Скупой убийца
Глава 1
Когда Сесила Арнотта признали виновным в убийстве, ему тотчас приписали все мыслимые злодеяния, на которые толкает человека скупость. Чего только не рассказывали о нем, переиначивая разнообразные истории о скрягах, неизменно опуская при этом забавные эпизоды и добавляя зловещие. Его изображали воплощением зла, что было, разумеется, полнейшей нелепостью. Множество людей подвержены скаредности – досадной маленькой слабости Арнотта. Сколько состоятельных, преуспевающих мужчин прибегают к уверткам, когда настает их очередь угостить коллег рюмочкой спиртного, а потом мучительно презирают себя за это. Между тем презрение к себе – непременная черта убийцы.
Надо признать, обстоятельства этого преступления были весьма необычны. Арнотт, блестящий инженер, изобрел хитроумное алиби, несокрушимое, если пытаться нащупать в нем брешь, прибегая к традиционным научным методам сыскной работы. В конечном счете его погубила жадность. В департаменте нераскрытых дел весьма смутно представляли себе, что такое «микроскоп» и «дактилоскопическое исследование». Инспектор Рейсон, больше привыкший полагаться на собственное чутье, на вспышки озарения, которые случались у него часто, поймал Арнотта на удочку, словно рыбу в ручье.
Около пяти часов утра 12 октября 1934 года патрульный полицейский заметил автомобиль, стоявший на Кармоддел-лейн, у окраины парка Хэмпстед-Хит, на заднем сиденье которого обнаружилось два трупа: мужчины без пальто и женщины в шубе. Видимых следов насилия на телах не было.
Трупами, автомобилем, а также его содержимым занялись эксперты, и материалы следствия пополнились массой полезной информации. Причиной смерти пары, как показал химический анализ, было отравление. Мужчина и женщина умерли, проглотив некое вещество – назовем его условно гальваниумом, – которое добавили в виски с водой. На полу машины валялась пустая аптечная склянка, на донышке которой оставалось несколько капель жидкости – смесь виски и гальваниума в пропорции 5 к 1,7. Более того, в квартире найденного в машине мужчины обнаружилась молочная бутылка с остатками адского пойла. Немного жидкости пролилось на сервант. По составу она слегка отличалась от остальных образцов, но это объяснялось скорее всего испарением. Напрашивался вывод, что смесь приготовили в квартире погибшего, затем перелили целиком или частично в аптечную склянку, а впоследствии ее выпили обе жертвы. Однако это логическое допущение могло в дальнейшем и не подтвердиться.
Из документов, обнаруженных в пиджаке покойного, явствовало, что звали его Хью Трейнер, что он был коммивояжером и торговал лаками и что машина принадлежала ему. При обыске его квартиры в Килберне полицейские нашли во внутреннем кармане демисезонного пальто чек на триста фунтов, подписанный Сесилом Арноттом, а также небольшой чемодан, принадлежавший, как выяснилось позднее, той самой умершей женщине. В чемодане лежали вечернее платье, пеньюар, домашние туфли, зубная щетка и комбинация. Консьержка, присутствовавшая при обыске, призналась впоследствии, что сразу заподозрила: вещи укладывал мужчина, слабо разбиравшийся в женщинах.
В сумочке покойной нашли письмо с вложенной в конверт платежной квитанцией. Отправителем значился Комитет по делам душевнобольных при психиатрической лечебнице. Женщина оказалась женой некоего Ролингса, признанного умалишенным и помещенного в клинику, что, однако, не помешало ей жить под именем миссис Сесил Арнотт в Йолсум-коттедже, на Бек-Уэй, в районе Голдерс-Грин, то есть примерно в миле с четвертью от Кармоддел-лейн.
– Арнотт! Я помню это имя! – воскликнул Барнс, суперинтендант местной полиции. – Он переехал сюда около года назад. В газете писали, будто этот молодой человек изобрел какой-то особый автомобильный двигатель. Ему прочили блестящее будущее и всякое такое. Сдается мне, здесь идет речь о любовном треугольнике.
Глава 2
Мысль о любовном треугольнике приходила в голову многим, однако со словом «любовный» возникла неувязка, поскольку довольно скоро выяснилось, что на момент смерти женщину не связывали романтические отношения ни с одним, ни с другим мужчиной.
Барнс в сопровождении помощника прибыл к жилищу Арнотта в половине девятого утра. Йолсум, дом из пяти комнат с гаражом, стоял особняком на полуакре земли в конце тихой улочки. Служанка средних лет проводила полицейских в столовую, а несколько минут спустя в комнату ворвался Сесил Арнотт в домашнем халате, поправ все правила полицейского расследования.
– Догадываюсь, почему вы здесь. Хью Трейнер и женщина, жившая здесь под видом моей жены! Они мертвы?
– Да. Мне жаль, что приходится говорить это, – пробормотал Барнс. – Но что заставило вас подумать, будто они мертвы, мистер Арнотт?
– Вы! Ваш мундир! Вдобавок Трейнер признался, что выпил лишнего и не может вести машину. Вначале он позволил мне сесть за руль и я отвез его к миссис Берчем, но потом настоял, что дальше справится сам. Как случилась авария?
– Они погибли вовсе не в аварии, а от яда. Их нашли в машине Трейнера на Кармоддел-лейн, неподалеку от парка Хэмпстед-Хит.
Барнс ожидал бурной реакции, но Арнотт воспринял информацию спокойно. Несмотря на то что ему едва исполнился тридцать один год, ощущалась в нем какая-то внутренняя отрешенность и вместе с тем необычная властность. Пепельные с проседью волосы и уверенная манера держаться придавали ему облик энергичного, решительного мужчины лет сорока, а в голосе довольно приятного тембра проскальзывало легкое жеманство, предполагающее, будто слушатель уже согласился с его суждением.
– Похоже, вы не удивлены, мистер Арнотт? – закинул пробный камень Барнс.
– И да и нет. Миссис Ролингс была весьма истеричной особой и могла выкинуть все, что угодно. Но Трейнер… меня удивил. Я не назвал бы его человеком с расстроенными нервами. Трудно поверить, что он принял яд.
Беседа заняла около двух часов. В итоге Арнотт подписал составленное заявление. Если опустить обычные формальности и повторы, суть его сводилась к следующему:
«О моей связи с Мейбл Ролингс было известно всем нашим знакомым, которые обращались с нами как с супругами. Однако последние полгода наши отношения были чисто дружескими, хоть мы и жили под одной крышей. Все мое время и силы занимала работа, и это неизбежно привело к тому, что я не уделял Мейбл должного внимания. Накануне вечером я работал дома, у себя в кабинете на втором этаже. В этот день у прислуги был выходной. Мейбл собиралась на вечеринку к нашей знакомой, миссис Берчем. Около восьми она вошла ко мне в комнату, одетая в меховое пальто, и сказала, что его приобрел для нее Трейнер с правом вернуть покупку и добавила: вещь можно выкупить очень дешево, за триста фунтов. Я ответил, что мне нужно подумать, триста фунтов – сумма немалая: едва ли мы можем позволить себе подобные траты на одежду. Наш разговор прервался из-за прихода одного из механиков, что работают в моей экспериментальной мастерской. Тот задержался на работе сверхурочно и пришел кое о чем меня спросить. Я впустил его сам, поскольку прислуги не было дома. Мы поговорили внизу, и минут десять спустя я поднялся в кабинет. Мейбл, обиженная моими сомнениями, устроила сцену из-за шубы. Вспыхнула ссора, и она заявила: «Ладно, если ты не купишь мне шубу, ее купит Хью Трейнер. Я сейчас же покину твой дом, и ты меня больше не увидишь. Я ухожу к нему». Думаю, это ее точные слова. Так, в меховом пальто, она и ушла. Несколько минут спустя мне позвонила миссис Берчем, чтобы узнать, почему не приехала Мейбл, и я сказал, что та ушла от меня к Трейнеру.
Около девяти Мейбл вернулась и, извинившись за гневную вспышку, призналась, что не собиралась уходить к Трейнеру, только хотела меня уязвить. Мейбл стыдилась своей вздорной выходки. Видя, как она огорчена, и стремясь ее утешить, я согласился купить ей шубу. Мы как раз говорили об этом, когда пришел Трейнер. Было примерно четверть десятого. Я открыл ему дверь. Мейбл все еще плакала, поэтому сказала, что спустится к нам позже, после того как приведет себя в порядок.
Трейнер довольно грубо потребовал объяснить, почему я сказал миссис Берчем, будто Мейбл ушла к нему. Мне подумалось, что он выпил лишнего, хотя пьяным я бы его не назвал. Я выписал ему чек на триста футов, а он вручил мне расписку. Потом Трейнер заявил, что хочет знать, как обстоят дела на самом деле, и пожелал увидеть Мейбл в моем присутствии. Я снова поднялся в кабинет и привел ее. Трейнер заговорил: «Мейбл, ты сдержала обещание, которое дала мне в прошлом мае? Ты сказала Арнотту, что мы с тобой любовники?» Его слова удивили меня и немного рассердили, но не задели моих чувств по причине, о которой я уже упоминал. Мейбл, заметно смутившись, произнесла: «Я немедленно ухожу». – «Наверное, тебе следует уйти со мной», – сказал Трейнер. По его тону я понял, что он надеялся услышать отказ, но Мейбл согласилась на его предложение и решила покинуть дом сейчас же, не задержавшись даже для того, чтобы взять с собой самое необходимое. За вещами она собиралась заехать на следующий день, когда я буду на работе. Я поднялся в спальню и, сложив кое-что из ее одежды в небольшой чемодан, передал его Трейнеру со словами: «По-моему, тебе не стоит садиться за руль». Он ответил: «Верно, я немного расстроен, что неудивительно!» Я предложил довезти их до дома Трейнера, а на обратном пути зайти к миссис Берчем, рассказать о нашем решении. Все сели в машину. Но когда мы проезжали мимо дома миссис Берчем, а это было по дороге, Трейнер заверил меня, что чувствует себя лучше, и настоял, чтобы я вышел. Я зашел к миссис Берчем и провел несколько минут в ее доме, где шла вечеринка. Это было между десятью и половиной одиннадцатого. Домой я вернулся примерно в одиннадцать».
Делом об отравлении занялся Скотленд-Ярд, но следствию не удалось отыскать хотя бы одну неувязку, чтобы пробить брешь в истории Арнотта. Напротив, все его показания полностью подтвердились. Мерл Берчем на слушании в коронерском суде не сочла нужным скрывать неприязнь к Арнотту и гневно заявила, что тот не уделял Мейбл должного внимания, а потому повинен в трагедии. Если бедняжка и изменяла ему, хотя миссис Берчем сомневалась, что в подобных обстоятельствах можно говорить об измене, то поделом, Арнотт это заслужил. Неудивительно, что Трейнер, человек открытый и прямой, тяготился тайной связью с Мейбл: мужчин всегда терзает чувство вины, когда приходится идти на обман. «Трейнер признался мне, что уже не хочет уводить Мейбл от Арнотта, – рассказала свидетельница, – но все вокруг знали, что он любил ее долгие годы!» Словом, желая очернить Арнотта, миссис Берчем своей обличительной речью подкрепила версию, что Трейнер, чувствуя себя связанным моральными обязательствами перед женщиной, которую больше не любил, покончил с собой, убедив любовницу последовать его примеру. В пользу этой версии свидетельствовали следы гальваниума, обнаруженные в квартире Трейнера.
Согласно заключению медицинской экспертизы, смерть наступила между девятью часами вечера и часом ночи, однако сказать, кто умер первым: женщина или мужчина, – медики не смогли. Полиция же высказалась на этот счет более определенно. Исходя из допущения, что речь идет о двойном самоубийстве, женщина приняла яд первой, а Трейнер отнес ее тело в машину. Как иначе объяснить, что ее шуба и туфли остались сухими дождливой ночью? Рассматривалась также вероятность, что эти двое вместе или порознь приняли яд где-то еще, а их тела отнес в машину некто третий – тот, кто, возможно, и снабдил их отравой. Предположение, что этим третьим лицом мог быть Арнотт, отмели как безосновательное. Вывод подтверждал простой расчет времени.
– Возьмем Йолсум, дом мистера Арнотта, за отправную точку, – проговорил коронер, подводя итоги слушания. – Обратите внимание: расстояние между Йолсумом и домом миссис Берчем в Хэмпстеде – полторы мили. До квартиры Трейнера в Килберне еще две мили фактически в том же направлении. Кармоддел-лейн, где нашли машину Трейнера с телами, находится в миле с четвертью от Йолсума, в двух милях от дома миссис Берчем и в трех с половиной милях от квартиры Трейнера. Цифры, разумеется, приблизительные. Таким образом, у нас получился треугольник, вершины которого – Йолсум, квартира Трейнера и Кармоддел-лейн. Дом миссис Берчем расположен примерно посередине между первой и второй точками.
Теперь о времени. Мистер Арнотт сообщил нам, что вышел из своего особняка вместе с Трейнером и Мейбл Ролингс до половины одиннадцатого, после чего все трое сели в машину. В десять тридцать он уже вошел в дом миссис Берчем, где пробыл минут пять-десять. Полчаса спустя (приблизительно столько времени требуется, чтобы пройти пешком полторы мили) мистер Арнотт, вернувшись домой, пожелал доброй ночи своей экономке. Исходя из вышесказанного, с половины одиннадцатого он уже не представляет интереса для следствия.
О Трейнере нам известно, что он появился на вечеринке у миссис Берчем около девяти. Здесь ему передали новость, побудившую его немедленно отправиться в Йолсум, куда он прибыл примерно в четверть десятого. После короткого объяснения с хозяином дома Трейнер получил чек на триста фунтов (учитывая обстоятельства, весьма щедрый жест со стороны мистера Арнотта). Далее последовала бурная сцена признания, которая, несомненно, и привела к трагедии. Как мы знаем, Трейнер оставался в обществе мистера Арнотта до десяти тридцати. О его дальнейших передвижениях мы не можем сказать ничего определенного, однако в деле имеются две косвенные улики, указывающие, что Трейнер поехал к себе на квартиру. Первая из них – найденный в квартире чемодан покойной женщины с вещами, собранными мистером Арноттом до половины одиннадцатого. Вторая – следы яда в молочной бутылке и на серванте. Возможно ли, что Трейнер добавил яд в напиток, прежде чем отправился к миссис Берчем? Как мы помним, он не знал, что в его предосудительных отношениях с Мейбл Ролингс назревает кризис, пока не прибыл на вечеринку. Он передал любовнице шубу, из чего следует логическое заключение, что о ее смерти Трейнер не помышлял. Мы ничего не можем сказать о передвижениях обоих покойных после того, как те покинули квартиру Трейнера, но с точки зрения задачи, которую нам предстоит решить, подобные сведения не важны. Если вы считаете, что после половины одиннадцатого Трейнер, возможно полупьяный, в состоянии, близком к истерике, смешал напиток с ядом, а позднее передал его женщине (с ее согласия или нет) и выпил сам, ваш прямой долг вынести соответствующий вердикт.
Коллегия присяжных послушно вынесла решение о виновности Хью Трейнера в убийстве и самоубийстве, оговорив особо, что в деле не представлено убедительных объяснений, каким образом покойный добыл гальваниум. Поскольку нам известно, что в действительности и Трейнера, и Мейбл Ролингс убил Сесил Арнотт, приходится признать: преступление было выполнено виртуозно и продумано до мелочей. Кажущаяся несуразность поведения жертв, беспорядочные метания и нервные срывы складывались в безупречную картину, подталкивая к мысли о двойном самоубийстве, совершенном спонтанно, в порыве отчаяния.
Скотленд-Ярд согласился с заключением коронерского жюри в отношении Арнотта, хотя участие третьего лица в деле не вызывало сомнений. Подобная уверенность основывалась на данных экспертизы: ни на аптечной склянке, ни на молочной бутылке, ни на серванте, ни в машине Трейнера не нашли отпечатков пальцев.
Коронер особо подчеркнул великодушие и щедрость Сесила Арнотта. Те, кто знал о маленькой слабости инженера, посмеялись, прочитав этот панегирик, а сам Арнотт попросту не придал ему значения и вернулся к прерванной работе. Пятнадцать месяцев спустя он представил усовершенствованную модель двигателя, известную как «Арнотт II», которую немедленно запустили в производство. Интервью с изобретателем, снабженные фотографиями, появились во многих научных журналах и газетах. Попали они и на страницы массовой печати как история блестящего успеха.
Итак, Арнотт, всячески демонстрируя готовность сотрудничать с полицией, предстает перед нами в ходульном образе законопослушного обывателя, лишенного всякой индивидуальности. Первое происшествие, приоткрывшее его истинное лицо, случилось через год четыре месяца после убийства, когда статья о талантливом инженере, дополненная фотографиями, появилась в одной из газет западной Англии. Сам Арнотт в то время проводил отпуск за границей, где не терял времени даром: посещал инженерные выставки в Париже и Роттердаме.
Некий уличный торговец принес в Скотленд-Ярд рыболовную удочку и корзину для рыбы, купленные у случайного прохожего за восемь шиллингов шесть пенсов, хотя удочка, на вид новая, стоила не меньше трех фунтов, а корзина – около десяти шиллингов. Торговец подумал, что вещи ворованные, и решил выслужиться перед полицией.
Поиски владельца удочки привели сотрудников Скотленд-Ярда к инспектору речной полиции небольшой деревушки в Девоншире, который примерно двумя годами ранее продал удочку с корзиной для улова Сесилу Арнотту. Тот забыл рыболовные принадлежности в деревне, и инспектор хранил их на складе, пока не увидел в газете фотографию владельца. Узнав адрес инженера из той же газеты, инспектор отослал ему удочку и корзину наложенным платежом.
Кто же затем продал удочку с корзиной за несколько шиллингов уличному торговцу? Он сам и ответил на этот вопрос, дав подробнейшее описание Арнотта.
Преуспевающий инженер и выдающийся изобретатель продает рыболовные принадлежности по грошовой цене уличному торговцу? Это казалось невероятным и попросту абсурдным, но все же не доказывало, что Арнотт незаконным образом добыл гальваниум, а затем умышленно, злонамеренно подсунул его Трейнеру. Старший инспектор Карслейк не заинтересовался этим случаем, но имя и адрес Арнотта упоминались в полицейском отчете, поэтому удочку с корзиной для рыбы обычным порядком отправили в департамент нераскрытых дел.
Увлеченный собственной нелепой версией, инспектор Рейсон отправился в Девоншир и побеседовал с Эйбелом Риддингом, служащим речной полиции, а неделю спустя нанес визит тетушке Сесила Арнотта, очаровательной пожилой даме, проживавшей в Шотландии. Приняв инспектора за приятеля Сесила, она рассказала ему массу подробностей, которые имели столь же далекое (или, напротив, близкое) отношение к смерти Мейбл Ролингс и Хью Трейнера, как и удочка с корзиной. Помимо всего прочего она показала Рейсону письмо, написанное более двадцати лет назад директором школы в Брайтоне.
Глава 3
В 1913 году Сесил Арнотт, умный, талантливый мальчик десяти лет, учился в одной из самых дорогих начальных школ Брайтона. Как бывало каждую неделю, 19 июня его приехала навестить мать. Флоренс Арнотт, очаровательная женщина, признанная красавица с роскошной фигурой, была хоть и преданной, но никуда не годной женой и матерью. Ветреность и легкомыслие составляли главные черты характера этой милой, приятной, отнюдь не эгоистичной дамы. Легкая хрипотца придавала ее звучному контральто мечтательную томность. Миссис Арнотт стала, наверное, первой женщиной в Европе, которая, не будучи пилотом, оказалась жертвой аэроплана, поскольку два дня спустя погибла на «арене» автодрома «Бруклендс» – ее задело кончиком крыла.
В тот год лето выдалось тропически жарким, и 19 июня было одним из немногих дождливых дней. Флоренс повела сына в отель «Метрополь», чтобы угостить чаем. Свидетельство некой больничной сестры, разглашенное без ее ведома, позволило нам двадцать лет спустя восстановить события того далекого дня. Мы даже можем утверждать, что, когда Флоренс вручила сыну пару монеток, в ресторане отеля оркестр играл композицию Ирвинга Берлина «Регтайм-банд Александра», которая только-только пришла из Америки.
Выяснилось, что у сына кончились карманные деньги. Открыв кошелек, полный золотых соверенов, серебряных шиллингов и бронзовых пенсов, Флоренс замерла в нерешительности, не зная, что выбрать. В прошлый раз она дала мальчику соверен, но не могла вспомнить, как давно это было. Муж часто шептал ей между поцелуями, что она очаровательная маленькая глупышка, которая не знает цены деньгам. Флоренс не хотела, чтобы Сесил унаследовал ее недостатки, поэтому решила не давать ему соверен и достала две полукроны.
…яичницей в свежескошенном сене… —
негромко пропела Флоренс под звуки оркестра и обратилась к сыну:
– Ты ведь еще не знаешь цены деньгам, верно, дружок? Но теперь ты уже большой мальчик и должен уметь обращаться с деньгами. Деньги, видишь ли, важная штука. Ты ведь не хочешь, чтобы папочка содержал тебя, когда ты станешь взрослым мужчиной, правда? Вот тебе пять шиллингов. Посмотрим, сколько у тебя останется, когда я приеду сюда на следующей неделе в день встречи выпускников.
Даже в те дни пять шиллингов были суммой более чем скудной для мальчика из состоятельной семьи. Но Флоренс желала своему малышу только добра. Легкая хрипотца смягчила резкую нотку укоризны в ее голосе, придав ему еще большую проникновенность.
– Я буду беречь деньги, матушка. А лучше и вовсе не стану их тратить, а сберегу для вас.
Можно себе представить, сколь часто Флоренс давала подобные обещания своему мужу, облекая их в более изощренную словесную форму, как это обычно делают взрослые. Она не подозревала, что мальчик говорил всерьез и даже более того: с пугающей решимостью.
Вечером, за пять минут до отхода ко сну, когда мальчишки шалили и дурачились, перед тем как разойтись по дортуарам, тринадцатилетний капитан школьной крикетной команды занимался самой нудной из своих административных обязанностей.
– А, вот ты где, юный Арнотт! Мне нужен от тебя шиллинг на чаевые для смотрителей поля в день встречи выпускников.
– Отцепись! – огрызнулся Сесил. – Не понимаю, почему мы должны платить им чаевые. Это их работа.
– Не городи вздор! Все уже внесли деньги. Ты ведь не сквалыга, Арнотт? Монеты у тебя есть. Днем приезжала твоя мать.
Мальчишки знают друг о друге все. Один мальчуган сделал робкую попытку оправдать непростительную скаредность приятеля и заискивающе пискнул:
– Мать дала ему всего пять шиллингов.
– Выходит, мамаша у него такая же скряга, как он.
Остальные мальчишки покатились со смеху, и Сесилу показалось, будто они смеются над скупостью его матери. Словно бешеный звереныш он бросился на обидчиков, на всех разом, раздавая удары направо и налево. Ему удалось так основательно отделать тринадцатилетнего капитана крикетной команды, что сестре-распорядительнице пришлось останавливать кровь и прикладывать примочки. Сесила не наказали, но в следующем семестре, 10 октября, директор написал его отцу сочувственное письмо, где в самых деликатных и тактичных выражениях попросил забрать ребенка из школы.
«Сесил не ладит со своими школьными товарищами. Другие ученики считают его жадным, и хотя все наши преподаватели и я сам делаем все возможное, чтобы развеять это предубеждение, боюсь, наши усилия напрасны. Думаю, бедный мальчик никак не может оправиться после трагической смерти матери. Должно быть, пережитое потрясение сказалось на хрупкой психике ребенка, отчего у него развилась странная боязнь потратить карманные деньги».
Глава 4
Блестящие успехи в обучении привели восемнадцатилетнего Сесила в Оксфорд, где он стал обладателем сразу двух стипендий – в области математики и химии. Что же касается его отношений с другими студентами, особой любовью он не пользовался, хотя и приобрел некоторую популярность как футболист. Проучившись год в Оксфорде, Арнотт с согласия отца отказался от стипендий и поступил в Лондонский университет, что избавило его от необходимости жить в кампусе. Там он и получил диплом инженера.
Каникулы он проводил чаще всего в Шотландии, в доме тетушки Элси, сестры его матери. Питая нежную привязанность к мальчику, она старалась не замечать его досадной маленькой слабости. С отцом у Сесила установились непростые отношения, хотя до ссор дело никогда не доходило. В 1926 году двадцатитрехлетний Сесил написал родителю письмо и, поблагодарив за проявленную щедрость, объявил, что получил небольшую должность в компании «Роллс-Ройс» и отныне будет обеспечивать себя сам. («Ты ведь не хочешь, чтобы папочка содержал тебя, когда ты станешь взрослым мужчиной, правда?») Отец пытался убедить его принять денежную помощь хотя бы в первые несколько лет, но Сесил уверил его, что у него настоящий талант беречь деньги и ему вполне довольно жалованья, чтобы жить, ни в чем себя не стесняя. Примечательно, что более половины жалованья молодой Арнотт тратил на собственные лабораторные исследования в Далстоне, где проводил серию экспериментов по очистке сплавов железа с помощью гальваниума.
Сесил довольно скоро обнаружил, что построить успешную карьеру без дружбы с коллегами и полезных связей невозможно. С этим периодом его жизни связано множество неприглядных историй. Ему случалось, угостившись за чужой счет, улизнуть, когда приходила его очередь угощать, или поспешно выйти из такси, предоставив приятелю расплачиваться с шофером; он охотно обедал у знакомых и пользовался их гостеприимством, но к себе никого не приглашал.
Тем не менее дела его шли успешно. Когда руководство «Роллс-Ройса» решило, что усовершенствованная модель двигателя Арнотта им не подходит, он добился встречи с главой американской автомобилестроительной компании во время увеселительной поездки, и тот немедленно предложил ему переехать в Америку вместе со своим изобретением. Но пока шли переговоры и приготовления, американец, не потрудившись дать вразумительные объяснения, пересмотрел свое предложение: отказался предоставить Сесилу Арнотту место в компании, однако подтвердил желание приобрести патентные права, существенно увеличив первоначальную сумму. Сесил охотно согласился и продал патент по цене, о которой не смел и мечтать.
В действительности это означало, что американец заплатил немалые отступные, лишь бы не навязывать Арнотта коллегам. Будучи человеком далеко не глупым, Сесил прекрасно это сознавал, что привело его к нервному расстройству. Менее месяца спустя в приступе черной меланхолии он добавил себе в виски гальваниум. По чистой случайности (которую едва ли можно назвать счастливой, во всяком случае для Трейнера и Мейбл Ролингс) к нему заглянул знакомый медик. И как раз вовремя – большая доза гальваниума убивает безжалостно, словно удар ножом. Приятель спас Арнотту жизнь, доставив его в частную клинику, и изловчился напустить туману, чтобы выдать попытку самоубийства за несчастный случай.
В больнице в горячечном бреду Сесил, захлебываясь словами, твердил об американском промышленнике, который требовал шиллинг по случаю дня встречи выпускников, угрожая оповестить все Соединенные Штаты о том, что у Сесила Арнотта мать скопидомка. Три месяца спустя доктор порекомендовал Сесилу небольшую гостиницу в Девоншире, добавив, что ловля форели пойдет ему на пользу.
Сесил, казавшийся жалкой тенью прежнего себя, окончательно укрепился в мысли, что уже ни на что не способен. Постыдная слабость: боязнь денежных трат – расстроила его психику. Отцовское наследство и сумма, полученная за продажу патента, обеспечили ему состояние в двадцать семь тысяч. Он безропотно оплатил выставленный больницей счет на триста фунтов, отнеся расходы к «выплатам на капитальный ремонт», но ушел незаметно, крадучись, не оставив ни чаевых, ни подарков сестрам и сиделкам. Из клиники он отправился в деревушку Джендон, где вскоре и встретил Мейбл Ролингс.
У инспектора речной полиции Арнотт купил удочку за три фунта и корзину для рыбы за пятнадцать шиллингов. Как и большинство постояльцев, выловленную форель он отдавал повару гостиницы, а тот готовил всевозможные рыбные блюда. В конце недели Сесил попросил вычесть стоимость рыбы из счета. Тягостная атмосфера, сложившаяся вокруг него после этого эпизода, заставила его снять комнату в скромном коттедже неподалеку.
В последующие недели Арнотт все глубже погружался в меланхолию, вдобавок его преследовал страх потерять рассудок: когда его сразила болезнь, он работал над новым изобретением, но теперь едва мог вспомнить, о чем шла речь. Люди его пугали. Он сделался замкнутым и сторонился общества.
Сесил бережно хранил небольшую жестяную коробку, в которой держал особенно дорогие для него вещи: три письма от матери, три ее фотографии, сделанные в фотоателье, и пять любительских снимков, множество записей по химии и инженерному делу, а также маленький пузырек с гальваниумом, которого хватило бы, чтобы отравить всю деревню, не говоря уже о том, чтобы свести счеты с собственной жизнью.
Случалось, Сесил доставал пузырек и часами смотрел на него, потом вспоминал долгое мучительное лечение в клинике и неохотно убирал. Сознание неудачи и чувство собственной никчемности не оставляли его: казалось, и вторая попытка убить себя непременно провалится. Каждый раз, пряча пузырек обратно в коробку, он все глубже погружался в вязкую трясину презрения к себе.
Как-то вечером он проходил мимо гостиницы, на первом этаже которой располагалась контора, и услышал женский голос, доносившийся и открытого окна:
– Мне странно это слышать, ваше отношение просто оскорбительно. Я же сказала, что вышлю деньги телеграфом, как только доберусь до дома, а вы удерживаете мой багаж!
Сесил не уловил смысла слов, завороженный голосом женщины. Этот голос, мы можем смело утверждать, наполнил его сердце музыкой. Будто призрачный оркестр заиграл давно забытую мелодию «Регтайм-банд Александра». За какую-то долю секунды Сесил вдруг вспомнил те смелые инженерные идеи, над которыми работал, и простил американца за то, что тот заплатил за право навсегда избавиться от него.
Владелец гостиницы сказал в ответ какую-то грубость. Стоявшая в глубине комнаты женщина оставалась невидимой. Сесил отшвырнул бесполезную удочку, а за ней и корзину, наполовину заполненную форелью: его больше не привлекала надоевшая рыбная ловля, – и торопливым шагом направился в контору гостиницы.
…яичницей в свежескошенном сене…
– Не беспокойтесь о багаже, – обратился он к незнакомке. – Я оплачу ваш счет, и вообще мой кошелек к вашим услугам, а денег у меня достаточно.
Глава 5
Сесил Арнотт интересует нас прежде всего как убийца, а не как любовник, поэтому его пылкую страсть оставим в стороне, лишь упомянем, что миссис Мейбл Ролингс была примерно одних с ним лет, обладала пышными формами и весьма привлекательной наружностью, хотя платье ее знавало лучшие времена. Что же касается прочего, эта милая женщина, которую никто не упрекнул бы в эгоизме, отличалась крайней ветреностью и легкомыслием, а в придачу томным, хрипловатым контральто. Ничему не обученная, никогда не работавшая, она жила в скромном пансионе в Лондоне на жалкие крохи от доходов душевнобольного мужа, освободиться от которого в те дни не позволял ей строгий закон.
Любовники и не думали скрывать свою связь – напротив, сочетались браком на древнеримский манер, то есть устроили вечеринку, на которую пригласили множество гостей – приятелей Мейбл, и объявили, что отныне собираются жить как муж и жена, а значит, нести те обязанности, что налагает на супругов законный союз. Хью Трейнер был в числе приглашенных.
Его чувства к Мейбл не составляли тайны. Сесил Арнотт писал о нем в своем дневнике с небрежной иронией:
«Трейнер – скотина, но довольно забавный. В конце вечеринки он отозвал меня в сторонку и сказал: «Я почти год пытаюсь заполучить Мейбл, но все равно удачи тебе, старина! Лучше скажи Мейбл, чтобы не приглашала меня в ваш дом. Как ты, наверное, знаешь, она не очень-то благоразумна!»
Это предупреждение Трейнера, если здесь применимо это слово, всерьез Арнотт не принял, потому что, как и большинство убийц, обладал непомерным тщеславием, защищавшим его от мелочной ревности. Вдобавок в ту краткую пору жизни Сесил ощущал себя хозяином собственной судьбы. Окрыленный надеждами, мнил себя не только счастливейшим из любовников, но и гениальным инженером, способным изменить будущее двигателя внутреннего сгорания, и эта мысль, какой бы фантастичной ни казалась, была не лишена оснований.
Следующие семь месяцев этот человек блестящего, хотя и беспокойного ума наслаждался счастьем и безмятежностью рядом с Мейбл Ролингс. Медовый месяц они провели в Брайтоне, в отеле «Метрополь». После обеда пара обычно сидела в холле. И каждый день оркестр играл «по просьбе одного из гостей» уже давно забытую мелодию «Регтайм-банд Александра».
Мейбл, ничем не примечательная, хотя и хорошенькая, казалась Сесилу неземным существом, озарившим его жизнь, – будто луч света разорвал темноту на пыльном чердаке, населенном призраками. В ее простодушном щебетании он находил прелесть новизны, оно сближало его с миром «обыкновенных» людей и укрепляло его веру в свой инженерный гений.
В первое время знакомства, видя поношенный костюм Сесила, Мейбл заключила, что он не намного богаче ее самой, хотя ему и удалось кое-что скопить, и попыталась тактично отговорить его от неразумных трат, когда он пожелал остановиться в «Метрополе», ведь «новобрачные» могли счастливо наслаждаться любовью и в дешевом пансионе. Сесил не посвятил ее в подробности своего финансового положения, зная, что она ничего не понимает в денежных вопросах. У Мейбл захватило дух, когда он снял дом из пяти комнат в Голдерс-Грин, а уж когда купил дорогую мебель, оплатив сразу ее полную стоимость, вместо того чтобы приобрести в рассрочку, и вовсе лишилась дара речи. Его объяснения привели Мейбл в замешательство: «Пока я не обеспечил наше будущее, мы должны ценить каждое пенни, включая деньги, которые мы тратим на развлечения. Дешевая мебель – такое же скверное вложение средств, как убогий пансион в медовый месяц. Мы купим мебель, которая будет служить нам долго, оправдывая потраченные на нее деньги».
В ту пору Сесил научился обходиться с деньгами, как любой обыватель обращается с огнем: осторожно, не забывая об опасности, но без страха или одержимости. Меблировка дома обошлась ему в четыреста фунтов. Мейбл заверила его, что на ведение хозяйства трехсот фунтов в год достаточно. Он согласился, но про себя отметил, что куда более реалистичная сумма – пятьсот.
Они отпраздновали новоселье, пригласив все тех же друзей Мейбл, включая Трейнера. За первой вечеринкой последовало множество других, на которых неизменно появлялся и Трейнер. Случалось, что вечером после работы Сесил даже заезжал за Мейбл на квартиру Трейнера в Килберн.
Сесил Арнотт наслаждался безоблачным счастьем, не замечая на горизонте ни единой темной тучки. Ему едва исполнилось тридцать, он начал жизнь с чистого листа, удача сопутствовала ему во всем. Через полгода после медового месяца он с головой погрузился в работу над новым автомобильным двигателем, впоследствии получившим название «Арнотт II».
Сняв небольшую мастерскую в полутора милях от Хендона, Сесил нанял двух первоклассных механиков и одного чернорабочего им в помощь. Когда ему потребовался тепловой генератор, «Моррис моторс» предоставила все необходимое оборудование в надежде, что в будущем Арнотт перейдет в компанию. Вскоре он уже работал по двенадцать часов в день, почти не зная выходных.
Пролетело полгода. Изредка Мейбл спрашивала Сесила, как продвигается работа, и всякий раз слышала в ответ: «Прекрасно», – что дало ей основания подозревать, что он получил прибавку к жалованью. Подозрение быстро переросло в уверенность: Сесил неизменно пребывал в благодушном настроении, даже когда смертельно уставал, и обычно смотрел сквозь пальцы на лишние счета, которые с некоторых пор начали появляться все чаще, так что домашние расходы доходили теперь до пятисот фунтов в год. Впрочем, если Мейбл случалось превысить эту сумму хотя бы на несколько шиллингов в месяц, Сесил строго ее отчитывал, зато не возражал, когда она ходила в гости или принимала дома друзей в его отсутствие. Словом, вполне довольный своей жизнью с Мейбл, он не обращал на нее ни малейшего внимания.
Иногда, вернувшись домой пораньше, он сидел над книгами и чертежами в своем маленьком кабинете над кухней. Так случилось и 11 октября 1934 года: склонившись над столом, он занимался расчетами, когда в семь минут девятого в комнату проскользнула Мейбл.
– Я собираюсь на вечеринку к Мерл Берчем, и мне уже нужно бежать, не то опоздаю. Миссис Холл вернется в одиннадцать и, прежде чем отправиться спать, постучит к тебе, чтобы узнать, не нужно ли чего.
Сесил, не поднимая головы, пробормотал под нос слова благодарности.
– Как я выгляжу? – спросила Мейбл.
– Прелестно, как всегда, – рассеянно отозвался Сесил.
Этот краткий обмен фразами, неизменно повторявшийся, когда Мейбл обзаводилась новым платьем, превратился в своего рода ритуал, однако на сей раз он обратил внимание, что это вовсе не платье, а меховое пальто.
– Новое пальто! Прекрасно! – Арнотт ничего не смыслил в женской одежде.
– Это шуба, Сесил! И довольно дорогая, но мне обойдется почти даром, потому что Хью достал ее на особых условиях, вдобавок с правом возврата. Кажется, бывшая владелица умерла или что-то там случилось. Хью сказал, что на самом деле шуба стоит вдвое дороже, а уж он-то знает толк в подобных вещах.
– Вдвое дороже? Но о какой сумме идет речь, дорогая?
Как вы понимаете, Мейбл сделала паузу, собираясь с духом, и выпалила:
– Триста фунтов, Сесил! – От изумления у него так вытянулось лицо, что Мейбл поспешила добавить: – Хью говорит, что шуба – прекрасное вложение средств и… ее всегда можно будет продать по той же цене.
– Хью? Хью Трейнер? Милая, он сам не знает, о чем говорит. Хорошенькое вложение средств! Если сейчас шуба стоит триста фунтов, сколько за нее дадут после пяти лет носки?
– Может, ты и прав, но я подумала, что тебе, возможно, захочется купить ее для меня. Хью говорит, что с оплатой можно не спешить.
– Я бы с радостью ее купил, но потратить годовой бюджет на одну только шубу не могу себе позволить. Ты ведь это понимаешь, дорогая?
Мейбл тяжело вздохнула, сознавая, что вышла за пределы «прибавки к жалованью», смиренно приняла поражение, как всякая жена, и собиралась сказать об этом Сесилу, когда в дверь дважды постучали. Это пришел механик, и Арнотт поспешил спуститься в холл. В его отсутствие Мейбл скользнула рассеянным взглядом по письменному столу, и ей в глаза бросилась банковская книжка Сесила. Заглянув в нее, Мейбл своим глазам не поверила. Потребовалось несколько минут, чтобы до ее сознания дошел неоспоримый факт: на счету у Сесила Арнотта двадцать пять тысяч шестьсот тридцать два фунта четырнадцать шиллингов.
Она замерла, перекатывая цифры на языке, будто пробуя на вкус, и в ней медленно закипала ярость. Однако не будем строго судить Мейбл: мысль о деньгах как о капитале, как о рабочем инструменте не укладывалась в рамки ее представлений. Если вам понравилась какая-то милая вещица за пять фунтов, а у вас, по счастью, есть пятерка и вдобавок еще немного, чтобы оплатить аренду квартиры за неделю вперед, то можете позволить себе ее купить, а Сесил, у которого больше двадцати пяти тысяч на счету, заявил, будто ему не по карману купить ей шубу за какие-то жалкие три сотни!
Через несколько минут Сесил вернулся, и Мейбл объявила, что заглянула в его банковскую книжку. Голос ее дрожал от негодования, словно она нашла на столе Сесила любовные письма от другой женщины. Мейбл даже спросила, что он может сказать в свое оправдание. Он пытался растолковать ей разницу между доходами и капиталом, но тщетно: после каждого объяснения она упрямо возвращалась к исходной точке.
– Что бы ты там ни говорил, не понимаю, как может быть не по средствам купить шубу за триста фунтов, имея на счету все эти тысячи.
– Дорогая, лучше закончить этот разговор. Довольно.
– Я так и знала! Да, лучше закончить. С меня хватит. Я сыта всем этим по горло. Все дело в том, Сесил Арнотт, что ты скряга, скряга до мозга костей! Я не забыла, как ты сказал, покупая мебель, что это удачное вложение денег. Тогда я думала, будто ты щедрый, но ты всегда был прижимистым. Ты жалкий сквалыга, сквалыга, сквалыга!
Хрипловатое контральто сорвалось на визг, разбив вдребезги мечту, которая для Сесила была совершенной реальностью. Он вдруг понял, что душевная рана, невольно нанесенная ему матерью, не затянулась. Забытые было страхи вновь ожили, и призраки вернулись на пыльный чердак.
– Я тебе еще не все сказала! – ворвался в уши пронзительный визг Мейбл. – Хью почти обещал купить мне шубу, если ты откажешься, и тогда я не согласилась, но теперь передумала. Кроме того, я ухожу – к нему, и прямо сейчас, только соберу кое-какие вещи. И знай: в последние месяцы мы с Хью стали друг для друга всем.
Чуть позднее Сесил услышал, как хлопнула дверь, и решил, что Мейбл ушла. Сквозь тяжелый туман, наполнявший его голову, пробился звук – звонил телефон.
– Это Мерл Берчем. Извини за беспокойство, Сесил. Куда подевалась Мейбл? Она обещала прийти ко мне на вечеринку.
– Мейбл? – Сесилу едва удалось уловить суть вопроса. – Она оставила меня.
– Что значит «оставила»? Она мне ничего не говорила. Куда она пошла?
– К Трейнеру, – ответил Сесил и положил трубку.
Тоска обрушилась на него с новой силой, парализуя мысли, отравляя кровь и замедляя движения. Былое тщеславие съежилось, его вытеснило презрение к себе. Сесила охватило отвращение к жизни. Такое же чувство он испытывал, когда американец откупился, желая избавиться от него. Он вспомнил долгие месяцы в больнице, на краю безумия, на грани между жизнью и смертью; мучительные попытки сохранить рассудок, занимаясь ловлей форели в Девоншире. Он сошел бы с ума или погиб, если б не схитрил, не обманул себя хрипловатым голосом Мейбл, тенью его матери, твердил он в отчаянии, но теперь у него не осталось надежды.
Он достал и открыл жестяную коробку, где лежал пузырек с гальваниумом, которым можно отравить целую деревню, потом спустился в гостиную и налил себе виски, наполовину разбавив водой. Поднявшись в кабинет, он уже не боялся потерпеть неудачу, потому что был в доме один, а гальваниум убивает быстро, как удар ножа.
Ему не было надобности приводить дела в порядок: уже было составлено завещание в пользу Мейбл, и Сесил решил ничего не менять. Он понимал, что Трейнер окажется в выигрыше, но не держал на него зла. Жизнь утратила смысл. Ничто больше не имело значения, и только при мысли о новом двигателе он испытал легкое сожаление. «Ничего, опытный инженер сможет продолжить работу, воспользовавшись моими чертежами, – напомнил себе Сесил, плеснув в стакан щедрую дозу гальваниума, которой хватило бы на троих, и рассмеялся. – Что, если унизить американца, подарив чертежи ему? Короткого письма будет достаточно».
– Сесил! Прости, я вела себя ужасно.
Он не слышал, как вошла Мейбл. Ему и в голову не пришло, что, немного поразмыслив и взглянув на двадцать пять тысяч фунтов под другим углом зрения, она надумает вернуться. Сесил посмотрел на нее с недоумением, будто видел впервые, что отчасти соответствовало действительности. Его первым побуждением было отослать ее на вечеринку и написать письмо американцу, пока не забыл, потому что его уже преследовал страх потерять рассудок.
– Ничего страшного, Мейбл. Забудь об этом. – Сесил с трудом припомнил причину ссоры. Ах да, шуба! Что ж, завтра она узнает, что «все эти тысячи» принадлежат ей. – Ты сможешь купить ее себе. – Понимая, что она в замешательстве, он добавил: – Я хотел сказать, что двадцати пяти тысяч хватит с лихвой.
– Ах, Сесил, ты прелесть! – Она бросилась ему на шею, но он лишь неприязненно подумал: «Пустая, взбалмошная торговка». – Мои глупые слова о том, что мы с Хьюго любовники, разумеется, неправда. Я сказала так, чтобы тебя позлить. Разве я могу смотреть на кого-то другого, когда у меня есть ты?
Сесил не поверил ей, но это уже не имело значения. Если Трейнер жаждал заполучить эту женщину – пожалуйста, он не станет мешать. Единственное, чего ему сейчас хотелось, это вырваться из ее объятий. Он вдруг заметил, что она располнела и от нее разит духами, как из парфюмерной лавки. И выглядела она нелепо. Платье из жемчужно-серого атласа, слишком смелое для такой грузной дамы, тесно облегало расплывшуюся фигуру, на ногах, уже далеко не стройных, красовались туфли из той же материи. Боже, как он мог так обманываться? Сесил внезапно почувствовал к Мейбл жгучую ненависть, и вовсе не из-за Трейнера, а из-за злой шутки, которую сыграло с ним воображение, распаленное ее хрипловатым контральто.
– Тебе звонили, – произнес он, отстраняясь. – По поводу какой-то вечеринки.
– Это Мерл. Да, мне пора бежать, но прежде я хочу выпить.
– Я оставил бутылку внизу.
– Неважно, глотну из твоего бокала. – Подняв виски с ядом, она отметила пальцем половину. – Этого достаточно. Итак, за самого щедрого мужа в мире!
Сесил усмехнулся, почувствовав какое-то мрачное торжество: алчная, продажная лгунья собиралась себя убить! А Мейбл между тем проворковала:
– Дорогой, раньше ты никогда не пил один. Неужели так огорчился? – Вертя в руках бокал, она приняла картинную позу. – Ах какой ты глупенький, Сесил, сущий ребенок. Думаю, за это я тебя и полюбила. Прежде всего ты пробудил во мне материнские чувства. А почему в меня влюбился ты?
Этот низкий хрипловатый голос…
…яичницей в свежескошенном сене…
– Ну что же ты – пей! – предложил Сесил Арнотт, своими словами превратившись в убийцу.
Когда она выпила, он взял бокал из ее руки, а когда умерла, почувствовал невероятную свободу. Душившая его черная тоска вдруг исчезла – вернее, маятник качнулся, – и презрение к себе сменилось самолюбованием. Сесила распирало от гордости. Он чувствовал себя рыцарем, сразившим дракона, героем, победившим зло. Нарциссизм убийцы придал ему сил, и его охватило желание жить.
Но прежде требовалось принять некоторые предосторожности. Вначале Сесил решил поступить так, как поступил бы на его месте всякий муж, чья жена по ошибке приняла яд: то есть позвонить врачу, – но потом вспомнил, что сказал этой чертовой Мерл, что Мейбл ушла от него к Трейнеру.
Не поддавшись панике, несколько минут Сесил обдумывал свое положение, словно инженерную задачу, связанную с расчетом времени. Ему пришли на память слова Мейбл: «Миссис Холл вернется в одиннадцать и, прежде чем отправиться спать, постучит к тебе, чтобы узнать, не нужно ли чего».
Услышав стук в дверь, он невольно вздрогнул, но на этот раз пришел не механик.
Заперев за собой дверь кабинета, Сесил вышел, а по пути к лестнице заметив свет в спальне, повернул выключатель. Часы в холле показывали четверть десятого – до одиннадцати еще масса времени.
Еще с порога Хью Трейнер воскликнул:
– Арнотт, я должен немедленно увидеть Мейбл! И не говори, что ее нет дома: я видел свет в ее комнате, когда шел по дорожке, а на кушетке в холле лежит ее сумка.
Глава 6
Хью Трейнер побывал у миссис Берчем, и та, задержав его в холле, пересказала телефонный разговор с Сесилом Арноттом. Трейнер с волнением возразил, что Мейбл вовсе не собиралась ради него бросать мужа.
– Похоже, правда вышла наружу и разразился скандал, – заметила Мерл. – В конце концов, милый мой мальчик, в последнее время вы с Мейбл вели себя довольно беспечно, не так ли?
– Не вижу причин, почему бы и нет! Арнотту все известно. Они смертельно надоели друг другу, и я его не виню. Думаю, Мейбл пытается развести меня на деньги. Извини, я должен сейчас же увидеться с Арноттом и выложить карты на стол.
Сесил понял по тону Трейнера, что тот не уйдет, не поговорив с Мейбл, а это означало, что покинуть дом он не должен. Сесил проводил гостя в столовую и, пустив в ход все свое обаяние, постарался успокоить.
– У нас вышла небольшая размолвка, и Мейбл с криком, что уходит от меня, вылетела за дверь. Ты всегда был откровенен со мной, старина, и, зная о твоих чувствах к ней, я решил, что она ушла к тебе. Потом Мейбл, конечно, вернулась, сказала, будто хотела меня разыграть. Я сущий болван в подобных делах, ничего не смыслю в женщинах, иначе бы догадался.
Трейнер заметно успокоился, но все же настойчиво желал видеть Мейбл.
– Она собиралась лечь: сказала, что болит голова. Ничего, сейчас попрошу ее что-нибудь накинуть и спуститься. – Уже у самых дверей Сесил обернулся, безошибочно выбрав верный момент для усиления театрального эффекта: – Да, насчет шубы – я обещал Мейбл купить ее. Если мы уладим это дело, то она скорее всего спустится в хорошем настроении. Триста фунтов, кажется? Я сейчас же выпишу чек.
Разумеется, чек не будет предъявлен, если Трейнер станет упорствовать, требуя встречи с Мейбл. Сумму потери он оценил в два пенса за почтовую марку.
Трейнер заметно приободрился, поскольку втайне рассчитывал заработать комиссионные на этой сделке, и вместе с тем его мучили легкие угрызения совести из-за того, что муж собрался платить за меха неверной жены.
– Спасибо, Арнотт. – Он убрал чек в карман пальто. – Послушай, Мерл не поверила мне, когда я сказал, что не путаюсь с Мейбл у тебя за спиной.
– Дружище, конечно, нет! В любом случае эта сторона вопроса меня нисколько не занимает. Мейбл как будто бы всем довольна, а я считаю ее хорошей хозяйкой, которая берет на себя все заботы о доме, давая мне возможность спокойно заниматься работой. Это главное, остальное меня не волнует.
– И все же я сказал Мерл, что собираюсь выложить все карты на стол. Хватит играть в прятки, мы трое должны объясниться. Я не желаю, чтобы меня считали жиголо. Тем более теперь, когда у меня в кармане этот чек.
Итак, Трейнер сам подписал себе смертный приговор: уже ничто не могло спасти ему жизнь.
– Хорошо, я попрошу ее спуститься.
Арнотт вышел из комнаты, открыл наверху запертую дверь кабинета и, стараясь не смотреть на пол, взял бокал с отравленным виски, в котором оставалось еще больше половины.
– Она буквально сияет! Обещала спуститься через пять минут, – объявил он с улыбкой, вернувшись в гостиную. – Я как раз наливал себе виски, когда ты пришел. Не желаешь присоединиться?
– Да, я бы охотно выпил.
– Кстати, старина, пока ждем даму, может, выдашь мне расписку?
Арнотт достал лист бумаги и протянул Трейнеру ручку, а пока тот писал, смешал виски с водой и поставил второй бокал рядом с первым.
Закончив, незадачливый коммивояжер вручил Арнотту расписку. Тот убрал ее в карман и передал Трейнеру тот самый бокал с ядом, из которого пила Мейбл Ролингс.
– Что ж, Арнотт, мы с тобой довольно странная парочка. За нас!
Сделав щедрый глоток, Трейнер издал сдавленный возглас, и Сесил поспешил забрать у него бокал и поставить на стол, пока виски не пролилось. Яд подействовал не сразу. Трейнер, поняв, что его отравили, бросился на Арнотта, но тот увернулся и сумел толкнуть его в кресло. Осталось лишь ждать – впрочем, недолго.
Часы показывали двадцать пять минут десятого. Примерно через полтора часа миссис Холл постучит в кабинет, узнать, не нужно ли чего Арнотту. Надо быстро действовать и, что еще важнее, соображать. В механике существует такое явление, как локализация деформации, или, иными словами, где тонко, там и рвется. Сесил Арнотт, не желая жить в вечном страхе перед полицией, решил определить возможную деформацию и обеспечить себе алиби, уложившись в два часа. Он знал избитую истину: большинство убийц разоблачают себя сами чрезмерными предосторожностями, когда прячут тела жертв. Их губит страх оставить хотя бы мелочь на волю случая. Сесил Арнотт решил положиться на удачу. Он затеял весьма рискованную игру, но если бы его дерзкий замысел удался, ему уже не придется бояться тюрьмы. Для начала он натянул резиновые перчатки.
Трейнер оставил свою машину у тротуара. Проехать через сад к дверям было невозможно. Арнотт задним ходом заехал в гараж по асфальтированной дорожке, поставив автомобиль рядом со своим мотоциклом. Это заняло четыре минуты.
Оторвав наклейку с аптечной склянки, найденной в шкафу, он перелил в нее остатки отравленного виски и, вымыв бокал, спрятал склянку в карман. Еще одиннадцать минут.
Сложив в небольшой чемодан вещи Мейбл и захватив в холле сумочку, он отнес все в машину Трейнера. Пришлось потрудиться, чтобы перенести в автомобиль тела. Вначале он занялся Мейбл. Забрав из спальни шубу, Арнотт надел ее на труп, а пока возился с телом, с ноги соскочила атласная туфелька. Сесил снял вторую и сунул обе в карман, помня, что нельзя упускать из виду ни единую мелочь.
Открыв входную дверь, он выключил свет в холле. Шел дождь, и промокшая земля скользила под ногами. Потребовалась изрядная ловкость, чтобы пройти несколько шагов по графию к асфальтированной дорожке, но Арнотт справился. Опустив свою ношу на сиденье, он достал из кармана туфли и надел их Мейбл на ноги.
Тело Трейнера доставило ему меньше хлопот. Сесил прикрыл лица мертвецов плащом и сверился с часами. В общей сложности на перенос трупов ушло семнадцать минут.
Он привел себя в порядок, сменил рубашку и в четыре минуты одиннадцатого вывел из гаража машину Трейнера. К дому коммивояжера он подъехал в десять часов одиннадцать минут, преодолев три с половиной мили. Здесь он впервые пошел на огромный риск, припарковав машину. Сесил выбрал место под фонарем, где случайному прохожему нелегко было бы заглянуть внутрь салона. Во второй раз он рискнул, когда вошел в квартиру, открыв дверь ключом Трейнера. Перелив содержимое склянки в молочную бутылку, он встряхнул ее, чтобы смочить стенки, и нарочно пролил немного жидкости на сервант. Затем вылил отравленное виски в раковину, а после смыл следы струей воды. Закрыв склянку, он вернулся к автомобилю и бросил ее на пол, под ноги мертвецам.
В десять двадцать одну он тронулся с места и семь минут спустя подъехал к дому Мерл Берчем в Хэмпстеде. Оставляя машину, Арнотт рисковал, но уже не так сильно, как прежде, поскольку при доме имелась частная стоянка, переделанная из бывшей конюшни.
Все на вечеринке уже знали о намерениях Трейнера объясниться с мужем любовницы. Появление Сесила Арнотта без Мейбл и Хью взбудоражило гостей и привлекло всеобщее внимание. Ему пришлось дать объяснения:
– Чуть больше года назад я объявил вам, что отныне мы с Мейбл считаем себя супружеской парой. Обстоятельства изменились, поэтому сегодня я решил, что будет правильным заявить публично: мы расторгли наш союз – иными словами, развелись. Мейбл ушла к Хью Трейнеру.
– Я этому не верю.
Арнотт не понял, кто из гостей подал реплику, но почувствовал, что все остальные тоже не поверили его словам.
– Мне решительно все равно, верите вы или нет. Я известил вас ради себя, чтобы поставить на этом точку. Прощайте.
Он шагнул к двери, но Мерл удержала его:
– Сесил, дорогой, ты не можешь вот так обидеться на весь мир и сбежать без всяких объяснений. Хью заходил сюда сегодня вечером, вскоре после нашего с тобой телефонного разговора, и решительно отрицал, что Мейбл ушла к нему. Сказать по правде, он довольно ясно дал понять, что вовсе не намерен с ней сходиться.
– Трейнер пришел не затем, чтобы увезти Мейбл, а настоял, чтобы мы трое объяснились. Пожелал, как он выразился, «выложить карты на стол». Мейбл оказалась в щекотливом положении и почувствовала, что должна немедленно покинуть мой дом. Они с Трейнером ушли вместе. На случай, если кто-то из вас захочет увидеть Мейбл и услышать ее версию, завтра в обеденное время, когда меня не будет дома, она заедет в Йолсум, чтобы забрать свои вещи, так как пока захватила с собой лишь самое необходимое.
Мерл проводила его до дверей, непрерывно болтая и задавая бесконечные вопросы, но Сесил не добавил к сказанному ровно ничего нового. Когда миссис Берчем наконец выпустила его, он подождал, пока она присоединится к гостям, а затем сел в автомобиль Трейнера. На часах было десять тридцать девять.
До Кармоддел-лейн он добрался за четыре минуты, а без четверти одиннадцать, переложив ключ в карман пиджака Трейнера, уже шагал прочь от машины, перебросив плащ через руку. Арнотту пришлось развить приличную скорость, поскольку по пути предстояло сделать кое-что еще. Достав из кармана пузырек с гальваниумом, он выплеснул остатки на решетку водостока, а пройдя еще полмили, разбил пузырек и сбросил осколки в водосток. К Йолсуму Арнотт подошел в десять пятьдесят, не испытывая ни страха, ни тревоги: чутье игрока подсказывало, что удача на его стороне.
Миссис Холл на кухне заваривала себе перед сном чай. Арнотт прошел в кабинет и принялся ждать. В тринадцать минут двенадцатого экономка постучала в дверь.
– Вам что-нибудь нужно, сэр?
Арнотт хотел выжить, и миссис Холл помогла ему в этом. Открыв дверь, он вежливо спросил, понравился ли ей фильм, а затем пожелал славной женщине доброй ночи. Показавшись ей, он обеспечил себе алиби. Теперь Сесил знал, что полиции можно не опасаться.
Последующие несколько месяцев, как мы уже отмечали, стали самыми плодотворными в жизни Сесила Арнотта. Двигатель принес ему успех и славу, он чувствовал себя обессиленным, но счастливым, однако довольно скоро известность начала его раздражать и Сесил решил устроить себе отпуск. Кроме того, его стали смущать недобрые предчувствия.
Пока он готовился к отъезду за границу, по почте пришла посылка с удочкой и корзиной. Ее доставил курьер, и Арнотту пришлось оплатить почтовые издержки – восемь шиллингов шесть пенсов.
Удочка пробудила в нем болезненные и унизительные воспоминания, к тому же вызвала острый приступ застарелой болезни – страха потерять деньги. Вместо того чтобы сломать и выбросить удочку, Сесил с угрюмым озлоблением переживал потерю восьми шиллингов шести пенсов и, одержимый навязчивым желанием возместить ущерб, попытался продать рыболовные принадлежности, даже обошел все магазины Уэст-Энда, где обычно покупал себе одежду. Там ему холодно отвечали, что не принимают подержанные вещи. Наконец он наткнулся на уличного торговца, которому и продал удочку с корзиной за восемь шиллингов шесть пенсов.
Наутро после возвращения из-за границы Сесил заканчивал завтрак, когда его внимание привлек мужчина в саду, который и выглядел нелепо, и вел себя весьма странно.
Сесил вышел в сад, но незваный гость – то ли сумасшедший, то ли просто чудак – не обратил на него ни малейшего внимания. На плече у мужчины, одетого в деловой костюм, болталась корзина для рыбы, что придавало ему несуразный, комичный вид. В руках он держал удочку без лески и увлеченно размахивал ею, будто ловил форель в воображаемом ручье.
Глава 7
– Доброе утро! – поздоровался Сесил, и прозвучало это неприязненно, даже враждебно.
– Доброе утречко, мистер Арнотт. Чудесная удочка. Длинное гибкое удилище, но чуточку тяжеловато, на мой вкус. Меня зовут Рейсон, инспектор сыскной полиции. Нам принесли удочку с корзиной, сказав, что они, возможно, краденые. Их продали уличному торговцу всего за восемь шиллингов шесть пенсов. Я подумал, что находка вас обрадует.
– Спасибо, но меня не интересуют эти вещи. Все верно: я сам продал их уличному торговцу.
– Вот ты и попался, дружок! – воскликнул Рейсон, снимая несуществующего окуня с воображаемого крючка. – Этот гальваниум прожигает желудок насквозь, как адское пламя, правда?
– Не пойму, какая тут связь, – выдавил смешок Сесил.
– Продать удочку за восемь шиллингов шесть пенсов! – хмыкнул Рейсон. – И выложить три сотни фунтов за шубу для девицы, на которую вам плевать и которая вдобавок собиралась уйти к другому. Положим, в этом нет ничего особенного для парня, которому нравится швыряться деньгами ради забавы, от нечего делать. Восемь шиллингов шесть пенсов! Вы оплатили почтовые издержки и решили во что бы то ни стало возместить расходы. Ну что ж, свои деньги вы вернули, старина, но, боюсь, теперь вы полный банкрот!
Рейсон снял с плеча рыболовную корзину. Арнотт смотрел на него в замешательстве, все еще не веря, что этот несуразный человечек действительно полицейский.
– Забросив эту удочку, я, простите за каламбур, поймал на крючок вашу тетю из Шотландии, а затем выудил больницу в Ребуорте. Там вы лежали с отравлением гальваниумом. Снова гальваниум! Тут впору задуматься, как по-вашему?
– Задуматься о чем? – уточнил Сесил.
– Вначале вы отравились гальваниумом. Затем ваша, с позволения сказать, жена приняла тот же яд. И, наконец, ее дружок. Сложим все это вместе, и что у нас выйдет? У вас в доме, случайно, не завалялся гальваниум?
– У меня нет…
– Я так и думал! Сколько времени вам понадобится, чтобы его добыть?
– Довольно много: дни… возможно, недели.
– А-а. Между тем Трейнер достал его всего за час или два, начав поиски в половине одиннадцатого вечера. Добавим: вечер выдался дождливым! Да, кстати, вы ведь, кажется, изобретатель автомобильных двигателей. Весьма изобретательно, если можно так выразиться. Вы, должно быть, интересуетесь машинами. Так вот, позавчера вечером мы оставили машину возле дома миссис Берчем. На заднее сиденье мы усадили две восковые фигуры, изображавшие покойников. Вид у них был – мертвее мертвых, если вы меня понимаете. Машина простояла там целый час, и представьте себе – но вы, конечно же, представляете! – ни одна живая душа не обратила на них внимания. Потом мы поставили машину у дома Трейнера. Мимо нее прошли десятки людей, и ни один не обратился в полицию. Это привело нас к заключению, что при известной доле дерзости и хладнокровия вы вполне могли совершить убийство. А вам ведь не занимать ни того ни другого – я прав?
– Почему же вы не рассказали весь этот вздор на дознании?
Рейсон указал на удочку.
– После того, что я узнал о вас от вашей тетушки – милая старушка даже не догадывалась, почему меня это интересует, – я заподозрил: вы были уверены, что чек на триста фунтов никто никогда не увидит. Это вы подсунули Трейнеру яд: здесь, в своем доме, в бокале с виски, – потому что он никак не желал уходить, пока не увидится с Мейбл, осмелюсь предположить.
– Ах, вы заподозрили и осмелились предположить?! – воскликнул Сесил. – Я понял, к чему вы клоните. Полагаете, что этих двоих кто-то убил, и говорите себе: если это не Сесил Арнотт, то кто? Закон не обязывает меня отвечать на этот вопрос.
– Совершенно верно, – добродушно хохотнул Рейсон, – но закон обязывает вас ответить на другой вопрос. Если эти двое вышли из вашего дома живыми, вместе с вами, и вы все вместе поехали на квартиру Трейнера, кто из вас сел в машину первым, а кто последним?
Сесил недоуменно нахмурился.
– Что за нелепый вопрос? Не уверен, что могу на него ответить. – Он задумался, как могло все происходить, будь его показания правдой. – Я вышел из дому последним… помню, как захлопнул дверь. А остальные… Да, Трейнер вышел первым и открыл дверцу машины для Мейбл. Она вышла следом за ним. Разве это имеет значение?
– Покрытая гравием дорожка перед вашим домом примерно тридцати футов длиной, мистер Арнотт, – деловито произнес Рейсон, будто измерял ее, перед тем как посыпать свежим гравием. – Вы никогда не пробовали ходить по ней дождливым вечером в атласных туфлях, да так, чтобы их не испачкать?
После короткой паузы инспектор добавил:
– Мы отправимся с вами в Ярд прямо сейчас, мистер Арнотт. Удочку можно не брать, это не улика.
