.

— Но он приходил еще. Вы видели его?

Она покачала головой.

— Пару раз, как мне казалось, слышала в отдалении звук его мотора. После наступления темноты, когда Джон ходил плавать. Я выходила посмотреть наружу, но ничего не было видно. А раз он не входил в дом, я не беспокоилась.

Ее губы печально оживились.

— А у меня были все основания волноваться, не правда ли?

— Вы не слышали эту машину в ночь, когда он умер? — спросил Кэмпос. — Да, вас ведь не было дома, я помню.

Он стоял, вздыхая, заставив себя вымученно улыбнуться.

— О'кей, мисс Стэннард, благодарю вас. Думаю, что теперь все ясно. Остальное он нам выложит. Не сразу, конечно, а через несколько часов. К тому времени ему понадобится «помощь», и он заговорит. Я сообщу вам и вам, Прендстеттер.