Анжелка ушла домой, последний урок отменили, и ушла, а собирались ведь вместе. Отчего-то стало обидно, хотя, конечно, радоваться надо нежданной свободе.

В школьном дворе пусто, дорожки блестели редкими лужицами воды – утренний лед растаял, солнце жарило вовсю, совершенно не по-осеннему, и желтые листья, выцветшие было, снова стали яркими и свежими, хоть садись и рисуй. Юлька подняла один – кленовый, огромный, ладони в две, с темно-коричневыми жилочками, а потом и второй, ярко-красный. Да, она их нарисует сегодня, только на картине это будут совсем не листья. Желтый – Дух, красный – она, Юлька, а вместе… вместе – это не-одиночество.

Громко ляпнула дверь.

– Глянь, Вить, какие люди! – Юрка демонстративно сплюнул на ступеньки. – Ну прям неожиданная встреча!

– Да лады тебе, Юрок. – Вите́к стоял, широко расставив ноги: тяжелые ботинки, широкие джинсы, кожанка, понтово расстегнутая до самого низа, и синий шарф, небрежно перекинутый через шею. Ну только этих двух придурков ей и не хватало. – Она ж гордая, она с такими, как мы, не разговаривает.

– Да ты че? Правда, что ль?

– А то, думаешь, вру?

– Не, Вить, ты че, тебе я верю. – Юрка достал из кармана пачку «Честерфилда» и, протянув Витьку, громко поинтересовался: – А чего не разговаривает? Брезгует?

Мотать надо, и побыстрее, во дворе никого, а они придурки… их двое… и Юрка здоровый, атлетикой занимается, а Витек подлый и скот.

– Гав! – рявкнул кто-то над ухом. И Юлька, подпрыгнув от неожиданности, выронила листья. За спиной, вцепившись в рюкзак, стоял Кузя. – Ну че, мымра, куда собралась?

– Отпусти, а не то закричу!

– Ха, напугала. Слышь, Витька, она нас пугает!

– Дура потому что, – отозвался Юрок. Он спускался с лестницы нарочито неторопливо, на последней ступеньке замер – на земле узкой полосой блестела вода – и легко перепрыгнул через лужу.

– Учить таких надо…

Будет бить. И Витек тоже, а во дворе по-прежнему никого. Мамочки… и Анжелка ушла, не дождавшись, у нее урок отменили. А у Юльки не отменили, и теперь она не знает, что делать. Бежать. Нужно бежать… но Кузя держит крепко.

– Да не боись, раскрасавица ты наша, – Вить наблюдал с крыльца. – Сильно не тронем… так только, чтоб на будущее носом не крутила, когда люди с тобой разговаривают.

Юлька зажмурилась и ударила ногой по колену стоящего сзади урода, почти не надеясь попасть, но попала. Он взвыл и рюкзак выпустил, и согнулся, держась за ногу.

– Ну все, допрыгалась, – тихо сказал Юрок.

И Юлька побежала так быстро, как могла. Не оборачиваться, не думать, что за спиной несется Юрка, она хорошо бегает, лучше всех в классе. И ботинки удобные… улица, свернуть, и снова свернуть, выскочив на проспект.

– Куда несешься, дура! – завизжали сзади. Пускай. Юлька не нарочно, она не хотела толкать, ей просто нужно убежать… Юрок, он ведь сзади, если догонит – будет бить.

Страшно.

Больно, в животе, под ребрами тяжелый комочек, который мешает. И поневоле приходится остановиться, потому что больше нет воздуха, внутри горит, во рту вязкая кислая слюна, а перед глазами темно. Еще не поздно, но уже темно. Люди идут. Толкаются, злятся, задевая ее. Людям все равно, что с Юлькой, если даже ее сейчас не станет, вот просто не станет, им по-прежнему будет все равно.

Сердце колотилось где-то в горле, будто выбраться желало. Нельзя. Без сердца она умрет.

А она все равно умрет.

Юрок отстал. Когда? Или он и не пытался за нею гнаться… конечно, зачем. Завтра подкараулит в школе. Или послезавтра.

– Эй, с тобой все в порядке? – поинтересовалась розовощекая крупная женщина в лоскутном пальто яркого оранжевого цвета. Точно из мандариновых шкурок шили.

– Все в порядке. – Юлька ответила, чтобы она ушла, вместе со своим пальто и сочувствием, которое совсем точно не нужно.

А она все не уходила, стояла, разглядывала Юльку и смотрела с удивлением и непонятной грустью. Тогда Юлька ушла сама, правда, недалеко – свернув в ближайший переулок, тихий и опрятный, почти как школьный двор, села на лавочку. Мокрая и холодная, нельзя на таких сидеть – так Верка говорит…

Верка. Господи, что теперь делать? Рассказать? Не поверит, точно не поверит, потому что у Витька родители подкрученные и у классухи он на хорошем счету, а Юлька – «проблемная». И теперь точно в интернат сошлют, потому как Витек обязательно настучит. Может даже уже…

Из-под лавки выбрался черный котенок, мелкий и неухоженный. Мокрые лапы, слипшаяся грязными иголочками шерсть и подслеповатые, затянутые белесой пленкой глаза. Тоже брошенный. Ненужный. Как она.

– Привет. – Юлька посадила котенка на колени. – Меня зовут Юля. А тебя?

Он только мяукнул.

– Будешь Кляксой. Клякса, а ты был когда-нибудь на кладбище? Нет? Ну тогда пойдем… Ночью будет холодно, но мы как-нибудь…

Как-нибудь. Одну ночь, чтобы хорошо подумать, чтобы решить все окончательно, точнее, чтобы решиться. Все-таки умирать немного страшно.