Ведьма
Сентябрь
За эту неделю я многое о себе узнала. Я – ленива, равнодушна, неблагодарна, лжива… Это все Виктория, с самого начала она твердила, что нужно думать о духе, но мое проклятое тело сопротивлялось. Оно требовало отдыха и горячей воды, и чтобы мышцы не болели, и не стоять над грядкой часами…
Наблюдает. Нельзя ее провоцировать. И, вцепившись в тяпку, точно она могла чем-то помочь, я склонилась над грядкой. Рядом неумело орудовала тяпкой Юлька, комья жирной земли летели в стороны, а она, точно не замечая, что попадает не только по сорнякам, но и по капусте, упрямо двигалась вперед. Наверное, так и надо, делать и не думать о том, что делаешь.
– Устала.
– Я тоже устала. Все жду, когда мама приедет… А она, говорят, не приедет теперь… Говорят, болела-болела и умерла…
Юля всхлипнула. Если бы у меня была такая дочь, я ни за что не бросила бы ее в подобном месте. Наверное, этой женщины действительно нет в живых. Детей нельзя оставлять без присмотра, иначе ангелы заберут их к себе.
– Тебе сколько лет? – Раньше я не задавала ей вопросов, не принято, но сегодня вдруг захотелось.
– Четырнадцать. Нет, уже почти пятнадцать. Я взрослая.
– Конечно. – Все пятнадцатилетние девушки считают себя взрослыми, это правило практически не имеет исключений. Когда-то и я гордилась своей «взрослостью». – А где твоя мама?
– Не знаю. Она спрятала меня здесь, чтобы папа не нашел. Мы убежали.
– Он обижал вас?
– Он много грешит, за это душа его будет гореть в аду. Как ты думаешь, если я буду молиться, то Бог помилует папу?
– Обязательно.
Бог милосерден. Он не станет обманывать эту чудесную девчушку, Он не имеет права обманывать.
– Знаешь, а я по нему скучаю. Когда мама вернется, я попрошу, чтобы она позвонила, если папа узнает, что с нами все в порядке, он не станет волноваться.
Киваю, соглашаясь, я бы и сама позвонила, но здесь не было телефона.
Здесь вообще не было ничего, кроме работы, молитв и ежедневной исповеди.
Охотник
Декабрь
Парень не вышел на связь. Егор готов был выть от злости – его снова кинули! Скорее всего, пацаненок решил срубить бабла по-легкому, выпросил «на операцию», а сам смотался. Ни в офисе, ни дома, дверь, перед которой Егор стоял уже полчаса, заперта. На всякий случай Альдов позвонил еще раз. Тишина.
– А вы к Сергею, да?
Альдов обернулся – по лестнице поднималась девушка.
– А Сергей пропал, – быстро залопотала она, – совсем пропал, он сказал, что уедет ненадолго, и пропал. Я жду, жду, а его нету, и в офисе тоже, а дома так пусто… – Девушка вдруг всхлипнула и, точно опасаясь, что вот-вот расплачется, отвернулась.
– Он мне звонил всегда… Каждый день звонил, а вчера нет. Я ждала, ждала, целый день у телефона просидела, а он так и не позвонил… Я знаю, что с ним что-то случилось! – Незнакомка все-таки разревелась и принялась вытирать слезы колючей варежкой.
– На. – Егор протянул ей платок.
– Спасибо. Я вообще-то не плачу, просто боюсь очень, что с ним что-то случилось…
– Уехал он, – буркнул Альдов, – вот и все. Кинул и тебя, и меня и уехал.
– Неправда! Сергей никогда никого не обманывал! Он бы никогда так не сделал! Он… Он… Ему просто помощь нужна!
– А ты кто?
– Сестра.
Только сейчас Егор заметил, что девушка действительно похожа на пропавшего детектива – тот же курносый нос, украшенный россыпью веснушек, те же непослушные волосы, оттенка сухой соломы, те же голубые глаза. Пожалуй, в отличие от брата девушку можно было бы назвать красивой.
– Тебя как зовут?
– Таня. Татьяна. А вас?
– Альдов Егор Мстиславович. И Таня, давай, может, в квартире поговорим? – предложил Альдов. Он надеялся, что у Татьяны имеется ключ, и не ошибся.
– Разувайтесь, тапочки вон стоят. А дубленку в шкаф повесить можно.
Сама Татьяна, стянув голубенькую болоньевую курточку – модную, но слишком легкую для зимы, – осталась в бело-синем свитере, который хорошо подходил к джинсам и совершенно не гармонировал с заплаканной мордашкой.
– Вы идите на кухню… Туда… А мне помыться надо.
Кухню Егор нашел без проблем, да и какие проблемы могут быть, если квартира двухкомнатная стандартной планировки. Он и сам когда-то в такой жил. А кухня здесь очень женская – с занавесочками, разноцветными керамическими банками для всякой всячины и кулинарной книгой на хлебнице. На подоконнике стояла ваза с мохнатой еловой лапой, украшенной блестящим дождиком. Егор сел, прислонившись спиной к урчащему холодильнику.
– Он не мог меня бросить! – заявила с порога Татьяна.
– Не мог.
– С ним что-то случилось? – то ли вопрос, то ли утверждение, а в глазах испуг.
– Не знаю.
– Он ведь на вас работал! Он сам мне говорил!
– А что еще он тебе говорил?
– Ну… – девушка присела на краешек табуретки, – говорил, что у вас дочку украли и вы заплатить обещали хорошо… Он ведь из-за меня ввязался, он всегда за мной смотрел, а сейчас решил, что мне поступать надо, репетиторы и так… А денег нет, а Сергей сказал, что заработает, он хотел, чтобы я в университете училась… – Татьяна заревела с новой силой, и Егор не представлял, как можно остановить этот непрекращающийся поток слез.
– Он не говорил, куда ехать собирается?
Татьяна замотала головой.
– Он оставлял какие-нибудь записи? Бумаги? Диски? – Егор перечислял наугад, во всех детективах, которые так любила Томочка до того, как ударилась в религию, человек перед исчезновением оставлял записку.
– Он… Да… Для вас… Сказал, чтобы отдала…
– Ну так отдавай! – рявкнул Альдов. Девочка послушно притащила запечатанный конверт, внутри которого лежала простая черно-белая листовка, приглашающая на «встречу с пророком и целителем, любимым учеником Великого Мо» Андреем Любятским.
Охотник
Декабрь
За сутки служба безопасности «Агидели», словно стремясь реабилитироваться за прошлый провал, нарыла целую кучу информации об этом новоявленном пророке. Любятский был мошенником, причем мошенником невысокого полета, один из многих… Фотографии, правда, нет, а без снимка не понять, имеет ли Любятский отношение к пропаже Юли. Но Егор выяснит, не сегодня, так завтра. В кармане заверещал мобильник.
– Да? – получилось не очень-то вежливо.
– Егор Мстиславович? Это Таня… Вы сказали позвонить, если… – она снова волновалась и глотала слова. Альдов действительно оставлял ей свой номер телефона, просто на всякий случай, и деньги оставил, он чувствовал себя виноватым перед этой девчонкой.
– Вы меня слышите, Егор Мстиславович? Они звонили! Сказали, чтобы я не искала Сергея и чтобы передала вам… Вам… – Таня запнулась, и Альдов внезапно понял, что она плачет, размазывает ладошкой слезы по лицу и изо всех сил старается не хлюпать носом, чтобы он, не дай бог, не догадался. Татьяна судорожно икнула, видимо, плакала она уже давно. – Сказали, чтобы вы… что вы не выполнили договоренность… Что фирму отобрали, а это нечестно, и… если вы не отдадите фирму назад, будет плохо… вашей дочери будет плохо… а я… Сергея убью-ю-ют… – девушка заревела во весь голос.
– Он жив? Ты разговаривала с ним?
– Да! Он… Он сказал, чтобы… Чтобы вы не лезли… И фирму отдали…
– Твою ж мать!
В кабинет заглянула испуганная секретарша, Альдов махнул рукой, показывая, что все в порядке, и секретарша послушно испарилась.
– Они сказали, – залопотала Таня, – что отпустят Сергея, если я квартиру на них перепишу. Мы сегодня встречаемся и…
– Не смей! – От его вопля чашка с остатками кофе испуганно звякнула, но секретарша на сей раз не примчалась.
– Но Сергей…
– Когда и где вы встречаетесь?
– Сегодня. Через полчаса. Они сказали, что сами приедут.
– Сиди дома и никому не открывай! – скомандовал Альдов. – Я сейчас буду.
Он бы успел, если бы не проклятая пробка, в которой Альдов проторчал почти два часа. Один придурок столкнулся с другим придурком, а остальные вынуждены терять время. Егор же терял больше чем время. Он звонил Татьяне – та не брала трубку, звонил в милицию с требованием послать патруль по адресу, его самого послали по адресу, звонил в службу безопасности, но уже понимал, что и они не успеют.
Наконец машина вырвалась на свободу. На четвертый этаж Альдов взбежал. Дверь, как и в прошлый раз, была закрыта, и точно так же звонок разливался в пустоту, но Егор продолжал трезвонить, пока не распахнулась соседняя дверь.
– Вам чего? – Маленькая, но бойкая, как бойцовский петух, старушка разглядывала его с откровенной неприязнью.
– Таню.
– А вы хто? – Бабулька нахмурилась и поплотнее запахнула полы цветастого халата: красные маки на черно-зеленом фоне.
– Я – друг Сергея.
– Друг, значит? Ну, ну… Я гляжу, много у Сергея друзей-то развелось. И сегодня поднимаюся с сумками, между прочим, а они вниз…
– Кто?
– Так я и говорю, мужики. Двое. Один толстый, что твой кабан, другой худющий да в щетине. И Танька с ними… хорошая ж девушка была, а тут… покраснела да и говорит: «Тетя Зоя, это Сергей за мной прислал. Тут к нему друг еще приедет, так вы передайте…» Это ты, что ли, будешь?
– Я, я, – закивал Альдов. – Что передать-то?
– А ничего! – с ехидцей ответила бабуля. – Не успела она, тот кабанище вниз побег, и Танька за ним.
Вот и все. Опоздал. Егор вышел на улицу. Темнеет. Зима, потому и темнеет рано, он обещал Юльке экскурсию в Париж и еще в Диснейленд, а теперь вот сидит на лавке у чужого подъезда и думает о том, куда бы уехать, чтобы боль не догнала.
Ищейка
Декабрь
Васютка и сам не понимал, какими такими потаенными тропами Сергеич от жалоб на коммунальные службы, которые отказывались чинить крышу Сергеичева дома и вообще работали из рук вон плохо, перешел на сектантов. Сергеич вещал, отравляя воздух кабинета своей любимой «Примой», а Игорю оставалось внимать, изредка вставляя одну-две фразы для поддержания разговора.
– Вот так и живем теперь, – вздохнул Сергеич. – Будем проводить оперативно-разыскные мероприятия… уже проводим. А вообще, думаю, глухой номер, не найдем мы девчонку.
– А место, где они встречались? – Васютка старательно выцарапывал из памяти подробности давешней беседы, к сожалению, времени прошло много и подробности в памяти не задержались.
– Квартира? Так, естественно, первым делом. Глухой номер. Зарегистрирована некая Саверина Анастасия Филипповна, но от этой Савериной ни слуху ни духу. Соседи говорят, будто уже пару месяцев, как исчезла.
– А заявление?
– Некому заявлять. Муж с дочкой погибли в авиакатастрофе, родителей нет, других родственников, похоже, тоже.
– Почему?
– По кочану! – рассердился Сергеич. – Ты, Игорек, еще зеленый, что тот помидор на грядке. Квартира есть? Есть. А это по нынешнему времени деньги не маленькие, на такое богатство враз вся родня слетается. А прежде чем на квартиру претендовать, нужно, чтобы человека умершим признали, для этого сначала заявление подают, потом документы в суд собирают. На Саверину никто заявления не подавал, никому эта квартира не нужна, значит, родственников нету. Логика понятна?
– Понятна, – согласился Васютка. Ему дико хотелось отделаться от Сергеича с его проблемами и забуриться куда-нибудь в столовую, а после купить бутылочку пивка и, завалившись на диван, смотреть футбол.
– Да ни хрена тебе не понятно. Ты, Игорек, хороший парень, только шустрый больно, сначала делаешь, а потом уже думаешь, а надо наоборот. Вот ты подумай, куда эта Саверина подеваться могла.
– Ну… Может, у подруг отсиживается.
– Несколько месяцев? – поинтересовался Сергеич, разминая сигарету. Кончики пальцев желтые от постоянного курения, а ногти обломанные, короткие.
Васютка и сам понял, что глупость сморозил.
– Тогда, возможно, у родных. Поэтому и заявления нету, что родственники знают.
– Ну, допустим. Тогда как в квартиру Альдов попал?
– Кто?
– Альдов, ну, тот бизнесмен, у которого жена дочку увезла.
– Не знаю. – Неожиданно игра в догадки увлекла Васютку. Действительно, как этот Альдов в квартиру попал, если хозяйки нету? Тут несколько вариантов нарисовывается.
– Либо ему ключи хозяйка дала… Хотя нет, не ему – он же шел туда, куда сказали, ну, в том смысле, что сам место встречи не назначал. И взлома не было?
– Правильно. Не назначал, и не было.
– Выходит, хозяйка квартиры дала ключи второму. То есть человек из секты либо очень хорошо знаком с… Ну, как ее зовут? – Имена всегда были проблемой для Васютки, в его памяти без проблем оседали даты, факты и ненужные детали, а вот имена не задерживались.
– Саверина, – подсказал Сергеич. – Анастасия Филипповна.
– Саверина. Значит, эта Саверина связана с сектой.
– Ну, молодец, ну, порадовал старика, сложил два и два… Помяни мое слово, эта квартирка, она недолго будет за Савериной числиться, вот шумок вокруг Альдова поутихнет, и спихнут недвижимость. Глянь ты, снег пошел, ишь ты, давно такой красоты не видел. Новый год скоро…
Сергеич подошел к окну. За стеклом танцевали белые хлопья снега, а Васютка думал о том, какая интересная штука жизнь. Вот живешь себе, никому не мешаешь, а потом случится что, и оказывается – никому ты не нужен и искать тебя не станут.
От подобных мыслей настроение окончательно испортилось.
Ведьма
Октябрь
Юлька как в воду глядела, не прошло и двух недель после того нашего разговора, как приехал Андрей. Праздничное богослужение… Губы привычно шептали слова молитвы, но ожидаемого восторга, былой радости не было, и время тянулось медленно… слишком медленно.
Наконец торжественное богослужение подошло к концу, Андрей, воздев руки над головой, благословил «благочестивых дочерей Божьих» и удалился.
– Правда, он красивый? – одними губами спросила Юлька.
Красивый? Кто, Андрей? Да ничего в нем красивого, обычный мужик.
Обычный пророк.
– А он добрый?
Я рассеянно кивнула, пытаясь затолкать крамольные мысли поглубже, я не имею права думать о Пророке как об обычном человеке. Он – Избранный.
В тот же вечер Пророк изъявил желание побеседовать со мной.
Со мной и с Юлькой.
Андрей принял нас в своих покоях, которые были обставлены гораздо лучше, чем наша землянка. Ну так он Пророк, он выше нас, он имеет право… Юлька не сводит с Андрея восхищенных глаз, а я не могу оторвать взгляд от ковра и думаю лишь о том, что ковер – это роскошь, а роскошь придумал Сатана, чтобы душа, заблудившись в мире вещей, не достигла неба.
– Вечер добрый, дети мои, – поприветствовал нас Андрей. – Садитесь.
Не осмеливаясь возразить, Юлька села прямо на пол, я последовала ее примеру. А ковер синтетический, но мягкий. Андрей молчал, молчали и мы. Я исподтишка разглядывала комнату – а неплохо, однако, он устроился, кресло, стол, огромная, как лесное озеро, кровать, телевизор, радиоприемник… Нам же запрещено! Мне запрещено, ему можно, он – Пророк.
– Сестра Виктория много о вас рассказывала… Юлией она довольна, а вот ты, Анастасия, грешна и слаба. Думаю, тебе не мешало бы исповедаться… Юлия, ты можешь идти, а ты… Думаю, нам есть о чем поговорить.
Клянусь, он смотрел мне прямо в душу, и, совсем как раньше, его взгляд вытаскивал наружу всю ту мерзость, которую я старательно прятала от самой себя. Бесполезно, Пророкам дано больше, чем обыкновенным людям.
Юлька тенью выскользнула за дверь.
– Ну, Стасенька, – сказал Андрей совершенно другим голосом, – расскажи, как тебе здесь живется?
Охотник
Декабрь
Спустя три дня с момента похищения служба безопасности ООО «Агидель» отыскала-таки Курпатову Татьяну Анатольевну. Передозировка героина. Пародия на самоубийство, которой в милиции охотно поверили, а его даже слушать не стали.
Альдов взял на себя организацию похорон: самый дорогой гроб, самый дорогой ресторан, он выбрал самый дорогой памятник, он… он не сумел спасти эту девчонку, которая, наверное, так и не поняла, почему ее убили, и теперь просто силился засыпать деньгами чувство вины.
Волчья пасть ухмылялась с перстня. Почему так? Проклятие лишь на нем, но тогда почему пропала Юля, и Таня, и парень этот… или ни при чем проклятие, топи-то высохли, значит… ни черта не значит. Нет никакого проклятия, а волчья печать – всего лишь перстень, память об отце.
В кармане сложенная пополам листовка «Великий пророк и ученик», вот он точно должен знать все о проклятиях, и Егор спросит. А тот ответит. За все.
Белая крупа полупрозрачной фатой укрыла и грязный холмик, и замерзающие цветы.
Попасть на встречу оказалось несложно. Всего-то и нужно было, что заплатить пятьсот рублей за вход. Поскольку пригласительный билет давал право на скидку в пять процентов, вышло даже немного меньше. Егор немного опасался, что «любимый ученик великого Мо» узнает его, поэтому сел в самом последнем ряду – к счастью, на входном билете место не указывалось. До начала выступления оставалось минут десять, народ прибывал, и свободных мест становилось все меньше.
Встреча с «пророком и целителем» проходила в кинотеатре «Звезда», который словно продолжал существовать в прошлом. Потемневший от времени занавес, за которым скрывался экран, ровные ряды жестких стульев с общими подлокотниками, и толстая тетка в очках, зорко следившая за порядком в зале.
– Молодой человек, – обратилась к Егору представительная дама в зеленом пальто, – вы бы поближе пересели, здесь будет плохо видно.
– Спасибо, но я как-то…
– В первый раз, что ли?
– В первый, – признался Альдов, мысленно он добавил, что и в последний, он не собирается становиться поклонником «любимого ученика», он пришел, чтобы убедиться, что Любятский и есть тот самый Андрей, с которым Егор встречался на улице Цветочной.
– Вы не пожалеете! – дама восторженно закатила глаза. – Он так помог мне, так помог, я жила во тьме, а он вывел меня к Свету! Моя душа воспарила к Господу!
– Поздравляю. – Беседа начала раздражать Егора, еще одна сумасшедшая вроде его Томы, та тоже сначала к Господу воспарила, а потом потребовала, чтобы Альдов воспарил вслед за ней, чтобы покаялся и очистился от грехов. А он не хотел ни парить, ни каяться, ни очищаться, он хотел жить нормально, чтобы работа и семья, и совместные ужины, и отдых, и походы в кино, а не на проповеди безумца, возомнившего себя Пророком.
– Нет, вы не понимаете, – дама укоризненно покачала головой и, к огромному неудовольствию Егора, села на соседнее кресло. – Я была грешна, я и сейчас грешна. – Она принялась расстегивать пальто. Крупные желтые пуговицы выскальзывали из анемичных пальчиков, и, промучившись минут пять, дама разрыдалась. Егор молча наблюдал за тем, как по розовым круглым щечкам катятся крупные слезы. Волчья печать жгла палец, то ли предупреждение, то ли просто аллергия.
– Извините, – пробормотала дама, вытирая слезы кружевным платочком, – извините, это бесы противятся слову Божьему, не хотят уступать душу.
Альдов был абсолютно уверен, что бесы тут совершенно ни при чем, а дамочке не мешало бы сходить к врачу.
– Скоро начало-то? – Ждать надоело, Пророк опаздывал уже минут на десять.
– Скоро, – успокоила соседка, – вот последние верующие соберутся, и начнется.
– А для верующих вход бесплатный?
– Конечно, нет, – женщина даже голос повысила от возмущения, – мы не платим, мы вносим добровольное пожертвование в фонд церкви, и на эти деньги Пророк помогает детям, старикам, всем тем, кого бросили и забыли… Смотрите, начинается! И все-таки вы слишком далеко сели!
К огромному удивлению Егора, занавес раздвинулся, свет погас, а из динамиков под потолком полилась музыка. Альдов обернулся на соседку, та сидела, вцепившись ручками в черную сумочку, и не сводила глаз со сцены.
– Добро пожаловать в храм, дети мои! – Голос заглушил музыку, а человек на сцене поклонился. – Вы скажете, какой же это храм, сие место принадлежит миру, а не Богу, но я отвечу вам, храм – не здание, храм – люди! Люди, чья душа открыта слову Божию, сами и есть храм!
Соседка всхлипнула, видать, бесы вновь принялись терзать бедняжку, но Альдову было не до соседки, он во все глаза смотрел на Пророка и пытался понять, Андрей это или не Андрей.
Далеко, слишком далеко и слишком темно, по телосложению похож, но… Зря он сел в самом последнем ряду.
– Помолимся, дети мои! – предложил Пророк. Музыка стала громче, а по белому экрану потекли слова молитвы.
Ведьма
Октябрь 200…
Уже неделю я была ведьмой. Нет, не совсем верно, Андрей говорит, что ведьмой я была всегда, просто он, ослепленный любовью к людям, не сразу это понял.
Скотина. Это я про Пророка, если бы не он… если бы не моя собственная глупость. А как хорошо все начиналось! Андрей долго разговаривал со мною, ласковый голос, цитаты из Писания, любовь к Богу и людям… А я, дура, слушала развесив уши.
Потом была баня, хотя по правилам до следующего купания оставалась целая неделя. И сестра Виктория притащила кусок замечательного, великолепного, ароматного туалетного мыла, а к нему еще и шампунь, и бальзам, и длинный розовый халат, мягкий и приятный на ощупь. И снова личные покои Пророка: личная кухня, личный санузел и личный будуар, ну, точнее, спальня, просто ассоциировалась она с женским будуаром – тяжелые портьеры, круглая кровать, погребенная под горой разнокалиберных подушек, круглый же столик и фарфоровые безделушки на столике.
Дальше было как в плохом кино: Андрей вывалился из душа, бело-розовое, словно творог с вареньем, тело Пророка удивительно гармонировало с обстановкой спальни – такое же неуместное и неприятное на вид. Тело было упаковано в дорогой махровый халат и пахло дорогим мужским парфюмом. Я еще пыталась убедить себя, что ошибаюсь в намерениях нашего дорогого праведника, а Андрей уже разливал вино по бокалам. Он вообще был удивительно спокоен, видать, не в первый раз проделывал подобные штуки. Сама же ситуация была невообразимой… Он протянул бокал, я выпила, вино подействовало странным образом – кровь будто загорелась, и жар требовал выхода, угрожал сжечь мое тело, превратить в горстку пепла, если я не сделаю что-нибудь. Я еще пыталась погасить призрачный огонь, когда Андрей, решив, что все идет по плану – если у него имелся план, – поцеловал меня.
Если бы не вино, если бы не моя глупая и не вовремя рухнувшая вера, все могло бы быть иначе, но что сделано, то сделано, я залепила Пророку пощечину. Хорошую, звонкую пощечину, а он… Он ответил той же монетой, больно и обидно, а из носа пошла кровь. А потом… Все было некрасиво, пошло и предсказуемо, мужик, конечно, оказался сильнее…
Андрей оказался сволочью. Ненавижу. И его, и себя, и это место, сбегу при первой же возможности. Обязательно сбегу, странно, что эта мысль раньше не приходила мне в голову. Нужно только выбраться из этого погреба.
Ведьма… Смешное и глупое слово, ведьм не бывает, но почему тогда Андрею поверили? И зачем ему вообще эта игра в инквизитора? Я не могла отделаться от ощущения, что все происходящее вокруг меня несерьезно: и подвал со скользкими черными стенами, и новая, еще в масле, цепь, которая надежно приковывала меня к стене, и Андрей. Зачем он пришел?
Андрей уселся на стул, который притащили сюда, исключительно дабы Пророку было на чем сидеть. Мне полагалось стоять, желательно на коленях, я же нагло уселась на пол, ну и что, что он холодный и не слишком чистый, я уже привыкла.
– Так и собираешься молчать? – поинтересовался Андрей. Сегодня на нем зеленый балахон, богато расшитый золотой нитью, балахон собрался крупными складками на животе, подол задрался, обнажая худые волосатые ноги, а черные ботинки смотрелись совсем не к месту.
– Молчание, Анастасия, ни к чему не приведет. Но если ты не созрела для беседы, так и скажи, мне тоже спешить некуда, недельку обожду или две, это уж как получится. Правда, боюсь, что две недели в таком месте не слишком полезны для здоровья. Хотя… Может быть, тебе здесь понравилось?
– Нет. – По правде говоря, этот бункер навевал на меня ужас. Он похож на могилу – стены пахнут землей и гниющим деревом, на поверхности собираются капельки влаги, а вместо солнечного света – тусклая лампочка на витом шнуре.
– Хорошо, значит, договоримся.
– Вряд ли, – он был мне противен, гораздо больше противен, чем этот подвал. – Иди к черту.
Андрей поднялся, медленно, словно бы нехотя, потянулся, совсем как тигр в зоопарке, а потом… Одно движение – и он оказался рядом, еще одно – и пухлая ручка вцепилась мне в волосы.
– Ты что, девочка? – прошипел он прямо в лицо. – Шутить со мной вздумала?
– Больно!
– Это еще не больно, – в доказательство Андрей повернул руку, и стало еще больнее, слезы сами брызнули из глаз. – Ты, Анастасия, кажется, так ничего и не поняла. Тебя, дорогая моя, не существует. Ты – никто. Я могу уйти и оставить тебя здесь, будешь медленно подыхать от голода и жажды. Могу продать в какой-нибудь бордель, там из тебя быстро дурь выбьют, будешь обслуживать кого скажут, пока не загнешься от СПИДа, сифилиса или передоза. А еще я могу просто пристрелить. И никто тебя, девочка, не хватится, не станет искать, давать объявления в газеты, обещать вознаграждение… А знаешь почему? Да потому что ты, Анастасия, никому-то, кроме меня, и не нужна.
Он разжал руку и брезгливо вытер ладонь о зеленую ткань. Я же боялась пошевелиться – кожа на голове горела огнем, такое ощущение, что с меня живьем скальп содрали, но боль отошла на второй план – Андрей прав, тысячу раз прав, если со мной что-нибудь случится, то… то никто меня не хватится.
– Только ничего этого я делать не стану. Это неинтересно… а нам с тобой будет очень интересно, обещаю. А для начала ты подпишешь некоторые бумаги… не упрямься, милая, о тебе же забочусь.
– Иди к черту!
Он только рассмеялся.
Ужинали в том же зале, что и вчера. В камине рыжим зверем шевелилось ленивое пламя, в тяжелых медных канделябрах медленно оплывали восковые свечи, а в углах ютились тени. Каменные стены цвели сыростью, и даже гобелены были не в состоянии уберечь от нее.
– Вы столь серьезны, Федор. – В глазах Эльжбеты Францевны читался вопрос. Пожалуй, она права, он чересчур серьезен, уж больно необычный день сегодня выдался. Деревня, курица, князь, Элге… Она сидит в самом темном углу, словно боится показаться на глаза. Кому? Ему? Но Федор был абсолютно уверен, что ни словом, ни действием не обидел ее. Эльжбеты Францевны? Но матушка добра к своей воспитаннице. Ядвиги? Алексея? Скорее всего, именно Алексея. Князь за весь вечер не проронил ни слова, но его взгляды – яростные, полные ненависти и отчаяния – говорили за себя. Федор не мог отделаться от неприятного чувства, что стоит ему повернуться спиной – и Алексей, не выдержав напряжения, ударит, вцепится в загривок, подобно дикому зверю, защищающему свою территорию.
– Печально, но современные молодые люди не проявляют склонности к размышлениям, им подавай танцы и веселье, а оценить прелесть неспешной беседы они не в состоянии. – Эльжбета Францевна мило улыбнулась. – Отрадно видеть в вас серьезность.
– Боюсь, в этом нет моей заслуги, здесь все вокруг располагает к размышлениям.
– А мне тоже нравится мечтать! – воскликнула Ядвига и, смущенная собственной дерзостью, залилась румянцем. Как же она красива, почти неправдоподобно хороша, но это совершенство оставляет Федора равнодушным, оттого что Ядвига – это не Элге…
– Ядя у нас большая мечтательница. – Алексей наконец соизволил заговорить. – Вечно придумает себе целую гору глупостей.
– И вовсе это не глупости!
– А я тебе говорю – глупости!
– По-моему, нам пора перебраться в музыкальную комнату… – Эльжбета Францевна с шелестом захлопнула веер. – Федор Андреевич, вы не поверите, но девушки чудесно музицируют. Алексей, распорядись, чтобы зажгли свечи.
Алексей застонал, но подчинился. Видимо, он и в самом деле любил мать.
Музыкальная комната отличалась от зала лишь наличием клавесина и бело-голубой обстановкой, мебель сравнительно новая, с претензией на красоту и единство стиля. Федор сел поближе к камину и приготовился к долгому и нудному вечеру. Он и в Петербурге-то страдал невыносимо, когда очередная лишенная слуха и голоса девица принималась мучить инструмент, дабы поразить немногочисленных слушателей блеском таланта. Но в столице с девицами занимались лучшие педагоги, а чего ожидать от здешней глуши, где и инструмента приличного-то нет? Даже издали видно, что клавесин рассохся и едва не разваливается от старости.
Первой выступила Ядвига, играла она вполне прилично, правильно и невыносимо скучно. Федор, сам того не замечая, задремал, очень уж обстановка располагала – полумрак, огонь в камине, убаюкивающее дребезжание старых струн. Нет, если и Элге будет играть нечто подобное, он точно уснет, а потом долго будет корить себя за столь откровенное хамство.
Но Элге не стала играть, она запела, без нот, без аккомпанемента, но ей и не нужен был аккомпанемент. Ее голос то взлетал, рассыпаясь огненными искрами, то обволакивал, то дрожал, то плакал. И толстые свечи рыдали вместе с ним. Свечи рыдали о любви и предательстве, о смерти и мести, о боли и душе, которая никак не решится улететь на небо, расставшись с любимым… Баллада незнакома, слова безыскусно просты и местами неуклюжи, но отчего так тревожно замирает сердце?
Элге замолчала, такая трогательно-некрасивая, одинокая и вместе с тем недоступная. Дикая, дикая птица…
– Молодец, деточка. – Эльжбета Францевна вежливо похлопала. – У Элге хороший голос, но, к несчастью, она чересчур непоседлива, чтобы всерьез заниматься музыкой. И эти песни, право слово, я понятия не имею, откуда она их берет.
– Придумывает! – фыркнула Ядвига. Насупленные брови и поджатые губы говорили о раздражении и неприкрытой обиде.
– Ох, Элге, девочка моя, – Эльжбета Францевна печально покачала головой. – Она очень романтична и очень впечатлительна, вот и придумывает себе… Пожалуй, стоит подумать о замужестве. К сожалению, достойных женихов в округе не так и много… а выехать в столицу даже на один сезон мы не можем. Печально, не правда ли?
– Печально, – согласился Федор.
– Ах, Федор, вам не понять, мир устроен в угоду мужчинам, а женщинам остается лишь приспосабливаться к нему и надеяться на лучшее. Но на что, скажите, в этой глуши может надеяться Ядвига?
– Матушка, перестаньте. – Алексей слегка успокоился и выглядел почти нормально. Во всяком случае, ненависти во взгляде убавилось. – Федор Андреевич вон чем не жених? Молод, собою хорош, да и не беден, целой Крепи хозяин!
– Алексей! – На сей раз голос милой дамы звенел, подобно сабле казацкой. – Твое поведение…
– Ну не за оборотня же ей, в самом-то деле, замуж выходить!
В комнате воцарилась тишина.
– Прошу прощения. – Алексей выбежал из комнаты, похоже, и он понял, сколь оскорбительно высказывание. Ядвига тихонько всхлипнула, по глазам видно – еще немного, и заплачет во весь голос. А Элге улыбалась. Федор мгновенно возненавидел ее за эту неуместную, но такую заразительную улыбку.
– Матушка… – Ядвига все-таки не выдержала, из голубых глаз хлынули целые потоки слез.
– Эльжбета Францевна, прошу меня извинить, – Федор поднялся, попутно пытаясь придумать подходящую причину, чтобы оправдать свой уход, – но мне срочно нужно написать письмо одному… знакомому. Его весьма интересовали местные поверья.
Отчего-то упоминание о поверьях вызвало новый поток слез. Откланявшись, Луковский быстро, пожалуй, даже быстрее, чем дозволяли правила хорошего тона, удалился.
Ищейка
Январь
Тяжело работать сразу после Нового года, когда память еще хранит буйные краски прошедшего праздника, даже в управлении и то по стенам висит дождик, а в холле прикорнула худосочная елка. Пока не уберут, нормальной работы не будет, решил Васютка, натягивая на ходу куртку.
– Эй, Игорек, постой-ка. – Игорь послушно остановился, проклиная себя за то, что не смотался домой часом раньше, пока Сергеич был занят раскладыванием пасьянса. – Ты куда?
– Ну… – Васютка тщательно обдумывал ответ, вообще-то он планировал посидеть часик в баре, что на соседней улице. Бар открылся недавно и пока отличался чистотой, уютом, вежливыми официантками и вполне удобоваримыми ценами. Сказать Сергеичу? Так он следом увяжется, а денег в обрез, если кого и угощать, то какую-нибудь девицу посимпатичнее, а уж никак не Сергеича.
– Пошли, Игорь, место одно покажу, – предложил капитан. – Недавно открылись, так что пока вполне ничего. Посидим, пивка попьем, заодно за жизнь поговорим.
– Пошли, – вздохнул Васютка. Вечер можно было считать испорченным, разговор «за жизнь», скорее всего, затянется, пиво и закуска сожрут все свободные финансы, и на знакомстве с симпатичной дамой можно ставить жирный крест.
Бар, как и предполагал Васютка, оказался тем самым, впрочем, ничего удивительного, заведение-то в двух шагах от управления, странно еще, что, кроме них с Сергеичем, никого из своих нету.
– Эх, Игорь, а раньше вот ничего такого не было. Столовые – это да, ну еще рестораны, а вот чтобы пивка культурно попить – это только дома. – Сергеич с почти детским восторгом рассматривал внутреннее убранство бара. На Васюткин взгляд, ничего особенного – много дерева, на стене автомобильные номера да остов велосипеда, над барной стойкой – мотоциклетные шлемы на полочке. Бар как бар, по вечернему времени народу много, они с Сергеичем с трудом свободный столик отыскали.
– Я вот смотрю и думаю, живут же люди…
Официантка сгрузила на столик с подноса высокие бокалы с пивом, тарелочку с сушеной рыбой и еще одну с бутербродами. Пиво было холодным, с высокой плотной шапкой белой пены, бутерброды выглядели почти как произведение искусства, негромкая музыка расслабляла, и перспектива провести вечер в компании Сергеича показалась Васютке не такой и ужасной.
– Эх, хорошо. – Сергеич одним глотком осушил стакан наполовину. – Вот так бы каждый день, а то, понимаешь, только и делаешь, что пашешь. Тьфу. Вот у тебя, например, что с той наркоманкой, которую на вокзале нашли? Мутное дело?
– Мутное, – согласился Васютка. – Там, Сергеич, вроде как и ясно все…
– И вроде как ни хрена не ясно, – закончил фразу Сергеич.
– Точно. Девчонка скончалась от передозировки героина. Дурь, кстати, первосортная, чистенькая, ничем не разбавленная, что само по себе странно. Дилеры, они ж обычно товар разбавляют, чтобы, значит, заработать побольше. – От мыслей стало слегка грустно, потому что Игорь четко осознавал, что ни мысли, ни догадки, ни даже разговор с Сергеичем ничегошеньки не изменят, не сегодня-завтра дело закроют, а что девочку жаль, ну так на всех жалости не хватит. Печальные мысли Васютка заел бутербродом, а потом и пивом запил. Сергеич терпеливо выжидал, не подгоняя и не спрашивая.
– Если дальше разбирать – то девчонка чистенькая, на венах ни старых, ни свежих следов не обнаружено, только этот один. В школе ее характеризуют однозначно – отличница, умница, домашняя девочка, вся кругом положительная, она даже не курила, представляешь?
Сергеич серьезно кивнул. Представлял.
– Оно, конечно, очень может быть, что она недавно попробовала, неудачно вкатила первый укол. Может так быть?
– Может.
– Вот и шеф говорит, что может. – Пива в бокале осталось на два пальца, и Васютка махнул, чтобы принесли еще. – А мне как-то не верится, чтобы с первого разу и герыч чистый, и доза большая, и никто ей не помог, не объяснил, как надо, и вену сразу нашла. А если колола не сама, то отчего так много? Наркоши – народ экономный, ее дозу на двоих минимум разделить можно было, и разделили бы, это я тебе как на духу говорю! И родственников нету. Вернее, где-то имеется старший брат, но вот незадача – пропал. А соседка утверждает, будто бы к Курпатовой незнакомые люди приходили, вроде бы как друзья брата, с которыми она и уехала в неизвестном направлении. А чуть позже, в тот же день, еще один мужик появился, очень интересовался, куда это Курпатова подевалась и с кем уехала, тоже назвался другом брата. Что характерно, никого из этих так называемых друзей соседка раньше не видела. Я вот что думаю, скорее всего, тут дело не в девчонке, а в брате ее. Видать, влез куда не надо, вот его и решили припугнуть или одернуть, подсадив единственную, горячо любимую сестренку на иглу, да вот дозу рассчитали неверно, она и загнулась.
– Правдоподобно. – Сергеич вяло расковыривал сухую рыбешку, на тарелке уже собралась горка из тонких рыбных косточек, желтых, как Сергеичевы пальцы, плавников да сухих голов с выступившими вокруг ртов белыми крупинками соли.
– А самое интересное, нашел я того мужика, который последним приходил. Ну, не то чтобы нашел, просто выяснил, где его искать. Соседка сказала, что он вроде как хоронил Курпатову, а по документам счет за ресторан и услуги агентства оплачивала фирма «Агидель»… Название ни о чем не говорит?
Сергеич вяло пожал плечами.
– А фамилия Альдов? Егор Мстиславович? – Васютка раздражался, понимал, что глупо злиться, тем более что Сергеич не имеет отношения к его, Васюткиным, неприятностям и душевным терзаниям, но все равно раздражался. Не может Сергеич не вспомнить фамилию, сам же рассказывал.
– Тот самый? Любопытное совпадение…
– Совпадение? – меньше всего Васютке виделось в этом деле совпадение.
– А ты, Игорек, особо вглубь не копай, мой тебе совет. Альдов – человек не маленький… и проблемы у него не маленькие, а в чужих неприятностях копаться себе дороже.
– Думаешь, это он? А зачем?
– А кто его знает. Чем брат пропавший занимался, выяснил?
Васютка кивнул. Выяснил, как без этого, только информация очень уж неконкретная: ну да, имелась у Курпатова лицензия частного детектива, так кто ж знает, какие дела он, прикрываясь лицензией, проворачивал.
– Вот и я говорю, – Сергеич размял пальцами серое тельце сигареты. – Кто его знает, на чьей стороне этот Курпатов играл, может, за белых, может, за черных… пока самого не найдешь, не спросишь. Если найдешь, конечно. А что касается Альдова, то… ну… если не виноват, то чего лезть? А виноват… ты к нему с расспросами, а он скажет, что добрый по натуре, стало жаль девочку, которую похоронить некому. Или что с наркотиками таким способом борется. Или что покойная бабуля этой Татьяны была лучшей подругой его покойной троюродной тетки. Оно тебе надо?
– Девчонку жалко.
– Жалко. – Сергеич вытер ладонью седые усы. – И согласен, что это чистой воды убийство, только… Ну найдешь ты этого гада, который героин ей вколол, что из того? Да ты в жизни не докажешь, что ей насильно тот укол сделали.
– Сергеич!
– Да ты дослушай сначала! – рявкнул Сергеич. – Мне и девчонку жалко, и тебя, дурака. Сам не соображаешь, куда лезешь. Короче, Игорь, закрывай ты это дело, к чертовой матери, и к «Агидели» этой не приближайся. Где один труп, там и два, понятно?
– Понятно, – буркнул Васютка. На душе стало совсем погано. Не сам же Сергеич решил поучить его жизни, видать, попросил кто-то, знать бы еще кто – свои или кто-то «с другой стороны». А как тут узнаешь? Никак. Вот и остается допить пиво да, добравшись до дома, завалиться на диван.
Охотник
Январь
Встреча длилась больше двух часов. За молитвой последовала проповедь, из которой Егор узнал, что все без исключения люди грешны и мир тоже грешен, равно как и католическая церковь. Слушать было интересно, пророк оказался неплохим ритором, он даже не поленился вовлечь в беседу первые ряды. Дама в пальто шепотом пояснила Егору, что это – обыкновенное явление, Пророк и целитель всегда открыт для своей паствы. Вот такой он хороший человек.
В последнем Альдов крепко сомневался. Хорошие люди не отбирают чужой бизнес и не угрожают в случае отказа продать ребенка в публичный дом. И вообще хорошие люди творят добро бесплатно. Но все сомнения Егор держал при себе – еще нужно убедиться, что это именно тот самый «целитель».
– Как он верно говорит! – Дама вздохнула и промокнула слезинки платочком. – Вы обязательно должны прийти к нему со своей проблемой.
– А с чего вы взяли, что у меня проблема?
– Я вижу, – трагическим шепотом произнесла она. – Он открыл во мне способность видеть! У вас на сердце черная туча, это большое горе, очень большое. Возможно, чья-то смерть. О да, я вижу призрак смерти! Он парит над вами! Это Ангел! – взвизгнула она. – Пятый ангел вострубил над челом твоим! – Палец-веточка уперся в грудь Егору. Он совершенно растерялся, соседка забилась в странном припадке, затряслась всем телом, глаза закатились, руки вцепились в Егорову куртку, а кривой рот продолжал выплевывать слова:
– Дух… Птица… Женщина-птица. Глаза ее – вороньи крылья, волосы ее – вороньи крылья… Душа ее – душа зверя… волку волчье, птице птичье… печатью запечатано… крепко слово… одному не выжить, силой не удержать…
– Да помогите же! – Егор попытался подняться, но сумасшедшая соседка повисла на нем, подобно гире, она кричала что-то про зверя, ангелов бездны, суд божий, баранов и козлищ, которых зачем-то нужно разделять. – У нее припадок!
– Это не припадок. – Альдов так и не понял, как здесь оказался Пророк. – На нее снизошел Дух Святой.
Пухлая белая ладошка легла на лоб женщины, и та затихла.
– Она говорила…
– Я слышал. Это откровение святого Иоанна Богослова.
– Пятый ангел.
– Апокалипсис. Семь ангелов. И седьмой ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось Царством Господа нашего и Христа и будет царствовать во веки веков. Зря вы сюда пришли, Егор Мстиславович.
– Знаете, Егор Мстиславович, я ведь не имею никакого отношения к вашим проблемам. – Андрей сидел в кресле расслабившись, словно разговор ну совершенно его не напрягал. Впрочем, это и разговором назвать-то нельзя было, так, болтовня одного собеседника и невнятное рычание другого. А мордоворот, подпиравший стену, следил, чтобы рычание не перешло в действие.
Странно, что охранник один и «крыша» до сих пор не появилась. Либо Пророк тянет время и подмога уже на подходе, либо он действительно уверен, что беседа пройдет мирно. Как и в прошлый раз, шут представился Андреем. Тогда, в зале, Альдов не на шутку перенервничал, но целитель не стал ни убегать, ни звать охрану, а предложил мирно поговорить. Потом, после представления. Нет, Андрей назвал представление сеансом и поговорить предложил «после сеанса», прозвучало смешно и как-то по-честному, Егор согласился.
– Егор… Ничего, что без отчества?
– Ничего.
– Так вот, Егор, скорее всего, вы не поверите, но тот эпизод… это не то, чем я мог бы гордиться.
– А у вас есть чем гордиться?
– Как и у любого человека. – Андрей налил вина в бокал и, пригубив, блаженно зажмурился. – Хорошо. Жизнь, знаете ли, она из мелочей складывается. Дом, камин, бокал вина… Хотите?
– Нет, спасибо.
Вино перекатывалось в пузатом бокале тяжелым сгустком крови. У него даже цвет был подходящий – густо-красный, почти черный, как у роз, которые кладут на могилу. Егор ненавидел розы и вино тоже возненавидел, как и этого человека, что наслаждался жизнью за его, за Егоров счет.
– Где моя дочь?!
– Не имею понятия. Ни малейшего. Даже не догадываюсь. Спокойно, Егор Мстиславович! Спокойно. Я больше чем уверен, что с вашей дочерью все в порядке. – Андрей поставил бокал на столик. – Сами подумайте, стал бы я продолжать, если бы… Ну, мне было бы проще вернуть девочку, в конце концов, особой ценности она не представляет, а проблем создает много, но девочка не у меня.
– А у кого?
– Не знаю. Поверьте, я в этом деле человек совершенно случайный. Да, признаю, ваша супруга посещала мои занятия…
– Не бесплатно, конечно.
– Конечно, – согласился Пророк. – У каждого свой бизнес, вы автокосметику продаете, я надежду. Томила была очень щедра, и мне было достаточно того, что она платила. Но последнее время Томила, как бы это правильно выразиться, несколько разочаровалась в моем учении… Более того, она даже подумывала о том, чтобы совсем разорвать отношения… отмечу, исключительно деловые. – Андрей покосился на мордоворота у стены, словно оценивая, сумеет ли тот оградить его драгоценную особу от посягательств со стороны Альдова, ежели таковые последуют. Видать, предстояло вытащить на свет вещи неприятные, вот Пророк и опасался за сохранность собственной шкуры. Не зря опасался, надо сказать, Егор едва сдерживался, уговаривая себя, что сведения, которыми готов поделиться этот шут, сейчас важнее всего остального, тем более что морду Пророку он еще успеет набить. Непременно успеет и непременно набьет.
– Думаю, мы бы разошлись спокойно, я не ищу лишних неприятностей, а они всенепременно возникли бы, если бы я стал препятствовать Томиле. Она у вас женщина нервная, но умная и упрямая, такие умеют душу наизнанку выворачивать… В общем, я очень удивился, когда она попросила меня о помощи. Она хотела уйти от вас, но боялась, что вы отберете девочку, вот и придумала дурацкий план с похищением. Я подчеркиваю – никакого похищения не было и быть не могло.
– А что было? – Сердце рухнуло куда-то в желудок и теперь нервно трепыхалось, раздавленное чудовищной ложью. Томочка придумала уйти от него и забрала Юльку? Андрей врет. Он всегда врал. И в тот вечер, когда заставил подписать документы, угрожая расправиться с Юлькой, и сегодня тоже. Томочка не могла поступить так.
– Было бегство. Своеобразный развод и раздел имущества. Ваша жена получила недвижимость, вам осталась фирма. По-моему, справедливо. Что с вами, Егор Мстиславович? Вам плохо?
– Да. Нет. Нормально. – Воздух дрожал перед глазами сотней мелких капель, но стоило сфокусировать взгляд, и капли расплывались серой мутью. Егор хотел заглянуть в глаза пророку, говорят, по глазам можно понять, говорит твой собеседник правду или лжет, но фигура Андрея плыла в серой мути, и лицо казалось плоским грязно-розовым блином, где уж тут глаза рассмотреть. Альдов моргнул, пытаясь прогнать наваждение, тщетно, голова кружилась, а в висках стучало.
– Выпейте. – Андрей заботливо сунул в руку бокал. Что там? Кажется, вино. Точно, темно-красное, почти черное, густое, похожее на кровь вино. Егор послушно глотнул и не почувствовал вкуса.
– Где она? – Стук в висках медленно, но верно перерастал в головную боль, а вино кислотой разъедало желудок изнутри.
– Кто? А, жена ваша? Не знаю. Нет, Егор, вы не думайте, мне нет резону вас обманывать, если бы я знал, я попросил бы за информацию денег, но я не знаю. К слову, вряд ли вас это утешит, но я отказал ей. Я достаточно четко осознаю, куда можно лезть, а куда не стоит. Но к просьбе вашей супруги присоединился один человек, которому я просто не мог отказать. Бумаги мне вручили, снабдив определенными инструкциями, которые я и выполнил. Не буду отнекиваться, заплатили мне неплохо.
– Значит, вы своего рода посредник? – К Альдову возвращалось сознание, а вместе с ним и способность здраво оценивать ситуацию.
Андрей кивнул.
– А угрозы?
– Средство убеждения. Поверьте, вашу дочь я и пальцем не тронул, более того, я имел честь видеть ее лишь во время моих визитов в вашу квартиру.
– Она уже не моя.
– Печально, – развел руками Пророк, – но, к сожалению, ничем помочь не могу.
– А зачем нужен был этот трюк… с усыплением?
– Ну, во-первых, меня попросили, во-вторых, неужели вы на самом деле полагали, будто я повезу вас к дочери? Другого способа избавиться от вашего общества я не придумал, а то средство, поверьте, оно достаточно безвредно… Правда, вы долго спали.
Егор потер виски. Да, конечно, спал он очень долго, трое суток, кажется, он до сих пор не поверил, что эти мифические трое суток были, да и как они могли быть, если он не помнит. Чудная штука – память, он помнит, как отрубился, помнит, как очнулся и долго доказывал патрулю, что вовсе не пьян, а между этими двумя событиями – пустота длиною в семьдесят два часа. Или больше, время-то он не засекал.
– Клиенту необходимо было реализовать… недвижимость, а ваше присутствие вносило определенные неудобства. Поверьте, с вами поступили довольно мягко, все могло быть гораздо, гораздо хуже.
– Что, убили бы?
– Я? Я – нет, я такими делами не занимаюсь.
Странно, но Альдов ему поверил. Конечно, человек, который нашел свой собственный и почти законный способ отъема средств у населения, не станет марать руки кровью.
– Я не занимаюсь, – повторил Андрей, – а вот тот человек… у него связи имеются, и я не поручился бы, что… Вам не стоит заниматься поисками дочери, Егор Мстиславович, это мой вам совет, в конце концов, у вас осталась фирма, а деньги… Еще наживете, мирские блага преходящи.
– Что за человек обратился к вам?
– Простите, Егор Мстиславович, – Пророк мгновенно посерьезнел, – но этого я вам сказать не могу.
– А если…
– Если вы на деньги намекаете, – перебил Андрей, – то оставьте их себе, пригодятся. Если угрожаете – ваше право, конечно, но угрозы совершенно меня не пугают, ну ни капельки. Зато я очень хорошо представляю, на что способен ваш, скажем так, оппонент. Он пристрелит сначала меня, а потом вас. Или наоборот, что, впрочем, не играет особой роли, часом раньше, часом позже… А я жить хочу. Я поэтому и согласился помогать ему, а сейчас вот и с тобой разговоры разговариваю, вместо того чтобы выгнать, убеждаю тебя, дурака, успокоиться. Плюнь на все. Живи нормально, купи себе новую квартиру, жену заведи такую, чтобы любила и в рот смотрела, а не по мужикам бегала. Слышишь?
– Слышу. – Егор поднялся. Забыть, значит, и жить дальше? Хороший совет, над ним стоит подумать. Возможно, Егор и подумает, и забудет. Все забудет, от всего открестится, и от Юльки, и от Томочки, и от Сергея, и от Татьяны, которой уж точно все равно, найдет он убийц или не найдет. Наверное, так проще. Но вот правильнее ли?
Охотник
Март
На кладбище было удивительно спокойно и тихо. Шел снег, уже март на дворе, а он все идет и идет, и не видно ни конца, ни края колючей белой круговерти. Зато мир вокруг казался светлее, хотя вечер уже и того и гляди этот обманчивый свет придавят ранние сумерки. Альдов присел у могилы. Алые до черноты розы смотрелись чуждо и нелепо, и Егор решил, что в следующий раз принесет белые. Белые розы на белом снегу. Татьяне понравится. Отчего-то ему очень хотелось, чтобы розы понравились. Смешно, она и увидеть-то их не способна.
Наверное, нужно что-то сказать. В прошлый раз какая-то старушка, похожая на больную, исхудалую по зимнему времени ворону, долго и назойливо объясняла Егору, что нельзя просто так стоять и молчать, с мертвыми нужно разговаривать.
О чем? Что он ей скажет? Извини, тебя убили потому, что я недостаточно быстро приехал? Или: потому, что втянул твоего брата в собственные проблемы? Или: о Сергее до сих пор нет новостей? Или: ваша квартира сгорела… На следующий же день после разговора с Андреем. Пожарные говорили об утечке газа, о коротком замыкании, искре, взрыве и несчастном случае, а Егор был уверен – следы заметают. И пророк исчез. Может, тоже убили? Впрочем, «любимого ученика» Альдов не жалел, тот сам нарвался на неприятности, но с Андреем исчез последний шанс отыскать Юльку. Наверное, не надо было уходить тогда. И драку затевать не стоило, взрослые люди контролируют свои эмоции. А Егор не сумел. Ударил, широко, с размахом, и со злобной радостью внимал боли в запястье и слушал истеричный визг Андрея. Тот обеими руками закрывал разбитую физиономию и орал, высоко, на одной ноте.
Потом били Егора. Тот громила, что стоял у стены, пытался оправдаться в глазах шефа. Альдов защищался, но все равно проиграл – у громилы было больше веса, мускулов и обретенного в уличных драках опыта. После драки Егор лечился и думал, когда вылечился, – работал и снова думал. Пустые мысли, пустые надежды… Закурить, что ли? Но прилично ли курить на погосте? И какого вообще он тут стоит?.. В кармане задребезжал мобильник, ну вот и повод появился, чтобы уйти.
– До свидания, – пробормотал Альдов, отводя глаза. Снежная труха невесомым белым саваном укрыла розы.
– Да! – Мелкое тельце телефона норовило выскользнуть из онемевших от холода пальцев, и Егор решил, что завтра же приобретет новую трубку, такую, которую не придется по полчаса в кармане искать. Трубка отозвалась Пашкиным голосом:
– Привет, Альдов, ты где?
– На кладбище.
– А… – Пашка на секунду заткнулся, переваривая полученную информацию. – Все страдаешь?
– Страдаю. Чего надо?
– Поехали в кабак.
– Поехали, – согласился Егор. А почему бы и нет, он же никому ничего не должен, он имеет право отдохнуть. Или, если отдохнуть не получится, хотя бы напиться в приятной компании. Да и с Пашкой посоветоваться не мешало бы.
У ворот Егор обернулся – кладбище тонуло в сумерках и мутной снежной зыби, сквозь которую дрожащими серо-черными пятнами проступали силуэты деревьев, памятников и крохотной старой церкви. Он так ни разу туда и не заглянул.
Ведьма
Январь
Я мерзла. Зимой я всегда мерзну, такой уж уродилась, но сегодня было особенно холодно, это потому, что не топят, то ли экономят, то ли волю закаляют. И есть хочется. Может, согласиться? Подписать бумаги? Но Андрей больше не требовал подписей, он вообще ничего больше не требовал, просто приедет, заглянет в дом, точно желая убедиться, что я еще жива, и снова исчезает на неделю-две, оставляя меня на попечение сестры Виктории.
Ненавижу. И ее, и Андрея, и весь этот замкнутый мирок надуманного благочестия и плохо спрятанной ненависти. Должно быть, людям на роду написано ненавидеть, причем не важно кого, лишь бы было куда выплеснуть все дерьмо из своей души. Я стала таким вот громоотводом. Конечно, они уверены, что я хуже их, потому что они праведницы, а я ведьма.
Каждый день слышу это слово. Ведьма, ведьма, ведьма… Я ленюсь, потому что ведьма. Я хочу есть, потому что ведьма. Я плохо молюсь, потому что ведьма. Я все делаю назло им, потому что ведьма. Нет, теперь мне уже все равно, привыкла.
Дверь заскрипела, и в дом ввалилась сестра Виктория.
– Сидишь? Пол подмела? – Виктория плотно прикрыла дверь, но все равно я кожей ощущала, как вьется, крадется по полу холод.
– Подмела.
– Печь отчего не затопила?
– Так вы ж не велели. – Я старалась не смотреть ей в глаза, сестра Виктория не выносила прямых взглядов, зато очень ценила послушание. Вздохнув всей своей огромной тушей, она скинула тулуп, присела у печи и сноровисто принялась запихивать в черную пасть дрова.
– Ну, чего глазами зыркаишь? Иди вон воды принеси. Тулупу только накинь, а то морозно.
Улица встретила колючим холодом и вытоптанным снегом. Идти надо было к колонке, хотя я и сомневалась, что колонка работает на таком морозе, тогда придется снег топить. Но мне повезло, стоило нажать на рычаг, и из кованого носика в ведро полилась вода.
– Привет.
Я обернулась. Юлька. Надо же, решилась со мной заговорить. В руках у нее ведро, значит, тоже за водой пришла.
– Как дела? – поинтересовалась она.
– Нормально. – Глупый у нас разговор получается. Она рассматривает меня, я ее.
– Ты за водой, да?
– Да.
– И я. – Она шмыгнула носом. – Вчера снег шел.
– Шел.
– Ты сердишься? – вдруг спросила Юлька.
– Я? – Сержусь ли я? На нее? Наверное, нет, я слишком устала, чтобы на кого-либо сердиться, тем более на нее. Она просто верит людям, которым верить нельзя. – Не сержусь.
– Спасибо. – Юлька улыбнулась, совсем как раньше, открыто, по-человечески. – Настя, мне очень нужно тебе рассказать… Только пообещай, что ты никому не скажешь?
– Обещаю.
– Я беременна! – Она сияла от счастья. Господи, неужели такое возможно? Ей же всего-навсего четырнадцать. Или пятнадцать? Впрочем, какая разница, она чересчур юна, чтобы… Но от кого? Ну, конечно, Андрей, у кого еще хватит цинизма и наглости совратить этого ребенка. Догадываюсь, ему почти не потребовалось прикладывать усилий – я же помню, какими глазами она на него смотрела. А он воспользовался детской влюбленностью. Скотина!
– Что ты сказала? – переспросила Юлька.
– Ничего. Я рада за тебя… – А что я могла еще сказать? Что она слишком молода, что ее идеал – козел и сукин сын, что я совсем даже не рада и?.. Ох, скотина. Какая же он скотина!
– Ты не представляешь, – продолжала щебетать Юлька, – как я счастлива! Ты поможешь ведро донести?
– Помогу. – Странно, что ее вообще заставляют работать, хотя Андрея же нету, вот кто-то и пользуется. Или еще не знают? Надо подсказать ему, пусть определит ее в больницу, пусть обследуют, еще ей отдыхать надо и питаться нормально, витамины опять же не помешают.
Ведро я поставила у порога – оказывается, Юлька тоже переехала и теперь обитала в покоях Пророка.
– Ты иди, – попросила девочка, зябко кутаясь в белую шубу, – а то…
– Понимаю. Ну, до свидания.
– До свидания.
Сестра Виктория если и заметила мое долгое отсутствие, то виду не показала, только велела еще и за дровами сходить. А на следующее утро приехал Андрей.
Неприятный инцидент был забыт. Утром Алексей был вежлив и весел, Эльжбета Францевна улыбалась, лишь Ядвига вымучивала улыбку. Чуть позже Федор отметил и странную бледность, и нехарактерную для девушки молчаливость, она послушно отвечала на все вопросы Алексея, но в то же время сама заговаривать с ним не желала, будто опасаясь повторения вчерашней ссоры.
Эльжбета Францевна сразу после завтрака укатила в город, забрав с собой Ядвигу и Элге. Федор, которому не слишком хотелось оставаться в замке, изъявил желание сопровождать дам, но Эльжбета Францевна вежливо отказалась.
Опустевший дом вызывал неизъяснимое чувство одиночества, и даже компания Алексея показалась не такой уж и неприятной. Некоторое время сидели молча. Луковский делал вид, будто рассматривает обстановку кабинета, а князь притворялся, что верит внезапно проснувшемуся интересу к мебели. Но молчание затягивалось и действовало на нервы. Первым не выдержал Алексей.
– Как спалось, ваше сиятельство? – поинтересовался князь. Федору почудилось, что за одним вопросом скрывается другой, но вот какой именно?
– Никак не могу привыкнуть к этому… Этому… – Луковский искал подходящее объяснение звуку, что тревожил его сон.
– Вою?
– Чему?
– Вы, скорее всего, говорите о волчьем вое. Такой заунывный, неприятный звук.
– Это волки? – искренне удивился Федор. – Неужели эти отвратительные звуки издает живое существо?
– Волки. Если только вы не верите в оборотней, как моя сестра.
– Не верю.
– И я не верю. Ни в оборотней, ни в ведьм, ни в проклятие. Выдумки это.
– А ваша сестра…
– Чересчур французскими романами увлекается, да и делать здесь больше нечего, только придумывать себе приключения, которых не было. – Вздохнув, Алексей предложил: – Как насчет партии в бильярд?
– С превеликим удовольствием. – Федор был согласен на что угодно, лишь бы не сидеть, тупо уставившись в стену.
Бильярдная оказалась просторной и удобной, и стол фабричный, относительно новый.
– Из столицы выписали. Во что доставка обошлась, даже не спрашивайте. – Алексей нежно погладил полированный бок. Стол был хорош, такой и в клубе поставить не стыдно, не то что в захолустном поместье вроде Крепи.
– Отец лично выбирал. Он любил играть.
– А вы?
– И я люблю. Только не с кем. Матушка хоть и умеет, но отказывается, Ядвига не умеет и учиться не хочет, а с соседями у нас не те отношения, чтобы… Не любят нас соседи, Федор Андреевич, потому на приглашения да визиты особо не рассчитывайте.
Князь неторопливо выкладывал на зеленое сукно тяжелые бело-желтые шары.
– Отчего? – поинтересовался Федор. В бильярдной ему нравилось, здесь царила атмосфера игры, дело даже не в столе, киях или резном ящике, в котором хранились шары, дело в обстановке – все строго, удобно и приятно на вид. Интересно, есть ли у него шансы? Несомненно. Князь сам признался, что играть здесь не с кем, следовательно, навыки Алексей подрастерял, а вот Федор в Петербурге считался неплохим игроком.
– Да из-за пустяка. Старуха, пока здесь жила, со всеми соседями рассориться умудрилась, с каждым вторым судилась. А поскольку многие дела решались в ее пользу, – Алексей нервно улыбнулся, – то соседи в конце концов объединились в своей обиде и изгнали бабушку из общества. Выбирайте.
Луковский долго и придирчиво осматривал кии, но сумел-таки подобрать по руке. Алексей легким кивком одобрил выбор.
– Разбивайте! – приказал князь. Федор слегка волновался, ему хотелось показать свое умение и хоть как-нибудь реабилитироваться в глазах князя за позорное вчерашнее падение. Затем мысли о вчерашнем дне отошли на второй план, освобождая место простому удовольствию от игры. Игралось легко, шары летели туда, куда нужно, да и Алексей оказался довольно умелым противником.
– Значит, с соседями вы отношения не поддерживаете?
– Пытались. После смерти старухи, но сами знаете, как это бывает. Поползли слухи, вспомнились старые обиды, старые ссоры… Партия! Еще?
– Не откажусь. Вы хорошо играете.
Князь поклонился.
– Матушка мечтает вывезти Ядвигу в столицу, хотя бы на один сезон…
– Жизнь в Петербурге дорога, – заметил Федор, примериваясь к шару, как и следовало ожидать, сложный удар не получился, но промах лишь раззадорил.
– Дело даже не в деньгах. – Алексей обошел стол, выбирая удобную позицию. – Бабушка оставила Ядвиге неплохое приданое, однако, чтобы блистать на балах, как того хочется сестричке, нужно сначала на эти балы попасть. В Петербурге к провинциалам относятся весьма… снисходительно.
– Доводилось бывать в столице?
– Учился. – Удар князя был точен, и шар влетел в лузу. – Служил.
– И вернулись? – Федор совершенно не представлял, кто, будучи в здравом уме, способен обменять великолепие столицы на здешние унылые равнины.
– Вернулся. Удивлены? Урганские топи умеют привязывать к себе. Хотел бы уехать, да не могу. Улететь бы, но крыльев нет. Не знаете, у кого украсть можно?
– Что?
– Крылья, – совершенно серьезно ответил князь. – Согласно пророчеству, все князья Урганские умирают на болотах. Или это не пророчество, а проклятие?
– И как, исполняется? – Беседа скользила по краю лезвия. Алексей улыбался, но Федор ощущал напряжение, скрытое внутри этого странного человека.
– Да. Отец мой от ран скончался у ворот Крепи. Дед умер во время охоты. Прадед исчез бесследно… Надо у Элге спросить, она точно скажет, проклятие или предсказание. Ведьма черноокая. – Светло-рыжие глаза князя лихорадочно блестели. – Она – вторая половинка, она в силах разорвать этот чертов круговорот.
– Вы о чем? – Проклятие, заклятье, Элге, ведьма, круговорот… Федор совершенно запутался в сумрачных мыслях дикаря. Впрочем, негоже князя дикарем называть, дикари в столице образование не получают.
– О жизни. Не правда ли, здесь все дни похожи друг на друга. Идут, идут, и вот, через год ли, через два, ты уже увяз в круговороте и не понимаешь, куда подевалось прожитое тобою время. Весна, осень, лето одинаковы. А вот зима другая. Впрочем, сами увидите. Скоро уже. – Отбросив кий, точно ненужную игрушку, князь направился к выходу из комнаты. Но партия же не доиграна! Нет, не стоит ему мешать, внезапно понял Федор, этот человек безумен, хоть и не осознает собственного безумия. Эти перепады настроения, это нарочитое хамство и разговоры о предсказаниях говорили о болезни разума, давней и, скорее всего, неизлечимой. А Элге, она тоже часть его безумия? Алексей не злился на нее, говорил с печалью и, пожалуй, надеждой. На что же он надеялся?
– А с волками-то что делать? – Бог с ним, с бильярдом, решил Федор, но он не желает еще одну ночь слушать заунывное волчье пение.
– Ничего. – Алексей обернулся. – Что с ними сделаешь? Пускай воют себе, а зимой облаву устроим. Желаете на оборотня поохотиться, а, ваше сиятельство?
Ищейка
Февраль
Зима в этом году выдалась морозной, снежной и спокойной. Васютка не мог отделаться от впечатления, что люди, уподобившись медведям, впали в спячку, вот и удивляет статистика – и убийств почти в полтора раза меньше, чем осенью, и грабежей, и изнасилований. Весну Васютка не любил. Да и чего ее любить-то, холод, слякоть, снег вперемешку с дождем, вечно мокрые ноги и, в довершение всего, насморк, который мучил Игоря ежегодно.
Но сегодня Игорю было не до зимних красот или весенних проблем, сегодня хоронили Сергеича, и Васютка всерьез подумывал о том, чтобы вечером напиться до поросячьего визгу, а утром, пока гудящая с похмелья голова слабо соображает, подать в отставку. Ничего, не пропадет, устроится в охрану или в частное детективное агентство, будет следить за чужими женами, зато и проживет долго.
Гроб опустили в яму, и могильщики принялись за работу. Мерзлая земля неприятно стучала, ударяясь о крышку гроба, а Игорь все думал о том, как неисповедимы пути господни. Был Сергеич, и не стало Сергеича. А почему? Потому, что какому-то подонку не хватило тридцатки, чтобы бутылку купить. Подонка нашли и посадили, только вот Сергеичу уже все равно.
Не к месту вспомнились другие похороны, той самой девчонки-наркоманки, в деле которой Сергеич просил не копать глубоко. И тут же появилась шальная мысль – может, не из-за денег Сергеича убили, а из-за того дела? Но ведь Васютка внял совету, тем более что прав был Сергеич и доказать что-либо было невозможно. Однако неприятный осадок после разговора остался, именно из-за этого осадка Васютка и начал избегать Сергеича. Неприятно было разговаривать с человеком, который, возможно, продался. А теперь вот выходило… Нелепо выходило.
На месте ямы появился холмик, деревянный же крест никак не желал становиться прямо и заваливался то на левый, то на правый бок, могильщики матюкались и выравнивали, а он не выравнивался. Вот и жизнь так, собьется набок, и не выровняешь, как ни старайся. Сергеича зарезали три дня назад в каком-то подъезде. Тоскливая смерть. Крест наконец выровняли, и присутствующие потянулись к грустному холмику, чтобы возложить цветы. Игорь тоже приткнул свои четыре гвоздички.
Нет, не из-за Курпатовой Сергеич умер и не из-за Альдова, с этакими мыслями и в параноика превратиться недолго. Если б тот же Альдов решил избавиться от свидетеля, то нанял бы кого-нибудь посерьезнее того полуразумного спившегося мужичка-убийцы, который то порывался в десятый раз признаться в содеянном, то просил у кого-то прощения, то, наоборот, начинал кричать, что от всего откажется, если выпить не дадут. Случай, дикий, нелепый случай.
Или все-таки высшая справедливость? Хотя нет, какая справедливость в смерти? Не заслужил Сергеич подобного… И никто не заслужил. А справедливость в том, что убийца сядет, и надолго, хотя от осознания данного факта тоже легче не становится.
– Вы едете на поминки? – шепотом поинтересовалась незнакомая Васютке женщина в черном платке. Родственница, наверное. Что ж, Сергеича следовало помянуть. Хороший был мужик.
Охотник
Март
Музыка в клубе ревела так, что все мысли моментально улетучились, сметенные звуковой волной.
– Ну, как тебе? – проорал Пашка.
– Нормально.
Очень даже нормально, как раз то, что нужно, чтобы нажраться в хлам и подцепить валютную красотку, которую завтра можно будет просто выставить за дверь, не объясняя причин и не извиняясь «за доставленные неудобства».
– Водку пить будешь?
– Буду. – На втором этаже музыка играла чуть потише, а еще открывался замечательный вид на сцену, где две девицы в перьях изображали нечто среднее между танцем и половым актом. Девицы Альдову не понравились, но это пока, просто нужно выпить, что Егор и сделал.
– Как съездил? – поинтересовался он.
– Нормально. Там – Европа, тут, как всегда, полная жопа. – Пашка рассмеялся собственной шутке. – А у тебя чего нового по твоему… вопросу?
– Ничего. – Егор пытался вспомнить, что именно он рассказывал Пашке. Не так и много. Когда Тома исчезла, Пашка Кусков был за границей и вернулся только на днях.
– Ну, за встречу?
– За встречу.
Водка обожгла горло, а желудок протестующе заурчал, намекая на то, что неплохо было бы и поесть.
– Ну, ты давай рассказывай, – предложил Пашка, – а то, честно говоря, я не очень-то понял, что произошло.
Егор рассказал, подробно, начиная с записки и заканчивая сегодняшним визитом на кладбище. Отчего-то в пересказе история выглядела чересчур… фантастичной.
– Ну, ты, брат, даешь! – восхитился Пашка, опрокидывая очередную рюмку. – Я там, в Англии, значит, лужайки стригу, а у тебя тут форменный триллер. И ведь, как партизан, по телефону ни гугу.
Альдов лишь пожал плечами: ну да, телефонный разговор – это ведь совершенно не то, не любил он телефонов.
– А ты уверен, что тот тип правду сказал?
– Зачем ему врать? – Водка была холодной и вкусной, закуска горячей и тоже вкусной, теперь даже музыка раздражала не так сильно, и девицы на сцене ничего, симпатичные. От выпитого в голове слегка шумело, а тело расслаблялось, наливаясь приятным, хотя и искусственным теплом.
– Например, – Пашка подцепил на вилку полупрозрачный ломтик колбаски, – чтобы от тебя отделаться. А что, самая удобная позиция – ничего не видел, ничего не знаю. Но чтобы кто-то кому-то поручил заняться вымогательством… Не, Альдов, ты как себе хочешь, но это бред и лажа голимая! Выпьем?
– За голимую лажу? Выпьем.
– Вот, – Пашка с почти профессиональной ловкостью наполнил опустевшие рюмки, – он, значит, не ожидал, что ты на него выйдешь, и, когда увидел в том зале, растерялся.
– Он мог просто выставить меня вон.
– Ага, а ты бы Синицкому звякнул… Синицкий по-прежнему у тебя безопасностью занимается?
– Да.
– Я бы уволил. – Пашка окинул задумчивым взглядом тонконогую надменную красотку, которая приземлилась за соседним столиком. Красотка взгляд поняла правильно и ободряюще улыбнулась. Ну вот, поговорили, значит. Сейчас она сюда припрется, и на всей беседе можно будет поставить крест. У Пашки при виде таких вот длинноногих, грудастых и губастых мозги начинали работать в строго определенном направлении.
– Мальчики, прикурить не найдется? – Девица решила форсировать события.
– Гуляй, девочка! – огрызнулся Пашка. – Не видишь, разговариваем!
Красавица, пробурчав нечто не слишком лестное, удалилась.
– Так, Альдов, слушай меня. Ты в милицию обращался?
– Конечно.
– Да нет, я не про первый раз, я про целителя этого. Ты в милицию ходил после той встречи? Рассказывал кому-нибудь, кроме меня, про то, что нашел его?
– Нет.
– Зря. Давай пей, легче станет. Значит, так, сейчас дергаться поздно, скорее всего, он залег на дно. Или вообще закрыл лавочку и свалил куда-нибудь. В ту же Англию, например.
– На Англию деньги нужны.
– Ага, а он, значит, зарабатывает плохо. Сколько он с тебя снял? А таких дураков, как ты, Альдов, в каждом районе по десятку. Ладно, не хмурься, достанем мы твоего пророка долбаного. И Томку найдем, и девочку… – Пашка замолчал, неловко ковыряя вилкой в тарелке, словно ему было очень неудобно перед Егором за то, что у Пашки проблем нет, а у Егора есть.
– Ох, Егор, ты вот мне скажи, отчего жизнь такая пошла, что хоть волком вой… – Пашка уже порядком захмелел, впрочем, Альдов сам был близок к тому блаженному состоянию, когда моря становятся по колено, а проблемы – по барабану. – Думаешь, Альдов, я вот с тобой просто так встретиться хотел? Думаешь, соскучился там, в Англии? Ни хре-на! – Кусков бухнул рюмку о стол, на удивление, рюмка лишь тоненько звякнула, но не разбилась. – Я сюда вернулся бизнес делать. И с тобой вот встретился, чтобы бизнес делать. Мы ж с тобой, Альдов, не монтажники-высотники, мы с тобой бизнесмены!
– Бизнесмены, – подтвердил Егор. Пьяный Пашкин бред странным образом гармонировал с окружающим миром и нынешним состоянием Альдова. Прав старый товарищ, они – бизнесмены, они ж вместе начинали, вместе фирму основали, вместе пахали плечо к плечу, а потом Пашка решил, что вдвоем в одной фирме тесно, и ушел. Ну, не в том смысле, что удалился с гордо поднятой головой, громко хлопнув дверью на прощание, нет, все было прилично – юристы, бумаги и деньги. Жаль только, что где-то в этом заклятом треугольнике потерялась дружба.
Про Пашкин бизнес Егор почти ничего не знал, ну, слышал кое-что из разряда сплетен, но не больно-то верил, а напрямую спрашивать неудобно. А потом Пашка за границу слинял.
– Думаешь, назад попрошусь? – Пашка пьяно икнул. – Нет уж, я самостоятельный, куда хочу, туда лечу… Чего хочу? Куда лечу? – Философская мысль была утоплена в водке.
– Ты, Альдов, мужик толковый, к тому же я тебе верю. Не, я серьезно – верю, как самому себе! Больше, чем себе!
– Спасибо. – Егор чувствовал себя почти счастливым.
– Я знал, что ты не откажешь!
– В чем?
– Ни в чем! – заявил Пашка.
– Не откажу. – В беседе не было смысла, впрочем, он и не был нужен, Альдову хватало самого факта разговора, а царящее вокруг веселье отвлекало от мрачных мыслей. Кладбище… да какое, к лешему, кладбище?
– Так я завтра с бумагами подъеду? – поинтересовался Кусков.
– Конечно! – В конце концов, завтра можно будет и посмотреть, что за бумаги, и подумать, стоит ли их подписывать. Или что там Пашке нужно.
Ведьма
Февраль
Юлька умерла спустя неделю после нашего разговора. Не из-за меня. Не из-за Андрея. Не из-за зимы, работы или плохого питания, а из-за всего, вместе взятого. Я говорила. Я пыталась убедить отвезти ее в больницу, создать условия и все такое, но меня не слушали. Точнее, слушали, но не слышали.
Я – ведьма.
Я навела порчу и погубила Юльку.
Кто-то видел, как мы разговаривали у колонки, и сделал определенные выводы, а остальные с этими выводами согласились. Конечно, ведь проще найти ведьму, чем обвинить себя. Никто из них не хотел винить себя.
Ведьма.
За окном танцевали снежинки, белые и легкие, словно кто-то в небе распорол огромную подушку, наверное, снаружи красиво. Не знаю. Меня заперли в доме и на всякий случай приковали цепью, той самой, из подвала. Как же я ненавижу всех их, раньше я и не предполагала, что ненависть такое замечательное чувство, глубокое, почти как любовь. Больше, чем любовь, из-за любви я едва не умерла, а ненависть оживляет.
– Сидишь? – Андрей подошел сзади. Я не стала оборачиваться – не хочу видеть эту свинью. Но свинья не уходила и дышала перегаром в затылок.
– Пить будешь?
– Нет.
– Зря. – Андрей шумно вздохнул. – Чего ты там увидела?
– Ничего. – Чистая правда, между прочим, за окном белый хоровод, и чем больше я вглядывалась в снежную муть, тем меньше видела.
– Это ты виновата, – заявил он. – Ага. Ведьма.
– Я не ведьма, а ты – лжец. – Мне не было страшно, мне не было противно, мне было все равно. Почти как тогда, в аэропорту. – Ты спал с ребенком, ты убил ее. Почему ты не отвез ее к врачу, когда… все началось? – Знала я не так и много. Вчера Юле стало плохо, сначала она жаловалась на сильную боль, ближе к вечеру началось кровотечение, а около полуночи девочка умерла. Меня же обвинили в ее смерти.
Сумасшествие. Я требовала отвезти ее к врачу, а они… «Все в руце Божьей», – ответила сестра Виктория. В руце… Они даже не попытались спасти ее, просто стояли вдоль кровати на коленях и молились во спасение души. И меня тоже заставили молиться. Я не хотела, не потому, что не люблю Юльку, а потому, что в отличие от одержимых верой сестер понимала – молитва не поможет, Юльке нужен врач, а не священник. Она могла бы выжить, могла, но вместо этого умерла.
– С-сука! – Андрей покачнулся, но удержался на ногах. Урод, торчит здесь уже третью неделю. Как приехал накануне Юлькиной смерти, так и остался, и когда уберется – непонятно. С Викторией мне было проще, она хоть не пила и не сходила с ума от безделья.
– Но красивая. Я тебе говорил, что ты красивая? – Рука легла мне на затылок. – Не люблю красивых женщин, они все твари. Твари и сволочи.
– И ведьмы.
– И ведьмы, – согласился он.
– А ты – детоубийца.
Не следовало мне этого говорить. Мне вообще не следовало с ним разговаривать, потому как эта беседа закончилась так же, как и все другие, только на сей раз я вписалась лбом не в стену, а в стекло. Стекло, как и следовало ожидать, треснуло, а из носа пошла кровь.
– Знаешь, когда я отсюда выберусь, – запрокинув голову, я крепко сжала переносицу двумя пальцами, если повезет, кровотечение скоро остановится, – ты сядешь.
– Вот поэтому ты отсюда не выберешься. Мне свидетели не нужны.
Все-таки я его ненавижу.
Ищейка
Февраль
Васютка тонул в бумагах, барахтался из последних сил, но бумажное море засасывало почище трясины. Начальство, недолго думая, скинуло все Сергеичевы дела на Васютку, вот и приходится копаться в чужом мусоре.
Так, это у нас что? Телефонный справочник – пригодится, отложим в сторону. Ксерокопии какие-то, судя по дате – тысяча девятьсот девяносто четвертый год. В мусорное ведро. Недописанный отчет, придется, видимо, дописать, вот радости-то. Фотография – девочка, симпатичная, наверное, Сергеичева внучка. Что с ней-то делать? Выбросить? Неудобно как-то, девочка со снимка улыбается и смотрит так доверчиво, наивно, нет, рука не поднимется. Отдать? Но кому? Поминки Васютке совершенно не запомнились, может, потому, что не хотел он запоминать бесконечную череду одинаковых скорбных лиц, одинаковых белых с синенькой каемочкой тарелок, одинаковых рюмок, одинаковых речей-славословий. Нет, никому там эта фотография не нужна. Значит, придется выбрасывать, не хранить же ее в самом-то деле.
Следом за ксерокопиями и снимком в мусорное ведро отправились три обертки от конфет, несколько тетрадных листов в клетку, на которых Сергеич делал какие-то свои собственные, непонятные постороннему глазу пометки, и заявление от некоего Альдова Е.М., датированное декабрем прошлого года. Странно, что оно в столе, а не подшито к делу, должно быть, Сергеич заставил гражданина Альдова Е.М. заявление переписать, а первую копию по недосмотру в стол засунул. Или, может, на черновик пустить собирался, с бумагой в отделении всегда была напряженка.
Ох, кажется, бумажное море слегка улеглось, и Васютка немного перевел дух. Альдов. Знакомая фамилия, но как Игорь ни силился, не вспомнил, где ее слышал, у него всегда была плохая память на имена.
Охотник
Март
– Альдов, ты же обещал! – Пашка заявился в офис с самого утра, во всяком случае, Егору казалось, что на дворе рань несусветная, а часы показывали половину первого. Ох, и погуляли же вчера… Егор, очнувшись в гостиничном номере, долго не мог сообразить, где же, собственно говоря, он находится и что за девица пьяно похрапывает под боком. Будить незнакомку Альдов не решился и, быстренько одевшись, выскользнул из номера, девице за причиненный ущерб – если таковой имелся – оставил деньги на тумбочке.
Досыпал он уже в офисе, строго-настрого запретив секретарше пропускать кого бы то ни было. Спать на диване было неудобно, голова раскалывалась, а секретарша пропустила Пашку. В отличие от Егора Кусков выглядел почти нормально – легкий запах перегара не в счет. Пашка с порога пристал с требованием подписать какие-то бумаги, якобы Альдов вчера согласился, а сегодня на попятную пошел, Егор от бумаг и от Пашки отбивался и клял себя на чем свет стоит. Не из-за бумаг, фиг с ними, подпишет – из-за того, что опустился до пошлой пьянки в пошлом кабаке и в результате пошло проснулся в гостиничном номере с пошлой девицей под боком. Чертово слово намертво приклеилось к нему.
Еще до свадьбы Томочка смеялась, что Альдов пошло думает. Плевать.
Мысль о Томиле вызвала новый приступ головной боли.
– Эй, Егор, ты вообще меня слышишь? – Пашка помахал руками, видимо, чтобы внимание привлечь. – Я тебе тут битый час распинаюсь, а ты…
– Чего тебе?
– Поможешь?
– Чем?
– Деньгами. Шучу, конечно, – Пашка довольно хохотнул. – Альдов, ты даже не тугодум, ты хуже. В общем, повторяю в последний раз, мне нужно спрятать деньги.
– Зарой.
– Чего?
– Зарой, говорю, если спрятать нужно. Клад…
– Егор, заткнись и послушай дядю Пашу. В конце концов, я не так часто прошу о помощи. На меня наезжают, причем наезжают нехило, возможно, придется фирму отдать, но… Короче, фирму-то я отдам, бог с ней, с фирмой, но деньги, Альдов, нужно спрятать, и так, чтобы, если и найдут, изъять не сумели. Понятно объясняю?
– Ты, – Егор дотронулся до головы, внутри звенело и трещало, и мысли терялись среди этого треска, – ты скажи, чего от меня нужно.
– Да сущая ерунда! – обрадовался Пашка. – Пустяк, можно сказать, ты, главное, не нервничай, и все будет в шоколаде, это я тебе говорю…
