«Действовать в соответствии с полученной информацией» – клише, означающее, что подсадная утка или иной полицейский осведомитель помог Скотленд-Ярду выйти из затруднения. Полиция обнаружила тело Артура Крауча примерно через полгода после убийства. На первый взгляд случай представлялся довольно простым – о таких полицейские говорят: «Найдешь труп – найдешь и убийцу». Однако, как ни странно, вовсе не убийство, а пресловутое клише послужило причиной скандала, всколыхнувшего общество, прессу и парламентские круги.

Как удалось добыть информацию? Обстоятельства преступления исключали возможность отыскать хотя бы одного свидетеля. Складывалось ощущение, что полиция что-то скрывает.

Никто не допускал мысли, что Стреттон, возможно, непричастен к убийству, – его виновность была очевидна. Никто не хотел знать имя и адрес информатора, но почти все желали убедиться, что в данном случае полиция взяла след преступника «в соответствии с полученной информацией» – иными словами, что лицо или лица, сообщившие в Скотленд-Ярд о местонахождении тела, существовали в действительности.

Первой привлекла внимание к случившемуся Лига любителей животных – так уж вышло, что Крауча убили, когда рядом с ним была его собака, и не просто собака, а мастиф – пес легендарной английской породы, столь же редкой в наши дни, как карета, запряженная парой лошадей, – огромный свирепый зверь устрашающего вида, похожий на бульдога огромного размера.

Порода собаки вызвала живейший интерес к происшествию. Читающей публике напомнили, что мастифы вместе с командой сэра Фрэнсиса Дрейка бросались на абордаж испанских галеонов и что адмирал Нельсон их боялся, а потому изгнал из королевского флота.

И вот в 1937 году появляется мастиф – свидетель загадочного убийства, который вдобавок выступает в странной роли осведомителя. Разумеется, нашлись те, кто поверил, будто собака, сообразив, что хозяина убили, задумала обратиться в Скотленд-Ярд и более полугода настойчиво пыталась втолковать тупоголовым полицейским, где искать тело, а когда наконец исполнила свою миссию, коварные блюстители порядка ее пристрелили.

Эта душещипательная история о мастифе-мученике, наделенном почти человеческим интеллектом, пришлась по душе многим, и не одним лишь почитателям собак, поскольку позволяла выкрутиться из логической ловушки.

Крауч с мастифом на поводке вышел из своего дома в Хэмпстеде вечером, 23 июля. Его машина стояла неподалеку. Пятнадцатилетний мальчишка, остановившийся поглазеть на мастифа, позднее показал, что Крауч окликнул проходившего мимо мужчину, вероятно своего знакомого. Школьник с интересом разглядывал собаку, а потому заметил лишь, что второй мужчина был «крупный», а Крауч – «щуплый». Но в главном парнишка был твердо уверен: Крауч, будущая жертва преступления, уговорил высокого мужчину, предположительно убийцу, сесть в машину. «Будь великодушен, позволь тебя подвезти», – сказал Крауч. Фраза показалась мальчику странной, потому и запомнилась.

На рассвете машину нашли в центре Лондона. Но мужчина с собакой, которая, встав на задние лапы, превосходила ростом хозяина да вдобавок была куда тяжелее, исчезли, не оставив следа. За полгода расследование не продвинулось ни на йоту. И вдруг – вуаля! – дело удалось распутать за несколько часов.

Высокого мужчину, который, поддавшись уговорам, сел в машину Крауча, звали Деннис Стреттон. Это был ничем не примечательный инженер немногим старше сорока. Когда-то они с Краучем вместе учились и были близкими друзьями. Стреттон окончил колледж с отличием, Крауч же с трудом выдержал выпускные экзамены и впоследствии, сменив профиль, работал экономистом в промышленных компаниях. Формально друзья не ссорились, хотя не виделись семь лет.

Если б не коротенькая газетная заметка, где ошибочно сообщалось, что Крауч уехал в отпуск с женой (второй женой), Стреттон не стал бы бродить возле дома бывшего приятеля в Хемпстеде.

Он пришел туда с единственной целью – растравить свои раны, погрузиться в черную меланхолию. Ему хотелось посмотреть на дом, в котором жил Крауч с первой женой, скончавшейся полтора года назад. Покойная миссис Крауч, мечтательная красивая бельгийка, была помолвлена со Стреттоном, пока семь лет назад не вышла замуж за его друга.

Машина Крауча стояла выше по улице в десятке ярдов от дома, поэтому Стреттон не обратил на нее внимания и не насторожился. Бывший приятель застал его врасплох, появившись на пороге с мастифом. Их разделяло не больше трех шагов.

– Деннис! – воскликнул Крауч.

С чувством мучительной неловкости Стреттон обернулся – нелепо было бы идти дальше, сделав вид, будто ничего не слышал. На мгновение он ошеломленно застыл при виде огромной головы мастифа, прильнувшей к ноге Крауча.

– Слушай, Деннис, нам ведь незачем враждовать, правда? Все эти годы я чертовски скучал по тебе, старина!

– Очень любезно с твоей стороны, Артур, – отозвался Стреттон, не поверив словам Крауча. – Я прочел в газете, что ты в Суссексе…

– Уезжаю сегодня вечером. Я как раз направляюсь к ветеринару, чтобы оставить у него беднягу Оскара на десять дней. – Торопливая речь Крауча, болтавшего о пустяках, ясно показывала, что он тоже чувствует себя неуютно, хотя обычно этот человек за словом в карман не лез. – Вот что, Деннис: будем откровенны, как в прежние времена. Знаю, мы расстались не лучшим образом: у тебя на душе остался горький осадок, и этого не изменить, что бы я ни сказал, – но все же я хочу попросить тебя об одолжении.

– Конечно, о чем речь! – Когда в вас клокочет ненависть, простая грубость не приносит облегчения.

– Речь идет об имении бедняжки Леони. Я никак не могу уладить вопрос о наследстве с бельгийскими законниками. Дело тянется уже давно, обычная бюрократическая волокита. Я подумал, что ты мог бы помочь мне с установлением личности владельца.

– Я? Но каким образом?

– Леони как-то сказала мне, что ты так и не вернул ее паспорт.

– Разве? – Стреттон задумался, пытаясь припомнить.

– Мы поженились в Бельгии, поэтому пользовались моим паспортом и паспортом Леони, где она была вписана, разумеется, под фамилией мужа. Ее прежний паспорт – единственное средство убедить бельгийцев, что Леони Крауч – урожденная Леони де Рипер.

– Если ее паспорт у меня, я знаю, где он должен быть. Я отошлю его тебе.

Но Крауч хотел не этого:

– Можно я пойду с тобой и заберу его прямо сейчас, Деннис? Это дело о наследстве – сущий кошмар. Марион, моя вторая жена, постоянно донимает меня просьбами, чтобы я его наконец уладил.

– Но я давно съехал с городской квартиры. Я живу теперь в уединенном коттедже в Эссексе, среди лесов, на краю болот. Врачи посоветовали мне чаще бывать на свежем воздухе. Мой дом в пятнадцати милях от Лондона, вдобавок сначала тебе придется пересечь весь город. Учитывая заторы на дорогах, путь туда займет у тебя больше полутора часов.

– Не важно, когда я доберусь до тестя. Поужинаю на обратном пути. Будь великодушен, позволь тебя подвезти.

Крауч умел придать голосу поистине дьявольскую убедительность. В прошлом Стреттон не раз подпадал под его чары, давая себя уговорить.

– Хорошо. Но может оказаться, что у меня нет паспорта. – Стреттон с сомнением посмотрел на мастифа. – Ты хочешь сначала отвезти собаку к ветеринару?

– Нет. Придется делать слишком большой крюк. Лучше я заброшу его туда на обратном пути. Так будет быстрее.

Крауч открыл заднюю дверцу машины. Мастиф запрыгнул внутрь и улегся на полу.

– Мой дом – по другую сторону доков. Поезжай до Тилбери, дальше я покажу тебе дорогу, – сказал Стреттон, усевшись впереди рядом с Краучем. – Я живу в самой глуши, на северном берегу реки.

Крауч обогнул северный Лондон, направляясь на восток. По пути былые друзья обменивались односложными замечаниями, будто перебрасывая мяч через разделявшую их стену взаимной ненависти.

Когда машина застряла в пробке, Крауч обернулся и ласково потрепал по холке мастифа. Пес зевнул, и Крауч перевел взгляд с оскаленных клыков пса на горло Стреттона, ибо это Крауч, жертва, обладал психологией убийцы – убийцы, что убивает медленно, не прибегая к помощи обычного оружия.

В студенческие годы двое приятелей ничем не отличались от множества других молодых людей, подающих надежды. Их связывала крепкая дружба, хотя Крауч немного завидовал Стреттону – впрочем, завидовал искренне, нисколько этого не скрывая.

В 1914 году, когда началась война, оба работали в одной промышленной компании. По пути на фронт в перевозившее их транспортное судно попала торпеда. У Крауча не выдержали нервы, он потерял голову и начал тонуть, а Стреттон, рискуя жизнью, спас его.

Едва ли человек способен испытывать чистую, ничем не замутненную благодарность к своему спасителю. Он чувствует себя моральным должником, понимая, что ему вовек не расплатиться. Случается, что спасенный проникается глухой ненавистью к тому, кому обязан жизнью. Проявив редкое присутствие духа в ту минуту, когда Крауч поддался панике, Стреттон совершил непростительный поступок: показал свое превосходство.

С того дня их отношения изменились, однако так незаметно, что Стреттон ничего не почувствовал. Крауч убедил себя, будто друг стал поглядывать на него свысока, держаться покровительственно, и навсегда затаил обиду, которая год за годом питала его злобу и ненависть, не давая им угаснуть.

Целых десять лет после окончания войны Стреттон не подозревал, что Крауч превратился в его врага. Возможно, раз или два у него мелькали подозрения, но Краучу с легкостью удавалось их развеять. Правда открылась Стреттону, лишь когда Крауч женился на Леони, но даже тогда он не понимал, в чем причина лютой ненависти старого друга. Он почти забыл, что когда-то спас Краучу жизнь.

Первое событие произошло, когда Стреттону представилась возможность стать младшим партнером в компании. Пока он улаживал финансовые вопросы в своем банке, ему сообщили, что момент упущен: вакансию занял не кто иной, как Крауч. И разумеется, тот сумел оправдаться в глазах друга.

Позднее Стреттон передал компании «Хармод лимитед» патентные права на собственное изобретение – усовершенствование паровой турбины. Предполагалось, что двигатель немедленно запустят в производство. Несколько недель спустя Крауч возглавил совет директоров «Хармод», и патент положили под сукно. Патентные права остались за компанией, пени за невыполнение условий договора выплачивались изобретателю ежеквартально, однако двигатель Стреттона так и не появился на рынке. Крауч, само собой, нашел объяснения и этому.

Часто бывая по делам в Брюсселе, Стреттон познакомился с Леони, а со временем сделал ей предложение. Родители девушки придерживались строгих религиозных взглядов, и пара решила пожениться в Англии, обойдясь без церковной церемонии. Оформление паспорта невесты заставило Стреттона ненадолго задержаться в Лондоне, когда неожиданно пришло письмо из Брюсселя. Леони писала, что разрывает помолвку и просит Денниса не искать с ней встреч.

Вначале Стреттон не особенно горевал из-за расторгнутой помолвки. Вздорный каприз и резкий тон письма Леони склонили его к мысли, что он счастливо отделался, несмотря на несомненную внешнюю привлекательность невесты. А полгода спустя, сменив религию в угоду ее родственникам, на Леони в Бельгии женился Крауч, устроив торжественную брачную церемонию в церкви.

И тотчас все разочарования, обиды, обманутые надежды последних десяти лет предстали перед Стреттоном в ином свете, будто с глаз его спала пелена. Он жестоко высмеял себя за глупую доверчивость. Крауч, словно злобный карлик, взобрался к нему на плечи, чтобы украсть или безнадежно испортить все, что принадлежало ему по праву.

Не было ни решающего поединка, ни резкого объяснения, ни ссоры. Казалось, многолетняя дружба просто иссякла сама собой. Стреттон замкнулся, погрузившись в болото бессильной учтивой ненависти, которая редко наносит ощутимый вред тому, на кого направлена, но, подобно медленному яду, разъедает разум ненавидящего.

Он добился немалого в своей профессии, но в его карьере случались взлеты и падения. Когда начало сказываться действие яда, Стреттон стал приписывать Краучу все свои неудачи. Леони превратилась в символ его загубленной жизни. Воспоминания о ее красоте распаляли воображение, лишая покоя, вытесняя образы всех других женщин. В своей одержимости он не оставлял надежды, что однажды былая возлюбленная вернется к нему, поэтому, когда пришло известие о смерти Леони, у него случился нервный срыв.

После нескольких недель в больнице он последовал совету врачей и на время оставил работу, чтобы поселиться за городом. Ему рекомендовали побольше гулять и заниматься физическим трудом на свежем воздухе. Стреттон купил коттедж в Эссексе, стоявший особняком вблизи болот, и теперь занимался перекапыванием земли в саду, иногда охотился на уток или рыбачил в устье Темзы.

Через год после смерти Леони он прочел в колонке частных объявлений газеты, посвященной инженерному делу, что Крауч женился во второй раз. Полгода спустя та же газета ввела его в заблуждение, сообщив, что Крауч проводит отпуск с женой в доме тестя в Суссексе.

Физическое здоровье Стреттона поправилось, но образ умершей возлюбленной продолжал неотступно преследовать его и в конечном счете привел к дому, где счастливый соперник наслаждался когда-то красотой Леони.

Погруженный в свои мысли, Стреттон забыл, что собирался показывать дорогу. Между тем машина, миновав Тилбери, устремилась дальше. Когда до коттеджа оставалось не больше полумили, Стреттона вдруг осенило, что Крауч выбрал кратчайший путь и, свернув с основной дороги, уверенно движется в сторону болот, не боясь заблудиться.

Стреттон не упоминал название своего коттеджа, но даже если бы Крауч его знал, человек, впервые оказавшийся в незнакомой местности, непременно спросил бы дорогу или сверился с картой.

Их путь пролегал через глухие леса. Все это выглядело странно, и Стреттона охватила смутная тревога. По спине его пробежал холодок. Он вдруг необычайно остро осознал, что сзади на полу лежит огромный мастиф, от которого его отделяет лишь спинка автомобильного кресла. Стреттон сумел бы скрыть нарастающий страх, но помешала случайность, мелкое дорожное происшествие.

Белая косматая пастушья собака перемахнула через кустарник и пронеслась прямо перед машиной, едва не угодив под колеса. Крауч резко затормозил, мастиф с громким воем вскочил, и у Стреттона вырвался сдавленный крик.

– Извини! – воскликнул Крауч. – Это вышло невольно.

По его тону Стреттон понял, что выдал себя.

Впереди дорогу пересекал ручей шириной футов десять.

– Я смогу перебраться на тот берег, Деннис?

– Да, если поедешь очень медленно. Здесь довольно мелко, скот приходит сюда на водопой, – отозвался Стреттон, не в силах сдержать дрожь в голосе.

Мастиф сидел, просунув огромную голову между спинками передних кресел и глядя в ветровое стекло, и Стреттона обдавало его горячим дыханием, отчего он чувствовал, как к горлу подступает тошнота. Голос его не слушался, и все же он попробовал принять шутливый тон:

– Смотри, как бы твой динозавр не выпрыгнул в окно, а то еще сожрет ненароком пастушью собаку и местные фермеры выкурят меня отсюда.

– Оскар никогда не нападает без моей команды, – рассмеялся Крауч. – Но если уж набрасывается, то не знает пощады. – Этот смех заставил Стреттона похолодеть: он ясно понимал, что ему, безоружному, не совладать с этой свирепой тварью. Значит, Крауч определенно что-то задумал. – Это бойцовая порода, знаешь ли: вцепится мертвой хваткой и, пока не загрызет насмерть, челюсти не разожмет. В наши дни такие псы редкость – по всей стране и дюжины не наберется.

Благополучно перебравшись бродом на другую сторону ручья, они проехали еще немного, и за поворотом показался коттедж.

– Тебе придется въехать в ворота, иначе перегородишь проезд… хотя едва ли кто-то заберется в здешнюю глушь.

Стреттон тотчас пожалел о своих словах, но затем здравый смысл взял верх. Если Крауч натравит на него мастифа, это будет убийство. Самому ему, возможно, удастся скрыться, но полиция вскоре установит, что в деле замешана собака, а поскольку во всей Англии их меньше дюжины, владельца быстро схватят и повесят.

– Ты можешь поставить машину возле коттеджа – так проще будет выехать отсюда.

Стоило Стреттону выйти из машины, как мастиф просунул голову в открытое окно, одним плавным движением выпрыгнул наружу и потянулся, принюхиваясь.

– Тебе, дружок, лучше остаться в машине, – сказал псу Крауч, открывая заднюю дверцу. – Охраняй!

Однако, вместо того чтобы подчиниться команде, пес сжался и заскулил. Крауч потрепал собаку по загривку, тихонько пробормотал что-то ласковое, потом повторил приказ вернуться в машину, но Оскар не двинулся с места. Жалобно подвывая, пес жался к ногам хозяина, будто просил прощения за непослушание.

– В чем дело, старина? Что-то его смущает. – Крауч озадаченно задумался. – Деннис, не возражаешь, если я обниму тебя? Надо показать Оскару, что мы друзья. – Положив руки Стреттону на плечи, Крауч привстал на цыпочки и сделал вид, будто собирается его поцеловать. – Вот смотри! Деннис хороший, он друг!

Мастиф и ухом не повел: трогательная сцена не произвела на него впечатления, – и лишь когда хозяин повысил голос, теряя терпение, неохотно запрыгнул в машину.

Крауч захлопнул дверцу, но Стреттон заметил, что окно осталось открытым, так что в любой момент пес мог выскочить и броситься на зов хозяина.

– Все эти научные исследования собачьего интеллекта ни черта не стоят! Наукой здесь и не пахнет! – в сердцах воскликнул Крауч. – Их тесты рассчитаны на примитивный человеческий интеллект. А у собак нет никакого интеллекта. Возьми, к примеру, Оскара: понимает всего несколько слов, думает, будто все полицейские – милейшие люди, и лишь потому, что когда-то, когда пес еще был щенком, его приласкал констебль. И все же мастифы дьявольски умны, только по-своему. Думаю, у них особый образ мышления, неподвластный человеческой логике.

– Боюсь, я никогда не испытывал особой любви к животным, – отозвался Стреттон, понемногу успокаиваясь. – Ну что, идем в дом?

Коттедж состоял из пяти просторных комнат, заставленных разномастной мебелью из старой лондонской квартиры Стреттона. Переднее окно гостиной выходило на болотистую низину, за которой виднелась Темза. Из бокового окна обычно открывался вид на реденькие лесонасаждения, заслонявшие собой соседский дом – тот стоял примерно в полумиле от коттеджа, – однако сейчас все скрылось за машиной Крауча.

– Всего пятнадцать миль от Лондона, а вокруг ни души! – завел разговор Крауч, развалившись в типично городском кресле. – Уютно ты устроился в этом уединенном уголке, Деннис. Сам ведешь хозяйство?

Стреттон достал шкатулку с документами из шкафчика, когда-то служившего ему баром, и предложил Краучу виски. Понимая, что срединного пути нет: придется обращаться с бывшим другом как с гостем или же затевать ссору, – Стреттон предпочел первое.

– Три раза в неделю сюда на велосипеде приезжает домработница – убирает в доме и готовит.

Отперев шкатулку, Стреттон достал небольшой бумажный сверток, перевязанный лентой и помеченный буквой Л – «Леони».

Крауч поднял бокал.

– Твое здоровье, старина! Какая бы болезнь тебя ни одолела, поскорее поправляйся!

– Спасибо. – Повернувшись спиной к Краучу, Стреттон развернул сверток и увидел, что Леони оказалась права: паспорт действительно хранился у него. Вместе с паспортом лежало свидетельство о рождении и другие документы. Стреттон протянул сверток Краучу. Притворяться, будто ничего не нашел, было бы мелочно. – Вот то, что ты просил, Артур.

– Весьма признателен, весьма!

Если бы Крауч просто убрал сверток в карман, то, возможно, ушел бы из дома Стреттона целым и невредимым, но его распирало желание поговорить.

– Какое поразительное сходство для паспортной фотографии! – воскликнул Крауч и принялся листать страницы. – А вот и то, что нам нужно: «Леони Тереза де Рипер. Родители – Альфонс Мария де Рипер…»

Шелест страниц оживил в памяти Стреттона забытые было воспоминания. Он вдруг вспомнил, что отсылал бельгийским и британским чиновникам копии документов Леони. Наверняка бельгийские адвокаты могли затребовать нужные сведения в старых архивах.

– Зачем ты на самом деле приехал сюда, Артур? – Голос Стреттона уже не дрожал, как не дрожала и рука, когда он поднес к губам бокал с виски. – История с паспортом – пустая выдумка.

– Что ты, дружище!

– Ты уже бывал здесь в мое отсутствие.

– Да как тебе такое в голову могло прийти?

– Ты не спросил у меня дорогу.

Стреттон был уверен, что замечание поставит Крауча в тупик, но снова ошибся, недооценив приятеля.

– Ты прав, Деннис: признаюсь, что утаил правду, – но то была ложь во спасение. – Он осушил бокал. – Я уже говорил, что чертовски скучал по тебе, старина, но пока Леони была жива, не мог даже думать о том, чтобы как-то сблизиться. После ее смерти до меня дошел слух о твоей болезни, и я догадался, что тебя подкосило, вот и задумал убедиться, что у тебя все в порядке.

Крауч прибег к своему испытанному приему: пустился в объяснения, которые невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, – хотя в действительности наверняка тайно злорадствовал, узнав о болезни Стреттона.

– И каковы же твои впечатления?

– Скажи, если я могу как-то тебе помочь… готов исполнить любую твою просьбу.

– Спасибо, Артур: действительно можешь. – Выражение лица Крауча рассеяло последние сомнения Стреттона и вызвало презрительный смех. – Не волнуйся: взаймы просить не стану, – просто хотел бы услышать правду о Леони. Для меня многое стало бы ясным.

Крауч неопределенно пожал плечами, будто просьба старого приятеля его смутила, потом подлил себе виски, явно затягивая паузу, и злорадно подумал: «Значит, тебе больно вспоминать о Леони? Ну, сейчас будет еще больнее!»

– Боюсь, правда не была тайной для большинства наших знакомых. В ней нет ничего зловещего. Просто мы с Леони невыносимо наскучили друг другу. К несчастью для нас обоих, ее религиозные убеждения сделали развод невозможным.

Стреттон почувствовал, как кровь шумит в ушах. Его загубленное изобретение и все разочарования, все злосчастья последних лет, как реальные, так и воображаемые, в которых он винил Крауча, слились в этот миг воедино в трагической фигуре Леони.

– Значит, ты разрушил ее жизнь, даже не получив никакого удовольствия?!

– Горько признаваться в этом, старина, но не суди меня слишком строго. И не стоит преувеличивать. Не все было так плохо. Мы провели восхитительный медовый месяц…

– Довольно!

Резкое слово хлестануло как плеть, и Крауч слегка встревожился – кто бы мог подумать, что его проделка окажется столь успешной?

– Думаю, мне лучше уйти, Деннис. Не следовало нам говорить о Леони: к чему ворошить прошлое? Но ты сам настаивал, тебе хотелось услышать правду.

– И продолжаю настаивать. Что ты наговорил ей обо мне? Какую грязную ложь выдумал? Что заставило ее отшатнуться от меня как от прокаженного?

Крауч поднялся, поставив на стол бокал с недопитым виски.

– Я ей не лгал, даже не приближался к ней, пока она тебя не бросила.

Вскочив, Стреттон преградил ему путь к двери. И вновь повторил вопрос, который неотвязно преследовал его последние семь лет:

– Ответь, какую грязную ложь обо мне выдумал, и ты уйдешь отсюда. Тогда мы никогда больше не увидимся.

– Я уже объяснил…

– Ты, мерзкая крыса, все равно скажешь мне правду, даже если придется ее из тебя выдавить! – Схватив за горло, Стреттон швырнул Крауча в кресло и навалился сверху, прижимая голову поверженного врага к подлокотнику. – Ты измыслил какую-то гнусность, иначе Леони захотела бы объясниться со мной: только для этого она и была тебе нужна. Отвечай – или задушу! Говори, мерзавец!

Задушить не задушил, но шею Краучу он сломал.

Стреттона охватило смятение: пытался вырвать у Крауча признание, а тот почему-то так ничего и не сказал. Но какая-то часть его существа отчаянно желала убить этого мерзавца хотя бы за то, что он заявил, будто Леони наскучила ему уже после медового месяца.

Стреттон поднялся на ноги и замер, пытаясь выровнять дыхание, глядя на мертвое тело, обмякшее в кресле:

– О господи! Я совершенно забыл о проклятой собаке!

«Безоружному не совладать с этой свирепой тварью», – снова мелькнула мысль, и опять зашумело в голове: почудилось, будто из холла доносится топот лап мастифа. А что, если входная дверь осталась открытой? Он не помнил.

«А вдруг пес увидит хозяина в окно и высадит стекло?»

Схватив с пола коврик, Стреттон прикрыл им труп, метнулся к переднему окну и внимательно оглядел сад: вроде все тихо, никого и ничего, потом перешел к боковому окну, переступив через ноги мертвеца.

«Попробую заглянуть в машину».

Салон казался пустым – то ли чудовище исчезло, то ли свернулось на полу. Стреттону пришлось встать на стопку книг, чтобы разглядеть получше. Пса там не было: видно, бродит вокруг дома, ждет хозяина, или сидит в холле, под дверью гостиной.

Гул крови в ушах разрастался, страх и воспаленное воображение придавали ему сходство то с тяжелым стуком лап, то с грозным рычанием пса. Стреттону то мерещилось, будто мастиф скребется в дверь, то слышалось, как хрустит ветками в саду, карабкается вверх по лестнице.

Ружье, с которым изредка охотился на диких уток, хранилось в спальне наверху, но как туда пробраться?

Опустившись на колени, Стреттон приник к замочной скважине, но ничего не увидел. Быть может, зверь затаился, чтобы вцепиться в горло, как только откроется дверь?

«Пес ни о чем не подозревает, иначе завыл бы или залаял. Вдобавок Крауч не успел позвать собаку, – напомнил себе Стреттон. – Пожалуй, стоит рискнуть!»

Он чуть приоткрыл дверь: холл оказался пуст, но входная дверь стояла нараспашку. «Если удастся пробраться наверх – я спасен». Осторожно закрыв за собой дверь гостиной, он бросился наверх, а ворвавшись в спальню, привалился спиной к двери, чтобы отдышаться. Когда дыхание выровнялось, Стреттон вытащил из-под кровати коробку с патронами, зарядил ружье и почувствовал, что страх отступает. К нему вернулась способность соображать, и голос рассудка тотчас предостерег: убийство Крауча не удастся оправдать самозащитой. Никто не поверит, будто все произошло случайно, во всяком случае сам он не поверил бы.

Теперь он полностью владел собой и мог рассуждать хладнокровно. Крауч собирался в Суссекс, из дому вышел, но внезапно передумал, а куда отправился, никто не знал.

«Нужно отыскать пса и разрядить в него оба ствола».

С ружьем наперевес, словно пехотинец перед атакой, он обошел коттедж, сад, снова заглянул в машину. Мастиф исчез.

– Где ты? Выходи, мерзкая тварь!

С двустволкой в руках он уже не боялся клыков мастифа, но все же пес странным образом его подавлял, будто глумился над ним, вопреки всякой логике вызывая ощущение беспомощности, обреченности. По спине Стреттона пробежал неприятный холодок, ладони взмокли от зловещего предчувствия, что мастиф приведет с собой полицию.

Нелепая на первый взгляд мысль смущала все больше. Что там Крауч говорил о своей псине? Будто она обладает особым мышлением и к тому же особенно любит полицейских?..

Четверть часа спустя знания, опыт и здравомыслие одержали победу: Стреттон сумел взять себя в руки и заняться трупом.

Прежде всего следовало решить, где спрятать тело. Болото он отверг сразу: несколько часов дождя – и в низине образуется сеть больших и малых ручьев, которые понесутся в Темзу. Нет, лучше зарыть труп в саду, под картофельными грядками, где земля рыхлая и мягкая.

Ближе к семи он начал наконец копать могилу, положив заряженное ружье рядом в траву. Стреттон знал, что луна взойдет в десять пятьдесят семь, и торопился закончить работу до этого момента: не то чтобы опасался случайных свидетелей, решив похоронить Крауча в темноте, скорее щадил собственные нервы.

И ему все удалось. Когда он отложил лопату, тьма уже сгустилась, но не была кромешной, так что тусклого света вполне хватало, чтобы завершить начатое.

Стреттон вернулся в коттедж и, стиснув зубы, подошел к креслу. Поглощенный мыслями о том, что предстояло сделать, он совершенно упустил из виду, что мастиф может появиться в любую минуту.

Большой сарай, служивший гаражом, отделяло от могилы футов пятнадцать. На обратном пути, сгибаясь под тяжестью ноши, Стреттон прошел мимо машины Крауча, припаркованной между коттеджем и гаражом, и вдруг ему пришло в голову, что двустволка осталась у края ямы.

На мгновение он замер, парализованный ужасом перед мастифом, потом побежал, не замечал тяжести мертвого тела. Добравшись до могилы, он сбросил труп в яму и схватился за ружье. Из груди его вырвался сдавленный рык, и, не убирая пальца со спускового крючка, он принялся озираться. Медленно тянулись минуты, а Стреттон все стоял, пытаясь отдышаться. «Признаю, забыл: совсем потерял голову. Но если это случится снова, мне конец».

С восходом луны все было закончено. Его уже не мучил страх. Тело Крауча покоилось в земле, мастиф не знал, что хозяин мертв, но даже если бы вернулся, вряд ли стал бы нападать без причины. Зажав ружье под мышкой, Стреттон отнес лопату обратно в сарай, а вернувшись в коттедж, прежде всего закрыл входную дверь. В кухне он нагрел на плите воды, наполнил цинковую ванну, тщательно вымылся и только потом приготовил себе ужин. Плеснув в бокал немного виски, Стреттон убрал бутылку: еще предстояло отогнать машину Крауча в Лондон и оставить в каком-нибудь переулке.

Мыть бокал Крауча он не стал: сейчас важнее отвести от себя подозрения.

К началу первого Стреттон успел немного передохнуть, так что можно было отправляться. Не забыл он и про плащ – ведь домой предстояло возвращаться утренним автобусом, к тому же четыре мили придется пройти пешком.

Болотистая низина купалась в лунном свете, а в отдалении поблескивала Темза, когда он вышел из коттеджа, прикрыв за собой дверь. В этих безлюдных краях никто не запирал двери на замок. Поравнявшись с машиной Крауча, Стреттон снова почувствовал, как в грудь заползает страх. Вжав голову в плечи, он покосился на могилу и увидел мастифа. Тот сидел неподвижно, как сфинкс, и охранял могильный холм, как раньше – машину хозяина. В ярком свете луны его глаза светились зеленым.

Ничего не зная о повадках собак, Стреттон решил, что пес его не заметил, и, затаив дыхание, медленно попятился, стараясь не показываться ему на глаза, а потом стремглав бросился к дому за ружьем и патронами.

На большом расстоянии от охотничьего ружья мало проку, так что придется подобраться к мастифу поближе или выстрелить в последнюю секунду, когда злобная тварь сама кинется на него. Стреттон крадучись вышел за порог, убеждая себя, что меньше чем через минуту все будет кончено, так или иначе.

Мастиф сидел на прежнем месте. Его глаза горели тем же зеленым огнем. Стреттон остановился футах в десяти от него, но пес даже ухом не повел: не обращая внимания на человека с ружьем, неподвижно смотрел на подъездную дорожку, будто чего-то ждал.

Стреттон подступил ближе, и мастиф тихонько зарычал – скорее недовольно, чем злобно, – но так и не удостоил его взглядом. Казалось, пес попросту не замечал его, занятый своими собачьими мыслями. Возможно, мастиф и обладал особым складом мышления, как уверял Крауч, но явно не подозревал, для чего нужна двустволка.

Похоронить огромного пса – задача посложнее, чем зарыть в землю его хозяина коротышку. Стреттон слишком устал, чтобы снова браться за лопату. Ему насилу удалось взвалить мертвую тушу на садовую тачку и отвезти в гараж. Потом пришлось вернуться в коттедж и снова вымыться.

Оставив машину в центре Лондона в половине третьего, остаток ночи Стреттон провел в турецкой бане, а на следующий день зарыл мастифа рядом с Краучем.

В полночь миссис Крауч, встревожившись отсутствием мужа, который так и не появился в доме тестя в Суссексе, принялась обзванивать городские службы, пытаясь хоть что-то выяснить: возможно, он попал в дорожное происшествие. Поговорив с ветеринаром и своей прислугой в Хэмпстеде, она подготовила для Скотленд-Ярда подробнейший отчет, который и представила.

В последующие несколько дней только и говорили, что о мастифе – впрочем, не вторгаясь в область мистики, – потому что пропажа собаки придавала загадочному исчезновению Крауча особый колорит.

Ни один женатый мужчина, собираясь тайком приятно провести пару дней с хорошенькой спутницей, не станет брать с собой мастифа. Если бы Крауч вдруг потерял память и исчез, его мгновенно узнали бы благодаря столь редкой и заметной собаке. Конечно, убийца мог пристрелить мастифа, но избавиться от мертвой собаки так же непросто, как скрыть человеческий труп. Речь шла о таинственном убийстве с двумя трупами.

Первую неделю Стреттон читал газеты с тревогой. Мальчишка, который видел, как он садился в машину Крауча, дал полиции весьма расплывчатое описание, и под него подходили десятки тысяч лондонцев. «Неизвестного друга» призывали обратиться в Скотленд-Ярд, но поскольку тот так и не объявился, «крупный» мужчина стал главным подозреваемым, однако установить его личность так и не удалось. Не нашлось даже крошечной ниточки, которая могла бы привести к нему. Никто к востоку от Лондона не видел машину, где сидел бы мастиф. Через несколько дней стало ясно, что полиция едва ли заинтересуется картофельными грядками Стреттона.

Сам же Стреттон порой впадал в уныние, его начинали мучить сомнения, и в такие минуты знания, опыт и здравомыслие пасовали перед животным страхом. Нет, чувства вины он не испытывал, да вовсе и не думал о Крауче, но временами ему вспоминались светящиеся зеленые глаза и неподвижный взгляд мастифа, устремленный на подъездную дорожку. Снова и снова лезла в голову тревожная мысль: этот пес всегда тянулся к полицейским, – и всякая чушь о собачьем образе мышления. Конечно, некоторые виды насекомых, к примеру пчелы или муравьи, обладают так называемым коллективным разумом…

«Если собаки и наделены особым интеллектом, то определенно не в состоянии донести свои умозаключения до человека. Так пускай себе думают что хотят – какая, к черту, разница!» – с нервным смешком уговаривал себя Стреттон, но смутное беспокойство не отпускало.

После месяца усердных поисков полиции так и не удалось выйти на след убийцы или отыскать тело жертвы, и материалы следствия передали в Департамент нераскрытых дел.

Хоть временами Стреттона охватывал суеверный страх перед мастифом, чувство опасности притупилось. Болезненные видения и мучительные воспоминания о Леони уже не преследовали его, здоровье поправилось. Казалось, он начал жизнь с чистого листа, оставив позади прошлое, а еще через пару месяцев начал подумывать о возвращении к работе, однако переезжать в город не торопился. Могильные холмы на картофельных грядках заметно выделялись, так что пришлось поработать лопатой, выравнивая землю. Он знал, что окончательно почва осядет лишь через год, а до тех пор ради собственной безопасности ему следовало пожить в коттедже.

Женщина, помогавшая ему по хозяйству, не отличалась ни умом, ни наблюдательностью и приезжала около одиннадцати по вторникам, четвергам и субботам. К январю Стреттона уже активно привлекали в качестве консультанта: трижды в неделю – по понедельникам, средам и пятницам – он ездил в Лондон, где восстанавливал прежние деловые связи.

Выражаясь языком мистических толкований, смущавших ум Стреттона, мастиф «подал голос из могилы» в первую неделю февраля, почти через полгода после убийства.

Это случилось в четверг утром, в начале одиннадцатого. Просидев накануне за работой до ночи, Стреттон поднялся поздно и только успел одеться, когда к дому подъехала машина. За ней появилась другая, потом третья и четвертая. Из машин неторопливо вышли с десяток мужчин, причем некоторые в полицейской форме.

Стреттон поспешно сбежал по лестнице и распахнул дверь.

– Боже мой, сэр, он дома! – воскликнул инспектор Рейсон. – Я думал, к этому часу Стреттон будет в Лондоне. Проклятье! Он забросает нас вопросами, прежде чем мы успеем выкопать из земли ответы.

– Это ваша затея, вам и расхлебывать, – угрюмо заметил старший инспектор Карслейк. Как обычно, он не одобрял методы Рейсона, имея веские причины сомневаться в их законности.

– Доброе утро, мистер Стреттон. – Рейсон назвал свое имя и должность, а затем представил Карслейка. – К нам поступила кое-какая информация… Словом, мы хотели бы осмотреть ваш сад и покопаться в земле. Вы не возражаете?

Разумеется, Стреттон понимал, что погиб, но оставалась еще слабая надежда на спасение.

– Довольно странная просьба, – произнес он будничным тоном. – Думаю, я вправе спросить, о какой информации идет речь.

Он ожидал услышать, что полиция ищет тело Артура Крауча, и подобный ответ не лишил бы его присутствия духа.

– Пожалуй, «информация» не совсем верное слово, мистер Стреттон, – поправился Рейсон. – Вообще-то подсказку мы получили от того мастифа…

– О господи! – простонал Стреттон, охваченный суеверным ужасом. Как и прежде, у него мгновенно вспотели ладони, а по спине пробежал озноб.

Рейсон тем временем весело затараторил:

– Я достаточно ясно выразился, мистер Стреттон? Вижу, что да. Может, мы с вами войдем в дом и поболтаем по душам, пока наши люди займутся делом? Они быстро управятся. Я был здесь вчера с одним из нынешних молодых ученых фермеров – ну, вы знаете эту породу: бакалавр наук и всякое такое. Да вдобавок держит ферму, представьте себе! Он видел здесь небольшой участок земли, где недавно выкопали яму в несколько футов глубиной, примерно с полгода назад – так он сказал. Удивительно, как это кому-то удается столько всего приметить, заглянув через соседскую изгородь!

Стреттон проводил Рейсона с Карслейком в гостиную. Через полчаса полицейские обнаружат тело, пронеслось у него в голове. Бессмысленно отпираться и уверять, будто это вовсе не он зарыл труп в огороде. Робкая надежда угасла. Оставалось лишь сохранять достоинство.

– Думаю, вы уже знаете, что ваши люди найдут тело Артура Крауча…

– Минутку! – оборвал его Рейсон. – Мой долг – предупредить вас: все, что вы скажете, может быть использовано…

– Спасибо, в этом нет нужды! – Стреттон неплохо держался, но на миг самообладание его оставило. – Вы полагаете, что мастиф Крауча жив, но или я схожу с ума, или ваши люди откопают труп собаки рядом с телом хозяина.

Рейсон окинул его долгим взглядом, потом уклончиво отвел глаза.

– Не удивлюсь! – согласился он. – И все же привел нас сюда именно мастиф Артура Крауча.

У Стреттона сдали нервы. Потрясенно глядя на инспектора, он застыл, а затем тяжело рухнул в кресло. Казалось, дух его сломлен.

– Вы хотите сказать, что я убил другого мастифа? – вырвалось у него.

– Я пока ничего не утверждаю, – возразил Рейсон почти извиняющимся тоном. – Видите ли, все, что я скажу, может быть использовано против меня. – Он покосился на старшего офицера и добавил: – Мне очень жаль, мистер Стреттон, но вам придется самому делать выводы.

– Но должно же быть какое-то разумное объяснение! – в отчаянии воскликнул Стреттон. – И я могу его предложить. Второй мастиф забрел в огород в ту самую ночь! Теоретически такое возможно, хотя и один шанс на миллион!

– Удвойте ставку, на удачу! – хохотнул Рейсон.

– Выходит, весь этот вздор об особом образе мышления собак – правда! – Голос Стреттона сорвался на крик. – Допустим, это так, но как, черт побери, мастиф привел вас ко мне? Его привезли сюда в машине, полгода назад! Говорю вам – это за гранью разумного!

– Совершенно верно, – примирительно заметил Рейсон. – Но ведь нельзя ожидать, что мастиф станет вести себя по-человечески разумно. Вы сами сказали – у собак мозги устроены по-своему. Вот вы и подобрались к ответу. Совсем как пес, взявший след.

Пару часов спустя Рейсон уже сидел в полицейской машине вдвоем с Карслейком, направляясь в Скотленд-Ярд. Стреттона увезли часом раньше в сопровождении сержанта. Полицейские молча курили, пока не въехали в восточные районы Лондона.

– Дело передали вам, и вы хорошо поработали, Рейсон, – недовольно пробурчал Карслейк, прервав молчание. – Доказательства представлены, и вы не обязаны объяснять, как они добыты, если не хотите. – Ответа не последовало, поэтому старший инспектор продолжил: – Я не вполне понял, что имел в виду Стреттон, когда говорил об особом образе мышления собак. Но он был прав: вероятность появления у него в огороде второго мастифа в ночь преступления ничтожно мала: один шанс на миллион. Вам необычайно повезло, и уже не в первый раз.

– Да, сэр, но только не в этом случае, – возразил Рейсон. – В деле замешан лишь один мастиф. Кстати сказать, во всей стране их осталось всего девять. И знаете что… – Он выдержал паузу для пущего эффекта. – Ни один из этих девяти не ступал на землю Эссекса. Тут есть над чем задуматься, верно?

– Вздор! – не выдержал Карслейк. – Вчера вечером вы официально заявили мне, что в отсутствие Стреттона побывали в его коттедже и сняли отпечатки пальцев, которые совпали со следами, оставленными в машине Крауча. Вы также упомянули, что привлекли эксперта-почвоведа и так далее, но, разумеется, не пожелали рассказать, как обнаружили этот коттедж.

– О, по счастливой случайности, как всегда! – не без ехидства отозвался Рейсон, но заметив, как огорченно вытянулось лицо Карслейка, смягчился: – Видите ли, сэр, моя племянница любит разглядывать витрины…

– К черту вашу племянницу! – взорвался Карслейк. – Простите, Рейсон, у меня это вырвалось случайно. Естественно, я не хотел никого обидеть, но вы опять пытаетесь со мной хитрить, заговаривая зубы рассказами об этой молодой особе. Мы можем оставить ее в покое?

– Ладно, – ухмыльнулся Рейсон. – Попробуем подойти к делу с другого конца. Вам случалось видеть мастифа?

– Д-да. Конечно. Еще бы. Жуткие создания! Только не говорите, что ваша племянница их разводит, а то я разрыдаюсь.

– Нет, такого мастифа она никогда прежде не видела, как и вы, сэр! – Рейсон заговорил сбивчиво, торопливо, захваченный потоком собственных мыслей. – Но то, что увидела, ее так поразило, что она вошла внутрь и справилась о цене. – Наклонившись вперед, Рейсон обратился к шоферу: – Джордж, вы не могли бы повернуть назад и отвезти нас на Стрэнд? Нам нужен дом девятьсот шестьдесят восемь.

Машина остановилась перед магазином, украшенным затейливой вывеской с надписью «Собачий клуб». В затянутых драпировкой витринах были устроены полукруглые альковы, и в каждом из них возлежала собака. Рейсон обвел глазами витрины и с досадой воскликнул:

– Ее нет! Может, внутри?

В магазине, приветственно кивнув продавцу, Рейсон направился в кабинет владельца, увлекая Карслейка за собой.

– Мистер Браддел, это мой начальник, старший инспектор Карслейк. Не могли бы вы показать ему ту собаку, что показывали моей племяннице, и повторить все, что говорили мне?

– Конечно. Нашлись желающие купить эту собаку, и мы собирались завтра ее увезти… если, конечно, она не нужна Скотленд-Ярду.

– Нет, спасибо. Она уже потрудилась на благо отечества.

Мистер Браддел проводил посетителей в длинную комнату с многоэтажными рядами клеток, в которых сидели собаки всех видов и мастей.

– Смотрите, мистер Карслейк!

– Куда? – недоуменно нахмурился тот, пытаясь отыскать взглядом мастифа.

Рейсон указал на средних размеров пса с белой мохнатой шерстью и весьма необычной головой.

– Что это за порода? – удивился Карслейк.

– Помесь пастушьей собаки с мастифом, – отозвался мистер Браддел.

– Слышите, сэр? – вмешался Рейсон. – Пастушья собака – мастиф! Мастиф – пастушья собака! Вот вам и пример собачьего образа мысли.

– Щенков принес нам один фермер из Эссекса, который понятия не имел, что это за гибрид. Мы тоже не догадывались, пока щенки не подросли и голова не обрела свою форму.

– Моя племянница увидела двух таких щенков в витрине, – вставил Рейсон, – и случайно упомянула о них за чаем.