Глава 15

Нежелание Дэвида посвящать инспектора в свои последние приключения к утру не рассеялось, а, наоборот, укрепилось. Ко времени ленча он придумал иной план и начал осуществлять его, позвонив доктору Шору и попросив о краткой беседе. Ему предложили прийти около двух и быть пунктуальным.

– До меня доходили кое-какие экстравагантные слухи о ваших похождениях, – сказал доктор Шор с легкой улыбкой, когда Дэвид вновь уселся на место посетителя в его кабинете. – Вы определенно произвели впечатление на нашу деревню, и ее жители, естественно, догадались о природе вашей миссии. Единственная их ошибка состоит в том, что они сочли вас тайным сотрудником Скотленд-Ярда.

– Вот как? – удивился Дэвид.

Он подозревал, что хозяйка гостиницы подслушивает его телефонные разговоры по отводной трубке в баре, но не предполагал, какое количество информации ей удалось наскрести.

– Они думают, что на вашу жизнь было три покушения. Вероятно, от того сумасшедшего летчика, в котором видят убийцу Урсулы и ее мужа.

– Им кажется, что они знают убийцу?

– О да. Этот бедняга – отставной военный летчик, попавший под бомбы в ангаре на аэродроме, где базировался Дункан. Он получил сильную контузию и по временам становится буйным. Из ВВС его уволили, и он живет дома. Для всех деревенских неприятностей он служит козлом отпущения. Молва приписывает ему снятие крышки с усадебного колодца вчера вечером – с намерением, естественно, вас утопить и прекратить вашу нежелательную деятельность. Я убедил беднягу лечь в постель. Он страшно встревожен: уж не делает ли что-то, сам того не зная?

– А его в этом уверяют, так я понимаю?

– Конечно. И это весьма ухудшает его состояние.

– Само собой. Я как раз хотел с вами поговорить насчет этого случая с колодцем. Вам, я вижу, уже рассказали. А описали ли подробности?

– Да. Ваши открытые допросы в «Плуге и бороне» разошлись далеко и широко, как вы могли ожидать. Колодца никто не помнит, и меня засыпали вопросами о нем. Садовник и его подручные мальчишки попытались сегодня его закрыть, а Хьюберт Фринтон поговаривает о необходимости его засыпать, но в наши дни вопрос рабочей силы и материала стоит остро.

– Я к вам пришел, – отчетливо произнес Дэвид, – рассчитывая, что вы помните о существовании колодца. По-моему, вы говорили, что живете здесь сорок лет.

– Это правда. Я приехал сюда молодым человеком, только что получившим диплом, ассистентом к доктору Милсому, моему предшественнику. И с тех пор живу здесь.

– Но до сих пор не слышали об этом колодце?

– Нет, никогда.

– Мистер Фринтон был тогда подростком?

– Обсуждать с вами возраст мистера Фринтона я не вправе, поскольку он – мой пациент. Но вы легко можете сами это выяснить.

– Да. Я имею в виду момент вашей встречи он уже вырос из тех лет, когда за мальчиками смотрит няня?

– Няня? – На худом лице доктора Шора отразилось удивление. – Конечно, ее уже не было. Они с братом жили в школе.

– И колодец был забыт. Тогда еще один вопрос, если вы позволите, сэр. Не знаете ли вы случайно, кто пользовал миссис Фринтон, когда родились близнецы?

– Не сомневаюсь, что доктор Милсом, мой старший партнер.

– Да-да, я этого ожидал. Но ведь была и акушерка, конечно? Роды проходили в усадьбе?

– Наверняка. Если хотите, могу сказать вам точно. У него на все роды были записи.

Дэвид вздохнул с облегчением. Упоминание о записях вселило в него надежду.

Доктор Шор покопался в шкафу под книжной полкой и вытащил стопку старых бухгалтерских книг. Он разложил их на столе и сверил даты, тисненные на корешках золотом.

– Вот оно, – наконец сказал он.

Запись нашли. Дата, характер родов, размер и вес обоих младенцев (Дэвид отметил, что почти одинаковые), а в конце – имя и адрес принимавшей акушерки.

– Вот эта женщина мне и нужна, – радостно произнес Дэвид, переписывая данные.

– Сомневаюсь, что вы ее найдете, – заметил доктор Шор. – Ей сейчас около восьмидесяти, если она вообще жива.

– Могу только попытаться.

– Возможно, я вам еще немного помогу, если это та женщина, которую вы ищете, – проявил наконец доктор Шор интерес к поиску. – У доктора Милсома была книга с фамилиями и адресами сестер, где она может упоминаться до ухода на покой.

И снова записи помогли. Сестра Андерсон значилась в книге со всеми своими адресами в Шорнфорде или поблизости. Последняя запись была датирована тысяча девятьсот тридцатым годом с пометкой: «Можно приглашать сиделкой к умирающим и обряжать покойника. Только разовые работы».

«Странный конец карьеры для повитухи», – подумал Дэвид, прочитав эту запись. Конечно, пенсия по старости оказалась недостаточной для прожития, а сбережений она так или иначе лишилась. Таким образом, в тридцатом году, обуреваемая множеством воспоминаний о громкоголосых, возмущенных пришельцах, которых принимала в этот мир, она лишь время от времени смотрела, как покидают его уходящие.

– Это было уже в ваше время? – спросил он.

– Да. Я не помнил ее среди старых акушерок, но сейчас вспоминаю. Она мне писала с этого адреса в Шорнфорде. Не думаю, чтобы у меня когда-нибудь нашелся для нее случай. Бедняки обычно обходятся своими силами. У богатых – обученные сиделки, или же они умирают в домах престарелых. Но если она здравствует, то вполне может жить там до сих пор.

Дэвид поблагодарил доктора за помощь и первым же автобусом уехал в Шорнфорд.

К своему большому удовлетворению, сестру Андерсон он нашел. Ей было за восемьдесят, и она проживала с племянницей по адресу, сообщенному доктором Шором.

Она готова была обсуждать свое прошлое, ничуть не обеспокоенная сомнениями, имеет ли Дэвид право ее допрашивать. Он завел разговор о ее работе в давние дни, когда она была связана с ассоциацией сестер, расположенной в Лондоне.

– Я всегда любила трудиться в этих краях, – пояснила сестра Андерсон, – потому что мой дом в Шорнфорде. Моя сестра – мать племянницы, с которой я живу, – вышла замуж в Шорнфорде и прожила здесь всю жизнь. А я вот не такая. Я много разъезжала. У меня хорошие связи с самыми важными семействами округи. Вот так я и попала принимать роды у миссис Фринтон в Уэйкли-Мэнор. О чем вы меня хотели спросить в связи с ней?

– Я врач, как уже сказал, – ответил Дэвид. – И меня интересуют близнецы. Насколько я понимаю, когда вы принимали роды у миссис Фринтон, у нее родились близнецы.

– Да, именно так. Одного убили на войне, а другой живет сейчас в усадьбе, хотя она ему не принадлежит. Владелица – дочь убитого брата, Артура.

– Она сама умерла, бедняжка, не так давно. Но вам, может быть, не сказали.

– Я что-то слышала. Отравили ее, да? Ужасно. Но сейчас эта семья меня не очень интересует. К ним я больше никогда не ездила. А близнецов помню. Пережитое в Уэйкли-Мэнор я вряд ли когда-нибудь забуду. Один из самых трудных случаев в моей работе, и дом какой-то странный, надо вам сказать. Вы не поверите, что иногда происходит в этих больших домах.

– А чем был так труден случай Фринтон? Осложнения в связи с двойней?

– А, нет, с родами все было в порядке. Трудности начались потом. Конечно, мне пришлось помогать обихаживать двух младенцев. Доктор Милсом определил двойню заранее, и миссис Фринтон отлично подготовилась к появлению младенцев на свет. Она решительно вознамерилась сама руководить воспитанием детей и, вопреки советам свекрови, наняла молодую неопытную няньку, практически уборщицу в детской, хотя она четыре года работала помощницей няньки в хорошей семье. Девушка должна была стать их единственной воспитательницей под руководством миссис Фринтон.

– Вы не помните, как ее звали? – спросил Дэвид, стараясь скрыть волнение.

– Отлично помню, на это у меня есть причина. Беатрис Браун, девчонка едва ли старше двадцати лет. Настолько самоуверенная, что трудно найти таких даже сегодня.

– У вас были с ней трудности?

– Конечно же, были, доктор. Все началось с первого купания близнецов. Я обмотала старшему кусок бинта вокруг лодыжки, чтобы не перепутать. И кроватку тоже пометила. Ну так эта девчонка подходит прямо к кроватке старшего и берет его. «Нет, – говорю, – не трогайте. Я отвечаю за все в первый месяц, и старший – моя обязанность. А вы, – говорю, – берите младшего». Она на меня злобно зыркнула, но ничего не сказала. Мы их выкупали, и я приколола старшему на пеленку специальную розетку, которую сшила для него миссис Фринтон. Детки были совсем одного размера, пять фунтов две унции каждый – до сих пор помню.

– Превосходная память, – заметил Дэвид. – Именно эти цифры я видел в книге доктора Милсома. Мне это кажется очень интересным.

– Злобная девчонка была эта Беатрис, – продолжила старая сестра, пропустив мимо ушей фразу Дэвида. – Вообразила, будто ее унизили, не дав заниматься старшим. Это была ее первая работа – единственная няня у миссис Фринтон. Я такого никак не могла одобрить. Она была всего лишь помощницей, младшей нянькой, а миссис Фринтон – совершенно невежественная, да еще и нервная. И она не послушалась моего совета – пригласила к Беатрис настоящую главную няню. У нее были свои идеи, а она за них держалась. А Беатрис – вы не поверите, попыталась на третий день поменять детей. Взяла Артура из кроватки и положила на его место Хьюберта, тоже с розеткой на распашонке. Думала, я не замечу. Ну, я ей эту игру испортила, потому что сразу запомнила у Артура родинку на спине возле крестца. В форме хлебного каравая. Пришла купать ребенка, вынула его из кроватки, смотрю, а родинки нет, тут я сразу поняла, что она задумала. А родинка была как раз на том ребенке, которого купала Беатрис. Миссис Фринтон тогда еще не оправилась, так что я ничего ей не сказала. Но Беатрис выложила все, что о ней думаю, и забрала у нее Артура. Она после этого не решалась больше плутовать, и к концу месяца даже привязалась к Хьюберту. А это нехорошее дело она хотела сотворить просто из зависти ко мне. Это могло изменить наследование имения.

– Действительно могло, – согласился Дэвид и подумал: «Может, даже теперь изменило».

– Я была рада, когда мой месяц закончился, – продолжила сестра Андерсон. – С этой девицей я потом не разговаривала после ее гнусного поведения. Она считала, что это я совершила подмену, забрав Артура обратно, хотя отстаивать свое мнение передо мной не смела, и я уверена: даже себе не созналась в содеянном. Думаю, она хорошо смотрела за детьми, но оставалась там недолго. Ее вспыльчивость и властность, наверное, сыграли свою роль. И она уехала перед тем, как мальчиков отправили в школу. Хотя, как я знаю, мистер Хьюберт потом пригласил ее к своему сыну, значит, с ним она хорошо обращалась, раз он ее запомнил и позвал снова. В каком-то смысле этого можно было ожидать: его она нянчила с самого начала. Но лично я ни за что не стала бы доверять ей после того, что она пыталась сделать. Прямо под носом у миссис Фринтон она могла ввести мальчиков в заблуждение, сказать Артуру, что он младший, а Хьюберту – что на самом деле он старший. Артур вряд ли был бы склонен ей верить, но Хьюберт вполне мог – считая, что из них двоих он важнее.

– Я бы совершенно не удивился, если бы вы оказались правы, – мрачно ответил Дэвид.

Старая дама улыбнулась и закрыла глаза. Рассказывать свою долгую историю ей было приятно, но усилие ее утомило. Она откинулась на спинку кресла, надеясь, что теперь молодой доктор уйдет. Дэвид это предвидел: он знал по опыту, что обычно энергия оставляет стариков внезапно. Поблагодарив сестру Андерсон за согласие его принять, он ушел.

Следующий его визит был к аптекарю, продавшему те тюбики помады. Его провели за прилавок в глубины аптеки, где владелец составлял лекарства по рецептам. Визит Дэвида был для него неожиданным, и он не стал этого скрывать:

– Я думал, вы и инспектор Стейнс уже выяснили все, что хотели знать. Инспектор тут у нас устроил опознание – парад из шести молодых людей, чтобы выбрать того из них, кто купил помаду. Моя помощница его опознала, и они вроде бы этим удовлетворились.

– О да, это мы выяснили, – сказал Дэвид не совсем искренне. – Но я пришел за некоторыми дополнительными сведениями по поводу остатка этой партии помады. Кажется, вы мне говорили, что миссис Дункан – то есть мисс Урсула Фринтон – купила один тюбик, и он был записан на ее счет. Вы совершенно уверены, что она покупала его сама? Я уже об этом спрашивал и предполагал, что кто-то из ее родственников мог для нее купить, и вы тогда сказали: нет, она сама приходила за помадой. Вы не могли бы вспомнить какие-нибудь детали этой продажи?

– Мисс Фринтон обслуживал не я. Вы лучше поговорите с моей помощницей, я пришлю ее к вам.

Помощница провизора была мрачна.

– Не понимаю, зачем вы все время задаете вопросы про эту самую Урсулу Фринтон, – угрюмо сказала она. – Пора бы вам уже знать, кто ее убил. Многие говорят, это был ее муж, а потом он покончил с собой из-за угрызений совести. А то и правда странно, что его нашли после аварии в машине, где он был совершенно один.

– Вспомните, пожалуйста, то утро, когда вы продали помаду мисс Фринтон, – спокойно попросил Дэвид. – Это было за некоторое время до ее смерти, но вы наверняка не забыли, потому что знали, кто она.

– Естественно, – заговорила девушка все еще неприветливо. – И шум, который она подняла, что оттенок не совсем такой, как ей нравится. Могла бы вовсе ее не купить, если бы та старуха, с которой она ходит, не встряла бы и не сказала, что лучше купить сейчас, пока есть, потому что она теперь редкость.

– Вы имеете в виду старую няню? – спросил Дэвид, скрывая удовлетворение.

– Она ее всегда так называла – няня. Психом надо быть, чтобы ходить в таком возрасте с няней.

– Так это няня уговорила ее купить помаду?

– Я думаю, да.

– Мисс Фринтон сама унесла помаду или отдала ее няне?

– Положила к себе в сумочку. Старуха всегда ходит с плетеными сетками, из такой бы помада выпала.

– Большое вам спасибо.

Дэвид ушел из аптеки, чувствуя, что обрел почву под ногами. И ругал себя, что не докопался до подробностей, когда был здесь в прошлый раз. Очевидно, няня была настолько знакомым зрелищем, такой постоянной спутницей при походах по магазинам, что никто ее специально не упомянул, пока не был к этому подведен наводящими вопросами. Дэвид тут же направился в парикмахерскую – применить эту тактику и там.

И снова возникла старая няня. Она сопровождала Урсулу в парикмахерскую Макмиллан, проводила наверх, получила инструкции о дальнейших покупках и ушла.

– Она вернулась со своими покупками? – уточнил Дэвид.

– Да. Как раз перед тем, как я выключила у мисс Фринтон фен. Это я запомнила, потому что мисс Фринтон торопилась: у нее была назначена встреча за ленчем, и время уже поджимало, так что мне пришлось оставить ей волосы чуть длиннее обычного, а капризная клиентка в соседнем кресле никак не могла решить, какой она хочет стиль. Так что я заканчивала с мисс Фринтон несколько поспешно, и эта старая няня – как они все ее называют – кудахтала, как курица, пока мисс Фринтон не послала ее вниз заплатить по счету. Это сэкономило ей немножко времени, а заодно старуха перестала путаться у меня под ногами.

– Няня платила из своего кошелька? – спросил Дэвид.

– Нет-нет. Она взяла с собой сумку мисс Фринтон. Няня уже не в первый раз оплачивала счет, мы ее все тут знаем. Управляющий помнит, что она еще девочкой привозила ее сюда стричь. Какая трагедия! Погубить свою жену и потом погубить себя! От этих полетов у них крышу сносит, правда?

Дэвид медленно шел по Хай-стрит. Значит, вот как все было. Возможность подменить помаду в сумке Урсулы, привычная тень, которую никто не замечает и вспоминает, лишь когда спрашивают. Сколько раз появлялась эта незаметная тень, ненавязчиво несущая в руках смерть? Он вспомнил крепкую фигуру в холле Уэйкли-Мэнор. Она приняла его за Дункана. Значит, хотела говорить с летчиком. Он уже тогда ее подозревал. Теперь точно известно, что отравленные сигареты Дункана – ее работа. Но как она вложила их в портсигар? Каким-то очевидным, дерзким, простым способом. Таким наглым, что оказался успешным. Как наполнение помады никотином.

Нет, няня не могла этого сделать. И Хьюберт не мог. Возможно, Реджинальд. Но сын Фринтона все меньше и меньше вписывался в картину. Разве что это он последовал за Дунканом на место аварии? Он мог объезжать фермы на своей машине и оставить ее во дворе Мэнор-Фарм, где был припаркован автомобиль летчика.

Всю дорогу до Уэйкли в голове Дэвида крутились три эти фигуры: Хьюберт Фринтон, его сын и нянька. Жадность, скупость, обида? Каков же истинный мотив смерти Урсулы? Странное поведение няни – когда в молодости она пыталась сделать Хьюберта наследником вместо брата. Мысль об этом вернулась и тоже озадачила Дэвида. Сестра Андерсон до сих пор с возмущением вспоминала этот инцидент. Он произвел на нее глубокое и неизгладимое впечатление. Какая же должна быть сила воли, какой порочный характер, чтобы девушка решилась перестроить чужую жизнь по своему разумению! Такая женщина в старости готова добиваться любой преступной цели. Либо же Хьюберт или Реджинальд годами таили зависть. Между ними и наследством, которое они считали своим, стояла лишь юная Урсула. Кто же исполнитель? Кто главное действующее лицо? Все они, или только Фринтоны, или только старуха? Или двое из них, и если так, то кто именно?

Свои бесплодные размышления он выложил Джилл. Она слушала с обычным тихим вниманием, и у него прояснялись мысли, как всегда в ее обществе. Инспектору Стейнсу нужно сообщить последние новости, и пусть он снова подключится. Работа полиции – выяснить, следовал ли Реджинальд за летчиком в своей машине. Работа полиции расследовать – если она еще этим не занялась, – как попали в портсигар отравленные сигареты. Работа полиции – узнать все о колодце.

– Я вот о чем думаю, – сказала Джилл. – Не странно ли, что Урсула, узнав от доктора Клегга, что сердце у нее здоровое, не заинтересовалась, отчего у нее прежде бывали эти приступы?

– Может, и заинтересовалась. Насколько мне известно, она ни к чему не пришла. Ничего не сказала Дункану. Они оба знали, что приступы бывали только в Уэйкли. Но Урсула, похоже, не подозревала…

Дэвид осекся, глядя на Джилл.

– Ну? – спросила та. – Что ты сейчас вспомнил?

– «РН».

– Ах это! Я думала, это уже полностью забыто.

– Так это была не Филлис Хилтон. И не банда Теда и Элси. Пока даже следа их не проявилось. Но это что-то значило. Это была последняя отчаянная попытка сказать нам, кого подозревала Урсула. И ключ к разгадке был у нас под носом.

– Что за ключ?

– Тот, что Урсула Фринтон была левшой.

– А! – Лицо Джилл порозовело от волнения. – Тогда она писала не «РН». Она написала – что там получится левой рукой?

– Я думаю, – медленно проговорил Дэвид, – в такой отчаянной крайности человек будет писать так, как писал в детстве, когда его, левшу, только этому учили. Буквы будут следовать в обратном порядке и вверх ногами. Она хотела оставить на коже что-то такое, что сразу бы было понятно, пока не выцвело. Но выводила буквы на своей груди. Я видел картинку, которую срисовала Рейчел, и они с адмиралом ее подписали. Думаю, она именно так и начала. С буквы Н. Она и так, и так выглядит одинаково. Букву F написала справа от нее, для себя вверх ногами, чтобы читающие прочли правильно. Но перевернула ее влево.

Он вытащил конверт и нарисовал на нем:

– Она глядела себе на грудь, скосив глаза, и видела вот такое. Буква F поплыла, потому что она уже плохо владела рукой. А Рейчел и председатель комиссии увидели вот что:

Естественно, они прочли это как «РН». А надо было прочесть как «HF». Хьюберт. Фринтон.

– Выходит, Урсула знала что-то конкретное?

– Что-то жизненно важное. И это заставило ее пойти к солиситору и составить завещание, отобрав Уэйкли у Фринтонов и оставив его Национальному фонду. Чтобы ни Хьюберту, ни Реджинальду не досталось.

– Но почему она не сказала об этом Дункану?

– Не была уверена. Или доказательства ее не удовлетворяли.

– Если бы меня хотели убить, я бы не стала ждать, пока доказательства меня удовлетворят, а вцепилась бы в тебя с воплем.

– Ты никогда не опустилась бы до такой вульгарности, как вопль. Хотя порой мне этого хочется, если тебе не удается совладать со своими чувствами.

– Она должна была ему сказать. Если любила, то не могла умолчать.

– Мало кто из женщин умеет любить, как ты. – Дэвид выдержал паузу и через несколько минут добавил: – Поеду повидаюсь с ее адвокатом. Вдруг он сможет помочь.