Глава 5
1
Грасс, 1920 год
Я, Антуан Лоран Перье, начинаю сегодня эти записи с тем, чтобы просто не сойти с ума до рассвета.
Как медленно тянется время… За окном не разглядеть разноцветного ковра цветочных зарослей. Ночь укрыла благоухающие поля жасмина, на которые с первыми солнечными лучами придут сборщики цветков. Жасмин капризен и своенравен. Цветки надо собирать только на заре, нежные, хрупкие, со слезами прозрачной росы в белоснежных чашечках. Тонкий божественный запах кружится по моей комнате. А еще аромат жасмина живет в пробирке под номером пять, оставшейся в лаборатории. В той же пробирке скрыты насыщенный шлейф розы и легкие, едва уловимые ноты пудры. В ней более 100 компонентов. Но самое главное – я взял для изготовления духов альдегиды. Альдегиды! Резкие, ошеломляющие, терпкие альдегиды, которые никто никогда раньше не использовал. Месье Бо оторвет мне голову, когда узнает, что я сделал!
Но я не мог поступить по-другому.
Месяц назад порог мастерской месье Бо переступила женщина такой невероятной, непостижимой красоты, что я чуть не выронил колбу с абсолю розы. Я как раз наполнял ее из резервуара упаривания при пониженном давлении, позволяющего полностью удалить спирт, содержащийся в конкрете. Месье Бо занимался с прессом отжима для цедры цитрусовых. И мы оба застыли, как изваяния, едва она вошла!
Мне вдруг показалось, что тонкая фигурка женщины озарилась невероятно ярким светом. Я не различал ее лица, не мог определить, сколько ей лет. Но точно знал, что она красива и что я люблю ее. Охватившее меня чувство было таким сильным, что я – какой ужас! – полностью утратил обоняние. А ведь в мастерской месье Бо пахнет каждый сантиметр пространства. Нероли, пачули, иланг-иланг, кардамон, базилик, мускус и много, очень много других ароматов – они заполняют просторное помещение, я различаю их уже за квартал до нашего здания. Но в тот момент я больше их не слышал! Я был мертв!
Наверное, месье Бо пришел в себя первым. Меня привели в чувство его руки, осторожно извлекающие из моих онемевших ладоней колбу с абсолю. Пара капель абсолю стоит целое состояние. Хозяин умеет считать деньги.
Мне хотелось разрыдаться. Я не мог понять, чем пахнет эта потрясающая женщина. Каков запах ее волос? Кожи? Как пахнет ее мыло? Пудра? О, Всевышний! Я, различающий малейшие нюансы человеческого запаха, тихонько втягивал носом воздух и не ощущал ничего.
Это был шок.
Потом мои глаза и уши потихоньку стали воспринимать действительность.
Мое божество звали Габриэль. Ее спутника, которого я наконец-то смог различить, высокого, с красивым породистым лицом, месье Бо, видимо, знал раньше. Потому что мужчина, представив Габриэль, почему-то трижды поцеловал моего хозяина.
– Какая честь видеть мадемуазель в Грассе, – сказал месье Бо и улыбнулся, и мне захотелось его растерзать, потому что мало женщин оставалось равнодушными к его улыбке.
У божества, конечно же, оказался волнующий чувственный голос.
– Эрнест, мой друг Митя рекомендовал вас как лучшего парфюмера. Я хотела бы заказать у вас духи, – сказала она, и ее слова звучали для меня самой прекрасной музыкой, какая только есть на свете.
Хозяин всегда вел себя с клиентами любезно. Крикнув мне, чтобы я проверил качество привезенных поставщиком корневищ ириса, месье Бо увел мое божество в самый лучший ресторан Грасса.
К вечеру он выложил все подробности. Конечно же, божество не была обычной женщиной. Она владела собственным Домом мод. Шьющаяся там одежда пользовалась невероятным спросом. И вот Габриэль решила выпустить духи, которые придавали бы клиенткам дополнительный шарм и элегантность. Она точно не знает, каким должен быть новый запах. Главное – чтобы он отличался от тех, которые уже существуют.
– Надо придумать что-нибудь особенное, – пробормотал месье Бо и, забрав из лаборатории свои записи, удалился.
Он всегда составлял вначале формулу духов и лишь потом воплощал ее в жизнь.
А я остался. Я знал, что должен сделать. И не мог поступить по-другому.
Два следующих дня мне казалось: лучше бы я ослеп. Без глаз мне было бы проще придумывать духи в честь моего божества, чем без носа. Но я продолжал работать, составляя композиции по памяти. А как еще рассказать ей о своем безумии? Мой единственный шанс в том, что хозяин всегда поручает мне наполнять пробирки, которые затем предлагаются клиентам.
На третий день после встречи с божеством меня разбудил слабый аромат туберозы, доносившийся с нюхательной бумажки, которую я когда-то забыл в кармане сюртука. Господь услышал мои молитвы…
Я воплотил ее в аромате. Мое божество. Мой шок. Мою любовь. Сладость сжигающего меня желания. Горечь мечты, которой никогда не суждено сбыться.
Кто она? Королева моды.
Кто я? Молодой, жалкий и нищий подмастерье.
…Меня всегда манили запахи. В моей памяти еще нет лица матушки, но я уже помню аромат ее душистой воды и легкий, молочный запах кожи. Наш дом стоял среди большого тенистого сада, и мне не требовалось никаких игрушек. Я играл, изучая ароматы цветов, стволов деревьев, трав, слегка нагретых скупым северным солнцем. Я их запоминал. Мне хотелось собрать и сохранить ароматное волшебство, и как-то я спросил, возможно ли это, у отца. Он обрадовался и взял меня в свою лабораторию, где занимался покраской тканей. Мне было всего десять лет, когда он раскрыл мне секреты анфлеража при нагревании и без нагревания и даже сконструировал небольшой перегонный куб. Потом, наоборот, запретил мне все опыты с ароматами, так как считал, что у нашей семьи нет денег на открытие парфюмерного производства. Которое к тому же переживало не самые лучшие времена.
Но, когда отец умер, больше некому было заставлять меня возиться с красильными реактивами. Матушка продала разработки деда и отца владельцу текстильной фабрики, это позволило ей получить ренту. А я… я приобрел возможность сделать то, чего мне хотелось, наверное, все восемнадцать лет моей жизни. Я смог посвятить себя запахам. И отправился в их ароматное сердце – город Грасс.
Выданные матушкой деньги на дорогу у меня украли в первой же гостинице, где я заночевал. Чтобы продолжать путешествие, я вынужден был наняться рабочим, спать в конюшнях и часто отказывать себе в еде, чтобы скопить побольше денег для расчета с возницами. Но когда ароматы Грасса, еще далекого, но благоухающего так сильно, защекотали мои ноздри, я заплакал. Меня не волновало, что в карманах спадающих штанов нет ни франка. Это было такое счастье – доносящееся с еще неразличимых полей дыхание жонкиля, желтое, терпкое, чуть смягченное зелеными нотками стеблей.
Я мечтал, что, когда доберусь до Грасса, сразу же примусь обходить мастерские парфюмеров в поисках работы. Однако оказалось, что их практически не осталось. Война опустошила и этот благодатный край. Производством душистого мыла, цветочной воды и ароматных эссенций теперь занимались только крупные фабрики. Мелкие предприятия несли убытки, теряли клиентуру, закрывались.
Пришлось отправляться на фабрики. Возле длинных бараков, источавших соблазнительные запахи, толпились безработные подмастерья, знающие о своем ремесле все. Работы не находилось даже для них.
Впору впасть в отчаяние, пожалеть о своем решении. Но я был счастлив. Я – в Грассе! Здесь кружатся сотни незнакомых ароматов, в которые влюбляешься мгновенно.
«Останусь здесь, или умру», – думал я, прогуливаясь по узеньким улочкам Грасса, с шикарными белоснежными виллами, вблизи морских волн. Внезапно мои ноздри уловили необычайно странный резкий запах, заглушивший соленый свежий шепот моря и дымок жарившихся на огне каштанов.
Запах вел в лавочку, заставленную плотно закрытыми склянками и горшочками, но я словно слышал звучный хор голосов, и этот хор сводил меня с ума.
Едва звякнул колокольчик, возвестивший о моем появлении, ко мне из-за конторки выскочил щегольски одетый приказчик с набриолиненными волосами и тонкими рыжеватыми усиками.
– Что желаете? Есть серая амбра, кастореум, сивет.
Я замычал что-то нечленораздельное, и в этот момент в лавку вошел еще один посетитель. Приказчик со всех ног бросился к нему.
Высокий, в хорошо пошитом сюртуке мужчина отставил тросточку и достал из кармана кошелек. Он извлекал монеты и ассигнации, а я недоумевал – неужели это состояние он выкладывает за пару ложек терпко пахнущей мази, которой суетливый приказчик наполнил склянку?
Почувствовав мой удивленный взгляд, Эрнест Бо первый заговорил со мной. Он рассказал, что в лавке продается специальное, очень дорогое сырье, которое используется для производства духов. Я твердил ему о своей любви к запахам. Он вспоминал, что еще год назад находился в этом городе точно в таком же положении. Растерянный, ошеломленный, ищущий свое место. Потомок династии французских парфюмеров, он волею судеб оказался в России и даже стал главным «носом» фабрики, но ее национализировали большевики. И он бежал в Грасс, потому что больше податься ему было некуда.
Я провожал его до дома и расспрашивал о том, где можно найти работу. Видел по его красивому лицу с высоким чистым лбом и удивительно светлыми голубыми глазами, что он колеблется. Бо работал на фабрике. У него имелась собственная мастерская, но вряд ли ему нужен подмастерье, он сам справляется с частными заказами, знает и любит производство. К тому же клиентов совсем немного.
Я думаю, он все равно взял бы меня на работу. Месье Бо – человек невероятной доброты, он многим старается помочь. Но тогда, у дверей его мастерской, мне казалось, что все потеряно. Сам не знаю отчего, я принялся рассказывать о том, как мне удалось создать эссенцию с запахом ландыша. Этот цветок, со стойким пронзительным прохладным ароматом не поддавался ни перегонке, ни экстракции. Но в лаборатории отца имелись химические вещества, и после долгих экспериментов мне удалось искусственным способом получить эссенцию, слабо отдающую ландышем. Правда, в ней чувствовалась и примесь химических реактивов. Но моя матушка все равно была в восторге. Ландышевые духи ей необычайно понравились.
Сомнение в глазах месье Бо исчезло. Он сказал:
– Антуан Лоран, вы приняты на работу!
Его интересовали мои знания химии, но первые дни я был не в состоянии ими делиться. То, что делал месье Бо, казалось мне гениальным! Я и сейчас могу воспроизвести точную формулу его одеколона, который он создал еще в России в честь Наполеона, но это не отразит того терпкого дуновения вереска, пленяющего сердце. А духи для дам! Я сам делал вытяжки из фиалки и розы, но никогда они не звучали так чисто, так страстно, как в композициях моего хозяина.
Он невероятно талантлив!
Я изучал все тонкости парфюмерного дела. Месье Бо интересовался химией, и мы вместе пытались обуздать и своенравную сирень, и капризный ландыш.
И вот, после проявленной ко мне невероятной доброты я решился… Но иначе любовь разорвала бы меня. Мне нужно было ее выплеснуть в пробирку, к которой завтра прикоснутся нежные пальчики моего божества.
…Она увидит десять пробирок, пронумерованных от 1 до 5 и от 20 до 24. В пятой месье Бо предполагал разместить наименее удачную свою композицию. Божество, пахнущее лавандой? Ей бы не понравилось. Что скажет Габриэль о моем запахе? Я очень волнуюсь за альдегиды. Во время опытов месье Бо говорил, что они слишком резки. Но другой такой основы, ошеломляющей, шокирующей, разрывающей небо пронзительными грозовыми молниями, я не знаю…
2
– Ничего не понимаю!
Эмилия Конде вновь набрала номер Франсуа Леружа. Аппарат начальника службы безопасности по-прежнему отключен. Что все это значит? И о чем думает мадам Суханова? На часах ровно половина двенадцатого. В это время девочки уже должны давно стоять на подиуме, через несколько часов одной из моделей предстоит ехать в фотостудию, а Катрин из «Supermodels» так и не появилась в агентстве!
Эмилия раздраженно повернулась к терзающему сотовый телефон Дмитрию Платову и по-английски поинтересовалась:
– Ирина тоже не отвечает на звонок?
Президент агентства «Russia» уныло кивнул.
– Вы уверены, что вчера вечером модели не пили vodka? – уточнила Эмилия, хотя и Дмитрий, и модель его агентства Вероника несколько раз повторили: ужин прошел в рамках приличия.
«С этими русскими всегда так. На них нельзя положиться. Они пьют vodka и опаздывают на кастинг, и я сейчас лопну от возмущения», – думала Эмилия, прислушиваясь к рассказу Дмитрия.
А Платов по-прежнему настаивал: спиртным за ужином никто не злоупотреблял. Он с девушками пришел в ресторан, когда там уже находилась Ирина со своими подопечными. Пришлось попросить официанта пододвинуть еще один столик и расположиться всем вместе. Конечно, они конкуренты, но вместе с тем и земляки, и негоже делать вид, будто совершенно незнакомы.
– Никто не пил даже вина, – говорил Дмитрий, время от времени набирая номер Сухановой. Та по-прежнему не отзывалась. – Мы покушали, пообщались, и в десять вечера я уже был в своем номере. Перед этим распорядился, чтобы девчонки тоже легли спать и не вздумали бродить по отелю в поисках приключений. Так ведь было, да, Вероничка?
Светловолосая модель кивнула и сделала глоток кофе. На ночь она приняла снотворное и поэтому спала, как младенец, на завтрак не ходила, проснулась лишь от отчаянного стука в дверь. Платов сыпал трехэтажным матом, кричал, что машина уже ждет, надо ехать в агентство.
– Я быстро собралась и спустилась в холл. Там стоит компьютер. По-моему, я видела за столиком Наташу Захарову. Она, может, в Интернете работала. Возле нашей легковушки стоял мини-вэн, – медленно говорила Вероника, и ее английский звучал так ужасно, что у Эмили заныли виски. – Мадам Конде, а у вас есть телефон водителя минивена?
До того, чтобы позвонить Оливье, Эмилия и правда раньше не додумалась. Вопиющее опоздание русских совершенно выбило ее из колеи.
Оливье на звонок ответил мгновенно.
– Что-то случилось с русской девушкой, – не дожидаясь вопроса Эмилии, затараторил он. – Сейчас уже приехала полиция, всех русских допрашивают. Франсуа, оказывается, провел ночь в отеле, и его тоже задержали вместе со всеми.
– Что с девушкой? С какой именно?
Ответ Оливье заставил Эмилию похолодеть. Катрин. Она умерла…
– Надо ехать в отель, – дрогнувшим голосом сказала Эмилия, вставая с кресла. – Оливье сказал, что Катрин… Что ее больше нет. Наверное, это какое-то недоразумение. Дима, Вероник, идемте.
Платов и девушка недоуменно переглянулись и заговорили по-русски.
3
«Ну и денек… – подумал комиссар отдела убийств Даниэль Молино, провожая сочувственным взглядом носилки с накрытым простыней телом. – Бедная девочка! Совсем ребенок».
В свой кабинет на набережной Орфевр он забежал сегодня по чистой случайности. Выходной день как-никак. Планировал выспаться, сходить в брассри «Липп», отобедать flamiche a la picardie. А потом, неспешно потягивая пиво, наслаждаться окутанным зеленой дымкой Парижем. В конце концов, имеет право. Это же первый выходной за последние две недели. Студенческий профсоюз наконец-то согласился на переговоры. И полицейские, работавшие в усиленном режиме в связи с беспорядками, надеялись, что хотя бы пару дней в городе будет тихо. Как бы не так!
Даниэль хотел забрать из сейфа подарки жене и любовнице, но до кабинета так и не дошел. Сотовый телефон запел «Марсельезу».
– Месье Молино, убийство какой-то русской в отеле. Вам надо приехать на работу, – сообщил дежурный.
– Я в здании. А что Жерар?
– Ваш заместитель занят. Опять студенты, чтоб их всех с работы повыгоняли! Даже не в течение года! А сразу после трудоустройства! Хорошо, что вы уже здесь. Машина ждет внизу.
Даниэль поехал в отель и всю дорогу жаловался дежурной бригаде на все сразу: студентов, убитую русскую, высокие цены, капризную любовницу и ревнивую жену.
В отеле раздражение сменилось горячим сочувствием. Убита совсем молоденькая девочка. Ясно, что убита. Такие красавицы вряд ли заканчивают жизнь самоубийством, наглотавшись таблеток.
Тело девушки лежало на полу ванной комнаты. Бедняжку рвало, следы зеленой кашицы виднелись возле унитаза. Эксперты перевернули труп на спину и понимающе переглянулись. Губы девушки побелели от налета, из уголка рта стекала слюна. Видимых признаков повреждения на теле первый осмотр не выявил.
Горько вздохнув, Даниэль бегло оглядел номер. Никаких следов борьбы. Бокалы, чистые, без жидкости, стоят донышками вверх на подносе. Рядом запечатанная бутылочка минералки.
«Почему она не позвонила врачу? Вдруг ей еще можно было помочь?! Кто ее отравил? Что делала эта красавица в Париже?» – недоумевал Даниэль, осматривая шкаф с аккуратно сложенной немногочисленной одеждой.
Появившийся на месте происшествия после опроса служащих отеля Жан ответил на часть вопросов.
– Она модель, зовут Катей Родимовой. Приехала к нам по приглашению французского агентства. В отеле полно других русских. Они ужинали вчера вечером вместе. Проблем со здоровьем ни у кого больше нет, – докладывал полицейский, поглядывая на дверной проем ванной комнаты. – Я так понял, девушка приехала вместе со своей начальницей. Она говорит, что у моделей часто бывают проблемы с желудком. Видимо, Катя просто не поняла, насколько все серьезно.
– Скажи русским, что надо ехать в комиссариат на допрос. А сам расспроси повара отеля, официантов и горничных. Что творится!
– Да, шеф, и не говорите.
Жан быстро покинул номер. Распорядившись, чтобы тело унесли, Даниэль прошел в ванную и еще раз осмотрел пол.
Ничего! Ни таблеток, ни упаковок от лекарств, ровным счетом ничего, что могло бы объяснить, каким образом бедняжку отправили на тот свет.
Он посторонился, давая санитарам возможность положить тело на носилки. Проводил их сочувственным взглядом. И, созвонившись с полицейским Роже, выяснил: русские уже ожидают у рецепции.
«Как мы будем искать убийцу? – думал Даниэль, торопливо шагая по коридору. – Как? Они – граждане другой страны. Ох, надо выяснить, каков процессуальный порядок расследования таких дел. В моей практике ничего похожего не было».
4
«Ну и дураки эти полицейские, – думала Арина Иванова, наблюдая за своими знакомыми, в скорбном молчании сидящими на диване в холле отеля. – Потребовали отключить телефоны и до допроса ни с кем не разговаривать. А мобилки не отобрали. Как будто бы меня можно теперь проконтролировать!»
Она подошла к стойке бара и по-английски попросила с восторгом изучающего ее ноги бармена:
– Воды без газа, пожалуйста!
– Арина! Ты куда? За нами вот-вот машина приедет!
– Ирина Алексеевна, мне плохо, – будто оправдываясь, прокричала Арина. – Я здесь, никуда не ухожу!
Президент агентства «Supermodels» кивнула, а Арина низко опустила голову, скрывая невольно мелькнувшую на губах улыбку. Она врала – ей было не плохо, а очень хорошо, даже прекрасно. Вот что значит вовремя позвонить Вагиту и закатить истерику. Он все-таки сумел сделать так, чтобы Катя Родимова больше не путалась под ногами. Отлично! Все складывается просто отлично! Конечно, вон на диване ревет еще Светка из агентства Платова, да и Веронику не стоит сбрасывать со счетов. Но уж с этими овцами можно не мытьем так катаньем справиться. У девок, как говорится, ни кожи ни рожи. А главную конкурентку только что вынесли на носилках и увезли в истошно завывающем автомобиле.
Арина сделала глоток прохладной минеральной воды и вдумчиво изучила свое отражение в зеркале. Если бы она стала краситься и делать прическу – это выглядело бы подозрительно. Но как ни торопил ее толстый лысый полицейский, все-таки удалось удачно выбрать одежду. Белая шелковая блузка и персиковая юбочка от Emanuel Ungaro сидят просто потрясающе, как влитые. Куда же запропастилась эта чертова француженка?! Мадам Конде, или как там ее. Должна прийти и понять: лучше Арины для рекламы все равно никого не выбрать!
Украдкой достав телефон, Арина включила аппарат и набрала номер Вагита.
– Ты мой хороший! Спасибо тебе большое. Овца умерла. Подробностей не знаю. Нас сейчас на допрос повезут. Потом кастинг, – ворковала она, и все вдруг стало таким радостным. Вагит – душка. Солнце в окнах. И контракт будет подписан. – Я тоже по тебе скучаю. Нет, не изменяю, что ты. Тебя люблю. И эти лягушатники такие уроды. Ой, прости, больше не могу говорить!
Стеклянные двери отеля распахнулись, и Эмилия Конде, Дмитрий Платов и Вероника Казакова вошли в холл.
Распрямив и без того идеально ровную спину, Арина собиралась было спрыгнуть со стула и небрежной походкой от бедра продефилировать к Эмилии, но француженка с Ириной и Ником вдруг сами направились к стойке.
– Арина! Уйди отсюда, – сверкнув покрасневшими глазами, распорядилась Ирина.
Ее просьба не вызвала в Арине ни малейшего возмущения. В полушаге от стойки широкая колонна. Ник всегда говорит громко.
«Она выберет меня», – думала Арина, прижавшись щекой к серому мрамору.
К треску Эмилии модель даже не прислушивалась. Бесполезно, все равно ничего не понять. Сейчас Ник начнет переводить…
– Неужели это правда? Оливье говорил, что Катрин умерла.
Ирина Алексеевна, всхлипнув, тихо ответила:
– Правда. Когда Катя не спустилась в холл, я поднялась в ее номер. Дверь была закрыта. Я разыскала горничную, мы прошли в номер, и вот… Честно говоря, даже не помню, кто вызвал полицию. Может, горничная, не знаю. Полицейские считают, это убийство. Девочку отравили.
– Как? Кто? Что все это значит?
Эмилия сыпала вопросами. Казалось, произошедшее просто не укладывается у нее в голове. Однако Ирина лишь всхлипывала и с отчаянием разводила руками.
– Ирина, я приношу вам свои извинения. Наше сотрудничество больше невозможно. Мне придется искать для своего проекта моделей в других агентствах. И перед Дмитрием я также вынуждена извиниться, – перевел Ник фразы Эмили, и Арине показалось: еще секунда, и она упадет в обморок.
Да что себе надумала старая лягушатница?! Неужели это правда?! Блин, тогда получается – все напрасно…
«Нет, Ник просто неправильно понял француженку, – принялась себя успокаивать Арина. – Он ошибся. Сейчас наша президентша все уладит».
Но Ирина Алексеевна сказала совсем другие слова:
– Эмилия, мы с вами профессионалы. Я прекрасно вас понимаю. Действительно, после всего произошедшего наше сотрудничество не имеет смысла. Особенно если выяснится, что Катеньку убили…
5
Все равно, что за зарешеченным окном застрявшего в пробке полицейского микроавтобуса раскинулся самый красивый город на свете. Уже забыта нежная безумная ночь, полная страсти. Лика Вронская едва сдерживала желание зареветь как белуга.
Даже подумать страшно – Кати Родимовой больше нет. Что скажет Ира Катиной маме? Повезла девочку в Париж, привезла в гробу. Невыносимо, ужасно, как так случилось…
Бумажный платок весь промок от тайком смахиваемых слез. Лика открыла рюкзачок, чтобы достать новую салфетку, и невольно отметила: все хлюпают носами. Даже мужчины, Ник, Дмитрий, Франсуа. Только лицо Натальи Захаровой спокойно и безмятежно. Лика проследила за направлением ее взгляда. Гримерша смотрела в окно, явно запоминая магазинчик, в котором продавалась профессиональная косметика.
«Это стальные нервы или… Нет! Не может быть. Захарова не хотела ехать в Париж. Но убивать девочку лишь для того, чтобы скорее вернуться в Москву? – подумала Лика и оборвала свои рассуждения. – Сейчас не время. Теперь главное – побеседовать с комиссаром Даниэлем Молино. И рассказать ему все без утайки. Иначе нас из комиссариата растолкают по камерам, и сколько времени мы в них проведем – неизвестно. Разбираться надо в Москве. При помощи русского следователя».
Лике пришлось нарушить запрет на пользование сотовым телефоном. Надо же было проконсультироваться, как вести себя в подобной ситуации. На Иру Суханову, находящуюся в шоковом состоянии, полагаться нельзя. Поэтому, отпросившись в туалет, Лика связалась со следователем Володей Седовым и все ему рассказала.
– Обязательно сообщи об убийстве Весты Каширцевой. Объясни, что уже возбуждено уголовное дело, ведется следствие, – поорав, что Лика вечно влипает в нехорошие истории, объяснил Седов. – Тогда французы передадут в Россию все материалы. Вскрытие убитой девушки будет проводиться в Париже, это откладывать нельзя. И сама смотри там, поосторожнее!
Лика забыла его поблагодарить. Перед глазами все стояло улыбающееся Катино лицо, такое красивое, юное…
– Как жалко Катьку! – рыдала Арина. Слезы капали на шелковую блузку, растекаясь темными пятнами.
Внезапно девушка вцепилась в волосы сидящей рядом Вероники Казаковой.
– Это ты ее убила! Ты, сучка, овца страшная!!!
– Уберите от меня эту сумасшедшую! – закричала Вероника, ища поддержки и растерянно глядя на Дмитрия Платова.
Тот молча оторвал Аринины руки от Вероники и легонько шлепнул визжавшую Иванову по щеке. Она сразу же умолкла, уронила голову на колени, закрыла ее ладонями.
– Какой кошмар, – негромко сказал Франсуа, касаясь Ликиного запястья. – Мы уже почти приехали. Скорее бы все это закончилось.
Лика посмотрела в окно. Белая табличка на сером здании, «Quai des Orfevres».
– Набережная Орфевр существует? Я думала, ее придумали писатели.
– Лучше бы они ее придумали! – в сердцах бросил Франсуа. – А еще лучше, чтобы сейчас Катрин была на подиуме нашего агентства!
Внутренний вид главного полицейского здания Франции напомнил Лике Вронской родную редакцию. Огромные залы с разделяющими столы перегородками. Кто-то говорит по телефону, кто-то допрашивает перепуганного арабского парнишку, неожиданно много женщин в форме, факсы потрескивают бумагой, суета…
– Вы подождете здесь, – полицейский кивнул на стену, у которой находилась всего пара стульев. – Кабинет месье Молино там, беседовать будете по очереди.
«Кабинет? – Лика разглядела сквозь перегородку стол, за которым сидел немолодой комиссар. – Да это скорее закуток какой-то».
– Я хочу первой поговорить с месье Молино, – по-французски сказала Вронская. – У нас есть переводчик, пусть он мне поможет.
– Пожалуйста, мадемуазель, – полицейский отошел чуть в сторону. – Прошу!
Ирина Суханова едва слышно распорядилась:
– Ник, давай…
Пока Лика добралась до стола Даниэля, в ее голове сложился четкий план предстоящего разговора. Не нужно сообщать полицейскому, скольких усилий стоила команде «Supermodels» эта поездка. Дело по факту убийства сотрудницы агентства Весты Каширцевой возбуждено, ведется следствие. Первоначальные версии с модельным бизнесом вообще были не связаны. Скорее всего, следователь ошибся. Но кто застрахован от ошибок…
6
За окнами номера негромко плакал дождь. Блестящий асфальт раскрасили в разноцветные пятна яркие огни реклам, и Ира Суханова поняла: уже вечер. Чувство времени, позволяющее без часов отчетливо осознавать быстрый бег минут, исчезло. Сотовый телефон молчит, отключен. Нет сил говорить о делах. Нечего сказать Катиной маме. Лика Вронская обещала поставить ее в известность о смерти дочери, и Ира боялась справедливых упреков, на которые нечего возразить, невозможно оправдаться…
Достав из синей пачки «Gitanes» сигарету, Ира щелкнула зажигалкой.
Быстро она – это уже последняя сигарета. Табак не помогает. Но – хоть что-то. Кокаина нет. Опасалась скандала на таможне. Может быть, если вдохнуть через скрученную трубочкой купюру белую спасительную дорожку – стало бы хоть немного легче. А впрочем, хорошо, что нет наркотика. Что стоят мучения начальницы в сравнении со страданиями матери, ребенка которой погубили, не уберегли? Она сама мать. Лучше умереть, чем узнать, что с Леркой случилась непоправимая трагедия.
– Это моя вина, – прошептала Ирина, открывая окно. Воздух в номере стал синим от выкуренных сигарет. – Если бы я остановилась после смерти Весты – Катя осталась бы в живых. Но как же мне хотелось начать работу с Эмилией. Думала о девчонках. Об агентстве. И эти мои амбиции. Делать все, чтобы стать первой, и будь что будет.
Отвыкший от никотина желудок сжало клещами острой боли, и Ира, положив на живот ладонь, присела на краешек постели.
Как больно! Хорошо! Пусть будет еще больнее! Катеньку не вернуть, но эта внутренняя опустошенность, раскалывающаяся голова и ноющий живот позволяют хоть как-то приглушить голос собственной совести.
Смерть девушки не осознавалась совершенно. Вроде бы видела ее, сжавшуюся в комочек на полу ванной комнаты. Была в полиции, отвечала на какие-то вопросы, подписывала бумаги. Все прошло как в тумане. Невозможно поверить, что больше не придется любоваться Катиным личиком на билбордах, отправлять на кастинги, ругать, гордиться, любить.
– Прости меня, девочка, – прошептала Ира. Щеки вновь защипали слезы. – Прости, если бы я только знала, то…
Закончить фразу Ира Суханова не успела. Стоящий на тумбочке телефон залился мелодичной трелью.
– Ириш, как ты? – сдавленным хриплым голосом спросил Ник.
– Хреново. А ты?
– Аналогично. Ну что… Все наши улетели. Я только что из аэропорта. Эмилия сама приезжала. Вид у нее был расстроенный. Она еще раз просила передать тебе свои извинения.
Ира сглотнула поступивший к горлу комок и пробормотала:
– Что поделаешь. Я ее понимаю. Она не могла поступить иначе.
– Еще звонил в полицию. Там все закончено. Мы сможем забрать Катю завтра.
– Гроб закажи, пожалуйста. Самый лучший. Выясни в аэропорту, каков порядок перевозки тела.
– Понял. Кстати, полицейский говорит – концентрация снотворного в организме девочки была атомная. Очень высокая, понимаешь? Эксперты уверены: препарат сильный, горький. Видимо, сама приняла.
– Да ты что?! Сама? Точно? Я думала, ее отравили.
– Ир… не знаю, как тебе сказать. Короче, я кое-что слышал…
В трубке возникла пауза. Не выдержав, Ира воскликнула:
– Говори же! Я с ума схожу!
– В общем, ситуация такая. Помнишь тот день, когда Весту убили? Мы съемки проводили. Студия рядом с гримеркой. Я убирал аппаратуру. Ты же знаешь, какие у нас стены. Все слышно.
– Ник, ну говори, в чем дело! Что ты нервы мотаешь?! Ни стыда, ни совести у тебя!
– Я слышал, как Катя жаловалась Наталье на прыщи. Та ей написала список каких-то лекарств. Но ты же понимаешь, это ничего не доказывает.
– Захарова?! Но зачем?
– Ир, я сказал, что знаю. Решил, что ты должна быть в курсе. Зачем? Понятия не имею. Считаешь нужным – спроси у Натальи. Да, и еще. Полицейский проверил – не было больше случаев, чтобы в центре у женщин воровали сумочки, да еще ножом при этом размахивали. Такое если и случается – то в арабских кварталах, и то не теперь. Здесь сейчас другие проблемы. Студенты, ну ты в курсе. Полицейский сказал, что направит в Москву все бумаги.
– Час от часу не легче.
– Ты сегодня ела что-нибудь? Пошли, может, поужинаем.
– Не могу, Ник. Сходи один.
Положив трубку, Ира нервно заходила по номеру. Визажист причастна к смерти Кати? Но у нее нет никаких причин убивать девочку. И Весту тогда тоже, получается, убила Наталья? Или прав следователь, который говорил, что смерть Каширцевой не имеет отношения к агентству?
– Значит, это Наталья, – прошептала Ира и покосилась на телефон.
Позвонить следователю? Или лучше самой все предварительно выяснить? Нет, больше никакой самодеятельности. Пусть менты во всем разбираются. Но лучше с ними связаться все-таки по возвращении из Парижа.
В дверь номера негромко постучали, и Ира нахмурилась. Ник, кто же еще. Будет убеждать сходить поужинать.
Распахнув дверь, Суханова вздрогнула от неожиданности.
– Дима?! Ты не улетел, что ли?
– Я войду?
Ирина кивнула. Ей вдруг почему-то сразу стало легче. Знакомый запах «Фаренгейта», сочувствующее осунувшееся лицо, любимые глаза…
– Ириш, я побуду с тобой, пока все уладится. Сдал билет. Подумал: тебе тяжело.
– Спасибо. Знаешь, я подозревала тебя. Но тут кое-что выяснилось…
– Подозревай, – Дима легонько обнял ее за плечи. – Делай все, что угодно. А я просто буду рядом.
Ира закусила губу. Но что она еще могла подумать? Дмитрий не сказал ей о сотрудничестве с Эмилией. Хотя, с другой стороны, он слишком хорошо знает модельный бизнес, чтобы не понимать: такие происшествия, как смерть Кати, – тайфун, который смывает все.
– Ты говорил со своими девчонками? Как они все это восприняли?
– А как это можно воспринимать? Они в шоке. Ревут в три ручья, Кате сочувствуют. Да брось ты, я в них уверен. К тому же они не знали подробностей предстоящей работы. И только в Париже выяснили, что Эмилия выберет одну манекенщицу. Кстати, а как твоя Лера?
«Наша Лера. Наша! Зов крови – может, он все-таки существует?» – думала Ира, рассказывая о нехитрых проблемах дочери…
