Глава 14

На следующий день погода была изумительная, а Дэвида все еще мучила совесть из-за Джилл. Поэтому после ленча на скорую руку он повел ее гулять по холмам к юго-западу от Шорнфорда. Физическая нагрузка и беззаботная беседа вернули ясность мысли, и Дэвид вернулся в «Плуг и борону», рассчитывая найти сообщение от Стейнса с дальнейшим развитием дела, связанным с Колменом.

Но его ждало разочарование. Сообщение и действительно имелось, но от Хьюберта Фринтона. Не был бы доктор Уинтрингем столь любезен, чтобы посетить усадьбу после обеда и услышать некоторые новости, возможно, имеющие отношение к трагической гибели капитана Дункана?

Дэвид был и удивлен, и заинтересован. Он считал свои подозрения в отношении семейства Фринтонов весьма обоснованными, но сбивало с толку определенное несоответствие их фактического поведения и предположительных действий в совершении преступлений, которые он расследовал. Ни Хьюберт, ни Реджинальд не проявляли неординарности ни в речи, ни в манерах, а смерть Урсулы была примером дерзости, демонстративного презрения к риску и изощренной изобретательности. Приглашение было вполне обычным. Какую информацию может сообщить Хьюберт, не выдав при этом слишком полного знания фактов? Дэвид помнил, что в отложенном дознании по поводу смерти Алана Дункана никотиновое отравление не упоминалось. Множественные травмы, полученные им, были достаточной и непосредственной причиной смерти. Он не умер от никотинового отравления, хотя с дороги съехал благодаря действию этого вещества. Возможно, Фринтонам неизвестно, что именно знает полиция. Интересно было бы это выяснить.

В библиотеке усадьбы Уэйкли, куда провели Дэвида в половине восьмого, не было ничего необычного. Стеклянные двери полуоткрыты, шторы отдернуты, и газон казался черным на фоне темной синевы вечернего неба. Мистер Фринтон сидел у небольшого камина, рядом с ним на столе горела настольная лампа.

– Можете закрыть шторы, уже, наверное, настало время затемнения, – сказал он горничной, когда поздоровался с Дэвидом и подвинул ему кресло.

Горничная подошла к окну и задернула гардины так, что они перекрылись примерно на фут.

– Но дверь в сад мы оставим открытой, – произнес мистер Фринтон, обращаясь к своему гостю, – потому что вам может быть слишком жарко от огня. Я всегда топлю долго, больше обычного, из-за моего ревматизма. Для меня вечером важно согреться.

– Могу понять, – ответил Дэвид. – И сочувствую, хотя мне повезло не иметь этого заболевания.

– В вашем возрасте еще и не полагается, – любезно заметил Фринтон.

– Боюсь, это не слишком зависит от возраста, – возразил Дэвид, понимая, куда тот собирается повернуть разговор, и решил подыграть для экономии времени. – И чем моложе, тем серьезнее его проявления.

– Вы имеете в виду болезни сердца?

– Их, и другие осложнения.

– В случае Урсулы, – сказал мистер Фринтон, направляя разговор в нужное русло, – источником была скарлатина. Но я думаю, последствия те же.

– Да, вполне вероятно.

– Урсула, видимо, осознавала свое состояние куда полнее, чем давала основания думать кому-либо из нас, – твердо продолжил мистер Фринтон. – Я только что получил экземпляр ее завещания. Не имея прямых наследников, она завещает свою собственность – вот эту усадьбу, – Национальному фонду, занимающемуся охраной памятников. У меня на нее пожизненное право.

– Понимаю, – вежливо сказал Дэвид, ожидая продолжения.

Мистер Фринтон сидел лицом к огню. Дэвиду показалось, что морщины на нем стали глубже после его первой встречи с их обладателем, но, возможно, подобный эффект создавало мерцание горящих дров. В то же время для Хьюберта Фринтона не могло не стать разочарованием всего лишь пожизненное право на усадьбу и невозможность передать ее сыну – тем более если устранение Урсулы, планируемое много лет, имело целью расчистить себе путь к владению.

– Мне неприятно приписывать дурные мотивы умершим, – продолжил мистер Фринтон, – но я невольно задумываюсь, знал Алан Дункан об этом завещании или нет.

– Какая разница? – спросил Дэвид.

– Видите ли, – сказал мистер Фринтон, тщательно взвешивая слова, – я не могу избавиться от подозрений, что Дункан женился на Урсуле по расчету. Около нее вилось много молодых людей – она была очень обаятельна, – но все они оставляли мысли о браке, узнав о болезни сердца. То есть все – кроме Алана. Я его, естественно, предупредил, но это не подействовало. И мне показалось очень странным и страшным, что Урсула вдруг умирает так скоро после заключения брака. Более того, у меня есть контакт с солиситором, составлявшим ее завещание, и от него я узнал, что он был информирован о ее браке и после ее смерти ознакомил мужа с завещанием. Урсула могла сказать ему, в чем оно состоит, но могла и не сказать. И вот меня не оставляет мысль: не была ли гибель Дункана связана с осознанием, что преступление, которое он совершил, не принесло ему выгоды?

– Но ведь он ближайший родственник, – возразил Дэвид. – И был бы прямым наследником.

– Урсула сделала оговорку для прямого наследника – своего ребенка, – ответил мистер Фринтон. – Мужу она оставила пожизненное право владения, если детей не будет, а коли он умрет первым – то пожизненное право мне или моему сыну в случае моей смерти. После чего усадьба поступает в собственность Национального фонда.

– Вы предполагаете, что Дункан, осознав крах своей мечты завладеть имением, совершил самоубийство? Потому что до этого убил жену, чтобы усадьба перешла к нему?

– Я просто не могу себе представить, кто иначе мог бы убить Урсулу.

– Вы считаете, что он покончил с собой, намеренно съехав с дороги?

– Предполагаю.

– Вам может быть интересно узнать, – медленно сказал Дэвид, глядя, как сжались на колене ревматические пальцы Хьюберта Фринтона, – что авария Алана Дункана была вызвана никотиновым отравлением. В его теле обнаружили достаточное количество этого вещества.

Пальцы дернулись, но лицо, обращенное к камину, осталось неподвижным.

– Это не противоречит моей гипотезе по сути, – сказал Хьюберт Фринтон. – Если он убил жену, отравив никотином, то, естественно, вспомнил бы о том же яде, обдумывая собственный уход.

– Нельзя сказать, что эта гипотеза укладывается в рамки известных фактов, – ответил Дэвид. – Но вы вправе предложить ее полиции, если считаете это своим долгом. Вы ее строите исключительно на своем недавнем знании о завещании Урсулы?

Мистер Фринтон повернул голову. Их взгляды встретились.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Дэвид. – Простите, но насчет Алана Дункана не могу с вами согласиться. Вы больше ничего не хотели обсудить, касающееся этого дела?

– Есть еще одна вещь, – нахмурился мистер Фринтон. – Полиция беспокоит моего сына по поводу специалиста, к которому я возил Урсулу. Реджинальду этого человека рекомендовали для его друга, страдающего болезнью желудка. Вы об этом тоже слышали?

– Да, – ответил Дэвид. – Я знаю, что идут какие-то расследования, но ко мне они никакого отношения не имеют. Меня интересует исключительно смерть миссис Дункан, причем в некотором специальном аспекте, обсуждать который с вами, боюсь, у меня нет полномочий.

– Понимаю. – Голос мистера Фринтона был холоден. – В таком случае связь между моим сыном и доктором Колменом вас не интересует. Но Реджинальд, естественно, прежде всего рассказал полиции, как ему рекомендовали обратиться к этому специалисту, и вы, несомненно, понимаете, что эту рекомендацию он передал мне.

– Да, он мне говорил.

– Рад, если так.

Дэвид ждал, что мистер Фринтон разовьет свое замечание, но он больше ничего не добавил. Дэвид снова поднялся, и на этот раз хозяин не пытался его остановить, а подвел к стеклянной двери.

– Если выйдете отсюда, – сказал он, – окажетесь на террасе. Идите вниз по ступеням, потом по тропе вокруг газона и через рощицу, и окажетесь на подъездной аллее почти у самых ворот. Мне тогда не придется открывать входную дверь, которая сейчас уже надежно заперта. Горничные нервничают, хотя знают, что эта стеклянная дверь у меня обычно открыта допоздна. Я придержу шторы, чтобы не нарушать затемнение, а вы проскользнете между ними.

Дэвид попрощался с мистером Фринтоном и выполнил его инструкции. Ветра не было, и, когда он распахнул стеклянную дверь и снова ее притворил, тяжелые бархатные шторы даже не колыхнулись.

Он оказался в кромешной тьме и вздохнул с облегчением, нащупав в кармане фонарик. Дэвид нажал на выключатель – и выругался про себя, когда ожидаемый круг света на тропинке не появился. Значит, Джилл забыла сменить батарейку. На нее не похоже, но даже лучшим из жен иногда случается допускать промахи.

Направление Дэвид помнил, а гордость раздувала в нем упрямство. Легко было бы вернуться и попросить фонарь, но это не укладывалось в избранный им образ частного сыщика. У него было неприятное чувство, что он не произвел серьезного впечатления ни на Фринтонов, возможных преступников, ни на полицейских, борцов с преступностью. И он не опустится в их глазах еще больше, продемонстрировав элементарное разгильдяйство.

Вглядываясь в темноту, Дэвид двинулся прочь. Тщательно нащупывая ногой дорогу, сумел не оступиться, сходя с террасы, и оказался на тропинке, идущей краем газона. Теперь он видел достаточно, чтобы узнать траву слева и конец террасы справа. Но когда тропинка ушла от границы газона и свернула в рощицу, над головой снова сомкнулась темнота, и Дэвиду пришлось идти на ощупь. Рощица должна быть невелика: он помнил ее и по первому посещению усадьбы, и то место, где дорожка, по которой он сейчас пробирался, выходила на подъездную аллею. Но если идти так медленно, как сейчас, добираться придется долго. Глупо он поступил, заколебавшись возле стеклянной двери. Надо было смело вернуться, раздвинув тяжелые шторы, и потребовать, чтобы его выпустили через парадный вход. Надо было…

Мысли, связанные с неизбежной опасностью, вылетели из головы, когда его нога, исследуя путь, провалилась в пустоту. Другая, все еще твердо стоявшая на земле, послужила опорой для отчаянного прыжка. Падая вперед со вскинутыми руками, Дэвид подумал, что споткнулся о какую-то кочку или ухаб. Но тут он уперся в землю и инстинктивно за нее схватился, всем телом ударившись в сплошную вертикальную стену. Сила столкновения едва не оторвала его руки от земли, но грудь и руки до плеч остались на поверхности, и он отчаянно цеплялся, пытаясь нащупать ногами опору на твердой стене. Далеко внизу раздался плеск оторвавшихся комьев. В затуманенном мозгу мелькнула неясная мысль: почему же не слышалось плеска, когда земля под ним просела? Правая нога нашла опору, Дэвид подтянулся, уперся коленом, снова подтянулся и упал, тяжело дыша, на безопасной твердой поверхности, только ноги болтались над пустотой.

Через несколько секунд он перевернулся и сел. Взяв горсть земли, бросил ее вниз и считал, пока не услышал всплеск. И мрачно усмехнулся. Ничего себе кочка или выбоина. Колодец, вместо верхних венцов которого набросаны палки, а вместо металлической крышки – земля. Опасная яма прямо посередине часто используемой тропы усадебного сада! Ждущая, пока в нее шагнет неосторожный гость без фонаря.

Дэвид тихо засмеялся. Эти преступники сами себя перехитрили. Если бы они оставили ему фонарь, он бы не ощупывал дорогу на каждом шагу, топал бы бодро и весело и сейчас или потерял бы сознание от удара о стены колодца, или месил бы воду и орал пустому саду и дому, где спят за закрытыми дверями горничные, сидит у огня сказавшийся глухим старый ревматик и ждет, пока затихнут крики.

Дэвид встал на колени, нащупал край колодца и медленно обогнул его по траве.

Почувствовав, что начинается тропа, он встал и отряхнул одежду. Обратный путь будет легче, поскольку он идет к газону, оставив деревья за спиной. И много интересного должно его ждать в конце пути.

Мистер Фринтон повернулся к шторам, когда Дэвид осторожно их раздвинул и вошел в комнату. Лицо было белым, настороженным и неподвижным, но книга на его колене не шевельнулась, и руки держали ее твердо.

– Прошу прощения, что вернулся, когда вы уже думали, что избавились от меня… на этот вечер, – коротко усмехнулся Дэвид. – Но, боюсь, кто-то очень беспечно обошелся с колодцем у вас в рощице. Его не закрыли, и я чуть туда не упал.

– Колодец? – медленно повторил мистер Фринтон. – Насколько мне известно, в этом саду колодца нет.

– Есть один посреди рощи недалеко от главных ворот, – ответил Дэвид. – Я думаю, раз вам он неизвестен, то, наверное, будет лучше, если я его покажу.

Мистер Фринтон нехотя встал.

– Едва могу поверить вашему рассказу, – сказал он. – Но я, конечно, пойду и посмотрю. У вас, полагаю, есть фонарь.

– Боюсь, у него села батарейка.

– Тогда я возьму свой. Подождите минутку, я надену пальто.

Прибыв к краю зияющей дыры на тропе, мистер Фринтон сделал все уместные замечания, которые можно ожидать от человека, увидевшего смертельную западню в своем саду, после чего Дэвид снова с ним попрощался и пошел дальше по дороге.

Дойдя до «Плуга и бороны», он хотел первым делом позвонить инспектору Стейнсу, но передумал. Тот не дал себе труда понять его предыдущие заключения. Решил, что Дэвид считает их покушениями на собственную жизнь, хотя, проанализировав все предположения, он пришел к убеждению, что это были случайности. Так же неверно было бы понято настоящее покушение на его жизнь, а это могло бы замедлить расследование. Поэтому он пошел не к телефону, а поднялся наверх к Джилл, которая, как он знал, предпочитает сомнительный уют плетеного кресла в их номере сравнительно более удобной, но шумной роскоши гостиничного холла, где обычно собирались по вечерам солдаты разных служб и их подруги.

Джилл, смирившаяся с постоянными опасностями и радуясь, что Дэвид все же легко отделался, согласилась с предложенным планом атаки, и они вместе спустились в бар, чтобы претворить его в жизнь.

– Кстати, – сказал Дэвид, когда они подходили к лестнице. – Ты мне заменила батарейку в фонарике?

– Заменила.

– Сегодня оказалось, что она села. Но это спасло мне жизнь.

Лицо Джилл белело в свете звезд и казалось осунувшимся.

– Как ее могли подменить? Я заменила ее в комнате и оставила на столе, чтобы ты положил фонарь в карман, когда будешь выходить.

– Кто-то, знающий этот паб и его владельцев, должен был проникнуть сюда, когда мы спускались на обед.

– Фонарь уже был у тебя.

– Да, у меня. Ну, значит, днем. В любой момент до обеда.

Они были улыбчивы и дружелюбны, облокачиваясь на стойку бара в холле, болтали с женой хозяина, служившей барменшей, поскольку всех молодых женщин в деревне призвали. Дэвид навел разговор на садоводство, старые сады и, наконец, на расположенные в садах колодцы. Джилл поняла очевидный намек и пересказала недавнее приключение Дэвида, описав его опасность и подчеркнув неведение мистера Фринтона о собственном доме.

– Садовники должны были знать о колодце, – сказал Дэвид. – Даже если мистер Фринтон этого не знал.

– Я позову мужа, – предложила хозяйка. – Если кто и в курсе, так это он.

Чарли вышел из паба, впустив клубы дыма и аромат пива, шум грубых голосов, прерываемый стуком дротиков по доске.

О колодце в усадьбе Чарли никогда не слышал, но как раз сейчас в баре сидели единственный оставшийся садовник и местный констебль, и он их попросит сюда подойти, если доктору интересно, а бар отеля все равно пуст.

Садовник был возмущен. Ни о каком колодце никто ему никогда не говорил, а он в усадьбе работает без малого сорок лет, начинал еще мальчишкой. То, что на колодце вместо крышки были ветки, присыпанные землей, – безобразие. Кто угодно мог бы провалиться в любой момент, особенно эти трое мальчишек, которыми ему приходится командовать, хлопот с ними больше, чем толку от них, он давно уже хотел, чтобы мистер Фринтон пригласил для работы на огороде девушек из «Земледельческой армии». Никогда и разговора не было в Уэйкли-Мэнор ни о каких колодцах. Иначе он бы знал: он родился и вырос в Уэйкли. С детства знаком с мистером Фринтоном. Он учил Хьюберта и его брата, которого убили на прошлой войне, ставить силки на кроликов и хорьков натаскивать на крыс. И никогда ни про какой колодец от них не слышал. А мальчишки всегда расскажут друг другу про такие вещи, если о них знают. Вот на старых планах усадьбы эта штука должна быть, наверное.

Дэвид и Джилл переглянулись. Конечно же, Хьюберт не стал бы изображать неведение, если бы в семейных архивах о колодце говорилось ясно. Но кто еще мог о нем знать? Кто мог сказать ему?

Местный констебль пришел примерно к тому же заключению.

– Если уж Джордж об этом не знает, – медленно сказал он, – то не могу придумать, кто бы в Уэйкли мог быть в курсе. У нас тут не много теперь старожилов, да и молодежи тоже не очень. Так, горстка пожилых из самообороны да несколько матерей. Так ведь сейчас у нас, Бесси?

Жена хозяина кивнула.

– Вот так. Но как-то живем. Самая старая тут Беатрис Браун из усадьбы. Можно ее спросить. Она мне сегодня приносила домой белье, которое брала в починку. Иглу держит по-прежнему изумительно и немножко шьет для меня в обмен на каплю бренди или бутылку сидра, когда есть лишняя. Но она не коренной житель. Приехала с сыном мистера Фринтона, Реджинальдом, когда тот был маленьким. Сразу после прошлой войны.

– Нет, он приехал, когда мистер Артур женился. А это было в пятнадцатом. Но у нее в этих краях родня. Эта ее племянница из Хилмингтона.

– Это да. Она к ней наезжает. Моя жена много раз попадала с ней на один автобус.

– Она здесь поблизости родилась? – поинтересовался Дэвид.

– Не могу сказать, мне самому не девяносто и даже не восемьдесят.

– Чарли, не будь дураком. Старая няня, как ее называют, никак не старше семидесяти пяти. Ей было около пятидесяти, когда она сюда приехала, хотя любит делать вид, что меньше. Двадцать шесть лет прошло, как она здесь.

– Брата мистера Хьюберта убили в семнадцатом. Да, она тут уже была года два.

Джилл возбужденно дернула Дэвида за рукав. Он допил свой стакан, и они вышли из бара, поблагодарив всех за полученные сведения.

– Что такое? – спросил Дэвид, когда их уже не могли услышать.

– Ты помнишь, как мы в первый раз пришли к викарию на чай и его жена рассказала нам про няню и перепись и как у нее возраст становился все меньше и меньше?

– Помню, ты мне что-то такое говорила.

– И однажды она сказала, будто в двадцать лет начала работать у Фринтонов?

– Да.

– Ну так вот, это вполне могло быть. Тогда она и начала.

– Что начала?

– Работать у Фринтонов. Когда ей было всего двадцать.

– Как это возможно? Ей бы сейчас было всего пятьдесят, а она никак не моложе семидесяти пяти.

– Я же не говорю, что няней Реджинальда. Если она приехала в Уэйкли-Мэнор в двадцать лет, то вполне могла сперва нянчить Хьюберта.

У Дэвида перехватило дыхание. Это была потрясающая мысль из тех, что только Джилл и могла придумать.

– Блестяще, любимая, – тихо сказал он. – И может быть – кто знает? – она в те далекие дни слышала о древнем колодце возле главных ворот. Но как нам это выяснить?

– Только найдя кого-нибудь, жившего в усадьбе в то время, когда родился Хьюберт Фринтон и его брат-близнец.

– Не думаю, что инспектор Стейнс бросится работать в этом направлении.

– Но ему придется это сделать! – нетерпеливо воскликнула Джилл. – Ты сам слышал, что старая няня приходила сюда сегодня с бельем. И я готова держать пари, что это она подменила тебе батарейку в фонаре. Расскажи это инспектору, и про колодец тоже, и ему придется завязать себе узелок. Я не допущу, чтобы тебя убили на моих глазах из-за сентиментальной щепетильности в отношении старых женщин!