Мы проводим ночь со Снапиком на диване в гостиной.

Снимать одежду и отправляться в спальню мне страшно. Идти к соседям с учетом всего произошедшего – стыдно. Звонить Седову и плакаться ему на жизнь – неудобно.

Поэтому мы со Снапуней растянулись на диване. Я смотрю на красивый старинный флакон, стоящий на столике, и борюсь с желанием его открыть и понюхать винтажный запах.

– Нет, Снап, не надо увеличивать количество моих отпечатков пальцев, – объясняю я собаке. Снапуня радостно улыбается во всю свою огромную пасть и, похоже, очень счастлив. Когда еще хозяйка уделит ему столько внимания! – Ты моя умница! Нашел мне флакончик, хороший пес!

Снап довольно скалит зубы, я глажу его рыжую головушку и, кажется, даже вижу, как развивались события.

Орехов спрятал флакон в нашем доме.

Где именно – понятия не имею, но это и не суть важно.

Почему именно у меня, когда арендовать банковскую ячейку проще простого? Не знаю, мне сложно понять логику Орехова. Вообще, чем дольше длится вся эта история – тем больше он мне кажется дядечкой с приветом. Подозреваю, активное вдыхание парфюмерных композиций – дело для логичного мышления и адекватных действий вредное. Может, это даже в чем-то сродни токсикомании. С мозгами у Орехова неважно, это точно! Боже, какой же он гадкий, лживый, противный! А ведь, наверное, сам собой очень доволен – думает, всех обхитрил и использовал! Но это же наивно, вести себя, как ребенок, не понимать своей ответственности! И чего парфюмер добился всей этой хитростью? Разве что пары ножевых ранений грудной клетки!

Впрочем, ладно, вернемся к нашим баранам. Итак, продолжаем восстанавливать события. Орехов уехал, следом отправилась я. А Снапик, которому гнусный парфюмер понравился, остался в одиночестве (вот не зря говорят, что питомцы похожи на своих хозяев; мы со Снапуней оба – такие доверчивые лопушки). Пес быстро придумал, чем заняться: по запаху Орехова он нашел запрятанную вещичку, достал ее. И отнес на свою лежаночку, закопал в плед (Снапуня любит припрятывать там свои сокровища – косточки, мячики, носки Андрея, которые он никогда не грызет, но всегда почему-то прихватывает).

Затем пришел грабитель. Мой приветливый песик радостно помахал ему хвостиком. Должно быть, понаблюдал с печальным выражением рыжей морды, как тот разносит дом. И чтобы не видеть этого плачевного зрелища, отправился на участок погулять (для того чтобы закрыть нашу дверь, ею надо как следует хлопнуть. Преступник этого не знал, просто притворил – и Снапику в этом случае выйти на участок проще простого). Тот, кто охотился за флаконом, вывернул все шкафы, но собачью лежанку перетряхнуть, естественно, не додумался.

Потом, когда я появилась дома и стала бегать как сумасшедшая, по комнатам, оценивая причиненный ущерб, Снапуня чувствовал себя виноватым. Действительно, остался на хозяйстве – и не уберег. Стыдно. Очень-очень стыдно было рыжей собаке!

Но долго грустить Снапи не умеет.

И когда я вернулась после спасения Орехова, Снапи уже пришел в себя, повеселел и с гордостью принес мне находку. На самом деле в глубине души пес понимает, что по породным качествам он у нас не охранник. И лажанулся в том плане, что не разорвал грабителя на мелкие кусочки. Но вот, смотри, мама, от меня хоть какая-то польза, я нахожу потерявшиеся вещи, авось в хозяйстве пригодится…

Что ж, Снап – молодец. Невольно вывел парфюмера на чистую воду. Орехов хотел меня подставить! Мне сейчас дико противно, как и всякому человеку, которого используют втемную.

И я не знаю, что предпринять дальше.

Вернуть флакон? Кому? Орехову – чтобы парфюмера окончательно добил преступник? В музей, Тимофею Веремееву? Чтобы тот при случае его еще раз выгодно продал? А может, следователю Миронову – а пусть привлечет меня за сокрытие информации от следствия…

Под утро, как ни странно, я все-таки задремала.

Пришла в себя от того, что Снапи требует прогулки, активно тычет в меня мордой с зажатым в зубах поводком.

– Хорошо, солнце, пошли гулять. Только я кофе сначала выпью, ладно? У меня такое чувство, что по мне танки ездили!

Мы с собакой пошли на кухню, я включила кофеварку, и уже скоро весь дом наполнился бодрящим горьковатым ароматом.

После чашки кофе у меня в голове вдруг прояснился план предстоящих действий.

1. Надо посмотреть изображение с камер соседских домов. Возможно, коттедж вскрыл кто-то из клиентов Орехова. Причем не обязательно тех, с кем я еще не встречалась. У того же Сергея Давыдова запросто могла быть такая возможность. Я отправилась к следующему собеседнику, а он приехал ко мне за флаконом.

2. Предстоит встретиться с моим приятелем Пашей. Он очень хороший компьютерщик, которому хакнуть почту или акаунт в соцсети проще простого. Еще он легко и непринужденно установит «жучки» где угодно – в помещении, салоне авто, даже одежде. И он так же прекрасно их обнаружит. Паша мне нужен в связи с тем, что за Ореховым явно велось наблюдение – возможно, видеонаблюдение, возможно, прослушка. Я не очень сильна во всех этих технических спецэффектах. Но преступник как-то подозрительно быстро узнал о планах Орехова спрятать флакон в моем доме, вычислил мой адрес, не побоялся лезть в дом. А откуда он знал, что кроме меня в коттедже никого нет? В подобных домах обычно живут семьями, с кучей детишек, часто – бабушек-дедушек в придачу…

3. Имеет смысл продолжить встречаться с людьми из «списка клиентов Орехова». Их там осталось не так уж и много: актриса Екатерина Савицкая, с которой я так и не побеседовала; спортсменка Елена Соколова, бизнес-леди Полина Уткина и одинокая дама Ирина Бодягина. Томящуюся на больничной койке блогершу Нику Иванову буду беспокоить в последнюю очередь; все-таки шансы на то, что больной человек наворотит столько дел, невелики.

Прогулявшись со Снапом, я даже поняла, к каким соседям я в первую очередь отправлюсь ради просмотра видео. Со стороны нашей улицы камерами оборудованы два коттеджа – розовенький гламурный дом Павлика и Насти и кирпичный дом в английском стиле, где живет семья бизнесмена Сергея. Правда, там камеры установлены очень явно. Будь я преступник – капюшон на лицо, чтоб уж точно не опознали. Но вот прямо за нашим домом находится высокий коттедж, спроектированный в виде круглой летающей тарелки, – архитектор Павлов решил выпендриться, как-никак профессия обязывает. Его камеры замаскированы под футуристическую отделку. Я сама об их наличии долгое время даже не подозревала. Но однажды архитектор как-то с улыбкой сказал, что ему нравится моя привычка загорать топлес. Я заподозрила его в активном использовании бинокля. А Павлов сообщил, что бинокля у него нет, есть камеры, одна захватывает наш участок, и отказаться от просмотра эротичного видео он, несмотря на соседскую дружбу, не может.

Принимать солнечные ванны без купальника я прекратила. Надеюсь, Павлов в связи с этим не изменил настройки камеры и у него есть видео с преступником. Только бы картинка оказалась четкой! По идее, с учетом расположения лицо преступника должно захватываться в кадр; дом Павлова расположен по отношению к нашему участку довольно близко…

Сосед открыл дверь быстро, как раз занимался тем, что убирал новогодние гирлянды в прихожей.

– Это вы правильно, весна скоро. – Я одобрительно кивнула. – А у нас еще все окна в снежинках. Даринка в садике такую красоту научилась вырезать, мы с Андреем клеили и балдели. Сейчас снимать жалко.

– За услугу с вас яблочный пирог, – улыбнулся Павлов, когда я изложила ему суть своей просьбы и попросила не распространяться в нашей деревне о том, что в мой коттедж залезли. – Нет, даже два яблочных пирога. Один за просмотр видео, второй – за сохранение тайны.

– А вы не поправитесь от двух пирогов?

Павлов был худощавым, без грамма лишнего веса, поэтому я решила, что подобная ремарка не будет обидной.

Архитектор расхохотался:

– Ваши пироги я могу есть в неограниченном количестве! Так что радуйтесь, что я еще с вас мало взял! Но вообще да, стройность фигуры вашего мужчины всегда под угрозой!

Мы прошли в комнату, где стоял блок системы видеонаблюдения с монитором. Павлов пощелкал кнопками, нашел вчерашние записи. И мы прилипли к экрану.

В это было невозможно поверить, – но в наш коттедж залезла женщина! Довольно высокая, худенькая, она дошла до ворот, оглянулась по сторонам и быстро прошла внутрь.

– Калитку на замок закрывать надо! Лика, Лика, ну вы же просто балда… – неодобрительно заворчал архитектор, наблюдая за шустрой дамочкой.

Я закусила губу.

Конечно, сосед прав, надо закрывать калитку. Несмотря на то что в поселке есть охрана. Наши охранники – это просто потенциальные герои юмористических сериалов. С утра пораньше шлагбаум поднимут, пивка накатят и давай кроссворды разгадывать или с девчонками в Интернете болтать. Въезжай-проходи кто хочешь…

Так что да, разумно позаботиться о том, чтобы ограничить доступ на свой участок. Но Андрей сейчас в отъезде. А до переезда в коттедж я и не предполагала, сколько проблем зимой с обычными замками. Они замерзают, перекашиваются, в них могут сломаться ключи. Утром уходишь – с калиткой все в порядке, а вечером вместо замочной скважины – льдинка. В феврале погода неустойчивая – то мороз, то оттепель. И чтобы не бегать по деревне в поисках помощи, я просто не закрывала на ключ дверь на наш участок и не опускала гаражные ворота…

Женщина уверенно дошла до нашего дома, поднялась по ступенькам. На ней были сапоги на каблуках, она двигалась очень легко и быстро. Голову она старательно опускала вниз, я не отмечала ни одного момента записи, где можно остановить кадр и рассмотреть лицо – весь экран занимала серая шапка-ушанка с белой опушкой. «Уши» шапки помогали прятать лицо и волосы, надвинутая почти до глаз верхняя часть скрывала лоб.

– Раньше мне казалось, что лучше всего закрывать лицо капюшоном. Но такая шапка круче, – пробормотала я, наблюдая за тем, как женщина достает из сумочки связку отмычек и, словно родным ключом, за секунду открывает дверь.

– Да уж, и о перчатках она позаботилась, – грустно вздохнул Павлов. – Не повезло тебе, соседка.

Я кивнула. С везением действительно пока проблематично. Я не могу сказать, какая именно женщина пробралась в мой дом. Судя по росту и телосложению, это может быть и певица Маша Захарова, и актриса Екатерина Савицкая, и спортсменка Елена Соколова, и бизнес-леди Полина Уткина. Разве что Ирина Бодягина, как мне кажется, переносится за скобки подозреваемых. Походка у женщины, вскрывшей наш коттедж, энергичная – я не думаю, что у дам глубоко пенсионного возраста наличествует такая прыть.

Но что же это тогда получается? Иванова и Казько убила женщина? И она чуть не отправила на тот свет Орехова? Или убийца – другой человек, а дамочку попросили пошарить в моем коттедже? Но, елки-палки, нанимать для такого дела женщину? Нет, я, конечно, за гендерное равноправие. Но все-таки есть какие-то особенности функционирования женского организма, которые изначально делают женщину менее пригодной для такой миссии. Женщина слабее, она больше рискует запаниковать в сложной ситуации… Да не стал бы, наверное, никто просить (нанимать) женщину для такого дела. Тогда получается – все преступления на совести этой прыткой дамочки?

Женщина-убийца, с ума сойти можно…

Выходит, один-единственный явный парфюмерный маньяк, Сергей Давыдов, – ни при чем. Я не верю, что он нанимал женщину для того, чтобы вскрыть наш коттедж.

Получается, Давыдова тоже можно условно вынести за скобки…

Итак, женщина. Известная, публичная. Финансово не нуждающаяся.

Зачем? Зачем ей этот флакон за такую дикую цену?

Понять ответ на этот вопрос – значит установить, кто совершил преступления…

– Лика! Ау, прием! – Павлов пощелкал пальцами перед моим лицом. – Давайте я вам запись на флешку сброшу. У вас есть флешка? Надо обязательно сделать копию.

Я вздрогнула, сбегала в коридор, достала из куртки ключи.

– Флешка-брелок – отличное изобретение, – Павлов подключил мою флешку к блоку системы видеонаблюдения. – А я все время такие мелкие штуковины теряю. Поэтому купил себе парочку внешних «веников». Кстати, а когда Андрей возвращается?

Я улыбнулась. В нашей деревне любые подробности друг про друга знают, никакой прайваси. Я архитектору ничего об отъезде мужа не говорила. Ох уж это сарафанное радио!

– Если будет нужна помощь, звоните, не стесняйтесь. За шарлотку-другую всегда рад стараться. – Сосед отдал мне флешку и закатил глаза. – Так когда мне ждать моих пирожков?

– Скоро, – туманно пообещала я, вдруг понимая, что для моего вестибулярного аппарата архитекторский талант Павлова слишком могуч. Мало того что у него дом круглый – он еще комнаты умудрился сделать не квадратными, а овальными. Конечно, выглядит все эффектно. Но у меня в этом футуристическом жилье закружилась голова и возникло желание смыться поскорее в самую обычную прямоугольную комнатушку. Наверное, поэтому Павлов и холостякует. Девчонки сбегают из этого космического корабля на раз-два.

– Буду ждать с нетерпением. – На лице соседа появилось мечтательное выражение.

Павлов подал мне куртку и сам набросил пуховик, а потом помог спуститься по ступенькам. Это оказалось очень кстати – по красивой лестнице с металлическими вставками можно было скользить, как по катку.

– А я сейчас в Твери, – сообщил мой приятель-хакер Пашка. – Буду в Москве поздно вечером или завтра утром.

– Ой, Пашечка, – залебезила я, испугавшись, что выяснение всех обстоятельств отложится, – а лучше все-таки вечером, чем утром. Мне очень-очень нужна твоя помощь. Сможешь вечером? С меня пиво, пицца, любой каприз.

– Прям-таки любой? А если мне захочется безудержного секса или миллион баксов? – ворчливо осведомился Пашка, что в переводе на язык оптимиста означало хорошие новости – парень постарается. Но бухтеть при этом будет, как всегда – такой характер, Пашин стакан всегда наполовину пуст. Я, наверное, уже рехнулась бы при подобном траурном восприятии жизни. Хотя у Пашки есть основания для грусти: жизнь обошлась с ним неласково и не очень-то справедливо.

– Все обеспечу! – пообещала я, отложила сотовый и погладила Снапа. Он сидел рядом и, высунув язык, старательно подслушивал разговор.

– Значит, планы немного корректируются, – пояснила я псу. – К Паше я отправлюсь вечером. А пока попытаюсь встретиться с Екатериной Савицкой и далее по списку. Начну с актрисы. По крайней мере, мне уже известно, где она живет.

Мобильный Кати не отвечал. Даже ненормальная массажистка не хватала трубу своей клиентки. Устав от монотонных гудков, сменявшихся предложением оставить голосовое сообщение, я открыла Интернет и стала искать, в каком именно театре трудится Савицкая.

– Может, мне удастся дозвониться туда, и если Савицкая на работе – ее пригласят или скажут, когда закончится репетиция, – пояснила я Снапу. Тот пошевелил бровями и зевнул, наверное, не поверил.

И совершенно напрасно!

С театром мне здорово повезло. Савицкая служила в том же самом театре, что и моя бывшая однокурсница Света.

Как странно порой складываются судьбы людей…

Света была одной из самых ярких студенток на нашем курсе. Отличница, с телегеничной внешностью, быстрой реакцией и приятным голосом, она была просто создана для работы на телевидении. Ее еще на первом курсе заприметили руководители известного телеканала, и все мы не сомневались: уж кто-кто, а наш Светик звездить будет ярко и заслуженно. На втором курсе она уже вела прямые эфиры со знаменитостями, на третьем – делала свою программу. А с четвертого неожиданно для всех забрала документы и ушла в какой-то странный студенческий театр. Мы с однокурсниками заподозрили, что Светка попала в религиозную секту. Но оказалось, беспокойство безосновательное. «Я просто поняла, что журналистика – не мое. Я увидела всю свою карьеру – но не почувствовала никакого счастья; просто чужая картинка, не имеющая ко мне отношения. Мне нужно больше получать и отдавать в своей работе. И однажды в театре я вдруг поняла, что безумно хочу на сцену. Нашла студенческий любительский театр, посмотрела репетицию, попробовала играть. И меня как прорвало – мое, хочу туда, по-другому нельзя», – объяснила Света. Помню, когда узнала эти новости, расстроилась. Мне казалось, что Света бездумно рассталась с упитанной синицей и помчалась за призрачным журавлем мечты. Но наверное, Бог особенно заботится о таких отчаянных людях. Когда мы заканчивали журфак, Света уже вовсю снималась в сериалах…

Я нашла в записной книжке номер бывшей однокурсницы и нажала на вызов. Света отозвалась мгновенно:

– Вронская, какие люди!

– Рада слышать тебя! Как жизнь?

Жизнь у Светы била ключом: она минут пять перечисляла спектакли и роли в кино. Потом я спросила про Савицкую, и Света хмыкнула:

– Тебе что, интервью надо с этой клюшкой? Лучше у меня возьми, я, по крайней мере, перед камерой не выгляжу, как замороженная селедка!

Я улыбнулась. Да, наша Света стала настоящей актрисой. Очень часто, сталкиваясь с актерами, я наблюдала с их стороны подобные шпильки в адрес друг друга. Как-то довелось писать репортаж со съемок – своими глазами видела, как одна телезвезда пробралась в гримерку другой и залила кофе костюм соперницы! Конечно, конкуренция есть в любой профессии. Но мне кажется, что по части взаимной неприязни актеры впереди планеты всей. И творческий аспект работы тут ни при чем. У журналистов, писателей и сценаристов тоже работа творческая. Но мы скорее помогаем друг другу, чем ставим палки в колеса. Журналисты легко поделятся диктофонной записью даже с коллегой из конкурирующего информагентства, писатели советуют издательства с нормальными гонорарами, сценаристы вообще часто становятся едины в соавторском экстазе. А вот актеры корпоративной солидарностью не отличаются.

– Свет, интервью с тобой я сделаю с радостью. Правда, пока не знаю, когда по срокам. А Савицкую я ищу не для эксклюзива. Только давай между нами – мне нужна ее помощь в связи с одной нехорошей криминальной ситуацией.

– Конечно, Лик, я – могила. Вечно эта курица куда-то вляпается, – удовлетворенно констатировала Света. – А с ней все в порядке? В театре уже неделю не появляется, а у нас прогон скоро.

Я удивленно хмыкнула:

– Как не появляется? Мне же вчера ее муж говорил, что Екатерина на репетиции.

– Я бы сказала, мужья в таких ситуациях всегда думают про то, что их жена на работе, а не с любовником. Но это не тот случай. У Кати и Антона любовь. Таланта кот наплакал – зато с любовью повезло. Так что врал он тебе. И врал, скорее всего, потому что у Кати проблемы с алкоголем бывают.

– Ну да, я когда с ним разговаривала – он уже хорошо принял. С лестницы спускался и руками за стенку придерживался, чтобы не упасть.

– Отличные новости! Значит, они там квасят на пару, а у нас прогон на носу. И как только режиссер еще эту селедку терпит! Она уже давно вышла в тираж. Кстати, у меня идея.

– Какая?

– Катя может и не квасить. Мне тут недавно уборщица рассказывала – Савицкая из своей гримерки звонила в клинику пластической хирургии. И все выясняла про круговую подтяжку. Кстати, ты уже делала операции?

– Нет, пока вроде не надо.

– Как ты несовременна! – хмыкнула Света. – А инъекции? Мезо, филлеры?

– Пыталась, наверное, мезо колоть. Занесли какую-то заразу, все лицо в прыщах было. Решила: лучше я с морщинками, но без прыщей ходить буду.

– Да ладно, видела я тебя по телику недавно – ты там чуть студию не спалила, блины готовила. Морщин нет. Но кулинария – это не твое. Ты со сковородкой – такая ржака. Ноутбук или диктофон идут тебе больше!

– Так что Савицкая? Савицкая просто спрашивала детали или конкретно уже записывалась на операцию? – Я решила вернуть Свету к «нашим баранам» и не комментировать ее мнение по поводу моей внешности и кулинарных способностей. Блины во время той съемки, кстати, действительно дымились. Но в той студии плита была – умереть и не встать, в ней работала только максимальная мощность конфорки. И нужно было пытаться обуздать эту страстную горячую плиту, и при этом, мило улыбаясь, отвечать на ехидные вопросы ведущего.

– Вроде про конкретную запись мне уборщица не рассказывала… Но это же ничего не значит! Я думаю, в больнице она, сто пудов. Наша Катерина Евгеньевна как раз перед премьерой себе решила личико освежить! Думает, она такая прима, ей уже репетировать не надо, выйдет – и публика сразу ляжет.

Я поддакивала однокурснице и думала о том, что, наверное, вариант с алкоголем вероятнее.

Если бы Екатерина Савицкая была в больнице, то ее мобильник был бы при ней. А мне Антон сказал, что на мой звонок якобы ответила массажистка со специфическим чувством юмора и полным отсутствием хороших манер.

На самом деле все было не так. Они, наверное, сидели-бухали, потом Антон вышел, позвонила я. Савицкая схватила трубку, назначила встречу. То, что у нее был трезвый голос, – еще ничего не значит. Мне доводилось видеть таких артистов-алкоголиков, которые бутылку жахнут – и держатся, как трезвые. А тут еще и профессиональная актриса… В общем, Катя договорилась со мной встретиться, объяснила, как проехать к ее дому. Я подорвалась, поехала – а Антон понял, что скоро его драгоценную кто-то увидит в неприглядном состоянии. Вот он на пару с массажисткой меня из дома и выставил…

Придется отложить визит к Кате. Наверное, скоро они протрезвеют и будут более адекватны. Ну а пока не вламываться же мне в их таунхаус, в самом деле…

Моей «Тойоте» двенадцать лет, но расставаться с ней я пока не планирую – машинка бегает отлично. Да и спокойнее оставлять «старушку» на парковках – меньше вероятность, что грабители польстятся.

Со старинным флаконом «Красной Москвы» я сделала то, что и полагалось сделать Станиславу Орехову, – положила его в банковскую ячейку, для аренды которой, как оказалось, требуется всего десять минут.

Снапа я решила взять с собой.

А вдруг убийца опять решит покопаться в нашем доме?

Бог с ними, шмотками и прочими вещами – на новые заработаем. А вот глупый приветливый любвеобильный в отношении жуликов Снапуня – он такой один. Я его очень люблю и хочу, чтобы он был рядом со мной как можно дольше. Один раз псу повезло. А больше я рисковать своим питомцем не намерена.

Часто крупные собаки любят ездить, как люди, прямо на сиденье. Сто раз видела – сидит важный лабрадор или овчарка рядом с хозяином, и пес даже пристегнут ремнем безопасности. Но мой Снапуня, должно быть, философ. Думает: чего он там в этих окнах не видел? Зачем сидеть, когда можно лежать?! В машине Снап облюбовал себе место на полу перед передним пассажирским сиденьем. Я максимально отодвигаю кресло, Снап укладывается, а морду норовит водрузить на сиденье, как на специальную подставку. Так ему удобнее за мной присматривать и многозначительно шевелить бровями. Я решила, что лучше уж пусть пес поскучает во время моих встреч в машине, чем я буду постоянно нервничать, жив ли мой глупый любимый песик, оставленный в коттедже.

Мы едем в офис к Полине Уткиной, расположенный в районе станции метро «Университет».

Впрочем, едем – это громко сказано. Дороги забиты пробками, и максимальная скорость, которую мне удалось набрать в городе, пока составляла километров сорок.

– Я думаю, это будет формальный визит, – сообщила я Снапу, который тут же сделал брови «домиком» и посмотрел на меня с нескрываемым обожанием. – Она так радостно меня пригласила приехать, сказала, что готова помочь. У людей есть такое выражение – «нутром чую». Вот и я нутром чую, что Полина – не та женщина, которую я пытаюсь вычислить. Мне кажется, она – хороший человек.

Еще на посту охраны офиса стало понятно: финансовые дела госпожи Уткиной обстоят замечательно. Холл выглядел стильно и дорого, охранники с неожиданно интеллигентными лицами ненавязчиво улыбались, но работу свою делали внимательно. Пока они проверяли мою сумочку (что-то в ней звенело, несмотря на вроде бы уже извлеченные ключи и мобильник), я рассмотрела дорогую кофемашину, удобные кресла, высокие ухоженные живые растения. И мысленно поставила Полине «плюсик»: похоже, она заботилась о людях, которых нанимала на работу.

Я вошла в ее кабинет и еле удержалась от восхищенного возгласа. Лет пять-семь назад, когда я еще была редактором, а Полину бросил ее олигарх, в нашем издании печаталось много статей о скандальном разводе.

Тогда это была полная женщина с потухшим взглядом, в абсолютно не подходящем для такого телосложения свитере в обтяжку, на заплаканное лицо спадали растрепанные неухоженные волосы. Сейчас мне протягивала руку худенькая блондинка с безмятежными аквамариновыми глазами, загорелая, в ослепительно-белом пиджаке, красиво подчеркивающем смуглость кожи.

И еще она очень странно пахла.

Запах был тонкий, приятный, дорогой. Я поняла, что это настоящие качественные духи, сегодня такие достать сложно. Их надо всего капельку, и они будут держаться долго, заполнять своим шлейфом большое помещение, и при этом оглушительно-удушающего эффекта не будет; окружающие просто станут заинтересованно поводить носами и вертеть головой по сторонам, пытаясь увидеть тот самый потрясающий благоухающий букет живых цветов, аромат которого кружит голову…

Странность же этого запаха заключалось в том, что он, как машина времени, стал уносить меня куда-то очень далеко, в перестроечные годы. Я вдруг увидела себя, еще школьницу, нагло заявившуюся на пресс-конференцию популярной музыкальной группы без аккредитации, зато с новеньким диктофоном (денег тогда у нашей семьи было в обрез, родители собирались подарить мне новую зимнюю куртку, но я выпросила диктофон). Мне очень страшно, что у меня потребуют журналистское удостоверение. А ведь его нет и в помине, я еще учусь в школе, статью делаю на свой страх и риск, потом планирую ее проталкивать в какое-нибудь издание. Но вроде бы никто не обращает на меня никакого внимания. Вокруг девушки-журналистки с этими ужасными проявлениями модного шика тех лет – выкрашенными и начесанными челками, тоннами косметики, лосинами и лохматыми турецкими свитерами…

Ничего не понимаю.

Аромат красивый, шикарный.

Но при чем тут эти картинки?

– Думаете о моих духах? – догадалась Полина и кивнула на комнату отдыха. – Пройдемте, покажу вам свою коллекцию. Вижу – оцените.

За Полиной я прошла в большой зал, наполненный хрустальным кондиционированным воздухом, и ахнула.

Да это же настоящий музей парфюмерии!

Сотни флаконов были расставлены в специальных стеклянных шкафах с плотной тонировкой.

Я сразу вспомнила рассказ Орехова о том, что для сохранности духов надо обеспечить отсутствие света. И поняла, что тонированные стекла как раз эту задачу успешно решают. Действительно, когда парфюма столько – надо заботиться о том, чтобы духи не испортились. Потому что использовать все это многолитровое парфюмерное богатство за пару лет, в течение которых формула духов сохранится при любых условиях, изначально невозможно.

– В этом шкафу у меня арабская парфюмерия. Обожаю арабов, роскошные флаконы, дорогое сырье. Они умеют производить впечатление, – Полина достала с полки белоснежный прямоугольный флакон и вопросительно посмотрела: – Нанести вам на кожу или на блоттер?

Я подтянула рукав свитера и вытянула руку:

– На кожу.

– Правильно. – Полина хрустнула золотистым округлым колпачком-башенкой, осторожно пшикнула на мое запястье. – Бумага никогда так не покажет парфюм, как кожа. Тем более вы сегодня туалетной водой не пользовались.

Аромат раскрылся волшебно – белыми цветами (пионом, жасмином, возможно, ландышем) с легкой кислинкой.

Я с наслаждением понюхала запястье и подумала о том, что ведь Полина права, парфюмом сегодня я не пользовалась. После всей этой истории с Ореховым моя любовь к ароматам, похоже, закончилась. Прежде мне было бы некомфортно выйти из дома, не брызнув на шейку любимых духов. А сейчас вот умчалась – и даже не заметила.

Господи, Господи, да вообще зачем мне сдались эти духи! Если бы я их не любила – Андрей не прислал бы мне подарочный сертификат – я бы не оказалась в мастерской Стаса. Блин, как бы замечательно все было при таком раскладе! Дочь рядом, в доме никто не шарится, никаких трупов, никаких расследований…

– Это «Хонор» от фирмы «Амуаж». Духи выпускают в Омане. Они чем-то похожи на дешевую туалетную воду «Кобра», которую покупали в годы перестройки те, кто не мог себе позволить диоровский «Пуазон». Вы меня моложе, можете ее и не помнить. – Полина расположилась в кожаном кресле и махнула рукой на соседнее: – Присаживайтесь.

– Помню я «Кобру», хотя у меня ее никогда не было. Ей тогда действительно многие пользовались. – Опустившись в удобное кресло, я огляделась по сторонам. Количество парфюма впечатляло. Пожалуй, я даже не уверена, что тут меньше флаконов, чем в магазине Сергея Давыдова. – Я когда в ваш кабинет вошла – меня как машиной времени в те годы закинуло.

Она кивнула:

– Вот и меня закинуло… Тогда мне было восемнадцать. У нас с мужем не было ничего – ни денег, ни квартиры. Снимали комнатку у бабки. Пачку пельменей на три дня растягивали. Муж на день рождения «Кобру» подарил – она казалась мне такой изысканной. В те годы я была очень сильной. Я ничего не боялась. Я четко знала, что у меня все получится, что я все смогу… Когда муж разбогател, все изменилось. Он дарил мне дорогие подарки, потому что жены бизнесменов такого уровня должны выглядеть определенным образом. У меня были бриллианты, шикарные машины. Но «Хонор» я купила себе сама. Мужу больше и в голову не приходило выбирать мне духи. Я их купила, поставила на столик, но не пользовалась. Просто это была память о том времени, когда, как говорится, трава казалась зеленее. После развода муж забрал все – драгоценности, шубы, даже мои платья и белье! Ему хотелось просто растоптать меня, унизить. Наверное, подсознательно он понимал, что поступает гнусно, бросая семью ради молоденькой девочки. Но признать то, что он такой гад, муж не мог. И отрывался на мне. Хотя я была очень хорошей женой. Да, в последние годы я поправилась. Когда муж неделями не ночует дома, очень тяжело не заедать печаль тортом с сырокопченой колбасой вприкуску. Но решить эту проблему было бы просто. В конце концов, это же не смертельное заболевание, не паралич! Кстати, по мне так и паралич – настоящей любви не помеха! А тут – талия округлилась, ерунда, мелочи. Только мужу и мой внешний вид, и я сама были безразличны… Бывший сказал своему водителю привезти нас с детьми в «двушку» на окраине, где жила моя мама. Мне очень хотелось плакать. Чтобы не разрыдаться, стала разбирать вещи, нашла «Хонор», брызнула на запястье. И вдруг поняла, что это я сделала мужа тем, кем он стал. Я писала за него курсовые, пока он варил джинсы, зарабатывая первые деньги. Я рискнула, выгодно продала квартиру покойной бабушки – а он купил крупную партию компьютеров. Я забирала его пьяным из ресторанов, я лечила его язву, я поддерживала его в моменты неуверенности… Вдохнув парфюм, я вдруг увидела ту сильную девочку, которая всю себя отдала эгоистичному мужчине, не получив ничего взамен. И я поняла, что не буду сидеть, плакать и жаловаться на судьбу. Как говорится, в сорок лет жизнь только начинается. Жизнь у меня будет чудесной. Я об этом позабочусь. Лучше поздно, чем никогда. Я пообещала себе, что сделаю замечательную карьеру, обеспечу себе и своим детям прекрасную интересную безбедную жизнь. У меня все получилось благодаря этим духам. Они очень быстро позволили мне собраться, увидеть цель. И помогли идти к ней.

– Это ваш любимый аромат? – осторожно поинтересовалась я, убирая подальше руку с парфюмом. Мне уже стало понятно, что в тонком белоцветочном букете скрывается сливочная тубероза, на которую мой организм часто реагирует повышением давления. – А сколько всего флаконов в вашей коллекции?

– «Хонор», да, любимый. Когда я последний раз пересчитывала парфюмы, выходило что-то около шестисот. Но потом я много чего еще покупала. Я не считаю ароматы постоянно. Просто когда в шкафах заканчивается место – я заказываю новые. Мне нравятся ароматы, это расширяет мои представления о жизни. Но пользуюсь я всегда только «Хонором». Без него я чувствую себя голой. Помню, к другим парфюмам при длительном использовании мои обонятельные рецепторы адаптировались, и я переставала их слышать. Но каждый нюанс в раскрытии «Хонора» я до сих пор могу отследить.

– А Орехов мне не говорил, что у вас коллекция.

Полина скептически усмехнулась:

– Если бы он спросил – я бы ему рассказала. Если честно, я пересекалась с ним два раза – когда он обсуждал со мной заказ и когда его привозил. Стас не показался мне интересным собеседником. Он производит впечатление самовлюбленного павлина, говорит только о себе. Ну просто копия моего бывшего. Творит что хочет; идет к своей цели любыми путями. Знаю я эту породу, изучила.

А она проницательная, эта Полина. Быстро разбирается в людях – в отличие от меня. Ладно, зайдем с другой стороны.

– А Орехов показывал вам старинный флакон с духами «Красная Москва»? Вы их нюхали?

Полина кивнула:

– Флакон любопытный. Это просто произведение искусства, ему место – в музее! Сам аромат мне не понравился, показался очень резким, с «животинкой». Ну, наверное, духи и правда старинные, химических компонентов тогда еще не было. Вообще старинными ароматами я не интересуюсь, у меня нет ни одного винтажного флакона. Мне не интересны чужие древние сундуки. Я готова потратить кучу денег на современный парфюм нишевой марки в лимитированном издании. Возможно, я куплю герленовские духи, выпущенные специально для коллекционеров маленькой партией; золотой флакончик стоит ни много ни мало семнадцать тысяч евро. Вещь недешевая, поэтому думаю: оно мне надо или переживу. Но мне жалко платить за винтажный парфюм сумму, даже в десять раз меньшую. Для меня духи – это вещь личная, интимная. Мне противно нюхать то, что принадлежало другим людям. Я понимала, что Орехов оказывает мне услугу, давая возможность познакомиться с редким ароматом. Но меня, если честно, во время этого дела чуть не стошнило…

– Ты не замерз?

Снап весело улыбнулся и вильнул хвостом, давая понять, что в его роскошной рыжей шубе можно сидеть в машине на легком морозе сколько угодно.

– Мне понравилась Полина, – сообщила я собаке, заводя двигатель. – Я думаю, ей этот старинный флакон с духами просто совершенно не нужен. А еще она, как выяснилось, никогда не носит обувь на каблуках. У нее травма ноги, она чуть прихрамывает. Операцию ей надо делать, а она все откладывает, работу работает. А та дамочка на видео, обшарившая мой дом, очень ловко двигалась на шпильках.

Снапик понимающе шевельнул бровями.

– Сейчас мы едем в торговый центр, к Елене Соколовой. Она там шопингует и согласилась поговорить со мной недолго. Машину придется оставить на паркинге, на улицах рядом с центром припарковаться нереально. Снапи, я дико боюсь паркингов! Вроде клаустрофобии нет, но на узком серпантине голова кружится. На тебя вся надежда!

Пес грустно вздохнул. Врать он не умеет, человеческую речь понимает. Наверное, сие звуковое сопровождение означает, что рассчитывать на поддержку Снапуни не стоит.

Впрочем, я напрасно опасалась. Въезд на паркинг оказался не слишком крутым, много «завитков» преодолевать не потребовалось – свободное местечко нашлось сразу на втором этаже.

Елена уже ждала меня в кафе торгового центра. Я издалека увидела ее шикарные темные локоны, красиво рассыпанные по белоснежному свитеру.

– Спасибо, что согласились поговорить со мной, – поздоровавшись, я села за столик, сделала заказ официантке. – Я не отниму у вас много времени.

– Да, конечно. Хорошо. Спрашивайте, что вам надо.

У нее ослепительная улыбка.

Свеженькое личико, накрашенное ровно настолько, чтобы подчеркнуть естественную красоту.

У Лены идеальный маникюр, умело подобранная одежда, стильные украшения.

Да она – просто само совершенство, энергичная, спортивная, сексуальная девушка.

И при всем этом… она чего-то очень боится… я вижу, как ее страх лихорадочно мечется в расширенных зрачках, как он нервно постукивает пальцами по столу, как сбивает дыхание…

Я буквально кожей чувствую этот чужой сильный страх, и он ненадолго меня обескураживает. Все вопросы вылетают из головы. Ну или почти все, кроме одного – чем так напугана Елена Соколова? Но прямо в лоб, с разбега в карьер – конечно же, не стоит…

Мне приносят кофе, моей визави – зеленый чай, и это разряжает обстановку.

Соколова отворачивает карточку с рекламой десертов и вздыхает:

– Знаете, а я стараюсь не есть пирожных. Лишние килограммы прилипают мгновенно.

– Наверное, злоупотреблять сладким не стоит. Но мне лично кажется, что сейчас ваша фигура выглядит лучше, чем в период активной спортивной карьеры. Хотя, конечно, понятие красоты очень субъективно. Главное – внутреннее самоощущение. Мне часто говорят, что если я поправлюсь – буду выглядеть лучше. Но мне совсем не хочется прибавлять в весе.

Лену чуть отпускает, она улыбается мягко и расслабленно:

– Тогда будем пить кофе или чай без десертов. Красота требует жертв. Кстати, у вас классный парфюм. Орехов делал?

Сначала я не понимаю, о чем она. Потом вспоминаю о «Хоноре», который Уткина пшикнула мне на запястье, и даже чувствую тонкую туберозу-преступницу. После нанесения парфюма прошло время, другие белые цветы звучат уже менее пронзительно, а вот раскрытие туберозы набирает обороты. Мне очень нравится запах этого цветка, но носить его на себе сложновато, тубероза меня всегда пытается убить, вот и сейчас начинает активно колотить по вискам звонкими молоточками боли.

– Нет, не Орехов. Это арабская парфюмерия, «Хонор» от «Амуаж».

– А я не ношу парфюм, который может купить любой. Сегодня шла по торговому центру – каждая вторая пахнет ланкомовской «Прекрасной жизнью» или «Шансом» от Шанель. У меня уже несколько лет нет ни одного купленного в магазине парфюма. Все делает Орехов. Мне нравится то, что мой запах есть только у меня.

Отлично, она сама вышла на нужную мне тему!

– Кстати, Лен, в парфюмерной мастерской Станислава Орехова был винтажный флакон духов «Красная Москва». Очень красивый, настоящее произведение искусства. Вы обращали на него внимание?

– Да, Стас показывал и флакон, и аромат. – Лицо бывшей спортсменки снова становится напряженным. – А что, с флаконом что-то произошло?

Киваю:

– Он пропал.

– Ну, может уборщица взяла? Моя домработница последняя у меня сережки с бриллиантами прихватить пыталась.

– Уборщица была в отпуске. Флакон украл, наверное, тот же человек, который убил лаборанта.

– Да, Стас рассказывал мне об убийстве. Ужасно! Представляю, как он распереживался, он же такой ранимый. А флакон… Не знаю, я не брала. А что, Стас меня подозревает?

Какая странная реакция…

Ее же никто ни в чем не обвиняет.

Стас пока никого подозревать не может – он в коме.

Может, это тот самый случай, когда народная мудрость права – на воре и шапка горит?..

Лена цепляется за мою ложь, как утопающий за соломинку:

– Вы говорили по телефону, что вас в убийстве лаборанта подозревают. А в краже вас не обвиняют?

Пожимаю плечами:

– Нет. Я тут вообще ни при чем. Я не воровала и не убивала.

– Я тоже!

В голосе Лены звенят истеричные нотки, но она этого не замечает, просто захлебывается:

– Я тут ни при чем! А этот следователь – он всех клиентов Орехова вызывает? А как эти допросы проходят? Не запугивает, не бьет, надеюсь? Никогда ни с чем подобным не сталкивалась! Я не брала духов! Мне же поверят?

– Конечно. Если вы непричастны.

– Я НИЧЕГО НЕ БРАЛА!

Лена кричит на все кафе, на нас начинают оглядываться. Соколова понимает, что переборщила, делает несколько глотков чая, достает из сумочки успокоительные таблетки, выдавливает из упаковки парочку.

Похоже, препарат, который она принимает, – сильный и действует очень быстро. Через пару минут передо мной сидит сама мисс Невозмутимость.

– У вас все с вопросами? – осведомляется Лена великосветским тоном. – Мне пора! Рада знакомству! Увидимся!

Оставив на столике купюру, она встает, кивает мне, подхватывает пару пакетов из бутиков, сдергивает со спинки стула норковую курточку и уходит.

Я не понимаю, что мне делать, как поступить.

Лена явно что-то скрывает. Она нервничает. У нее сапожки на каблуках, очень-очень похожие на те, что были на видеозаписи. Но что я могу сделать?..

Что я могу сделать?!

Да не тупить, по крайней мере!

Безвыходная ситуация – это когда человек мертв! А во всех остальных случаях имеются варианты!

Бросаю на столик деньги за кофе и несусь следом за Соколовой.

Наблюдать за ней просто – в торговом центре многолюдно, я стараюсь прятаться за людьми и не приближаться к спортсменке вплотную.

Она говорит по телефону – жестикулирует, настаивает, чуть ли не плачет.

У меня возникает впечатление, что Лена пытается с кем-то договориться о встрече.

Все сходится: у нее есть сообщник, она к нему и намылилась, чтобы поделиться информацией и обсудить дальнейшие действия.

Увидев, как Лена направляется к двери с табличкой «выход на паркинг», я запаниковала.

Шансы на то, что я смогу припарковаться на выезде и дождаться, пока выедет Соколова, минимальны. У Соколовой тачка на пятом этаже, у меня – на втором. Движение в этом районе интенсивное, куча машин, вечные пробки. А я даже не знаю, какое у нее авто! Правда, последний пробел легко ликвидировать…

Я зашла на паркинг; прячась за машинами, увидела, как Лена подошла к ярко-красному новенькому кроссоверу «БМВ», щелкнула ключами. Соколова села в салон и разрыдалась. Потом вытерла слезы, высморкалась, приняла еще одну таблетку и вышла из автомобиля.

– Я хочу заказать такси к торговому центру. Ехать надо на Патриаршие пруды. Хорошо, буду ждать у центрального входа, – говорила она по телефону, проходя мимо меня, скрывавшейся за черным джипом.

«Ага, уже кое-что, пока такси доедет, мы со Снапом как раз успеем выехать с паркинга и притормозить где-нибудь, откуда просматривается центральный вход», – пронеслось у меня в голове, пока я мчалась по лестнице на второй этаж, где стояла моя «Тойота».

Через полтора часа такси, приехавшее за Леной, остановилось возле добротного серого особняка, обнесенного забором.

Лена позвонила в домофон, ей тут же открыли, и она зашла внутрь. Прикидывая, где бы припарковаться, я проехала мимо и даже различила надпись на серебристой табличке: «Психотерапевт Иван Сергеевич Солнцев».

Вблизи дома, куда зашла Соколова, все было забито машинами. Мне удалось втиснуть свой «рафик» в узкое пространство между двумя авто только в следующем квартале.

Я спрятала волосы под капюшоном куртки, пристегнула к ошейнику Снапа поводок – и мы, слегка замаскированные дама с собачкой, стали нарезать круги возле особняка, где принимал психотерапевт.

Первым делом (поглядывая, разумеется, за входной дверью) я прочитала про Ивана Сергеевича инфу в Интернете. Сообщения на экране моего телефона были на редкость однообразны – хороший специалист, модный врач, огромное количество клиентуры среди знаменитостей. Внешность его мне понравилась – такой загорелый Ален Делон, темноволосый, с голубыми глазами и легкой щетиной на мужественном подбородке. Представляю, как охотно дамочки делятся с ним интимными переживаниями, рассчитывая соблазнить этого красавчика!

Такой известный человек – и сообщник Елены Соколовой?

Я пожала плечами в ответ на собственные мысли.

Так ведь и Соколова – фигура публичная. А как разволновалась! Значит, рыльце в пушку. Почему бы ей и не иметь сообщника-психотерапевта?

А если он не сообщник и Лена обратилась к нему как к врачу? Значит, все равно, по большому счету, сообщник, который в курсе всех нюансов. К подобным специалистам имеет смысл обращаться только в том случае, если пациент готов к полной откровенности. При вранье или утаивании сведений помочь психотерапевт не может. Так что господин Солнцев знает о Соколовой все.

Вопрос только в том, как бы мне выжать из него это таинственное «все».

Если я приду к нему и стану слезно умолять не таить в себе информацию – он отправит меня в сад, сославшись на врачебную тайну.

Если я приду к нему как клиентка, и буду пытаться найти карточку Соколовой – на это уйдет много времени.

Если я позвоню своему приятелю следователю Седову и попрошу надавить на Солнцева – Володька проест мне плешь своими полномочиями, подследственностью и прочими мозговыносительными моментами.

Пока я ломала голову, как поступить, к особняку подъехала машина такси, Лена вышла, села в нее и укатила по своим делам. Выглядела она повеселевшей и умиротворенной.

Через пару минут дверь снова хлопнула, и я заметила Ивана Сергеевича Солнцева собственной персоной. Надо сказать, в жизни он выглядел еще более эффектно. Оказалось, у психотерапевта рост под два метра, отличная фигура. На плече я заметила сумку с теннисной ракеткой – ей, похоже, Иван Сергеевич и был обязан прекрасной спортивной форме и моложавости. Если бы я не знала год рождения Солнцева, то дала бы ему лет на пятнадцать меньше его шестидесяти.

Я смотрела, как он идет к припаркованному у обочины «Вольво», и никак не могла придумать, что же мне делать.

Тем временем он сел в автомобиль, завел двигатель, стал разворачиваться.

Я почувствовала, как Снапи робко ткнулся мне в бедро. Повернулась – и увидела зажатую в пасти пластиковую бутылочку, умоляющий взгляд, молотящий туда-сюда рыжий хвост.

Снап заскучал и решил поиграть.

Что ж, а это, кстати, идея…

– Будь внимателен, – попросила я Снапа и, схватив покрепче поводок, побежала прямо под колеса машины Солнцева.

Тормоза у него оказались хорошие, он успел остановиться, не наехав на меня, растянувшуюся прямо на асфальте.

Снап недоуменно залаял (мы же так хорошо бежали, а потом с какого-то кипариса хозяйка бухнулась и лежит), стал облизывать мне лицо.

Солнцев выскочил из машины, бросился ко мне и расстроенно запричитал:

– Куда же вы летите! Вы что, не видите, машина задним ходом идет! С вами все в порядке?

Прикрыв глаза (я вдруг вспомнила, что по микродвижениям глаз можно легко определить, когда человек врет, и решила на всякий случай зажмуриться), я простонала:

– Простите, пожалуйста, это я виновата. Вообще у меня очень послушная собака. Но когда она видит кошку… Не понимаю, почему я упала! На ровном месте, как говорится!

Я почувствовала, как пальцы Солнцева прощупывают кости ног.

– Вставайте, я вам помогу. – Он подхватил меня под мышки и поставил на тротуар. – Все должно быть в порядке.

Я зажала губу, застонала и вцепилась в его руку.

– Ничего не в порядке! Очень больно! Вызовите мне «Скорую»!

Он нахмурился, посмотрел на часы:

– Да не поедет «Скорая» на такой случай. Эх, плакала моя тренировка. Но что поделаешь, не бросать же вас в таком состоянии! Пройдемте, я врач, шину наложу. Офис тут рядом. Кости точно целы, наверное, связка растянулась. Только надо сначала аварийку включить.

– Обязательно, – держась за Солнцева, я допрыгала до автомобиля, подождала, пока он нажмет на кнопку аварийной сигнализации.

– Давайте, поведу вашу собаку, – предложил психотерапевт, и я радостно передала ему поводок. Взволнованный Снапуня все пытался встать на задние лапы и лизнуть меня в лицо, и я опасалась, что забуду про свою «больную» конечность и невольно встану на нее, чтобы удержать равновесие. – Сейчас я вас провожу в свой офис, машину запаркую, а потом посмотрю, что там с вашей ногой.

Слабым голосом я протянула:

– Спасибо. Очень любезно с вашей стороны. Снап у меня хороший пес. Только с кошками у него нет контакта.

– Видели бы вы, как кошек гоняет моя овчарка! Общий курс дрессировки прошел, сидеть, лежать, барьер – все знает и выполняет. Пока поблизости кошка не появится.

Я что-то рассказывала в ответ про Снапуню, а у меня внутри все дрожало от возбуждения.

В моем распоряжении будет пара минут, чтобы найти карточку Соколовой. Или не найти…

Когда мы добрались до подъезда, я сделала вид, что удивлена:

– Так вы психотерапевт? Как интересно! А разве психотерапевт – врач? Я думала, можно окончить курсы и работать по этой специальности.

Иван Сергеевич вздохнул:

– Да все так думают. Поэтому психотерапевтов много, а толка мало. Я в свое время окончил мединститут, специализировался на психиатрии.

– Ого! А почему ушли? Ну, в смысле поменяли специализацию?

– Потому что психиатрия считается самой сложной отраслью медицины. Профессиональное выгорание наступает. Не зря у психиатров в официальных учреждениях самая высокая зарплата и самый большой отпуск.

Солнцев открыл дверь, помог мне пройти внутрь, мимо стойки секретаря (за которой никого не было).

Снаружи дом выглядел монументально, внутри все оказалось скромнее – длинный коридор, кабинет, да сбоку через неприкрытую дверь ванной комнаты видны душевая кабина и унитаз. Похоже, психотерапевт арендует или выкупил часть первого этажа и оборудовал себе отдельный вход. С учетом специфики работы – разумно.

– Подождите меня здесь. – Солнцев помог мне разместиться на диване, Снап присел возле двери. – Я быстро. Жаль, секретарь сегодня отпросилась, она у меня профессиональная медсестра. Но ничего, время терпит, ситуация не критичная.

– Конечно. Спасибо вам!

Я еле дождалась, пока за Солнцевым захлопнется дверь. На его письменном столе лежал небольшой диктофон. О, только бы он, как показывают в фильмах, имел привычку записывать беседы с клиентами!

Дрожащими руками я схватила миниатюрный серый брусочек, нажала на кнопку воспроизведения последней записи и вся обратилась вслух.

Как я и предполагала, зазвучал голос Елены Соколовой.

– Спасибо… Спасибо, что согласились меня принять без записи. У меня кризис. Препараты не действуют. Я не могу вести машину. А что, если все узнают? Я опять сорвалась, это точно!

– Леночка, успокойтесь. Я постоянно меняю вам препараты. Я меняю их вам даже чаще, чем надо, поэтому никакого привыкания не наступит. Медикаментозная терапия у вас очень эффективная. Наверное, произошла стрессовая ситуация?

– Да! Зачем я только согласилась встретиться с этой Ликой Вронской! Иван Сергеевич, мне кажется, я все-таки украла тот флакон из мастерской. Я его украла и не помню об этом.

– Амнезия при клептомании возможна. Но только на момент совершения кражи. Потом человек приходит в себя и испытывает эйфорию. Вы видели этот флакон? Вы видели его у себя в руках?

– Нет. Но вдруг я его где-то спрятала? Пока у меня была эта, как там ее – амнезия. Я точно помню, что хотела его украсть. У меня прямо руки тряслись при мыслях об этом. Да я украла и забыла, психопатка!

– Маловероятно. Потеря памяти при клептомании носит кратковременный характер. Больной приходит в себя с украденной вещью.

Дальнейшее произошло мгновенно – распахнулась дверь, которую я считала шкафом. За ней показался психотерапевт, в руках Солнцева был пистолет, направленный прямо на меня.

– Выключите диктофон и положите его на стол. Хорошо. Теперь садитесь на диван и говорите, кто вы такая и что вам надо. Вы репортер?! Из желтой газетенки?

Я покачала головой:

– Нет. Я была журналисткой. Но сейчас в основном зарабатываю на жизнь писательством и сценаристикой. Я не охочусь за вашими клиентами, честное слово.

– Тогда что значит весь этот цирк? Вы частный детектив?

– Да нет же! Меня интересует одна конкретная ситуация. Я Лика Вронская, про которую вам говорила Соколова.

Солнцев усмехнулся:

– И что вам надо, артистка Лика Вронская?

Я поежилась:

– Можно опустить пистолет? Пожалуйста…

Оказалось, под пиджаком у Солнцева была кобура. В иной ситуации я бы поинтересовалась из чистого любопытства, зачем это психотерапевтам так основательно вооружаться. Но я чувствовала себя виноватой, поэтому решила не ерничать, а попытаться коротко рассказать о произошедшем в парфюмерной мастерской Станислава Орехова.

Уж не знаю, как разобрался Солнцев во всех моих сбивчивых объяснениях. Может, понял по мимике и жестикуляции, что зла я ни ему, ни Соколовой не желаю, а сама – курица курицей. Но его лицо смягчилось.

– Соколова ко всем этим ужасам не имеет отношения. – Солнцев сел за компьютер, защелкал по клавиатуре. – Вот, видите – я наблюдаю ее уже четыре года, еще когда она была в профессиональном спорте. У нее клептомания. Лена неравнодушна к ювелирным украшениям, всяким блестящим вещицам. Флакон, который был в мастерской Орехова, манил ее, она хотела его украсть. Но кражи она все-таки не совершала.

– Почему вы так уверены?

– Потому что она принимает антидепрессанты, стабилизаторы настроения и противосудорожные препараты. Клептоман при краже испытывает возбуждение, потом эйфорию, затем наступает период отвращения к себе. У клептоманов в силу разных факторов – наследственности, черепно-мозговых травм, перенесенных инфекционных заболеваний – нарушен синтез нейромедиатора. Это химическое вещество, отвечающее за выработку серотонина – гормона удовольствия. Снижение выработки серотонина приводит к импульсивному поведению, и клептоман старается восполнить его путем воровства, так как в момент кражи он освобождает другой нейромедиатор – дофамин.

– Я ничего не понимаю.

– Ну если совсем просто – Лена пьет таблетки, не позволяющие ей воровать, физически у нее нет необходимых клептоману импульсов. Она принимает препараты, помогающие организму вырабатывать нейромедиаторы; ей не надо воровать, чтобы их получить. Но у нее остался сильный психологический страх. Вот это корректировать намного сложнее. Тут и слезы, и истерики.

– А убить клептоман может?

– Ради кражи? Маловероятно. Разве что в критической ситуации при самообороне – как и любой другой человек, в нас заложен инстинкт сохранения собственной жизни.

– Вы уверены, что Соколова не убивала?

– Естественно! С ее возбудимой нервной системой в случае такого стресса она бы уже была в состоянии нервного срыва.

– По мне, так она сейчас именно в таком состоянии.

Солнцев пожал плечами:

– Вы мало общались с профессиональными спортсменами. Их годами затачивали на достижение результата. Всю свою жизнь они бегут быстрее-выше-сильнее. Они бегут и знают, что должны победить. И что родина о них позаботится. Они как дети – видят только сиюминутное, о будущем не задумываются. Окончание спортивной карьеры – это всегда шок и стресс. Внешне они – красивые, известные, успешные люди. Внутренне и психически они не соответствуют своей возрастной планке, они не умеют выстраивать личные отношения, у них зачастую наблюдаются сложности в общении, трудоустройстве. Понимая собственную беспомощность, они паникуют. А у Соколовой на весь этот багаж еще и наложилась клептомания, страх того, что журналисты узнают о ее болезни. Хотите совет? Забудьте о Лене и ищите убийцу в другом месте. Я уверен: Соколова ко всей этой чудовищной истории не причастна…

– Да, Снапи, это был не самый плодотворный день с точки зрения расследования. – Я протянула руку и потрепала собаку по рыжей холке. От удовольствия Снап закрыл глаза и улыбнулся. – Екатерину Савицкую не нашла, Полину Уткину и Елену Соколову вроде бы подозревать нет оснований. Но самый большой облом случился с Ириной Бодягиной…

Я покачала головой, вспомнив, как летела к этой дамочке на другой конец Москвы.

От встречи она отнекивалась, говорила: неудобно, предлагала поговорить в другой раз. Но я, вспомнив журналистские рефлексы, каким-то непонятным мне самой способом дожала бедную Ирину Бодягину, и, чтобы от меня отцепиться, она вяло пробормотала:

– Хорошо, приезжайте!

Что же я увидела после того, как дверь нужной мне квартиры в Чертаново открылась?

Пожилую женщину с монументально загипсованной рукой!

Похоже, переломов было сразу несколько. Гипс фиксировал верхнюю часть руки и плечо. И возле запястья, в районе лучевой кости, тоже белела гипсовая повязка.

– Простите, в доме неубрано. – Ирина виновато улыбнулась. – Три дня назад я шла в магазин, а на меня налетел парень на скутере. Лед кругом – а он на такой скорости гоняет! Куда только родители его смотрят! В моем возрасте кости хрупкие. Но я все равно рада, что хотя бы ноги целы. Перелом шейки бедра – вот это была бы настоящая катастрофа.

– Ну да, ноги ломать – это еще хуже, чем руки.

– Вы проходите, я очень рада, на самом деле. Я уже и чайник поставила. Только вот банку с заваркой открыть не могу. Поможете?

– Конечно, – вздохнув, я прошла за Ириной на кухню, заварила чай. Потом, выслушивая ее рассказ о духах (надо же было придерживаться ранее озвученной легенды, хотя вопрос с причастностью Ирины для меня был закрыт сразу же, как я увидела гипс), я перемыла гору посуды в раковине.

Я складывала в сушилку тарелки, и мне на секунду стало страшно.

Я смотрела на разговорчивую интеллигентную женщину, такую беспомощную и одинокую – и мне вдруг подумалось, что подобное может произойти и со мной. Вот придется столкнуться с такой бедой – и как ее разруливать?..

Но потом я утешилась мыслью, что к той же Ирине заявилась я, заварила чай и перемыла посуду. Вселенная дружественная. Надо просто верить, что все будет хорошо и в случае необходимости помощь обязательно придет.

Мне пришлось провести в доме одинокой женщины больше двух часов.

Оказалось, у нее тоже обширная парфюмерная коллекция – правда, в маленьких пробирочках-отливантиках.

– Большие флаконы покупать мне ни к чему. Сейчас я почти нигде не бываю, в обществе появляюсь редко. А сколько надо духов наносить? Капельку. Большой шлейф, как сейчас девочки носят, – это, извините меня, вульгарность. Вот я и собираю отливанты. Хоть какое-то занятие, общение, – рассказывала Ирина, щедро нанося на мой руку наиболее интересные, на ее взгляд, ароматы. – К Стансилаву Орехову хожу часто. Но заказываю небольшой объем духов. Он очень талантливый молодой человек…

– В общем, с Ириной Бодягиной случился облом, – пожаловалась я Снапику. – Только вышла от нее – позвонил хакер Пашка. Оказывается, в Москву он сегодня не доберется, потому что у него сломался автомобиль, и сколько времени придется его чинить – непонятно. Но есть и хорошие новости. Сейчас мы с тобой едем к моим родителям. Тебя угостят вкусной человеческой едой, потому что корма у родителей не имеется, а заезжать в магазин у меня уже нет сил. Потом Даринка покатается на тебе верхом…

При упоминании человеческой еды Снапик облизнулся и вильнул хвостом. За куриную отбивную, приготовленную моей мамой, он готов был отдать свою собачью душу без малейших сомнений.

Вечер прошел чудесно.

С Даринкой мы устроились на тахте, включили мультики на ноутбуке, но смотреть их особо не получалось – рот у соскучившейся дочи не закрывался.

– А мы ходили кормить уточек! Уточки ели! Бабушка подарила мне новую книжку, про Карлсона.

– Ты читала?

На личике Дарины появилось хитренькое выражение:

– Сначала читала, а потом устала, и бабушка мне читала.

– Хитруля ты. – Я поцеловала вкусно пахнущую макушку доченьки. – Читать научилась быстро. Но ленишься.

– Я завтра тебе почитаю, – пообещала детка и обеспокоенно на меня посмотрела: – Ты же завтра не пойдешь на работу?

Я вздохнула:

– Завтра, наверное, еще пойду, а потом скоро уже не пойду и буду с тобой, хорошо? Разрешу денек в садик не ходить. Договорились?

– Хорошо!

На погрустневшем личике снова показалась улыбка. Долго обижаться и грустить Даринка уже не умеет. И я этому очень рада.

Помню, годика в два я впервые оставила дочь у бабушки. Дарина вроде бы всегда любила приходить к ней в гости, охотно играла с бабушкой, показывала ей свои игрушки. Но когда я ушла, ребенка как подменили. Она уселась на кресло и повторяла, как робот:

– Титять мамочку. Надо титять мамочку.

При этом из ее огромных голубых глаз безостановочно текли слезы.

Даже ее любимое развлечение – снятие с себя всей одежды с последующим прыганьем нагишом по квартире – было забыто окончательно и бесповоротно.

Ребенок весь ушел в свою беду. Его покинули, и он страдает…

Через три часа нервы моей мамы не выдержали. Она одела Даринку, и они пошли «встречать мамочку», уже летевшую на всех порах домой к брошенной детке…

Теперь, когда Дарина капризничает, мы напоминаем ей, как она собиралась «титять мамочку». Доченька смущается и перестает ныть.

Когда мне позвонил по скайпу Андрей и спросил, как дела, я честно ответила:

– Все в порядке. Для полного счастья только тебя рядом не хватает…